С утра в отдел привезли новую технику, а чуть позже появились два мастера, чтобы ее собрать, установить и подключить. Один - молоденький, совсем еще мальчик, зато другой – мужчина, как говорится, в самом расцвете сил. И потому как сотрудницы отдела являлись не юными девушками, а девушками довольно-таки зрелыми, на молоденького просто не обратили внимания, зато второй мужчина подвергся тщательному рассмотрению и анализу.

Ради такого дела дамочки устроили короткое, якобы деловое, совещание, только Надя в нем не участвовала. Она осталась сидеть за своим столом у окна. Однако она не принимала отрешенного вида и не создавала впечатления, будто снующие по комнате посторонние люди ее вовсе не интересовали.

Интересовали. Еще как. Точнее, опять же, дело касалось именно мужчины.

Было в нем что-то очень и очень знакомое. Не слишком явное и определенное, но очень-очень знакомое.

Мужчина не обладал выдающейся, неповторимой внешностью. Каждую его черту можно было с легкостью отыскать еще у множества людей. Например, надин муж Андрей имел примерно такие же светлые и на вид очень мягкие волосы. Но сочетание черт вкупе с жестами и манерой держаться (мужчина работал неторопливо, уверенно, ни капли не смущаясь под вперенными в него пристальными взглядами) заставляли Надю думать о непременно когда-то состоявшемся знакомстве.

Впрочем, какая там «Надя»! Для множества людей она уже была Надеждой Георгиевной. Она имела семью - мужа и почти взрослого сына, временами просто сражающего ее своим обаянием и коммуникабельностью; дом – собственную квартиру на пятом этаже новой кирпичной многоэтажки в довольно-таки престижном районе; хорошую работу при одном очень важном обстоятельстве – в замечательном коллективе. И вроде бы ей совершенно ни к чему это непонятное волнение и напряженное желание обязательно вспомнить то, что случилось давным-давно.

Стараясь отвлечься от назойливых мыслей, Надя посмотрела в окно.

Сквозь легкую дымку, затягивающую небо, проглядывало солнце, заставляя пламенеть одетые золотом и багрянцем деревья. Еще зеленела трава, возражая обреченности опавшей листвы, еще не завяли последние осенние цветы.

Хороший день. Солнечный, теплый, добрый. Один из последних снов об ушедшем лете.

Надя развернулась и случайно наткнулась взглядом на того самого мужчину.

Он, не переставая орудовать отверткой, тоже посматривал на нее, но не прямо, а чуть искоса, вроде бы и не отрываясь от работы.

Надя торопливо отвела глаза.

Нет, она испытала вовсе не смущение. Ее окатила волна тревоги и изумления. Она хорошо знала этот взгляд.

Она опять уставилась в окно, пытаясь успокоиться, но тут за спиной раздалось:

- Кирилл Витальевич, вы не подойдете сюда?

Кирилл! Конечно, Кирилл!

В одно мгновенье торжественные краски увядания за окном сменились беззаботным буйством летней зелени, и терпкий запах промокшей под дождем листвы наполнил легкие.

Август. Пионерский лагерь. Полукруг линейки, белая трибуна и высокий, стремящийся проткнуть небо флагшток. Одноэтажные голубые домики под березами и кленами. Широкое крыльцо и заметная издалека надпись «2 отряд». Вешалки, шкафы, полочки для обуви, две длинные просторные палаты с рядами кроватей: поближе к входным дверям – мальчишеская, подальше – девчоночья. Наде - тринадцать.

Она уже миновала стадию тонконогой, угловатой, плоскогрудой, нескладной девочки. Там, где надо, появились выпуклости и округлости, которые удачно подчеркивались короткими юбками и облегающими фигуру платьицами. Но Надя предпочитала забавные маечки, брючки и шорты. В голове, сердце и теле перемешались детство и взрослость.

Они оказались в одном отряде, но ни на площадке для сбора, ни в автобусе Надя Кирилла не заметила. Впервые он промелькнул перед ее глазами уже в лагере, когда помогал Галке Юдиной тащить до отрядного домика ее огромный (это надо же было набрать столько вещей!) чемодан.

То, что чемодан был не ее, а Юдиной, не позволило Наде задержать подольше взгляд на незнакомом мальчике, и как следует она разглядела его только на следующий день.

Надя стояла в кругу своих новых подруг и на спор жевала ягоды рябины.

Конечно, можно долго дискутировать по поводу того, какие человеческие качества считаются наиболее достойными, но вот Надя похвасталась тем, что спокойно съест рябину, не скривившись, не поморщившись и, уж тем более, не выплюнув с отвращением. Ей поверили, но, чтобы не пропустить столь потрясающее зрелище, тутже притащили оранжевую гроздь.

Ягоды оказались не просто кислыми, а невероятно горькими, но Надя почти не замечала их вкуса, потому что взгляд ее случайно упал на стоящую невдалеке парочку.

Парочка состояла из воспитателя Валентины Серафимовны и того самого мальчика, который тащил вчера юдинский чемодан. Его звали Кирилл, теперь Надя это знала.

Валентина Серафимовна что-то говорила ему, скорее даже – выговаривала, а он вроде бы слушал с невозмутимым видом. Высокий и худощавый, со светлыми волосами и по-детски чуть припухлыми губами – мальчишка, как мальчишка, ничего особенного, никакой выдающейся красоты.

Прищурив один глаз, Кирилл смотрел на Валентину Серафимовну, а потом слегка повернул голову и искоса глянул в сторону. На Надю! Возможно уже не в первый раз. Согласитесь, наблюдать за тем, что происходит у девчонок, гораздо интереснее, чем выслушивать воспитательницу. Но именно на этот раз и случилось по определению самое банальное: их взгляды встретились и…

Все оставшееся время Надя неотрывно пялилась на Кирилла, не замечая отвратительной горечи во рту, а девчонки считали, будто это она застыла от невероятного сосредоточения воли.

Весь тихий час Надя думала о нем и совершенно не слышала забавной истории, которую во весь голос рассказывала Галка Юдина, сидевшая на соседней кровати. Девчонки хохотали, а Надя улыбалась (по всей видимости, самой глупейшей улыбкой влюбленной дурочки), мечтая о новой встрече. Но в столовой они сидели в разных концах зала, а в клубе было слишком многолюдно и темно, ведь кино обычно показывают при выключенном свете.

Третья смена. Светловолосый самоуверенный мальчик. Горький вкус рябиновых ягод цвета костра в ночи. Несколько случайных взглядов. И нескончаемая череда мероприятий, мешавших сосредоточиться на сердечных страданиях.

Дни, как полагалось, были заполнены до отказа. Чтобы не скучалось, чтобы отдыхалось интересно и с пользой.

Соревнования по пионерболу, и надина отчаянная попытка поймать мяч.

Она не видела, что с другой стороны за этим же мячом устремилась Галка Юдина. Она запнулась за галкину ногу и грохнулась коленкой на асфальт.

Ее, как раненую на поле боя, торжественно доставили в медпункт и торопливо покинули, спеша вернуться к игре и азарту.

В отряд Надя возвращалась одна. Перетянутая бинтом нога плохо слушалась и мешала легкости движений, ободранную коленку саднило. А вечером была дискотека. Ой, нет! В те времена это называлось совсем по-другому: массовка.

Сразу после ужина – массовка для младших отрядов, а уже потом, ближе к отбою – для старших, так по-взрослому заканчивающаяся в сумерках.

Звучала музыка, народ развлекался, а Надя сидела на длинных качелях возле стадиона и тихонько раскачивалась, отталкиваясь от земли здоровой ногой. Она смотрела вниз и иногда носком босоножки чертила на песке только ей понятные загадочные символы.

Надя так увлеклась своим занятием, что не заметила, как кто-то подошел сзади и тоже уселся на качели, нарушив монотонность и ритмичность движений. Тут только она очнулась, повернула голову.

- Ты почему здесь, а не там? – спросил Кирилл, едва поймав ее взгляд, и кивнул в сторону клуба.

Он не дал ей времени на то, чтобы растеряться, испугаться или смутиться, да и над ответом ей не пришлось думать.

- У меня же нога болит, - напомнила она.

- А-а-а, - протянул понимающе Кирилл, удобней устраиваясь на качелях.

- А ты почему здесь? – уставившись под ноги, поинтересовалась Надя, едва сдерживая дрожь в голосе.

- Я не танцую.

- Не умеешь?

Кирилл снисходительно хмыкнул.

- Мама в шесть лет привела меня на бальные танцы. И потом таскала туда три года. А я хотел на хоккей. – И он заключил: - Ненавижу танцы.

Надя расстроилась. «Ненавижу танцы»! Он никогда не пригласит ее на медленный. А она уже представляла, как они танцуют.

Подстегнутое коротким разговором воображение расцветало невероятными узорами, его не хотелось сдерживать, но…

Почему, почему он подошел? Почему заговорил? Значит, значит, значит…

Вечер. Невидимый за деревьями закат. Полное безветрие, ни один листик не шелохнется. И только качели тихонько раскачивались, иногда поскрипывали, включаясь в негромкий разговор.

Они не заметили, как закончилась массовка, как разошлись по отрядам ребята, и только громкий сигнал отбоя напомнил им, что время не остановилось, что, хочешь-не-хочешь, а придется разойтись по разным комнатам, расстаться до утра.

Собираясь в лагерь, Надя даже представить не могла, что ожидает ее там.

Не первая любовь, нет! Разве возможно дожить до тринадцати лет и ни разу не влюбиться? Первые настоящие отношения, которые не ограничились лишь вздохами, многозначительными гримасами и несбыточными мечтами. Маленькая удивительная история. Короткие прогулки без слов, без взглядов. Ощущение небывалого счастья просто оттого, что вместе, и больше ничего не надо. Смущенная неуверенность руки, впервые сжавшей ее ладонь. И тайная встреча после отбоя, вроде бы и ненужная, но столь притягательная именной из-за этой своей необязательности. А еще из-за недозволенности: нельзя болтаться по лагерю в такое время, особенно, наверное, парочкой.

Они даже поцеловались один раз, спрятавшись ото всех за клубом. Хотя, какое там поцеловались! Просто прикоснулись друг к другу губами. Но разве это забудешь?

И, казалось, смена никогда не закончится, и лето будет продолжаться вечно. Но август по-прежнему состоял всего лишь из коротким юбкам и облегающим фигуру платьицам тридцати одного дня, а уезжали из лагеря и того раньше, то ли двадцать седьмого, то ли двадцать восьмого.

В автобусе они сидели вместе, и Надя выдрала целый разворот из тетрадки, чтобы написать короткий номер своего телефона. Но какое это имело значение, отдай она Кириллу даже всю тетрадь. Он обещал позвонить и не позвонил.

Сначала она не понимала, почему. Обижалась, сердилась, один раз даже плакала. А потом поняла.

Эта поездка в лагерь, как и всякие прочие поездки из дома: на время, с целью и без цели, сменить обстановку или отдохнуть - все равно что полет в другое измерение. В них и время, и пространство иные, какие-то нереальные, придуманные, представленные, скроенные по чертежам твоего воображения. А реальность начинается только по возвращении: привычное окружение, старые друзья, ожидаемые события – вот оно твое истинное прошлое, настоящее и будущее! А все прочее не имеет ни развития, ни продолжения. Словно книга.

Как бы она ни понравилась тебе, как бы страстно ни хотелось читать дальше, все! Написано конец, значит, конец. Новые листы все равно не вырастут. Жаль-не-жаль, а откладывай книгу в сторону, больше ты в ней ни о чем не прочитаешь. И даже если пишется фраза: «Продолжение следует», это уже будет другой том, другая история.

Вернувшись домой, Надя и сама почувствовала, как стремительно подхватывает ее привычное течение жизни, уносит подальше от недавних дней. Сразу выяснилось, как жутко она соскучилась по своим подругам, сколько накопилось дел, сколько тем для разговоров. И, конечно, первого сентября наступила осень, началась школа, а Кирилл остался в лете, в лагере, легко и почти безболезненно превратившись в чудесное воспоминание, удивительную книгу, прочитанную торопливо и взахлеб до самой последней страницы.

Но неожиданно эта, казалось бы, безнадежно потерянная книга снова оказалась в руках. И что теперь делать? Стоит ли ее открывать?

Надя отыскала взглядом Кирилла Витальевича. Он больше не посматривал на нее, стоял спиной, разговаривая с напарником.

Как поступить? Подойти к нему и спросить, а не отдыхал ли он в августе такого-то года в таком-то пионерском лагере, и помнит ли он девочку, с которой подружился и которой непременно обещал позвонить? А зачем? Если и тогда они мало что друг о друге знали, теперь-то они точно абсолютно чужие. Ничего общего, даже номер отряда. А, может, он и вовсе не тот Кирилл. И хотя это имя во времена их детства было не слишком распространенным, вряд ли он являлся единственным Кириллом на весь город.

«Все! Хватит, словно древней старушке, тешить себя воспоминаниями!» - твердо постановила Надя, и, словно подкрепляя принятое решение, в унисон ее мыслям по радио зазвучала песня:

 

Стоит ли переживать из-за далекой детской любви, по здравым размышлениям и трезвым расчетам изначально и бесповоротно обреченной на скорый печальный финал. Ну, было когда-то что-то. Да все вышло! Завяло, пожелтело, засохло, опало вместе с осенними листьями. И пора, наконец-то, заняться делом, а не пялиться по сторонам, стараясь поймать за хвост ушедшие в прошлое дни.

Надя глубоко вздохнула, настраиваясь на рабочий лад, но тут заголосил мобильник.

По прикольной мелодии, раздавшейся вместо привычного сигнала (опять успел покуролесить, пока никто не видит!) она догадалась, чей голос сейчас услышит в трубке.

Надя нажала на кнопку соединения и одновременно с прозвучавшим, в опережение всяких там «алло» и «слушаю», «Мама!» произнесла: - Да, Кирюша!

 

Ждет тебя на пятом этаже.*

___________________________________________ _

* Песня «Ничего не исчезает» из репертуара бит-квартета «Секрет».