Семен Михайлович – пенсионер с двадцатилетним стажем – был еще очень активным мужчиной. Уверенно ступая длинными ногами по ступеням лестницы сталинской пятиэтажки, он спускался с четвертого, где находилась его квартира, на второй этаж.

Когда высокий и поджарый мужчина, слегка сгорбленный годами, проходил мимо дверей квартир третьего этажа, то одна из них широко открылась, и из ее створов выплыла широкой баржой Мария Петровна, шестидесятилетняя, полная женщина.

– Мыхалыч?! Ты куда направился? Если прогуляться решил, то меня прихвати. Дай я к твоему шикарному борту пришвартуюсь! – затарахтела, словно судовой двухтактный дизель, Мария.

Бравый пенсионер, выдавив любезную улыбочку, «охотно» притормозил новыми меховыми сапогами возле женщины.

"Вынесла ее нечистая сила! Будто ждала, когда я мимо пойду! Как теперь от нее отвязаться?" – чертыхнулся про себя он.

Пенсионер нахмурился, но обрубать швартовые концы женщины не стал: была на язык остра Мария Петровна, стегала ими словно крапивой по голой заднице, поэтому миролюбиво забрюзжал:

– Да какие мне теперь прогулки с молодыми женщинами! Я уже по-стариковски как-нибудь доковыляю до лавочки в сквере да и посижу чуток. Подышу морозным духом малость, а то все дома взаперти да дома, один, как перст, да один. На народ погляжу, себя покажу, а ты молода и на ноги, поди, шустра еще. Так плыви себе вперед по своим делам!

Дед, конечно, лукавил: не шел он на улицу, потому что был он очень падок на любовь, поэтому направлялся к вдовствующей и веселой соседке Варваре Васильевне, которая пригласила его на романтическую чашку чая с клубничным тортиком. Была высокая хохлушка на двадцать пять лет моложе его – в самом соку женщина, и направлялся к ней мужчина, предвкушая незабываемые минуты общения, но как сказать Петровне, что нынче он принадлежал Варваре? Бес не раз Семена путал, толкая в его выпирающие ребра, поэтому тоже частенько навещал пенсионер податливую и мягкую телом Марию.

– Да ничего, вместе дочапаем до рейда. Там бросим рядышком якорьки, – в разговоре женщина охотно пользовалась морским жаргоном, перенятым от покойного мужа-моряка, – и покалякаем на воздухе о том, сем. Иль противна я тебе стала? Будто недавно другое мне толковал, уж не забыл ли ты это на старости лет?

– Что ты, Мария, говоришь такое! Идем вместе до скамейки, только я подумал, что дело у тебя есть, а я мешаться буду.

– Дело обождет, когда адмирал рядом! – повеселела женщина.

Ничего было не поделать, и Семен Михайлович в обществе Марии Петровны продолжил путь вниз по лестнице.

Синеглазая, стройная и привлекательная Варвара жила на втором этаже, и он, подходя к ее лестничной площадке, умерил шаг, чтобы не слишком шуметь.

"А то, ненароком, услышит женщина мою непружинистую поступь и подумает, что к ней идет "ясный сокол", и откроет дверь. Вот конфуз будет", – подумал он.

Только не его сегодня был день.

Когда Семен Михайлович проходил по траверсу Варвариной стальной двери, то она, скрипя, словно дверка корабельного сейфа, открылась, и из нее выглянула веселая хозяйка квартиры.

– Пришел, Михалыч? – вскрикнула она, но, увидев его с дамой, Варвара Васильевна удивленно приподняла узкие брови, искусно выщипанные пинцетом. – Или не ко мне ты? Ведь обещал без пяти минут четыре у меня за столом быть!

Худощавое лицо пенсионера со стажем покраснело, лоб покрылся легкой испариной, и он остановился:

– Вот, дурная голова, чуть за разговором мимо не пробежал. Ты прости меня, Мария, но большому кораблю - большое плавание, греби дальше без меня, а я в гавань зайду.

– Здравствуй, Варварушка, – услышала Мария Петровна перед тем, как за Михалычем захлопнулась дверь.

– Кобель и есть кобель, говорили мне люди, а не верила! – громко выразила она свое отношение к старому мужчине и, качая головой, отправилась дальше.

Так, в заботах и переживаниях бежало время для пожилых жильцов этого дома, пока в ночь на Новый год не случилась беда, надолго взбудоражившая всех.

Без пяти минут до трех часов ночи первого января 2010 года из холостяцкой трехкомнатной квартиры Семена Михайловича вышла Полина Александровна, одинокая и нестарая женщина, жившая на первом этаже. Ее простенькое, но удивительно привлекательное лицо раскраснелось от нежных чувств, пережитых в жилище одинокого мужчины. Она чмокнула мужчину, любезно проводившего ее до двери, в узенькие, красно-синие губы и, поправив рукой рыжую шикарную копну волос на голове, пожелав спокойной ночи, зашагала по неосвещенной лестнице к себе домой.

"Конечно, для сорокапятилетней женщины Михалыч староват, но где возьмешь сейчас другого кавалера: время девичества давно ушло, а суженый так и не повстречался. Семен, несмотря на возраст, обязанности мужчины справляет исправно, и к тому же не пьет – тоже надо взять во внимание", – размышляла по дороге женщина, прежде чем полететь вниз головой по лестнице.

Позже ее нашла еще одна жительница этой парадной Евлампия Анатольевна, которая возвращалась после прогулки с собакой в свою квартиру на третьем этаже. Ее собака, обычно послушная, не желала идти домой и упорно тащила хозяйку выше по лестнице.

Пожилая женщина, заподозрив неладное, пошла за псом и обнаружила Полину Александровну, лежащую в крови на лестнице.

Запричитав и заохав, она позвала людей на помощь.

Скорая помощь, прибывшая по вызову соседей, диагностировала у Полины сильное сотрясение мозга и увезла ее в больницу.

Милиция, осмотревшая место падения женщины, обнаружила оборванную рыболовную леску, один край которой был привязан на высоте десяти сантиметров от пола к перилам, а другой к обшивке косяка двери квартиры напротив.

Все указывало на покушение на убийство, было возбуждено уголовное дело, машина правосудия закрутилась в поиске злодея.

Порфирий Петрович, высокий и желчный районный следователь средних лет, который не блистал на службе красиво раскрытыми делами, неохотно взялся за этот уголовный случай. Почесав обширную плешь на голове, вытянутой дыней, и потерев длинным сухим пальцем не менее длинный нос на невзрачном лице, он проанализировал детали преступления и подумал, что дело, по-видимому, - очередной «висяк», но выдвинул версию о причастности к покушению на убийство старого Семена Михайловича.

– Зачем мне это нужно!? – загорячился при допросе он. – Да, не скрою! Любил я пройтись по женщинам. Только что с того!? Что мне еще делать на закате жизни, если звенит в штанах? Чтобы я своими руками добро убивал?! Ни за что! К кому, опосля, должен я ходить, если бы всех бабенок вокруг себя изничтожу? Нет! Не я это, а ты ищи лучше бандита!

Следователь и сам понимал, что не похож он на злодея, и все соседи твердили то же, нужно было разрабатывать другую версию.

Но при обыске, проведенном в трехкомнатной квартире пенсионера, на балконе нашли моток лески, идентичной той, что была натянута на лестнице.

– Что вы скажите на это, Семен Михайлович? – спросил Порфирий глухим недовольным голосом.

– Моя леска, не отрицаю. Всегда на балконе лежала, куплена мною еще в молодые годы, но не отрезал я кусок от нее.

Порфирий Петрович внимательно осмотрел балкон, убедился, что забраться на него снаружи не было никакой возможности. Он прищурил стальные глаза, наморщив высокий лоб, задумался:

"Не мог дед отважиться на убийство. Мотива никакого, и чего ему не хватало?! Катался, как сыр в масле, среди подружек, тот еще ходок, но чтобы убить – нет, не он это".

Подруги пенсионера разводили руками и открещивались от убийства:

– В наших годах нужно о загробном мире думать, а не грех на душу брать.

– Но ведь посещали деда Семена в его квартире? И не только, чтобы о спасении души поговорить?! – не сдавался следователь.

– Не только, – соглашались любовницы, – но по нам: с этим – хорошо, а без этого – тоже обошлись бы. Это все Семен, вот уж неуемный мужик, ему непременно секс подавай.

– И что? Не ревновали друг дружку?

– Как не ревновать, ревновали! Только мы – не беспредельщицы! Кто чем завлекал старого кобеля, одни – передком, другие – пирожком с мясом, а Полина Александровна, к примеру, тем и другим искусно владела, чаще других бывала у самого искусителя, но чтобы ее за это убивать?!

Пострадавшую Полину следователь допросил в палате, где она лежала одна. Ее лицо было бледнее белой наволочки на подушке, а голова замотана бинтами, и только карие глаза выделялись лихорадочным блеском на больничном фоне.

– Может, что необычного заметили, выходя от Семена Михайловича? – спросил Порфирий Петрович, заканчивая допрос, который ни на йоту не приблизил его к завершению этого необычного дела.

– Да я вообще ничего не помню, даже когда пришла, не знаю, без понятия, что делали и во сколько часов ушла. Память отшибло начисто. Врагов отродясь не имела, не понимаю, кому понадобилось меня убивать.

Находясь вечером дома, следователь продолжал думать о попытке убийства пожилой женщины. Он чувствовал, что разгадка находится где-то рядом, но ничего путного по этому поводу в его голову не приходило.

На следующее утро Порфирий Петрович встал с головной болью от бессонной ночи, чистил пастой зубы, стараясь не думать об этом деле, но его мысли снова и снова возвращались к нему.

Когда следователь вспоминал допрос пострадавшей женщины, его вдруг осенило:

«Что она про извращение Семена говорила?»

– Любит Семен Михайлович фотографировать своих гостей. Сколь раз бывала у него, столь раз уговаривал он сняться на память. Достанет допотопный фотоаппарат, поставит на треногу, прильнет к нему и рукой машет: голову наклони левее, правее, выше, ниже! А однажды предложил мне сняться в неглиже, да только я отказалась, посчитала извращением сниматься взрослой женщине в нижнем белье, – вспомнил рассказ Полины следователь.

Не особо рассчитывая на успех, следователь понуро поплелся к пенсионеру.

«Вот если за день-два распутать эту историю, то можно получить премию и на эти деньги поехать на курорт, печень подлечить, а то спасу нет, как болит по утрам», – безнадежно мечтал он по пути, осторожно прикасаясь к правому боку.

Семен, услышав от следователя о своем пристрастии к фотографированию женщин, сначала удивленно приподнял кверху редкий кустарник бровей, затем сморщился, словно лимон надкусил, и возмущенно выругался:

– Я мужскую энергию на них трачу, иной раз последние силы отдаю, а они меня же и закладывают, вот какой народ – бабы! Ну, фотографирую их, по добровольному согласию, между прочим! И что с того?

– Да ничего особенного, вы не волнуйтесь. Может, в тот день тоже гостей снимали?

– А как же! Я же не просто так заставляю их позировать мне, а фотографию им потом дарю. Им вдвойне хорошо, а мне – память.

– А где фотографии?

– В тот день был канун Нового года, и я новую пленку зарядил, но еще не проявлял, потому что не защелкал всю.

– В целях следствия, я конфискую на время ваш фотоаппарат.

Семен Михайлович махнул рукой и вынес старенький «ФЭД», протянул следователю:

– Бери, пленка – 120 единиц, черно-белая. Раз так, то и мне карточки сделай.

– Старая вещь, а где вы пленку берете в наше время?!

– С трудом, но нахожу. Теперь цифровые аппараты в моде, а старые тоже денег стоили в наше время. Что теперь, выбрасывать? Вот и кручусь, как могу, и пленку нахожу, и химикаты, чтобы печатать карточки.

Когда через день Порфирий Петрович разложил фотографии, отпечатанные в криминалистической лаборатории следственного отдела города, то даже присвистнул от удивления: весь вдовствующий и одинокий женский персонал парадной, где жил старый Дон Жуан, был запечатлен на пленке.

Каждой даме отвел Семен по три часа своего времени, только Полина Александровна задержалась до середины ночи. У дивана, куда усаживал Семен своих подруг во время съемки, стояли огромные старинные часы, и можно было отметить время посещения каждой дамы.

Мария Петровна напряженно смотрела в объектив фотоаппарата в два часа дня, Варвара Васильевна весело подмигнула в пять часов, Евлампия Анатольевна буравила с фото двумя блестящими бусинками глаз под густыми бровями в восемь вечера.

– Стоп», – подумал Порфирий. – Я не допрашивал Евлампию в качестве подозреваемой в попытке на убийство. Она числится у нас, как свидетель.

– А я что, рыжая! Сейчас модно иметь много хахалей, вот я и пошла без колебания к Семену на час, когда пригласил меня. Смотрите передачу «Давай поженимся», там смеются на всю страну, если женщина не имела любовников, и не дай Бог, если оказалась девственницей. Вот я и отдалась первый раз Семену месяц назад, чтобы не тыкали на меня пальцем, – Евлампия Анатольевна гордо поднялась со стула перед столом районного следователя во весь могучий полуметровый рост, захлебываясь словами от возмущения и злости. Ее черные глазки наполнились слезами, некрасивое лицо сморщилось, а курносый нос, красный от природы, даже посинел от переизбытка крови, прихлынувшей к дряблым щекам. Сразу было видно, что женщина настрадалась в одиночестве без мужчины.

«Пожалуй, такая любовница не пощадит соперницу». – Порфирий облегченно вздохнул, предчувствуя удачу, спросил хищно:

– Вы часто выгуливаете собаку до трех часов ночи?

– Что? – Женщина плюхнулась без сил на стул.

– Я спросил вас. Почему вы вышли на улицу ночью?

«Семен Михайлович выпустил Полину из квартиры без пяти минут три часа. Это – неоспоримый факт, потому что мужчина взглянул на часы, прежде чем открыть дверь. Значит, Евлампия вышла из своей квартиры раньше, чтобы успеть натянуть леску», – так рассуждал следователь, сжавшись, как кот перед броском на мышь, ожидая ответ женщины.

Евлампия Анатольевна минуту помолчала, прижав руки к бесформенной груди, пережидая, пока успокоится возмущенное сердце, вразнос колотившееся внутри. Успокоившись, женщина вытянула вперед короткие полные руки, сложила два внушительных кукиша и направила их в лицо опешившего Порфирия:

– Это видел?

– Что видел? – невпопад спросил районный следователь, уставившись взглядом, как кролик на удава, на два пальца-сосиски, выглядывавших из кукиша.

– Вот, это! – женщина с нескрываемым удовольствием поводила двумя комбинациями из трех пальцев перед потемневшим от возмущения лицом Порфирия.

– Что вы себе позволяете? Я нахожусь при исполнении должностных обязанностей! Немедленно отвечайте на поставленный мною вопрос!

Женщина усмехнулась, разжала пальцы и мстительно сказала:

– Убийцу нашел? Да? Тогда слушай, что я скажу тебе. Я вышла из дома в три часа ночи. Без пяти минут три мне позвонила Лидия Ивановна из соседнего дома. Она – собачница, как и я. Только у нее девочка, а у меня кобель, навроде Семена, значит. Мы договорились еще вчера в это время провести вязку ее девочки с моим мальчиком на улице. Все равно на Новый год до утра не спим, сделаем подарки собачкам перед Рождеством. Люди не видят, и собачкам на воле спокойнее. Только в первый и последний раз делали в это время, ничего не получилось. Девочка Лиды так напугалась запоздалых взрывов петард во дворе, что едва не покусала моего Артамона, когда он к ней подступался с делом.

– А до этого времени что вы делали?

– До этого сидела с подругой за столом, Новый год встретили, как обычно, «Голубой огонек» смотрели.

Версия, казавшаяся верной, раскрошилась, и следователь тяжело вздохнул:

– Похоже, не видать премии, а с ней курорта. – Порфирий сморщился от боли в печени, резанувшей огнем внутри, и поспешно подписал повестку Евлампии Анатольевны:

– Свободны!

Без всякого энтузиазма следователь отправился вечером домой, завтра начинаются выходные дни, а в понедельник предстояло отчитаться перед вышестоящими господами о ходе расследования преступления. Порфирий прихватил с собой папку с делом попытки на убийство гражданки Хохлачевой Полины Александровны скорее машинально, чем рассчитывая открыть ее дома для изучения деталей злодеяния. Он знал наизусть все обстоятельства дела, потому что все протоколы допросов заполнял собственной рукой.

Так и получилось. Порфирий Петрович провалялся без дела на диване весь субботний день, а когда на следующий день хотел для очистки совести открыть папку с делом и, положив его на стол, отправился на поиски очков, всегда исчезающих из-под руки, когда нужны хозяину.

В это время приехал сын с женой, а с ним внук, и Порфирию стало не до служебного дела. Его сразу же оседлал проказник Веня, приказав деду стать на коленки, и начались бесконечные игры в войну и прятки.

Когда печень Порфирия, не на шутку растревоженная необычной гимнастикой, возмущенно заявила о себе, то мужчине удалось уговорить внука пойти полистать детскую книгу, а самому отправиться в спальню - полежать.

Утомленный возней с озорным Веней, районный следователь задремал на супружеской постели, и ему приснился служебный сон.

Будто дело им успешно раскрыто, преступник схвачен и помещен в камеру, а Порфирий Петрович стоит на красном ковре в кабинете прокурора района и глазами «пожирает» бравого начальника, ожидая объявления ему благодарности и повышения в звании.

На губах следователя блуждала счастливая улыбка, а глаза были прикрыты от нахлынувших блаженных чувств, когда он почувствовал толчок в плечо и истошный крик:

– Проснись! Я шпиона нашел!

Порфирий открыл глаза и увидел внука, держащего перед ним фотографию, с которой на него смущенно смотрела Полина Александровна.

– Не кричи так, перепонки лопнут! Зачем взял фото из служебной папки? Кто разрешил? Какой шпион еще? – Порфирий Петрович с трудом приходил в себя после приятного сна.

– Он в часах спрятался, смотри, деда, а я нашел его!

Районный следователь окончательно проснулся и улыбнулся: у настоящего милиционера даже внуки на службе.

– Где шпион? Покажи!

– Вот, смотри сюда! – тонкий пальчик ребенка ткнул в стекло старинных часов на фото, и Порфирий присмотрелся внимательней.

Действительно, на стеклянной дверке, закрывающей огромный маятник, качающийся туда-сюда, можно было разглядеть отражение головы молодого мужчины. Как только милиционер его не разглядел сам раньше?!

– Молодец! Объявляю благодарность!

– Служу России!

В понедельник Порфирий Петрович первым делом понесся в лабораторию и попросил увеличить изображение головы, отразившейся на стекле часов.

Едва дождавшись фотографии, он впился глазами в нее. С карточки на него смотрел курчавый мужчина, возрастом, примерно, тридцати лет. Несмотря на то, что изображение было нечеткое, все же оно годилось, чтобы опознать мужчину. Следователь, полный надежд на успех, отправился к Семену Михайловичу.

– Я хочу у тебя спросить совета, – едва ответив на приветствие следователя, Семен горячо заговорил, – как ты думаешь? Права пословица: «Не блуди на работе и дома»? Вот и я думаю, что сердечные встречи нужно проводить на стороне, тогда не будет таких конфузов, как этот. Что скажешь?

– А вы что скажете на это? – Порфирий протянул фотографию Семену Михайловичу.

– Вроде, племяш мой, Колька Пименов. Дерьмо фотография, нужно сказать, неправильно расстояние вычислено до объекта, поэтому резкости нет.

– Вроде или точно изображен здесь племянник ваш, – досадливо остановил ненужный поток слов пожилого человека лейтенант.

– Точно, он! Откуда фотография?

– Отсюда! – Порфирий протянул Семену карточку с Полиной Александровной.

– Полюшка! А где племяш?

– Да в стекле часов отражается, взгляните внимательнее.

– Подожди, сейчас глаза надену.

Семен Михайлович нацепил очки и долго изучал на свету фотографию, удовлетворенно хмыкнул и сказал:

– Хорошие аппараты делали раньше, любую мелочь фиксируют на пленку. Не то, что теперешние заморские штучки, как их, цифровые. Да и Поля, погляди, в лучшем виде отобразилась, любую загогулину можно разглядеть, – закатился хвалебной речью своему фотоаппарату Семен Михайлович, но следователь вновь его перебил:

– В тот вечер был Николай у вас?

– Был! Он каждый раз приезжает к Новому году: поздравит, выпьет, поест и домой уходит.

– В котором часу он пришел?

– Когда он позвонил, я ему сказал, чтобы пришел сей год к одиннадцати часам, чтобы с Полиной познакомился, а других моих пассий не увидел. Нечего молодежь развращать, думал. Вот он и явился - не запылился, ровно в одиннадцать, пятью минутами раньше Полины. Я еще подумал, что до чего пунктуален племянник.

– Познакомили с Полиной Александровной?

– А как же! Познакомил их, а его на свадьбу пригласил.

– Чью свадьбу?

– Мою и Поли, я говорю же тебе! Я решил покончить с холостяцкой жизнью. Поля - женщина молодая, справная, так чего тянуть кота за хвост, распишемся, всегда будет женщина под рукой, если припрет…

– Племянник одобрил ваш выбор? – в очередной раз остановил пространные пояснения пенсионера Порфирий.

– Так я не спрашивал его, а он не обмолвился ни единым словом. Только когда уходил, пожелал нам любви, но как-то нехорошо сказал это, словно усмехнулся. Думает, поди, что чудит дядька на старости лет.

– Курит племяш?

– Дымит, как паровоз! Каждые полчаса на балкон бегал смолить! Хорошо, я не курю, бросил, когда мне пять десятков годов стукнуло.

– Так почему вы мне не рассказали, что у вас племянник в гостях был? – поспешил вставить вопрос Порфирий, пока пенсионер откашливался, готовясь рассказать историю, как бросил курить.

– А ты спрашивал? Про женщин интересовался, а про Кольку – нет!

– Ладно! Где живет Николай Пименов?

Николай жил в коммуналке, и когда к нему пришел следователь, сидел в майке и спортивных брюках с белыми лампасами в комнате и пил пиво. Он не очень удивился приходу милиционера, потому что имел погашенную судимость за грабеж и его часто тревожили работники правоохранительных органов.

Впустив в комнату лейтенанта, Николай кивнул ему курчавой удалой головой на стул возле стола и, почесав впалую грудь рукой с наколкой на среднем пальце в виде перстня, спросил:

– Пива налить, начальник?

– Нет, спасибо, я по делу.

– Одно другому не помешает, – вопросительно замер на месте Николай, широко раскрыв серые нахальные навыкат глаза.

– Ты садись, не стой истуканом. На службе я нахожусь, какое пиво!

– Было бы предложено, – молодой мужчина сел к столу. – Говори, что за дело, где я снова прокололся.

– Ты был в ночь с тридцать первого декабря на первое января в квартире своего дяди Семена Грехова?

– Он приглашал, но я не пошел в этот год к нему.

Порфирий Петрович занервничал от волнения, прикидывая, как лучше припереть вопросом к стенке лгуна. Минуту он смотрел молча на Николая, который, казалось, потеряв интерес к посетителю, наливал себе из литровой бутылки пиво в стакан.

– А вот твой дядя утверждает, что ты не только был у него, но и познакомился с его невестой Полиной.

– Что-то путает старик, не был я у него. Он говорил, что хочет показать мне свою шмару, но мне не посчастливилось ее лицезреть, потому что не пришел я в тот день к дядьке.

– Тогда расскажи мне поминутно, что ты делал в это время и где был в Новогоднюю ночь.

– Алиби, значит, должен предъявить! А в чем дело, скажи?

– Отвечай на мой вопрос!

– Я фарт имел и красивую соску в ночном клубе снял, с ней и кувыркался всю ночь, насилу к утру выпроводил.

– Где живет и как зовут девушку, конечно, не знаешь?

– Зовут Люсей, а где кантуется, мне ни к чему. Я ее на ночь закакдрил и в документы не заглядывал, не мент. Хочешь, ищи в клубе, если не с кем переспать.

– Не хами!

– А то что?

– Под стражу возьму до выяснения обстоятельств!

– Каких?

– Попытка на убийство невесты твоего дяди!

– Ва-у! Так бы и говорил! Не я – это, зуб даю!

– Тогда взгляни сюда.

Николай взглянул на фотографию, увеличенную с отражения на стекле, затем на следователя:

– Вроде, я, а где сняли меня?

– В ту ночь, когда невесту Семена Михайловича ты пытался убить.

– Я говорю тебе, не был я там. Я с Люсей встречал Новый год, между прочим, хорошо провели время, приятно вспоминать.

– Фотография другое нам сообщила: ты был там! Вот снимок Полины Александровны, который Семен сделал той ночью, а вот – ты отражаешься в стекле во время съемки.

Племянник взглянул на фотографию Полины и хмыкнул:

– Что за чувырлу нашел себе дядя! Только я эту бабу вижу первый раз!

– А твое отражение?

– Может, монтаж?

– Не выдумывай! Говори правду!

– А что дядя сказал?

– Что ты был у него, Николай Пименов, собственной персоной. Хватит, собирайся!

– Куда?

– В камеру! – голос Порфирия угрожающе звенел так, что Николай понял: не отвертеться, нужно сказать правду. Он-то знал, что не был у дяди в тот день, тогда получается, что там был его брат-близнец, Дмитрий Пименов. Их, как два стакана с чефиром, не отличишь друг от друга. Почему сразу не выложил милиционеру? Потому что стучать на корешей западло, а на родного брата подавно, хотя он под меня «косил», гаденыш.

– Оставишь меня на воле, если скажу – кто?

Печень следователя разошлась не на шутку, и лейтенант, привстав со стула, почти сложился наполовину от боли, посерев лицом, выдавил из себя:

– Последний раз выслушаю тебя, но если опять будешь туфту мне втирать, пойдешь на зону, как миленький. Понятно?

– Ясно, не дурак! Эко тебя скрутило, не психуй ты так, плюнь на свою мильтонскую работу, хлебни пива, расслабься.

– Ну!!!

– Митька там был!

– Какой еще Митька?!

– Брат мой родной, мы с ним в один день родились. Он мне звонил перед Новым годом вечером, в семь часов, я ему и рассказал, что дядя пригласил меня к одиннадцати, про невесту тоже ему рассказал.

– А он что сказал?

– Выругался сначала, а потом сказал, что дурит старый хрыч, наше наследство разбазаривает.

– Какое наследство?

– Семен Михайлович подписал нам квартиру на двоих, когда ласты склеит.

– И ты с братом решил невесту дяди грохнуть, чтобы она не оттяпала от вас жирный кусок?

– Нет! У меня не было времени бакланить. Люська меня на шконке ждала, когда мне лясы точить с ним, поэтому договорились позже встретиться, перетереть эту тему.

Рассказ звучал правдоподобно, и Порфирий успокоился, вновь почувствовав, что идет по верному следу. Следователь ограничился подпиской о невыезде для Николая Пименова, заставив его подписать необходимую бумагу.

На следующий день, по распоряжению прокурора, которому Порфирий предоставил протокол допроса Николая, задержали в общежитии завода «Арсенал» Дмитрия Пименова, который как будто ждал ареста, приготовил заранее вещи, необходимые в следственной тюрьме.

Вчера ему позвонил брат и рассказал о посещении следователя. Они договорились, что Николай поможет Дмитрию, и оба не признаются в обвинении, будут указывать друг на друга, используя свое поразительное сходство.

Когда следователь сидел в следственной комнате и ждал на допрос Дмитрия Пименова, то мысленно отрабатывал вопросы, которые задаст подозреваемому мужчине.

Но когда ввели Дмитрия, то Порфирий понял, что будет нелегко разоблачить злодея. Несмотря на то, что задержанный мужчина раньше не привлекался к суду и не сидел, как брат, в тюрьме, держался уверенно и нагло.

– Это – брат мой, Николай! И женщину эту вижу на фото в первый раз, раньше никогда ее не видел! Тебе надо «висяк» сплавить, вот ты меня и берешь на понт! Брата коли, гражданин следователь, – будто блатной, издевался над Порфирием Петровичем Дмитрий Пименов.

На другой день в тюрьму доставили Николая Пименова, и следователь устроил ему очную ставку с Дмитрием.

Братья, встретившись на допросе, широко улыбнулись и подмигнули друг другу, но, усевшись на тюремные стулья, сосредоточились на вопросах, задаваемых следователем. Оба братана отрицали свое участие в преступлении, и каждый из них с издевкой указывал на своего брата и твердил:

– Это – он!

Потратив два часа на бесполезный допрос, Порфирий обреченно вновь подал Дмитрию карточку Полины Александровны:

– Взгляните внимательно оба в последний раз на эту фотографию, от вашего ответа будет зависеть ваша судьба.

– Да чего мне сотый раз смотреть на эту рыжую женщину! Никогда ее не видел! – хохотнул он и, протягивая фото Полины Николаю, добавил:

– Никакого вкуса у нашего дяди. Взгляни, брат!

Следователь удовлетворенно крякнул и, мягко погладив бок, принялся дописывать протокол очной ставки. Насвистывая веселую мелодию и вызывая этим язвительные усмешки братьев, Порфирий Петрович дал им подписать шариковой ручкой каждую ее страницу. Затем он подмахнул ею пропуск Николаю Пименову и, протянув бумагу ему, весело сказал:

– Свободен! Беги к Люсе!

– А я? – встрепенулся Дмитрий.

– Тебе нужно было родиться дальтоником! Чтобы видел окружающий тебя мир черно-белым, как на этой фотографии. Увести его в камеру!

Служебный сон, увиденный Порфирием на выходной день, оказался в руку. Через неделю после расследования дела попытки на убийство лейтенант стоял на красном ковре в кабинете прокурора и не сводил с него глаз.

– От лица службы объявляю вам благодарность и поздравляю с очередным званием старшего лейтенанта! – торжественно объявил начальник уголовного розыска.

– Служу России!

– Кроме того, – добавил он, обведя кабинет глазами, – вам из Управления выписана премия на сумму двухсот рублей.

– Ой! – громко екнула в ответ печень Порфирия.