Памяти студентки

Московского института физкультуры

Веры Волошиной

 

Врачи вышли вон. Обход закончился. Даша поднялась с постели, подошла к окну, распахнула его. В палату ворвался щебет птиц, свежий майский воздух и детские голоса из больничного сквера. Присела на подоконник, подставив лицо слабому солнышку. Девушку обрадовали слова хирурга Касьянова. «День, второй и выпишем тебя. Выпустим птицу из надоевшей клетки на волю в синее небо. Хочешь летать?» Даша, открыто улыбаясь доктору, утвердительно закивала, поблагодарила за заботу, за лечение. Она прикрыла глаза и стала перебирать в памяти, как всё начиналось. Как же её угораздило так не удачно приземлиться? Мало того, что вывихнула ногу, парашют, волочась по земле, с такой силой дёрнул назад, что грохнулась плашмя на землю, серьёзно повредив спину. Позвоночник болит до сих пор. Но врачи спокойны. Последствий, слава Богу, никаких.

Она с первых классов школы занималась спортом: гимнастикой, лёгкой атлетикой, была чемпионкой города по прыжкам в высоту. Именно из-за этого увлечения прыжками, переехала из своего захолустного Кемерово в Москву, поступила в Московский институт физической культуры и спорта. Параллельно с институтом записалась в московский аэроклуб. Стала осваивать пилотирование самолётом И-153 «Чайка». Мало того! Захотелось почувствовать себя летящей птицей! Увлеклась прыжками с парашютом. «Мир не может мой мещанским стать и быть плохим, пока во мне да здравствует любимый «ОСОАВИАХИМ!»- кричала она на всё небо придуманные строчки, а ветер свистел в ушах, пока парашют спускал её на зелёные поля. Кроме всего этого, Даша всерьёз увлеклась стрельбой, рисованием и поэзией. Кумиром её в поэзии был Маяковский. «Надеюсь, верую, во веки не придет ко мне позорное благоразумье!» цитировала она поэта, когда знакомые недовольно напоминали ей про чрезмерное увлечение разными экстремальными видами спорта. А Тютчева она обожала не меньше, чем Маяковского. В ту ночь, когда она впервые познала мужчину, положив пылающее лицо на грудь Юры, стала вдруг читать полушёпотом:

 

Весь день она лежала в забытьи,

И всю ее уж тени покрывали.

Лил теплый летний дождь - его струи,

По листьям весело звучали.

И медленно опомнилась она,

И начала прислушиваться к шуму,

И долго слушала - увлечена,

Погружена в сознательную думу.

 

-Откуда это? - привстал Юра. Гладил по волосам и с удивлением смотрел. - Это Тютчев. Фёдор Иванович. Я его очень люблю.

Неожиданно кто-то прервал её мысли, Дашу тронули сзади за плечо. Повернулась, открыла глаза:

-Юра! А я только что вспоминала тебя! Точнее Тютчева и тебя! Как хорошо, что ты пришёл!

Юра прижал Дашу к себе, положил на тумбочку сетку полную красных яблок.

- Ты знаешь, до сих пор стихотворения этого нет у меня. А ты обещала мне переписать его.

И тут же:

-Что говорят врачи? Когда тебя выписывают? Ты себе не представляешь, какой скучной мне показалась наша первомайская колонна! В ней не было тебя!

-Врачи говорят, что до свадьбы всё заживёт. Думаю, дня через два меня выпишут, - улыбаясь, сказала Даша. Ты помнишь - у меня ещё нет белого платья, а у тебя чёрных туфель.

Вдруг из распахнутого окна раздался свист. Юра высунулся на улицу:

-Иван, ты пришёл! Отлично. Мы сейчас спустимся,- радостно крикнул он кому-то.

-Даша, идем, посидим в садике. Такие здоровые яблоки грешно есть в больнице. Ими надо хрустеть только в саду. Я хочу познакомить тебя со своим другом.

Не обращая внимание на удивлённое лицо девушки, он помог ей накинуть на плечи больничный халат, смахнул с тумбочки несколько красных яблок и увлёк на улицу. Выйдя во двор, они увидели под окнами больницы, мужчину в широких белых брюках и рубашке-косоворотке. Уткнувшись в газету, он читал что-то стоя, облокотившись о больничную стену. Не заметил даже, как подошли Даша с Юрой.

-Что пишут в газетах? – вместо приветствия весело крикнул Юра.

-Весь номер посвящен строительству канала Москва-Волга!- радостно сообщил Юрин приятель. - Корреспондент пишет о замечательной перековке созидательным трудом классово чуждых для нас элементов! Вы понимаете, ребята, какая это архиважная веха в индустриализации страны! - лицо незнакомства ликовало. Похоже было от счастья он не находил себе места.

-Давайте присядем, - показал рукой на ближайшую скамейку Юра и, увлекая Дашу, плюхнулся с ней на лавку.

-Даша, знакомься, это мой друг Иван. Скульптор! Скульптор, подающий не гипс с цементом, а скульптор, подающий большие надежды,- у Юры было прекрасное настроение. Он протянул Даше яблоко. Та взяла его и с интересом посмотрела на Ивана.

-Скульптор? Уж не вы ли автор скульптуры «Булыжник оружие большевиков?»

-Да, я. Моя скульптура. Только не большевиков, а пролетариата. «Булыжник оружие пролетариата». Говорите правильно, милая девушка, иначе вас могут заподозрить в том, что вы сомневаетесь в мировой победе пролетариата. Юра зашикал на Ивана:

- Да что ты Иван, Бог собой! Даша даже не сомневаемся, что для заклятых врагов пролетариата с лихвой хватит пролетарских булыжников! Как хочется дожить до эры мировой победы коммунизма! А пока мечты остаются мечтами, - Юра достал из кармана брюк пачку папирос и жадно закурил.

-Но ты расстроен чем-то другим, - Иван присел рядом, складывая газету.

-Ты ещё спрашиваешь. Мне в третий раз отказали! Порвали на моих глазах заявление, в котором я прошу отправить меня на гражданскую войну в Испанию.

Глаза Юры опасливо застреляли по сторонам. Иван же, задумчиво перекатывая из ладони в ладонь яблоко, глядя внимательно на Дашу, заговорил:

-Партия и правительство, Юра, поставили задачу обеспечить молодую Испанскую республику гуманитарными поставками. На заседании политбюро решено начать оказывать республиканцам военную помощь. К сегодняшнему дню, в Испании уже находится более 30 советских авиационных специалистов. Вот если бы ты был лётчиком, тебе бы не отказали.

-А почему отказали мне? Я прыгаю с парашютом, пилотирую самолёт И-153 «Чайка»! Но меня тоже не пускают в Испанию, - гневно возразила Ивану Даша. Вдруг стала читать:

 

Мы ехали шагом,

Мы мчались в боях,

И "Яблочко"- песню

Держали в зубах.

Ах, песенку эту

Доныне хранит

Трава молодая -

Степной малахит.

 

Иван, едва улыбаясь, смотрел на неё, потом вдруг произнёс:

-Даша, пожалуйста, если вам не трудно, встаньте у этого дерева, - показал он рукой на развесистый тополь.

-Что вы так на меня сморите, товарищ Иван? Вы что сомневаетесь в моих искренних намерениях? В моём комсомольском дерзновении дать достойный отпор франкистам – врагам испанской революции? - подымаясь со скамейки, с покрасневшим лицом спросила Даша. – И потом, зачем мне куда-то вставать?

-Я не сомневаюсь нисколько в ваших отважных помыслах, милая девушка. Просто я подумал, что вы могли мне помочь кое в чём, - задумчиво сказал Иван. - Дело в том, что я получил недавно госзаказ на создание большой серии скульптур. Они, если пройдут, отборочный конкурс могут украшать аллеи строящегося Парка культуры и отдыха имени нашего дорогого Горького. Глядя на вас, вы мне представились девушкой, стоящей у реки, в волнах которой плещет небольшая лодка, а вы стоите рядом. Именно такой, как вы я её представлял! Подойдите же к дереву.

Даша, слегка недоумевая, стала под дерево, сложив на груди руки. Иван, не отрывая взгляда от Даши, поднялся со скамейки. Поднялся и Юра. По выражению его лица было заметно, что ему не понравилась затея Ивана.

-Так, - прищурился скульптор и, вытянув руку, стал медленно водить ею слева на право, как будто соизмеряя только ему виденные пропорции. - Вы будете, конечно, не в этом застиранном халате. Так, допустим, допустим, очень хорошо, волосы немного подберем под затылок, на голове может быть панамка, потом трусики, майка, - бормотал он себе под нос. И вдруг громко:

- Дашенька, а представьте себе, что у вас в руке весло. Возьмите весло, держите его в вытянутой правой руке.Девушка вытянула руку. Стала похожа на попрошайку, ждущую милостыню. Юра откровенно засмеялся:

-Иван, а ты у меня спросил, согласен ли я на то чтобы моя невеста изображала неизвестно кого. Мне не нравится твоя идея лепить из Даши какую-то скульптуру. Зачем ей это надо?

Юрий зло швырнул в траву недоеденное яблоко.

Скульптор Иван даже растерялся, был немало удивлён:

-У тебя не спросил… вот уж не думал, Юра, что ты недопонимаешь известной Ленинской фразы «Искусство принадлежит народу».

-Я прекрасно понимаю эти Ленинские слова! Ленин имел в виду искусство, на котором выросло не одно поколение. Искусство, помогающее человечеству преодолевать старорежимные предрассудки и мракобесие религии!

Иван внимательно смотрел на Дашу:

-Ленин, Юрочка, имел в виду, что вовлечение широких масс народа в искусство будет пробуждать в них художников и развивать их. Я вовлекаю девушку в мир прекрасного! В искусство! Странно, что тебе не понятно это!

-Да, всё я понимаю! Я понимаю также, что ты скатываешься в формализм! Для тебя главное весло в руке у Даши! Это в то время, когда реализм подчеркивает контекст и содержание.

Иван стоял и в тяжёлом раздумье тёр лоб. Юра же не мог остановиться:

-Ты считаешь, позирование Даши, этот жалкий натурализм вместо советского реализма, может пробудить в ней художника? Брось эти буржуазные замашки. Ты демонстрируешь скрытое подобострастие перед чуждой советскому человеку империалистической культурой.

Услышав такое обвинение, Ивану стало не по себе. Он взорвался:

-Что ты знаешь о советском реализме, мальчишка? Советская школа ваяния и скульптуры идёт своим авангардным путём! Ей не чуждо новаторство и созидательный дух рабочего класса. Русские скульпторы идут дорогой утверждающей идеалы Октябрьской революции!

Даша, неприкаянно стоя под деревом и чувствуя, что назревает ссора, подала голос:

-Ребята, перестаньте спорить! Жалко времени. Мне скоро возвращаться в палату. Что ты, Юра, так забеспокоился? Я еще не знаю, соглашусь на эту роль или нет.

Юра раздражённо хмыкнул, махнул рукой, сел на скамейку и опустил лицо в газету. Иван же посмотрел по сторонам, нашёл в траве голубую, тонкую доску, вырванную из забора, поднял её, протянул Даше:

-Держите. Держите, как весло.

Даша послушно взяла доску, как велел скульптор. Беспрекословно выполняла все команды. Увлекшись вдвоём поисками выразительной позы спортсменки - лодочницы, они не заметили, как никому ничего не сказав, Юрий обиженный и непонятый, швырнул на скамейку газету и устремился по широкой аллее прочь.

 

* * *

В небольшой мастерской Ивана везде громоздились рваные мешки с асбестом и щебенкой. Кучи морской гальки и огромные глыбы красного и черного гранита тянулись вдоль стен. Даша, как только вошла, обратила внимание на сиротливо возвышающуюся среди развала, хаоса битых камней и песка женскую фигуру. Вместо шеи, точнее из неё, торчали прутья гнутой арматуры. Из разбитых рук вываливалось тоже железо, у ног, вернее у того, что должно было быть голенью и ступнями валялось подобие головы с отбитым носом. Смотреть было крайне неприятно. Но Даша старалась не замечать подобный интерьер.

Сегодня она в пятый раз пришла к Ивану в мастерскую. Конечно, ей пришлось выслушивать недовольства Юры, обвинения в легкомысленности, в потере стыда и прочее. Жених всерьёз переживал легкость своей невесты, с которой та запросто согласилась быть манекеном для Ивана. Юре было невмоготу представлять, как Даша может стоять часами в одном купальнике перед его другом. «Если ты меня любишь не смей приходить к Ивану в мастерскую»! - требовал он. Даша то молчала, то её прорывало. Говорила про, то, как сильно любит Юру, но не может объяснить своего желания быть моделью для будущей скульптуры спортсменки и комсомолки. Именно из-за этого непонимания они серьезно поругались. «Никогда бы не поверил, что это тупое занятие может вскружить тебе голову больше чем полёты и прыжки с парашютом! Ты их сменила на работу в метро скульптурой!»- крикнул Юра напоследок и выскочил из класса аэроклуба, хлопнув дверью. С тех пор он перестал ходить с ней в мастерскую. Его присутствия хватило всего лишь на три сеанса. С Иваном он тоже поругался.

Сегодня впервые Даша пришла на сеанс одна. В мастерской было сильно накурено, пахло известью и каким-то гнильем. Как всегда пол был устлан газетами, на нем валялись окурки. В углу стоял стол с остатками еды. Повсюду, как на острове Пасхи, возвышались застывшие в незамысловатых позах странные и зловещие белые статуи, рожденные воображением скульптора. Сам их автор стоял в глубине мастерской, окруженный женскими фигурами, их ножками и талиями. Расставив широко ноги, огромной деревянной киянкой, стучал по стамеске, вонзая ее в камень. Вся его фигура дышала, казалось, вдохновением и безудержным взлетом высочайшего совершенства. Его лицо было покрыто белой каменной крошки. Как будто было припорошено этой белой каменной пылью. Волосы на вспотевшем лбу были схвачены красным шнурком, а на голое тело был надет грубый, кожаный передник. Иван дымил папиросой, щурился и в этот момент был особенно красив, как истинный пахарь-создатель на ниве творчества. Рукой вытер пот со лба, посмотрел пристальней на Дашу, подошёл и галантно поцеловал руку. Потом подвёл её к одной из фигур, которая была накрыта большим белым куском плотной ткани. Резко дёрнул за край и, перед Дашей открылась высоченная скульптура. Девушка приготовилась к тому, что увидит фигуру обнаженной. Надо сказать, что она позировала скульптору в тонком трико, но Иван настаивал на том, что фигура должна быть обнажённой. Тем не менее, вылепленная девушка была в трусиках и футболке, плотно облегавшей грудь. Стояла во весь рост с веслом в правой руке, а левая была опущена и касалась бедра. Форма головы девушки была чётко обрисована, волосы очень туго натянуты и закручены в два «рожка», лоб и затылок полностью открыты.

-А почему я в одежде? - спросила Даша и по недоуменному взгляду Ивана поняла, что сказала глупость. Иван же широко улыбнулся:

-Юра, грозился застрелить меня, если я выставлю вас голой!

В этом вопросе я наступил на горло собственной песне. «Великое невежество,- заметил однажды Микеланджело Буонарроти, - прятать под презренной одеждой красоту женского тела». «Покажи мне на фресках Сикстинской капеллы хоть одну женскую фигуру в одежде! – требовал я от Юры». «Но Сикстинской капелла не парк им. Горького, а ты всего лишь Шадр, а не Микеланджело,- кричал он мне подобные глупости». Обратите внимание, Дашенька, скульптура из тонированного бетона! С этим великолепным материалом я работаю совсем недавно. Высота фигуры восемь метров!

Дашу не очень обрадовало сообщение, из какого материала слеплена скульптура. Она мало, что понимала в этом. Её больше занимали мысли о схожести лица:

-А откуда у меня такая причёска?

-Вам не нравится? Такая причёска показалась мне более вольной и менее сексуальной. Вы заметили? Ваша фигура и без того идеальная стала привлекательней и романтичнее. Я старался изжить моменты известного позирования, холодности в трактовке формы. Вы понимаете меня? Работа почти готова. Мне необходимо уточнить кое-какие детали. Он подвёл Дашу к скульпторе и попросил девушку обхватить пальцами правой руки весло, а сам взял карандаш и большой лист бумаги. Короткими, уверенными взмахами стал рисовать этюд.

Прошло что-то чуть больше месяца, пока скульптура проходила государственные художественные советы, на которых автор услышал много хвалебных слов. Но были и другие мнения разных партийных функционеров. Они дружно и сурово работу критиковали. Мол, и поза какая-то фривольная, и выражение лица у комсомолки должно быть серьёзнее. Все напоказ - слишком много эротики. Юра ликовал! Он продолжал считать себя правым в художественно-идеологических спорах с автором. И, тем не менее, работа Шадра стала звездой журналов и кино. Она воспринималась символом своего времени, эталоном советской женщины. Тогда же, когда фамилия скульптора не сходила со страниц журналов и газет Даша узнала и была горда тем, что работала с автором первого памятника Ленину на Земо-Авчальской ГЭС и мраморного надгробия Надежды Аллилуевой! Оказывается, Шадр обладал многими талантами и долго не мог выбрать между карьерами скульптора и певца. Учился в Париже у самого Родена, а во время

Гражданской войны работал над проектом коронования адмирала Колчака. Позже, выполняя заказ Гознака, делал скульптуры для

их воспроизведения на советских денежных знаках. Потом были "Девушка с флагом", "Девушка с факелом", просто "Девушка" – фигура комсомолки с пустыми руками. Но только "Девушка" с веслом" «выбилась в люди». Была установлена в центральном парке Москвы, у фонтана на главной магистрали Парка имени Горького. Она оккупировала, кажется, все советское пространство, прославив своего создателя. Стала тиражироваться и в трусах, и майке, и в купальнике. То есть скульптуру копировали нагло и бессовестно. Без соблюдения элементарных авторских прав. Весло кочевало из правой руки в левую, а туловище прикрывали то тканью, то спортивным костюмом. На лицо лепили улыбку, голову украшали пышной прической. Другими словами скульптура стало частью массовой культуры.

А что же происходило с той, с которой она делалась? С Дашей, то есть. Перемен особых в жизни девушка не ощутила. Что именно она является прототипом скульптуры знал совсем не большой круг людей. Дашу это не очень огорчало. Её несравненно больше радовало то, что, в конце концов, они с Юрой помирились. Больше всех настаивал на этом Иван, а вслед за ним и вся Москва, как казалось жениху. Потому что скульптура была принята москвичами безоговорочно. Но скорее всего, потому что Юрий увидел – слава скульптуры нисколько не затмила и не вскружила Даше голову. Она осталась прежней скромной, стеснительной, а главное верной и любящей только его, Юру. Ни перед кем никогда не хвасталась, что знаменитый скульптор Шадр именно с неё лепил бессмертный шедевр. Эта неожиданная история с вовлечением девушки в творческий мир, как выяснилось впоследствии, только усилила чувства молодых. Они захотели быстрее узаконить свои отношения. Чтобы всегда вместе заниматься в аэроклубе, вместе летать, вместе прыгать с парашютами, вместе играть в баскетбол и читать друг другу стихи.

* * *

Наступило лето 1941 года. Даша была уже на четвёртом курсе института физической культуры. Кончилась пора экзаменов и отправилась она с двумя подружками-однокурсницами в подмосковный Загорск для прохождения производственной практики. 22 июня решили они посетить музей Троице-Сергиевой лавры. Девочки были комсомолки и ни в коем случае не собирались служить какой-нибудь молебен, а просто, глазами атеисток захотелось взглянуть на святые мощи преподобного Сергия Радонежского. Взглянули, а когда вышли на свежий воздух одна девушка сказала:

-Чтобы душа не пропиталась затхлостью, я выношу ее на вольный ветер. Жалко мне этого товарища Радонежского.

Другая поддержала её, воскликнула:

-Нет на свете прекраснее одежды, чем бронза мускулов и свежесть кожи! Это о тебе, Даша! Мы гордимся тобою и всегда киваем твоей статуе в парке, когда проходим мимо.

Слова эти почему-то резанули Даше уши. Особенно слово «статуя». Она едва улыбнулась, вспомнила о Юре, вспомнила, что хотела посмотреть в каком-нибудь магазине свадебное платье. По дороге девушки зашли в универмаг, Даша сняла с вешалки белое шёлковое платье. Оно было прекрасным! Девушка надела его и вышла из примерочной. Глаза её сияли:

-Ну как вам, девочки?

Но на неё никто не посмотрел, платье не оценили. Взгляды людей в магазине были прикованы к радиоточке, что висела в углу под потолком. «Война!» - гремел голос Левитана.

Не довелось Даше быть невестой в свадебном платье, а подружкам кричать "горько" влюбленной паре новобрачных. Не суждено им было радоваться первенцу. Война спутала все планы. Потому молодые решили идти на войну, а пожениться сразу после неё. Были уверены – война будет короткой, молниеносной и обойдётся стране, как пелось в тогдашней песней «малой кровью».

Даша отчаянно рвалась на фронт, но была мобилизована на рытье окопов и противотанковых рвов на подступах к Москве. Юра же к тому времени закончил Ленинградскую военно-воздушную академию и был направлен в запасной авиационный полк. Развела их война. Только им казалась ненадолго.

Перелопатив не один участок подмосковной земли, роя противотанковые рвы, девушка потом, ежедневно обивала пороги комиссариатов и прочие высокие приёмные. И вот Даша где-то уже в октябре 1941 добровольно вступила в ряды Красной Армии. Была зачислена в штаб Западного фронта для работы в тылу врага.

…В ту ночь в разведку немецких войск уходили две группы разведчиков. Для Даши это был седьмой рейд в стан фашистов. Она была комсоргом отряда и радовалась, что пользовалась беспрекословным авторитетом у членов отряда, не потому что скульптура с её лицом стоит в парке Москвы, а потому что стреляла без промаха со всех видов оружия, знала приёмы рукопашного боя и вообще была бесстрашной и дерзкой разведчицей.

После перехода фронта группы должны были разделиться и начать действовать самостоятельно. Однако случилось непредвиденное: объединённый отряд попал под огонь неприятеля и распался на две случайные группы. Большая группа успела раствориться в лесу, а Дашу с четырьмя бойцами отсёк от них плотный вражеский огонь. С ними оказалась радистка Ольга с рацией. Все понимали: захват немцами рации поставит под удар всю диверсионную работу штаба.

- Отходите к лесу! – залегла в густом бурьяне Даша и передёрнула ППШ. Бойцы пытались что-то возразить, но просвистела мина, все упали в траву, а Даша открыла огонь. Когда она обернулась, увидела, как Ольга с рацией на спине ползком достигла леса. Других солдат не рассмотрела. Зато её рассмотрели наступающие немцы. Безостановочно стреляя, они подходили к ней. Даша отбросила в сторону пистолет-пулемёт. В нём уже не было патронов, и схватила наган. Сидя на коленях, она стала яростно стрелять в эти ненавистные зелёные мундиры. Прицелилась и убила командира, который кричал что-то своим, и махал рукой. Он рухнул, как подкошенный. Она видела это. В следующее мгновение снова раздался вой мины, потом оглушительный разрыв, падая девушка, почувствовала, как огромные комья земли застучали ей по голове и по плечам. Раненая, она потеряла сознание и уже не видела, как подошли фашисты и обступили истекающего кровью солдата. Они перевернули его на спину и были немало удивлены, глядя на красивое лицо девушки. Даже обрадовались, что она шевелится и стонет, подаёт признаки жизни. Подогнали грузовик, забросили разведчицу в кузов и привезли в деревню.

Двое суток её насиловали и измывались, как хотели. Особенных допросов не устраивали. Или по тому, что что-то знали или потому что поняли: эта русская с горящими от ненависти глазами и со сжатыми кулачками ни словом не обмолвится, ничего не скажет. Хоть пытай ты её раскаленным железом, хоть иголки под ногти. Что собственно они и делали. Она теряла сознание, её обливали водой, потом этой же водой отпаивали и снова били. Раз рыжий, здоровенный ефрейтор после того как жестоко, зверски изнасиловал её протянул ко рту волосатую, рыжую руку и улыбаясь произнёс:

- Küsse!- целуй,- поняла она. С трудом разлепила спёкшиеся губы и что было силы, плюнула в его отвратительную рожу. Тогда фашист, утираясь, достал из ножен нож и коротким взмахом отсёк сосок груди.

На следующее утро её полуживую привезли в машине на небольшую деревенскую площадь. Согнали крестьян, чтобы все видели, как поступают немецкие власти с непокорёнными врагами. Когда опустили борта грузовика, народ ахнул. Она лежала в лохмотьях нижнего белья, вся в крови. На простреленном плече ледяным швом застыла, запеклась кровь. Смуглые спутанные волосы были тоже в крови, как и лоб, как и разбитые, запекшиеся губы. На теле и оголенных плечах - многочисленные кровоподтеки от ударов прикладами и сапогами. Два солдата залезли в машину, хотели поднять девушку. Она едва стояла на ногах. Но Даша оттолкнула их. Цепляясь рукой за кабину, встала сама. Вторая рука была перебита и висела, как плеть. Подняла глаза и увидела, что машина стоит между двумя столбами, а с перекладины болтается на жёстком, колючем ветру петля. Ни один мускул не дрогнул на прекрасном разбитом лице. Распрямилась, высоко подняла голову:

- Товарищи! Граждане! Я не боюсь смерти! Потому что знаю, что умираю за идеалы Ленина и Сталина! Бейте фашистскую гадину! Мы победим! Вот увидите! - срывающимся голосом прокричала она в толпу стариков и детей. Немцы слушали, не понимая ни слова. Какой-то офицер опомнился и что-то крикнул солдатам. Они набросили девушке петлю на шею и соскочили с машины. Офицер дал команду шофёру трогать с места. Но тот, совсем молоденький мальчишка, побелел и сидел с растерянным лицом. Тогда офицер выхватил револьвер и страшно заорал на него. Немец словно проснулся. Машина дёрнулась и тронулась с места.

-Прощайте, товарищи! Прощай, Юрочка! Юрочка, отомсти за меня!- последние слова услышала деревенская площадь.

Целый месяц тело провисело на виселице. Никому в голову не могло придти, что казнённая девушка являлась прототипом знаменитой скульптуры "Девушка с веслом" Ивана Шадра. Только после отступления врага в середине декабря жители деревни сняли Дашу с петли и с почестями похоронили. После войны её останки были перенесены в братскую могилу в деревне Крюково. Звание Героя России ей было присуждено посмертно много лет спустя - только в 1994 году.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

В наши дни «Девушка с веслом» какое-то время была выставлена снова в Москве, в Третьяковской галерее на Крымском Валу. «Снова» потому что оказывается, в 1941 году она была разрушена во время бомбежки Москвы. Божье ли это провидение - попадание бомбы в скульптуру и скорая смерть Даши практически в одно время? Кто знает.

В 50-е годы к сотрудникам Третьяковки попали гипсовые прототипы «Девушки с веслом» и после кропотливой работы реставраторов она была отлита из бронзы, долгие годы хранилась в запасниках. С распадом СССР наступили новые времена. Скульптуру выставили на всеобщее обозрение для нового поколения молодых. Как-то смотрители галереи обратили внимание на то, что довольно часто скульптурой приходил любоваться очень пожилой дедушка. Исключительно именно этой работой. Шаркающей старческой походкой подходил он к ней и долго стоял перед экспонатом, шевеля губами. К подобным визитам старика работники галереи привыкли и особого внимания на него не обращали. Считали, что дед немного не в себе. Смотрит на скульптуру и шепчет чьи-то стихи. Подслушали, стоя рядом и узнали - Тютчев.

 

Весь день она лежала в забытьи,

и всю ее уж тени покрывали.

Лил теплый летний дождь - его струи,

по листьям весело звучали.

Любила ты, и так, как ты, любить -

нет, никому еще не удавалось!

О Господи! И это пережить!

И сердце на клочки не разорвалось.

 

С некоторых пор странный старик перестал приходить. А посему больше Тютчева в залах Третьяковской галереи никто не читает.

КОНЕЦ