- Трус! Трус! Трус! – издевался Ковыльков. – Трусяра!

- Да иди ты, - негромко огрызался Санин. – Сам такой.

Мишка Ковыльков подскочил к приятелю, толкнул в плечо.

- Трус, ты Васька. Самый настоящий – испугался с нами лезть к Иванычу за яблоками.

- Сам ты испугался. Ничего я не струсил.

- Тогда почему к Иванычу не полез? – вопросительно посмотрел Петр Иващенко – щуплый паренек в толстых очках.

Василий с трудом выдавил из себя.

- Не хорошо воровать.

Его слова потонули в общем хохоте.

 

Санин Василий, невысокий паренек четырнадцати лет, с непослушными светлыми волосами и яркими голубыми глазами в который раз приехал на летние каникулы в гости к бабушке с дедушкой. Старики с радостью взяли внука на летнее воспитание, давая его родителям спокойно провести отпуск. Вася не возражал – ему нравилась деревня.

Здесь были его друзья, с которыми он только и мог, что общаться в жаркие месяцы каникул или по компьютеру в остальное время. Несмотря на то, что почти у каждого с собой был ноутбук, ребята предпочитали проводить все свободное время на улице. Порой родным приходилось их видеть всего дважды в день: утром – на завтраке, и поздно вечером – на ужине. Даже обед был не так важен, как долгожданная встреча с друзьями, с которыми виделся последний раз так давно, что успела пройти ночь.

Ребячий гомон быстро наполнял деревенские улицы с утра, и также быстро стихал – компании разбредались по окрестностям.

Васька Санин, Мишка Ковыльков, Петька Иващенко, Ленка Дубова и еще четверо ребят дружили с детства. Они жили на одной улице. Немудрено, что голопятая пятилетняя ребятня встретилась в импровизированной песочнице. (Кто-то из соседей привез машину песка и высыпал его у ворот). Все лето они проводили вместе. Придумывали игры, развлечения, катались на велосипедах, купались в озере и еще тысячу разных дел.

В этот день Мишка – их заводила – предложил залезть на участок Иваныча за яблоками. Плоды только-только созревали; маленькие, невкусные они вязали рот, и вызывали дикий понос, но ребят они не очень интересовали. Сама идея забраться на чужие угодия холодила спину и вызывала приятные мурашки. Дождавшись, когда старик уйдет на дневной сон они начали потихоньку перебираться через забор. Вася тоже приготовился, но в последний момент что-то остановило его, и он остался ждать ребят на пустой улице.

И вот теперь они смеются над ним, обзывая трусом, а он не может ответить, потому что сам не знает, почему не полез.

 

- Сами вы трусы! – не выдержал он. – Слабо по старому кладбищу прогуляться?

- А не слабо, - усмехнулся Ковыльков.

Василий добавил мстительно, пристально глядя в глаза другу.

- Ночью.

Все притихли. Никто в здравом или не здравом уме не ходил на заброшенное кладбище.

 

Оно стояло недалеко от деревни, некогда тихое и приветливое – насколько это возможно – место, давно находилось в запустении. Огромная поляна, густо усеянная могилами, памятника, крестами, полуистлевшими фигурами ангелов, заросла травой. Вокруг ее подпирал лес; однако, если присмотреться, стволы не заходили за невидимую границу мертвых угодий, словно боясь потревожить усопших.

Много слухов ходило об этом месте. Одни говорили, что там похоронены крестьяне, некогда жившие в этой деревне. Другие утверждали, что это немецкое захоронение. Третьи доказывали, что кладбищу несколько сотен лет и что там погребены замученные жестоким барином крепостные. Никто не знал правды, и никто не решался узнать ее.

Само место отпугивало любого, кто к нему приближался. Даже в самый жаркий день, от него веяло холодом, и никогда никто не слышал, чтобы рядом с ним пели птицы, или гулял озорной ветер, словно это кладбище было не от мира сего.

Поговаривают, однажды на него забрел местный алкоголик. Утром его нашли забившимся под упавшее дерево. Бледный, с поседевшими волосами, он трясся и до вечера только и мог, что мычать. Он так и не смог объяснить, что произошло, но испуганные глаза говорили сами за себя. С тех пор мужик бросил пить и с головой ушел в религию.

 

- Ты псих? – ошарашено поинтересовалась Лена – полненькая девочка, с рыжими волосами.

Вася ответил с вызовом, пытаясь отвлечь ребят от своего утреннего позора.

- Псих, не псих, но вам слабо, - в голосе прозвучали брезгливые нотки.

Друзья опустили глаза – все понимали, что надо быть сумасшедшим, чтобы добровольно пойти на заброшенное кладбище… Но подростковый максимализм не позволял признаться в такой слабости. Ковыльков набычился, выставил ногу вперед, нависая над другом.

- Сам не можешь, вот нас и подбиваешь. Трус, - сплюнул он сквозь зубы

- А вот и могу! – не удержался Санин, и тут же пожалел о сказанном, но слова обратно не вернешь.

Ребята уважительно посмотрели на него.

- Ты один пойдешь на… кладбище? – промолвил Генка Зубов и присвистнул. – Ну, ты, брат, полный абзац. Лучше сразу прыгни под поезд – не так мучиться будешь.

Василий понял, что отступать некуда, прослыть еще раз трусом не хотелось. Если он пойдет на заброшенное кладбище больше никто не скажет, что он боится.

- Вот и пойду, - с вызовом произнес он, глядя на ребят. – Сегодня же и пойду. Кто хочет со мной?

Признаться, Санин надеялся, что никто не захочет пойти. Тогда бы он мог спрятаться в лесу, особо не приближаясь к старому захоронению, а утром сказать, что был там. И никто не сможет доказать обратное.

Все испортил Ковыльков.

- Я пойду, - вызвался он, победно глядя на парня, будто сумел прочитать его мысли. – Вместе – что бы ты ни спрятался где-нибудь, а потом гнал, что всю ночь тусовался на могилах.

- Хорошо, - вынужденно согласился Василий. – Тогда в полночь, на этом же месте.

- Кто не придет – будет вечным трусом, - добавил Ковыльком.

На этом ребята и разошлись.

 

Для многих остаток дня прошел незаметно, но только не для Васи. Парень каждые полчаса смотрел на циферблат старых часов, где стрелки с неумолимой скоростью принимали вертикальное положение. За окном постепенно стемнело, зажглись редкие фонари, где-то еще доносились голоса, но скоро и они смолкли – деревня засыпала. Солнце до последнего не хотело опускаться, но сдавшись, устало скатилось за горизонт.

Часы пробили половину двенадцатого и Санин вздрогнул, очнувшись от тяжких раздумий. Все это время он думал, как сделать так, чтобы не прослыть навечно трусом и не попасть на кладбище. Парень понимал, что ничего хорошего из этого не выйдет: даже если легенды и слухи врут, идти ночью через лес на заброшенный погост не хотелось… Но и пойти он не мог. Зная Мишкин нрав, он был уверен, что если хоть на минуту опоздает, Ковыльков – не смотря на то, что они друзья – засмеет его и ославит на всю деревню.

Когда часы показали без десяти минут назначенный срок, Василий тихо выбрался из дома и, следуя по полуосвещенной дорожке, решительно пошел на встречу.

Подходя к месту встречи под ярко горящим фонарем, он с удивлением увидел, что его ждет не только Михаил, но и остальные ребята. Неужели они все решили пойти? Хорошо было бы – не так страшно, думал, про себя Вася.

- Пришел? – хмыкнул Ковыльков.

- Пришел, - с вызовом ответил парень и обратился к остальным друзьям: - Решили с нами прогуляться?

Те отрицательно замотали головами, а Петька пояснил:

- Хотим убедиться, что никто из вас не струсил, - пожал плечами: - мало ли что.

- Ты на что намекаешь? – сразу насупился Михаил. – Хочешь сказать, что я тоже…

- Ничего он не хочет, - оборвала его Лена Дубова. – Хватит из себя главного строить, - посмотрела на часы на узеньком ремешке: - Ровно полночь.

Ребята замолкли, казалось, что некоторые даже перестали дышать, переглядываясь. Первым нарушил молчание Генка.

- Может не стоит? Вась, Миш, это же глупость тащится туда. Давайте забудем об этом дурацком споре.

Санин замер, сердце судорожно забилось. Вот его шанс выиграть, не сходя с места, если Ковыльков согласится, то…

- Пусть Васька признает, что он самый трусливый трус, - встал в позу парень.

- Вась, - Дубова подергала друга за рукав футболки, на него просящее взглянули темно-зеленые глаза.

Невысокий Санин посмотрел на долговязого друга, стоящего скрестив руки на груди и выжидающе смотрящего на него. Взгляд решительный, холодный, но если приглядеться, в глубине можно увидеть напряжение, с которым он ждет ответа.

Василий медленно произнес, сквозь зубы.

- Я не трус.

- Вы оба дураки! – не выдержала Лена, стукнула Ковылькова по плечу, и на негнущихся ногах отошла на несколько шагов, встала к ребятам спиной.

Друзья переглянулись: оба хотели отступить, но никто не хотел быть первым. Пусть другой скажет, потом можно облегченно выдохнуть и развести руками – так получилось.

- Значит идем?

- Идем, - сумрачно произнес долговязый парень. – Кто первым испугается тот и…

Санин прервал его.

- Проходим кладбище и обратно. Давай быстрее разделаемся с этим, - внутри неприятно похолодело.

Ковыльков согласно кивнул, и ребята дружно повернулись к темнеющему за околицей лесу.

 

Чистое летнее деревенское небо. Яркая луна освещает узкую заросшую высокой травой дорожку; крупные звезды просвечивают сквозь листву, лес залит призрачным серебром.

Две фигуры: одна долговязая, вторая ниже на полторы головы, двигались через лес, раздвигая кусты, порой останавливаясь и вглядываясь в нитку тропы. В каждом движение чувствовалось напряжение и решительность. Ребята шли молча, стараясь не смотреть друг на друга. Каждый винил другого, что идет на заброшенное кладбище, которое столь полно слухов, что хватит не на одну книгу.

Ночной лес, не смотря на позднее время, не спал. Наполненный поскрипыванием, шелестом, уханьем, он больше ворожил, чем пугал. То, что сначала казалось погруженным в неприступную темноту, открывалось с новой стороны, стоило ступить под кроны деревьев. Ребята понемногу расслаблялись; теперь затея с ночным походом на кладбище не казалась такой пугающей.

Миша оторвал прут, и шел, размахивая им наподобие сабли, сбивая листья и головки травы. Василий чуть приободрился, но не разделял настроение друга, что-то внутри него, в области живота, холодело только от одной мысли, что они идут на…

- Слушай, а не плохо, - подал голос Ковыльков, со свистом срезая лист. – Может слухи неправду говорят, и все это полная ерунда?

- Надеюсь, - Санин тяжело вздохнул, ледяное чувство нарастало и сильнее тянуло к земле.

Они прошли еще немного, и лес неожиданно разбежался в стороны, открывая большую залитую призрачным лунным светом поляну. Друзья остановились на ее краю, находясь под лесной защитой. Густо покрытое высокой, по пояс травой поле, оно тянулось далеко вперед, и лишь прищурившись, в неясном свете можно было разглядеть его оконечность.

Санин сглотнул подступивший к горлу комок, низ живота неприятно потянуло, а спина покрылась липким противным потом. Ковыльков судорожно сжал руку с тонким прутом: ему хотелось опуститься на землю, ноги не держали, но взглянув на стоящего, словно проглотившего кол, Ваську, он взял себя в руки.

За многие годы бесхозного стояния, кладбище заросло, памятники осыпались, монументы потрескались и обвалились, лишь несколько покосившихся деревянных крестов, уцелевшие неизвестно каким чудом, торчали над землей.

Погост был хорошо освещен луной, словно дневным светом. Он пугал и манил. Дразнил своей неприступностью и предлагал незабываемую прогулку. Настораживал и заставлял расслабиться, показывая свое напускное безразличие к двум пришельцам, что впервые забрели на его просторы за многие года одиночества.

Мишка толкнул друга.

- Давай. Иди.

Василий дернул плечом.

- Сам иди.

- Что струсил? Я так и думал – сыкло, - усмехнулся долговязый.

- А самому слабо? – не остался в долгу светловолосый паренек.

Ковыльков взглянул на поляну, разжал кулак, прут неслышно упал в траву. Вытянув ногу, парень на секунду завис над незримой границей и… зажмурившись, шагнул вперед. Если ребята и ожидали какой-то реакции со стороны кладбища, взрыва, светопредставления, разверзнутой земли, то ничего этого не произошло. Древняя земля хранило мертвое молчание.

Мишка неуверенно сделал еще два шага, повернулся к другу, незаметно выдохнув, и произнес победно:

- Салага.

Санин задержал дыхание и быстро подошел к другу.

- Сам салага, - огрызнулся и предложил: - Кто первый до края и обратно тот и выиграл, второй будет трусом.

Василий знал, что предлагает. Несмотря на высокий рост и длинные ноги, Мишка бегал плохо. Нет, он не был в числе последних, но и первым приходил крайне редко. В отличие от Василия, который не раз занимал призовые места на школьных соревнованиях.

- За дурака меня считаешь? Мы сюда не соревноваться в беге пришли. Пойдем вместе… быстрым шагом.

Плечом о плечо ребята сделали первые осторожные шаги. Ничего не произошло. Шаг ускорялся, ребята почти что бежали, но глядя друг на друга, заставляли себя двигаться медленнее.

Несмотря на возраст погоста, не все могилы сровнялись с землей. Там и здесь в густой траве виднелись насыпные холмы; груды камней, что некогда были памятниками, плитами, красивыми скульптурами. На них еще можно было разглядеть поистертые буквы, лица святых и умерших. Свет луны подсвечивал их, и казалось, что старые, ослепшие глаза смотрят прямо на тебя. Ребята ежились, но упорно шли вперед, доказывая уже не только друг другу, но и себе, что могут это сделать.

Десять минут спустя они достигли другой стороны старого захоронения. Со вздохом облегчения они перешли границу, углубляясь немного в лес. Пунцовые, словно все это время задерживали дыхание, они стояли, упершись руками в колени, и судорожно ловили воздух ртом. Отдышавшись, переглянулись. Теперь в их глазах не было духа соревнования, они не выяснили кто настоящий трус, а кто храбрец, они просто были друзья забредшими на заброшенное кладбище.

- Надо возвращаться, - тяжело произнес Мишка, посмотрел на безоблачное небо. – Поздно уже.

- Ага, - согласился второй парень. – Предлагаю бегом, - тут же добавил на возмущенный взгляд: - так быстрее.

Ковыльков согласно кивнул после небольшой паузы. Протянул руку для пожатия.

- Извини, что обзывался – был не прав, брат.

Санин пожал твердую ладонь.

- Взаимно. Ну, побежали?

Друзья переглянулись, и Мишка первым устремился через погост. Васька бежал следом, стараясь не отставать от друга. Двигаясь за развевающейся от бега красной футболкой, словно за ориентиром, он старался, не смотрел по сторонам.

Пробежав половину поля, он немного замешкался, слегка ударившись об камень, а когда поднял голову… Ковылькова нигде не было.

- Миш? – осторожно позвал он. – Мишка?

Ответом служила тишина.

- Мишка! – испуганно завопил он. – Ты где?!

Санин оглянулся и к ужасу заметил, что лес исчез. Кладбище раскинуло свои просторы на многие километры, и конца-края ему не было. Лунный свет стал ярче, звезды светили стоваттными лампочками, но на поляне стало темнее.

Василий помотал головой, надеясь, что это ему кажется, крепко зажмурился, а когда открыл глаза, вокруг возвышались кресты, памятники, плиты, статуи. Все в отличном состоянии, будто кладбище, открыли вчера.

- Ковыльков! – завопил он, напрягая горло. – Это не смешно! Хватит играть!.. Слышишь ты – придурок, это не смешно!!

Холодный ветер встрепенул светлые мальчишечьи волосы и унесся, волоча за собой нарастающие звуки, от которых ноги подкосились и парень упал на невысокий холм. Мертвое молчание нарушилось, но эти звуки никак нельзя было назвать живыми. Скрипы, стоны, трение камня о камень, неприятное щелканье и раздражающее карканье. Санин поднял голову: тысячи черных птиц заполонили небо, закрывая его своими крыльями. Они кружили над ним, и в этот момент парень мог поклясться, что все вороны смотрят в его сторону.

Земля под ним задрожала, осыпаясь, побежала вниз с небольшого холма. Василий вскочил, с ужасом глядя, как холмик стремительно расходится в стороны, словно кто-то пытался прорваться извне. Комочки земли посыпались быстрее, потом взорвались фонтаном и наружу… Василий закричал и, спотыкаясь, побежал – перед глазами стояла рука с облезлым мясом и оголенными костьми.

Вокруг мелькали кресты, с могильных плит смотрели угрюмые глаза, даже ангелочки провожали его с мрачным выражением лица. Карканье усилилось, но даже оно не могло заглушить безумно стучащее сердце и одуряющего звука отодвигаемых плит и осыпающейся земли. Вверх поднимались фонтаны пыли, трухи, грязи, глины. Могилы буквально взрывались и на месте невысоких холмов вырастали высокие фигуры: кособокие, несуразные, с длинными руками, в истлевшей одежде и… коже, сквозь которую проглядывалось мясо и кости. Луна, будто издеваясь, прорезала сгущающуюся тьму, освещая восставших мертвецов.

 

Дыхание теперь перехватывало не только от страха, но и от быстрого бега. Санин мчался по кладбищу, но оно все не кончалось, словно порочный круг, водящий его по своей окружности. Нестройные ряды мертвецов быстро пополнялись, но они не двигались, будто выжидая чего-то.

В очередной раз споткнувшись, Василий упал, покатился по траве, сбил крест и, уткнувшись носом в землю, остановился возле грязных сапог со сбитыми носками. Поднял покрытое потом, слезами и грязью лицо и увидел возвышающийся над ним живой труп. Парень закричал, быстро перевернулся и попятился на четвереньках, пока не уперся спиной в могильный камень.

Мертвец в полуистлевшей шинели с непонятными нашивками, расстегнутой на провалившейся груди, из которой торчали серые кости ребер, с хрустом повернул голову. На Василия взглянул череп, с пустыми глазницами, в которых начал зарождаться красный огонь. Покойник резко выкинул руку, наставляя на парня костлявый палец. Челюсти задвигались, и откуда-то из глубины донесся хриплый, мало похожий на человеческий, голос.

- Живой! – прогрохотал он.

Окружающий мир замер, тишина поистине стала мертвой. Раздражающее карканье замолкло, птицы молча, кружили над головой, приближаясь в черном завихрении. Некоторые из них уже опустились на камни, вырытые могилы, покосившиеся кресты, уселись на мертвые плечи.

Василий испуганно закрыл глаза, яростно молясь, чтобы все это оказалось дурным сном.

- Живой, - прошелестело над ухом, и Санин истерично завизжал, распахнув глаза.

Мертвяк протянул к нему руку, над головой отвратительно каркнула птица и Васька побежал. Оттолкнув мертвую руку, побежал, так как никогда не бегал. В лицо ударился резкий порыв ледяного ветра, принесший с собой запах тухлого, разложившегося мяса. Он с такой силой проник в нос, что парень закашлялся. Уходя от очередного стоящего на месте мертвеца, он наткнулся на вырытый холм и, вспахав землю, выставленными руками, влетел в могилу.

Упав на гроб, несильно ударился головой, в глазах на миг потемнело, живот скрутило и его вырвало на деревянную крышку. Он приподнялся на трясущихся руках, брезгливо взирая на расползающуюся лужу из ужина и желчи.

- Живой, - множество голосов наполнили могилу, эхом отражаясь от хрупких стенок.

Вася поднял голову: сотни глаз, десятки мертвых лиц, множество рук – все это смотрело и тянулось к нему.

- Живой, - раздался хор мертвых голосов, и покойники вытащили испуганного парня из могилы.

Санин был настолько испуган, что не мог сопротивляться, а мертвый хоровод подхватил его, закружил в загробном танце; его хватали, волокли, щипали, дергали. Кто-то укусил.

- МИШКА! – вырвался к небу отчаянный крик.

 

- Ты чего орешь? – невысокого парня трясли за плечи. – Васька! Очнись!

Санин открыл глаза, ошарашено уставился на друга. Огляделся – они стояли на краю кладбища. Заброшенное поле тускло освещалось лунным светом; само светило опустилось на середину неба, звезды чуть померкли.

Ковыльков тряхнул друга, несколько раз дал по щекам, приводя его в чувство. Василий вздрогнул, приходя в себя, протянул удивленно:

- Мишка? – и крепко обнял друга. – Мишка, ты!

- Да я, я, - непонимающе произнес долговязый парень, хлопая друга по спине. – Что случилось-то, ты так орал?

- Ты не представляешь, я сейчас такой видел. Такой ужас, - Васька всхлипнул, уткнулся в плечо. – Надо срочно уходить отсюда.

Над головой раздалось издевательское карканье. В ухо тяжело задышали. Парень медленно отнял голову от плеча приятеля, глядя как футболка того удлиняется, грубеет, принимая грязно-серый цвет и все больше напоминает шинель. Он поднял голову, по щекам текли слезы, довольное карканье нарастало. Заплаканные глаза наткнулись на мертвое лицо.

- Живой, - прогрохотал покойник и, распахнув щербатый рот, напал на Санина.

 

Мишка Ковыльков добежал до края кладбища, тяжело дыша, уперся рукой в дерево. Его лицо раскраснело, дыхание вырывалось еле видимым паром, в боку неприятно кололо.

- Фу, добежали, - счастливо выдохнул он. – Ты как, Вась?

Не услышав ответа, он повернулся.

- Вася?

Друг стоял почти у кромки леса, метров пять и он зайдет под спасительные деревья, но он не двигался. Мишка удивленно глядел, как по щекам парня потекли слезы, его губы дрожали, он что-то говорил, но Ковыльков не мог расслышать слов.

- Васька, ты чего стоишь? Хватит там торчать, иди сюда. Санин – это уже не смешно! – разозлился он.

Санин вздернул голову вверх, страшно закричал.

- МИШКА!

Рядом возникла призрачная фигура в шинели, обхватила его, и они провалились под землю. Новенький, блестящий лаком, крест вылез наружу, блеснул пустой металлической табличкой. В небе каркнула ворона.

Ковыльков без сознания упал на землю.