Поэзию Светланы Ширанковой я открыла для себя несколько лет назад. Первое ощущение – эмоциональный шок. Длинные, нервные, напряженные строки, часто с сильной цезурой, с пронзительными и пронзающими рифмами. И вместе с тем – внутреннее неприятие: «не моё». Резонанса не было. Нет его и сейчас, что не мешает мне возвращаться на страницу Светланы, вновь погружаться в холодную северную, подчас ледяную, глубину ее стихотворений. Да, именно ледяную… Для меня Светлана (как автор!) – снежная, но королева. Или так: Светлана – королева, но снежная.

 

В строках - странное сочетание страстности, внутреннего напряжения, порой даже душевной боли её лирической героини с изысканной вязью слов, нетривиальностью образов и сюжетов, некая аристократическая отстраненность автора. Сильное переживание умело маскируется тонкой, почти неуловимой иронией.

 

В общем, чем больше я вчитываюсь в стихотворения Светланы Ширанковой, тем более крепнет во мне то самое, первоначальное, двойственное ощущение «льда и пламени». Никогда не относила себя к фанатичным поклонникам творчества Светланы, никогда не «падала в обморок от восторга», но если меня спросить, кого из современных поэтов следует почитать, то одной из первых в списке будет Ширанкова.

 

Ее творчество, ее неповторимый авторский стиль, ее безупречный вкус в выборе тем и изобразительных средств достигли того уровня, когда, (повторю высказывание Фаины Раневской о Джоконде) «эта дама может уже сама выбирать, на кого ей производить впечатление, а на кого нет».

 

Дамская ли это поэзия? Отнюдь. Наоборот, при всей болезненности и завуалированной обнаженности чувств, характерных для поэзии женской, строки многих стихотворений Светланы наполнены истинно мужской энергетикой, смешанной с иронией и самоиронией, свойственной настоящим поэтам. Если бы автор пожелал остаться неизвестным, уверяю вас, вы ни за что не подумали бы, что прочитанные вами строки написаны женщиной.

 

Итак, цикл стихотворений «Танцы на кончике иглы».

Уже самим названием Светлана отсылает нас к средневековому вопросу, не менее острому, чем сама игла: «Сколько ангелов могут танцевать на кончике иглы, не толкая друг друга?»

 

Забегая вперед, скажу, что ангелы в этом цикле присутствуют, и в указанном месте действительно танцуют, но… о них позже.

 

В цикле объединены пять стихотворений: «Танго семи лун», «Последняя кадриль», «Скрипка. Ремикс», «Вечность по пятницам» и, собственно, «Танцы на кончике иглы». И уже по названиям можно судить об эстетических пристрастиях автора. Красиво? Несомненно! Загадочно? Отчасти. Изысканно? О, да! Несколько туманно? Почему же «несколько» - весьма и весьма туманно! А значит, нужно глубоко вдохнуть и с головой погрузиться в мир поэзии Ширанковой, манящий и одновременно пугающий.

 

Предупреждаю сразу: в цикле присутствуют обаяние смерти и острота игольных окончаний. Осторожнее, булавки могут оцарапать ваши души! Вам не страшно находиться в темной комнате, где свечи разрывают мрак и от этого обстановка становится еще более жуткой? Вы не боитесь мертвых бабочек? Тогда – ныряем! Или, может быть, летим?

 

 

 

Сегодня танцуем танго, и значит – не нужно света,

Лететь мотыльком на пламя, поверь мне, совсем некстати.

Ты чувствуешь, как внезапно кончается наше лето?

А осенью нам не выжить – тепла на двоих не хватит.

 

Ты таешь в моих ладонях. Взгляд – ниже, шаги – короче,

Заемная страсть вокала… Наш танец, как смерть, недолог.

Мы тремся своей изнанкой о черную замшу ночи,

Где мертвые махаоны снимают себя с иголок.

 

Ты режешь свои запястья гортанным нездешним словом,

Вишневую кровь ликера используя как приманку.

Десятки чешуекрылых поднимутся в воздух снова

И выпьют по капле душу, введя анестетик в ранку.

 

Седьмая луна в зените, седьмая фигура в танце.

Осталось всего два такта – изящней и легче, либе!

Но ты оседаешь на пол, а я не могу смеяться –

Холодной булавкой в сердце воткнулось твое «спасибо»…

 

Как театр начинается с… ну, вы знаете, с чего начинается театр! – так и стихотворение часто начинается с эпиграфа. Ах, как хороша взятая Светланой строка! Она приоткрывает нам вход в иное пространство, где танец – всего лишь повод для откровений.

Но сколь бы ни был хорош эпиграф, это еще не стихотворение. А вот сам поэтический текст опускает нас к вершине (или поднимает до глубины?) человеческого разума и чувства.

Можно углубиться в анализ содержательной стороны, можно погрязнуть в специальных терминах, описывая «техническую часть», я постараюсь остаться посередине.

Стиль автора – необычная пропорция между короткими, часто безличными или назывными предложениями и длинными строками, иногда прерываемыми то сильной, то слабой цезурой:

 

 

Ну, кто скажет, что это начертано рукой женщины?!

Хочу немного остановиться на этом фрагменте и показать на его примере «тайнопись» Светланы Ширанковой.

Во-первых, здесь присутствует явное созвучие слов «таешь» и «танец». Обработать эту информацию в состоянии только подсознание. Но этого мало! Первая из приведенных строк читается как «Ты – та…», та самая. Вот подтекст, который читатель улавливает, так и не успев его осознать. Но скрытая информация – уже внутри, она уже сработала.

 

Еще одна особенность – органичное вплетение в ткань текста иностранных слов и выражений:

 

 

Неоднократно читатель вместе с лирическим героем (героиней) ощущает те самые иголки:

 

Не пытайтесь постичь смысл этой фразы разумом, просто почувствуйте, доверившись колдовскому очарованию странным образом связанных слов.

 

И в финале:

Холодной булавкой в сердце воткнулось твое «спасибо»…

 

Может быть, я не случайно чувствую за спиной дыхание Снежной королевы?

Давайте же разберемся: есть ли в этом стихотворении тепло? «Пламя» - вот единственно горячее слово. Но лететь на пламя – некстати! Все остальное – «ночь», «смерть», «иголки», «булавка», «пол» - прямая ассоциация с холодом. Откуда в стихотворении свет? Его дает луна, точнее, луны. Но свет от лун не бывает теплым. И вот еще один образчик: «введя анестетик в ранку». Казалось бы, при чем тут холод? А как в народе называют анестетик? Верно: «заморозка»!

И танго в свете семи холодных лун получается не огненным, но все же страстным. Это не испепеляющая латиноамериканская страсть, это синий огонь в душе королевы, которая хотела бы стать живой, теплой женщиной, но... la noblesse oblige, как говорят французы. Положение обязывает.

 

Танго окончено. Объявлена…

 

Небо воду из стакана

Льет в окурки фонарей.

День, чахоточный и пьяный,

Засыпает у дверей.

 

Вечер примет эстафету,

Сдобрит лужу коньяком,

Лижет лунную конфету

Туча черным языком.

 

Крыши край дрожит пружиной,

Оттолкнулся - и лети.

Кот соседский, выгнув спину,

Фыркнет: "Доброго пути!"

 

Звездный мусор под ногами,

Зонтик-нимб над краем лба -

В черно-белом кардигане

Пляшет бывшая судьба.

 

Пригласи, подай ей руку -

Шаг назад и два вперед.

Неизвестно, как разлуку

Эта стервь переживет.

 

Но тебе-то что за дело?

Память - прочь, а сердце - в пыль!

Рьяно, рвано, неумело

Жги последнюю кадриль.

 

Розу цвета "Амбро Россо"

Брось в огонь к своим стихам

И походкою альфонса

Уходи по облакам.

 

Пожалуй, одно из немногих стихотворений, в которых я не смогла бы «угадать авторство». Короткие строки, некая нарочитая и надрывная разухабистость… А как иначе показать кадриль?

 

Впрочем, здесь мы найдем логическое продолжение образного ряда, позволившее включить это стихотворение в цикл:

«день, чахоточный и пьяный», «лунная конфета», «крыши край дрожит пружиной»…

Вместе с тем, пожалуй, это наиболее «горячее» из пяти стихотворений:

«жги последнюю кадриль», «брось в огонь к своим стихам», но… все-таки недостаточно огненное. Кадриль эта – не от куража, а от отчаяния, от невозможности что-либо изменить.

И именно в этом тексте впервые появляются, точнее, начинают проявляться ангелы.

Первое стихотворение не предвещало этого явления, но подготовило читателя подспудно. Там уже были махаоны, мотыльки и всякие прочие чешуекрылые, да и сами лирические герои ощущали себя бабочками, посаженными на иголку. Создан сумрачный и сумеречный мир, в котором все дальнейшее и будет происходить.

Бытует мнение, что писать об ангелах – моветон, некомильфо и просто неприлично, ибо крылья и ангелы – один из симптомов латентной графомании. Возможно. Но не в данном случае. Ангелы в стихах Светланы – аборигены, они живут на родной «почве» и прекрасно себя чувствуют. Да еще так умело маскируются, что не очень внимательный читатель может их поначалу и не увидеть:

 

А у кого это нимб сполз на лоб, позвольте спросить? У них, родимых, крылатеньких… И «уходить по облакам» - вполне естественное для них действие, не так ли? А вы и не заметили!

 

Но где же объявленные и обещанные иголки? Они незримо присутствуют – ведь в стихотворении есть кот и роза. Вам мало когтей и шипов?

 

Не могу пройти мимо одной, важной для меня, детали.

Светлана Ширанкова блестящий мастер аллитерации. Вы только посмотрите, насколько умело она использует звукопись:

 

И вот здесь тоже:

 

Или здесь:

 

Ненарочитые, очень естественные аллитерации добавляют красок и подтекста в, и без того уже насыщенный, текст.

 

Не обошлось и без любимого «конька» Ширанковой – внедрения иностранных слов, а в данном случае это еще и дополнительная звукопись:

 

Неужели это не есть доказательство прекрасного владения поэтическими средствами и одновременно аристократической утонченности внутреннего мира лирического героя и автора?

 

Да, эта кадриль весьма салонна и изысканна.

 

Следующим номером программы –

 

 

Не бывает звонче меди, чем в твоей потертой шляпе,

Отчего же вязкой нефтью стынет тьма на дне зрачка?

За тобой идет по следу сука-смерть на мягких лапах

И лакает злые звуки из-под лезвия смычка.

 

Ни сонаты, ни романсы не играет скрипка эта,

Только чардаш, буйный чардаш струны выучились петь.

Сколько рук она сменила, до тебя бродя по свету,

Сколько душ она сманила в зачарованную сеть?

 

Зверь несытый, зверь опасный водит впалыми боками,

Жадно щелкают у горла заостренные колки -

Чардаш в сердце зажигает обезумевшее пламя,

И, не выдержав накала, рвется сердце на куски.

 

Ты ведешь смычком по струнам, ты судьбы и скрипки пленник,

И дрожит на хищном грифе непослушная рука.

Вызывая хороводы невменяемых видений,

Темный ужас льется в души, как вино в пустой бокал.

 

Но однажды ты прервешься в вихре бешеного танца:

"Милый мальчик, ты так молод - прочь, не слушай, не смотри!"

И струна острее бритвы полоснет тебя по пальцам,

Чтобы яд неодолимый выжег сердце изнутри.

 

Мальчик, взяв футляр старинный, обречет себя на муки

И пойдет бродить по свету, вдаль заклятием гоним.

Но когда смычком по струнам проведут чужие руки,

Будет плакать и смеяться скрипка голосом твоим.

 

Удивительное дело: было танго, потом кадриль, теперь вот чардаш – а огня нет! Есть экспрессия, есть безудержное движение, даже страсть – но без жара-пламени.

Здесь снова декорацией – темный мир и холод пространства:

 

Не могу себе отказать в удовольствии насладиться аллитерациями:

(остальные примеры остаются читателю моей рецензии для самостоятельного упражнения).

 

Холод? Пожалуйста: «стынет тьма». После этого, заявленного в самом начале стихотворения, тезиса никакие альтернативы – вроде фраз «обезумевшее пламя», «не выдержав накала», «выжег сердце» - роли уже не играют. Тем более что автор время от времени «подливает холода»:

 

Вообще, от Венгрии до Трансильвании рукой подать, так что все эти «темные ужасы», «невменяемые видения», «хищные грифы» и «бритвы струн» - неспроста. Что-то подсказывает читателю, что этот чардаш ничего хорошего лирическому герою не сулит.

А вот и долгожданные колющие и режущие:

«зверь несытый», «заостренные колки», «струна острее бритвы» (аллитерацию заметили?). Автор остался верен себе. И остаётся только восхититься чертовски захватывающим и дьявольски прекрасным воплощением авторского замысла. Есть что-то григовское в этом чардаше, что-то от «Танца в пещере горного короля». Впрочем, а почему бы и нет? Наверняка снежная королева с ним родстве. С горным королём, конечно, а не с Григом. И в параллель – ассоциация с реальным воплощением «альтиста Данилова» - Юрием Башметом. Альт – это условности. Альт не уместился в метрику стиха – оттого и скрипка. А энергетика – та самая, дьявольская. Ангелы, конечно, попрятались в своих гнездах, тут уже совсем другая музыка!

 

О чем это стихотворение? Конечно, о творчестве. Об испепеляющей страсти творца, даже если в его руках не скрипка, а кисть, резец, кинокамера или гусиное перо, которое в последнее время все чаще заменяют клавиатурой компьютера. Потрясающее своей эмоциональной насыщенностью произведение не случайно становится кульминацией цикла. Как там у Ленина об Аппассионате? «Нечеловеческая музыка»? Она самая! Нечеловеческая… И об этой нечеловеческой музыке – столь же нечеловеческие строки Светланы Ширанковой.

 

После такой эмоциональной встряски автор предлагает нам старый добрый джаз:

 

 

Мы танцуем по пятницам рэгги и слушаем джаз,

Ошибаясь в движеньях и путая соул со свингом –

Старый ангельский способ убить наше «здесь и сейчас».

Что поделаешь – вечность. Подумаешь – не задалась.

Может, сменим пластинку?

 

А другие серебряным клином опять на восток.

Так привычно – за ними, так глупо – за ними, я знаю.

Плачешь, либе? Не надо, я снова забыла платок.

Это просто коньяк, это взгляд в никуда, в потолок

Одряхлевшего рая.

 

Наша жизнь (это – жизнь?) не прокисла, а… ладно, не верь.

Душу, что ли, продать? Только нам не положены – души.

Это ключ от тюрьмы, где мы заперты в душном «теперь».

Раня крылья и лбы расшибая, мы рвались за дверь,

Но не можем – снаружи.

 

А вот в этом стихотворении являются ангелы во всей своей красе. Незадавшаяся вечность – отлично! Улетающие клином ангелы – великолепно! Просто ангел – банально и скучно. А вот ангелы клином – прекрасная находка. Пре-крас-на-я! Рай одряхлел, пластинку заело, жизнь не радует… Иголка? Да, именно иголка скользит по заезженной пластинке, оставляя царапины на ангельской душе… Впрочем, ангелам души не по чину, а страдания и тоска – вполне человеческие. И в то время как в чардаше бушует нечеловеческая сила, здесь, в этом стихотворении – столь же нечеловеческая и такая человечная тоска и грусть. Все обыденно, безысходно, безнадежно. Ангелы заперты в пропылившемся рае (заметьте – заперты снаружи – что за чудо этот оксюморон!), крылья их потрепаны и в плачевном состоянии, другой, новой, вечности, судя по всему – не будет. Ангелы тоже плачут…

 

Здесь я позволю себе обратить внимание на интересный строфический строй. Рифмовка АбААб с укороченной пятой строкой, в сочетании с чередующейся женской и мужской рифмой создает сильный эмоциональный фон, который так же работает на общую художественную задачу, как и монологическая речь лирических героев (ангелов ли?), как и образный ряд, местами парадоксальный, но столь естественный и абсолютно достоверный. Горечь и все та же ирония, бесперспективность и щемящая надежда, короткие фразы, соединяющиеся в длинную строку – вот ингредиенты, взятые в правильной пропорции, в результате чего и получился этот чудесный коктейль на грани реальности и мистики, где мир – вымышленный, а чувства – ох, какие настоящие.

 

И, наконец, автор объявляет

 

К черту весенние приступы намертво скомканных строк,

Липкую блажь полнолуния, кофе и сутки без сна.

Видишь – над серыми крышами ангелы пляшут фокстрот.

Крылья линяют у ангелов, время такое – весна.

 

В джинсах и курточках синеньких едут в вагонах метро,

Стиснув озябшими пальцами самый счастливый билет.

Ночь. В переходе на «Киевской» ангелы пляшут фокстрот –

Прямо под стершейся надписью «Здравствуйте. Выхода нет».

 

Медленно, боже, как медленно, будто бы на эшафот,

Движутся тени бескрылые – «ховер», «перо» и «топ спин»*.

Март… притяжения пленники, ангелы пляшут фокстрот.

Что бы ты отдал, любимый мой, за возвращение – к ним?

 

Шорох пластинки заезженной под патефонной иглой,

Рвется наружу отчаянно сердце, попавшее в такт…

Утро! И ангелы – прежними – взмоют с асфальта домой.

Жизнь начинается заново – может быть, именно так?

 

Стихотворение, которое может служить визитной карточкой Светланы Ширанковой. Здесь наиболее ярко проявился ее авторский стиль, ее поэтический почерк. Очень хороши внутренние дактилические рифмы в соединении с мужскими окончаниями строк.

Но что в этом стихотворении радует более всего – так это долгожданный переход из минора в мажор. Не знаю, можно ли плясать фокстрот, но, видимо, ангелам это вполне удается. Опять появляется все та же заезженная пластинка с той же патефонной иглой, так же возникает надпись «выхода нет», та же луна над серыми домами, те же потрепанные крылья. Холод – в «озябших пальцах», отчаяние – в биении сердца и «движении на эшафот». Круг замкнулся, и мир стал другим. Он стал богаче на пять стихотворений, которые провели читателя через тоску, потери, расставания, внутреннюю, искусно скрываемую, боль, надрыв – к возрождению, свету, надежде.

Если в первом стихотворении время действия – конец лета, символ умирания, ухода, то в последнем – март, зародившаяся весна, начало новой жизни, о чем, собственно, и говорит автор, заставивший нас, читателей, испытать чувство, доселе незнакомое.

 

У меня после стихотворений Светланы Ширанковой остается чувство легкого голода, ощущение, что я не заметила самого главного, что есть что-то, оставшееся нерасшифрованным. Мне выдали кусочки ледяной головоломки, которые должны были сложиться в слово, но… почему-то не сложились. А королева подсказки не даст, да и вообще она уже далеко-далеко отсюда, и удостоит ли она когда-нибудь меня аудиенции – неизвестно. Но горит, не отпуская, ледяное пламя поэзии, притягивает к себе, обещая ключ к разгадке, а на деле оказывается, что вместо долгожданного ключика – новые тайны.

 

Да, я не поклонница поэзии Светланы Ширанковой. Я смотрю сквозь ледяную корочку на мир, в который не смогу войти никогда. Но этот мир существует вне моего желания и разума, он холоден, но прекрасен. И кто снаружи, а кто внутри – решит читатель.

 

А для этого нужно не пожалеть времени и, набрав побольше воздуха, погрузиться в настоящую Поэзию, имя которой – «Танцы на кончике иглы».