В воскресный день по рынку я бегу, под ноги хруст - от крепкого мороза… И вдруг: цветочно-ало… на снегу, как кровь на белом – пламенеет… роза! Из пленки домик. В нем живут цветы. И, грея воздух ладанным дыханьем, горит свеча, хранитель красоты и аромата - в мире целлофаньем. Над «миром», словно воин на посту – хозяин, в полушубке желтой нанки… Весны, не наступившей, красоту меняет на бумажные дензнаки. Всё вспомнилось: и май, и лес, и ты, когда мы были, в мае ТОМ, моложе… Наверное, частичка красоты тебе принадлежит, по праву, тоже? За всю твою безгрешную любовь, седую прядь, и жизни злую прозу, хочу преподнести, как прежде… Вновь - вот эту пламенеющую розу! Решительно проталкиваюсь в круг, в настывшем кулаке зажав банкноту… И здесь, почти у самой цели, вдруг старушку вижу, в ватнике потертом. В сплетенье вен на старческой руке, с мольбой ко мне протянутой. В надежде… Увиделось: висит на волоске святое незапятнанное «Прежде»… Понятие Вселенской доброты вывозят, крупным оптом, из Отчизны. Затем отнимут радость красоты, Оставив нам одну лишь серость жизни… Кулак с банкнотой, в чудном вираже, (Как-будто Шар на чуточку сместился) Минуя полушубочный манжет, В ладонь старушки мягко опустился. И, отходя… взглянув из-за плеча, Почувствовал, как в сердце льдинка тает: В каркасе целлофановом, свеча Горит напоминанием о мае… |