«…Я не знаю, как начать это письмо… Какое выбрать обращение… Я не знаю, стоит ли вообще писать… Ведь я никогда раньше не писала писем. Даже сыну. Сыну, которого у меня теперь нет. Нельзя проклинать своих обидчиков. Так ты учишь. Но как простить тех, кто отнял у меня смысл жизни? Нельзя проклинать, нельзя простить… Нельзя жить, зная, что я никогда больше не увижу его улыбку, не загляну в карие глаза, не найду в его взгляде отражение собственной любви.

Мой мальчик… Когда он был маленьким, мы часто ходили в горы. Я собирала лекарственные травы, он играл на берегу стремительного горного ручья. Пытался, дурачок, поймать серебристую верткую форель самодельным копьем! Я смеялась, когда хитрая рыбина увертывалась от заточенной палки, а он по-детски злился на очередной промах. Но однажды мой настоящий маленький мужчина добыл заветную форель! Какое это бы счастье для него! Каким восторгом светились его глаза, когда он показал свой трепещущий сребристый трофей! Еще бы – он смог! Он сумел сам поймать рыбину! Я гордилась им так, как может гордиться только мать джигита.

Мой мальчик… Иногда он болел. Впрочем, болеют все дети. Но каждая его болезнь была для меня как испытание – я всегда боялась его потерять. Один раз это чуть было не случилось. Быть может, лучше чтобы это случилось тогда, а не сейчас. Наверное, мне было бы легче перенести потерю...

…Вторую неделю он лежал с высокой температурой и те лекарства, которые имелись у местного фельдшера, не помогали. Я собирала травы и поила моего мальчика отварами, но болезнь сидела глубоко и эти средства тоже не помогали. Я молилась. Я просила тебя помочь. Слышал ли ты мои молитвы? Возможно да, а возможно и нет. В одну из тех страшных ночей я сидела у кровати сына, держала его за огненную руку и всматривалась в начавшие заостряться черты. Я поняла, что он может умереть в ближайшие часы. Я готова была проклясть тебя за то, что ты не помогаешь моему ребенку. И в этот момент в дверь постучали. Нехотя я оторвалась от сына и открыла. На пороге стоял человек в военной форме. Я сказала, что никого не могу разместить в доме, потому что у меня больной ребенок. А он молча прошел в комнату и принялся осматривать моего мальчика. Потом принес с улицы (рядом с домом оказалась его машина) докторский чемоданчик и сделал уколы. К утру сыну полегчало. А еще через неделю он поправился. Все это время русский врач жил у нас и не отходил от его постели. Я была так благодарна ему, что полюбила всем сердцем. Да и сын привязался к хорошему человеку. Мы стали жить вместе. Жаль, что несчастный случай рано унес жизнь того, кто спас жизнь моего мальчика. Или это ты отправил своего посланника, а затем забрал его обратно на небо?

Мой мальчик… Я помню, как он первый раз влюбился. Первый раз и на всю жизнь. Недолгую жизнь. Это была девушка из соседнего села. Первая красавица. Многие к ней сватались. Но она выбрала моего сына – самого смелого, самого достойного! Истинная женщина, она сказала, что выйдет за того, кто первым принесет ей эдельвейсы с самой опасной вершины. Ты же и сам знаешь, что именно по твоей прихоти, этот романтический цветок растет только в самых труднодоступных местах. И мой мальчик смог добыть его! Так же, как когда-то смог добыть свою первую форель. Только сейчас от хрупкого цветка зависело его счастье, а не детская гордость. Он лез на вершину скалы точно одержимый. Все село смотрело, как он и еще пара смельчаков, едва не срываясь, стремятся к победе. Отступить значило не только потерять возлюбленную, это значило позор для мужчины. Но только мой сын дошел до вершины. Не испугался и не вернулся с полпути, как один из соперников, не сорвал случайные цветы в безопасной расщелине, как другой. И когда он осыпал свою избранницу «серебряными звездами», девушка плакала. А мой сын был счастлив. Отчего ты позволил, чтобы его счастье закончилось так быстро? Невестка не пережила того, что ее муж, мой сын, никогда больше не переступит порог их общего дома…

Мой мальчик… Как часто я вспоминаю его. Как скучаю. Знающие люди говорят, что только обращение к тебе поможет восстановить душу, заполнить бездонную пропасть отчаяния чувствами. Но я никогда прежде не была близка к тебе. Что виной тому? Быть может то, что в моей крови течет не только кровь мусульман? Хотя, разве сейчас это важно? Я решила написать это письмо, потому что хочу постучать в свою дверь. Заглянуть в себя. Найти веру в тебя. Найти силы жить для тебя, как раньше я жила для сына. Мой русский муж говорил, что время лечит. Быть может, он был прав. Только сколько его надо, этого времени? Боюсь, что у меня столько нет. Потому что нужна бесконечность для того, чтобы мое вырванное сердце снова забилось. Но ко мне приходили боевые товарищи моего мальчика и рассказывали, что есть один путь, пройдя который, я докажу тебе свою преданность и получу взамен награду… Я вознесусь туда, где сейчас находится мой мальчик – с сады ал-Джана. Путь этот страшен, но я готова принять его. Ради моего мальчика. Храни нас, Аллах!»

***

Обезображенное выстрелами тело пожилой женщины лежало в пыли. Равнодушные люди в форме федеральной армии ходили мимо, разговаривали. Трещали рации, выли сирены. Сполохи огней спецмашин неуместными разноцветными пятнами раскашивали черное одеяние мертвой. И только один молоденький солдат стоял на коленях около ее тела. В руке у него был зажат исписанный листок. Он только что его прочел. Темные глаза юноши были сухи. Кулак свободной руки судорожно сжат.

-Мама… – шептал он. – Мама, зачем ты поверила в мою смерть? Мама!!! Ты же не видела меня мертвым! Зачем поверила этим шакалам? Сволочи! Мама, отчего ты решила, что став «смертницей», ты соединишься со мной? Почему ты решила, что я на их стороне? И теперь ничего нельзя поправить, ничего!!!! Мама! Что за чудовища поселились в твоей душе? Аллах не может требовать, чтобы ему служили, убивая безвинных людей…