Волосы Вероники.

Невыразимо тонкая и грустная мелодия флейты прозвучала в ночи…

Конон проснулся, словно от толчка, и приподнялся на локте. Где это он? Полная темнота и покой, только дыхание спящих, и высоко-высоко над головой пошумливают под ветром невидимые верхушки леса. Ах да, турприют «Пшадские водопады», палатка, нары.

Конон осторожно выбрался из спального мешка, нащупал рукой одежду, ноги сунул в ботинки и вышел в ночную свежесть. Висевший над домиком смотрителя фонарь бледно выхватывает из мрака стволы сосен, постройки, позволяя сориентироваться на местности. Вот там, за навесом, тропа к речке. Конону вдруг захотелось на свободное пространство – увидеть ночное небо, звёзды.

…В кабине «КамАЗа» отчаянно жарко, как в духовке, несмотря на открытые окна. Проклятый бронежилет гнетёт тело непомерной тяжестью, из-под каски льётся едкий, застилающий глаза пот. «Водила» - сухощавый, белесоватый ёжиком волос, как головёшка загорелый «дембель» в дырявой тельняшке, чей «броник» свободно болтается на дверце – весело скалит зубы, поглядывая на Конона.

- Ты, сержант, не трусь! Главное – мы не в голове и не в хвосте колонны, и не «наливник». Так что когда «духи» палить начнут – по нам не сразу, успеешь выпрыгнуть за колесо, или там – за камень. Стрелять умеешь? Хуже другое – видишь, какая туча из ущелья прёт, скоро накроет, тогда на «вертушечки» надежды не будет. «Бородатым» раздолье… А подальше впереди – место паршивое: «зелёнка» к дороге подходит, но как бы сверху, и подъемчик – с ходу не проскочишь, в общем – бутылочное горлышко. Застава – в километре, но тем самим бы отбиться… Вывод: не дрейфь – проскользнём! – он крепко хлопнул Конона по плечу. – Последнюю «ходку» торчу, сержант, скоро домой, уже чемодан собрал: шмотки, подарки.… Знаешь, как классно сейчас у нас в Калинине – Волга, пляж, девочки в купальниках!

Водитель трещал без умолку, но глаза его с привычной цепкостью бегают по окружающим «бетонку» серо-жёлтым склонам.

- Ты на «гражданке» кем был? Учился, небось?

- Уже отучился. Диплом – ЛГУ…

- «Вышкарь», и к нам загремел – непруха… Что за специальность?

- Астроном.

- Да ну?! – глаза «водилы» округлились и сделались на чёрном лице как две луны. – Звёзды, что ли, считать?

- На вроде того…

Тент впереди идущего «Урала» то появлялся перед самым капотом, то скрывался в постоянном облаке густой афганской пыли. Конон в который раз размазывает дубовым уже рукавом пот и грязь по лицу, ища новые последние силы вытерпеть этот ад.

- А я в «мореходку» мечтаю поступить, тоже в Питер… Не в высшее, так в «шмоню», не беда. Море – и после двух лет «песочницы»! Наелся пыли на всю жизнь!

… Накануне утром Конон встал очень рано, едва осветились вершины самых высоких гор, и в округе ещё царили сумрак и тишина. Он прошёлся меж сосен вприпрыжку, сделал основательную гимнастику, умылся холодной водой из родника, потом устроился под большим узловатым дубом, нависающим над скальным уступом – почитать книжку: «Записки астронома». Отсюда, из природной беседки, весь приют был как на ладони, и Конон посматривал иногда вниз, радуясь своей скрытой позиции.

Скоро появилась дежурная – Вероника, стройная худенькая девочка из Краснодара, пожалуй, лет четырнадцати, то есть младше года на два, в белой футболке навыпуск и синих джинсовых шортах. Её густые русые волосы плавно обтекали плечи и струились при каждом движении. «Волосы Вероники, наверное, были именно такими…» - подумалось Конону. Дрова, кстати, заготовлены ещё с вечера, вода – в ведре, ведро – на железном прутке над кострищем, так что в обязанности поварихи входило немногое: разжечь огонь, вскипятить воду и заварить чай.

Конон увлёкся чтением. Бесконечные просторы Вселенной давно притягивали его к себе, манили красотой и стройностью космических сфер, возможностью иных, непохожих (лучших?) миров, возвышенной логикой законов…

Вдруг внимание его отвлекло негромкое пение. Конон бросил взгляд долу. Вероника, разведя уже костёр и дожидаясь, когда закипит вода, коротала время исполнением разных танцевальных «па», словно в балетном классе, подпевая себе мелодию, совершенно уверенная в своём одиночестве. Конон залюбовался ею, хотя и улыбнулся иронично: «Прима – из лесу, вестимо…» Так продолжалось какое-то время. И вдруг случилось непоправимое: пакет с чаем, опасно стоящий на краю стола, от близкого движения девочки качнулся и рухнул на землю, прямо в наметённую кучу опилок и всякого сора. Вероника кинулась было к нему, но, увы, поздно. Даже сверху, сквозь листву дуба, Конон отлично видел, что дело – табак. «Накрылся чай, жаль девчонку». Он встал, стараясь остаться незамеченным, и спустился в приют другой тропинкой. Кажется, ещё все спали, хотя солнце уже напускало сотни зайчиков, в том числе и в распахнутые пологи палаток.

Конон подошёл к домику смотрителя маршрута, постучал в закрытую ставню. Ещё раз… Наконец, послышалось шарканье ног, ворчанье, и в распахнутом со скрипом окне появился Аслан Дзасох, ещё не старый мужик под «сороковник», с изрядным животом над спортивными брюками.

- Какого ещё, спятил, что ли?

- Аслан, у тебя чай есть? Очень надо, куплю!

Смотритель сморщился, как от пилюли.

- Нет у меня чая, не пью – желудок от него болит. Кофе есть, растворимый…

- Ну, продай кофе!

-Точно, спятил! У меня всего одна банка, вчера привёз, - но в глазах его появился алчный огонёк.

- Аслан, ну очень надо, говорю. Четвертной дам…

Ненавистник чая сокрушенно покачал головой, словно Конон вымогал его последнее достояние.

- Ладно, уговорил… Да я хорошего человека всегда выручу! – он исчез в глубине комнаты и скоро появился вновь, уже с коричневой «шайбой» индийского кофе в руке, сияя улыбкой. – Смотри, какой супер! «Негоциант» щёлкнул пальцем по жестяному боку банки, где в жгучем танце изогнулась щедрая на формы восточная красавица. «Уж точно, супер!» - вздохнул про себя Конон, доставая из внутреннего кармана заветную купюру.

Приют тем временем ожил, появились зевающие, поёживающиеся от утренней прохлады личности. Дмитрий Иванович, старший группы, а по сути – тренер детской футбольной команды при машзаводе, уже принёс и выставил на стол пакет с сахаром и какими-то припасами. Густым, сочным басом он объявил на весь лес:

- Хлеб кончился, так что надо будет сходить в посёлок, а пока к чаю есть пряники.

Конон видел, что Вероника сидит на краю лавки, над ведром, совершенно потерянная, как наяда подле своего кувшина.

Он победным маршем, стараясь блистать ярче «сверхновой» (чувствуя себя при этом шутом гороховым) вышел перед всеми и, высоко задрав руку с бесценной банкой, громогласно заявил:

- Сегодня праздник, пьём настоящий индийский кофе! Не спрашивайте, по какому поводу. Ура нам!

Народ сошёлся, недоверчиво разглядывая «дефицит». Кто-то прошептал восторженно:

- Вот это да! Точно, праздник!

Конон старался ничем себя не выдать перед Вероникой, но краем глаза заметил, как изменилось её лицо от изумления и радости.

«Ничего, Вероника, будем жить!»

…Довольно широкая речная долина, освещённая вдруг поднявшейся из-за хребта как на лифте луной, предстала перед Кононом. Огромные, правильной формы каменные плиты, словно высеченные циклопической рукой, гладкой набережной стелились по-над Пшадой. Горная речка-невеличка, скорее, ручей, хрустальным шумом отзывалась во множестве окружающих её отрогов. Несмотря на сияние ночного светила, звёзды поражали своей яркостью, почти кололи глаза алмазными лучиками. «Вон Денеб, Вега, Капелла, Альдебаран, - отыскивал Конон красивейшие из них, - нужно бы подняться повыше, чтобы улучшился обзор». Он пересёк «дворцовую площадь» (как про себя нарёк долину) перепрыгнул речку в узком месте, поднялся по освещённому скату горы на сравнительно ровный участок, облюбованный ещё с вечера, и присел на ствол упавшего дерева, аспидно-чёрный от долгих лет возлежания.

А где-то там, под Большой медведицей, невидимое за горизонтом, скромно светилось на небе то ли созвездие, то ли звёзд скопление – Волосы Вероники.

… «Бетонка» круто взяла на подъём, скорость колонны снизилась, в перспективе устремляясь к нулю. «Любитель моря» помрачнел и уже не болтает обо всём на свете, а часто и беспокойно нагибается над рулём, заглядывая вверх, на приближающиеся заросли «зелёнки». И то - вид искорёженного, обгоревшего железа, бывшего когда-то советской техникой, и устилающего теперь обочины, способен любого повергнуть в трепет. Конон высунул наружу ствол «АК – 47», сам инстинктивно стараясь вжаться поплотнее в сиденье, наивно надеясь, что в глубине кабины находится в большей безопасности…

Вдруг все идущие впереди машины встают как вкопанные. Водитель ругнулся, выжимая тормоз. И тут раздался резкий щелчок выстрела, потом другой, утробно рявкнул гранатомёт… «Ну всё, приехали!» - только успевает подумать Конон, ощущая острый холод под ложечкой, как внезапно огненный сполох взрыва взметнулся в пяти метрах, на месте «Урала» с боеприпасами, и в тот же миг врывается к ним, словно беспощадный кровавый джин. Последнее, что увидел Конон, выметаемый ударной волной из кабины, была срезанная до половины, как бритвой, голова «водилы», ещё сжимающего руль обеими руками.

… Открылась бездна звёзд полна; звёздам числа нет, бездне дна.

Всё млело, тихо наслаждалось в ночной природе. Ласковый прохладный воздух овевал лицо, словно волшебный эфир, никакой тревоге не находилось места под Луной.

Конон встал, потянулся с зевотой (изрядно за полночь) и начал спускаться вниз. Уже находясь на плитах «дворцовой», он застыл, как стоп-кадр, в напряжённом внимании. Странный мягкий свет, словно облако, виднелся в продолжение ущелья, совершенно невероятный в глубокой тени от нависающих скал. Что это? Подчиняясь скорее не любопытству, но чему-то более полному и непреодолимому, Конон двинулся туда, прыгая с камня на камень, стараясь не нарушить какой-либо неловкостью таинственную тишину. Вскоре он оказался действительно посреди сгущения света. Ничего не изменилось, но всё стало по-другому вокруг. Как будто тончайшие живые фотоны проникали прямо в мозг, заставляя глаза видеть лучше, чем днём, и не только внешние очертания предметов, но и их суть, назначение, период бытия. Особенно удивила Конона сияющая как Млечный путь ива, вольно свесившаяся над приглубой тиховодиной речки. Он пошёл было к ней, но ещё больше поразила его живая фигура, появившаяся, казалось, из ниоткуда – прямо из поросшей плющом горной стены и невесомыми шагами ступавшая по каменистому берегу. Конон не смог бы объяснить, в восторге он или напуган, он словно забыл себя, восхищенный необычностью происходящего.

Светлая дева в легчайшем платье, с лунно-серебристыми, развевающимися безо всякого ветра волосами совсем не обращала внимания на постороннего. Бережно, как невероятное сокровище, несла она в руках некий сосуд, как бы колбу из прозрачного стекла (или хрусталя?) наполненный лучезарной жидкостью. Именно от неё, как открылось Конону, исходит этот живой свет.

Подойдя к тиховодине, дева слегка наклонилась и вылила содержимое в реку. Тотчас воды последней заискрились миллиардами звёзд, причём и вниз, и вверх по течению, и река взыграла, как младенец во чреве у матери, или вольная рыба форель в заповедной глубине.

… Конон постоял немного на мосту, облокотившись на перила, услаждая взор изумрудной прозрачностью потока между замшелых опор, коралловой пеной бурунов, береговой зеленью. Потом, одёрнув лямки пустого рюкзака на плече, направился в сторону скрытого за деревьями горного шоссе.

Часом ранее он напросился у Дмитрия Ивановича идти в посёлок за хлебом, заодно сообщив о гибели чайных запасов, нечаянно просыпанных во время утреннего разжигания костра. Добродушно помянув, откуда у Конона растут руки, тот выделил деньги и по этой «статье».

- Поосторожнее будь, здесь «зона» недалече, а посёлок – для персонала…

Первое, что увидел Конон по выходу на трассу – сидящую на груде брошенных шпал Веронику, сосредоточенно рассматривающую из-под ладони верхушки гор.

- Ты чего здесь?

Девочка поднялась, неуверенно улыбаясь.

- Можно, я пойду с тобой?

- Конечно, вдвоём веселее.

Они какое-то время шли молча по бетонным плитам, едва заметным под многолетним слоем пыли и песка, гордо именуемым: «шоссе», и Вероника дрогнувшим голосом произнесла:

- Кон, спасибо тебе…

- За что же?

- Ну, ты как-то узнал, что я просыпала чай…

- А ты просыпала чай?

Вероника посмотрела на него испытующе, но глаза Конона были так младенчески невинны, что девочка отвернулась и продолжила:

- Да, я уронила этот несчастный чай в кучу мусора. Но я куплю на свои деньги, у меня есть!

- Это не проблема. Иваныч выделил «монету» и на чай. Важно другое… - Конон выдержал долгую паузу, пока Вероника не подняла заинтересованно лицо, - что ты замечательно танцуешь!

Взгляд «лесной примы» чуть не испепелил Конона, и она даже пихнула его в плечо обоими кулачками, впрочем, не очень сильно.

- Я же знала, что ты видел! Ты всё видел! – Вероника снова стихла. – Тем более тебе спасибо… Зачем ты меня выручил?

Конон в замешательстве почесал затылок.

- Как зачем? Люди должны помогать друг другу. Как самому себе…

- А если бы… - голос Вероники совсем стих, опустившись до piano, - на моём месте оказался кто-нибудь другой, даже болван Зацепин, например, ты бы поступил так же?

«Вот зануда!» - усмехнулся про себя Конон.

- Скажу честно, не знаю. Надеюсь, что так же. Хотя и без особой радости… А ты, наверное, балериной хочешь стать? – переменил он тему.

- Трудно сказать… Танец я люблю, но сделать его смыслом жизни? Вероятнее, пойду в «мед», как родители. Они оба врачи. Советуют начать с «азов» - училище, и так далее…

Так прошли они по шоссе, то переговариваясь, то молча разглядывая окружающие виды, не один километр. Уж скоро, по прикидкам, должен был показаться посёлок. Как вдруг Вероника ойкнула и схватила Конона за локоть. Да он и сам невольно замедлил шаг. Прямо перед ними, метрах в ста, непринуждённо расположилась по обе стороны дороги группа странно одетых людей. В серых то ли спецовках, то ли костюмах и таких же кепи.

«Зеки» - догадался Конон. Никакой охраны кругом не видно, но и отступать поздно. Конон крепко взял спутницу за руку и только прошептал:

- Не бойся, они тоже люди, веди себя спокойно, - хотя сам был отнюдь не спокоен. Заключённые как один повернули к ним свои кирпично-загорелые лица, заухмылялись улыбочками.

«Могу себе представить, какое мы для них зрелище!»

Конон с Вероникой возможно более твёрдым шагом двинулись посередине проезжей части, устремив невидящие взгляды вперёд. Люди на обочине тоже помалкивали, и Конон уже вздохнул было свободно, когда миновали всю компанию, как противно-тонкий голос с явной издевкой произнёс:

- Турысты, закурить не найдётся?

Конон застыл на месте, помедлил секунду и, обернувшись, делано небрежным тоном ответил:

- Нет. Не курю, уж звиняйте…

Другой, более грубый и властный голос бросил, впрочем, без особой злости:

- Спортсмен, что ли? – (заключённые грохнули дружным подхалимским смехом).

- Ещё какой! – нашёлся Конон, выдержал паузу, повернулся на деревянных ногах и пошёл прочь, увлекая Веронику за собой и ускоряя шаг.

Почти сразу за поворотом показались первые дома посёлка. Подростки остановились перевести дух. Вероника оттёрла дрожащей ладонью пот со лба.

- Уж я капитально струсила, едва ногами двигала. А ты испугался?

Конон ответил не сразу, словно возвращаясь откуда-то:

- Живое испытывает страх.

… Когда Конон приходит в себя, то не может понять – что с ним и где он, почему ноги и руки вывернуты как у куклы и егозят сами по себе, не находя опоры, а голова надулась огромной тыквой и совершенно занемела, как затёкшая от долгого сидения «пятая точка», и почему губы и глотка горят от жажды и полны какой-то полузастывшей то ли кровяной, то ли рвотной массы, и не разобрать: жарко или холодно, ночь или день, и вообще – не умер ли он уже? И лишь одно сознаётся твёрдо: ему очень страшно.

Наконец зрение как-то фокусируется, и он сообразил, что лежит в кювете, на спине, почти под колесом «КамАЗа». Низкий чёрный дым стелется вокруг, закрывая небо, но запаха гари нет, впрочем, как и любого другого. Со слухом произошло ещё более странное: Конон готов поклясться, что слышит, как пересыпается песок с бугорков в ложбинки рядом с ним, но где же звуки стрельбы? Ничего такого. Хотя по встряскам земли можно явно судить, что неподалёку происходят взрывы.

С неимоверным трудом он подтягивает члены тела к голове, развернувшись вполоборота, но не в силах построить из себя ничего способного выполнить мало-мальски целесообразное движение, или хотя бы осознать своё «я».

«Как гадко, - думалось в одной части его неимоверной головы, - лежать вот так, беспомощным трупом поперёк дороги, без славы и почестей».

Вдруг странное жуткое существо сгустилось из мрака в самом углу его зрения, то ли собака, то ли шакал, но огромное, облезло-мерзкое, с длинным чёрным языком, вываленным наружу, с которого капает отвратительная пенистая слюна. Оно рыскает мертвящими глазками, потягивает ноздрями, но, по-видимому, ещё не заметило Канона.

«Нужно уползти, спрятаться под машину.… Если увидит – мне крышка», – совершенно спокойно и уверенно определяет он, но не может сдвинуться с места. И в то же время непонятное обречённое облегчение входит прямо в сердце, словно освобождение от любых земных оков и привязанностей, и все дни жизни единой вспышкой молнии разворачиваются перед глазами.

… За ожившей рекой преобразилось и всё вокруг: каждая клетка, каждый атом сверкнули на долю секунды своим истинным бытием, освобождённым от тлена и смерти, явили задуманную Творцом суть, и даже Конон, вскрикнув невольно, увидел своё тело снежно-просветлённым, но лишь на короткий миг. И словно из райских кущей спустился на землю, когда таинство завершилось.

Кроткая взглядом и улыбкой, дева стояла перед ним.

- Кто ты, и что это было?

- Я принесла сюда воду реки жизни, что бы напоить всякое естество. Можешь назвать меня: Потерянная Драхма, или – Жемчужина, которую ещё не приобрёл… Смотри!

Дева слегка повернулась тонким станом и, сделав краткий жест в направлении скалы, отчего та словно растворилась в воздухе, показала на занимающийся едва приметной голубизной восток.

Конон пригляделся и явственно различил обширные прекрасные сады, полные дивных цветов и плодов, где обитают чудесные разумные животные, но главное – сонмы счастливейших людей, обретших мир и совершенную радость.

- Так ты оттуда?

Но дева не ответила и указала рукой другую область, откуда донёсся порыв такого леденящего, и вместе обжигающе-зловонного ветра, что Конон зажмурил глаза, не решаясь рассмотреть подробности этого жуткого места.

-Прости, не могу… Но объясни свои странные имена!

- Я – Драхма, потерянная не тобой, но которую ты должен найти. Так же, как, не считаясь с ценой, приобрести Жемчужину. А вот и путь…

Он тотчас увидел, что между столь разными обителями поднимается узкая дорога, почти тропинка, ведущая на вершину покатой, как человеческий череп, горы. Там угадываются очертания неких предметов; и Конон понимает с очевидным трепетом – это кресты.

- Как можно туда дойти, так высоко и узко!? И в результате – быть распятым!? Зачем?

- Затем, что это единственный способ меня спасти…

- Но кто же ты?

- Твоя душа.

… Дежурный хирург госпиталя майор N. принимал «трёхсотых», только что доставленных с аэродрома, куда их «вертушками» перебросили из-под Кандагара. Все, как один, тяжёлые, с полным афганским «букетом»: осколочно-пулевые плюс контузии, ожоги, пневмотораксы, открытые-закрытые переломы, большая потеря крови, заражение и, возможно, тиф, гепатиты, лихорадка (и так далее по справочнику врача-инфекциониста). По счастью, на этот раз обошлось без «духовских подарков» - «расчленёнки», столь уважаемой противной стороной и люто ненавидимой в операционных. Зато жара и длительная задержка с доставкой с поля боя превратили многие раны в гнойное скопище грязи и всяческих паразитов.

Майор вполголоса ругался и костерил армейское начальство. Сопровождавший «груз» старлей только разводил руками, оправдываясь ссылками на погоду и отвратительный природный рельеф.

- Да вам только дай волю, в одних «тюльпанах» будете возить! Тут половина – убиты, но ещё не умерли…

Майор только что завершил сложную ампутацию и хватанул спирта от усталости, и теперь едва унимал чёрную тоску, колючей проволокой вцепившуюся в его душу. Он подошёл к первому раненному, опутанному, словно мумия, бинтами в заскорузлых пятнах крови и сажи, с отвратительным запахом горелой человеческой плоти.

- Ну что, почти «двухсотый»?

Одна из «сортировочной» команды сестра, вплотную склонившаяся к приговорённому, внимательно рассматривала его черты, как будто узнавая…

Конон с трудом разлепил веки и увидел над собой Веронику. Она смотрела ему прямо в глаза и не замечала, что прядь волос выбилась из-под шапочки и светлой волной развернулась, касаясь самих бинтов и закрывая Конона от всего прочего мира.

«Волосы Вероники», - подумалось ему безмятежно.

- Товарищ майор, требуется срочная операция! – закричала сестра требовательно стоящему вплотную хирургу.

Тотчас забегали вокруг, подхватили каталку, но когда девушка наклонилась вторично над Кононом, он прошептал разбитыми губами едва различимо, так что слышали только они двое, да ещё, быть может, их Ангелы-хранители:

- Ничего, Вероника, будем жить…