Тетя Оля умерла в кругу своей непутевой семьи. Дочь с внучкой на кухне отмечали день получки, как водится, выпили винца. Повздорили. Тетя Оля слышала их визгливые резкие голоса, заглушавшие бормотание телевизора. С кухни несло подгоревшей гречневой кашей. А ей так хотелось блинов со сметаной. Но дочери с внучкой в тот вечер явно было не до блинов. Тетя Оля лежала на своем матрасике у балкона. Диван и кровать она уступила "птенчикам" -дочери и внучке, - когда те неожиданно свалились в однокомнатную квартиру тети Оли, как обломки кораблекрушения. Тетя Оля "птенчиков" приняла, и с тех пор спала на полу. "Птенчики" не возражали. Когда тетя Оля слегла, никому не пришло в голову уложить ее на кровать. Бока болели, и каждая косточка ныла. Как-то непривычно ныла, и воздуха не хватало. Балкон бы открыть, но подняться тетя Оля не могла, она уже несколько дней не вставала. И слабость, и ноющие косточки, и то, что ей вдруг как-то перестало хватать воздуха, словно забили в глотку ваты - не вздохнуть, не выдохнуть - все сошлось одно к одному сегодня. - Помру, наверное, - как-то отстраненно, словно о посторонней, подумала тетя Оля, - ночью и помру. Жаль, блинков напоследок поесть не доведется. Блинков бы, со сметанкой... Когда "птенчики" вышли из прокуренной кухни посмотреть, как там бабаня, тетя Оля уже не дышала. Но рассказать я хотела не о ее смерти. Я до сих пор не могу представить ее мертвой. Она всегда была слишком живой. Жизнь в ней бурлила и переливалась через край. Всегда. И никогда нельзя было предугадать, окажется этот всплеск подвигом или подлостью. Да,да. Создатель намешал в ней и светлого, и не очень. Иногда она делала гадости, но с очаровательной улыбкой, шутя и посмеиваясь, и поэтому на нее невозможно было сердиться. Она обладала хорошим чувством юмора, была неподражаемой рассказчицей. И что особенно ценно: она так искренне высмеивала себя, что обижаться потом на ее шутки в свой адрес, иногда довольно злые шутки, было уже глупо. Но, пожалуй, самым привлекательным в тете Оле был ее неунывающий характер. Как бы ни била ее жизнь, она всегда улыбалась и шутила. Удивительное качество. В тот год, когда я приехала в Воронеж учиться, тетя Оля была еще цветущей пятидесятилетней женщиной. Невысокого роста, она не отличалась гармоничным сложением. Все выпуклости, свойственные женскому телу, у тети Оли сосредоточились впереди. И здесь, впереди, всего было много: пышного бюста, округлого живота, а вот спина подкачала. Словно кто-то нарочно стесал, убрал все, что привлекает мужские взоры именно в этой части тела. Ровно и плоско было там, где у других женщин волнующие формы. Чтобы сохранять равновесие, тетя Оля ходила, слегка откинувшись назад, и могучие полушария грудей задорно торчали, как бы предваряя ее появление. Пышные волосы - вот уж действительно, настоящее украшение - она красила яркими красками, и они у нее отсвечивали то медью, то спелой вишней, то огненно-рыжим. Она сооружала на голове затейливую укладку.Растерев помаду по щекам, всегда интересовалась:" Ну, как, румяна играют?" Про гелевые губы никто тогда слыхом не слыхивал. И тетя Оля устраняла природный недостаток кардинально просто: рисовала помадой губы той толщины, какая ей нравилась. Как сейчас вижу: я возвращаюсь с занятий, тетя Оля сидит на кухне в голубых панталонах и белом атласном лифчике. Домашними халатами она себя не обременяла. В уголке губ неизменная сигаретка, в руках - потрепанная колода карт. Гадала тетя Оля виртуозно. Как и материлась. Но как-то не обидно материлась. Не вульгарно. Бывают такие феномены. Окна нашего дома выходили через узкую улицу на окна соседнего дома, который воронежцы ласково называт "утюжком". На верхних этажах "утюжка" были квартиры, а на втором и третьем располагались какие-то конторы. Сквозь огромные офисные окна было видно, как сотрудники слоняются по кабинетам, пьют кофе, травят анекдоты. Иногда у них случались корпоративы. В одном кабинете торопливо напивались, а в другом гасили свет и уединялись. Что там творилось во мраке, остается только гадать. Вся конторская жизнь соседей протекала на моих глазах. Многих я уже знала в лицо и даже придумала им клички. Наша с тетей Олей жизнь тоже была, как на ладошке. Такие излишества интерьера, как плотные шторы, тетя Оля игнорировала. Ее любимая фраза: Кому не нравится, пусть не смотрит". Поэтому зимой и летом она горделиво дефилировала по квартире в панталонах ( менялся только цвет), нисколько не заботясь, что ее неглиже кто-то может видеть. Как-то в одном из журналов "Кругозор", где наряду со страничками бумажными, были странички- пластинки, ярко-голубого цвета - я нашла итальянскую песню "Volare" в исполнении итальянских цыган. Рабочий день близился к концу, и наши соседи-конторщики уже предвкушали скорый уход домой. И тут я обнаруживаю заводных итальянских цыган. Кто знает эту песню, согласится - слушать ее спокойно невозможно. Ноги сами пускаются в пляс. Тетя Оля, отложив карты, выплыла из кухни в своих коронных панталонах. А я уже прыгаю. Надо было знать тетю Олю. Она немедленно заскакала вместе со мной. Это была абсолютная импровизация, нечто среднее между твистом, шейком, и камланием чукотских шаманов.Впрочем, куда там шаманам! По степени воздействия на аудиторию, тетя Оля побила всех. Голубые панталоны и задорный бюст тети Оли начисто сорвали рабочий процесс у соседей. Вся контора прилипла к окнам, гадая, удержатся панталоны на месте или нет. По-моему, они даже заключали пари . "Gipsy Kings" отыграли свою песню раз пять, пока мы с тетей не сошли с дистанции. И пошли на балкон перекурить. Контора ликовала. Нам аплодировали и показывали большой палец. Я хохотала, тетя Оля играла бровями и улыбалась. А потом нажарила блинов со сметаной, и мы пировали до глубокой ночи, гадали, рассказывали смешные случаи и анекдоты. Год назад дети купили мне билет на концерт артистов итальянской эстрады. Когда на сцену вышли постаревшие "Gipsy Kings" и с той же энергией и драйвом спели "Volare ", зал просто взвыл от восторга. Люди танцевали в проходах, перед сценой, приплясывали на местах. А я слушала их потрясающее пение и вспоминала, как мы зажигали с тетей Олей. Не так уж много бывает в жизни таких моментов чистой незамутненной радости. Видимо, тот экзотический танец и наш блинный пир оказались таким ярким сгустком первобытного счастья, что не забылись, не потерялись во времени. Спасибо тете Оле! Пусть за эту радость жизни простится ей многое там, куда отлетела ее веселая неунывающая душа. Продолжение следует... |