Начало века Гардарики XXXII

* * *

 

«…Над продолговатой, раздвоенной в форме сердечка, чашей Южного (самого полноводного в связке Глубоких озер) стояло поздневесеннее мягкое утро, покрытое стремительно разбегающимся от лучей щедрого солнца туманом. Прохладно, как и полагается тому в западном пределе Северной Пущи – прохладно как от широт расположения придела, как от постоянных ветров с ближайшего Белого океана, не встречающих на пути своем горных препятствий, так и от озерных бризов, гуляющих туда-сюда в разные времена Солнышка…

К противоположному, северному берегу крупного озера мягко, по-хозяйски спускались пологие, засиненные дымкой, лбы сопочек, между которыми наблюдалась расщелина, по которой узкая протока соединяла Южное озеро с меньшим по величине, но абсолютно непредсказуемым и неизведанным Средним, напоминавшем при взгляде сверху «яблочко» тренировочной мишени в Школах Пущанского Воинства. Там, в прозрачных, несказанно глубоких водах Среднего, рождались таинственные волны, гонимые не ветрами, а некими подводными силами от неизвестного источника, о котором ничего не могли поведать даже Старейшины – настолько недавно обозначилось это явление, настолько неясна и скрыта была от глаз пущан природа сих таинственных волн…

Недавно… Такое ощущение, что они начались ровнехонько с того дня, когда в Пущу вернулся на своем «транспорте» Светозар с молодой женой и сестренкою. Именно с той поры, когда все в Северной Пуще начало стремительно куда-то двигаться и меняться, с эпохи «молодильных» (смешное слово) яблок, принесенных теми отчаянными ребятами.

Кто-то, не очень, верно, умный, говорил, что днище Среднего озера имеет бездонный тонкий желоб вертикально вглубь, и желоб тот, проходя через центр земли, прямиком выходит в фонтан стольного града дальней Армандиады, родины светозаровой супруги Милены, и что путь этот активизировался при возникновении данного союза – царевны заморского государства и «Белого Витязя» Северной Пущи, как окрестили Светозара на Большой Земле во время его странствий.

Вроде как «связующая нить» мироздания между двумя столь различными землями, сродненными страстью молодых людей друг к другу.

 

Ярополк сидел на высоком косогоре над озером возле костровища, сваянного им же в другие похожие утра. Он в последнее время любил сюда приходить именно с рассветным всходом Солнышка, без труда высвободившись от влажных, густых объятий младой жены-дролечки Любавы, поскольку нахождение тут наедине с собой и озерами приносило то самое свербение в голове, что создавало движуху и во всем теле и где-то в столь непознанной его глубине, заныр куда шел в точке солнечного сплетения… НЕПОЗНАННОЙ – «варвар, что ж вы хотите». И несло его сюда чувство, не особо привечаемое Воинством и Старейшинами, а именно зависть. Хоть и хорошая, хоть и жизнесоздающая, но все же ЗАВИСТЬ. И даже РЕВНОСТЬ. К…

Чему можно завидовать восемнадцатилетнему витязю, светловолосому богатырю с огромными дланями и широкими плечами. Чему завидовать, если тело движется легко и весело хоть в бражных потешных поединках, хоть на охоте, хоть в походах и медвежьих игрищах, а эти могучие длани уж с детства-щенячьей юности ласкают ту, что возжелал еще в тринадцать детских, и сам добился, и доказал Старейшинам, что они с Любавой, и только ОНИ достойны того, чтоб сдвинуть сложившийся седыми веками Обычай Пущи о браке между молодыми не ранее семнадцатилетнегно возраста. В пятнадцать лет Ярополк поставил избу, отошел от деда с бабкою, завел хозяйство – четырнадцатилетняя красава-Любавушка обсадила свежеепахнущее древами лесными жилище кустами и деревцами, поставила обереги и внесла молитвами Дух Пущи в супружескую обитель малолетних «нахалов». Девчонка так же перешагнула свой возраст как в физическом развитии тела, так и в чем-то ином, плохо определяемом словами – вопреки всем сложившимся нравам Пущи ей было «не ло гулек», не до посиделок у Эльвиры-княжны (тоже смешное слово)… Вернее, конечно, еще как до посиделок, еще как до радостной «бузы» с девками и парнями, до полетов на яблоках… Токмо вот желала и алкала она одного Ярополка, как заговоренная. И токмо ждала, что парниша отстроит избу, чтоб поселиться там мужней женою и быть там прозрачной живицей, дарующей свет и свежесть бытия… И возбуждали, и наполняли они токмо друг друга, с детства щенячьего.

 

Зависть гнала Ярополка к озеру по несколько раз в седмицу, зависть к «знати»… Какой такой ЗНАТИ – от слова этого явно попахивало «большой землей», что удручало особенно.

 

Как же много поменялось тут с тех пор, когда Светозар с Титусом, Миленой и Бланкой буквально «с неба упали», совершив первый в истории земли «яблочный перелет» из самой Армандиады – пущанам и страна таковая неведома была. Оказывается, за океанскими далями, далеко за чудовищной и, что греха таить, враждебной к Пуще Большой Землей с ее затхлыми муравейниками городов и посрамленной природой, существовала волшебная закрытая страна, в равной степени, как и Пуща, независимая от мира и жившая своей самобытной жизнью. Только вот не леса, но горы остроконечные покрывали тело ее, и, в отличии от Северной Пущи, представлялась Армандиада не широкой, но ГЛУБОКОЙ. Странное ощущение – как будто безграничная тайга севера создавала бескрайность души пущан вширь до необъятных пределов, армандцы же ценили каждый метр своей горной, подвижной земли, и их души разрастались более ввысь – к звездам – и вглубь. В недра духа и разума.

И сам мир, бывший далеким и непостижимым, вдруг обернулся… ОТКРЫТЫМ и доступным! И земли, и народы – оказались на расстоянии вытянутой руки благодаря чудо-яблокам, что собирался Светозар добыть для якобы возжелавших их Эльвиры – загадочной странницы из южных земель, своевольно пришедшей в Пущу от нерушимых законов своей державы, где была она… очень даже знатной девушкой. Выбрала заповедную дурь Северной Пущи, скитания и непостоянство, дающее творческую свободу складывать слова в стихию, то есть нести сновидения души – поэзию – во внешний мир.

Возжелакл Светозар покорить странницу, пошел за ее яблоками, да нашел там Милену, что и дала ему те самые яблочки чудные. А Елочке-то – как просила себя звать на пущанский манер Эльвира – и не нужны были эти чудо-плоды, шутковала лихая девка, глумилась над парнями лесными. И Светозар не нужен, и яблоки не нужны – одна лишь вечная дорога и приключения на ней. Только стихи и музыка, да вина терпкие-настоенные, да страсти горячие-безграничные. Такие вот девушки приходят с юга. Равно как и дочь отца Светозара, Бланка, встреченная им в… О! Вот тебе и дело по душе, Ярополк! Давно уже Любавка подзуживает, нашептывает в ложе супружеском об этой миссии. Чего ж ты ждешь-кручинишься-то?

Бланка – Белянка по-нашему… Именно так и хотели отец с матерью наречь Любаву, да родилась та темненькой. А то быть бы им, девкам, тезками.

 

Как будто в такт мыслям Ярополка издалека донесся топот копыт конских и звонкие девичьи голоса. Кони – тоже привнесенная привычка «знати» - принесенная Елочкой из степных эемель, где эти животные дикие и прирученные скачут милям наперекор, не встречая препятствия на бесконечных горизонтах. Три лошади, три девчухи – как всегда, они тоже тут частые гостьи в раннее утро – Бланка, Милена и Елочка, собственными персонами. «ЗНАТЬ!»

Девушки, резвясь голосами и подначивая друг друга, спешились, резво высвободились от стесняющих тела одежд и без остановки, с радостным визгом занырнули с нависшей скалы в ровное водяное блюдце. Там было их костровище, их место для «девишников» на Глубоких озерах. Все они были «оттуда», из Светозаровых краев, куда и шли караванами со всех приделов Северной Пущи люди – просто узнать, увидеть, послушать, познакомиться, подружиться – их, этих упавших с неба путешественников, ЗНАЛА вся Пуща. Отсюда – думал Ярополк – и пошло когда то в земном языке слово «ЗНАТЬ», поменявшее свое значение после претерпения человечеством множества недобрых эпох и времен. Знают – значит, «знать».

Они были такие разные, так непохожие друг на друга, эти ребятки, но настолько притягательные и интересные, открытые, душевные…. Недаром, у них там всегда кучковался всевозможный народец, и Старейшины нахваливали «Светозаров придел». О БОЖЕ! Вот до чего уже дошло!!! СТАРЕЙШИНЫ!!!... «СВЕТОЗАРОВ ПРИДЕЛ!!!» Это при том, что Северная Пуща издревле делилась лишь на приделы, названные только по сторонам света, но уж никак не по именам жителей. А тут – вот к чему приводят путешествия по миру. К добру ли??

- Гой, Витязь, на когой-то ты там так внимательно пялишься? – прервал его мысли ласковый голос Любавы, украшенный издевательской «ревнивенкой». Вот она и сама, тоже на лошадке, приблизилась к мужу, легко спрыгнула, погладила животному мордочку, благодаря за скорость и ветер. Затем приветливо махнула ладошкой повернувшимся к ним из воды девицам.

- Что, нравятся, А??? – продолжала «допекать Любава мужа, - М-да! Реально, есть на что полюбоваться, Ну-ну… Послушай, Ярик, ты, что-то я вижу, частенько грустишь в одиночку. Меня бы позвал хоть раз, страшно обожаю грустить!...

Глаза ее смеялись, тело играло под легкой тканевой накидкой. Сейчас, задержится взгляд Ярика на Любаве, и слетит ткань с нее, как от взгляда – на самом деле, от игривого танца плечиков, незаметно-воздушного.

Боже! Как же она великолепна, дроля его суженная! Уж какие там Бланки-Милены-Елочки!! Хорошие, конечно, славные. Приятно завернуть в избу, вытянуть ножки у очага, послушать трогательный стих Эльвиры под лютню, подыграть ей на свирельке… Все замечательно, но кто из них способен дать такое ощущение Родины, как его Любава? Ведь все они – чужеземки, что ни говори. Хоть под обаянием Светозара и воплотились в северянок, фей лесных. Настоящая же фея – вот она, перед ним, с ним, с Ярополком. Кому до нее – нет таких на планете!

Невысокого роста, фигуристая, гладенькая. Темные завитушки окаймляют чувственный овал лица, глаза карие, яркие. Курносенькая немного – но это ей так к лицу… Вся какая-то мягкая, трепетная, чувственная. Во взгляде – лукавая игра, кокетство, теплое «снисхождение». Да, ну и пусть. Женщине всегда есть куда «снизойти» до мужчины – издревле ясно, что это существо более высокое в мировом понимании, недаром творить новую жизнь Боги доверили именно им, а не мужчинам. И всего-то шестнадцать, а уже такая… ТАКАЯ!!! Всем хороша Любава, всем совершенна. И только он один знает, какое ловкое это тело, несмотря на крупные, рельефные формы его. И только одному мужчине – Ярополку – доступнои ведомо, на что способна Любава в близости телесной. Удивительная девушка! И бескрайняя, безграничная во всех проявлениях, равно как и вся Родина их – великолепная, необъятная Северная Пуща, «варварская держава»… тьфу, сколько ж дураков на большой земле живыми ходят…»

 

Сергей устало вздохнул и отложил рукопись. В пространство общения сразу же ворвался жадный треск костра возле избушки уральского кордона – как будто обиженно напоминая о себе, мол, что ж вы, что ж, заслушались человека, а про меня, что всех вас греет и объединяет, забыли. Порыв ветра также напомнил троим о шири и свободе окружающего мира, как возвращая их из того, фэнтезийного, на прямой Приполярный Урал, на одинокий кордон ТУТ, в реальной Гиперборее…

- Ну ты, Серый, си-лен! – восхитился Стас, как встряхиваясь от забытья, - ну ты пишешь! Я такого еще не читал!

Беркин слегка покраснел, в очередной раз жалея, что поддался-таки на неприкрытую провокацию Миланы и «расчехлил» свою рукопись, недописанную и неотредактированную, об оформлении которой в книгу он даже и думать не осмеливался. Так, баловство одно. Нет же, долгие проникновенные разговоры с данной барышней «случайно» проговорили его, что, мол, неожиданно стал писать, как будто пронесся поток с гор и заставил его отобразить-таки на бумаге таинственный мир, до боли напоминающий нечто славянское.

Сама виновница этого его поступка подняла глаза и… как всегда, лыбилась со всей присущей ей кошмарной бестактностью

- М-да-а! Править тебе, парниша, немеренно… Но, честно, кудрявый твой текст, кудрявый. Ты ж поэт, Серег! – «вроде бы не издевается» - с облегчением прочувствовал Беркин, «Блин! Какой же я, все-таки, закомплексованный! Да что мне за дело до ее восприятия, вот Стас – и тот важнее…» - Сергей, это реально – поэзия! Сродни рок-н-роллу! Ты молодчина! Откуда это принесло?

- Оттуда! – махнул он рукой в стороны сокрытых мглою гор, - откуда ж еще… Тебе ж ясно должно быть…

- Бли-ин! Я как на Родине побывала! На какой-то ТОЙ Родине, что терзает меня музыкой день за днем. Неужто ТОГДА было все так, как у тебя, ТАМ?!

Егерь задумчиво закурил, поворошил огонь прутиком, затем ни с того ни сего поведал:

- Знаете, тут человек один проходил… Бывают такие странники – с непонятными целями идущие по земле. Долго мы с ним сидели у огня моего, выпили, помнится, литровку самогона… Тоже Сергей его звали. Так вот, он мне и порассказал, как сыну своему сказку на ночь рек, на даче «В одном домике в прекрасном лесном краю жили себе Кирилл и Титус…». А дальше – понеслось жуткое фэнтези, он даже накатал девяноста страниц – вот оставил мне… Я прочитал, так что это – лишь продолжение.

- Ух ты! – опять вскрикнул с чувством Стас, - мне мамуля тоже порой так вот сочиняет!... И бабушка. А что за странное имя такое – Титус?

Пса так звали… Я тоже об этом спросил, потом ржал до умопомрачения. Титус – бабушкин мопс, ну, тещи того Сергея… Как прочитал, как представил себе эту «гоблинскую морду», этот крючок хвоста в той самой Северной Пуще, блин, - Беркин прервался на невольный смех, - Во как рождаются фэнтези-то! Наверное, как и стихи о «Незнакомке». Как узнаешь о прототипе образа, ха!!

- Ну и что? – возразил Стас, - это он тут – мопс, а кем он был ТАМ? Может, тот писатель узрел нутро души этой собачки… Ведь и сын его – тоже не витязь лесных земель. Сколько ему лет-то было, тому Кириллу? А писатель дал им…

- …добро на определенный мир – вклинилась в разговор девушка, - хорошее творчество дает программу, намерение, то есть движущую по жизни силу как автору, так и прообразам героев. Так что эти детские сказки… Знаешь, я как-то успела разочароваться ва фэнтези…

- Ну вот, я ж говорил, что не…

- Ех-пах! Какой же ты дурень, Серега!! – резко и грубо перебила Лана, - Ты, б…, как ждешь, что тебя опустят, «задушат». Уж бесишь прямо… Я с тобой щас материться начну!

Милана уперлась прямым взором в Беркина, взволнованно дыша. На нее накатило то самое привычное нервно-возбужденное приятное состояние, откуда рождалась музыка и прочее. Приобняла прижавшегося к ней Стаса, продолжила

- Потом озарилась, изучив пространство вариантов, что, собственно, миры-то эти и не вымышленные! Можно, конечно, и глупостей слить из башки, лишь бы читали и бабки платили, а можно и натурально «прогуляться» в соседний нереализованный сектор того пространства, и даже реализовать его. Так что… А, это, кстати, ты много написал-то?

Да не, на начале еще. Я вдруг решил, что вполне могу и даже должен это делать… МНЕ КАК ОБЪЯСНИЛИ, что надо успеть до какого-то момента и того Сергея поднять на поверхность, и самому что-то создать след за ним. А то короток век, понимаешь…

- Как короток век? – подал реплику пацан, - у кого короток век? Вот, видел я, Пушкин родился в… не помню… каком-то последнем году столетия…а! Семьсот девяноста девятом, а ведь и сейчас он с нами! Только и говорят – Пушкин-Пушкин… И будут говорить еще, и читать.

- А вот если б Пушкин НЕ УСПЕЛ? – вопросил Сергей, - ну, там, поленился бы или постеснялся…

- Браво, браво, философ! – издевательски зааплодировала Милана, - ах, как мы умны-то, заслушаться можно! Вот только стесняемся, как… Не, парни, баба-матершинница – это отврат, - девушка засмеялась самой себе. – Сереж! – продолжила серьезно, - давай реанимируем стиль фэнтези. И хорош себя хоронить. Я ж… чую, тебе еще ходить и ходить по земле, и много что иже с ним. Давай-ка, встряхиваемся! Уй, хоть без нее иди, прямо, - внезапно нетерпеливо засокрушалась, - Серег, перемахнешь нас через хребет?

- Тебя – на руках перенесу! – вполне откровенно заметил Беркин

- А я помогу! – включился Стас, - это моя лучшая подруга! Но… мамочке тоже хотса, дождемся уж!

- Пар-ни! Такие дела зре-ют! – возбужденно дышала Ланка, - Ух! Дайте вас расцелую. Господи, как хорошо-то!! Давно так не путешествовала. И текст твой, Серег… Я ж оттуда, с той Северной Пущи прямо. Ты как глаза мне раскрыл…

- Да не я, я ж токма продолжил. Черт, даже не знаю, что с тем Сергеем. Во дурак, даже не удосужился разговорить его, кто такой и какими порывами несет на Урал. – он снова прикурил, задумчиво пожирая глазами Милану, - а это и впрямь твоя земля… Да… Да, именно так. Только сейчас понял. И звалась бы ты там…

- Любава, что ль? Что-то общее ты явно выдал…

- Да не. Я б тебя нарек Аленой.

Лана вздрогнула, как будто прогремел выстрел или подземный толчок взбудоражил землю. Каким-то страшным взором широко распахнутых глазищ она глядела на егеря.

- Ни-фи-га-се! – восторгнулся мальчишка, - а откуда ты знаешь???

- Да что??? Что «знаешь»-то? – слегка испугался Серега,

- Да ведь она, Милана наша, и есть – Алена! Так ее когда-то звали!

- Ух, мать… - потупился Беркин, - а, слышь, это ж ТВОЕ имя! Ты имя, что ль, меняла?? Зачем, о Господи! Имя – это ж гораздо больше, чем набор букв…

Чудеса! Станислав с изумлением глядел на свою «лучшую подругу» - первый раз он наблюдал ее какой-то подавленной, удрученной, испуганной даже. Вот тебе и на!

- Знаешь, Серый, - тихо, с хрипотцой в голосе, произнесла девушка, как будто за что-то оправдываясь - это сложно очень… Я все же осталась ею, Лёной той. Просто случился момент, когда имя, имечко слабило… Ну, вернее, как, сама потопишь Имя свое, а потом оно же, вернее, созданное фэнтези самой тебя, и начинает тянуть за собой, в ту яму, куда ты ж его и загнала… Тогда и родилась Милана Бьянко. Как… Как … не знаю, с чем сравнить… Но она славная, эта Бьянка, знаешь, как любимая подруга мне, что ли…

- Ты – АЛЕНКА! Боже, как тебе идет! – с несказанной теплотой и любовью проговорил егерь, ты – ЛЁНА моя!... – последнее он уже слабо притупил непослушную речь, смутился, заволновался, как старшеклассник.

«Сережка, милый, только нет, не надо, гне надо влюбляться, глупый, не то, не то, по-другому тебе надо, другая – твоя» - запричитала внутри себя, жестоко откровенно и искренне Милана. Она опять услышала зов издалека, с которым, знала, не совладать. Ни в какую не совладать. Жесткий мужской призыв ТОГО, КОМУ НУЖНА ОНА прямо сейчас, и тело зарезонировало в отклике на свирепую ласку из далекого пространства, и захотелось отвязаться с поводка всяких условностей и провалиться глубоко с головой в раскаленную плазму дикой чувственности… До боли, крика, исступления. «Да кто ж ты, изверг!!!» - вопросила дева, «Пошто нет тебя рядом! Вот сейчас я…..»

В ответ донеслось невнятный тремор пространства, так и не давший ей имени «изверга». Только что дух стопроцентного, несусветно прекрасного МУЖЧИНЫ, после которого, это уж понятно, прекратятся всяческие похождения и беспутства девчоночьи, окончательный, бессомненный ВЫБОР, отдача, толстое, матерое косище на вытянутых в преклонении руках… ВСЕ!

«Сережка, все будет хорошо!... Похулиганим малек, не убудет!» - уже более игриво подумала Ланка и придвинулась подвижным телом к теплому, жаждущему неги, растерянному егерю.

«Лесные… Пожары… Пылающий лес…»