Я Бога не боюсь. По крайней мере Того, каким стращают, сирых, нас, Таким, каким Его изображают. И вряд ли верю. Так, как мне велят. Да впрочем, и “по крайней мере” тоже. Зачем бояться — не могу понять. И какова цена добру такому, Что выросло из страха? Грош цена. По-моему, порядочнее, выше, Творить добро посильно, как умеешь, Или хотя б не гадить без причин, Чтоб после не выкаивать прощенье. При чём тут к Богу чистая любовь? Не подменяйте это чувство страхом. “Побойся Бога!” — Это ль не позор? Себя побойся, Усомнись, Возвысся, И устрашись, И возликуй. Увы, Есть повод для стыда и страха так же, Как и для счастья тоже повод есть. Людей люблю я не в угоду Богу, А просто так. Не знаю — есть ли он, Но для меня до крайности абсурдно, Что всё позволено, раз Бога нет. Что ж, нет — так нет, а есть — так есть. И точка. Мне кажется, что это больший грех: Не думая, молясь, постясь и каясь, Вовсю грешить себе. Или тупеть В непогрешимости нелицемерной И убивать тем самым Божий дар, Который для чего-то дан нам свыше. Ещё и клянчить: “Боже, вразуми!” — Хотя Господь лишь тем и занимался, Что вразумлял нас миллионы лет. Воистину, неизмеримы глупость И жадность. “Что имеем, не храним...” О леность душ! О Сатаны творенье! О, Боже мой, спаси и сохрани Мой разум от уверености затхлой В чём-либо. В том числе — и что Ты есть. Не зря в Завете Ветхом под запретом И Имя. Как? Пожалуй, в этом суть И тайна веры. Вечное сомненье — Единственная Истина Твоя. Нет ничего страшнее наважденья Конечной неизменной правоты, Ведь всё позволено, когда ты прав. И нет ни покаянья, ни сомненья, Ни жалости, ни совести, ни страха. И даже безразлично — есть ли Бог. Две крайности друг друга дополняют И держат мир в удобненькой узде — Страх перед Богом вместе с святотатством, Прикрытым ханжеским каноном служб, Обрядов, церемоний и молебнов, Которых цель — поболее извлечь Из фанатизма веры выгод власти. И святотатцы явно на коне. Как раз они, стращая, правя миром, Где Бог — как кнут, а совесть — как вожжа. А есть ещё мешок с овсом, на шее, Который не достать. Но цель видна, Желанна, и, что главное — под носом, Так близко, что попробуй не поверь, А если вдруг — кнут мигом образумит. И это свинство верою зовут. Христос твердил, что кающийся грешник Дороже стада праведников. Так? Конечно, это трогательно. Только Зачем грехами цену набивать? Убить, украсть и переспать с кумой Или с соседкой для разнообразья, Чтобы потом явиться в храм и там Покаяться и заслужить прощенье — Надёжнее, чем просто не убить И не украсть, не переспать, и дальше В таком же духе? Вот уж где простор Для ханжества и лицемерья, вот где Кратчайший путь к погибели души, Бессмертной или смертной — безразлично. Но если совесть есть, то всё равно — Какому богу служишь, или вовсе Не служишь и не веришь — не беда. Я утверждаю: совесть выше веры, Когда она свободна от канонов, Обрядов, церемоний и молебнов. Не всё позволено, коль совесть есть. 21/V — 9/VI-1996. Киев |