Меня загнали в пятый угол потомки обров и дулебов; горелый пух вороньих пугал в моё прокуренное небо летит, и опадают шкурки повылинявших облаков на молодящихся придурков и вечно юных дураков. А небеса чреваты прошлым, наполовину позабытым, при том, что будущее в крошки толпой бездельников разбито… Остановившись на минуту, я чувствую – молчат часы, и память вековечной смуты сквозит предчувствием грозы. Движенья нет. Мудрец брадатый забрался на колонну храма. Теперь он столпник. Небогата палитра этой панорамы – пустые постаменты статуй, свезённых на монетный двор, и зрелище звезды хвостатой, вещающей войну и мор. Империя роняет лавры, теряет маховые перья, жрецы богов, как динозавры, погибли в пошлости безверья; глухарь-поэт ещё токует, стыдиться некого ему… На что сменю тоску такую, что в искупление приму? На всё, что дышит настоящим, что льётся красным и горячим, что не положишь в долгий ящик, и в погребах души не спрячешь, на сердце, тонущее в море, на золотой среди грошей, и чернозём на косогоре, изрытый строфами траншей. И этот нищий пятый угол в пыли и горечи полыни развертывается упруго путём, простёртым по пустыне, где вечер тих и необъятен, где ветер холоден и сух, где слышит голос благодати освобождающийся дух. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
