Расскажу я вам ребята Про любовь далёких дней. И сегодня, в дни седые, Не могу забыть о ней. Та любовь была похлеще Обнималок и страстей, Как в дыму пожара воздух, Как вода безводных дней. Пусть не сердятся подруги, Я давно уж не жених, Только здесь рассказ ведётся, Извиняюсь, не о них. Нынче в праздники и в будни Есть что выставить на стол. Словно скатерть-самобранку Покрывает разносол. Были времена другие, Правда, в дальней стороне. Кровь и смерть, тоска страданья. Речь, конечно, о войне. Не ходил я там в атаку И врагов не подрывал Потому, что в годы эти Был ещё я слишком мал. Было мне тогда немного, Года три, а может пять. Не на фронт моя дорога, А под стол пешком шагать. И не мог по той причине Обиходить сам себя. В доме не было мужчины. Нету спасу от бабья. Всё для фронта, для победы! А в тылу большой войны Только бабы, только бабы. В этом нету их вины. Баба в поле, на заводе, Ёлку валит и в пыли Тащит шпалы, тащит рельсы, Забивает костыли. А кругом одна разруха, Мрак с зари и до зари. И конечно голод, голод, Голод, чёрт его дери! Ни одной паршивой крошки, Лишь ревень да лебеда, Да очистки от картошки От больничного котла. В той больнице поселковой Дни и ночи напролёт Обихаживала мама Измочаленный народ. Мать была в авторитете. Доктор, что ни говори. Фронт её был в лазарете От зари и до зари. Двадцать тысяч баб и деток. Двадцать тыщ сирот и вдов. Двадцать тысяч рахитичных И поносных животов. Тётя Маша - санитарка Вдруг заскочит невзначай Поглядеть, как я справляюсь, И нальёт морковный чай. Иногда, придвинув кружку, Поласкав по голове, Сунет в руки мне горбушку Хлеба чёрного в махре. Та черняшка тыловая Из солдатского пайка, Ей подарок от сержанта Из конвойного полка. Что за радость та черняшка - Праздник вкуса и еды! И, конечно, передышка От желудочной беды. А какой у ней был запах! А какой у ней был дух! Можно нюхать, можно плакать, Можно поделить на двух. Врать не буду, не приучен. Не делился я едой, Потому что был измучен, И делился сам с собой. И остаток той горбушки Заберёшь с собой в кровать, Чтобы ночью под подушкой Что-то тихо пожевать. Пожевать неторопливо, С расстановкой и любя, Растянуть подольше счастье И порадовать себя. С той поры я в хлеб влюблённый. С той поры я брежу им. Никакой продукт кручёный С вкусом хлеба несравним. Уже позже, с пацанами Предрассветною порой Пробирались мы к пекарне Нюхать хлеб у кладовой. Как он пах! Такая матерь! Как дразнил! Как искушал! Никогда подобной муки Я по жизни не вкушал. Никогда не позабуду! Никогда не откажусь! Никогда до самой смерти С хлебом я не разлюблюсь! И понятно, что в субботу За еврейским за столом Хлеб делить - моя работа, Не отстану нипочём. Как положено, я руки Оболью сырой водой, И Браху неторопливо Прочитаю над собой. Возложу на хлеб я руки. И опять звучит Браха. Не понять сердечной муки, Если сыты потроха. Отломлю кусочек хлеба И понюхаю его. Пригублю, и отодвину, Полюбуюсь на него. А потом уж домочадцам Отделю от всей души: Кушай хлеб, люби народ свой И спокойнее дыши. И налью вино в бокалы, И "Лэ Хаим" оглашу, И "За Жизнь" за эту нашу Всё до капли осушу. Домочадцы не в обиде: Понимают ритуал. Хлеб - что жизнь. И в смысле данном То, что доктор прописал. Рассказал я вам, ребята, Про любовь далёких дней. И сегодня, в дни заката, Не хочу забыть о ней. |