...

 

Казимиров случай

Автор: Владимир Спиридонов

 

Не работа сушит, а забота. (Пословица)

От работы кони дохнут. (Из разговора.)

 

... несколько времени до вхождения Польши в состав Евросоюза.

 

- 1 -

 

Казимиру за полтинник. Около этого, с весом за полтинник.

Руки-крюки в мозолях, ладони - лопаты, походка корчом, стрижка случайная, одёжка - вся с чужого плеча, за последние лет семь не покупал ничего себе, ни штанов, ни рубашки, ни нижнего белья.

Ни кола, ни двора. Проживает работником и аккуратно чернит.

Хозяин, Карло, папа Карло, кормит, поит, работёнкой обеспечивает: погрузка, разгрузка, перевоз мебели, очистка квартир после умерших жильцов, очистка разорившихся фирм, инсорднунг - избавить от всего движимого помещение.

Когда работы нет, или просто к вечеру, Казимир опять что-то ковыряет: металл ли и дерево сортирует, движок разбирает, кабель чистит от изоляции, чтоб потом сдать и получить денюжку за цвет-мет в личный карман.

Куда он деньги копит? Да ни копит он ничего, просто, чтоб не пропало зря.

 

День за днём, год за годом случайно прошли, не заметил даже, как за полтинник перевалило. А как постарел - заметил: двигаться тяжело стало. Раньше кресло взял и понёс куда надо, а сейчас напрячься надо и опаска появилась.

Хуже нет, что опаска появилась - нельзя в напряге работать, опасно.

"На родину в Польшу ехать не к кому и желания нет.

Разве водки съездить попить со старыми собутыльниками, денег пошвырять, побыдлить, королём посидеть бабами обвешанным, повыпендриваться перед этими козлами, что графья эти местные феннигсены, что не рисковали никогда, да век в деревне под бабьей полой проныли. По ихним меркам - богач я. А хухры-мухры.

А потом обратно: таскать, сортировать, сдавать, у Карлы подворовывать. Своруешь у него! Сам не дурак моего подрезать.

Эх, здесь бы зацепиться за пособие, здесь, в Германии! Да как, нет никакой возможности: ни порода, ни возраст не подходят.

Всё б сошло, пока молод. Пока молод крутиться легче, да мозгов меньше."

 

В последнее время Казимир почувствовал, что хозяин перестанет продлевать ему вид на жительство, как делал все последние годы, и что тогда: прощай, стол и кров, уезжай и солидарно с родиной загнивай.

"Почувствовал. А то не почувствовать! - ведь в каждом деле вырабатывается профессиональное чутьё. Тоже и в жизни, как за полтинник, так и секёшь, мгновенно, что шеф только подумывать начинает. Как собака подсекаешь.

А лет семь как хорошо было, сказка, как хорошо.

Жаль человеки стареют. Жаль, уставать стал скоро и всех быстрее задыхаться стал, и веса пугаться стал, и медлительнее теперь я, чем раньше, осторожничать ты, Казимир, начал.

Нет, не продлит Карло вид на жительство.

А не продлит, так не продлит. Что теперь и не жить вовсе что ли?! Тоже мне, Бог выискался!"

Казимир дочистил кусок кабеля от изоляции, смял в комок медные жилы и бросил в ведро для цвет-мета, его он потом, как наполнит, к своей цвет-метовской куче отнесёт. Обрезки пластмассы он смахнул наземь, положил на стол нож, что специально сделал для этой работы. Он бесстрастно отметил, что на станке чистить кабель проще, но станок денег стоит и электричество жрёт, - Карло скорее удавится, чем станок поставит.

Казимир закурил.

"Ладно, перживём. Будем на родине помирать. А пока здесь коптим небо и радуемся. Да и мало ль, что мы выбирать не можем. Продлит- не продлит. Бог не выдаст, свинья не съест. Может Чудо какое произойдёт или случай! ... А вот ведь, даже года три-четыре назад носил-то тяжесть не хуже других и дозу держал на равных, а когда надо, на молодого, на только прибывшего, каким-то случаем прибившегося к Карле Марика прикрикивал и суетил того как надо. Было времячко! А теперь - сдал."

Суетлив стал Казимир, куда там прикрикнуть на кого, нет, нынче он соглашатель со всем и поддакиватель.

"Сам чувствую. Неужели, относил своё? Вернее - чужое. А своего только, что на мне, да инструмент разный, для любой ручной работы, как и руки: хоть строить дом, хоть разбирать.

Тряпок с инсоргнунгов чемодан собрано. И всё. Надо было больше запасти, так на что они - целый день на Карлином дворе топчусь или работаем где. А водки выпить с Мариком или Карлой, так чего наряжаться. - Казимир усмехнулся. - Незачем тут наряжаться. ... А Карло недовольный ходит. Я ж вижу. Говорить, ничего не говорит, дипломат. Знаем мы эту дипломатию: всё в последний момент, чтоб не забыть извиниться, сказав, что очень сожалею и адью; просто, открыто, в глаза, но в последний момент.

Что ему с меня старика? Да почти ничего, и потом, вдруг во время работы я в лучший из миров, ведь не только спортсмены горят на спринтерских дорожках, грузчики тоже, особенно если после ночной пьянки. Недовольный ходит. Может от того, что эта западло у него появилась? Деньги стала считать. Щетинка не вышла, а уж мужика крышка. К рукам прибрала. Картофель."

Казимир закашлялся, дым как-то "не пошёл" и ещё хватил облачком по правому глазу. Выступила слеза, и неожиданная мысль поразила Казимира.

 

Он привык больше заведенно жить в выбравшем его алгоритме и не особо докучать себе, ни тем более другим, что и отчего и как дальше будет. Как деды говаривали: поживём увидим! Неопределённость же своего ближайшего положения и приближение новой жизненной схемы всегда отравляли ему жизнь в световой день, а заснуть он всегда, во всяком случае последние лет десять, умел без проблем - норму вина и на боковую. Так что, главное день перебиться, а там - наша забота ночь отстоять.

Собственно, положение его всегда было неопределённым, но именно ближайшесть изменения этой неопределённости, рождало чудные и неожиданные мысли. Последний раз это было года три назад, когда Карло хотел закрыть своё дело и послать всех работников к чёртовой матери. Казимир тогда как раз дом Карле красил.

 

"Вот докрашу и в путь. Меня здесь уж давно не будет, я буду далёко или уж... всяко ведь бывает. Тьфу-тьфу-тьфу. А дом ещё много лет будет после моей работы красивым стоять, ведь хорошая краска и кладу я её хорошо, во второй слой.

Карло ж не хотел, да работы не было. Я ему сам говорю, что двадцать лет простоит, если по-хорошему сделать, а так, по-плохому - пять, от силы десять. А он отвечает, что ему на двадцать лет, по-нашему, он и сказал по-нашему, что ему на х... не нужно! Он к этому времени либо в дом престарелых уйдёт, либо ещё куда подальше. А дочке его двадцатилетний бежевый цвет никак не в кайф будет, если она отсюда ещё раньше не уедет в какую-нибудь цивилизованную страну, типа Испании, продав всё, что папа ей оставит. Там с деньгами жить хорошо. С деньгами - везде хорошо. А я покрасил, чего работу неоконченную оставлять? А с деньгами - везде хорошо, это правда. Теоретически, я в это верю. А краска хорошо ложится, право, хорошо. Вчера была одна фактура, а сегодня совсем другая. И невозможно никак повторить убитую фактуру. Интересно. Человек может переделать на чём-то фактуру, как захочет переделать. Вот, хоть дом перекрасить или на камне - снять слой шлифовочной машиной или ещё что, а обратно развернуть, восстановить - никогда. Получится иное, близко, далеко от той, что была, уничтоженной, а всё ж другое. Даже листья на деревьях каждый год, пожалуйста, новые вырастают, а двух одинаковых не будет, не сыскать... Так подвластно ли кому повторить фактуру? Вот за мной перекрасит дом другой человек и ку-ку, другая... Хорошо, если фактура лучше прежней выйдет и может ли так быть? А?! Ведь не с чем сравнивать новую..."

Казимир тогда слез с лесов и пошёл на кухню за пивом, чтоб отдохнуть от мыслей.

"И, ведь это как сказать лучше, это с какого закоулка души взглянуть. Облупленную временем стену покрась, и станет как эти барбти неразличимые. А той фактуры, что время само своею кистью изукрасило, соткало непрестанно колдуя, - шиш кому увидать. А смывать начнёшь - мрак получится. Во-от, не всё так просто..."

Больше Казимир в тот день не красил.

 

Сейчас, как несколько лет назад и как всегда в минуты душевного беспокойства о ближайшем будущем, неожиданная, не очень казалось бы логичная в отношении частного бытия, мысль обожгла Казимира.

"Ой ты, Господи, жизнь моя что ли прошла, а? Вот те раз! Меня же за старость изгонять собрался Карло! Значит, жизнь прошла!"

Казимира мысль заинтриговала, и он закурил ещё одну сигарету, хотя так обычно поступал после того, как хорошо принял на грудь.

"И что в ней было? И где радостный, акромя доброго вечера со случайными девками в нагретой компании меж всегдашнего горбления на современника-незнакомца, где этот незабвенный момент, что счастием зовётся, был он в жизни или не был. А может, это и есть счастье - приятели, непоспешность времени, ладная девка... Не-ет... - это что-то другое. Вот мне Карло как-то доверил коляску с дочкой покачать, что-то минут пятнадцать, ему надо было отлучитЬся на вокзал, жинку встретить, так вот тогда во мне и проскочило что-то другое в чувствах, незнакомое, испугало даже своей неведанной откровенностью. А что я делал? Я ручку коляски чуть колыхал корявой своей лапой и с умилённым, да-да, умилённым ужасом, думал, что делать если лялька проснётся...

А ведь подумалось, а хорошо, коли проснётся - увидит меня за весь белый свет. Может, это и есть счастье - представиться кому-то за весь божий мир и обрадывать? Хоть на миг. Рожу весёлую скорчить или ещё что... И сказать при этом, улыбаясь по самому настоящему, сказать, как обыденно, дескать, ничего - проживём, и не хуже других дадим копоти! Слава богу, крепко спала..."

Казимир обратил внимание, что забыл подкурить сигарету, и полез в карман за зажигалкой. Подкурил и сладко выпустил дымок одновременно горлом и носом. Потом ковырнул суковатым пальцем, чёрным ободком обломанного ногтя в ноздре красной с синими прожилками картофелины, вытащил сухую соплю и смахнул её прочь. Затянулся.

"Можете и не говорить мне: вы все правы, соглашаюсь заране, ошибки учту, но, пардон: в следующей жизни.

Как Карло в последнее время приставуч стал! Волнуется что?! Так ведь я его медь не стал подворовывать больше или меньше и только свой карман набивать. Очень надо! Если и возьму иногда чуть, так самую малость и только из той, что под ногами валяется, обо что спотыкнуться можно, до чего руки не доходят у Карлы и не дойдут, сто процентов, потому что если не я, то Марик сопрёт. Всегда лучше, если я приберегу.

Карло, Карло... Знатный домик мы с Мариком ему отгрохали.

Года два корячились вечерами между очисток? Или три?

Как в работе простой, так денно и нощно карячка. Замечательное время было. И Карло радовался и денег особо не жопствовал, под зад не клал, копейку не считал, еды и вина было достаточно. Понятное дело - молодая жена и дела неплохо идут.

Это теперь, эта краля новая...

Прижимистым стал, а тогда, свойски дядька был. А может это от житья хозяйством прижимистость родится? Не живал, не знаю.

И эта мамаша его, вечно недовольная особа.

Нет, вру, брюзжу, иногда она очень даже покладистая, ещё и копейку сверху подкинет. А иногда - фурия и только, мешок с гормонами. Короче, милая женщина, но как повезёт с ея состоянием души, если говорить изысканно. Карло отправил её в Испанию пожить, ну и хорошо. У ней там и муж был, но помер. Она приехала, пожила с сыном, и обратно уехала.

Там, говорят, выгодно тем жить, у кого что экономить есть. Это - не наша печаль и широта. А вот без лишней бабы в доме, что иногда как с цепи сорвавшись - вольготнее.

Так-то она и ничего женщинка, и ладная кстати, пусть и немка, пусть и жила б, нам-то что, мы люди мирные, битые, мы сбоку-припёку, задрюченные полтинником с половинкой, мы самые настоящие интернационалисты и демократы, хоть интернационал не поём, не воюем и даже не настаиваем на том, чтоб всё поделить поровну, а про то, какая война была и сколько лет назад и с кем - мы, поляки, и сами вспоминать не лезем, у нас-то тоже можно пушок на рыльце сыскать, хоть например, когда границы равняли в Шлезии и ставили местных немцев перед выбором: либо поляком становись, либо на русский Север, в лагерь, на Колыму, Воркуту, как "повезёт"... Да и прежде бывало разно, что тут считаться, обоснованным расчётом обиженного не успокоишь... ...Вот всегда так, и чего только в голову не лезет, когда перспектива на жильё в пригретом месте делает фьють."

Казимир не заметил за мыслями, как очистил от оболочки ещё кусок медного кабеля. Он скрутил медные жилы в бесформенный комок и бросил в своё ведёрко для цвет-мета.

"Ещё чуток и можно в кучу ссыпать...

...Так, когда жить на родине невозможно, то ищешь за границей не то: кто, за что, как и кого бил, ни до какой гитлерористики дела нет, "живота своего!", ищешь - где и как ещё оставшиеся годы прокантоваться.

Помирать рано, а жить опять негде.

Ещё лет с десяток так, чтоб ни бумаги, ни всякие мысли, разно-равно жизни мне не травили. Пусть понапрягаться-потаскать-перенести-уложить-р азобрать - нам крышу над головой, что-то похавать, на грудь принять по возможности, это само собой трудовому человеку и... лучше нас не найти. И пусть оно отсобачивается настояшее в прошлое. И война с ней... Ясно, что то, что забыто, - повторится, но, надеюсь, успею дожить, на нашем веку не должно здесь в Европе повториться. А за ляльку - пусть Карло суетится.

А потом, что мне это теперь анализировать войну, отчего и как, когда одной памятью с принципами не проживёшь, только смерть ускоришь. Да и не знаю, что мои предки вытворяли, если лично посмотреть - все руку приложили, все народы, все участники, все победители и проигравшие, что приютили меня, а теперь гонят...

Тьфу! Занесло куда.

Мама Карлы...

Да! Точно, она очень даже и статная баба. И мне б подошла, если б я имел достойный статус. Я ж видел её, когда полы Карле в коридоре и гостевой уборной плиткой выкладывал.

Мы тогда праздновали что-то. На пасху что ль? Да, наверно пасху. Вот только на чью не вспомнить. Марик тогда в собачьей будке ночь проспал. Голову засунул в неё и ночь проспал, трошки с перебору. А Фантик рядом проспал, добрая душа, даже не возмущался, не гнал из будки захватчика и никакого лаю слышно не было.

Я сам тогда прямо на лавке и уснул, где сидел, только головой совсем поник и почти в салат лёг. Не те года, не те!.. А бывало-то, о-го-го! Принять мог хоть сколько! Ах, было веремечко!..

И вот в эту самую чью-то пасху, мамаша Карлина из каких-то гостей прикатила. В халате вышла, где мы заснули уставшие, не меняя положения от салата и, как Марик - молодой ещё! к собачьей будке не пристраиваясь. Она ужо и ванну приняла, и бодрячком вышла.

На меня посмотрела. И верно подумала, что нет меня, если они, бабы, вообще что-то могут думать. Дура, думает, что нет меня, а я есть, только совсем ослабши и глаза тяжко открыть, не то чтоб голову поднять и поздороваться. Так и нахожусь, в салатном положении, а виду не подаю, что я - есть, вижу ведь, что она не в духе, мегера-мегерой, так что нет меня. Пришлёпала в чём мама родила: халат-то весь нараспашку, титьки влево-вправо светятся, немка. К столу подошла и полстакана водки себе налила и хам-с, только корочкой хлеба чёрного занюхала. По-нашему!

А я, повторюсь, уже был и только кажусь, что нет меня, и через сжатые веки пронаблюдал всё и пришёл к выводу - очень даже ладная бабёнка, тем более, что нам носом крутить не пристало. Нам носом крутить нечего, нам что-то отвоёвывать поздно, нам бы на ничейное случайно зацепиться и ладно, а на срок - как повезёт.

Так, значит, я есть и наблюдаю за Карлиной матушкой.

Это лет пять назад было. Да, лет пять... Потому что жена его разбилась насмерть два года назад.

Ленке, жене Карлы, она с Белоруссии была, его постоянные похождения на блядки надоели, она и полюбила другого, тоже немца и поехала с ним и ребёнком отдыхать на родину и не доехали...

Карло горевал-горевал... Говорил ведь, не ехать... Очень горевал.

На ребёнка-то, никогда голос не повышает. На ляльке после аварии, говорят, ни царапинки не было, а этих обоих... Земля им пухом.

А отец Карлы отдал богу душу двумя годами пораньше.

А это приключение с салатом и будкой было ещё чуть ранее... Точно, то не пасха была вовсе, а Лялькин годик праздновали!

А откуда тогда Марик?

Постой, это не Марик был! Вот всё балда, старый дурак, перепутал: то не Марик был, а Лёха. Русский Лёха, он потом ушёл куда-то, сказал что временно, но по сю пору нет. Навсегда наверное, по-русски.

Странно ушёл: инструмент сложил в коробочку и поставил у Карлы в подвале, в самом уголке. Потом сказал... Что ж он сказал?... ага, вот! Лёха сказал: "Я плачу по родине, но я вернусь!" И был таков, пока мы соображали, что он сказал нам по-немецки.

Уж два года возвращается, потому Марика взял Карло.

Значит пять лет прошло, а как сейчас помню: пришлёпала, халат-то весь нараспашку, титьки... к столу подошла, полстакана водки хряпнула, только корочкой занюхала.

А дом нынче, как прежде, не дом, а проходной двор, хоть и эта, Карлина оторва молодая, во всё нос суёт и мной отчего-то оч-чин-но не довольна... Хорошо: она тонкостей не знает, зачем кабель мы разделяем - цвет-мет и изоляцию. Ишь, хозяйка мусорной кучи.

Нашёл её Карло через какую-то фирму киндернянь. Из Белоруссии она, как бывшая его жена, что погибла. Царство небесное ей, добрая девка была, хоть и с характером. Все бабы у Карлы, если не на одну ночь, все оттуда, с Белоруссии или из Польши.

Интересно, он меня прежде выгонит или эту киндерняню, когда она власть над ним перебирать начнёт.

Дурилка, не умеет в тепле сидеть, не намёрзшаяся ещё. И чего она меня старика не любит, я ж много не отъедаю и почти не краду ничего - без нужды мне много. Эх, мне б ещё года два-три здесь пожить дали и хорошо, и больше и не просим, чтоб только не на родину, мать её..."

Казимир отнёс ведёрко с цвет-метом и ссыпал в свою цвет-метовскую кучу. Куча была не маленькая, но и не столь велика, чтоб ехать сдавать за деньги. Рядом с ней, впритык, лежали обрезки кабелей, движки и другие электромеханические части машин. Обе его кучи цвет-мета, "рафинированного" и "не рафинированного" были больше соответственных Карлиных и Мариковых цвет-метовских куч.

"Кто ж виноват, что они, бездельники - только таскать готовы. А так чтоб поработать, демонтировать вещь, время потратить, понапрягаться - это нет, это Казимир должен... Им всё в готовом виде подавай. Вон, нагребли оба где-то, без меня ведь ездили! нагребли медных тазов, каких-то подносов с витыми гнутыми краями и изображениями, с фигурами рыцарей каких-то. Всё зелёное, видно, в погребе долго без надобности парилось, пока погреб не понадобился... Отхватили, ничего отделять не нужно, всё готово... Карле вообще везёт, он как-то сто тысяч в старом кресле нашёл, как-то около пятнадцати. У нас, Казимир, такого везения нет, мы ручками..."

Казимир вздохнул по поводу ненайденных сокровищ и взялся за разборку двигателя, потому что ложиться спать было ещё рано, ещё совсем светло, лето.

На двигателе надо было снять боковые крышки, по три болта на пятнадцать, они пойдут в обычный лом. Потом разделить статор и ротор, а затем зубилом выбить из них обмотку - медь.

Двигатель был рабочий, новый, прямо из упаковки, он попал на двор Карлы после очистки помещений очередной обанкротившейся фирмы.

Дело в том, что у фирм-банкротов всё, что имелось в помещении и на территории, шло в мусорные контейнеры Карлы (если ему выпадал договор): дерево, стекло, металл, бумага. Товарное, не товарное, старое, новое, материал, продукт - всё.

Что-то из мебели, оборудования и других предметов Карло продавал сам напрямую или через интернет, что-то залёживалось, что-то пристраивалось незаметно на сторону работниками, в том числе Казимиром, как вот этот двигатель.

"Жаль, человек стареет, только место нагрел, только что-то накаталось, еда, крыша, покой, и думать совсем не надо о том, что завтра... а теперь придётся мозгу напрячь, пока образуется.

Я этим мусором-то и одет, и обут, одних рубашек с десятка два, есть что на себя нацепить. А с родины без чемоданчика приехал, с пакетом полиэтиленовым. Вот тебе европейское свальное место, помойка по-нашему. А что, надо кому-то и эту работёнку делать, а не то дерьмо разрастётся немеряно и всех проглотит.

Конечно, жизнь я, посчитай, прожил, неумело, ничего не нажил, хоть облаков не разглядывал - не до них было. Вот только и есть что, руки заскорузлые. Рученьки-то совсем туго гнуться стали, все в мозолях, да и всё тело, как обрубок, как корч, весь - мазоль, кроме жопы - присесть время не было.

Столько лет не мучился будущим жить!.."

 

Из дому вышел Карло.

Он посмотрел на Казимира, что с должной независимостью ковырял статор, прошёл к автомобилю и через миг куда-то укатил.

Казимир оставил статор и воровски огляделся, что со стороны, однако, было совершенно неприметно. Оглядевшись, он прошёл к Карловой куче с обрезками и бухточками кабелей и выдернул из неё довольно увесистую бухту кабеля с медными жилами, напрягся и перетащил волоком к своей куче.

"Нам жить надо, нас медными тазами не дарят, нас на родину депортировать собираются, а у тебя и так много, вообще уж плохо знаешь, что есть у него..."

Через полчаса Карло вернулся обратно.

Он посмотрел как Казимир выбивает обмотку и в который раз недовольно приметил, хоть и не сказал ни слова, что Казимирова куча кабельных кусков нисколько не уменьшается, а наоборот, вроде даже растёт, хотя тот вечерами, а иногда и целыми днями, не покладая рук, чистит. А "новый материал" ведь когда был!

"Всё свободное время своё чистит и чистит... Отделяет семя от... Крадёт наверно, - беззлобно, как факт, привычно определил Карло. - Надо его отправлять: стар, пользы от него мало, работы стало мало, кризис зреет в стране, конкуренция выросла. Кроме того, что на моём обеспечении, подворовывает и продаёт. Не нужен, обнаглел. Да и не в этом дело - надоел. Надоел за столько лет, почти в родню записался. Надоел.

Пойдут заказы, надо молодого поискать, крепенького, и тоже не на сезон брать, а ещё лучше неискушённого найти и привезти, нищего, из Польши или России. Ведь этот всю медь мою перетаскал. Движок откуда-то приноровил, можно было продать...

Отправлю его на следующей неделе в Испанию, пусть хоть матери дом подлатает, а там у него и сроки пребывания у меня подойдут, и на родину пусть едет, скатертью дорога, пора. Надоел до тошноты, работничек!"

Карло всегда долго вынашивал решения, но, приняв, не откладывал в долгий ящик. Он подошёл к Казимиру и, перекинувшись двумя-тремя фразами о погоде, как само собою разумеющееся, сказал, выбирая хорошо понятный лексикон и указав лёгким кивком головы на Казимирову кучу: "До среды сдай свою медь! В четверг отправлю тебя поездом к матери: будешь дом ей ремонтировать с той же оплатой, что у меня. Я позже приеду на машине и рассчитаюсь. А ты поездом помчишь!"

- А потом? - спросил Казимир.

- А что потом?! Доживём до потом и полядим, как дальше жить!..

- Как в Испанию! у меня вон сколько не почищено и двигатели! - путая немецкие и польские слова страшно заволновался Казимир, указуя крючковатой рукой на кучу из обрезков цвет-мета в изоляционной оболочке.

- Сдай так, не очищая! - ответил Карло и подумал: удавится ведь, а не сдаст.

- Так ведь дёшево выйдет!

- Ну, после сдай, как приедешь!.. Дочистишь и сдашь. - соврал Карло, чтоб отвязаться от разговора.

- Ха! - Казимир развёл руками. - Так всё разворуют!

- Это кто ж, интересно, здесь разворует?

- А то не знаешь, Марик! Или ты забудешь, двор подчищая, перемешаешь...

- Казимир, делай что хочешь, но до четверга! - Карло махнул рукой и пошёл к дому.

В среду он отвёз Казимира и очищенный им цвет-мет на свалку, где тот его, сокрушаясь неудачным ценам на мировом рынке, продал. Оставшееся, нечищеное добро Казимир, махнув рукой, продал Марику за три бутылки польской водки, которую они вечером сели распить.

Перед этим он собрал ведёрки со своим разными инструментами всех мастей, от строительного до электромонтажного, и поставил в одном месте в гараже. Это не своруют, он был спокоен, до этого у Карлы не опускаются. Оставил инструменты в гараже, потому что с собой брать ничего не надо - у Карлиной мамы, фрау Шварц, много инструментов осталось от мужа, который мало ими работал, но, как всякий, уважающий себя западный мужчина, имел их и, мало того только необходимые инструменты, но и разные специальные. Короче, кроме какой-то сменной одежды, брать ничего не нужно было. "...Зато потом, после Испании, будет повод заскочить, забрать инструмент, а там ещё поглядим, как сложится. Может и образуется всё, со мной чудес ещё не бывало, моя очередь!"

В субботу к полудню все - Карло, Марик, Казимир и ещё несколько "пришедших на запах" приятелей, пришли в норму, добро гульнув по-поводу отъезда Казимира в Испанию, а в воскресенье Карло отвёз Казимира на вокзал. Там купил ему билет экономического класса и отправил к матери, чтоб тот подремонтировал домик и чтоб от него, от малополезного, истёртого во времени и в пространстве до устарения работника, не пропала оставшаяся выгода.

Казимиру эта Испания была нужна как собаке боковой карман, не говоря про бабское руководство, а куда деться, не властен! - всё ж это много лучше, чем родина. Поехал он не рыпаясь, и, глядя на аккуратный ухоженный пейзаж за окном, несколько раз мысленно прикидывал, сколько на меди прогадал, осчастливив ею ни за что Марика.

"Ну и ладно... Зато Карле шиш!.."

 

- 2 -

 

Испания встретила Казимира жарким, но приятным сухим солнышком, ясным небом и эмоциональными, после Германии, испанцами, которые интересовали нашего героя гораздо меньше, чем тех борьба Гринписса за выживание белых медведей на русском севере.

Куча с отбросами железа на дворе Карла, что, считай на халяву, перешла Марику, несколько раз вспоминалась и кровоточила в душе, давала знать то, как кариес, то отдаваясь, как боль в пояснице у надорвавшего спину грузчика, и не потому что сами денег не печатаем, затем, что, будучи человеком ведающим свой бюжет до цента, Казимир не мог спокойно видеть бессмысленную потрату денег и утерянную по-глупости или случайному обстоятельству прибыль. Других мыслей у него не было, он сколько мог поспал, тихонько выпил бутылку вина, опять поспал, а потом добросовестно глядел в окно на встречные пейзажи, пока не прибыл на место.

Фрау Шварц встретила Казимира на вокзале и привезла домой на старенькой жёлто-яичного цвета, почти одушевлённой машинке. В доме она сразу показала работнику комнату для проживания и место на кухне, где он мог бы себе готовить еду - кухарки она не держит! - и провела по дому, показав два-три не терпящих отлагательства в ремонте места, и, по случаю приезда, позвала пообедать.

На такое предложение Казимир всегда соглашался.

Он с удовольствием принялся уплетать местное мясное блюдо, соответственно поперчённое. Фрау Шварц приобрела его специально для работника в закусочной напротив дома, где мясо и гарнир приготовили и упаковали.

Казимир запивал мясо добрым немецким пивом, что гордо выставила фрау Шварц.

Сама она сидела напротив за столом и разъясняла какую-то обстановку, не то в доме, не то в мире - Казимир привык слушать женщину в треть уха и с удовольствием жевал и прикидывал, как бы растянуть грядущую работёнку.

Доев мясо и немного откинувшись на спинку стула с бокалом пива в руке, он вдруг ощутил, как надоел ему Карло со всем своим домом, работами и двором и пусть пропадёт пропадом вся эта цвет-метовская куча. Как утомила многолетняя бесконечная возня в мусоре, все эти работы по очистке домов от мебели и скраба умерших, пропавших или перешедших в дом престарелых. А здесь - спокойный дом, требующий ремонта, одинокая женщина и теплое испанское солнце. У Казимира в сознании, как мираж, открылось какое-то новое видение или чувство, некая завеса, что была перед глазами его чуть не с самого рождения, не то, что пропала, но мир мелькнул уютнее и привлекательнее.

Избирательный слух Казимира уловил, что Фрау Шварц сказала: сегодня работать не надо. Хорошо! Потом она подарила Казимиру на вечер большую бутылку лёгкого испанского вина и отбыла к каким-то своим знакомым с удовольствием прожигать жизнь.

Казимир допил пиво и вышел в небольшой дворик за дом. Там он сел на нагретый камень и никуда не спеша, не думая ни о каком будущем, раз оно прояснилось, хоть и на короткий срок, принялся покуривая глоточками дегустировать красное испанское вино, время от времени доливая его в высокий тяжёлый бокал.

Бокал был Казимиру знаком - не далее, как несколько дней назад вся честная компания, попивая у Карлы, пользовалась, как обычно, точно такими хрустальными бокалами. А дело в том, что Карло, пару лет назад, производя очистку очередной обанкротившейся фирмы, наткнулся на хрустальные бокалы в несметном количестве и нескольколько коробок подарил матери.

Красное вино, ловя последние лучи уходящего солнца, опалённо вспыхивало на глубоких гранях рисунка, отражалось, преломлясь и томительный яд забвения как жидкий драгоценный камень в тяжёлом фигурном хрустале жадно тянулся к равнодушным губам заскорузлой рукой с чёрными ободками на ногтях.

"Что ж, день прошёл хорошо: потрат никаких и выпили по-хорошему. Слава тебе Господи, спасибо за халяву! И ладно с этой чёртовой медью, что Марику задарма ушла - хорошо-то как! Спокойно", - с пьяной искренностью подумал Казимир, заваливаясь спать на выделенном ему месте.

 

Рано утром фрау Шварц уехала на велосипеде - на машине она ездила только на вокзал, а Казимир занялся коридором, предварительно съев булочку с сыром и колбасой, что оказалась для него на столе в кухне. Дожёвывая, он, пожалуй, впервые в жизни пожелал понравиться фрау из корыстных побуждений, причём самая большая корысть была в том, чтоб фрау Шварц его подольше придержала на работе. Поэтому-то Казимир начал ремонт не с комнат, не с кухни, а с коридора, чтоб пока ремонт будет продвигаться по остальным комнатам дома - коридор будет поражать всё время ея сердце при каждом входе и выходе, более того, вызывать горячую заинтересованность фрау в ремонте, что неторопливо совместно обсуждать, как сделать каждую комнатку краше.

Он вынес из коридора в зал все то, что было ему под силу, что-то сдвинул в угол и накрыл плёнкой, аккуратно снял со стены какие-то иллюстрации в дорогих рамах, только прикинул что ещё и как упаковать и пересталять, готовя помещение к ремонту, как вдруг появилась хозяйка дома.

Фрау Шварц возбужденно размахивала косметичкой и нисколько не обратила внимания на "беспорядок" в коридоре, а Казимир, поначалу не сообразив, что у ней, или с ней произошло что-то неординарное, а приписав взволнованность её - недовольству от неудобств только начатого ремонта, махнул рукой и продолжил работу, дескать, Карло сказал делать ремонт, вот я и делаю, потому отвяжитесь и сами скоро увидите всю ошибочность ваших поползновений на этот счёт...

Фрау Шварц была коренной немкой, во всяком случае последние лет сто подтверждалось это документально, а потому была женщиной настырной и уже через короткое время она "достучалась" до Казимира, и до него дошло, что у ней поломался велосипед и нужна помощь. Она предлагала сейчас же ехать за велосипедом на машине.

Казимир плохо понимал немецкий фрау Шварц, с горем пополам, но как всякий истинный мастеровой был нетороплив и стал выяснять, далеко ли идти пешком, а, разобрав, что не очень, кинул в сердцах на пол кусок полиэтиленовой плёнки, которой закрывал дверки встроенного стенного шкафа, и, сказав приблизительно так: пешком пойдём - нечего зазря автомобиль гонять без надобности, - нисколько не интересуясь, поняли его или нет, как был в малярной робе, первым вышел из дому.

Совершенно здраво рассудив, что дальше пробоя колеса вряд ли что могло приключиться (не могла, вишь ли, ручками прикатить, оторвать от дел надо!), а с другой стороны, место поломки - рядом, с третьей, женщина за рулём никогда не вызывала у него никакого доверия, потому они пошли пешком по испанской земле.

"Балда я какой, - вдруг осенило работника, - надо же стараться любезным быть, чтоб раньше времени не попёрли!.."

Поэтому Казимир стал стараться держаться чуть сбоку от женщины, смущаясь малярной робой и привычно учитывая статус, но вскоре махнул на это рукой. Дело в том, что демократическая фрау совсем не нуждалась в этом, и в силу возраста, и в силу частного обстоятельства, и, нисколько не комплексуя по поводу одежд, корректировала размер своего шага и бодро вышагивала рядом с коренастым мужчиной славянского происхождения.

Кривой немецкий в очередной раз подвёл Казимира. Идти пришлось не десять минут, а минут тридцать по жаре, десять минут - это на велосипеде! По дороге фрау Шварц поинтересовалась, не хочет ли Казимир пить, на что он вежливо поблагодарил, объяснив, помогая руками, что ещё не очень жарко. Однако, через пару шагов, он начал искать сигареты и, не найдя их, в сердцах махнул рукой, да так, что фрау Шварц сердобольно поинтересовалась о причине такого его сокрушения, а узнав её - тут же, в первом попавшемся киоске купила пачку сигарет и протянула её Казимиру.

Велосипед стоял пристёгнутый к тонкой веточке высохшего куста. Оба его колеса были туго накачанны, а проблема была в том, что разболтилась гайка на оси переднего колеса, его перекосило и оно покрышкой уперлось в рулевую вилку. "Нужен ключ на четырнадцать!" - подумал Казимир и поднял руку, чтоб остановить проходящую мимо легковую машину. Водитель, с любопытной усатой физиономией тореадора, поглядев на аккуратную пожилую даму - не испанку, мужчину, по-видимому маляра и велосипед, - остановил машину.

Позади тореадора находились двое очаровательных малышей и страшная, как ведьма, старуха, а рядом с ним, на переднем правом сидении, сидела роскошных форм молодая испанка. Как только машина стала, все быстро высыпали из неё, при этом Тореадор помогал старухе и подошёл последним - старуха ковыляла впереди него. Через короткое время выяснилось, что инструмента никакого в машине нет и тореадор с семейством укатили. Прежде чем укатить, тореадор высунувшись из салона через опущенное стекло, перегнувшись через коленки и животик молодой испанки, радушно посоветовал пожилой даме и маляру выкинуть к чёрту велосипед на свалку и купить мопед или машину. На это предложение фрау Шварц ответила по-испански, что она этим непременно займётся, как только починит велосипед, чтоб доехать до ближайшего магазина, а Казимир, который ничего не понял, кроме того, что надо продолжать искать ключ на четырнадцать, лишь недовольно буркнул по-польски: "Уезжай, басурман!"

Казимир в жизни предпочитал не иметь никаких дел с любыми властями и потому совершенно случайно тормознул следующую машину. Он сперва поднял руку, а уж потом углядел чья: оказалась полицейской и сразу, сбросив скорость, остановилась. У блюстителей порядка оказался только разводной ключ, который не без труда отыскал водитель в багажнике.

Пока он искал ключ, а Казимир стоял у него над душой, от греха подальше привычно сомкнув рот, чтоб никакое слово не выскочило, старший полицейский внимательно осмотрел велосипед, с одной, с другой стороны, пощупал седло, потрогал колёса, поморщился и любезно спросил фрау Шварц, отчего та не купит себе мопед или мотороллер, на худой конец не установит на раму какой-нибудь мотор, ведь рама подойдёт, крепкая; это же не удобно всё время педали крутить! "Я собираюсь это сделать!" - отвечала пожилая дама. "А что именно? Какую модель?!" - в свою очередь поинтересовался старший полицейский.

Возможно, что сто лет назад в генеалогическое древо фрау Шварц вплелась и еврейская ветвь, потому что она предложила: "А что бы вы посоветовали?"

В оставшееся время, что Казимир ремонтировал велосипед, старший полицейский ничего больше не спрашивал, а только любезно и очень быстро говорил. Он перечислял модели мопедов и мотороллеров, сразу ссыпал сравнительные технико-экономические характеристики, включая стоимость, объём двигателя, грузоподьёмность, максимальную скорость, и выдавал собственную, личную, оценку. Фрау Шварц, казалось, внимательно слушала несостоявшегося коммивояжера или телеведущего, а на самом деле наблюдала за происходящим с её велосипедом.

Казимир отстегнул его от веточки, к которой велосипед был прицеплен, и поставил верх колёсами, на "рога", на седло и руль. Затем ослабил окончательно обе гайки на переднем колесе, выправил его, слегка прихватил гайками, крутанул колесо и понаблюдал, как оно вертится, и, убедившись, что вертится хорошо, крепко, попеременно усиливая рычаг, затянул гайки на оси с обеих сторон. Затем, по привычке делать свою работу хорошо, проверил, как затянуты гайки на заднем колесе, одну подтянул или сделал вид, что подтянул.

Водитель полицейской машины во всё время, что Казимир возился с велосипедом, одобрительно покачивал головой последовательности производства ремонта и несколько раз спрашивал, отчего тот не пересядет на мопед, мотороллер или, на худой конец, не установит на раму мотор, ведь рама подходит, крепкая. Казимир же, не очень вдаваясь в испанский лексикон, боево крутил гайки и лишь приговаривал: "Всё тебе расскажи, басурман..." Полицейский это понимал по-своему и что-то любезно и быстро лопотал...

Минут через десять на велосипеде можно было ехать.

Фрау Шварц всё это время, позабыв всякие демократично-эмансипированные начала, монархично любовалась процессом ремонта и тем, как мужчина старательно для неё производил его. В душе её ожили некоторые забытые чувства, почувствовала - ей хочется сирени.

Она с удовольствием обратила внимание на ладную согласованность движений Казимира и совершенно утеряла нить разговора с полицейским. И, когда тот вдруг заговорил уже о необходимости создания в мире очередного политического союза и новой модели мировой системы, она ответила невпопад, имея ввиду экологию и двигатели внутреннего сгорания, что она хоть сегодня готова ратовать бесповоротно за то, чтоб все эти модели, и новые и старые, пустить под пресс.

"Это жестоко!" - сказал старший полицейский.

"А что делать?!" - ответила фрау Шварц.

Полицейский пожал плечами, обиделся и замолчал.

Сделав дело, Казимир перевернул велосипед в исходное положение и подкатил его к "ногам" фрау Шварц. Так собака довольная победой радостно приносит добычу к ногам хозяина. Одновременно он протянул разводной ключ младшему полицейскому, сказав при этом спасибо по-польски и по-немецки.

Фрау Шварц поблагодарила сердечно Казимира, оседлала велосипед и с новым, или совершенно позабытым до незнакомого, состоянием духа покатила по своим делам.

Обстоятельство, прервавшее в доме ремонт было исчерпано. Казимир вернулся домой. Уже стало достаточно жарко и он, выпил стакана полтора красного вина и лёг покемарить - сиеста.

 

- 3 -

 

Казимир с неделю правил дом изнутри.

Снаружи-то дом смотрелся хорошо, Карло лет пять назад отремонтировал и освежил стены в белый цвет и поправил в нескольких местах крышу, а вот изнутри дом не ремонтировался давно.

Казимир расписал кухоньку, сделав из неё изюминку. Потолок и стены до середины он покрасил белым, а от середины и до плинтуса пола, выложенного светло-коричневой плиткой с тёмными прожилками фактурой, жарко-жёлтым, но приятным глазу. А в пограничной области, на линии белого и жарко-жёлтого, заступая на верх и на низ, раскидал через трафареты, что сам смастрил, грибки, ягодки, вишенки и другие сказочные дары природы, совершенно не заботясь о соотношениях их с натуральными величинами и в отношении друг к другу, но чётко выдерживая похожесть условности на натуру, и чтоб цвет, форма и местоположение даров были приятны взгляду.

Работал он молча, сосредоточенно, с удовольствием. Он вообще любил работать один, а тут, к тому же, ничего таскать не надо и соседская куча с обрезками цветных металлов в изоляции не сооблазняет: отпуск, да и только!

Фрау Шварц так понравилось, как Казимир сотворил ремонт кухни, что она пожелала заменить на ней кухонную плату и шкафчики.

По этому случаю она села за руль, заставила сесть рядом Казимира, который первым делом пристегнулся и закурил. Они целый день мотались по магазинам, пока хозяйка не отыскала то, что, как показалось ей, удовлетворяло глаз.

Казимир весьма раздражал фрау Шварц, хотя она не подавала вида. Раздражал тем, что выражал полное покорное согласие ко всем шкафчикам и кухонным платам, какие только ни приглядывались хозяйке дома и один раз она даже посмотрела на него с некоторым подозрением, а потом предложила зайти в бар и выпить воды, чтоб утолить жажду и отдохнуть от жары.

Против бара работник устоять не мог, но зайдя в охлаждённое кондинционером помещение, усевшись за столик напротив фрау Шварц, попросил купить ему не воды, а вина, что стоило почти одинаково.

То ли ему было больно видеть трату на воду, то ли душа привычно не принимала такую бездарную трату денег, но он попросил вина.

После бокала вина, всякие чувства в нём подобрели, контакт с миром образовался и стал нежнее, сам Казимир стал любезнее и принял истинное активное участие, помогая фрау Шварц разобраться со шкафчиками и расцветкой кухонной платы.

 

Время шло.

Невзирая на постоянное: помочь там-сям, сходить туда-сюда, принести то-это, Казимир отремонтировал и коридор и кухню так, что фрау Шварц очень заинтересовалась, как бы ещё интереснее отремонтировать остальные помещения. Не откладывая своё желание в долгий ящик и учитывая временность присутствия Казимира, она в один из вечеров, не посвящённый визиту в гости или приёму, а так же чтоб не ужинать одной, пригласила работника отужинать с нею.

 

Когда люди, очень давно взрослые, одиноко проживают под общей крышей, то отношения хозяин-работник блекнут, потому что корнево человек не раб и не рабовладелец, а - человек. Черты рабства или властолюбия накладывает время, взяв душу в ежовые руковицы привычки или следуя различным условным предписаниям проживания в обществе. Но, двум одиноким людям, двум очень давно взрослым человекам и двум осиротевшим очень давно от своих родителей людям - хочется домашнего, семейного, настоящего из сказки, что называется жизнь.

Можно прожить без запаха хвои, золочёных игрушек и праздничных свечей, но совершенно невозможно без сочувственных глаз и ушей. И когда они есть и настроены, тогда от случайной искры возникнет разговор на манящую тему, и разговор приходит, сначала пробный, проверочный: как примут души друг друга, а потом начинается приоткрывание завес прожитого в самых разумных пределах и искажениях.

Всё, точно так осторожно, словно освобождая занявшийся, разгорающийся костёр, люди отнимают от него ладони, что держали стеночками от ветра, но готовы в любой момент поставить ладони обратно, если огонёк ещё слаб.

Понятно, прожитое подсказывает держать дистанцию, чтоб оставаться любезным с собеседником (или соседями), это же не совсем встреча в купе и последствия искренности и откровения могут оказаться сродни урагану - потому достаточно использовать принцип: ни слова правды о себе. Кому эта правда о неудачных десятилетиях интересна, тьфу её к чёрту; жить-то осталось с гулькин нос - давай полгём красиво, чтоб леденящая сердце, изъедающая душу лжа жизни разлетелась в дым, на куски, напустим марева цветного тумана с чувством, так, что самому поверить в то, как всё произошло и не сбылось.

 

Может, это и будет самая настоящая правда о себе, самая настоящяя жизнь? Ведь какая разница - произошло рассказываемое в действительности или только в голове рассказчика. Всё ещё вершится и слушатель душевно сопереживает и хватается - в ритм с тобою, твоему рассказу - за сердце, значит, произошло всё это в действительности, а вот, как раз вся остальная жизнь, часы её, дни и годы, маета, существование во тьме лишь ради живота своего - вот это-то, как раз и ложь, это то, чего не было, ведь не было рядом любимой нежной руки и сердобольный материнский взгляд был утерян, и душевного сопереживателя не было, а значит, и жизни не было и нечего про то рассказывать.

Мрак одиночества души тает, как миниум для двух душ. Этот мрак столь тяжек, что никому не нужных людей не тянет, а выбрасывает на сочувствие, на чувствительный коктейль правды и полуправды и уж, как получится, главное ввязаться, а там - посмотрим.

Можно быть одному часто и долго, безвыходно долго, даже почти привыкнуть к этому, но это длится лишь до того, пока можно сожительствовать с одиночеством; день перебороть и вечером себя развлечь, хоть и пивком, хоть кином, и до привычки дотянуть. Но вот появляется чужой во всех отношениях человек, инородный и задерживается жить под одной крышей. Это просто недоразумение, стечение обстоятельст, настоящий результат схождения частных прошлых жизней воедино.

Странно, чтоб он ни делал, этот чуждый человек, этот нищий мастеровой - всё совершенно правильно: велосипед починил, кухню расписал, шкафчики и кухонную плату выбрать помог и установил.

 

По всем своим статусам фрау Шварц и Казимир были настолько далеки друг от друга, что им можно было совершенно не задумываться, в какое будущее разговоры, на темы не относящиеся к ремонту дома, могут их завести. Они и не задумывались.

Фрау Шварц научилась говорить совершенно понятным Казимиру немецким языком и соверщенно понимать его кривой польский немецкий, а отличные мясные испанские блюда из забегаловки напротив и отличное немецкое пиво вечерами, когда фрау ужинала дома, что стало происходить всё чаще, непременно пользовались успехом.

В какой-то из вечеров люди начали обсуждать, как лучше сделать ремонт спальни, потому что с остальными помещениями они уже как-то решили и справлялись. До этого вечера хозяйка дома избегала обсуждать с незнакомым человеком, как лучше отремонтировать спальню. Но за время ремонта, человекам открылось что они нормальные, просто несколько уставшие, но уцелевшие в миру люди и каждый из них привычно тянет за собой на шнурочке собственный вагончик горестей и печалей, и толкает впереди, не выпуская из рук ни на миг, драгоценную тележку с небесными звёздочками всех прелестных незабвенных воспоминаний, что сбираются неприменно и неприметно в течении жизни у всякой живой души.

А если известно, что собеседник напротив - человек, то почему не обсудить взаимно того или иного, пусть даже несколько щепетильного вопроса. Хороший человек всегда поможет, подскажет что-то, сердечно посочувствует, хотя бы, что немаловажно для одинокой женщины, даже проживающей в Испании.

 

Ещё после смерти мужа фрау Шварц подумывала хоть как-то изменить обстановку в спальне, переставить мебель, перекрасить комнату, но как, что и каким цветом решиться не могла, да и апатично не хотела. Начала бегать по гостям, принимать их, и это неплохо вошло в привычку.

Когда-то она могла советоваться с мужем по любому вопросу, в том числе и ремонту, а с сыном нет, не могла, что-то не сходилось, наверно от того, что привязанность между сыном и матерью была слишком нежная.

Так случилось, что уже давно не было мужчины, с которым можно посоветоваться на предмет домоводства, а это, кстати, естественное человеческое желание и потребность обсудить, как улучшить дом, в котором живёшь. Но для этого надо - по крайней мере - чтоб ещё кто-то жил под этой же самой крышей и чтоб ему можно было довериться. А тут как раз, напротив сидит и с удовольствием уплетает, то что приготовили в маленьком ресторанчике-забегаловке через дорогу, человек, который с момента прихода к ней в дом делал только хорошее!

Она начала издалека, не с того, что у неё не решено, каким цветом выкрасить спальню, а что неплохо б сказать повару в ресторанчике, что напротив, заметить ему, вежливо и по случаю, что перцу и уксусу в салат можно бы заправлять поменьше, как постоянным клиентам, а дождей в это году будет столько же, как и в прошлом, так утверждают синоптики, и это связано с установившейся активностью солнца, что дошла (как заявил один профессор в репортаже, к сожалению - имя не приметила!), не сворачивая по синусойде, значит, по кругу, циклическим путём, до своего пика и жаль, что у ней тут никакого разработанного огородика за ненадобностью и жарой, а то можно было какие цветочки растить, астрочки там с хибискусами...

Казимир ел. Он аппетитно ел, запивал пивом и кивал в так говору. Женщины любят когда мужчина хорошо ест. Фрау Шварц добавила в салат кое-что связанное с кончиной католического папы из последних передовиц, о прогнозе кто будет новым, после переходного папы, а уж затем перешла к тому, что неплохо б решить ей цвет для спальни, чтоб прикупить краску. Сосредоточась над тарелкой и бокалом с пивом, Казимир избирательно прислушивался к салатной информации и щебетанию женщины.

Оба собеседника, по-своему ценя общение, научились прислушиваться друг другу, чтоб разбирать точнее слова, при необходимости особым образом заглядывать в глаза говорящего для уточнения значения слова и фразы целиком и с особым вниманием относиться к жестам. Ведь не зря статистика утверждает, что через речь человек получает около сорока или шестидесяти процентов информации, а остальное через всё остальное: жесты, мимику, интонацию. Это так, собеседники, ужиная на уютной кухоньке фрау Шварц, отремонтированной Казимиром, очень хорошо понимали друг друга - или им это казалось, что порой ничуть не хуже! - на каком-то особом иммигрантском немецком и небольшая заминка произошла только с синусойдой солнечной активности и переходным папой.

Казимир предложил сделать белый потолок, а стены расписать через трафарет белыми цветочками по нежно-голубому фону. Это, учитывая жаркий климат и медленный ход синусойды солнечной активности для человеческого века, способствовало бы, по его личному глубокому убеждению, некоторой прохладе.

То ли Фрау Шварц захотелось демократического спора в поиске истины, то ли не хотелось ей в спальню холодных цветов - женщина, но она сразу и на корню отвергла это и пожелала жёлто-лимонный фон с красными цветочками. Казимир же сразу согласился и перешёл к куриной лапке под каким-то столь горячим испанским соусом, что безотлагательно потребовалось промочить горло хорошим глотком ледяного "Херри".

Фрау Шварц повторила своё желание видеть комнату в лимонном цвете, посмотрела на работника и засомневалась. Она прикрыла глаза и представила спальню жёлто-лимонной, опять посмотрела на аппетитно кушающего Казимира и отвергла своё предложение на том же самом на корню, сказав, что ей необходимо подумать.

После еды, чтоб занять время, Казимир поведал историю первой любви своего далёкого друга из детства. Рассказывал он от первого лица, своим бедным кривым немецким языком, но с душещипательными жестами и мимикой. Фрау Шварц очень внимательно слушала, сопереживала, уточняла некоторые моменты повествования, помогала подыскивать Казимиру нужные слова, несколько раз прикладывала руки к груди и терпеливо ждала, не подавая вида, своей очереди.

История была более чем банальная.

Паренёк и девушка приметили друг друга в толпе, погуляли там-сям беспечно ручка в ручке, что б хоть на воспоминание набралось тепла этой беспечности и счастливого времяпрожигания жизни с отсутствием времени, а потом паренька призвали в армию.

Несколько раз молодые люди писали письма друг дружке, но непостоянное девичье сердечко - в тот же погодный сезон - изменило защитнику родины и отыскало себе иного забавника по жизни... Не дождалась подружка его! Не-ет. Вот как бывает. - Потребовался глоток "Херри". - Пришёл из армии, а место занято, её уже закрутили кружева, сарафанчики и изящные чашечки с блюдечками... Хотел морду побить нехорошему человеку - да поздно и уже без надобности. Вот с такого надлома и пошла жизнь его как бы наперекосяк, и некоторые годы он оставил на переживание и сожаление по нелепо случившемуся в начале жизненного пути, но это только как бы наперекосяк, потому что он, Казимир - крепкий орешек и хорошо понимает, что всё в жизни случается только к лучшему, а потому он лично надеется, что она - там счастлива, в своих кружевах, сарафанчиках и изящных чашечках с двумя блюдечками, одно, понимаете, для пирожного... А ему совсем не плохо. Очень даже... И, несмотря на некоторые трудности с устройством быта в последние годы, он очень даже хорошо выглядит - трудоспособен, полон светлых надежд в будущее и в настоящее время живёт не где-то на родине, а в Испании.

Вот такие бумажные влюблённые были в юности, она, значит, в почти белом платьице с рюшечками (это бумага за вечностью немного выгорела и отдавала желтизной), а он в отцовских, перешитых бабкою, штанах, "штроксах", и оба стоят на старой юле, та вертит, но выдохлась на честном слове и, сейчас упадёт. Да, не удержав трения, юла завалилась набок и её отшвырнули потомкам. Вот такие, дескать, дела, извините, если на поэзию не набралось - не писатель.

Завершив сюжет, Казимир вместо многоточия вежливо спросил ещё одну бутылочку пива, и та сразу чудейственно явилась на стол из ящика, что стоял под столом. Поставив многоточие, он открыл пиво.

Фрау Шварц некоторое время сидела молча, обдумывая чужую драму и чтоб не обидеть человека, справившегося с ней, - в определённых ситуациях люди склонны веровать слову беззаветно, как дети или когда надо выговориться и есть сокровенный слушатель.

Немного, но значительно помолчав, она рассказала историю любви своей подруги, выдав чужую судьбу за свою, используя тот же принцип людей малознакомых, но с богатым жизненным опытом: не говорить ни слова правды о себе и рассказала такую же земную дребедень частной судьбы что там и сям случается в поднебесной.

Она и он долго не могли встретиться.

Это бывает. Ищешь, надеешься, ждёшь, выгораешь душой и сердцем, падаешь-поднимаешься, надеешься, разочаровываешься, не спишь ночами, а его - нет! Его ещё нет, а слёзы льются, так сказать. И она стала слать письма в соответствующие разделы общественных изданий, аккуратно вписывая нужную информацию о себе и о том, с кем хотела бы познакомиться.

А то, понимаете, Казимир, время ведь не стоит на месте! Уж лучше б человек не придумывал мер к нему, а так - течет, уже и видимо течёт, и расширяется русло всё быстрее и быстрее, задержать ни на миг никак не возможно. Не возможно, хоть ты тресни! Через некоторое время отыскался желанный и подходящий, и они назначили встречу.

Место и время встречи изменить было нельзя и женщина пришла вовремя в назначенный час на назначенную улицу в назначенный ресторанчик.

Всё, разумеется, было в том же городке: хоть и одиноко небо коптить, а чего дрова из лесу в лес возить, - села за столик у окошка, как было уговорено, заказала минеральную воду и принялась ждать его, полистывая журнал с какими-то модными и вполне приличными картинками. Время от времени неприметно и чуть стыдливо окидывать взглядом зал, подперая свежим ещё кулачком милую головку и изнутри сгорая от любопытства и нетерпения.

Через некоторое время он пришёл, запросто сел напротив, и беседа потекла, почему-то начавшись с вопроса о качествах минеральных вод северо-западного региона Германии. Через минуту они заговорили каким-то образом о цветах, домашних животных, кошечках и котятах, как отличить настоящие взбитые сливки от подделки и т.д. Посидели, плотно поужинали в ресторане, причём мужчина уплатил за даму, несмотря на то, что встреча была деловой, и вечером, погуляв в парке, они расстались более чем добрыми знакомыми.

А дома голос из автоответчика извинительно сообщил, что он, направляясь на деловую встречу, застрял на дороге в пробке и просил перезвонить. Но в этом уж не было никакой необходимости, как и необходимости припоминать туже юлу, что тоже завалясь, не удержав трения, напоследок вышвырнула с первой космической скоростью прочь бумажных влюблённых, и им до скончания века, если не произойдёт Чудо, как по сю пору, жалко перемещаться по своим постоянным орбитам.

Казимир потягивал пивко, слушал собеседницу, и хорошо понимал, что впервые за почти полсотни лет он имеет отпуск. Единственный отпуск, другого такого никогда, да и никакого, не будет и мозоли во всём его теле блаженно ныли.

 

- 4 -

 

В какое-то благожелательное утро к фрау Шварц заглянула её испанская подруга. Красота отремонтированного коридора так поразила её, что хозяйка с удовольствием провела её по всему дому.

После экскурсии гостья поинтересовалась, через хозяйку, сколько Казимир берёт за работу. Казимир запросто сказал сумму, которую ему в последнее время платили то там - то здесь, нисколько не завышая и не занижая её, и сразу получил заказ на ремонт... Это взволновало его (даже вновь мелькнула в сознании цвет-метовская куча задарма перешедшая Марику) и озаботило, деньги не помеха: надо торопиться, чтобы и с ремонтом этого дома уложиться и сделать полученный заказ, успеть до того, как окончатся разрешительные сроки его пребывания. Кому охота терять деньги, если нет возможности напечатать их и не знаешь, когда и сколько заработаешь их в Польше, и заработаешь ли их вообще.

Фрау Шварц с удовольствием поглядела на Казимира, работа которого очень понравилась её подруге, как и цена, и гордо рассказала, как он за пять минут отремонтировал ей велосипед в аварийных обстоятельствах, как полицию запросто остановил, не зная языка, ну и всё такое. Подруги часа четыре просидели, активно говоря о разном...

Проводив гостью, фрау Шварц вернулась, зашла на кухню, взяла бутылку пива чтоб отнести её коренастому поляку, который что-то ремонтировал на чердаке. Казимир уверенно и ловко орудовал граблевидными руками, ремонтируя вытяжку (дом был старый, купленный по-случаю).

Передав бутылку, фрау Шварц невольно задумалась, и чувства и мысли её смешались, потому что память о покойном супруге уступила в её сознании место живому человеку.

Супруг был замечательным человеком и первоклассным чиновником в банке - дослужился до заместителя отдела в небольшом филиале, но всё это имело значение когда-то, когда он был жив и после, на сколько хватило света прошлого, пока он не истёрся, не поблек свет пред настоящим, большим наверное, чем будущее.

Душа фрау Шварц беспомощно признала: когда рядом этот работяга, жить ей светлее, чем со скорбной памятью по супругу. Разум женщины слабо противился этому озарению. Жизненный опыт и желание жить, а не существовать, смещают масштабы измерения одного и того же мира, события, условности. В душе хозяки дома возникло что-то похожее на смешение чувств, и она, тотчас ушла, отдав бутылку несколько удивленному, но невозмутимому Казимиру. Открыл "Херри" тем же мастерком, которым работал и вслед фрау Шварц вместе со словом благодарности прозвучал приятный хлопок. Торопясь вниз, словно по делам, она чуть не вывихнула на лестнице ногу.

Спускаясь, она смятённо подумала: у ней такой замечательный мастер, через неё подруга отыскала Казимира, а она, фрау Шварц, для этого мастера - никто, работодатель, пустое место, а он - он птица вольного полёта. Сегодня здесь, а завтра - там, адью! Придёт завтра кто-нибудь, тьфу! и переманит...

Женские штучки.

Демократическая немка, однако, мгновенно справилась со всеми этими безосновательными мыслями, но какая-то царапинка запала в утомлённую душу. Запала и залегла, и вплелась, и пустила корешки. Пожилые люди мнительны, им много не надо. Вот тут нога у ней и оскользнулась, подвернулась... Свалившись на задницу, фрау Шварц проскакала на ней с десяток ступенек по лестнице, и этого оказалось достаточно, чтоб всякая дурь вылетела из её головы прочь. Попа иногда очень хорошо помогает голове, потому ей зачастую достаётся.

 

- 5 -

 

Прошёл час, день, век, эпоха, наступило утро...

Одинокие люди сходятся быстро или вовсе не сходятся.

Социальное неравенство стремительно блекнет за надеждой живой души развлечь себя, как даром ниспосланным богом (за какие-то несравнимо мелкие, забытые мирские заслуги) - сокровенным собеседником, соучастником жизни, современником.

Через некоторое время фрау Шварц обнаружила, что Казимир принимает участие в её жизни, несоизмеримо большее, чем только работник.

- Казимир, что вы думаете, по этому поводу...

- Помогите мне, пожалуйста привезти...

- Казимир, идите скорее обедать... ...ужинать... ...завтракать...

- Казимир, вы знаете что произошло в Ливии...

- Я вчера пошла платить по счётам и...

...

 

На отведенном ему некогда участке на кухне для готовки еды Казимир ни разу ничего не приготовил.

Не успел, потому что по приезде он несколько дней питался всухомятку, принимая на ночь бутылку лёгкого вина, а уж после ремонта велосипеда, коридора... как это произошло, из добрых ли чувств или личного одиночества, но фрау Шварц, как говорят в России, поставила его на горячее питание.

Сперва она приглашала его на завтрак, обед и ужин, немного смущаясь, а потом и приглашать перестала: "Казимир, Казимир идите обедать, время уже...! Мальцайт!" - кричала она в направлении деятельности ремонтника, который не умел или не желал отказать в приглашении поесть и приходил, не заставляя женщину ожидать его никогда.

Почти весь дом был отремонтирован. Оставалась спальня фрау Шварц. Хозяйка вроде как не могла решиться выбрать стиль и цвет.

Казимир начал делать ремонт у заказчицы-знакомой фрау Шварц, и там вдруг получил ещё два заказа. Отказать он не смог, но знал, что это только разговор и обещание: вот-вот надо было уезжать. Документы с разрешительным сроком пребывания подходили к концу, и Карло со дня на день должен был прикатить к матери.

"Всё ж отправит вон, иначе документы уже обрабатывать нужно, сроки... Знаем мы эту дипломатию, Карло, - повторял про себя Казимир, - знаем: в последний момент, извиниться, сказать, что очень сожалею и адью; просто, открыто, в глаза, но в последний момент. Коротко ещё не то выдержать можно!"

Карло собирался привезти матери "новую" антикварную мебель, что перепала на очистках, а у ней забрать Казимира, вернуться с ним домой. Из дому, взяв подругу, поехать в Польшу за одеждой и завезти, заодно устаревшего поляка на родину. В Польше, прикупить одежды, взять нового работника, что уж отыскался, и с ним вернуться обратно. Казимир это хорошо понимал и потому как-то за ужином обратился к фрау Шварц о необходимости принятия решения по поводу спальни: как её ремонтировать, а-то, скоро он тю-ю, уезжать надо.

- Куда? - удивлённо поинтересовалась фрау Шварц. - У Карло, вроде, никакой такой работы срочной нет! Без дел фирма сидит.

Казимру пришлось рассказать свои обстоятельства, что заключались в следующем: если кто-либо аргументированно не сделает ему гульдинг, то его пребывание в стране станет незаконным...

- Давай документы, - безаппеляционно сказала фрау Шварц, ненавидевшая любое утеснение прав человека со стороны бумаг и закона, хотя была в отношении декларации прав человека совершенно дремучей, - я завтра к знакомой поеду и всё узнаю: ерунду какую-то изволите, Казимир, говорить. Никто меня не смеет поторопить в выборе решения в демократической стране. Не за тем мы стену разрушали! Сколько надо думать, столько и буду!

 

Через несколько дней приехал Карло.

Он привёз матери немного антиквариата, Казимир помог ему выгрузить всё. Карло там, сям осмотрел дом и остался доволен ремонтом и расплатился с работником сам, желая матери сделать подарок, и сказал собираться, чтоб через пару дней ехать.

- А я не собираюсь никуда ехать! - отвечал Казимир и в голосе, и в тембре его прозвучали некоторые новые, совсем нехорошие для Карло нотки, которые по природе своей совершенно невозможны в отношении хозяин - работник. - Мне, Карло, и тут хорошо! Да и спальню надо закончить...

- Как это закончить? Хорошо?! А бумаги твои! - опешил Карло. - Знаешь, что ждёт тебя! Депортируют, без права въезда, навечно! В компьютер сунут и всё!

- Что всё! У меня с бумагами всё отлично! Комар ... не подточит. Демократия! - Казимир по-мужски, с глазу на глаз, кратко использовал слово из ненормативного интернационального лексикона с Бескрайних и медленно протянул, неторопливо протянул, убеждающе протянул и с удовольствием, документы. Карло только взглянул на них и замер с открытым ртом.

 

Казимир проживает в ухоженном домике в небольшом испанском городке, и его довольно часто можно видеть бодро вышагиваюшим в малярной робе и с кистями.

Вид его жизнеутверждающий, он почти не вспоминает ни про двор Карло, ни про то, что задёшево отдал Марику обрезки цвет-мета, ни про самого Карло... Заказчиков у него хватает, он выучил с десяток слов на испанском языке и глубоко убеждён, что больше ему не надо, потому что с хорошим вином нормальные люди всегда могут договориться и решить все вопросы, хоть и всемирного масштаба.

Наверное, он прав.

 

В последнее время открылось, что Казимир знает имена многих видных политиков и внимательно следит как складывается мировое противодействие политических сил, систем и структур и, вообще, обстановка мира и олигархов, а это много говорит в пользу того, что дух поляка совершенно благополучен.

Фрау Шварц чрезвычайно довольна состоянием своего домика. Весной Казимир помог ей разбить перед домом цветник, обещающий вскоре указывать на благополучие дома и со стороны улицы.

С ремонтом спальни фрау Шварц решила совсем недавно.

Карло нашёл себе молодого грузчика.

 

"А пусть попарится с моё!" - думает иногда вечерком за стаканом вина блаженствующий Казимир о совсем незнакомом человеке.

Кстати, недавно он купил мотороллер. Удачи!

 

Хавельзе, 2005

 

...