Уже в пору зрелости, будучи женатым человеком, обзаведясь детьми, болезнями, из последних сил держась за журналистику, как за источник существования, я тем не менее, с неослабевающим жаром мечтал о двух вещах - о счастье большой взаимной любви и о литературной славе. Но ничего не получалось, одно без другого. Неудача в первой любви, тянувшаяся огненным шлейфом потерь из самой юности, неудовлетворённость в, творческом плане, страх, что ничего путного не сделал для общества и даже для себя, страх, что не овладел умами современников и исчезну из памяти людской без следа -заставляли меня мобилизовываться: вплотную заниматься здоровьем, включая гимнастику, обливание холодной водой и другими причудами, так называемого, здорового образа жизни... Всё это подытоживаю в вагоне скорого поезда, уносящего меня на Юг, куда по совету и при помощи добрых людей, умных, отзывчивых, которых у нас особенно много, когда мы молоды, в силе, когда есть потенциал, я еду лечиться в санаторий им. Тельмана города Железноводска, и в моём дорожном портфеле почётное место занимает пачка писчей бумаги и ручка "Золотое перо", приз за победу в газетном конкурсе. Это я на лоне гор и дикой природы рассчитываю поработать над повестью о шахтёрах, и, конечно же, продолжить вечный поиск ослепительного счастья - любить и быть любимым, хотя если взять по усреднённым жизненным меркам, всё это у меня есть. Вот и пойми человека: себя не знаешь толком и что тебе нужно, несет куда-то нелёгкая, двигает необъяснимая сила к ошибкам и разочарованиям. Все беды на любовных фронтах исходят для меня из того, что я совершенно непригоден для лёгкого флирта, мне подавай роман с красавицей-брюнеткой, с оригинальным знакомством и пок¬орением недоступной вершины, с предложением руки и сердца в заключительной стадии любовного побоища, притом, в обязательном порядке, чтобы также отнеслась и ко мне Она, предмет моего обожания. Я совершенно не приспособлен для спокойной, размеренной жизни, и только начинаю существовать нормально, умом что-ли, жить как все, здраво, как кто-то неизвестный внутри меня командует – «люби», и подсовывает «жертву», которая оказывается была совсем рядом. И начинается любовная карусель, обычно кончающаяся разрывом из-за моих ультимативных требований, из-за дьявольской ревности, чрезмерного, пугающего почитания. Итак, любовь! По команде свыше, поднакопив, силёнок, с горой неизрасходованных чувств, я обрушиваюсь на ничего не подозревающий объект. Периодичность подобных явлений - пять лет. Бороться с истинным чувством для меня - пустая трата времени, чувство всегда побеждает, оно не подконтрольно мне, это голос небес. Все начинается так. Где-то в глубине мозга, как в космосе, вдруг сверкнет яркая, просто ослепительная искорка, она неотвратимо разгорается, быстро приближается, вырастает до точки, и вот уже можно видеть бешено вращающуюся серебряную запятую, ещё миг - запятая превращается в одну из моих знакомых женщин, которую я вдруг полюбил ещё не ведая. Сознание услужливо подсунуло ее мне, да ещё в обнажённом виде. Полюбившаяся мне женщина как-бы растворяется во мне, а может я в ней, вырастает в размерах, до моего тела, обволакивает и душит. Я становлюсь до неприличия глуп и бестолков, теряюсь, трясусь в любовной лихорадке. Наконец наступает полная парализация, меня перестаёт существовать, я уничтожен, раздавлен как личность, превращаюсь в животное без мыслей и рассудка. В крайнем случае я воспринимаю себя как нечто незначительное, слабоумное. Для меня перестаёт существовать работа, семья, литературная славы, всё катится в пропасть. Каждой клеточкой своего грешного тела я люблю; я ползу с цветами и подарками к удивлённому объекту, обычно в самый неподходящий момент лезу с объяснениями, когда мне не разрешено любить, я пишу письма и подмётываю той, которую сделал своим кумиром. Когда же выясняется, что нам не быть вместе я заболеваю. Или взаимная любовь или болезнь, другого выхода из любовных историй, приключающихся со мной регулярно, мне не дано. Видимо, это мой генетический код.

С таким вот настроением я ехал в санаторий, с болезнями, без искры в голове, рассчитывая поправить здоровье и личные дела, с творческим подходом взглянуть на происходящее вокруг.

Железноводск поразил меня какой-то сказочной непохожестью на наш Тульский край. Был конец апреля: свежий прозрачный воздух пьянил, распускались почки, тенькали редкие синички, год назад синичек отравили, спасая леса от нашествия шелкопряда. Итак, в Железноводске меня встречала весна, распускающаяся зелень, теньканье синичек; прохладный упоительный воздух с гор врывался в мои лёгкие, в мозг, вытесняя всё мелкое, надоевшее. Да и после беседы с врачом выяснилось, что дела со здоровьем у меня не так уж и плохи: под натиском минеральной воды быстро отступил гастрит и холецистит, вкусив протёртой диеты с «пятого» стола, замолчала поджелудочная железа, не вызывала опасений и моя урология, хотя и было прописано несколько неприятных процедур. И я впервые в жизни оказавшись без постоянного любовного напряжения и литературных потуг растерялся почувствовал себя, в какой-то мере, счастливым, ничто меня ни мучило и не беспокоило. Правда, пришли и открытия: оказалось, что в почках у меня камни, и было их три, по моей прикидке, по числу женщин, которых я любил безнадёжно, и не довёл дело по логического конца: не женился ни на одной из них, не заимел детей. Ещё позже, уже дома на рентгене у меня на лёгких обнаружили три зарубцевавшиеся, заизвесткованные каверны. Так каждая любимая женщина, не ставшая моей судьбой, обошлась мне не, только «дыркой» в лёгком, но и камнем в почках. Но это я забежал вперёд А пока я в санатории: здоров и счастлив по меркам не знавшего счастья человека. На душе у меня спокойствие и безмятежность. Это мой первый санаторий и так всё удачно. Я гуляю вместе со всеми у подножия горы Железная, хожу в павильон пить воду, «славянскую», а затем, более насыщенную микроэлементами – «смирновскую», выиграл в викторине первый приз, назвав все восемь пьес М.Горького, езжу на экскурсии, посещаю концерты и кино, на улице большими деревянными фигурами обыгрываю всех в шахматы, и никого не люблю, скучаю по дому, по, жене, и на базаре купил ей пуховый платок, серый и мягкий, послал открытки девчонкам и нахожу время работать над повестью.

А вокруг меня буйным цветом цветёт запрещённая любовь. Может это и есть любовь будущего, без мучений и горя, без камней в почках и «дырках» в лёгких. Мой палатник, костромич Андрей Иванович, невысокий, уверенный в себе крепыш договорился с врачом-урологом, уважаемой Милитиной Георгиевной о свидании и привёл ее к вечеру в нашу палату, шепнув, чтобы я смотался на часок, другой, да ещё посматривал, чтобы их не засекли. Ко мне уже второй раз подходит, тощая, но грудастая учительница и просит срочно познакомить с другим моим палатником - Рашидом, молчаливым и рассудительным человеком. «А условия какие?» - спрашиваю я с усмешкой, - что сказать моему другу, какой линии поведения ему придерживаться". Но мой юмор не понят. «Да никаких условий, - шепчет мне в ухо любвеобильная женщина, - лишь бы матом не ругался». Но Рашид уже занят, с другой. Когда мы по приезду фотографировались возле корпуса то около меня стала моститься девица неопределённых лет, с несуразной причёской-башенкой, вроде и хорошенькой, но неуверенной и унылой. Но я не развил знакомство. Эффектную интеллигентную женщину, с которой я познакомился на шахматах, я как-то спросил, увидев ее с одним охламоном, в «дупель» пьяным как всегда, и в грош не ставящим свою санаторную спутницу: «Где ты отхватила такое сокровище?» Она поставила на меня свои серые умные глаза и отчеканила: «Всю жизнь по санаториям мотаюсь - мужиков ищу, не нахожу - трясет, завтра он уезжает, а я опять одна». Я понимаю намёк и делаю длинную рокировку, что на шахматном языке обозначает - укрыться в безопасном месте. Вечером разбитной, с иголочки одетый, москвич Валера в нашу комнату привел очередную пассию и даже с подругой, настроенной на меня заочно. Глупо в этот момент говорить о любви и высоком чувстве, когда подвыпившая женщина лезет к тебе в кровать, отметая все условности. «Лечиться приехал, болею, - пытаюсь я отвертеться. «И я хочу, заболеть и умереть вместе», - заученно шепчет ночная гостья. Кое-как укладываю её в постель и сматываюсь. Итак без конца. Удивительно, что даже врачи советуют не сдерживать себя – знакомиться, любить, иначе повредишь здоровью.

Однако моя зашита работает без отказа. Но и я не железный. Мой взгляд всё чаще и чаще останавливается на соседнем столике. Там восседает пара. Он - жуткий брюнет, высокий, выше меня на полголовы, а во мне всего метр семьдесят, но по секрету, я приписываю себе почти сантиметр. Вообще для полноты счастья мне не хватает сантиметров пять-восемь, чтобы взглянуть на женщину сверху-вниз, что, уже половина победы. Я сразу назвал его Чернущий мужик, он ужасно молчалив, одет во всё чёрное, прямоугольная голова заросла буйным волосом, щёки, подбородок, часть шеи выскоблены, до синевы. Примерно такого мужика я видел в деревне, у тёщи, которого, видимо, за прямоугольную голову прозвали Собачья голова. Но я без злой иронии. Собачья голове обстоятельный, культурный человек и по всему видно начальник, пусть небольшой, скрытые важность и достоинство проявляются во всём. Уступает он мне только в возрасте, я моложе. Но хватит о Чернущем мужике. Рядом с ним она, ослепительная блондинка, весёлая, умная, красивая, очень естественная в поведении, одета в синий брючный костюм, который на ней сидит невероятно удачно; ходит она как-то странно, шаркав и волоча слегка ноги, вероятно, так ходят моряки. Блондинка - это неопасно для меня. Блондинка и Чернущий мужик - пара хоть куда, - все на них оборачиваются, кто с завистью, кто с иронией. Во всю заработала женская разведка. Мои застольники, особенно за пятым диетическим столом, где царят морковно-свекольное пюре, протёртые супы, каши без жиров и сахара, омлеты и твороги, народ ужасно завистливый до чужого счастья, быстро наводят справки. Постепенно подытоживаю слухи… Она из Ленинграда, муж - капитан, всё время в плавании, а она спасается от одиночества в санаториях, с Чернущим мужиком четвёртый год крутится, он директор кинопроката. Путёвки он достаёт, но она, вроде, платит, так, как у него большая семья, а у нее детей нет. Осталось им вместе четыре дня, он уезжает, а у ней шесть дней остаётся. Первая пробоина в моих чувствах - одна остаётся. Последние дни любовники поругались, по её словам, поднадоели, друг другу. Чернущий мужик на два дня раньше отправился в свой кинопрокат и блондинке осталась одна. Тут же выяснилась, что она вовсе и не блондинка, крашеная! Жгучая брюнетка рядится поп блондинку сколько себя помнит. Вторая пробоина в моём сознании.

Сидим мы с блондинкой за разными столиками, но рядом и когда выходим после трапезы сталкиваемся и цепляем друг друга. А санаторная жизнь идет своим чередом. Состояние моего здоровья улучшилось, и меня перевели на второй диетический стол, теперь я совсем рядом с блондинкой, за одним столом на соседнем стуле. Это уже кое-что, это уже судьба вмешивается в мои планы. Вот-вот в пробоину хлынет вода. Я за одним, столиком с чудо-женщиной. Со страхом отмечаю, что Зоя без слабых мест, придраться не к чему, всё в ней точно, закончено, брючный, на этот раз ослепительно красный костюм, как будто она в нём родилась, само совершенство. Характер ровный, спокойный и - зелёные глаза. И в них я вдруг читаю приговор - не уйдёшь, таких как я нет. Но вот и она срывается в штопор, обращаясь несомненно ко мне, заявляет, окидывая взглядом зал, где обедают в две смены более пятисот человек. Боже мой, ни одного светлого лица, ни одной личности, не на ком остановить взгляд, вос¬хититься, я уже не говорю влюбиться. Сжались мои бедные застольники, застыл и я, вдавливаясь в стул, бормоча в ответ: "Что не всё так просто, что любовь зла - полюбишь и козла, если на poдy написано -полюбить...» «Боже! что я горожу - банальности, а это верный признак, что я начинаю влюбляться, уж очень легко поддаюсь на ее провокационные речи. А она смотрит на меня как на родного и вдруг заявляет совершенно спокойно, как о деле решённом: "Вечер пуст, может вы меня в кино пригласите, по дружески, ненавижу женское общество, а после кино в шахматы подучите, я видела как вы всех обыгрываете». «Не всех, - теряюсь я окончательно, - а в кино можно». «Ну и прекрасно, - подымаясь из-за стола, говорит Зоя, -меня найдёте в шестой палате на третьем этаже нового корпуса». «Я знаю», - срывается у меня с языка незапланированное. И тень улыбки на её лице. Кстати, немного о себе: постоянный берет, скрывающий ранние залысину, очки - врождённая близорукость круглое, скуластое лицо, словно, моими предками были татары или японцы, нос - если не картошка, то близко к этому. Одним словом, не красавец, но и не урод, какими глазами на меня посмотреть. Еще меньше приходится сказать о своей верхней одежде: традиционно отсутствует костюм, яркий галстук, красивая рубашка, куртка. Вместо перечисленного великолепия на мне висит чёрный, грубой вязки свитер, серые брючки, детские сандалетки, или старые полуботинки. По отдельности все детали моего гардероба бедны и убоги, но в целом - я оригинал. Этой оценки со стороны, слышанные мною не раз. Я упрям в своих привычках, почему-то всё время хочу, чтобы меня заметили и оценили в рубище, может, это страх, что в ярком одеянии не будет виден мой интеллект, видимо, в каждом из нас потихоньку ютится Диоген.

За час до сеанса я робко карябаюсь в дверь комнаты на третьем этаже. Там меня ждут. На моей, новой знакомой уже другой, брючный костюм - небесный цвет! Сколько их у ней! Мы идём с Зоей по коридору, по улице, идем в кино и мне кажется, что на нас смотрит вся страна. Моя спутница просто ослепительна, полна достоинства и величия, как и надо быть жене капитана дальнего плавания. Я же в такие торжественные минуты как всегда вял, инертен, сгибаюсь от думы - и что она во мне нашла? Я моложе на пять лет: ей тридцать пять, мне тридцать, но вряд ли это является решающим фактором; я робок и не смел, когда женщины, даже менее интересные проявляют ко мне свое внимание, тороплюсь внести ясность в наши отношения.

Кино - двухсерийный детектив. Она смотрит фильм с удовольствием, я же быстро упускаю смысл увиденного, в голове другое - видимо, нужно взять её за руку, а то скажет – лопух. А она словно читает мои мысли: её прохладная рука соскальзывает с подлокотника кресла, и как-то сама собой оказывается в моей руке, ясно давая понять, что с обладательницей прекрасной ручки хлопот не будет. Так я и продержал ведь сеанс её руку и чувствовалось, что никому из нас неудобно не было. После демонстрации фильма мне был подставлен локоток, за который я благополучно уцепился. Так как шахмат у ней в палате не было, то мы стали играть в карты, сидя на кровати, и у меня создалось впечатление, что Зоя поддаётся мне не только в картах, но и во всём остальном, и только боится не спугнуть; наверное, я в её глазах выглядел ненадёжным кавалером - трезвым, неспешащим, анализирующий каждый её и свой шаг; заявлялись её подруги по палате, на меня, вроде и не смотрят, но всё видят и знают: они таскались по комнате с полотенцами, рылись в тумбочках и чемоданах, потом как по мановению волшебной палочки исчезали, кроме одной, улегшейся на кровать с книгой в руках. Я прощаюсь, и Зоя провожает меня, и на выходе из аллеи на мгновение задерживается. «Надо целовать, иначе позор», - считаю я. Она прерывает очередной безвкусный поцелуй и шепчет: «До завтра, друг Женя, поздно». Я иду не разбирая дороги, в голове – «до завтра, до завтра, друг Женя», и вдруг, грозный симптом: привычное копанье в себе - не успела проводить, одного, так, пожалуйста - другой влетел в распахнутую дверь, и тут же рождается противоположная мысль, - помучил ты её за вечер, хоть бы выпил, для храбрости, как все. Ослепительная искра вспыхивает в глубине сознания, и я знаю, что это значит - люблю. Усилием воли пытаюсь погасить искру, но она как звезда в мироздании, не исчезает.

Утром за завтраком мы едва здороваемся. Я уже пришёл в себя и меня настораживает её безмятежность, как буд-то ничего не случилось, а может это от ворот поворот? Но перед обедом слышу стук в дверь - на пороге Зоя. «Я зашла за вами, мы идем на воды?» «Да, да.! Я иду!» После обеда мы гуляем вокруг горы, по так называемому, теленкуру. Шаг в сторону и мы невидимы. Я, жадно хватаю Зою за талию, притягиваю к себе ослепительное видение. На Зое тёмно-красный брючный костюм. От него розовый свет ложится не её лицо, и такое ощущение, что я обнимаю и целую розу, её лепестки. На сегодня мы расстаёмся, отрываясь друг от друга. Наверное, я счастлив. Все болезни, все что не заладилось, не получалось – отступило.

Вечером она с подругами идёт на концерт заезжей певицы, билеты по давней договорённости были закуплены у распространителей заранее. А я с замиранием сердца жду её в полутьме ночи, в свете тусклых и редких фонарей. Зоя отделяется от стайки подруг в мою сторону, и мы по очереди провожаем друг друга до корпусов, не забывая обниматься и целоваться. Но главное не сказано, главное впереди. По только нам, известным причинам мы не спешим форсировать события. Но я ошибся. На другой день по Зоиной программе - мы едем с ночёвкой в горы. Нас, четыре пары. Потому как блестят глаза у женщин и как деловиты мужчины - видно, что это крепко сволоченные дуэты, кроме нас с Зоей, разумеется. И в растерянности. Но уже получен сухой паёк, собраны рюкзаки, с питьём и термосами, есть даже заправленный керосином маленький туристский примус. Я действую как заводной механизм. Зоя лучше всех разбирается в сортах водки и вин, и нас посылают в магазин, за покупками. Завтра в семь утра мы уходим в горы; первый привал в двенадцать часов, потом в пять вечера и, наконец, где-то в районе двадцати двух часов наверху будет разбит лагерь, с ночёвкой в палатках. По отзывам побывших там людей, картина увиденного в горах - сказочная, особенно рассвет. Я не бывал в подобных походах, да ещё в горах, де ещё вдвоем с малознакомой женщиной. Меня охватывает невероятное возбуждение, я не нахожу себе места; завтра в семь утра в поход, с женщиной, которую я судя по всему, полюбил, но пока не сказал, ей об этом; не перестают звучать в ушах её последние слова, сказанные недавно, как вчера: «Не спеши, так будет интересней, я буду твоя в, горах!»

Шестнадцать часов. В недрах моего сознания бушует буря, что я делаю, потеряю больше, чем найду. Защита срабатывает автоматически – бежать. Аргументы: бедный муж — капитан, Чернущий мужик, возможно и другие охотники по чужого счастья, о которых за три дня знакомства ни сказано было ни слова, неужели и я в этой коллекции. Мне не надо подачек, я не хочу заполнять пустоты её санаторной жизни, я не принимаю такой любви, не хочу жить с изменой, этой змеей за пазухой, и как я буду смотреть в глаза жены, мы же не разведены, я не готов к таким поворотам судьбы. А если Зоя меня разлюбит, да и Чернуший мужик вряд ли забыт и муж-капитан где-то страдает. Не хочу я быть товаром на час, на день, чтобы потом выветриться из её головы, до следующей возможности, тайной встречи. Мысли путаются, но одна фиксируется чётко - бежать. Я лихорадочно мчусь в палату, быстро собираю чемоданчик, обегаю, администрацию санатория, вдохновенно лгу налево и направо, доказывая что отъезд необходим и добиваюсь своего - мне верят, тут же оформляют выписку и я получаю документы. Действую чётко и уверенно. А Зоя в это время готовится к походу в горы. Я не прощаюсь с ней. И ровно в восемнадцать часов местный поезд, медленно разгоняясь, увозит меня далеко от опасного места; отрезая все пути отступления, трачу последние деньги, чтобы не было соблазна купить билет и вернуться в горы. Гдe-то поздно вечером пересаживаюсь на другой поезд, и прощай Зоя навсегда! В поезде сплю урывками и мне всё мерещится как Зоя заходит ко мне в палату, а меня и след простыл. Вот группа двинулась в горы, а Зоя всё ещё не знает где я, что делать. Нет, это не похоже на Зою, она быстро приходит в себя и спокойно подыскивает себе другого сопровождающего, мужичка получше меня. А я спасся, выскочил без потерь из любовной карусели. И теперь думай, не думай, сожалей, не сожалей - не вернёшь.

А дома меня, словно в награду встречает ещё одна весна: распускаются почки, тенькают синички, гомонятся грачи, зеленеет окрест. Весна! Словно в подарок, словно, в утешение ещё одна Весна догнала меня дома.

Проходят годы без ярких впечатлений, без больших успехов, и я всё реже и реже вспоминаю Зою. Образ её тускнеет, стирается со временем, но иногда я её вижу словно наяву... Вот она идет навстречу в своём ярком брючном костюме, своей шаркающей морской походкой, останавливается рядом и смотрит на меня доброжелательно, улыбчиво, без сожаленья и упрёка. Зоя молчит, но я знаю, что она хочет сказать: «Эх ты, чудак! Идеалист, испугался быть примитивом в любви... отказался от меня, той, которую искал, добивался, которую тебе Бог послал на счастье, а может и на испытание». И хитро смотрит на меня. И я соглашаюсь с Зоиными невысказанными словами. Хотя и чувствую, где-то на подсознательном уровне, что подари мне судьба нечто подобное, я поступил бы точно также. Таков мой генетический код, так я запрограммирован.