Моя хорошая плохая семья Мила шла в школу по знакомому с раннего детства переулку. Асфальт был сухим и чистым, и только под заборами серели оставшиеся от сугробов бесформенные лоскуты снега. «Отчего так гармоничен окружающий нас мир и так несовершенны взаимоотношения живущих в нем людей?» - думала она, с упоением вдыхая чистый апрельский воздух. Тягостные мысли о болезни матери, о скандалах, которые постоянно происходили в их семье, о том, что вечером, наверняка, и отец и братья снова вернутся с работы «в подпитии» медленно утихали и отступали на задний план всякий раз, когда девушка оказывалась за порогом своего несчастливого дома. Попадая в плен юношеских грез о собственном будущем, она была уверена в том, что священный свет любви озарит весь ее жизненный путь и не останется в нем места для лицемерия, лжи, предательства и страданий…Безудержная свежесть наступающего дня, небо цвета василька, насквозь пронизанное золотыми солнечными струнками, призывные гудки локомотивов на станции, оживленное клокотанье диких голубей - все это буйное нагромождение весенних звуков, красок и запахов наполняло девчоночье сердце неизъяснимой радостью и ожиданием какого-то великого чуда Людмила относилась к занятиям в школе прилежно и безумная поступь весны за окном не отражалась на ее собранности и работоспособности. Более других она любила уроки русского языка и литературы и словно воду, начинающее засыхать растение, впитывала в себя каждое слово преподавателя. Учителя, когда девочку привели в первый класс, поначалу насторожились: фамилия «Комова» ассоциировалась у них с ее братьями, Петей и Михаилом, - двоечниками и разгильдяями. Первый был старше сестры почти на пятнадцать лет: он давно уже отслужил армию, устроился на работу, женился и даже успел обзавестись сынишкой Лёвой, но в школе всё ещё помнили злостного прогульщика, второгодника и задиру по кличке «Пугач»… В памяти Милы - скромная свадьба брата и подаренный кем-то темно-вишневый зонтик: за ним счастливые молодожены прятались и целовались, как только подвыпившие гости начинали кричать: «Горько!» Сильный и очень мужественный с виду, Петруша поначалу был и любящим мужем и заботливым отцом. Маленькую и хрупкую как стебелек Настеньку он называл своей голубоглазой рыбкой и дарил ей по весне огромные букеты белой персидской сирени. Однажды Людмила играла с Левушкой, а старший брат, читая книгу, с нежностью наблюдал за юной супругой: та, как заправская хозяйка выполаскивала и отжимала только что выстиранное белье. «А у нас во дворе есть девчонка одна» - доносились из приемника слова популярной песни. И вдруг! – Как доказать, что я тебя люблю? – Петя подорвался с дивана и в мгновение ока оказался рядом с женой. - А ты съешь хотя бы немного мыла, - кокетливо произнесла Настена, - тогда поверю! И он начал жевать отвратительно пахнущий кусок хозяйственного мыла, делая вид, что это доставляет ему огромное удовольствие… Что произошло со старшим братом впоследствии, почему он стал алкоголиком и превратился в истязателя своей семьи, не знал никто. Нетрезвость обращала Петю в непонятное озверевшее существо, и дома попадало каждому, кто подворачивался под его тяжелую руку. Так, не успев окрепнуть, начала рассыпаться кладка их семейного счастья. Все говорили, что Мила с Петей очень похожи: одинаковая тихая печаль таилась в темно-малахитовых зрачках и волосы, вьющиеся густыми клубьями, свидетельствовали об их родстве. Как и сестра, подобно голодному человеку, он проглатывал книги одну за другой. Но на этом их сходство заканчивалось потому, что принадлежали они к разным поколениям и совершенно по-разному воспринимали окружающий мир… Старший брат помнил войну и эвакуацию вместе с матерью и младшей сестренкой в далекий Казахстан, а оттуда – дорогу в неприветливый, скованный холодами Омск, где работал мастером эвакуированного завода их отец Иван Савельевич Комов. Однако случилось непредвиденное: пока семья добиралась до места, ее глава был призван в ряды Советской Армии и отправлен на фронт. Сорокоградусные морозы, ни единой знакомой души, картофельные очистки вместо хлеба – таким был финал той роковой поездки. Кто знал тогда, что пережди они эвакуацию в Казахстане, семью обошло б стороною непоправимое горе. Но мама всегда так сильно любила отца, что получив от него долгожданную весточку с обратным адресом, не задумываясь, отправилась в опасный путь с обоими детишками навстречу своей любви! Расплата за желание быть рядом с мужем оказалась слишком жестокой – истощенная и ослабленная умерла от воспаления легких трехлетняя зеленоглазая Лора. Мама и Петя, не встретив в Омске отца, вернулись в Казахстан, а затем - к себе домой, на Донбасс. По-видимому, все пережитое в войну и тяжелое послевоенное время не самым лучшим образом отразилось в характере старшего брата Людмилы. Уроки русского языка и литературы были в расписании последними. После звонка Никита Николаевич, закрывая классный журнал, попросил: - Комова! Задержись, пожалуйста! – Мила подошла к столу учителя. – Через месяц состоится районная олимпиада по русскому языку, на педсовете я предложил твою кандидатуру. Ты согласна? – темные глаза преподавателя, как всегда, были строги и неумолимы. - Конечно! – с радостью ответила она и с опозданием, уже захлопывая за собой дверь, крикнула: - Спасибо за доверие, Никита Николаевич! Догоняя подружек, девушка отдала остатки своего бутерброда лохматому школьному псу Кудряшу. Еще один апрельский день близился к завершению: солнце, будто позолоченное розовое блюдо, потихонечку закатывалось за горизонт, сгущался и синел воздух, в окошках домов то здесь, то там загорались уютные желтые огоньки. - До завтра, девчонки! – Мила весело попрощалась с одноклассницами и, не успев зайти во двор, услышала глухие рыдания матери, доносившиеся из окна кухни. - Боже ты мой, праведный! И за что я у тебя в такой немилости? Муж – эгоист с куском бетона в груди вместо сердца, а сыновья…Людмила, девочка моя! – увидев входившую в дом дочь, женщина запричитала еще громче. – Сегодня кто-то из них снова вытащил у меня деньги из-под подушки, немного – три рубля, на вино. Но какой стыд! Скорее всего, это Петя - у него снова запой, за Мишей я не замечала. Я никого не хочу видеть! Я не хочу жить! - А я? Ведь у тебя еще есть я! – бросив на пол портфель, Комова-младшая принялась утешать измученную болезнями и семейными неурядицами мать. Петя вместе со своей семьей жил в небольшом флигеле, выстроенном рядом с родительским домом. Когда у него начинались запои, испуганной Насте зачастую приходилось убегать вместе с маленьким ребенком к соседям, а отцу, матери и Миле запираться на все замки, чтобы избежать гнева разбушевавшегося Петруши. Правда, в последнее время стало немного легче потому, что вернулся из армии Миша. Повзрослев и возмужав, он мог теперь утихомиривать старшего брата. Михаил появился на свет через два года после окончания войны. Мама, потеряв Лору, очень надеялась снова родить девочку, но судьба подарила ей еще одного сына. Мальчик, несмотря на послевоенный голод, рос толстым и здоровым крепышом. Учеником, в отличие от Пети, он был тихим и неприметным, но способности свои предпочитал проявлять вовсе не в учебе. В пятом классе тихоня Мишик остался на второй год, а в седьмом его чуть не выгнали из школы: всевозможные приколы «выкатывались» из двоечника Комова один за другим, словно теннисные шарики изо рта фокусника. А потому по окончании восьмилетки родителям было рекомендовано забрать из стен учебного заведения свое ленивое и несносное чадо. И поскольку отец и старший брат работали на «железке», Мишу отдали на учебу в железнодорожное училище. Затем была армия, а пока он служил, Людмила заметно повзрослела и теперь все друзья-одногодки Михаила стали ухажерами ее подруг. После демобилизации брат вернулся домой и, наконец, осуществилась его заветная юношеская мечта – водить грузовые поезда. Высокий, красивый, с завитушками ореховых кудрей и глазами оттенка речной тины, всегда уравновешенный и очень стеснительный, Миша, однако, умел сводить девчонок с ума и частенько, беря гитару в руки, голосом Владимира Высоцкого высокомерно напевал: «Я вышел ростом и лицом, спасибо матери с отцом…» У сестры со средним братом отношения были доверительными с детства: несмотря на сплошные «уды» в аттестате, он писал отличные стихи и учил рифмовать Люду, а когда та впервые влюбилась, Мишик оказался единственным человеком, которому девушка смогла доверить свою сокровенную тайну. Успокоив и уложив в постель маму, Мила стала нервно поглядывать на часы – задерживался с работы отец. Иван Савельевич Комов был руководителем крупного структурного подразделения, которое частенько проверялось всевозможными комиссиями, а потому нередко возвращался домой «навеселе». Странным представлялся союз этих двух абсолютно несовместимых людей – ее отца и матери – все равно, что одновременно звучащие «ламенто» и «канкан», сплав холодного серебра луны с обжигающим золотом солнца. Разнице их характеров, вкусов и взглядов на вещи Мила удивлялась всегда, но позднее, став взрослым человеком, была вполне удовлетворена тем, что унаследовала материнский ген «коммуникабельности» и отцовский – «немецкого педантизма». Первый являлся причиной того, что в их доме вечно собиралось множество народу (а это крайне не нравилось Ивану Савельевичу) – приходили соседи, ежедневно бывали друзья Миши и Пети, делали уроки одноклассницы Людмилы. На праздники многочисленная родня также предпочитала съезжаться к Комовым. Хранительница домашнего очага Марина Ильинична обладала редким даром – не только умением, но и желанием выслушать собеседника, и всегда была обезоруживающе естественной. Любого, кто переступал порог их скромного жилища, она сразу же усаживала за стол. Ее терпения и житейской мудрости хватало на всех, и для каждого у тети Маруни находилось согревающее сердце слово. Она была желанным родником, если кто-то умирал от жажды, и теплым пламенем костра, когда кому-то становилось холодно, она превращалась в грозный торнадо, защищая слабого, и – в маленькую беспомощную ковылинку на ветру, если не могли защитить ее… Пройдут годы, Мила также станет женой и матерью, на ее непростом жизненном пути встретится множество разных людей, но ни у кого из них не будет таких глаз, как у мамы – поразительно добрых и необычайно красивых, цвета серо-голубого жемчуга… Отец и мать встретились на вечере в городском саду, когда тот, получив распределение на работу, впервые приехал в их небольшой зеленый городок. Высокий, стройный, с тонкими чертами лица, в элегантном полосатом костюме, с желтыми стеклянными запонками в манжетах отутюженной рубашки – таким запомнился Марине Ильиничне ее суженый. Поженившись, они были очень счастливы, пока не началась война… После Победы Иван Савельевич вернулся домой в звании инженера-капитана со множеством боевых наград, а также приятными воспоминаниями о своей фронтовой любви и законных армейских ста граммах. Впоследствии, став руководителем, он не употреблял спиртного в рабочее время, но частенько участвовал в застольях проверяемых и проверяющих, после чего не имел желания прикасаться к скромному домашнему ужину. Отец жил вместе с семьей, но почти никогда не интересовался ее проблемами. Внешнее безразличие ко всему происходящему дома, эгоизм, порой граничащий с жестокостью, - все это каким то странным эклектическим образом сочеталось в нем с почти собачьей привязанностью к своим родным… Грустные мысли девушки прервал негромкий стук калитки: наконец, вернулся с работы отец и, слава богу, в нормальном состоянии. Потом еще раз скрипнула входная дверь, и в комнату вошел Михаил – смешные каракулевые завитушки из-под форменной фуражки, в руках – букетик нежных, в сиреневую полоску, подснежников: - Сегодня у нас была вынужденная остановка на перегоне, и я нарвал цветов. Это тебе, мамуль! Так неожиданно для Милы, счастливо и спокойно, закончился один из будничных дней в ее семье. Недаром же кто-то из святых отцов сказал: «Господь не оставляет нашей души ни в постоянном покое, ни в продолжительной скорби…» Пашка-философ, Элла-фефела и другие Приближалось окончание десятого класса и выпускные экзамены. Людмила подолгу сидела за учебниками и лишь иногда, по выходным, вместе с подружками ходила на вечера в местный Дворец культуры железнодорожников. Частенько после танцев молодежь заворачивала к ним домой – слушали музыку, ребята делились воспоминаниями о своей армейской службе, девчонки советовались с тетей Маруней, куда лучше поступить учиться или пойти работать после десятилетки. Иван Савельевич в такие вечера очень нервничал, и из дальней его комнаты постоянно слышались одни и те же слова: «Ну почему нужно собираться всегда у нас? Здесь что – медом намазано? Дайте мне отдохнуть, в конце концов!» Но никто после столь неприветливых реплик главы семейства уходить от Комовых не спешил - приглушали музыку, начинали говорить чуть потише, а Марина Ильинична отправлялась в спальню, чтоб отчитать подвыпившего супруга. - Мамуль, а мамуль! – сказала как-то Людмила, - а можно Михаил возьмет в кредит какой-нибудь стол поприличнее, шкаф, трюмо? Ведь у нас так часто бывают друзья! Вчера заходила после уроков к Нине Ярынко и знаешь, какие шторы ее мама вешала? Бархатные, фиалкового цвета! - Не ожидала я, что дочь моя – умница, отличница в учебе, комсомолка и общественница, вдруг превратится в банальную мещанку, - укоризненно покачала головой Марина Ильинична, а сама невольно окинула взглядом покосившиеся стулья у стены, старомодный буфет с дешевой посудой, вылинявшие покрывала на кроватях детей – не то серые, не то синие. Единственной достопримечательностью их жилища было черное полированное пианино «Украина», но приобрели его не они с Иваном Савельевичем, а бабушка Варя, пожертвовав всеми своими сбережениями, когда любимая ее внучка Люсьюшка пожелала учиться в музыкальной школе. И действительно, ничего не купили нового с тех самых пор, как переехали в этот несчастливый дом, а ведь прошло почти двадцать лет…Ну а за что было покупать? Серо-синие глаза матери, по-прежнему, очень красивые и притягательные, заблестели от непрошеных слез. И снова вернулась в сердце жгучая, как крапива, обида: вспомнились измена мужа и та забота, которой он окружал семью своей любовницы. Ведь ее сына, как потом выяснилось, Иван Савельевич выучил в институте от своего предприятия, а свои дети, выходит, пусть карабкаются по жизни сами, как могут…Мила, заметив слезы на глазах матери, очень расстроилась, подумав, что обидела ее своей бестактностью: - Мамочка, родная моя! Прости меня глупую! Обойдемся мы без нового дивана и плюш нам ни к чему! Ведь все это так незначительно! - Да я, в принципе, не против вашего предложения. Надумали – покупайте. Пусть Миша оформляет кредит, как-нибудь вытянем: картошка и соление в подвале есть, зелень в огороде подоспела. Правда, Петруша в этом месяце снова зарплату пропил… Марина Ильинична попыталась улыбнуться и чудные лучики морщинок у краешек глаз сразу же затмили печальное выражение ее лица. Тот майский день выдался каким-то особенным: с деревьев струился пьянящий аромат весны, улицы, дома, дороги – все было залито золотым солнечным дождем, с мощью низвергающимся на землю из синей пучины небес. До чего же головокружительно прекрасна эта пора! Цветущие вишни и яблони будто окутаны снежно-белыми кружевами облаков. Вдоль садовых дорожек зардевшиеся тюльпаны не дают оторвать от себя завороженного взгляда. А пчелы? Остановитесь и прислушайтесь – только раз в году в вашем благоухающем саду так многозначительно и деловито гудят медоносные пчелы. Их гул – это еще одно напоминание о красоте и неповторимости мироздания, о тленности всего земного, о необходимости успеть, как можно больше сделать в этой жизни… После обеда к дому Комовых подошел грузовик. Выскочив из машины, водитель, Миша и Петя начали разгружать долгожданные покупки. Платяной шкаф, трельяж, стол, кровать, диван – мебель была полированной, красивого желудевого оттенка. Мила на радостях даже потихонечку от родных прослезилась. Вскорости во всех четырех комнатах, помимо сладко-будоражащего запаха весны, воцарился не менее приятный запах древесины, лака и новой обивки. До позднего вечера не смолкали у Комовых возгласы восхищения и неподдельной радости от произошедшего. И только Иван Савельевич не участвовал в тот день в общем ликовании. В половине девятого, не изменяя своим привычкам, он молча умылся и отправился спать, обронив на ходу до боли знакомую всем домашним фразу: «Дайте мне, ей богу, хоть сегодня отдохнуть…» Около полуночи, наконец, все успокоились и угомонились. Марина Ильинична, пожелав сыну и дочери спокойной ночи, удалилась в спальню. Сразу же уснул Миша, с удовольствием плюхнувшись в своей комнате на новый диван. И только Мила продолжала находиться в состоянии приятного волнения и абсолютной бодрости. За окном старательно брал бемоли и диезы неугомонный ночной музыкант – сверчок, и невозможно было определить, мажорный или минорный лад преобладает в его скрипичном сольном концерте… Старинные настольные часы трижды известили о том, что не за горами рассвет, а сон все не приходил. Склонность к бессоннице Людмила унаследовала от бабушки Вари – маминой мамы, отчего всегда страдала и во взрослой жизни: малейшее нарушение эмоционального равновесия неизменно заканчивалось для нее изнурительным бодрствованием до самой утренней зари. Скоро выпускные экзамены и поступление в университет, а это значит, что бессонные ночи участятся. Может, прав Пашка-философ, что нужно учиться быть дирижером собственного организма: постоянно заниматься спортом, аутотренингом, напрягать себя не только умственно, но и физически? Павел Волошин считался лучшим другом Михаила: когда брата Людмилы оставили в пятом классе на второй год, он в буквальном смысле вытянул Мишу из двоечников, разъясняя ему задачки по математике, заставляя заучивать наизусть правила грамматики и тексты по английскому языку. После этого на долгие годы юноши остались верными и неразлучными друзьями. Оба они писали хорошие стихи, превосходно играли на гитаре, ходили в походы, занимались фотографией, увлекались рыбалкой. Нужно сказать, что Пашкин интеллект никогда не унижал их дружбы, а напротив, постоянно подпитывал ее. И сейчас, когда Михаил работал машинистом на железной дороге, Павел, став студентом био-физического факультета университета, и приезжая на выходные домой, в первую очередь, забегал в гости к своему закадычному другу Комову. Паша впитывал в себя знания с огромным желанием и какой-то жадностью, регулярно перечитывая кипы журналов, книг и газет, и охотно делился своим интеллектуальным багажом с окружающими. - Давайте позанимаемся перипатетической философией, - сказал как-то он, прохаживаясь вдоль поросшего плакучими ивами берега реки, когда они вместе с родителями и знакомыми выехали отдохнуть на природу. «А что означает эта твоя «язык можно сломать» - философия?» - протяжно спросил Мишик, лакомясь огромным вареным раком. - «Перипатетик» переводится с греческого, как «прогуливающийся», – с улыбкой глядя на друга, сказал Павел и в красивых карих глазах его засветились особые искорки: они появлялись всегда, когда кто-то проявлял интерес к Пашкиным суждениям. – Аристотель и его школа, - продолжал Волошин, - получили такое название из-за того, что он излагал свои мысли, прогуливаясь с учениками по саду, как мы сейчас с вами… Только не сочтите меня за нескромного и не проводите никаких параллелей! – весело отшутился он, и с тех пор за его именем намертво закрепилась приставка - «философ». - Самое главное в жизни – распознать себя. – говорил он Миле, когда та поведала ему о заветном своем желании стать филологом и навсегда уехать жить в город, поближе к цивилизации. – А чем же тебя не устраивает отчий край? - «Здесь в малом и большом тоскливо сердце ноет…» - задумчиво ответила она, слегка перефразировав строчку из стихотворения Некрасова. - Понимаешь, Пашенька, мне кажется, что все самое значительное вершится именно в мегаполисе: там делаются научные открытия, печатаются издания, проводятся вернисажи, собирают аншлаги театры. Мне хочется быть внутри этого сумасшедшего человеческого муравейника! И если мы проживаем несколько жизней, то в предыдущей я, без сомнения, была горожанкой. А иначе, почему мне так не хватает шума движущихся автомобилей, яркого света улиц и навевают скуку плотно закрытые на ночь ставни домов и монотонный собачий лай во дворе? Поверь, я обожаю наш абрикосово-яблочный рай и очень люблю свой дом и улицу, но представить себя всегда живущей здесь… - Не могу с тобой не согласиться, - сказал он, - хотя уверен, что счастливым можно быть в любой точке земного шара. Касательно же цивилизации, мне кажется, что не все люди одинаково хороши в городе, равно, как и не все одинаково плохи в провинции. С раннего школьного возраста Павел Волошин занимался в различных спортивных секциях, а поступив в университет, увлекся еще и горным альпинизмом. Каких только снимков не было в его фотоальбоме! На одном из них – он в Казахстане в составе студенческого стройотряда, на другом – у подножия двуглавого Эльбруса в полном альпинистском снаряжении, на третьем – на фоне озера Байкал вместе с молодежной исследовательской экспедицией. Людмила, сравнивая с Павлом своих сверстников, не представляющих жизни без сигарет и портвейна, и зачастую страдающих неизлечимым косноязычием, раз и навсегда определила для себя образ своего будущего «героя»… Светало. Сверчок, подустав, замолчал и его старательное многочасовое «сюр-сюр-сюр» сменилось до нелепости жизнерадостным «ку-ка-ре-ку!» в соседском сарае. Ночь почти прошла: проявились очертания книг на полке и натюрморта над письменным столом, искусно нарисованного Пашей и недавно подаренного Миле. В окно медленно и осторожно вползал рассвет, а вместе с ним и сон… Для сочинений по русскому языку выпускникам предложили несколько тем, в основном, посвященных классическим произведениям. Но Люда выбрала свободную, которая не только звучала очень оптимистично – «И на Марсе будут яблони цвести», но и предоставляла возможность для полного полета ее фантазии. В отличной отметке по литературе девушка не сомневалась, а вот что касалось химии…Учительницу Виолетту Платоновну за ее сухость и тираническую требовательность к изучению своего предмета боялись, без исключения, все старшеклассники. В тот вечер, перед экзаменом по химии, Мила находилась дома одна и очень волновалась, что не успеет доучить билеты. Миша был в поездке, Настя - на ночном дежурстве в больнице, а Марина Ильинична с Иваном Савельевичем, забрав с собою внука, уехали проведать заболевшую родственницу. На круглом кухонном столе под голубой стеклянной солонкой лежали пять рублей и маленькая записочка, написанная рукой мамы: «Приедем завтра. Купи хлеба и приготовь чего-нибудь на ужин. Желаем успешной сдачи экзамена!» Повторяя вслух сложные названия аминокислот, и переходя из комнаты в комнату, Людмила заметила, как мимо окон неуверенной походкой проковылял Петя. Сначала он побывал у себя во флигеле, но никого там не обнаружив, с руганью ввалился в родительский дом. Уставшее серое лицо, безумные впавшие глаза, разорванная на груди, измятая клетчатая рубаха… - Вы что, все повымерли? – загрохотал старший брат, допивая вино прямо из бутылки. Увидев на столе деньги, он потянулся, чтобы их взять, но Мила опередила его, спрятав пятерку в руке. - 0чень прошу тебя – иди, пожалуйста, к себе и не мешай мне готовиться к экзаменам!- попыталась она утихомирить рассвирепевшего Петрушу. - Дай сюда, я тебе сказал! – и он кинулся отнимать у сестры деньги. Сопротивление в доме было бесполезным, и она выскочила во двор, а затем - за калитку, устремившись вниз по приумолкшей улице. «Куда бежать?» - судорожно соображала испуганная девушка и тут же вспомнила о тете Элле-сторожихе… Интересным человеком была эта тетя Элла. И откуда только имя у нее такое? С виду - нерасторопная простушка, круглая и краснощекая, как русская матрешка, неопределенного возраста, немного странноватая из-за своей манеры «окать» и постоянно разговаривать наедине с самой собою. Судачили, что происходила она из некогда очень богатой и репрессированной в тридцатые годы семьи. По окончании войны Элла каким-то образом оказалась в их городке, вышла замуж за армейца-инвалида, родила ему пятерых детей. Муж очень сильно пил и обижал Эллу, и однажды ударил ее по голове каким-то тяжелым предметом. Но она чудом осталась жива, долго лежала в психиатрической лечебнице, выздоровела. С тех пор прошло немало лет: овдовев, Элла стала глубоко верующим человеком, но все вокруг по-прежнему считали ее немного то-го…Работала она во вневедомственной охране – сторожила по ночам продовольственный магазин, который находился недалеко от Людмилиного дома. - Скажи, а как помогает тебе вера? Ведь детки твои тоже болеют, да и одной их всех, пятерых, поднимать было непросто. – Спросила как-то Эллу Марина Ильинична. Но сторожиха только с виду была похожа на фефелу. Далеко не каждый, вступающий с нею в спор, мог похвастаться столь проницательным мышлением и столь цепкой и ясной памятью: - Да мы же молимся не за теперешнюю жизнь, которая временна, а за будущую, которая бесконечна, - ответила она Милиной маме, - Вера дает силы терпеть временно, дабы потом радоваться вечно. Это для грешника сначала рай – земля, потом ад – небо, а для праведника все наоборот. Непонятными и странными казались тогда всем нам, разлученным с Богом, эти слова Эллы. Однако сторожиха хорошо знала не только Библию, но историю и географию – ничуть не хуже, за что ее очень уважал старший брат Милы. Она была единственным человеком, к чьему мнению, напившись, почему-то прислушивался Петя. Об этом как раз и вспомнила девушка, подбегая к лавочке, на которой сидела Элла. - Христос с вами! – сказала та – Чего-то случилось? Людмила, спрятавшись за оторопевшей женщиной, громко и горько разрыдалась. Следом подоспел брат и, очень сильно картавя, протрубил: - П-рр-ивет рр-аботникам ох-рр-аны! – как ни в чем не бывало, он шлепнулся по другую сторону скамейки и положил свою огромную и сильную ручищу на покатое плечо Эллы. - Как дежу-рр-ится, к-рр-асавица моя? - Не гневи бога, Иваныч, - в сердцах произнесла сторожиха, - зачем сестренку свою бранишь и обижаешь, ведь грех великий на душу берешь! - Да брось ты, Элла, стращать меня некрещеного! Лучше скажи, столицей какого государства является Ад-дис А-бе-ба? Это была Петина коронка: он назубок знал политическую карту мира, и вопросы по географии в нетрезвом виде задавал каждому встречному. - Ты…ты смог бы многого добиться, - шмыгая носом сказала ему сестра, - если бы не пил…Дожился до того, что люди Петром Водкиным окрестили. Слава богу, Миша и отец выпившие не буянят… - и девушка снова разревелась, вспомнив о предстоящем завтра экзамене по химии. - Цыц, малявка, - огрызнулся старший брат, - тебе слова не давали! – и громко икнув, он обратился к Милиной спасительнице с очередным вопросом, - Ну а столицу Сент-Люсии помнишь? Сквозь слезы Людмила смотрела на волшебную панораму июньского неба и думала о том, что никогда не позволит ни себе, ни своим будущим детям присутствия рядом пьяницы или алкоголика. А еще девушка ловила себя на мысли, что с нетерпением ждет того дня, когда сможет, наконец, покинуть родительский дом…Элла же в это время, окая сильнее обычного, продолжала усмирять Петрушу: - Да что там говорить, Иваныч, ведь сестра права – водка до хорошего не доводит. Вот и мой покойный Тихон, царствие ему небесное, чего только не вытворял. Бывало, прошу его, умоляю не пьянствовать и не дебоширить, а он на это отвечает: «Не было б водки, не пил бы, а для чего ж тогда она?» - женщина, тяжело вздохнув, продолжала – Если б ходила я в то время в церковь, то ответила бы ему словами святителя Иоанна Златоуста: «Не вино – причина пьянства, и когда человек говорит, что лучше не было бы вина, то можно и далее сказать, что лучше не было б железа, потому что есть человекоубийцы, лучше не было бы ночи, потому что есть воры…» Слушая проповедь сторожихи, брат понемногу оттаял и присмирел. Втянув голову в плечи, он сразу же потерял свой грозный и воинственный вид, превратившись в беспомощного великовозрастного ребенка. - Иди ко мне, Жужжа, - позвал он болонку – любимицу семьи, которая прибежала к магазину вместе с Милой, и сидела, забившись, под ее ногами. Собачка с жалобно поджатым хвостиком покорно подошла к Пете; он взял ее на руки, начал гладить и…заплакал. - Вот взять животину, - пыталась закончить мысль тетя Элла, показывая на болонку, - ест ли она, пьет ли, а предел ее довольства не простирается дальше нужды. Даже, если силой ее будешь заставлять, она не позволит довести себя до неумеренности. Почему же человек так не может?... И только перед рассветом, когда предутренняя прохлада настойчиво заявила о себе, брат с сестрою возвратились домой… Мечта на глиняных ногах За школьными окнами сверкали густые серебряные нити дождя. Через распахнутые форточки в помещение врывались свежесть и веселье бьющихся о землю струй. Накануне последнего экзамена, как обычно, проводилась консультация, но преподавателя почти никто не слушал. Из рук в руки по классу передавались маленькие записные книжки с пожеланиями друг другу – перед расставанием. Больше всех напутствий и стихов собрала Катенька Горянская – гордость 10-го «Б», претендентка на золотую медаль. Невысокая и очень складненькая белокурая блондиночка, с ямочками на щеках и всегда одинаковой полуулыбкой на пухлых губах, она напоминала чем-то ангелочка без крыльев. В обворожительную Кэт были влюблены почти все ребята их класса, не оставляя шансов для других девчонок. Катенька гордилась своим успехом, удачно сочетая природное кокетство с отличной учебой. Она стремилась нравиться всем, даже ухажерам своих близких подруг, и ей это удавалось. - Напиши, будь добр, что-нибудь на прощание, - покраснев до корней волос, Мила повернулась к Юлию, сидевшему за соседней партой. Он приехал с родителями из другого города и появился в их школе в самом конце прошлого учебного года…и сразу стал небезразличен девушке. В нем было все: ум, сила, целеустремленность, духовная и физическая красота, хорошее воспитание. А еще… он игнорировал Кэт, чем вызывал неподдельное восхищение одноклассниц. Это о нем Людмила писала в своем дневнике жизни: Я люблю и надеюсь, хоть знаю, Что открыть свое сердце не в силах, А с тобой мне не надо бы рая, А с тобой я б совсем не грустила. Что же делать, мой друг синеглазый, Без ответного чувства сгорая? Лучше б все позабылося сразу, Лучше б не было белого мая… И так – тридцать четверостиший, на что ее брат Михаил по-отечески посоветовал: «Пока никому не показывай. Банально и полностью горизонтально – нет ни одной перпендикулярной мысли!» …Юлий, также заметно смутившись, взял из рук девушки миниатюрный красный блокнотик и сделал в нем следующую запись: « У тебя обязательно получится быть счастливой! 14.06.1970 г. Юлий Кленов». Актовый зал школы утопал в разноцветье букетов и воздушных шаров. Над празднично украшенной сценой висели плакаты с пожеланиями и напутствиями выпускникам. На вручение аттестатов ребята пришли в парадной форме, с комсомольскими значками на груди. После объявления небольшого перерыва многие разбежались по домам, чтобы переодеться. Приближалось время прощального школьного бала… Выпускной вечер был праздником, наполненным одновременно грустью предстоящего расставания и ожиданием новых встреч, слезами несбывшихся надежд и восторгом первых признаний в любви. Неужели завтра, когда затихнут звуки вальса и опустеет этот зал, там, за стенами родной школы, перед ними откроется весь мир? От осознания наступившей вдруг взрослости и неведомой пока новизны грядущего дня путались мысли, кружилась голова, на глаза наворачивалась непрошеная сырость. Как далеки в тот момент все они были от непостижимости и сложности бытия! И каждому из них тогда казалось, что если Любовь, то бесконечная, как Вселенная, а будущность – непременно солнечно-ясная, как нарождающийся летний день. Еще не научившиеся летать, но уже собравшиеся покинуть родные гнезда, разве знали они, что окружающий их мир настолько же любвеобилен, насколько и жесток…С другой стороны, замечательно, что в жизни каждого человека есть такая лучезарная пора как юность, когда чисты, как первая весенняя капель, твои душевные порывы и позитивно мироощущение, а сам ты – бесхитростное воплощение веры во всеобщую справедливость и вечное торжество Добра над Злом. Очень жаль, что со временем этот нежный цветок наивности увядает в каждом из нас… Уже около часа Мила безрезультатно пыталась отыскать взглядом Юлия. Ее приглашали танцевать одноклассники – она танцевала, машинально отвечая на вопросы, машинально улыбаясь. «А может он раньше времени ушел с выпускного? Но ведь ребята все вместе собирались идти встречать рассвет!» Ее обеспокоенность переросла вначале в недоумение, а затем – в горькое разочарование после того, как они с подругой случайно зашли в один из пустующих классов, чтобы немного привести себя в порядок. На первой, ближайшей к окну парте, с царственным видом восседала Катенька Горянская: ее маленькие красивые ручки грациозно обвивали шею Юлия…Будто в тумане свершались все дальнейшие события – с участием Милы, но как бы без нее. Вместе с остальными выпускниками она ходила в больницу, где лежала их первая учительница - Полина Тихоновна: несмотря на очень поздний час, та не спала и, опершись о палочку, худенькая, сгорбившаяся, беспомощная стояла у ворот, выглядывая свой любимый 10 «Б». Затем за городом ожидали рассвета. Сидели долго, пока не проявился розовый шелковый лоскут зари и не зазвенела безумная трель соловья, напомнившая им о неизбежности расставания. Все это было, но без Юлия… Ни он, ни Кэт так и не появились больше среди своих одноклассников… Людмила где-то читала, что после сильных душевных потрясений можно впасть в абулию – состояние болезненного безволия и полного отсутствия желаний и побуждений к какой-либо деятельности. Возможно, такое с ней и приключилось бы, но впереди ожидали вступительные экзамены в вуз. Опыт первой безответной любви заставил девушку пережить примерно такие же чувства, какие испытывает ребенок, не найдя утром под елкой подарков от своих любящих родителей, но она нашла в себе силы справиться с непрошеной болезнью… Июль промчался быстро – Мила не заметила, как отоспели смородина и крыжовник в саду, как осыпались с макушек деревьев последние перезревшие вишни. Десятки книг лежали на ее письменном столе – поступление на филфак областного университета требовало серьезной подготовки. Знакомые рекомендовали ей другие учебные заведения, но Людмила была более, чем уверена в себе. - Литература – это мой Бог, моя любовь! – отвечала она советчикам, не смущаясь сумасшедшего конкурса. – Школьную программу я знаю на «отлично», а что еще нужно абитуриенту? Правда, приходилось штурмовать Виссариона Белинского и принципы «реальной критики», что всегда вызывало в ней какой-то внутренний протест. Почему, изучая классику, нельзя иметь свое собственное мнение, а обязательно нужно имитировать полную толерантность в отношении чужих суждений? Время от времени, взгляд Милы отрывался от учебников и останавливался на ярких шляпках георгинов – алых, сиреневых, солнечно-желтых, посаженных в палисаднике заботливой Настиной рукой. Разноцветные краски уходящего лета напоминали о школе, о выпускном вечере, и где-то внутри зарождалась нестерпимая боль, которую невозможно было унять… Три вступительных экзамена были сданы успешно и для преодоления проходного бала оставалась самая малость – «пятерка» по литературе. Вытащив билет, Мила с торжественным видом улыбнулась – она готова была отвечать на все вопросы без подготовки. Преподаватель представился: «Меня зовут Авраам Исакиевич, и я рад вас выслушать.» Около получаса Людмила говорила о своем любимом произведении, которое считала вершиной творчества Н.В.Гоголя, - «Мертвые души» она перечитывала дважды. - Блестяще! – похвалил экзаменуемую Авраам Исакиевич, протирая безупречным батистовым платком свои очки. - А теперь позвольте несколько вопросиков. Школьная программа, к сожалению, детально анализирует лишь первый том романа, а как же быть со вторым? Ведь образы помещиков, обрисованные в нем писателем, не менее колоритны, чем Манилов, Собакевич, Коробочка, Ноздрев и обласканный вами Плюшкин. Соизвольте припомнить их имена и особенности жизненного кредо. Мила была шокирована. В ее памяти с трудом воскресла цепочка совершенно нелепых фамилий – Тентетникова, Хлобуева, Петуха, но одно из имен – самое несуразное – с окончанием то ли на «жгло», то ли на «выжгло» она так и не смогла вспомнить. - Ну что же, перейдем ко второму вопросу, - не удовлетворенный ее ответом, сказал преподаватель. - Лирика Ломоносова, Державина, Батюшкова, - взбодрившимся голосом произнесла Мила, - принадлежала к так называемому анакреонтичному направлению в русской поэзии. - Может, голубушка, - перебил ее Авраам Исакиевич, - мы и поговорим с вами более подробно об этом самом Анакреонте?... Так в экзаменационном листе Людмилы Ивановны Комовой появилась «тройка» по основному предмету. Возвращаясь домой в душном с дребезжащими стеклами автобусе, и обливаясь горькими слезами, девушка прощалась с еще одной своей трепетной мечтой. Так неожиданно разорвалась и рассыпалась недавно связка ее единственного любимого монисто: то ли из-за некрепкого узелка, то ли из-за слишком тонкой нити… Но впереди была дорога протяженностью в целую жизнь, и какой оказалась эта дорога для главной героини, читатель узнает в следующих главах романа… | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
