- Это невыносимый ребёнок! Возякайся с ним сама! – Заявила баба Сима безапелляционным тоном, снимая с оплывшей талии фартук и демонстративно швыряя его на подоконник, - лично я складываю с себя полномочия няньки!

С этими словами она сердито отвернулась к окну, устремив немигающий взгляд вглубь огорода, на капустные грядки. Неприступный вид бабы Симы и её оцепеневшее лицо говорили сами за себя: «И не уговаривайте меня! Это бесполезно!»

Невыносимый ребёнок по имени Варя тем временем пришибленно сопел в углу комнаты, у входа, уткнувшись большой, кудрявой башкой в стену и выпятив вперёд пузо. Услышав бабкин ультиматум, Варя жалостливо хлюпнула носом. Её зареванное личико было полно невыразимого горя.

Ошеломлённая заявлением бабы Симы, Женька опустилась на стул. С досадой посмотрела сначала на свою престарелую мать, затем на малолетнюю дочь: ну что с ними обеими делать? Один стар, другой мал, а ума - одинаково.

- Мам, ну что ты, - попробовала она разрядить напряжённую обстановку улыбкой, - ну это всего лишь кисель. Стоит ли…

Баба Сима обернулась и испепеляюще посмотрела прямо в Женькины растерянные глаза – так, что та запнулась на полуслове.

- Ну, во–первых, не ты его варила, – уточнила баба Сима, обиженно поджимая губы, - а, во- вторых …

Она на секунду задумалась, но так и не подыскав в уме веских слов, махнула рукой, - а ну вас обеих нафиг!

- Мам, - Женька встала со стула, подошла к матери и осторожно опустила тонкие прозрачные пальцы на её плечо, - ну что ты разошлась из-за ерунды? Ну, правда…

Баба Сима сердито дёрнулась всем своим широким приземистым телом, освобождая плечо от невесомой Женькиной руки. Она была гордая и независимая, как нью-йоркская статуя свободы. Женька поняла это и отступила.

Комнату наполнила тягостная тишина. Стало слышно, как с бестолковым упорством бьётся об оконное стекло случайно залетевший в дом шмель.

- Это ж надо! - Пожаловалась вдруг баба Сима капустным грядкам, нарочно не обращая внимания на Женьку, - это ж надо было догадаться в мой кисель навозных мух напихать! Я его всё утро стряпала, а эта засранка исподтишка в мои труды всякого говна насовала. И, ведь, наловила этих тварей пожирней, как специально! Ненормальный ребёнок, ей Богу!

В ответ на бабкины слова из угла снова донёсся горестный всхлип.

Женька подошла к плите и уныло сунула нос в трёхлитровую эмалированную кастрюлю. Увиденное заставило её брезгливо поморщиться: на поверхности густой лиловой жижи, подёрнутой плёнкой, плавали четыре зелёные мухи. Три из них уже сдохли, а четвёртая ещё сучила мохнатыми лапками, отчаянно пытаясь выбраться из тёплой вязкой массы. Чтобы не видеть мухиных страданий, Женька поспешно закрыла кастрюлю крышкой.

- Варвара! - Повернулась она в сторону дочери, примерив на себя строгое выражение, как примеряют карнавальную маску. «Маска» плохо держалась: то и дело съезжала с лица, выдавая Женькины добрые глаза. Женька не умела ругаться, она родилась с «плюшевым» характером.

- Варвара, ответь мне, пожалуйста, зачем ты это сделала?

- Да, - ожила вдруг «статуя» бабы Симы, - пусть эта партизанка хоть тебе объяснит, зачем? Я вот, например, всё утро пытаюсь добиться ответа. Так ведь, молчит, срань господня!

Варя нервно зашмыгала носом, зыркнула глазом на мать, но промолчала. При всём драматизме сложившейся ситуации, ребёнок вызвал у Женьки улыбку: ну и видок, однако! На ногах носки разного цвета, подол платьица заправлен в трусы, образуя сзади смешной куль, на трусах красуется большое зелёное пятно от травы. Баба Сима не особо заморачивалась на внешнем виде внучки, предоставив четырёхлетней Варе счастливую возможность решать самой, в чём и как ходить.

- Варя! – Повторила Женька, строго сдвинув брови, - я жду объяснений. Зачем ты насовала мух в бабушкин кисель? Если сейчас же не ответишь, будешь стоять в углу до вечера. И не получишь тех гостинцев, что я привезла тебе из города! А, самое главное, я не подарю тебе новую куклу!

Последняя фраза далась Женьке нелегко. Она вспомнила, с какой любовью выбирала накануне в городском универмаге игрушку для маленькой Вари, как аккуратно засовывала куклу в придорожную сумку, боясь помять куклино платье и причёску.

Женькины слова подействовали на Варю почти магически. Она заёрзала на месте, её личико стало растерянным. От нервного напряжения Варя принялась чесаться. Сначала почесала зелёное пятно на трусах, затем левую пятку – прямо через подошву сандалии. Скосила глаза вбок: туда, где стояла битком набитая подарками дорожная сумка. Пробурчала себе под нос:

- Мамочка, я просто хотела…Хотела…

- Что ты хотела, дочка? – Женька еле сдержала себя, чтобы не улыбнуться.

- Я хотела, чтобы мушкам было сладко. А то они кушали невкусную коровью лепёшку.

- Я так и знала! – Застонала баба Сима, с досадой хлопая себя по бокам, - я знала, что она их из говна наковыряла! И в мой сливовый кисель…О, боже!

Женька почувствовала, что взрывается от смеха. Невероятными усилиями заставила себя не загоготать в голос. Баба Сима, заметившая Женькины весёлые глаза, снова «окаменела», грозно нависая над подоконником.

- Мам, ну хочешь, я тебе нового киселя наварю? - Предложила Женька, стирая с лица улыбку, - мне не трудно.

- А-а, идите вы…- женщина стиснула грудь широкой огрубевшей ладонью , - у меня от вас обеих аж в грудях закололо. Не жалеете престарелого человека!

Женька вздохнула: поняла, что придётся сказать маленькой Варе что-нибудь серьёзное и поучительное.

- Варя, ты понимаешь, что так нельзя поступать? Нельзя портить бабушкину еду! – Занялась она воспитательным процессом, но баба Сима её перебила:

- Если бы только еду! Эта вредительница живёт у меня всего неделю, и каждый день что-нибудь новое вытворяет! Вот спроси её: как, например, она нахулиганила вчера?!

- Варя, а что ты…

Женька снова не успела договорить. Баба Сима кинулась рассказывать о Варькиных «преступлениях» сама.

- Вчера, например, твоя дочь засунула в мою кровать бездомного графа. Как раз я чистую постель застелила.

Женька напрягла мозг и попыталась представить себе бездомного графа. Перед глазами упорно всплывал образ некогда богатого, но внезапно обанкротившегося худощавого старика, бесцельно слоняющегося по деревне в обветшалом плаще-пелерине и фетровом цилиндре.

Увидев Женькино замешательство, баба Сима поспешно разъяснила:

- Граф – это пёс, обыкновенная дворняга беспородная. Его из соседней деревни принесло прошлой осенью. Поначалу был худой, как велосипед. Когда пришёл в нашу деревню – даже клички не имел. А как здесь прибился - отожрался, сволочь, в каждый дом стал вхож. На этой почве местные его Графом и прозвали.

- Ясно, - кивнула Женька, удивляясь человеческой способности наделять людей и животных точными прозвищами и кличками.

- Ну и вот. – Продолжила баба Сима. – Вчера, значит, я отправила Варьку с ребятнёй у дома погулять, а сама решила морковку прополоть. Полола, в общем, недолго, да так уморилась на солнцепёке, что аж давление скакнуло. Дай, думаю, в прохладе прилягу, полежу минут двадцать. Сначала, как и полагается, Варьку проверила: смотрю, девка у нашего сарая крутится, одна уже, без ребятишек. Я ей строгий наказ дала никуда не уходить, а сама - в дом. Иду и ничего не соображаю, перед глазами всё плывёт. Доползла до кровати и рухнула, не глядя, на самый край. Отлежалась минут пять, затем повернулась на бок, чтобы воздуху из открытой форточки глотнуть и …аж заорала от неожиданности! Прямо перед моим носом лежит бесстыжая рожа Графа, улыбается во всю пасть и слюни на мою подушку пускает. И что характерно: весь, кроме башки, одеялом укрыт – вместе со всеми своими блохами! У меня давление так и упало.

Баба Сима перевела дух, затем продолжила душераздирающий рассказ:

-Я, как в себя пришла от ужасу, давай его с кровати спихивать. Откинула одеяло и толкаю его в зад: мол, вали отсюда! А он, паразит, и ухом не ведёт! Лежит себе и улыбается. Гадко так, прямо как человек. Ну…выгнала, конечно. И веником под жопу дала для профилактики. А сама – в огород, к Варьке. Чую, чьих рук это дело. И Варька, видать, почуяла. За сараем пришипилась среди лопухов и сидит, как мышка. Ну, меня разве проведёшь?! Я эту хулиганку из лопухов за шиворот вытаскиваю и спрашиваю: «Это ты Графа в мою кровать уложила?». «Я» - Говорит. «Зачем?» - Спрашиваю. А она набычилась и молчит, как Зоя Космодемьянская на допросе.

Женька задумчиво кивнула. Она знала: легче было вывести физическую формулу, связывающую радиусы темных колец, радиус линзы и длину волны, чем «вывести» Варьку «на чистую воду».

- Ну, ничего, не на ту напала, - хмыкнула баба Сима, - я всё равно добилась от неё ответа! Правда, толку от этого было мало. Оказывается, Варька случайно у Графа нос потрогала. Нос, как и полагалось, был мокрым и сопливым, как у любой зверюки, и твоя дочь решила, что пёс простудился. А раз простудился, значит должен лежать в кровати, как все больные.

- Логично, - согласилась Женька и, спохватившись, добавила, - было бы, если бы это был не Граф, а просто больной человек.

Баба Сима цокнула языком:

- Что же тут логичного? У каждого больного человека для этих нужд своя кровать имеется. Причём тут моя? Тем более, что чистая!

Женька повернулась к Варе. Посмотрела на её разноцветные носки, на платьице, заправленное в трусы, и сказала со вздохом:

- Доченька, ты больше так не делай. Собачкам нельзя в кроватках спать.

- Да, - встряла в Женькину речь баба Сима, - добавь к этому, что также нельзя рисовать на бабушкиных обоях и срывать цветы из бабушкиного палисадника!

- Ты слышала, доченька? – Обратилась к Варе Женька.

Затем с удивлением глянула на мать, - а что, она ещё и на обоях рисовала?

- Вона, полюбуйся. Произведение искусства находится за диваном.

Маленькая Варя обреченно вздохнула. На этот раз вздох получился особенно громким.

Женька подошла к дивану, заглянула за его деревянный подлокотник и закрыла рот рукой, чтобы не расхохотаться. На простеньких бумажных обоях красовалось нарисованное зелёным фломастером существо. Состояло оно из маленькой лысой головы с двумя продолговатыми, как пельмени, ушами, круглого туловища и двух огромных рук. Примечательно, что ног у существа не было вовсе, но зато туловище украшал фартук с карманом. Над головой пестрели три разноцветные неровные буквы «БАБ».

- «БАБ»- это я, - уточнила баба Сима на всякий случай, - это, так сказать, портрет с натуры. На последней букве я и застукала нашу художницу. И, что особенно смутило: почему в портрете присутствуют рот и уши, но совершенно нет глаз и ног? Но зато есть фартук. Можно подумать, я всегда хожу в фартуке! Ерунда какая!

Женька пожала плечами: что плохого было в том, что ребёнок нарисовал фартук?

- Это в четверг случилось, после обеда. – Добавила баба Сима важную деталь. – Я как раз посуду помыла и телевизор задумала поглядеть. «Дикую розу». Варька вроде как за столом сидела, калякала что-то фломастерами на газете. А я как раз заключительную серию смотрела, пропустить никак не могла. Увлеклась, значит, телевизором-то, и вдруг слышу краем уха – откуда-то из-за угла такой звук «шур-шур». Грешным делом подумала, что мышь в дом пробралась. Обернулась на шум, а там Варька! - Прямо за диваном сидит и шуршит чем-то весьма подозрительно.

Чую недоброе и спрашиваю аккуратно так: «Внученька, ты чем там занимаешься?» А она в ответ: «Я тебе, бабуленька, подарок делаю». У меня сердце так и оборвалося. Не до кина стало. Глянула за диван и обомлела! А там прямо с обоев на меня вот этот безногий Баб зыркает. Нагло так, прямо как человек.

Женька почувствовала новый приступ смеха. Надо было срочно «переключиться» на новую тему.

- Понятно, - выдавила она из себя, - а что с цветами?

- Ничего, - насупилась баба Сима, поймав Женькин весёлый взгляд, - лягушку она дохлую схоронила на днях. Сразу по приезду из города. Нашла её за сараем, приволокла в теплицу и прямо под огурцами ейный труп закопала. А могилку цветами украсила из моего палисадника.

Это было последней каплей. Хватая воздух ртом, Женька согнулась пополам, зашлась в беззвучном смехе. В своих узких джинсах и майке «в облипку» она выглядела худым подростком. Сбивали с толку лишь мелкие морщинки у глаз и седина, поблёскивающая в коротких жёстких волосах.

- Смешно тебе, - окончательно надулась баба Сима. – Над пожилым человеком издеваетесь. Я вот этими руками огурцы рОстила, а теперь под ними лягушка разлагается. Так что, забирай, Евгения Петровна, свою дочь Варвару и воспитывай её сама. А с меня хватит, у меня и без вас в огороде дел полно.

- Мам, будь снисходительнее к Варе, ребёнку всего четыре года, - просмеявшись, сказала Женька.

- А мне уже семьдесят шесть! И у меня ревматизм. Меня вообще беречь нужно!

С этими словами баба Сима вышла из дома, сердито хлопнув покосившейся дверью.

 

- Ну вот и всё, Варюшка, - сказала Женька, застёгивая на ножках ребёнка сандалии. – Пора ехать в город.

Варя радостно кивнула головой, в солнечном свете запрыгали светлые пружинки – кудряшки. Умытая, причёсанная и одетая в чистый жёлтый сарафанчик, она была похожа на маленького пушистого цыплёнка.

Женька поцеловала дочку в макушку: от Варькиных волосиков пахло крапивой и чистотелом. Видимо баба Сима накануне намыла ребёнка в бане и окатила водой, настоянной на травах. Баба Сима вообще любила использовать травы везде, где только можно – в чайную заварку, в лечебные настойки, в льняные мешочки – для отдушки постельного белья.

- Пойдём, доченька. А то опоздаем на электричку.

Варя схватила Женькины пальцы своими цепкими пальчиками, скорчила смешную рожицу и запрыгала от радости. Она любила ездить в электричках. Женька с любовью посмотрела на чадо: невыносимый ребёнок вёл себя вполне прилично, согласно своему четырехлетнему возрасту.

Её ребёнок! Рождённый от чужого женатого мужчины в сорок один год. Поздний, конечно. Но где-то она слышала, что поздние дети – лучшие дети.

В том, что Варя – лучшее, что случилось в Женькиной одинокой и непутёвой жизни, Женька никогда не сомневалась. Жаль было только одного – частые командировки мешали ей насладиться общением с дочкой. Бросать работу было никак нельзя, иначе не прокормить Варю и Симу. Приходилось жертвовать своим маленьким запоздалым счастьем: отвозить Варю в деревню к матери и уезжать, чтобы вкалывать. Чтобы Варя и Сима ни в чём не нуждались.

В поездках Женька сильно скучала по дочке. Считала дни, когда снова сможет её увидеть. По возвращению из командировки покупала Варе красивые платьица и куклы. Пёрла шесть километров подряд, от железнодорожной станции и до деревни, неприподъёмные сумки с едой и подарками. Женька любила входить в дом тихонько, не предупреждая заранее о своём приезде, чтобы сделать Варе сюрприз. Любила те мгновения, когда дочка с радостным визгом кидалась сначала ей на шею, а затем к сумкам с подарками.

Вот и сегодня, вернувшись из очередной командировки и прыгнув в утреннюю электричку, Женька не могла дождаться, когда снова обнимет маленькую Варю, а затем увезёт её в город – в уютную маленькую квартирку, где их жизнь потечёт в привычном русле.

Держа Варю за руку, Женька вышла из дома.

- Надо попрощаться с бабой Симой, - сказала она дочке, выглядывая в огороде фигуру матери.

Но в огороде никого не было.

 

Баба Сима грустно сидела на завалинке перед домом и чесала у козлёнка Митьки между рожками. Митька стоял, как вкопанный, послушно подставляя серый чуб под бабкины артритные пальцы.

Увидев Женьку и Варю, баба Сима повлажнела выцветшими глазами, достала из кармана халата почти чистый носовой платок и шумно высморкалась в его угол.

- Уезжаете? – Поинтересовалась она упавшим голосом.

- Да, пора домой. – Кивнула Женька и подтолкнула вперёд Варю, - дочка, попрощайся с бабушкой.

Варя послушно обняла бабу Симу одной рукой, так как другой она крепко держала новую куклу.

- Пока, бабуленька.

Баба Сима всхипнула, обняла руками внучку.

- Ох, зайчонок мой, дай-ка я тебя поцелую. Бросаешь бабу Симу, значит?

- Мам, ну хватит…- Вздохнула Женька, - ты же сама хотела, чтобы я забрала Варьку.

- И что? Это же не означало, что прямо сейчас. Даже чаю не попили на дорожку. Да и…я баньку готовилась истопить.

- Мам, мы уже собрались. В следующий раз будет и чай, и банька. А пока отдохни от нас. Сама же жаловалась, что Варька - невыносимый ребёнок.

- Ну, жаловалась, - согласилась баба Сима, - а кто ж нынче не жалуется? А ты вот глупо поступаешь: где бы ребёнок на свежем воздухе побыл, так ты его в пылюку городскую везёшь. Ну да ладно, как хотите…

Она обиженно поджала губы и погладила Варькины кудряшки:

- Ты не забывай свою бабку-то, ладно, мой котёнок? Приедешь в следующий раз, я тебе оладушков испеку, а то твоя мамка небось тебя одними магазинными котлетами кормит.

- Ага, - кивнула Варя, - а пирожков напечёшь? С вишенкой?

- И с вишенкой, и с малинкой, - приговаривала баба Сима, прижимая внучку к своему большому телу.

Женька скрыла улыбку ладошкой: ну что с ними обеими поделать? Один мал, другой стар, а ума - одинаково. Чтобы не мешать им, она отошла к калитке и уже оттуда наблюдала, как прощаются друг с другом её невыносимые дети.