1.

 

А в Лимассоле прошел дождь, распушилась мимоза, сыплется пыльца с эвкалиптов и с моря пахнет свежестью. Грустят на лавках коты. К весне это или к разлуке?

Муравей тащит хлебную крошку, копошатся гусеницы тысяча и одно движение. Свой мир. И нас в нем нет.

Кот Мордан переполз харчеваться в другую таверну. Там кормят креветками и осьминогами. Ночью спит в трансформаторной будке. В дома на ночлег давно никто не пускает. И не мурчится, и не играется Мордану. Возраст берет свое. Когда молодой и пушистый был, так бывало на денек, а то и на недельку подбирали. Наигравшись выбрасывали. Долго Мордан вспоминал и ласку, и теплую постельку, и жирненькие кусочки курочки на обед. Хозяйка в бигудях, в махровом халате, обоймет и давай теребить пушистую шейку. Да что вспоминать о былом! Отгулял, отмурчал свое!

Опять пуделя Кузьку отшлепали. Морда в говне вся. Таскали, таскали носом по кучке. Вот за что? За что спрашивается? Кузька хороший! Кузька лапу дает! Кузька сидеть, лежать знает. Кузька детей любит и зализывает до щекоток. Кузька жрет все подряд! Хоть мясо, хоть кашу какую, хоть суп с индюшатиной! Не капризничает. Правда в туалет Кузька хочет только дома ходить. Ну может же у него быть хоть одно капризное желание! До-ма. Не может Кузька на улице при всех. Не интимно. Вот и таскают его мордой по говну за одну-единственную капризную привычку. А Кузька все стерпит! Бейте, бейте! А он хороший и такую ерунду позволит себе вновь и вновь! Раз из дома выгоняли. Выбросили на улицу. Так Кузька нагонялся в дождь по грязи, а в туалет все равно домой пришел. Хозяйка пока прощала, да лапы ему в джакузи отмывала, Кузька в коридоре все уголок присматривал. Как обсох, так и сделал кучку. Ничего не поделаешь – привычка!

…Толстуха и Сеструха тоже жили в своем мире. Сначала он был маленький и добрый. Мать любила, ласкала. Когда бомжи искали толстеньких – прятала детенышей в куче опавшей листвы. Малыши прижимались друг к другу, чтобы теплее было. Как только опасность миновала, мать разгребала листья, скуля, просила идти за ней. Пока Толстуха поднималась да обтряхивалась, Сеструха уже успевала добежать до коробки-домика. Но однажды мать не пришла. Стемнело. Сеструха вылезла из листьев, осмотрелась. Темно в лесу. Голые кусты бузины, увядшая крапива. Откуда такой сильный ветер? Толстуха заскулила от холода и страха, обнюхала каждую травинку. Дорогу домой вспоминали вместе. Вот здесь через канавку, там ров, заваленный ржавой листвой клена, тут срубленные лесником деревья, а вот и коробка-домик. Малыши залезли внутрь, прижались. Тепло. Но что-то не давало покоя. Тоска по матери вырывалась надрывным плачем. В ответ - только ветра гул да карканье воронья. Мать исчезла, пропала. То ли бросила, то ли …

Пришлось малышам одним выживать и самим заботиться о пропитании.

 

2.

 

Вот большая оса скоблит крепкими челюстями-жвалами кору старого дерева. Сеструха притаилась в жимолости и принялась наблюдать. Оса разжевывала древесину, склеивала слюной древесные волокна и перетаскивала плоды кропотливого труда к старому пню. Сеструха подошла, обнюхала кору. Ничем непримечательный запах. Такое Сеструхе не по вкусу. А оса возвращалась вновь и вновь, чтобы скоблить, пережевывать, склеивать. Много времени просидела Сеструха в жимолости, наблюдая. Любопытство одолевало, и она подползла ближе.

-Ага! – обрадовалась Сеструха.- Осиный домик! Возможно здесь есть чем поживиться! Ну а если нечем, так хоть наиграюсь!

Вдруг, десятки сторожевых ос грозно зажужжали над ее головой. Заскулив от страха, Сеструха бросилась наутек.

Тем временем Толстуха наблюдала за шершнем. Шершень притаился на увядшем листе крапивы и подкарауливал лакомившуюся арбузной коркой пчелу. Время от времени он перебирал ножками, переваливался с бочка на бочок, чтобы изобрести более удобное положение. Толстуха была очарована его бочками с черными перевязями и пятнышками. Слюдяные крылышки шершня казались необычайно красивыми.

- Ах, какой же он прекрасный! Какой чудесный и, наверное, вкусный! – восторгалась Толстуха. – Он умеет летать! Да если бы у меня были крылья! Я бы взлетела над нашим лесом и осмотрела все вокруг! И нашла бы маму. А может быть, ему просто грустно и одиноко, как мне, и он не против поиграть?

Как вдруг, шершень рассерженно зажужжал и вмиг очутился над ее головой.

-ШШШШевелиться! ШШШШШевелиться!ШШШШШевелиться!ЩЩЩас подниму такую шшшшшумиху! Пошшшшуршшшшишшшшь тут у меня, шшшшшпионка!

Толстуха испугалась, бросилась бежать, а шершень не отставал. Своим острым жалом он целился Толстухе прямо в нос. Толстуха улепетывала что есть мочи. Казалось, злющий шершень вот-вот нагонит. Еще несколько метров и Толстуха уже рядом с домиком, но прямо на нее мчится Сеструха. А над ее головой, о, ужас, жужжит, сопит, угрожающе цокает целый осиный рой. Лоб в лоб столкнулись малыши у самого входа. Толстуха так громко заскулила от боли, что шершень, испугавшись, отлетел выше, но противные осы вовсе не боялись и ужалили Сеструху в ухо. Рывок, и вот Сеструха в домике. За ней ввалилась и Толстуха. Дверцы захлопнулись и ни осы, ни шершень уже не смогли проникнуть внутрь.

Щенята дрожали от страха. Они боялись, что острые жала пробьют хрупкую крышу и исколют их до смерти. Они не могли понять, за что так злы осы и шершень.

Сколько еще лютовали неприятели – неизвестно, но судьба смилостивилась. Вот ос уже совсем не слышно, но злющий шершень все кружил над домиком и бухтел, словно противный старик:

- Ах вы, маленькие негодники, узнаете, как стариков беспокоить. Я в этом лесу целый век шшшшершневый живу! Меня тут все знают и боятся! И я тут всех переживу! Я вам не муха! Только попробуйте вылезть из коробки! Я задам вам такую взбучку!

Толстуха и Сеструха поняли, что их лес, их мир, в котором они безмятежно жили с матерью, стал совсем другим - чужим, опасным.