Неподалеку от железнодорожного вокзала во дворе старого дома под ивой, как и в стародавние времена, из холщового мешочка доставали деревянные бочонки и неожиданно громким голосом кричали.

При этом одиннадцать называли "палочками", девяносто - "дедушкой", шестьдесят девять - "туда-сюда", семерку - "кочергой", а две семерки - "тещей". Игроки бегали глазами по своим картам, потом кто-нибудь объявлял: "Квартира нижняя, не интересная".

Хотя известно, что у нас две квартиры интересные. Да и игра в подкидного дурака больше отвечает запросам трудящихся. Но в этом дворе могли даже кого-нибудь послать, и не просто так, а за газетой в ближайший киоск, чтобы потом погружаться в мировые события с озабоченностью за судьбы мира. А все потому, что двор был объединен странным и даже мистическим образом непрекращающимся делом благоустройства. Они, жители, считали, что поскольку государство состоит из дворов, то, улучшая жизнь своего собственного двора, они тем самым улучшают жизнь мира.

И была в этом доме дворницкая, нижняя квартирка, разделенная фанерными перегородками. Высокие потолка и толстые стены очень странно сочетались с этими перегородками еще и потому, что соединялись они провисшей электрической проводкой. Как наше прошлое с будущим.

Вы имеете законное право спросить, откуда я все это знаю. И я вам честно отвечу, что эту квартиру придумал. И поселил в нее разных людей, в которых расскажу в дальнейшем по мере необходимости.

А необходимость эта вот в чем: уже давно зрела в светлых умах жителей этого двора мысль, что кардинально улучшить свою жизнь они могут лишь в случае установки шлагбаума в свой двор и введения визового режима. И нужен был лишь толчок, чтобы они во всеуслышание заявили об отделении от остального города и о провозглашении двора самостоятельной республикой.

И такой случай явился в лице на первый взгляд случайного человека, который зашел в этот двор со своей новой знакомой посмотреть ее картины.

Но вначале по ступеням лестницы загрохотало пустое ведро в духе музыки Шенберга. Ведро выскочило из темноты и покатило к ногам интеллигентной пожилой дамы Натальи Николаевны.

Ну вот, например, как она общалась незадолго со своей напарницей по метле и соседкой по кухне. Старуха Степаниха кричит ей:

- Пришла я тебе в гости, а зачем? Новость достала.

- И я должна спросить, как он стирает?

- А еще антилегентка, может, эта новость пачкает.

- Тогда надо говорить, что узнала новость.

- Сколько мы с тобой дворниками трудимся, а мозгов ты от меня не набралась. А вот наша соседка скупулянтка... Она скупляет все. И сегодня решила скупить газовую плиту с четырьмя конфортками... Это значит, они конфорт делают...

И вот ту возникла дочь Натальи Николаевны. В обрамлении дверного проема. Точно законченное произведение под названием "Ни хрена себе!". С каждым ее шагом будто росло напряжение в сети, и света становилось больше. То есть становилась видимой и обвисшая проводка, и паутина на ней.

- Влюбилась, - прокомментировала Н. Н.

Это значило, что она ведет следом за собой очередного мужика.

Это был пожилой господин, выступающий величаво не только из-за боязни поскользнуться. Но при виде Н. Н. он сделал шаг к сливному бачку, дернул за ручку, отчего вода полилась безостановочной струей. Цепляясь за осклизлую трубу, гость закачался на шатком сооружении, грохнулся и застонал. Наконец-то видимая причина для этого стона.

Пока господин пытался изобразить из себя водопроводчика, то есть художника своего дела, его визави Н. Н. плавными и почти ритуальными движениями вымешивала в миске тесто. И затыкала всем рот куском теста на пробу, требуя ответа про соль и сахар. Наконец, сделала первый шаг на пути прощения своего давнего знакомого. Просто этот шаг пришелся на его щеку.

У Степанихи от семечек мастит начался, то есть у нее на языке грудь выросла, но она все равно его высунула:

- А я все знаю про китайскую национальную кухню, но для меня лучше всех польская - из пяти предметов. Шкаф-свечка...

- Китайская кухня опасна не только для желудка, сколько для самосознания, - это у господина выскакивало непроизвольно, как у некоторых по матушке, - восточная экспансия начинается с лягушачьих лапок, а закончится узкими глазами наших детей. У нас достаточно зерновых, поедание которых должно стимулировать развитие сельхозпроизводства. А поедание тараканов, которых у нас, как мы видим, тоже достаточно, может нанести урон нашей экономике, в которой несколько лет намечаются положительные процессы. Человек есть то, что он ест. Если в скиландис начнут пихать лягушачьи лапки под соусом восточной эстетики, то как это отразится на национальном характере? И хотя мы негожем запретить человеку не есть, но уже запретили есть...

- Во саду ли, в огороде поймали китайца. Положили на пенек, отрубили яйца, - понятно, это опять Степаниха.

А гость тоже подпел:

- Только такое восточное блюдо я и признаю. В общем, ясно, такого человека можно только пожалеть.

- Да идите вы..," - послала интеллигентка.

- Куда, куда вы меня посылаете?

- По адресу.

- По какому адресу? Места жительства?

- По вашему - жительства. И работы.

Степаниха подошла к печке, вспомнила про новость принесенную и, убедившись, что новость подтвердилась, вздохнула:

- Эх, девка, доведет тебя язык до этого самого.

- До Киева или Колымы?

- На Колыму теперича ездют, которые колымят. А мы и здесь на одних бутылках разбогатеем.

- Странный ты человек, право...

- Право-лево, а все равно криво. Ты вон мне медаль навесила, а раньше человек в трактире подносы таскал. Деда мой. А внучек, мабуть, отбирает.

Гостя не замечали, а потому он удалился. Как актер со сцены.

И дочка пусть за ним идет.

Степапиха повела мизансцену:

- А вот ты признайся, он тоже графин?

Н. Н. Вынула из-за рукава платочек - переживает.

- Ну вот ты прошлая графиня, а он тоже графин?

- Мне тяжело...

- Чижило. Да разве я на тебя мешок навалила? Настроения спортила - но я научу тебя себя вести. Ты закричи: "О горе мне, несчастной, сгубил мою жизнь, зараза". А раз кричишь, значит, правда. Правда? Или "Вечерние новости"?

Минут через тридцать пришелец появился снова. Но на эдот раз он пришел в гости к Н. Н. По всему было видно: в одной руке букет алых роз, в другой - шампанское и коробка конфет. Хотел узнать, где это Н. Н. научилась так посылать. Ведь всего каких-нибудь двадцать лет назад

- Почти тридцать лет, - поправила его Н. Н.

Она убирала руки за спину, будто собиралась простить. И так ей это тяжело давалось, что заняла рук переборкой старых вещей, среди которых и обнаружилась шкатулка. А среди прочего там было и письмо Ветхое и пожелтевшее. Потому что все это было давно и неправда.

Известно, что холст требует верного цвета, который бы гармонизировал его с другими. И можно долг пробовать то одну, то другую краску в поисках верного варианта. А тут гость просто решил быть полезным. 1 если сантехнику ему не дали починить, так он реши. хорошо отозваться о картинах.

Он говорил о компоновке, в упрощенности которой он видит обобщенность и даже монументальность, о' умении передать характер через жест. Он вырисовывал один предмет на фоне другого, чтобы третий темнел на фоне второго. В прозрачных полутонах с помощи лессировок и пастозной лепки. Наконец, о разных пространствах и временах на одном полотне, соединены;

лишь желанием выразить мысль. Ведь должна же был какая-то мысль?

- Ну да, - согласилась Н. Н.,

- это у топ украдено, а это тоже плагиат.

- В искусстве это называется творческим освоением прошлого. Плох тот художник, у которого нечего украсть.

Так он сказал и зачем-то поймал руку Н. Н. Да. А еще поцеловал. Невпопад, но искренне. Он не любил живопись с линейной перспективой, потому что на самом деле большое могло бы быть маленьким, и наоборот.

Н. Н., конечно же, руку отдернула, потому как руки хоть и мытые (как-никак тесто месила), но не ухоженные, дворницкие. За цветы схватилась, вдохнула их аромат, что напомнил ей прошлое, да и ударила ими гостя по лицу. Ударила, но опомнилась, швырнула букет на пол. Развела руками:

- Зачем вы меня не остановите?

Пришелец молча опустился коленями на пол и начал собирать. Одну розу за другой. И все на коленях. Будто не мог подняться из-за протеза. Пока Н. Н. не протянула ему руку. Она, как художник, знала, что цвет становится тоном, когда появляется полутень.

Вот так мне на нескольких страницах пришлось мотивировать чувством вины дальнейший поступок гражданина США Бирмана Дэвида (Давида Григорьича), переводчика и консультанта по культуре американского десанта под названием "делегация".

Они рассказывали друг другу о прожитой жизни, что нас не касается. Время от времени Н. Н. восклицала, что он себя забыл. Показывала ему сохранившиеся в альбоме рисунки. Нашла она и фрак, который тут же попросила примерить. И почему-то догадаться, кому он мог принадлежать. А потом завела патефон и повела за собой на вальс, пока совсем не закружилась. О сколько нужно сил, чтобы быть слабой и беззащитной женщиной

Может, я что-то и соврал, но лишь для выражения правды.

Теперь отойдем немного, глянем чужим взглядом на маяки тональности - светлое и темное. Максимальная интенсивность тона требует плотного слоя краски. Но при этом немного придержим в попытке сохранить на холсте естественную цветовую гармонию природы, когда цвета уравновешивают друг друга, или рождают необходимый диссонанс, чтобы от него был снова переход другого цветового аккорда. Вот так можно сплевывать слова, точно шелуху от семечек.

Вы заметили, я все время обхожу пикантные моменты: каким образом познакомилась дочь Н. Н. с американцем. Успели ли они переспать, и не является ли она на самом деле его дочерью. Но зато я скажу, что художник должен признаться в своих чувствах. Да. Да-да, войдите. А если никто не стучит - войдите в мое положение.

возле самой железной дороги было что-то вроде свалки. Народ со всей округи сваливал туда мусор. И может, это соседство настраивало на борьбу за чистоту и порядок.

Именно на этой свалке должны были снимать эпизоды фильма то ли о свалках мира, то ли о мире на свалках. В общем, это должна была быть мировая история. И заведовал этими движущимися картинами никто иной, как наш знакомый Дэвид Бирман.

На этой помойке обреталось множество интересных людей, но для начала представим экстрасенса Евгендо Бочарованди по кличке "Жопа". Индийские йоги зерно в горсти могут прорастить, а наш экстрасенс то ли семечко твердое взял, то ли кислот желудочной не хватило - в общем, в туалете пробившийся росток и нащупал. Жизнь сделала ревизию и объявила умственную недостачу в размере прожиточного минимума. А потом и вовсе повернулась кверху донышком, да и выплеснулась на помойку. И не то чтобы он отравился газом в результате закономерных помоечных процессов с последующим выделением. Но иногда он совершал поступки, понятные, должно быть, только самому Господу. Вроде как вели его под руки, а он спрашивал:

"Что же я, ребята, вам такого сделал?"

Он не заглядывал в будущее, чтобы узнать победителя на конкурсе красоты или призовую лошадь, - не обессудь, запрещено. Но он мог искать и находил пропавших людей. Злые языки утверждали, что Евгендо посредничал не с Богом, а с бандитами, которые этих самых людей и закапывали.

А в день нашей встречи он сидел в будке из картонных коробок с надписью: "На ближайшие две недели приема нет". И тут он услышал, а затем увидел не астральную проекцию, а совершенно реальный мусоровоз. Но не обшарпанный и вонючий мусоровоз городского АТП. Это был блестящий оптимистическим оранжевым цветом мусоровоз из заграничного фильма. И вместо мусора он начал вываливать апельсины съедобного сорта.

На дворе была осень, время сбора урожая и подписей за своего кандидата. В справедливые президенты. И он возник из апельсинов, но при этом был чист и опрятен.

- Хотите иметь такой пиджак, - спросил он, давая народу пощупать материю, - дружите со мной, и у вас будет не хуже.

- Нравится, поддерживаем, - раздалось из щелей, и начали вылезать в калошах на босу ногу и в фуфайках на голое тело. И мусорокопатели не с мешками, а с транспарантами и лозунгами. Только и ждали пришествия того, кто им лучшую жизнь хотя бы пообещает, то есть расшить и благоустроить помойку.

Из мусоровоза выдвинулись телекамеры и тарелка спутниковой антенны для насыщения масс. С первого дубля. Но та они и деятели искусств, чтобы на ходу из собственной подметки любую печать сделать. И узаконить такую связь между хорошими доходами и соответствующими отходами. И крикнул Бирман: "Снимайте!" И был понят пародом, что надо пойти и снять действующую власть. "Давно пора снять!"

Поверили в слова о своей исторической роли, начали щелкать вначале зубами, а потом и затворами. Только и ждут похода по местам боевой славы. Каждому роли хочется, хотя бы и в кино. А тут еще и тачанка появилась из ближайшего табора, а на ней пулемет для съемки, заряженный, может, вовсе и не пленкой. Начали для того фильма реквизит собирать, то есть реквизировать. Пока не дошли до того самого двора.

Вначале уговаривали присоединиться, поскольку было обещано придать этой помойке статус республиканской свободной экономической зоны. Быть может, даже с прямым подчинением Европейскому совету. По помойкам. Но в том дворе жили люди, у которых разум на курорт не ездил. И не то чтобы у них денег куры не клевали (не любили они метафор), а просто жили не одним сегодняшним днем. То есть выпить могли сегодня, закуску отложить на завтра, а налоговому инспектору сказать, за что пьют - за родину. А на что - на радость себе.

И вот тут вспомнили про Евгендо. Так прямо и спросили: "Женя, куда нам двигаться дальше?" Своему все же верили, а не пришлому кандидату. Видели они этого кандидата в гробу. А в покойники - все мы кандидаты.

А тут гид один, что приблудился пару дней назад с турецкого поезда из Архангельска, но не с турками вовсе, а наоборот, с туристами, - так вот этот гид приплюснутый закричал, что хватит с нас трагсдисв. Рот Евгендо Бочарову закрывает, будто туристы те заблудились в юроде и в любой момент могут ему на помощь прийти.

Но был гам коренной помоечный житель, хотя и не коренной национальности. В свое время он так влюбился в одну девушку, что отрезал у нее что-то там на намять. Но сидел он не за это, а за лирику Лермонтова "Выхожу один я на дорогу..." Кликуха - хирург. Приготовился операцию сделать гиду. Хорошо, что тот сразу заюлил: "Я не нарочно, это он меня сам загипнотизировал..."

В полиции сразу шухер, машины с мигалками поехали. В парламенте объявили раздачу подарков на очередном заседании. А Бочаров. А тот пошел туда, где, по сю разумению, могло быть хорошо, то есть в ту самую подвальную квартиру.

Почему-то там могло быть хороню - он так чувствовал. Мы же можем предположить, что, может быть, он хотел в выдуманный мир тех самых картин, которые закрывали наглухо самые реальные окна. А может, просто хороню пахло только что произведенной па свет выпечкой.

А как восприняли этот жест лучшие представители помойки?

Да, они так и поняли: двигаться в сторону цели, чтобы ее уничтожить.

Чего добивался Бирман, мы. вроде бы, знаем, по вот до чего он достукался... Хотя разве поймешь этих бывших наших, которые теперь американцы. Думают одно, говорят другое, хогя имеют в виду третье. Но будем судить по делам. И да простит меня Господь - по результатам этих дел. Хотя и нет конца, а кому результат конечный известен?

Увидел Бирман, что йог Бочаров последовал в подвал вслед за мячиком, который ему путь указывал. Начал объяснять толпе, что ничего особенного в том убогом подвале нет. Мол, пусть проверит, убедится, а потом выйдет и всем расскажет.

А в это время двор организовался и, можно сказать, еще больше сплотился для вытеснения чужих. А Бирмана с его группой на всякий случай в гостях оставили для выяснения. Хотя заложниками их и не называли. Проходной подъезд забаррикадировали, а у ворот свою охрану поставили. Начали обсуждать план дальнейших действий.

Известное дело, что привокзальный район в любом городе наполнен бомжами, проститутками и прочим веселым людом, от которых власти не могут спасти. В подъездах распивают и мочатся. В подвалах вместе с крысами съедают все съестное. На чердаках воркуют вместе с голубями. И так же, как эти птицы мира, обсерают все подряд. Остается только одно - закрыться. Чтобы хотя бы дети могли спокойно куличи печь в дворовой песочнице. Обо всем этом уже не раз говорили, но вот на этот раз решили действовать. Поэтому, когда пришел участковый, и потребовал открыть двор для свободного прохода граждан в сторону вокзала, то его самого попросили удалиться.

Участковый вернулся вместе с нарядом, чтобы арестовать зачинщиков. Но их всех разоружили и выдали им расписку в том, что по решению комитета оружие изъято в пользу новой самостоятельной Привокзальной Республики.

Ну, а дальше все как бы решалось само собой: обращение к народам мира, создание собственной армии, демаркация границы, а также изготовление собственной валюты. Впрочем, за последние годы насмотрелись мы всего этого, знаем.

Но если бы не их заложник Дэвид Бирман, который мог донести правду до мировой общественности посредством сотового телефона и отснятых материалов, то сепаратизм не прошел бы. Он как бы стал гарантом новоиспеченной конституции. А гарантом кто является? Вот именно - президент. Тем более, что полагающаяся ему про этому случаю охрана уже была приставлена.

А теперь вспомним о его особых чувствах к Наталье Николаевне, и постараемся объяснить именно этим все его дальнейшие поступки. Он был для нее залетной птицей, которая что-то там пробудила. А если птица в окно залетела, то, по народной примете, это к несчастью.

Н. Н. и ее дочь призвали для написан?1я плакатов и транспарантов. При этом в свободное от работы время разрешили писать любимые ею цветы или зверушек, оставляя за собой право их толковать. Вот какую речь он произнес на дворовом вернисаже под ивой:

- Это лишь на первый взгляд здесь изображены овцы на крутой извилистой тропе. На самом деле в лице пастуха, наигрывающего на свирели, можно узнать известного всем лидера. А значит, на самом деле за ним идет вся нация. Лица полны гордости и уверенности в избранном пути. Поступь копыт тверда, а потому не упадут в пропасть и достигнут сочных пастбищ. И хотя тропа делает левый поворот, но поднятая правая нога как бы подчеркивает правое дело. И как бы ни грозили им обвалы и волки, они все равно отдадут вместе с шерстью всех самих себя во имя...

И т.д.

Он знал, что при необходимости видеоряд можно озвучить любым текстом, свести на микшерском пульте с нескольких каналов на одну магнитную ленту и объяснить для другой аудитории совсем по-другому.

Но и Натальи Николаевны не было этого понимания задач момента. Она достала из ридикюльчика очки, приставила их вроде лорнета и стала рассматривать г-на президента. Убедившись в том, что этот человек ей вовсе не знаком, достала визитку со словосочетанием "дворник-графиня".

- Господин фото-граф, пусть за призами гоняются скаковые лошади.

И указала на образец истинного искусства - два поясных портрета в манере восемнадцатого века. А еще извлекла на свет закопченные стекла с дамами в длинных платьях и с обнаженными плечами, борзых собак и выездных лошадей. Вот такое ее собственное дворянское собрание.

- Сейчас кругом только графоманы, но вот это - настоящий граф Алексей Константинович, который "Князь Серебрянный". Наш сосед по имению. А вот это княжна Бетси. Она меня все ревнует.

Наталья Николаевна начала выводить в свет милых ее сердцу дворян, что жили в незатейливых сценах на баночках от одного литра до трех - для сыпучих продуктов. Продукты ей напомнили про масло. Не сливочное или подсолнечное, а настоящее масло для картин. А где ею взять в осажденном дворе?

Бирман мялся, точно глина перед лепкой, качал головой в разных направлениях, разводил руками. В конце концов, сделал жизнеутверждающий жест, ударил в невидимый бубен и решился сказать свое веское слово:

"Ну да, так или иначе, но надо разобраться. Если что-либо не так, в этак, то надо сделать что-нибудь".

Он просто должен был достойно выглядеть. Это другие могут что-нибудь безответственно ляпнуть. Позволить себе роскошь переспать у дороги, утром напиться чаю из консервной банки, и айда дальше. В конце концов, он должен думать о своей республике, которой необходимо масло для пирожков.

Выступление произошло в субботу, когда народ отвязан. А на следующий день кому-то надо было похмелиться, кому просто в магазин за продуктами, а некоторые и на работу должны были пойти. И пошли. Но вот обратно не вернулись. Должно быть, им квартиру дали в другом дворе. И тогда Бочаров из этого положения нашел выход. Он располагался как раз за тонкой перегородкой кирпича в дворницкой квартире. Выход не охранялся, а значит, мог быть и входом.

Надо сказать, что Бочаров в той квартире прижился. Со старой леди он читал стихи: не потрясенья и перевороты для новой жизни обновляют путь... Степаниха принесла подушку, и он сделал так, чтобы только лег на нее желанный, а подушка тут же и зашептала: "Иди домой, иди домой". Но главное, ему нравилась Лена. Это раньше он ничего не боялся, потому как и терять вроде было нечего. Ну, упрячут, так не надо тратиться на содержание и лекарства. И стал бояться даже не за себя, а за любимую Лену и Н. Н.

Вечером телефоны перестали работать. Свет тоже отключили, а потому посреди двора жгли один большой костер. Для этого дела не жалели старой мебели, будто им и в самом деле кто-то новую обещал завезти. Старушки затянули песню: "Взвейтесь кострами синие ночи. Мы - пионеры, дети рабочих. Близится эра светлых годов..." Тут же готовили в большом котле еду - на всех. И не потому, что холодильники потекли, а газ отрезали вслед за светом - потому что вместе.

На крыше соседнего дома вдруг зазвучал духовой оркестр, начали выкрикивать лозунги в их поддержку, замахали флажками. Даже воздушный шар начали надувать. И надули. Но почему-то свалился вниз. А потом вниз полетели и духовые инструменты. А на той самой крыше установили глушилку, чтобы никакие голоса через эфир в этот дом не приходили. А свой голос через мегаваттные усилители беспрестанно разносили до дребезжания стекол: "Просим вас быть благоразумными. Снимите охраны и разблокируйте проходы для свободного проникновения. Вам ничего не будет, если вы примете наши условия".

"А у нас и так ничего не было", - отвечали хором.

И снова по бумажке. И не только потому, что на русском языке, но и чтобы лишнего не сказать. Например, про то, что воду не отключили по особой причине. Вот об этой самой причине и узнал Бочарованди, когда через сообщающиеся подвалы вылез во дворе чебуречной.

В чебуречной у него была знакомая буфетчица, кофейный аппарат которой был так испорчен, что вместо кофе из него почему-то брызгал первач. Ну, и решил взять немного - для конспирации.

О самой чебуречной говорить не буду, потому как она и теперь там стоит, а вот люди там были честные и откровенные: не скрываясь и даже на глазах посетителей из одной порции делали две, в сырники вместо яиц клею клали, масло наливали машинное, воду в харчо из крана размешивали рукой - после туалета мыли. Такие натуры не подведут в трудную минуту, догонят и перегонят, если даже с сумками в обеих руках. В общем, слово "покушение" в контексте этой системы общепита было сродни слову "кушать".

У котла с жиром суетилась знакомая: опустит туда белый лист, а вытащит золотистый. Я не говорю "золотой", потому как с другими делиться надо, а немного золотистый. Ну, Евгендо и начинает к ней хорошо относиться. Она до поры терпит его вежливость, а потом отвечает взаимностью: "Ты бы закрыл свою форточку, не то продует через уши. Не дам".

Конечно же, это про чебуреки, потому как все остальное - пожалуйста. Ну, а как жить, если предки ничего не передали по наследству, кроме язвы желудка и любви к родине, которой теперь нет. А язва осталась. Хотя, если эту язву рассмотреть с точки зрения борьбы и единства противоположностей, то следует признать появление Евгендо своевременным - болела.

О Бочарованди и говорить не надо - лучше пациента знает, что у того болит. Он сразу на кухню - лечить, конечно же. Ну, и заодно продуктов набрать. Для блокадного двора. Чтобы бедным женщинам не так тяжело было домой сумки тянуть.

И вот тут-то он узнал новость, при которой даже про масло для картин забыл. Приходили в чебуречную сантехники в штатском. Интересовались, как можно было бы запитку сделать в магистрали, что шла на тот самый двор. То есть запитать хотели через тот колодец с добавками снотворного.

Вообще-то шнюрка была веселой, несмотря на язву. Сама была язвой. Если кто-либо из посетителей давился чебуреком, она громко и заразительно смеялась - так в ней было развито чувство юмора. На всякий случай запасся жидкостью - пива под каждый палец, вобла из карманов торчит. К гаражу во дворе прислонился, о замок висячий пробку начал сдергивать. Открыл. Но не бутылку, а этот самый замок. Не потому, что у нас замки плохо делают, а пробки хорошие. В гараже стоит компрессор для закачки и бочонки с надписью: экологически чистый и т. д. Это значило, что секретная экологическая служба, пронизавшая к тому времени общество от президента до дворника, готовила экологическую операцию.

В углу двора жалась парочка: то прижмутся, то отскочат, будто на передатчике работают азбукой Морзе. "Не раскрывай меня", - тако нашепчет про покрывало таинственности. Уж сколько раз видел это, а вот теперь в новом свете - последних событий - обнажились агенты.

Евгений вылез обратно во двор, когда все его жители праздновали свободные выборы. Наши бабы, которые женщины, со своими стульями вышли на клумбу посредине двора и пытались подпевать баянисту, который специально путал слова для выражения своей индивидуальности: "Магазин мой, магазин, мой красивый магазин. Тама и закуска есть, тама и чернилка есть. На спирту настояно. Ну, а спиртик, это что? Медицина с пользой". Гнилой поклонник бормотухи смотрит на всех серьезно, потому как и в самом деле имеет отношение к медицине: его жена работает уборщицей в больнице и дома моет полы из ведра с надписью коричневой масляной краской: "третя тарапея". А может, он тоже уже начал понимать, что не выжить самостоятельной республике без "чернилки". А значит, надо просить помощи у мирового сообщества.

Результаты всенародного референдума гласили, что всего было роздано 213 бюллетеней. Из них - два больничных. За полное отделение и самостоятельность

проголосовали 74 из отремонтированного подъезда, которые, к тому же, сдавали мансарду приезжим. Большая часть высказалась за присоединение к России. Ведь рядом проходил калининградский поезд. Правда, двери на станции не открывали, а потому надеялись организовать пограничный коридор для беспрепятственной торговли горячей картошкой и солеными огурчиками. А у Степанихи с Н. Н. было особое мнение - горячими пирожками.

Были и такие, которые ратовали за присоединение к Израилю, а к Америке - в качестве штата, похожего на Аляску. Все хотели бы выехать туда, но не у всех есть возможность. Зато такая возможность есть - пригласить эту Америку сюда. А если разобраться, то Америка уже здесь. То есть американский образ жизни, хотя самой жизни еще нету.

Бирман прямо так и сказал: "Наш двор может стать столицей Европейских штатов Америки. Туристы хлынут, провоцируя покупательную способность, гостиничный бизнес и сферу услуг. Только встав под звездно-полосатый флаг, мы обеспечим в нашем дворе чистоту и порядок. Да здравствует порядочная свобода и свободный порядок".

Тут же подняли флаг из полосатого матраца со звездами от флага СССР. Должно быть, подумали об отправке скиландиса прямо из двора по фарватеру, углубленному банковским кризисом и неплатежами.

"Поддерживаем", - кричала фракция нахлебников, мечтая о новом международном аэропорте на крыше, куда каждые пять минут могли бы принимать грузы гуманитарной помощи.

Бочаров нашел в толпе Елену, и невзначай разлил переданную для нее чашку кофе. Предложил вместо кофе пиво, а когда отвел в сторону, тогда и сказал что-то вроде: "Не пей, козленочком станешь". Нечто в этом роде, а заодно, числе и падеже. То есть он промолчал.

Повторюсь: ему стало страшно. Заглянув на секунду в будущее, он увидел людей застывших по всему двору в самых неестественных позах. Это были люди, пораженные газовой атакой. Он был почти уверен, что после попытки усыпления будет то же самое в более жестком варианте. И в большинстве - со смертельным исходом. Если он сейчас вмешается в ход событий. Так должно было произойти.

И он решил ни во что не вмешиваться, а просто провести этот вечер с Леной и Натальей Николаевной. Тем более, что было пиво, которое он не привык пить в одиночку.

Зашедший на огонек Бирман от чая отказался. Ну, да Бог с ним. А может, и в самом деле его напоили в другом месте. К тому же он был не один, а с разводящими. Служба.

Елена почувствовала его настроение, а может, во всем были виноваты свечи и фонарики, как бы плывущие через двор сами по себе. Попыталась пошутить? Вот женишься на нормальной, а она вдруг художником окажется. И ее бабушке такой диагноз ставили. И справка у нее была из Союза художников. А? Как ты меня находишь? - это уже от зеркала, имея в виду созданную на своем лице миниатюру.

А что он мог ответить, если находить ему хотелось ее только среди живых. А если перейти в тот мир, на тот свет, который не стал американским, - то вдвоем. Поэтому, когда предложили ему стакан чаю, - он выпил вместе со всеми.

Оценивая все это как непристойность, Н. Н. произнесла с французским прононсом: "Скабрез, скабрез". Старорежимная дама не терпела фривольности да и просто брошенные на ветер слова. Хотя брошенные бумажки убирала. И не говорила при этом вроде Степанихи: "Бросьте бросать бумажки". Она любила все выбоины во дворе, любила треснувший бетон и бугрившиеся грибком стены своей квартиры. И отслоившуюся фанеровку шкафа. И берегла это признание для своих картин. Потому что чистый холст казался ей тем настоящим, что она проживает по своей воле.

В то утро Н. Н. встала рано, потому как вообще не ложилась. Можно сказать, что в тот день она встала

ночью. И не бухнула ведро с метлой об асфальт, как Степапиха, чтобы жильцы запомнили это исторический момент - деликатно мела. Напарница была дворником в третьем поколении, а когда ведомственный подвал приватизировала - не захотела династию прерывать. Хотя и самой Н. Н. был не чужд гегемонизм: порой она мечтала придумать такую метлу, чтобы за ее древко можно было взяться всем миром, да и вымести мусор раз и навсегда. Хотя что же тогда у нас останется? По гамбургскому счету - все грязь и мусор.

А чистота и порядок сами по себе - кому они нужны? Так думала пожилая дама, поскольку давно уже стала большим специалистом. По выброшенному мусору она могла определить, сколько дней до зарплаты, кто был в гостях, ссора в семье или период затяжного счастья. Просто добывала она чистоту и порядок, двигаясь вместе с метлой по генеральной линии, а вот если с умом да еще с мусорницами - люди спасибо скажут. Только чтобы борьба с мусором не переросла в борьбу с теми, кто этот мусор бросил. Это от ума горе бывает, а от метлы одна чистота.

Доверяли ей флаги вывешивать по дням, которые в календарике обозначены домоуправом. Другой флаг и другие праздники, которые она никак запомнить не может. А из старых на всю дворовую команду трусов нашила. Хорошая материя, вот только где-то серп прорежется, а то и молот выскочит.

Н. Н. смотрела себе под ноги, поскольку после известных событий мусора было много, но могла же среди всего этого попасться какая-нибудь важная бумага. И тут услышала шум над головой. На карниз третьего этажа вылез человек - мужчина в трусах, вроде как чудо полнолуния. Но если чудо рассекретят те, у кого все дома, а не гуляют по карнизам, то не прибавится ли мусора?

Гармонист, дежуривший у ворот, открыл глаза, проснулся и даже нетвердо встал на ноги. Он знал:

чтобы избавиться от федеральных преследователей, нужно проснуться и широко открыть глаза. Но если ему все это снится, то почему он не может превозмочь боли в животе и слабость, со всеми вытекающими последствиями?

Федералы переходили границу, чтобы провести переговоры на высшем уровне. Другие парламентарии засели на крыши и посматривали во двор через снайперский прицел. Не гавкнула ни одна собака из дворовых, потому что они тоже напились из этого же водопровода. Правда, забежала одна приблудная, заголосила с испугу, по быстро ретировалась проходными дворами. Метить свою территорию, поднимая при этом лапу.

Из-под крыши пошел дымок, вырвался язык пламени. Взорвался в подвале газ, который был отключен. А может, и в самом деле газ какой-нибудь баллонный

Из подъезда вывалился Феликс, сторонник присоединения к Польше. Друзья о нем говорили, что он одаренная во все стороны личность, а потому у него даже синяк даром не пропадет. Чуть где стукнется, сразу бежит па экспертизу снимать побои. Институт он не кончил, не забивая голову склерозом, хотя и был в одном на обследовании. Умел ради своей выгоды эту самую экспертизу на другого навесить. А тут - вслед за собакой теми же проходными дворами.

На последнем этаже под самой крышей заметался тот самый активист, что предлагал банковские активы хранить не в долларах, а в картинах лучшего художника двора. Он считал, что выход есть из любого положения, а вот теперь искал его в окне четвертого этажа. И нашел - прямо на асфальт только что выметенного дворика.

Старушка затрясла головой и зашептала молитву на слова Пастернака:

"Не сотрясенья и перевороты Для новой жизни очищают путь, А откровенья бури и щедроты Воспламененной чьей-нибудь".

 

А может, Н. Н. упала рядом со своим ведром, - вместе с метлой. Уже снизу она увидела не армейские ботинки, мелькающие перед лицом, а жестяного ангела па шпиле костела святой Терезы. О чем же он трубил на этот раз?

На стыке земли и неба возникла полоска красного звука, за ним оранжевый, и так - до фиолетового. Каждого цвета становилось все больше, пока небо не объединило все цвета в один белый цвет. Не от перемены душевного настроения пусть даже многих людей, объединившихся для самой благой цели, а сам по себе. Белый свет.

Дальнейшее меня как-то мало интересует. Впрочем, да и двора того давно нет, хотя те же дома остались. Жителей расселили под самыми благовидными предлогами. Одного из них по кличке геолог я однажды встретил в психушке. У него была шиза - там, где появляются американцы, обязательно нефть обнаруживается. Вот он и начал в своем подвале бурить скважину, пока ему не оказали в этом помощь бурильщики в белых халатах.

А дома те выкупил постепенно Дэвид Бирман. Можно было бы подумать, что из чувства, да еще ностальгического. Но говорят, что для других. Он сам был только подставкой.

Вы спросите, как он мог, будучи гражданином США и т. д. Но это уже коммерческая тайна - только за отдельную плату. Так же, как информацию о нефти. Скажу одно: для ковыряний в недрах республики нужно ее приватизировать. Разве можно приватизировать республику? Хотя раньше тоже во многое не верилось, а зря.

 

Грех заглядывать в будущее, а в прошлое не хочется. Но иногда я смотрю на пейзажик в простой деревянной рамке. Ничего особенного. Почти голое дерево теряет последние листья. Но я знаю, что зимой его запорошит снегом. А весной оно снова расцветет. А если я ему не поверю о том, что на улице идет дождь, то рискую промокнуть. Впрочем, это уж совсем не важно.