(триптих) Ты прав, небесный господарь, всей правотой подкожной дрожи: мне - бабья суть, я навья тварь, всегда творящая по-божьи. Кто в эту суть не вовлечён, тот не увидит в блеске странствий, как из - моей - руки течёт тепло, творящее пространство, в котором ты, и глух, и слеп, прильнул челом к моим коленям, оно по навьему веленью - твой верный кров, твой чёрный хлеб. *** Осталось только расчесать волос и дум седые космы, за веки спрятать синий космос - и спать хотя бы три часа, и даже позу не менять. Нагрянет день без сновидений, платком ажурную-меня в колечко медное проденет, проверив, так ли уж тонка кудель моих ночных наитий, и так ли крепко держит нити судьбу творящая рука: свивая вместе явь и сон, спрядёт мне то, что неизменно, где явь чугунно-откровенна, а сон лебяжьи-невесом. *** И снова будней вымученный плен, и кошкой не сходящая с колен моя пустая бабья одинокость. У неба на глазу бельмо луны. Объевшихся любовной белены уже не видит божеское око. Облокотившись на дубовый стол, себя патроном загоняю в ствол, когда над садом ветер ветви треплет, легонько нажимаю на крючок, саму себя пустив себе в висок - и - белену завариваю крепко. |