Он бродил по безумной земле, Призывая к всеобщей любви. А весь мир бесновался в золе, И на трупах цвели ковыли, И плевали в него свысока, И кормили его из руки. Он же шёл, словно по облакам, Принимая куски и плевки. И говорили — Бог. И говорили — псих. А он жалел, как мог, И первых, и вторых. Но не очень-то любит народ Выделяющихся из толпы. В этом смысле едины и сброд, И сановные мира столпы. Чудака стали истово бить, Как умеют бить лишь богов: “Мы научим тебя любить! Мы покажем тебе любовь! Спасайся, раз ты Сын Того, Который строг!” А он был только бог, Иначе он не мог. А убив, сочинили тома. Не проснулся Иерусалим. И рабы в не свои закрома По привычке куш понесли. После — храм возвели, После — сто… А под сводами — чёрная тень. Стал Монах незаметно Христом На земле, где жил Прометей. И мир опять оглох. Плачевнейший итог. А он ведь был не Бог. Он был совсем не бог… 1988. Городня |