Эту войну выиграли мертвые

 

Рассказ.

 

В день Победы вдова солдатская Устинья Тихонова направилась ранним утром в центр села, к монументу в честь погибших на войне земляков. Памятник являл стэлу с пятиконечной, устремившейся в небо звездой. Место всегда печальное, одинокое, располагающее к неторопливым раздумьям. Зимой тут свистели колючие ветры, билась в падучей метель, стояли навытяжку, словно курсанты, ели в белой парадной одежде. Каждый сезон они поправлялись на одно годовое колечко. Летом обвязывала небо радуга, гулко били, как пушки, громы, замолкая лишь для перезарядки орудий, рушился на притихшую землю дождь, и ветер обсушивал слезы его. Осенью в сереньком, как шинель, небе делали прощальные круги птицы, улетающие в чужеземные края и клин их, точно вышибая лето, уходил на юг.

И всегда ночами светился холодный, дырявый, будто изрешеченный пулями космос. Иногда оттуда, как из переполненного сундука, выпадали звезды и их короткий высверк, отражался на гладких боках стелы. Большинство людей по стезе божьей лежали на кладбище, а здесь была символическая могила тех, чьи следы затерялись не только на земле, но и в бумагах.

По бокам монумента помещались плиты с именами погибших.

Этим спискам регулярно и поклонялась грозная с виду , высокая костистая старуха. Облегчала душу от многолетней застаревшей надсады, пропитавшей каждую клеточку тела, роняла слезы на холодный бетон, и в очередной раз смирившись с горькой участью, выпавшей на ее долю, которую уже не поправить, не изменить вовек покорно уходила домой.

Сегодня, тяжело достигнув парка, увидела она, что у плит, не смотря на рассветный, едва озвученный час возится с кисточкой и баночкой золотистой краски, подновляя списки, бросовый сельский мужичок Витюха Громов, косоглазый выпивоха, с рожей каторжника, но при этом безобидного поведения. Навроде юродивого. Его не кусали собаки и не придирался участковый. Ни пользы, ни вреда от него в селе не было.

Устинья подошла сбоку и закрыла своей большой тенью хлипкого мужичка.

Звезда на стэле уже ярко горела на восходе,и вороны, привлеченные ее блеском, пытались угнездится на железных лучах.

В парке, как зажженные свечи, белели цветущие черемухи, а соловьи, обреченные славить любовь, никак не могли успокоится с ночи. Только какая любовь у невесть где пропавших солдат. Даже места их последних стонов неизвестны.

-- Авдотьевна! Инсульт-привет! Ты прямо ни свет, ни заря явилась... Ликование через два часа будет- первым приветствовал он вдову. Витюха, зная неприветливость и тяжелый язык старухи чуть побаивался ее.

-- Ведаю и без тебя, пестик!- холодно отозвалась она.- Не хочу посторонних глаз. Чураюсь я этой шумихи. Каждый год одно и тоже талдычат на этих ликованиях. Уже песни и пляски из войны сделали. И торгуют, как на базаре. Стыд один. Разве они воскресят мертвых?

-- Не любишь, стало быть, ветеранов ?

-- Ну их к лешему. Живых не люблю.- вздохнув, призналась старуха.-Видать на войне хитрецами были, голову меж колен прятали. А мои воины прямо стояли. Потому и сгинули первыми. Они и выиграли войну.

-- Дерзкая ты больно!

-- Уж какая есть. Кому почет, дрова да электричество бесплатное. А я ревмя жизнь проревела. Меня эта проклятая война смолоду заживо погребла. Федор мой богатырского роста был. Такого мужика после войны не встретила уже. Все больше мошкара...Не за кого было замуж выходить.

-- Сочувствую! Вдовье дело не мед.

Витюхины руки жалко подрагивали, он икал, и работа тонкой кисточкой утомила его до седьмого пота.

-- Трудись выпивошка! Бог в помощь! Всякая работа от греха оберегает.

-- От сельсовета задание имею, подруга. Вчера должен был работу сдать, да выпил лишний крюк сивухи. Елы-палы! К ликованию подновлю каждую геройскую фамилию.

-- Аккуратнее крась, болезный,- строго сказала Устинья.У тебя же, проклятущий, буква на букву лезет. Сколько заплатить обещали в сельсовете?

-- Рубль за фамилию, каланча. Их тут триста шестьдесят четыре штуки. Пересчитал. На выпивку хватит. Слушай, Авдотьевна, я только сегодня патриотически обалдел... Елы-палы! Это сколько же наших мужичков угрохали эти колбасники? Будто мы со всем миром воевали, а не с плюгавой Германией.

-- А ты как думал! Война это кровь. Ее вылилось больше, чем воды в нашей речке. И слез немерено. Я сто подушек за эти годы заплакала.

--Натурально все буквы алфавита здесь. У тебя кого покрошили?

-- Мужа и двух сыновей. Еще племянники, дядья по матери...Тихоновы, Хорьковы, Семеновы. Большие семьи.

-- У вас в роду все бабы крупные. Вроде тебя. Не женщины, а динозавры титанического вида. И рожали помногу!

-- Верно. В кровати задаром не валялись. А сейчас вылупят одного и квохчут над ним...

-- Я твоих старательно покрашу,- пообещал Витюха.- Приложу усердие. Будь спок! - и как бы между прочим, вскользь добавил о деле, мало его интересующем , хотя оно было единственным предметом его вожделения.- Опохмелишь меня потом.

-- Ладно! Я посижу немного тут, поговорю со своими и уйду.

Витюха поднял голову и вмиг со своими неправильными глазами стал похож на артиста Савелия Краморова. Потом таинственно шепнул:

-- Ты останься покуда, божья невеста. Мне в сельсовете сказали, что сегодня Герой Советского Союза на ликование будет. Настоящий! Из соседнего района.

--Что с того?- равнодушно произнесла старуха

-- Как что!- искренне возмутился косоглазый Витюха.- Ну ты даешь, вешалка старая! О геройстве своем будет рассказывать.

--И его слушать не желаю! Тоже видать от пуль пригибался,ежели из мясорубки живой выскочил.

Витюха поскреб затылок, ухмыльнулся зверской рожей.

-- Кристально мыслишь! Мне, честно говоря, этот герой тоже не нравится. Узнал кое-что о нем. Подробности службы. Сука еще та, доложу тебе, клюшка!

-- Тебе чем он не по душе? Его родина вознесла, а ты воин опухший на дне остался. Ни кола, ни двора. Подвизаешься навроде юродивого. Тьфу!

---Про меня и собаки не лают.- не стал возражать Витюха.- Хотя я смолоду Бам ездил строить. Там тоже Героев некоторые заслужили.

-- Чего ж тебя-то обнесли?

-- На лесоповале уши деревом обсекло. Вернулся домой быстро.- Витюха испуганно озирнулся, хотя в парке кроме его и старухи никого не было.- Слушай дальше о Герое Советского Союза. Он в СМЕРШе служил. Усекаешь?

-- Не понимаю я в этом.

-- Стародурка! СМЕРШ- это сталинские эсэсовцы. Они воинов твоих в наступление под пулеметом гнали. Как скот на убой...

-- Врешь? Не может быть такого...Хоть ты и мужик, а душу из тебя могу вытрясти.

Витюха , бросил кисточку, рванул на груди рубаху.

-- Десять лет расстрела... Так и было. Им товарищ Сталин такое право дал.

-- Зачем их кнутом понукать?- пробурчала старуха.- Они сами за Родину бились. Понимали, что негоже на своей земле под германцем ходить. А коли погибли, судьба такая. Ни душа на небо, ни кости в землю.

--Эх ты, ноздри с дырками! Елы-палы!

--Малюй, Виктор Иванович! А то не поспеешь!

-- Не опозорюсь перед фронтовиками и партизанами.

Разговор умолк. Витюха, сопя, продолжил красить, и дело его подвигалось к расчету, а старуха, усевшись перед родными фамилиями, стала шептаться с ними, будто с живыми. И мертвые, казалось, отвечали ей. И надсада в душе , как всегда, унималась.

Между тем в парке собирались люди и старуха решила остаться на митинг. Через короткое время началось официальное ликование.

Все шло привычно. Сперва выступал местный сельсоветский краснобай, имея в усиление речи микрофон. Кричал о миллионах убитых. Причем радостно как-то, словно этим следовало гордится. Потом звонкими молодыми голосами читали стихи школьники, и спели под баян " Землянку". Крепкая на чувства старуха , не сдержалась и заплакала. Так и стояла с мокрым, залитым пеленой слез, лицом, вспоминая, что ее муж тоже играл на гармони.

Следующим говорил настоящий, уважаемый всеми фронтовик Михеич, росточком впол-мужика, с двумя левыми ногами и вечно "под мухой". Михеич был отцом послевоенных девяти сыновей. Выступал он на "ликованиях" ежегодно , нескладно, зато от души. Непременно являлся в старой , неведомым образом сохранившейся фронтовой шинели, грязной, кургузой, цвета праха земного.

-- Хочу рассказать, как я первый раз со страха обмочился на фронте?- заявил он тему своего выступления.

-- Что?- заострил лицо председатель сельсовета.

-- Про штаны свои мокрые в первом бою хочу поведать. Для истории войны. Чтоб знали все.

-- Андрей Николаевич! Ты не в ту степь заезжаешь. У тебя героических воспоминаний разве нет? Те, что зарубкой легли на сердце. При чем тут позорные штаны?

-- Эх, братцы, не было солдата, который хоть раз на войне не обмочился,- твердил свое Михеич.-Иные перед атакой белели, как полотно и блевали. Крестились даже партийные. Только бог мог пулю заворожить, а вождю слабо. Он сам трус был. Ни разу на фронт не выехал. А перед смертью самого себя , говорят, боялся. В разных комнатах ночевал. Расстреливайте меня, а я, как мелкий боец войны,ни разу Сталина перед боем не вспомнил. Не с руки было.Земля ему, конечно, пухом.

--Довольно Михеич порочить войну.

-- Чего ж ее, падлу, нахваливать что-ли?!

-- Говори по делу! О мужестве своем беспримерном поведай.

Михеич высморкался, торжественно продолжал.

-- Ладно! Поехали дальше. Хотел еще о солдатских вшах и методах уничтожения их в боевых условиях рассказать, но не буду , а хочу вам, граждане, доложить , как я от плена немецкого героически увильнул.

И опасливо посмотрел на ведущего. Тот молча кивнул головой.

Ободренный Михеич продолжал:

-- В Белоруссии дело было. Я в артиллерии при лошадях служил. Орудия перетаскивал. В бою немцы раздолбали наш расчет. Першерона, коня то есть моего, насмерть убило, меня швырнуло под небеса. Вернулся с контузией. Слышу немецкие автоматчики раненых добивают. Я быстренько выпотрошил першерона и залез в него. Как в пещеру. Трое суток во чреве обитал, питался изнутри. Потом немцы стали приползать к туше и мясо отрезать. Чтоб поджарить значит! Я и вылез наружу. Фрицы драпанули от страха. Видать за черта меня приняли. Я вдогонку пятерых их ихнего автомата уложил. А тут и наши подоспели. Так мне медаль вышла...

В толпе, окружившей грузовик заулыбались, явно одобряя сообразительность русского маленького солдата .

-- А почему у тебя две левые ноги?- выкрикнул кто-то.- Урод ты, Михеич, каких поискать!

-- Тоже объясню душевно! В сорок четвертом мою природную правую ногу оторвало напрочь фугасом. Попал в лесной госпиталь. Темно, как в погребе. Хирург мне и говорит. " Не дам тебе пропасть, солдатушко. Ног запасных у меня навалом. Вот обезболивающего ни хрена нет. Только спирт! Влил он в меня пару стаканов живого огня, сам, видать, коновал, тоже глотку изрядно промочил. Привил мне чужую ногу. Через неделю снял бинты, и у самого глаза на лоб полезли. Извини , говорит, герой, я тебе в неразберихе вторую левую ногу пришпандорил . Живи так, не отрывать же по-новой удачную конечность. Вот паразит! Так и существую! У меня правой обуви накопилось сорок штук. Кому надо презентую...

-- Носи сам! Уважаем тебя , Михеич! Тебе бы еще язык новый пришить. И сыновья у тебя герои славнецкие.

-- Это верно! Я опасался уродами будут. Слава богу- пронесло, супружница моя правильными всех на свет божий вытолкнула. Она у меня мастер по этим делам. Ты говорит, топчи меня с любой ноги, а я уж не подведу...

-- А почему шинель фронтовая на кусочки исполосована?

-- Для сыновей отрезал... Они же у меня военные. Колька в Афганистане воевал, Андрей в Анголе и других чумазых странах, Игорь с горами кавказскими бился... Каждому на счастье отрывал. И все живые остались. Пусть меня в этой шинели похоронят. Лично попрошу председателя сельсовета проследить.

Потом выступал знаменитый гость, Герой Советского Союза. Все ждали от него богатырского облика, зычного рыка, а Герой оказался немощным старичком, наподобие высушенного на нитке гриба. Но медали и ордена звенели на груди, как наборная сбруя на призовом рысаке. Рядом стоял участковый, готовый в любую минуту прийти на помощь уважаемому гостю, если того надумают обидеть. Устинья подвинулась близко трибуне. Сзади дышал провокатор Витюха, уже получивший денежный расчет и чуть вправивший в фокус глаза.

Герой, опытный в выступлениях, сипло, но уверенно, златоуст супротив простодушного Михеича, читал настоящую лекцию о войне. Назубок перечислял армии, части, боевые операции, даже вражеские дивизии и имена фельдмаршалов, точно коротко был знаком с ними. О своем личном участии в боях,правда, умалчивал, но всем было ясно- Героя авось кому не присудят.

-- Война, товарищи, была настоящим испытаниям для партии и народа, произносил он правильные слова и награды колокольчиками отзывались на геройском пиджаке.- Фашистский зверь долго муштровал нас. Били в хвост и гриву. С ними быстро изучили мы все учебники военные. В середине войны оклемались , каждый советский лейтенант стал фельдмаршалом...

Школьница в толпе подняла руку, трепеща от волнения спросила:

--Василий Спиридонович? Что Вам запомнилось больше всего из будней той страшной войны.

-- Хороший вопрос, деточка!- выцветшие глаза героя обрели стальной блеск.-- Потрясли до глубины души зверства фашистских ублюдков на окуппированных территориях Казни ни в чем не повинных людей. Я видел убитых стариков, женщин , детей... Волна гнева поднималась в груди. Хотелось мстить и мстить коварному захватчику.

Мощная Устинья приблизилась к ветерану вплотную. Грозный вид ее заставил тщедушного оратора сделать шаг назад.

-- Вопрос к тебе герой имеется?- сурово произнесла вдова.

-- Пожалуйста!

-- Солдат ты или ботало коровье?

-- Не понимаю...

-- Объясню! Негоже солдату, защитнику, на врага жаловаться. Позор! Сам же допустил поганцев к полям и деревням, сдал баб и стариков в руки неприятеля. Не защитил, не прикрыл, удрал себя спасать. А теперь сопли распускаешь. Герой! С дырой! И не совестно тебе такое говорить. Враг он и есть враг, он не пряниками пришел нас кормить.

Она сделала еще один шаг вперед. Старичок, отступая, заплелся ногами в своей палочке, и свалился в траву. Жалко не по геройски. Милиционер помог ветерану подняться, затем схватил старуху за руки, испугавшись, вероятно, что она станет бить заслуженного человека.

-- Сержант! Отпусти ее. С ума сошел,- заступился за вдову Герой.

А председатель сельсовета, глядя на старуху, покрутил пальцем у виска. Милиционер вытянулся в струнку.

Фронтовик быстро пришел в себя. Он оказался настоящим мужиком. Подойдя к Устинье бесстрашно стоявшей на месте, спросил:

-- Ты, женщина, вдова солдатская будешь?

Устинья повела рукой в сторону бетонных плит.- Тут все доски моими родными исписаны. Это они выиграли войну. А ты примазался к ним... Коль не умел воевать-помолчал бы уж.

-- А чем мне было воевать?- покраснев до удушья , фальцетом выкрикнул Герой,- Ты знаешь, баба глупая, что даже винтовки у меня в начале войны не было. Командиры так приказывали. " В бой ходить по двое. Один стреляет, а другой ждет, пока убьют его, чтобы винтовкой завладеть.

Устинья досадливо махнула рукой:

-- Вот с этого бы и начинал... С правды-то!

Она повернулась и пошла прочь. Шла и слышала, как Витюха кричал о пулеметах, как Михеич требовал для себя золотую Звезду, как стрелял в небо почетный караул.

Вдова шла берегом реки. Та покорно следовала рядом, вязала узелки струй, расчесывала колтуны водорослей. Подрагивали листья кинжальной осоки. Обессиленная Устинья присела у воды. Рядом появился запыхавшийся Витюха. Встал на четвереньки, напился по-собачьи, радостно оскаливая зубы рассмеялся:

-- Молодец Авдотьевна! Правду- матку резанула. Я тоже кой-чего про СМЕРШ ему ввернул, гадючка ему в глаз.

-- Дубина ты, Виктор Иванович!- устало произнесла она.

-- Пусть присядет внутри себя.

-- Денег будешь на водку клянчить?- покосилась она на собеседника.

-- Авдотьевна! За тебя дык, елы-палы... Уважаю! Воинов помяну как следует. День Победы все же. Разойдемся радостно.

-- На! Сгинь в момент с глаз моих. - она сунула Витюхе деньги и отвернулась.--Дура я бессознательная! Человека обидела ни за что. Мои ведь тоже воевать не умели. С кого спрос теперь учинять.

Вдова еще долго сидела у текучей воды и плакала. А речка все также устремлялась под наклон земли родной к морю и не ведала о горе людском.