Я, знаете ли, родился в таком небольшом городке. «Где колокольные тени заламывают руки», как выразился один поэт. Нет, не Рубцов, хотя, вроде, в его стиле. В этом городке было великое множество церквей, а на масленицу сжигали чучело зимы. Такой вот дуализм. Если бы жители городка знали это слово, то они именно бы так и сказали. Сказали бы примерно между второй и третьей стопкой, или седьмой и восьмой. Закусив груздями в сметане. То есть типичной закуской для тех мест. Или подцепив ложкой отварную картофелину, залитую сладкой топленой брусникой. Тоже типичной закуской. Что еще сказать об этом городке? Весной все ждали ледоход, припоминая, какие были ледоходы в прошлом. А когда ледоход начинался, все выходили и смотрели. Опять же вспоминая ледоходы. А когда ледоход заканчивался, то старожилы говорили, что «не те нынче ледоходы пошли». И все ждали новой весны, когда будет «тот ледоход». Что вам еще рассказать? Белье полоскали в реке. Даже зимой. В прорубях. Я тоже это делал. Натягивал вязаные перчатки, а поверх резиновые перчатки и полоскал. Вечерами казалось, что в проруби плавает месяц и звезды. И когда я полоскал простыни или трусы в воде, то казалось, что месяц и звезды исчезают в ткани. Но пока я складывал в белье на снег и доставал из корзины другое, месяц и звезды снова были в проруби. А еще в городке была центральная большая баня в бывшей церкви. А когда церковь обветшала, то построили новую баню, но она быстро развалилась. Но никто об этом не жалел, хотя приходилось ходить в бани на окраинах. В той, церковной бане, была уютно и благостно. А в новой неуютно и не благостно. А раз неуютно и не благостно, то какая разница, где мыться.

Питались в нашей семье скромно – картошка с огорода, все та же топленая сладкая брусника, грузди, иной раз мясо или курица, если его удалось достать. Я о старых временах веду речь. Тогда не все можно было купить в магазинах. Как-то лет в 17. Да. Пожалуй, лет в 17, я пошел в гости к однокласснице. На День рождения. Она была несколько не из моего круга общения. На столе были обычные кушанья. Картошка, брусника. Вам смешно. Мне тоже. Но вот в центре стола находилась такая стеклянная чаша, наполненная непонятной смесью. Когда мы сели за стол, то я попробовал это кушанье, и мне оно очень понравилось. Оказалось, что оно называется салат «Оливье». Я решил, что потом, когда стану взрослым, то изготовлю такой салат. Вы спросите, почему я не попросил родителей, сделать его? Все просто. Они были люди консервативные. Картошка, брусника, грузди. Вам смешно. Мне тоже. Все свое. Не покупное. Они этим гордились. Я этого не понимал. Их давно нет. А я есть. И горжусь ими.

В следующий раз я попробовал салат «Оливье» через несколько лет, когда переехал в другой город учиться. Я познакомился с девушкой, и она пригласила меня в гости. На столе была отварная картошка. Правда, брусники и груздей не было. А еще там был салат. Тот самый. И он мне снова понравился. Правда, чуть меньше, чем в первый раз. Может быть, потому что, в комнате не витал запах брусники и груздей, подумал я тогда. Я ел салат и думал, что мы с этой девушкой будем всегда вместе и всегда будем есть этот салат. Но мы расстались.

В следующий раз салат попался мне на глаза, когда я познакомился с другой девушкой. Он был вкусный, но… Что-то было не то. Еще больше, чем в во второй раз. И я задумался, почему. И я понимал, что дело, может быть, не в груздях и не бруснике. А с этой девушкой мы поженились. И с каждым годом салат все меньше и меньше приводит меня в восторг. Сейчас я его почти не им. А вот ребенок ест и считает, что нет ничего вкуснее на свете. И готов съесть сто тарелок.

Недавно я видел на рынке топленую бруснику. И в первый момент подумал, что неплохо бы ее купить. А потом раздумал. Дело ведь не в ней. Сейчас я это знаю точно. Месяц и звезды впитались в ткань жизни. И больше нечего складывать. И больше нечего доставать. В проруби пусто.