I

 

Не знаю, поздно ли мы засиделись у Сережи - зимой рано темнеет. Было

тепло: снег таял. На углу у Гастронома, под желтым фонарем,

ошивалась компания несовершеннолетних пьянтосов - тянули из горла

какую-то дрянь. Человек здравомыслящий не стал бы испытывать

судьбу, вот я и пошел вглубь района.

 

Фонарик, как у звонко смеющихся вдалеке мальчишек, был мне не

нужен, я провел всю свою сознательную жизнь в длинном ряду L-

образных хрущоб по Волгоградской, каждый бугорок знал на ощупь. Да

и идти-то недалеко, окна Сергея хорошо видны из моих. А дом обогнуть

- минутное дело! Ну, пятиминутное - не срезать же по заснеженному

двору...

 

Голые, хотя и густые кусты палисадников не могли скрыть фигуру такого

размера. Я понятия не имел, откуда она взялась. Тяжелый топот раздался

за спиной и заставил оглянуться примерно у второго подъезда. А оглянувшись,

я мгновенно принял единственно верное решение: дать дёру.

Черный расплывчатый контур был огромен, вдвое выше меня, и широк

неимоверно. Хриплый баритон сквозь одышку свирепо пыхтел: “Стой,

сволочь!”

 

Я никогда не был хорошим бегуном, а последние два-три года не то что

бы совсем не бегал, но жрал не в меру, и меня изрядно разнесло. Плохо,

конечно, быть склонным к полноте, но не в этом дело: ноги стали

ватными, сердце забилось в истерике, кровь застучала в ушах. Думаю,

что и глаза из орбит вылезли, но не стану врать, не видел.

 

Тем временем чудовище приближалось. Следовало немедленно

привести план в исполнение. То есть, пошевеливаться. Я не нашел

ничего лучшего, как бежать напрямую, по рыхлому мокрому снегу.

 

Эх, лыжи бы! На лыжах я навострился лет с пяти. Я тогда не

выговаривал букву “л”, меня водили к логопеду. И я выпрашивал у отца

“рыжи”. А он: “Скажешь правильно - куплю!”. Сказал!

 

Однако ноги в мягких креплениях разъезжались, и удовольствия от

новеньких “Телехан” было кот наплакал. Помогла соседка-одногодок.

Переросток, она была выше меня на целую голову, и куда тяжелее. И

гигантскими шагами ходила за мной с единственной целью: наступить

на задник моей лыжи и полюбоваться очередным падением. Убегая от

нее, я научился кататься. Убегая...

 

Ноги вязли в снегу, подснежная вода заливала ботинки. Я несколько раз

упал, один раз - в лужу. Правый ботинок остался в последнем сугробе.

 

Плевать! Забегаю в подъезд. Теперь на четвертый этаж. Господи,

помоги оторваться! У меня ведь и ключей- то нет… Скачу через две

ступеньки - короткие ноги через три не позволяют. Вконец задыхаясь,

изо всех сил выдавливаю кнопку звонка…

- Мама! За мной Баба- Яга гонится!

 

- Что ты, деточка, успокойся, господи, да на тебе лица нет! Кто тебя

так, мальчишки? Ты мокрый весь!

Громовые удары в дверь. Мама не из пугливых - росла в детском доме.

Прихватив из ванной валёк, открывает дверь. Я не вижу, что там

происходит: корчусь от страха за стеной. Слышу только запальчивые

голоса, затем более спокойные, и тут же решаю, что сошел с ума: не

понимаю ни слова! Наконец, дверь хлопает, и мама возвращается в дом.

С моим ботинком в руке. Казалось, она выменяла его на валёк.

 

- Этой пожилой женщине, объясняет мама, мальчишки светили фонарем

в окна каждый вечер. И выкрикивали оскорбления. А сегодня она

решила поймать кого- нибудь из хулиганов, но по ошибке бросилась за

тобой.

Ничего себе, “пожилой женщине”!

Мне восемь лет…

 

Назавтра:

- Мам, ты знаешь, а Наташка вчера видела, как я от этой старухи

убегал. Она сказала, что не перенесла бы, случись с ней такое. И ты

знаешь (я перешел на шепот), еще она сказала, что люди говорят, что

бабка эта- …еврейка! Думаешь, врут?

 

Родители как- то странно переглянулись.

- Гм, - почему- то замявшись, но с веселыми искорками в глазах, сказал

отец, нужно было тебе раньше объяснить, да вот как-то не случилось…

Видишь ли, Леня, ты тоже еврей...

 

Если бы не искорки, я бы сейчас не писал рассказ. Я бы умер от разрыва

сердца. В тот самый момент. Моя чувствительная совесть не вынесла бы

гнёта ответственности за, пусть и непреднамеренную, принадлежность

к чему- то, о чем нужно говорить шёпотом. Как, к примеру, о том,

откуда берутся дети. Но искорки оставляли надежду: папа иронизирует.

Может быть, я сам виноват. Может, с родителями о евреях говорить

вообще не следовало. Может, это не принято. Это всё нервы. После

вчерашней истории. А то кто бы стал дома непристойности повторять?

 

- …и Алик с первого этажа, и Шики, и Тамара, и тёти… Помнишь Раису

Израилевну, твою любимую воспитательницу? И она.

Господи, безутешно думал я. Какой кошмар! А с виду - люди как люди.

Просто всемирный заговор какой-то!

 

Кассилевский Оська озадачился кошкой. Я, засыпая, бормотал: Карл

Маркс! Ленин - на четверть… Энгельс и вовсе не был... Счастливый!

 

II

 

Утро. Молодой женский голос.

- Правильно, киргизы, казахи… Ну, активней, какие еще народы живут в

нашей стране? Чья это рука? Демиховский Леня!

- Евреи!

 

НЕМАЯ СЦЕНА.