В центре учительской стоял большой овальный стол. На переменах учителя устраивались за ним, кто с тетрадками, кто с журналом, кто с чашкой чая. Перебрасывались словами, рассказывали анекдоты, делились новостями, просто отдыхали перед следующим уроком. Он, учитель истории, был красив, как Ален Делон. Высокий, смуглый, с яркими голубыми глазами. Темно-зеленый пиджак, белая водолазка. В руках тонкая изящная указка, как шпага у мушкетера. Сейчас я бы сказала: неприлично красив. Тогда же, увидев его, я оцепенела. Мне никогда не приходилось видеть таких красивых мужчин в такой опасной близости. Собственно, в первый же день меня просветили насчет историка: кто-то травился из-за него, кто-то делал аборт, одна даже развелась. А он по-прежнему неприлично красив и женат. Я ощетинилась, как ежик. "Ну, уж дудки! "Со мной этот номер не пройдет!" "Какие дуры!" Это в адрес, тех заблудших, чьи погубленные сердца он с легкостью нанизывал на свою шпагу-указку. Но сердце завистливо ныло. Никогда! Никогда такой красавец даже не посмотрит в мою сторону. Никогда! Но я не учла одного: у меня на тот момент было одно явное преимущество перед всеми красотками нашего педагогического цветника. Я была новенькой, а они - уже пройденными в разное время этапами. Внешне я хорохорилась: смотрела холодно, еле цедила "здрасте" при встрече. А сердце трепыхалось, словно уже пронзенное коварной шпагой. На большой перемене он сел напротив, открыл журнал девятого класса и стал его заполнять. Поднялся, обогнул стол, подошел ко мне и положил журнал передо мной: - Вы не заполнили тему урока. Его плечо коснулось моего плеча. Я уставилась в журнал с бьющимся сердцем, не очень понимая, что он от меня хочет. На страничке журнала лежал тетрадный листок всего с одной фразой. Точнее вопросом: "Пойдем в кино?" Он вернулся на свое место и выжидающе посмотрел на меня. Все мои нравственные колючки типа: "Ну уж дудки!" "Со мной этот номер не пройдет!" "Нашел дурочку!" - осыпались. Строптивый ежик облысел в одну секунду. И теперь голый и беззащитный, пламенея от волнения над журналом девятого класса, возбужденно кивал головой. И началась шпионская сага. В кино шли порознь. Что смотрели - не помню. Кажется, что-то про индейцев. Как только погас свет, он взял меня за руку, и я уже ничего не видела и не слышала. Из кинотеатра выходили, как незнакомые. По разным тротуарам шли в парк. Большой старинный парк в этот зимний день был совершенно пуст. Шел снег, и мы, как два снеговика, молча брели по аллеям. А над парком, будто по заказу, лилась песня: "Такого снегопада, такого снегопада давно не помнят здешние места, а снег не знал и падал, а снег не знал и падал, земля была прекрасна, прекрасна и чиста". - Слушай, я совсем замерз, - засмеялся он, - пошли ко мне! - К тебе? - перепугалась я. - У меня здесь квартира пустая. Мы там не живем. Пойдем, чаю попьем, телик посмотрим. "Нет, ни в коем случае!" - слабо, как умирающий, прошептал внутренний голос. Что-то невнятное хрюкнул или свистнул голый ежик. Но до них ли мне было! - Пошли! - кивнула я, смутно догадываясь, что чаем дело не ограничится. Мне уже было наплевать. Ежики в тумане, дырочки в правом боку, внутренние и внешние голоса, индейцы, да хоть стадо бизонов! Ничто не могло меня остановить. Так мне казалось. Но судьба оказалась шутницей. - Я на рынок, куплю винограда, чего-нибудь поесть. Вот адрес. Здесь рядом. Придешь через полчаса. Не стучи, не звони, дверь будет открыта. Придешь? Я покорно кивнула. Он стремительно ушел, словно растаял в снегу. Я представляла, как он сейчас на рынке выбирает виноград, крупные фиолетовые ягоды, сочно-ледяные. Представляла, как он целует меня сладкими от виноградного сока губами. Дальше мое воображение пасовало, зато сердце начинало выпрыгивать из груди. Если бы не шуба, оно бы уже скакало по сугробам туда, куда меня неудержимо несли ноги. Совсем продрогшая, я топталась около низкого приземистого здания, во двор которого должна была зайти через пять минут. Все окна, закрытые плотными шторами, были одинаково безжизненны. За которым из них меня ждал виноград? Шел снег, он тоже пах виноградом. Я слизывала снежинки с горячих губ, и голова у меня радостно кружилась. Время! Отчаянно труся, я зашла во двор, быстро пересекла его, дернула подъездную дверь и очутилась в длинном полутемном коридоре, освещенном тусклой лампочкой. Пахло кошками и щами. Третья дверь -его. Я уже сделала шаг, как вдруг распахнулась соседняя дверь, и в коридор выплыла толстая тетка в пуховом платке с кастрюлей. - Вам кого? - спросила она, подозрительно оглядывая меня. Я растерялась. И от растерянности забормотала что-то невнятное про спустившийся чулок, который мне необходимо срочно поправить именно в этом коридоре. Версия конечно убогонькая. Но ничего другого мне в тот момент в голову не пришло. Тетка водрузила кастрюлю на тумбочку у двери, подперла бока могучими руками и предложила: - Ну, поправляй! - Что же я при вас это буду делать? - неубедительно воспротивилась я. - И что такого! Я женщина, не мужик. Ее недоверие ко мне росло в геометрической прогрессии. Она, видимо, заподозрила во мне воровку, промышляющую по квартирам. Представила, как я улепетываю с драгоценной кастрюлей борща в руках, и еще больше помрачнела. Того и гляди позовет соседей. Пришлось задирать шубу и демонстрировать тетке стильный чулок, поправлять его, разглаживать, похлопывать. Тетка с интересом наблюдала за моими манипуляциями и уходить не собиралась. За третьей дверью царила тишина. Я все еще робко надеялась, что мой мушкетер выйдет и спасет меня. Увы, женатых мушкетеров в природе не бывает. Ничего не оставалось, как уйти. И я ушла. Тетка не поленилась выйти на улицу и долго смотрела мне в след. А я шла, не чувствуя под собой замерзших ног в стильных тоненьких чулках и ботиночках. Как я забрела на рынок - не помню. В крытом, промерзшем павильоне, торговцы укрывали свой нежный товар одеялами. Носастый дядька заговорщицки подмигнул мне: - Дэвушка! Смотри, какой виноград! Ай, сладкий! Как мед! Попробуй! Попробуй, ну! Я смотрела на темно-лиловую кисть, которую торговец совал мне в руки, и меня разобрал истерический смех.Твою дивизию! Сходила на свидание! Классно повеселилась. Еще чуть-чуть, и я бы писала объяснительную в отделении милиции по поводу преступных замыслов относительно борща гражданки N. А уж как бы ликовали все нравственные ежики на свете! Не передать словами. - Эй, чего смеешься? - обиделся торговец. Но я ничего не могла с собой поделать. Согнувшись пополам, я захлебывалась смехом и слезами. - И что? - спросите вы. А ничего! На следующий день он даже не подошел ко мне. Может, обиделся. Все-таки на виноград потратился. А может, испугался. Мы сидели в учительской друг против друга, я делала вид, что проверяю сочинения, он заполнял журнал, его указка, самая обыкновенная указка, а вовсе не шпага, лежала рядом, а из репродуктора тихо лилось такое знакомое: "Снег кружится, летает, летает и, поземкою клубя, заметает зима, заметает все, что было до тебя". |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
