Я сидела на набережной, слушала эту историю и удивлялась: оказывается, наш город – это подарок любимой женщине. Правда ли все описанное в рассказе, вымысел, фантазия? Это могло быть именно так, могло быть по-другому, а могло и вовсе не быть. Надеюсь, что, прочитав эту историю, вы, мои читатели, захотите, чтобы это было именно так и никак иначе!

***

Тебе пятьдесят два года. И здоровье уже не то, и бессонница по ночам мучает, а по утрам, иногда, совсем не хочется надевать костюм и галстук завязывать. Но ты, по инерции, поскрипываешь, но стараешься держаться в колее. А как же, годы тренировки. Так было при жене покойной, так и будет до конца. Да и привычнее так-то. Тебя все знают, ты со всеми знаком. Идешь в воскресенье по улице в церковь, здороваешься, улыбаешься, киваешь.

А в церкви твоя скамья пустая.

Еще полгода назад, ты здесь с женой сидел. Семь лет назад дочка младшая еще дома жила, а еще раньше все дети были с вами, все трое вот здесь сидели. Дочка в воскресном платье, сыновья в костюмчиках. В доме был порядок, раз и навсегда заведенный, не ему его ломать. Ему теперь доживать, пятьдесят два года, вдовец. Жизнь прожита, и неплохо прожита, детям он оставит хорошее наследство. Старший, Ричард, уже управляет делами в отеле возле ипподрома. Дочь замужем. Ну, сколько он еще проскрипит? Год, три, пять…

Вот сестра двоюродная советует отдохнуть, развеяться. Видно, и вправду выглядит он плохо, может быть и соберется поехать. Хотя, куда ехать из Эльстона? Лучше места для отдыха не придумать! Он, когда еще в Мельбурне жил, приезжал в Эльстон несколько лет подряд с женой и детьми. Останавливались всегда у Мейера в Мэйн-Бич Отеле (Main Beach Hotel). Жене там не нравилось, номера без ванны, в ресторане в меню мало блюд. Но выбора особого не было, приходилось Аде мириться. Ей и общество не очень-то нравилось, - много солдат увечных. Некоторые с семьями приезжали, успели уже детей завести, да и то, лет десять уж прошло, как война кончилась. В первый год войны стали сюда раненых привозить. На северном берегу Нерэнга монастырь был и дом инвалидов. Много их, солдат бывших, постоянно сейчас там живут, а некоторые приезжают на сезон. А калек, что сами ходить не могут, тем более по песку, монашки на колясках на пляж вывозят. Жена еще обсуждала с подругами, что нужно, мол, пляж специальный для инвалидов войны огородить. Монашки из монастыря в Давенпорте (Davenport), деревне рыбацкой, что на другой стороне реки, палатку на колесиках большущую привозили и прямо в океан ее загоняли – для купаний морских. Сначала больным помогали, а потом и сами купались в той палатке.

Там в Давенпорте и волн-то нет, лагуна океанская. Спит, полуостров длинный и узкий в океан выдается, ограждает от волн. Ну, это как кому нравится. Он каждый день в океане подолгу плавает. Любит он воду, стихию морскую, в молодости Английский канал переплывал.

Ему вот все в Эльстоне приглянулось. Океан, пляжи до горизонта, песок, закат – глаз не оторвать. И тихо там, и людей не много. Мост через речку Нерэнг (Nerang) из соседнего городка Сауспорт (Southport) тогда уже начинали строить. А дорогу железную провели в Сауспорт из Бризбана и из Ипсвича (Ipswich). Долго он тогда не раздумывал: купил участок у моря и сразу начал строить отель. Подгадал, конечно, открыть к окончанию постройки моста. Теперь автомобили могли переехать через речку и ехать до самой Бэрли (Burleigh) – небольшой деревни на берегу, где недавно была построена еще одна гостиница.

А он отель построил по тем временам большой, двухэтажный, шестнадцать номеров. И почти весь год все комнаты заняты. Может, построить еще один отель? В газете писали, скоро будет распродажа участков, нужно поглядеть, прицениться. В маленьком Эльстоне все душу успокаивает: солнце, чайки, золотые пляжи, бриз прохладный с океана в любую жару дует. И люди нарядные веселые, раз отдыхать приехали. А все равно, в конце дня надо возвращаться в пустой дом…

***

Тебе уже тридцать три. Жизнь не сложилась, но думать об этом не хочется. А как все счастливо начиналось! Четырнадцать лет назад обручилась с сыном соседа-фермера. Знали друг друга с детства, в школу вместе ходили, как сейчас помнит горячую пыль под ногами, мягкую-мягкую. А потом призвали его, - так и не успели они пожениться. Одиннадцать лет уже как нет жениха, убили во Франции. Родители его умерли, теперь младший брат хозяйствует. Она с ним виделась на прошлое Рождество, когда домой приезжала. Замуж ее звал, говорил, что, мол, всегда она ему нравилась, что брата не вернешь, а земля у реки, что за ней отец отдавал, поможет им хозяйство наладить. Нет, отказала она ему. За все годы ни разу не попался парень, которого можно было бы с женихом ее погибшим рядом поставить. Уж лучше одной жить, чем с таким мужем мелочным да придирчивым.

Десять лет уже она в Бризбанском госпитале работает. После войны, как парни стали возвращаться, понадобились опытные сиделки, медсестры. Вот тогда ее на курсы послали в Сидней, целый год учили. Потом в Бризбане предложили работу, а через три года старшей сестрой назначили. Так и работает до сих пор. А счастья нет, да и, наверное, уже не будет.

Соседка по сестринскому общежитию замуж выходит. Перед свадьбой пригласила ее поехать в Эльстон на выходные. Там рядом, в Сауспорте, у монахинь сейчас ее брат живет. Привезли его с войны безногого и легкие газом порченные. Вот и ездит он каждый год на два-три месяца к океану: купается и часами на берегу сидит, воздухом морским дышит. Встретил он их в Сауспорте на станции. Познакомились. Ходит на протезах с палочкой, привык уже. Черноволосый, лицо смуглое от солнца. Он разговорами их занимал пока по мосту в Эльстон ехали. Кашлял только все время, видно, говорить много нельзя ему.

В компании она самой старшей оказалась, остальные все моложе тридцати. Днем по парку гуляли, смотрели на зверей в клетках, попозже, когда жара спала, на пляж вышли. Кто помоложе и посмелее купались, она не решилась. Вечером в ресторане собрались, танцевали, музыку слушали. Уже совсем поздно, вышла она посидеть на веранде. Долго глядела на волны, на огромную луну над горизонтом. Выйти, может, замуж за подружкиного брата увечного? Человек, вроде, неплохой. Как бы тяжело не было, а все, может быть, ребенка, Б-г ей пошлет. И в сорок лет рожают! У них в госпитале после войны таких случаев несколько было.

* * *

Джим заметил ее в первый же день. Шумная компания веселилась на пляже у самой воды, а она сидела на раскладном стуле и с улыбкой на них поглядывала из-под полузакрытых век. Туфли и чулки сняла она, ноги в песке, видно, по воде ходила. Джиму захотелось с ног ее песок отряхнуть. Лицо ее было в тени шляпы соломенной, низко, почти до глаз надвинутой, и играли по лицу ее солнечные блики.

Вечером сидела она в друзьями в ресторане. Что-то они праздновали, тосты говорили, кричали «Ура!». Начались танцы и Джим пригласил ее танцевать. Вот уж в танце с ним редко кто мог сравниться! От природы танцевал он отлично. Да и в форме себя держал всегда, гимнастикой ежедневной тело поддерживал. Жил на самом берегу, каждое утро подолгу плавал далеко в океан. Любил он море!

И представилось вдруг Джиму, что идет он по песку навстречу восходу, а рядом эта девушка с полотенцем на плече. «Что это со мной?!» - он даже растерялся. – Первый раз в жизни голову потерял!» Танцевал с ней, и как будто плыли они по волнам, тело ее невесомое, послушное, повторяло за ним каждое движение. После танцев присели они у стойки, он ей лимонада заказал. Представился по всей форме: «Джеймс Кэвилл, для друзей – Джим, хозяин этого отеля. Родился на севере Сиднея, долго жил в Мельбурне, потом в Тувонге, потом в Бризбане отель купил. Здесь в Эльстоне уже почти шесть лет». Она руку ему подала: «Очень приятно! – говорит. – А я – Элси Ронфельдт, медсестра. Я здесь с друзьями, послезавтра домой уезжаем». И опять заиграл пианист и опять закружились пары. Джим танцевал с Элси, кружил ее в вальсе, и, казалось, конца этому вальсу не будет.

Он наблюдал за ней весь вечер. Вышел за ней на веранду. Она сидела в плетеном кресле, смотрела на воду. Штормило. Брызги долетали до веранды, но она не уходила, только ежилась от холодных капель. С воды тянуло прохладой, и Джим подошел ближе, предложил набросить ей на плечи свой пиджак. После ужина всей компании хотелось пройтись по берегу. Джим пошел с ними, поддерживая под руку Элси в накинутом на плечи его пиджаке. Они шли позади шумной смеющейся компании ее подружек и тихонько разговаривали. Говорили об океане, о новом американском стиле в музыке, о пляже в Эльстоне, без конца и края, протянувшемся до самой Кулангатты (Coolangatta). Потом говорили о комнатах в отеле, о том, что даже сейчас, не в сезон, комнат свободных нет, приходится селиться по двое-трое в одной комнате. И про новый мост говорили, и что из Бризбана в Эльстон теперь можно доехать быстро, не то что раньше. Джим Элси о семье расспрашивал, откуда она, как ферма их называется, о том, почему она живет в городе, почему работает. Потом еще сидели они в саду на скамейке. Подружки ее уже десятый сон видели, а Элси с Джимом все еще не могли расстаться. Наконец, уже после полуночи, Элси взбежала по лестнице отеля. На верхней площадке остановилась, прижала руки к груди, и быстро прошептала благодарность Святой Деве. Поняла, что не ее судьба подружкин брат. Может быть, встретит она еще достойного мужчину. Или уже встретила?

Элси не спалось. Вертелась на кровати всю ночь, засыпала и снова просыпалась, все Джим перед глазами стоял. Интересно с ним, легко, надежно. На рассвете опять проснулась, села на кровати. Подружки даже не пошевелились, когда Элси кровать застилала. Налила воды в таз, умылась, причесалась, взяла шляпу и без чулок (авось никто не заметит!) вышла на веранду. Солнце уже вставало, блестело на воде красным золотом. Шторм утих, волны тихонько шуршали, накатывались на берег. Несколько пар бродили по кромке воды, искали красивые ракушки. Элси долго следила за одиноким пловцом. Голова его далеко в океане то исчезала в волнах, то опять появлялась. Наконец, видно утомившись, храбрец поплыл к берегу. Пошатываясь, выбрался на песок, поднял полотенце, вытер лицо, и застыл, согреваясь под лучами солнца. Элси бездумно любовалась мужской силой, телом, позолоченным солнцем. Мужчина помахал ей рукой, и она, смутившись, отпрянула от перил вглубь веранды. И только тогда поняла, что купальщик – это Джим.

Встретились они в ресторане за завтраком. Джим велел принести пирожных для всей компании. Пили кофе, ели кремовые трубочки. Потом все гуляли по пляжу до самого обеда, до самого конца Спита дошли. Полуостров этот узкий далеко в океан вытянулся. Стоишь на скале над водой, чайки прямо перед глазами летают, и кажется, будто летишь над волнами. У Элси даже голова закружилась. Джим ее под руку вниз увел, и, пока вся компания на Спите веселилась, занимал ее историями всякими. О себе рассказал, что вдовец, что отели у него, и вообще, он человек в гостиничном бизнесе не последний. О сыновьях рассказал, что все устроены, живут отдельно, о дочке, что замужем уже который год. А он, вот, один. И думал, мол, что ему уже только доживать осталось.

«А вы, Элси, просто жизнь в меня вдохнули!» - говорил.

Вечером опять танцевали. Джим велел принести цветы для всех девушек, потом бутылку виски дорогого к столу заказал. Настроение у всех было праздничное, и смеялись вовсю. А Джим рассказывал, что мечтает свой отель перестроить. Чтобы с ванной в каждом номере, с большим рестораном, с кабаре и американским джазом. Приглашал всех приезжать через пару лет, все, мол, будет готово. Кружил Элси в вальсе, потом на веранду с ней вышел, в кресло ее посадил, сходил за шалью. А потом присел на диванчик напротив. Долго смотрели они на закат над водой, вдыхая терпкий соленый бриз.

«Увидеть такой закат – только для этого стоит сюда приехать! - нарушила молчание Элси. - Я, может быть, еще когда-нибудь вернусь сюда».

«Элси, какая же вы милая! – улыбался Джим. – А хотели бы вы здесь остаться навсегда, на всю жизнь?»

Элси только вздохнула. Ну, как объяснить Джиму этому, что ей нужно работать, себя содержать, еще иногда и семье помочь.

«А я не шучу, - продолжал Джим. – После смерти Ады у меня не было никакого желания работать, что-то предпринимать, менять. Я встретил вас два дня назад, и уже готов мир перестроить. Станьте моей женой, дайте мне цель, новую жизнь!»

Ничего Элси не смогла ответить в тот вечер. «Да, я на двадцать лет старше вас, - настаивал Джим. – Да, мы мало знаем друг друга. Но ведь бывает, что люди живут вместе всю жизнь и так же мало знают друг о друге, как и в день свадьбы. Я все сделаю, чтобы вы были счастливы. Поверь мне! Соглашайся!»

Наутро, после еще одной бессонной ночи, Элси разрешила Джиму говорить с ее отцом.

Родители приехали навестить ее в Бризбане в следующее воскресенье. Джим уже побывал на ферме, говорил с ее родными, сделал формальное предложение. «Эл, родная, - говорил отец, - он еще не старик, энергичный, сильный. Ну, и богатый, тоже не последнее дело. Что плохого, что разрешает себе в пятьдесят лет взять в жены девушку?»

«Да нет, папа, - улыбалась Элси, - я боялась, что ты откажешь ему. Пришлось бы нам тогда без твоего согласия венчаться!»

«Только попробуй! – смеялся отец. – Хотя, в такого как твой Джим трудно не влюбиться. Вон, даже мать от него глаз не могла оторвать!»

«Перестань, Дон! – рассердилась мать. – Ты сам про Джима день и ночь наговориться не можешь!»

«А что, - парировал отец, - не каждый может купить в Эльстоне двадцать пять акров земли, да еще прямо напротив Мэйн-Бич отеля за восемьдесят фунтов, а потом разделить на участки продать половину за сорок тысяч!»

Но разве этим привлек Элси Джим?

***

Они поженились через месяц в церкви святого Стефана в Сиднее. Джим настоял, чтобы приехали все родные Элси.

Вечером в спальне, помогая жене расстегнуть нитку жемчуга, его свадебный подарок, он говорил: «Знаешь, Элси, часто, когда берут в жены девушку много моложе, то ее осыпают драгоценностями. Я могу купить тебе самые красивые камни. Но подумай, где ты будешь их носить. Мы едем в Эльстон. Будем жить на берегу океана, каждый день купаться и гулять по берегу. Мы сможем каждый день видеть закат. Я не буду дарить тебе бриллианты. Я подарю тебе целый город!»

Через год Джим, сияющий и возбужденный, вбежал в зал ресторана и своим громовым голосом объявил, что в честь рождения сына он угощает всех присутствующих шампанским. А еще через два года Джим устроил в том же ресторане отеля Сэрферс Парадайз банкет для членов Клуба Спасателей и Эльстонской Ассоциации Прогресса. Не скрывая своего торжества, Джим, обнимая Элси за талию, неустанно поднимал бокалы за новый город: Эльстон официально был переименован в Сэрферс Парадайз (Surfers Paradise) – Рай для Серфинга, либо Райская Гладь.

Они прожили еще три безмятежных года. На рассвете Элси водила маленького сына по кромке воды, стараясь не терять из виду Джима, уплывавшего далеко в океан. Вечером они вместе сидели на веранде, любуясь необыкновенным пламенем океанского заката.

В начале тридцать шестого года, душным летним вечером в отеле начался пожар. Джим громовым голосом раздавал указания, пересчитывал постояльцев, ругался как сапожник, призывая неповоротливых пожарных к действию – все тщетно. Элси, бледная, рыдала, стоя в окружении перепуганных женщин, и, прижав руки к груди, следила за Джимом.

«Мы потеряли его! - провозгласил он, когда пламя еще продолжало полыхать. – Следите, чтобы огонь не перекинулся на соседнее строение!» Отель сгорел дотла.

Грязный, с лицом покрытым сажей, пахнувший пожаром, Джим подошел к Элси когда все уже было кончено. «Ну, детка, - заорал он на всю площадь, - ты испугалась, что твой Джим упал духом? Скажи мне честно, ты ведь этого испугалась, а?»

Элси только и смогла кивнуть.

«Я приглашаю наших уважаемых клиентов на отдых в следующем году! – объявил Джим во всеуслышание. – Неделю за счет заведения для тех, чей отпуск омрачен этим несчастьем! Обещаю кабаре и самую лучшую музыку в Квинсленде!»

Он грязными руками привлек к себе Элси и, размазывая сажу по ее лицу, вытер ей слезы.

«Я построю шикарный отель с номером для новобрачных с видом на океан. И мы будем первые, кто проведет там ночь, правда, детка?» - добавил он под хохот и шутки толпы.

«Будь благословен могучий несгибаемый австралийский дух!» - провозгласил, стоявший здесь же Мейер, владелец Мэйн-Бич Отеля, вытирая платком гарь с лица.

Джим действительно построил новый отель – кирпичный и с башенкой, где и размещался обещанный номер для новобрачных. Очередь на этот номер в день открытия уже была длиной в шесть месяцев. И Джим с гордостью рассказывал, что записалось несколько человек из Сиднея, и одна молодая семья из Мельбурна. При отеле были и ресторан, и кабаре, и самая лучшая музыка. «Я всегда выполняю свои обещания!» - голос Джима перекрывал оркестр. Бокалы звенели, шампанское лилось рекой. Наверное, в тот счастливый вечер Элси поняла, что связала свою жизнь с великим человеком.

Двадцать два года прожила Элси с Джимом. Она научила его умерять свой темперамент и не употреблять «крепких выражений» в присутствии дам. По настоянию Элси, он помирился с членами Клуба Спасателей, с которыми, крича на всю улицу, обещал «никогда не плавать в одном океане и не дышать одним воздухом!» Джим даже привык к восхищению, которым окружали Элси и постояльцы отеля и жители Сэрферса Парадайза и перестал ревновать ее к каждому мужчине моложе восьмидесяти лет. Джим многому научился, много создал, многого достиг. И всегда говорил, что всеми своими достижениями он обязан своей Элси.

***

Я сижу в кафе на Кэвилл Молл, улице, которую в 1945 году назвали именем Джима за его заслуги в основании города. Столики под яркими зонтиками заняли почти весь тротуар. С моего места виден плакат «Сэрферс – это Рай». Сейчас время ленча и мест свободных нет. Подошла пожилая пара, попросили разрешения присесть рядом. Представились Джимом и Мелиндой, и сразу завязался разговор. Узнав, что я не туристка, а местная, стали расспрашивать о семье, детях и домашних животных. Мы ели жареную картошку и салат, приправленные соленым океанским бризом. Потом долго пили кофе и слушали рассказ Джима о простом владельце отеля и основателе города.

«В пятьдесят втором году Джима не стало. Когда стали разбирать его бумаги, то, будто бы, нашли «Свидетельство о Крещении», согласно которому ему должно было минуть не семьдесят четыре, а все девяносто. Ну, кто знает, может быть, это правда, потому что он очень хотел жениться на Элси, а она бы не пошла за семидесятилетнего. А может быть, – это еще одна легенда, их вокруг имени Кэвилла много!» – рассказывал Джим.

«Подожди, дай я расскажу! – перебила Мелинда. – На кладбище есть могила Джеймса Кэвилла. Но, люди говорят, что она пуста. Джим каждый день до самой смерти уплывал по утрам далеко в океан. Говорят, что пятого марта пятьдесят второго года он уплыл в океан и не вернулся. Бедняжку Элси несколько дней не могли увести с берега. Их сыну было только двадцать, и Элси заняла пост президента компании на одиннадцать месяцев. А когда Джеймсу младшему исполнился двадцать один год, он стал управлять компанией сам».

Мы распрощались на набережной, Мелинда еще долго махала мне рукой. Джим обнимал ее за плечи, опираясь на трость.

***

На набережной стоит скульптура из темного металла. Маленький, худощавый, непримечательной внешности человек, смотрит в сторону океана. На плитках под его ногами написано «Джим Кэвилл».