Было время, когда Ирина гораздо чаще баловала себя такими подарками: часами свободы, днями бесцельного блуждания по московским переулкам, бульварам и тупикам. Обычно это случалось летом, когда детей отправляли с бабушкой на дачу. Рабочий день заканчивался рано, а солнце гуляло по небу допоздна, поэтому можно было не торопиться домой, а позволить себе прогулку по городу, в котором она родилась, в котором она была счастлива и который мог излечить её от депрессии и нервозности, стоило только выйти где-нибудь в центре и утонуть в бесконечных потоках улиц.

В один из таких дней она обнаружила себя на старом Арбате, который принял её и повел сквозь суету и пеструю мозаику городских персонажей. Дождь начался как раз в тот момент, когда она оказалась у недавно построенного «Макдональдса». Это был замечательный, внезапный и щедрый на теплую воду дождь. Но человек так устроен, что при первой же капле спешит спрятаться, укрыться где придется и наблюдать за другими пешеходами, еще не успевшими заскочить под козырек подъезда или юркнуть в подворотню.

Ирина, подчиняясь доводам рассудка, как писали в английских романах эпохи викторианства, спряталась от дождя в «Макдональдсе», взяла то ли коктейль, то ли сок, поднялась на второй этаж и села за столик у окна. Спешить было некуда, вид за мокрым стеклом все более напоминал полотна импрессионистов, и Ирина предалась восхитительному чувству свободы и безделья, которое в состоянии оценить только тот, чей режим жизни скорее напоминает гонки «Формулы-1». Она медленно потягивала из трубочки напиток, а рядом с ней, вокруг неё, внутри неё звучала музыка Морриконе.

Пам… пам-пам… пам-парам…

Звук шел из динамиков, спрятанных то ли в нишах, то ли в стенах, но Ирине казалось, что это капли выстукивают по стеклу острые ноты, постепенно сливающиеся в мелодию.

Ушли разговоры, и как будто полиэтиленовой пленкой кто-то отделил от нее всю жующую, пьющую и снующую публику… Вроде бы здесь, рядом – но в другом пространстве, в параллельном мире. И за окном лил дождь, и было счастье, и что-то в ее душе повернулось и стало иным. А музыка пронзала, пронизывала ее, и возникало ощущение, что все это происходит не с Ириной, что она случайно оказалась по ту сторону киноэкрана и вот теперь видит себя со стороны и завидует этой женщине, сидящей за столиком у окна, за которым дождь акварельно размыл арбатский пейзаж.

В какой-то момент то ли коктейль, то ли сок был выпит, хляби иссякли, полиэтилен чудесным образом растворился. Ирина вернулась в обыденный мир и вышла на мокрую, блестящую брусчатку. И долго шла куда-то, не помня, где сворачивала, где возвращалась обратно, неся в себе то необыкновенное, что поселила в ней музыка. В этот момент Ирина уже не видела себя со стороны, но если бы к ней вернулось это странное параллельное зрение, она бы удивилась взгляду, выражению лица, походке этой женщины, которая как будто бы знала то, чего не знал и никогда не узнает никто вокруг.

 

По дороге к метро, сидя в маршрутном такси, она вдруг вспомнила, как любила ходить по немыслимо длинному переходу от «Площади Революции» до «Театральной». Эта ее давняя привычка появилась после того летнего дня, когда она чуть не попала под дождь и потом сидела за столиком у окна.

 

Как она оказалась тогда в переходе метро, Ирина уже не помнила. Она шла по подземному коридору, и пропевала, проигрывала, прослушивала внутри себя ту самую мелодию, которая некоторое время назад перевернула ее сознание. Пам… пам-пам… пам-парам…

Звуки становились все громче и отчетливее, они обволакивали Ирину и тянули, тянули куда-то. Внезапно она поняла, что стоит у стены, а неподалеку от нее парень с отросшими, не вполне чистыми волосами, играет на скрипке. И движения смычка как раз являются источником её замешательства. Ирина слушала, прислонившись к холодному камню, и ее взгляд терялся в невидимой дали параллельных миров.

Парень заиграл что-то другое, она очнулась, не глядя вытащила из джинсов все деньги, которые у нее были, и положила их в потертый футляр у ног музыканта…

И после, много лет подряд, попав в знакомый переход, Ирина шла и слушала, как постепенно вырастает из хаоса звуков мелодия, рожденная скрипкой или флейтой, а иногда саксофоном или гитарой. Она знала, что услышит музыку снова, что музыка будет непременно, всякий раз разная, но всегда удивительно созвучная мыслям и настроению Ирины. Время шло, менялись музыканты. Ирина редко останавливалась возле них, чтобы дослушать пьесу до конца, но обязательно притормаживала и осторожно, почти с благоговением доставала из правого кармана денежку и опускала её в раскрытый кофр или футляр. И только тогда на секунду поднимала глаза и благодарила музыканта взглядом, смущаясь и даже краснея, будто совершила что-то предосудительное. И от этого становилось так хорошо, что Ирина переполнялась детской, почти неконтролируемой радостью, и шла дальше, зная, что все получится и все, что случится с ней в этот день, будет замечательным.