Что хочет автор. Литературные конкурсы

ГЕБЛИНГ, УЛАФ и ЛОТТА садятся. ТЕРЦ становится на возвышение и взмахивает дирижерской палочкой, подавая знак невидимому оркестру. Начинается марш, грозный, тяжеловесный. Он звучит все мощнее и мощнее, и вдруг на смену ему приходит нежная лирическая тема. Она продолжается всего несколько мгновений, прежний воинственный марш опять заглушает ее.

ЛОТТА: Стоп, стоп, стоп!

Музыка обрывается.

ЛОТТА: Господин парадный композитор, вы в своем уме? Что это там у вас?

ТЕРЦ: Где, простите?

ЛОТТА: В марше, в марше, любезный. Откуда вдруг эта слезливость? Не знаю как у вас, Геблинг, а у суда возникла ассоциация: паршивый голубь путается среди благородных ворон!

ГЕБЛИНГ: Пожалуйста, еще раз это место.

Оркестр играет лирическую тему.

ЛОТТА: Вот, вот! Что автор хочет намекать этим куском?

ТЕРЦ: Н-ничего особенного. Просто случайно вырвалось...

ЛОТТА: Да вы хоть понимаете, где это будет звучать? Это какая-то отрыжка!

ТЕРЦ: Отрыжка чего, простите?

ЛОТТА: Неважно! Важно, что вы нарушаете.

ГЕБЛИНГ: Судья права. Таланту, конечно, многое простительно… Но ведь это призыв. Я боюсь сказать к чему, но – призыв. Не забывайте, что это будут слушать наши дети.

ЛОТТА: Именно! Мы обязаны блюсти!

ГЕБЛИНГ: Нужно убрать этот кусок. Вот увидите, марш в целом ничего не потеряет.

ТЕРЦ (убито): Конечно.

ГЕБЛИНГ: Ну-ну, выше голову! (тихо посовещавшись с Лоттой) Ваш новый марш откроет парад.

ЛОТТА: Но без этой сопливой части.

ТЕРЦ: Клянусь! Сегодня же вырежу!

ГЕБЛИНГ: А мы забудем эту маленькую шалость. До парада осталось меньше месяца, впереди уйма дел. Идемте, судья. Господин наследник… Улаф… Улаф!

УЛАФ вздрагивает, точно пробуждаясь.

ГЕБЛИНГ: Мы уходим.

УЛАФ: Господин Терц…

ТЕРЦ: Господин наследник?

УЛАФ: Вы написали прекрасный марш…

ГЕБЛИНГ: Нам пора.

УЛАФ: Но вот это место… Его не нужно. Это как-то слишком странно.

ТЕРЦ: Уберу, непременно уберу, сию же минуту!

ГЕБЛИНГ, УЛАФ и ЛОТТА уходят.

ТЕРЦ: Хотя, если подумать, это был самый лучший э-э… кусок. Господа музыканты! Такты с восемьдесят первого по девяносто второй недействительны!

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Государственный архив. От пола до потолка – стеллажи с ящиками. Тусклые лампы, тишина, пыль. Входит МЮНК. Кряхтя, подходит к окну и поднимает тяжелую штору.

МЮНК: Святой день… Святой день… Ну, вот и дождались мы праздничка. (Мурлыча что-то, выходит в соседнюю комнату.)

Входит ТЕРЦ.

ТЕРЦ: Мюнк! Нет, это невозможно… Отвратительное состояние… Мюнк!

МЮНК (за сценой) Лечу, лечу! (входя) Ба, да это вы, дусенька? Решили навестить? Ну, ну, славно. День-то нынче какой! Уж вы наверняка сегодня порадуете нас чем-нибудь новеньким, а?

ТЕРЦ: Мюнк, дайте мне капель.

МЮНК: Ай-яй-яй, да у вас совсем не праздничный вид… Что такое с вами, дуся?

ТЕРЦ: Недомогание.

МЮНК: Ну, ну, а я тут болтаю, старый дурак. Каких вам, глазных, сердечных, желудочных?

ТЕРЦ? Все равно, лишь бы побольше!

МЮНК: Ай-яй-яй, дусенька, нельзя так истязать себя работой. Вы нужны нации! (подает ему мензурку с каплями)

ТЕРЦ (морщась): Горькие…

МЮНК: Ну, ну, вот, заешьте мармеладкой. Помните, вы еще птенчиком таскали у меня мармеладки?

ТЕРЦ: Отпустило, кажется…

МЮНК: Ну, ну, вот и хорошо. Славный вы были вороненок, шустренький такой… Парад скоро?

ТЕРЦ: Скоро. Ах, Мюнк!

МЮНК: Ай-яй-яй, опять схватило?

ТЕРЦ: Мне нужно вам кое-что сказать.

МЮНК: Ну, ну.

ТЕРЦ: Но только это между нами.

МЮНК: Дусенька!

ТЕРЦ: У меня такое чувство, что я деградирую.

МЮНК: Ай-яй-яй!

ТЕРЦ: Теряю нужное направление.

МЮНК: Ай-яй-яй! Может, кофейку?

ТЕРЦ: Давайте.

МЮНК выходит в соседнюю комнату.

ТЕРЦ: Представляете, Мюнк, я за последние две недели не написал ни одной оратории, ни одного сколько-нибудь приличного марша!

МЮНК (за сценой): Ай-яй-яй… Сколько вам сахару?

ТЕРЦ: А, давайте побольше! Все равно пропадать!

МЮНК: (вносит поднос с кофе): Ну, ну, дусенька, не отчаивайтесь. Не всегда же композитора посещает вдохновение.

ТЕРЦ (нервно прихлебывая кофе): Ах, если бы! Вдохновение как раз бьет ключом, это-то меня и пугает. Вчера, например, я написал в один присест ужасную песню.

ТЕРЦ: Ай-яй-яй!

ТЕРЦ: Ужасную! Пошлую, безыдейную, разлагающую, да-да! И ведь отлично понимаю, что нельзя это писать, а пишу! Пишу, подлец, еще и наслаждаюсь! Здесь, думаю, арфу бы неплохо, тут скрипочек подпустить, там того, там сего! И слова, слова вместе с музыкой так и лезут, проклятые!

МЮНК: Ай-яй-яй… Вы ее кому-нибудь показывали?

ТЕРЦ: Ни в коем случае, что я, спятил?! Но верите ли, хотел сегодня утром сжечь партитуру…

МЮНК: Ну-ну?

ТЕРЦ: И не смог. Уж такая славная вышла, бестия, что жалко расставаться!

МЮНК: Понимаю, дусенька, о, как я вас понимаю. Все-таки свое, кровное.

ТЕРЦ: Именно, драгоценнейший, кровное! А спать не могу. Не знаю, куда сунуть ее, окаянную. И туда спрячу, и сюда – все равно сердце не на месте. Дайте-ка мне еще десяточек сердечных капель.

МЮНК: Вам может стать дурно, дусенька.

ТЕРЦ: А! Мне уже дурно от страха. Слушайте, Мюнк!

МЮНК (отсчитывая капли): Ну-ну?

ТЕРЦ: Нельзя ли мне оставить партитуру у вас? Всего два жалких листочка! У вас-то искать не будут.

МЮНК: Дуся, дуся, во что вы меня, старого дурака, впутываете?

ТЕРЦ: Два жалких листочка, Мюнк. Вы же мне как отец!

МЮНК: Ай-яй-яй, а вот это нечестно. Это запрещенный прием.

ТЕРЦ (становясь на колени): Мюнк, я вас умоляю. Я буду ползать за вами, пока вы не согласитесь. Я спать не могу! Мне все кажется, что вот сейчас придут среди ночи, заберут и засудят меня за эти два паршивых листочка!

МЮНК: Ай-яй-яй, стыдно, дусенька, пользоваться моей слабостью. Давайте сюда вашу ужасную песню.

ТЕРЦ: Мюнк, вы золото! Я посвящу вам новый гимн!

МЮНК: Ступайте на площадь и настройте себя на нужный лад. День-то нынче какой!

ТЕРЦ: Святой день! (Хочет бежать.)

МЮНК: Минутку! Вы уверены, что никому не показывали эту песню?

ТЕРЦ: Абсолютно! Впрочем, ее мог слышать попугай, он вчера залетал ко мне… А! У него в голове такой ветер гуляет, что… Словом, прощайте, драгоценнейший Мюнк! (Вприпрыжку выбегает из архива.)

МЮНК: Стало быть, попугай слышал ее. Ай-яй-яй…(Выходит в соседнюю комнату.)

Там же. Входит ГЕБЛИНГ.

ГЕБЛИНГ: Мюнк!

МЮНК (за сценой): Лечу, лечу… (входя) Ба, да это господин Геблинг! Решили навестить? Ну-ну, славно. Располагайтесь, милости прошу.

ГЕБЛИНГ: Что это вы сделали с нашим парадным композитором? Мы столкнулись в дверях, он был очень возбужден.

МЮНК: Так ведь день-то нынче какой!

ГЕБЛИНГ: День святой, без сомненья.

МЮНК: Ай-яй-яй, да у вас совсем не праздничный вид. Что такое с вами, дусенька?

ГЕБЛИНГ: Устал я, Мюнк. Сами видели, сколько хлопот было накануне торжества.

МЮНК: Может, кофейку?

ГЕБЛИНГ: Давайте.

МЮНК выходит в соседнюю комнату.

МЮНК (за сценой): Надеюсь, вы нынче порадуете нас новой речью?

ГЕБЛИНГ: Порадую, порадую… Ах, Мюнк, не будем о делах. Ваш архив – единственное место, где я могу расслабиться.

МЮНК (за сценой): Понимаю, дусенька, о, как я вас понимаю… Вам, конечно, без сахара?

ГЕБЛИНГ: Как всегда. А зачем он приходил к вам?

МЮНК (внося поднос с кофе): Кто?

ГЕБЛИНГ: Наш мелодист.

МЮНК: А-а-а… У него недомогание, у бедняги. Он прикончил пузырек с сердечными каплями. Горит на работе!

ГЕБЛИНГ: Во времена Гитдольфа…

МЮНК: Великого.

ГЕБЛИНГ: Да. Словом, в те времена эту птичку заклевали бы безо всякой скидки на талант. Тогда не терпели слабаков… Вы не находите, что нравы опасно помягчели с тех пор? Налейте-ка мне еще чашечку. Кофе хорошо подкрепляет силы.

МЮНК: Ай-яй-яй, дусенька, нельзя так истязать себя работой. Вы нужны нации!

ГЕБЛИНГ: Для нации наступают не лучшие времена. Я имею в виду наследника.

МЮНК: Да, да, да, ужасно, дусенька, с наследником просто ужасно!

ГЕБЛИНГ: Счастье, что Гитдольф…

МЮНК: Великий, дуся. Не оговоритесь ненароком в обществе.

ГЕБЛИНГ: Счастье, что ВЕЛИКИЙ Гитдольф не дожил до рождения внука.

МЮНК: Да-да-да, ай-яй-яй… Не представляю, как мы будем без вас!

ГЕБЛИНГ: То есть?

МЮНК: Я говорю, наш уродец уже далеко не дитя, дусенька.

ГЕБЛИНГ: Гм… Что это? (Указывает на рукопись, оставленную Терцем.)

МЮНК: Сам не знаю. Лежат себе листочки и лежат… Вчера их тут не было. Полюбопытствуйте, если хотите.

ГЕБЛИНГ (читая): Так… Так… Так.

МЮНК: Я в эту писанину не заглядывал, у меня своей хватает.

ГЕБЛИНГ: Так! (Прячет рукопись в карман.) Кто? Впрочем, догадываюсь.

МЮНК: Ах, дусенька, зря, зря вы прочитали. Наверняка, одно расстройство.

ГЕБЛИНГ: Кому еще известно об этом?

МЮНК: Залетал ко мне на днях попугай наследника. Славно поболтали… Занятная он птица, да и не такой дурак, каким кажется.

ГЕБЛИНГ: Спасибо за кофе, Мюнк. Увидимся на параде.

МЮНК: Ну, ну, на здоровьице, дусенька. А на параде я вряд ли появлюсь. Кости с утра так и ломит, так и ломит… Не судите строго старика.

ГЕБЛИНГ уходит.

ТЕРЦ: Ай-яй-яй, как неприятно получилось! (Выходит в соседнюю комнату.)

По авансцене идут ЛОТТА КАР и АЙРИС.

ЛОТТА: Айрис, немедленно прекратите истерику!

АЙРИС: Мама, мама, почему вы раньше молчали!

ЛОТТА: Во-первых, не мама, а госпожа верховный судья! Извольте запомнить, наконец! А во-вторых, суд не хотел омрачать ваше счастливое детство.

АЙРИС: Не он же урод, мама! Как вы могли!

ЛОТТА (дает ей оплеуху): Не сметь! Осуждать! Мать!

АЙРИС разражается рыданиями.

ЛОТТА: Все было решено до вашего рождения. Кто знал, что наследник так опозорится!

АЙРИС: И я должна выйти замуж за этого выродка?

АЙРИС: Зачем, зачем вы губите меня?!

ЛОТТА: Дело нации превыше всего. Умейте жертвовать.

ЛОТТА: Всем!

АЙРИС: А… Что говорит господин Геблинг?

ЛОТТА: Он настаивает. С болью в сердце.

АЙРИС: Хорошо. Свадьба состоится.

ЛОТТА: Иного ответа суд и не ожидал.

АЙРИС: Ах, но это ужасно, мама!

ЛОТТА: Госпожа верховный судья, бестолочь этакая!

На авансцене появляется радостный ТЕРЦ.

ТЕРЦ: День-то нынче! Святой день! Достойно отметим рождение великого Гитдольфа! На площади уже построены войска! Железные клювы, неутомимые крылья, в глазах огонь! Гордость нации, черт побери! Ах, Мюнк, старина Мюнк! Непременно посвящу ему гимн… Или реквием, ха-ха! Стоп. Попугай. Попугай, пестрая бестия… «Кокочка, Кокочка, бедная птичка, золотая рыбка!» А сам все слышал, подлец… Я тоже хорош, распелся на ночь глядя! Черт бы побрал эту песню… А попугай слышал, слышал! Ну, ничего. Может, и обойдется. Я ведь ему подарил целый кулек семечек… О, как это ужасно – зависеть от дурака!

Сцена освещается. Площадь. Сдержанный гул, какой всегда бывает в дни больших торжеств. В центре сцены – трибуна, украшенная флагами. По бокам трибуны застыл почетный караул.

ТЕРЦ (подойдя к трибуне): Кажется, я первый. А до начала осталось не больше пяти минут… Где же они?

Радостный гул на площади усиливается. Появляются Геблинг, Улаф, по-прежнему наглухо застегнутый, и Лотта Кар.

ТЕРЦ (вытягиваясь): Будет сеча!

ГЕБЛИНГ: Будет пища. Я вижу, у вас хорошее настроение, господин Терц?

ТЕРЦ: Более чем!

ГЕБЛИНГ: Ах, так? Очаровательно.

ГЕБЛИНГ и ЛОТТА проходят на трибуну.

ТЕРЦ (шепотом): Господин наследник!

ТЕРЦ: Спасите меня.

УЛАФ: От кого?

ТЕРЦ: Сам не знаю. Регент говорит со мной таким тоном…

ЛОТТА (шипит с трибуны): Господин наследник, мы вас ждем!

ТЕРЦ: Помогите мне, умоляю! Только вы один…

ГЕБЛИНГ: Улаф, немедленно на трибуну! Пора начинать.

УЛАФ (Терцу): Позвольте мне пройти.

ТЕРЦ (умоляюще): Господин наследник!

УЛАФ: Ну, что вы, право… Все будет хорошо. (Поспешно поднимается на трибуну.)

ТЕРЦ, затравленно озираясь, остается у подножия трибуны.

ГЕБЛИНГ (проверив микрофон, говорит с официальным подъемом): Доблестные вороны! Непобедимая армия великого Гитдольфа! В этот святой день вы все как один вышли на площадь, и ваши стройные ряды отливают сталью. Сегодня мы отмечаем день рождения нашего Учителя. Не так давно он покинул этот мир, и еще свежа рана тяжелой утраты. Но если бы он мог увидеть вас, его сердце наполнилось бы гордостью. И я говорю вам: впереди сотни новых побед! Я поведу вас путем славы и добычи! И пусть не мучают вас сомнения, я все беру на себя! Будет сеча!

ВОРОНЫ (оглушительно, но стройно): Будет пища!

ГЕБЛИНГ: Будет сеча!

ВОРОНЫ: Будет пища! Будет! Будет! Будет!

ГЕБЛИНГ: Смотр войск объявляю открытым!

Начинается уже известный нам марш. Вороньи дивизии пролетают над трибуной, оглашая воздух карканьем.

ЛОТТА (глядя вверх): Прекрасная речь, господин Геблинг.

ГЕБЛИНГ: Ценю ваше мнение, госпожа Кар. Улаф!

УЛАФ вздрагивает.

ГЕБЛИНГ: Отойдите-ка в сторонку, мой птенчик.

УЛАФ покорно отходит к противоположному краю трибуны.

ТЕРЦ (шепотом): Господин наследник!

ГЕБЛИНГ (Лотте): Вы сказали ей?

ЛОТТА: Да. Для Айрис это было ударом.

ТЕРЦ (шепотом): Господин наследник!

ТЕРЦ: Вы ведь защитите меня, в случае чего, правда?

ГЕБЛИНГ (Лотте): Вся надежда на вашу дочь. Она может спасти от вырождения великий род Гитдольфа.

ТЕРЦ (Улафу): Вы ведь не оставите меня, если что?

УЛАФ (рассеянно): Конечно, конечно…

Внезапно в воздухе поднимается шум и гвалт. Марш растерянно увядает.

ЛОТТА: Что там происходит?

С неба, кружась, падают яркие перья.

ГЕБЛИНГ: Улаф! Это опять ваш проклятый попугай!

УЛАФ: Кока! Кока! Прекрати немедленно!

ГЕБЛИНГ: Эта нахальная птица дождется, что ей свернут шею!

УЛАФ: Господин Геблинг, умоляю вас… Кока! Спускайся сейчас же!

Сверху падает яркий, растрепанный попугай.

КОКА: Виват парад! Парад виват!

ГЕБЛИНГ: Хорошо. Разбирайтесь с ним сами. Но предупреждаю…

УЛАФ: Клянусь вам! Честное слово!

КОКА (Улафу): Ты, ты, ты, ты видел? Потрясное было зрелище!

УЛАФ (беря его за шкирку): А ну, пошли!

КОКА: Что-что-что такое? Что за обращение?!

УЛАФ: Я тебе покажу обращение! (тащит попугая прочь с площади)

ЛОТТА: Возмутительно! Это залетное ничтожество смеет посягать!

ГЕБЛИНГ: Оркестр, музыку! Парад продолжается!

Оркестр играет марш. Два ворона, стоявшие на часах у трибуны, подходят к Терцу.

ГЕБЛИНГ (глядя вверх): Вы арестованы, милейший.

ТЕРЦ (с облегчением): Наконец-то! Спасибо вам большое! Я вам так признателен! Покойный папа говорил мне, что самое страшное – это ждать ареста.

(Уходит, зажатый между двумя часовыми.)

ЛОТТА: Кто выдал его?

ГЕБЛИНГ: Он сам себя выдал. Будет сеча!

ВОРОНЫ (сверху): Будет пища! Будет! Будет! Будет!

Марш и вороний грай звучат все громче.

Затемнение.

Комната Улафа.

Входит УЛАФ, таща за собой попугая.

КОКА: Свободу замордованным какаду! Свободу угнетенным марабу! Свободу эмансипированным колибри!

УЛАФ: Ты что себе позволяешь? Ты куда суешься, идиот?!

КОКА: А что, что, что такое? Я выражал свои верноподданнические чувства! Какие могут быть претензии?

УЛАФ: Ты же чуть не погубил весь парад!

КОКА: А меня, может, захлестнула волна патриотизма!

УЛАФ: Учти, если тебе свернут шею, я ничего не смогу поделать!

КОКА: Подумаешь! Уж и нельзя разок нарушить ваши стройные вороньи ряды!

УЛАФ: Болван! Остолоп в ярких перьях! Дурак!

КОКА (взбираясь на обруч, подвешенный к потолку): Ну да, ну да. Я дурак, ты дурак, а у вашего регента вообще крыша поехала. (чужим голосом) Но таковы реалии сегодняшнего дня! (своим голосом) Семечек хочешь? (Вынимает из кармана фунтик с семечками.)

УЛАФ: Да пошел ты со своими семечками! И вообще, заткнись! Чтоб я тебя больше не слышал!

КОКА (бурчит обиженно): Мне-то что, что мне… Я-то заткнусь, что тут такого… У Кокочки астма, астма, бронхиальная астма, кхе-кхе…

Внезапно УЛАФ со стоном валится на пол.

УЛАФ: Опять… Опять… Неужели это никогда не кончится?!

КОКА (раскачиваясь на обруче, злорадно): Ага, ага, ага! Я так и знал!

УЛАФ: Ой, Кока, Кокочка… Миленький… Прости меня, а? Ой-ей-ей! Ой, мама!

КОКА: Ну да, ну да, ну да! Все потому, что хочешь быть настоящей вороной! А никуда тебе от своих перьев не деться! Белый ты, белый, белый, вот и весь сказ!

УЛАФ: Кока, прости, не будь садистом! Умираю же, честное слово!

КОКА: А что, что? Разве что-то было? Ничего не было. Не помню, не помню.

УЛАФ: Правда?

КОКА: Ну да, ну да… Лучше тебе?

УЛАФ: Вроде… Ой, нет! Опять! Да ты меня в самом деле простил-то?!

КОКА: Ну да, ну да. Что-то у тебя сегодня хуже обычного. Ты как хочешь, а я Дусю позову.

УЛАФ: Не смей! Я сам справлюсь!

КОКА: Полно, полно дурить. Корона нам не указ! Не указ, не указ! (Вылетает из комнаты.)

УЛАФ (корчась на полу от боли): Не хочу этого… Не хочу… Меня же учили… Надо собраться… Не распускаться… Мама, мамочка, как же мне жить с этим?!

Появляются КОКА и МЮНК.

КОКА: Вот! Вот! Пропишите ему что-нибудь, дусенька! Клистирную кружку! А потом семечки! Можно наоборот! Самое радикальное средство!

МЮНК: Пропишу, дуся, пропишу. А вы покамест… Ну, сами понимаете.

КОКА (голосом Мюнка): Понимаю, дусенька, о, как я вас понимаю! (своим голосом) Пардон, пардон!

МЮНК: Ай-яй-яй, опять прихватило?

УЛАФ: Сил моих нет… Ой, сейчас кричать начну!

МЮНК (лаская его): Ну, ну, не надо так, дусенька. Вот увидите, через минуту вам станет легче… А скоро и совсем пройдет… И не вертитесь так, лежите спокойно. У вас внутри сидит маленький твердый комочек. А вы его понемножку размягчайте… И вот уже лучше… И еще лучше… И нет уже ничего. Ай-яй-яй, а вот плакать совсем ни к чему. Ну, зачем это?

УЛАФ: Ах, Мюнк, вы меня спасли!

МЮНК: Ну, ну, вот и славно, дусенька. Теперь вам нужно поспать.

УЛАФ: Нет, посидите со мной немножко.

МЮНК: Посижу, посижу.

УЛАФ: Знаете, Мюнк… У меня, наверное, душевная болезнь. Если я кого-нибудь обижу или ударю, то потом всю ночь не сплю. И вот здесь начинается такая страшная, острая боль… Здесь какой орган находится?

МЮНК: В этом месте, дусенька, сидит ваша совесть. Оперативным путем от нее не избавишься, но постоянными тренировками – можно. Не у вас одного, не у вас одного, дуся… Но все как-то справляются. И вы справитесь.

УЛАФ: Мюнк, я вас ужасно люблю.

МЮНК: Спите, мой птенчик. Вам надо набраться сил перед завтрашним судом.

УЛАФ (сонно): А кого судят?

МЮНК: А не все ли равно, дуся? Лишь бы не нас с вами.

УЛАФ: Да, да… Лишь бы не нас. (Засыпает.)

Затемнение.

На авансцене АЙРИС поджидает ГЕБЛИНГА.

Входит ГЕБЛИНГ.

АЙРИС: Господин Геблинг…

ГЕБЛИНГ: Да-да?

АЙРИС: Вы спешите в суд?

ГЕБЛИНГ: Увы. А ты что-то хотела?

АЙРИС: Мне бы только одну минутку…

ГЕБЛИНГ: Ну, ну, смелее, мой птенчик.

АЙРИС: Видите ли, мама… То есть, госпожа верховный судья сообщила мне…

ГЕБЛИНГ: Да, я знаю, дитя мое. Это очень грустно, но совершенно необходимо. Нации нужен наследник. Полноценный наследник.

АЙРИС: Да, но…

ГЕБЛИНГ: Ты молода. Красива. Безупречна. Твоя чистая кровь широкой струей вольется в жилы потомков Гитдольфа. И на беднягу Улафа ты сможешь благотворно повлиять.

АЙРИС: Но ведь он урод… Это так неприятно!

ГЕБЛИНГ: Что делать, мой птенчик. Нация требует жертв.

АЙРИС: Я не хочу жертвовать собой ради нации!

ГЕБЛИНГ: Айрис, опомнись…

АЙРИС: Я могу пойти на все! Но только ради вас. Для вас – все, что угодно! (осекается в страшном смущении)

ГЕБЛИНГ: Позволь… Из этого следует, что ты неравнодушна ко мне? Или я ошибаюсь?

АЙРИС молчит, потупившись.

ГЕБЛИНГ: Конечно, мне приятно, что я еще могу нравиться такой юной особе… Но за тобой ухаживает столько молодых, отважных воинов…

АЙРИС (выпаливает): Какое мне дело до этих желторотых птенцов? Я… я… обожаю вас… Вся нация обожает вас!

ГЕБЛИНГ: Птичка, ты в самом деле любишь меня?

АЙРИС: Вы такой красивый, такой непобедимый… Вы лучше всех!

ГЕБЛИНГ: Ну, так сделай это ради меня. Ради нас с тобой.

АЙРИС: Не смейтесь надо мной, пожалуйста!

ГЕБЛИНГ: Глупенькая. Разве можно смеяться над святыми чувствами? Тебе придется поприсутствовать в его спальне только одну ночь. Поприсутствовать, и больше ничего. Понимаешь?

АЙРИС: Но… Где гарантия, что наследник не родится белым?

ГЕБЛИНГ: О святая простота! Он будет черным, птичка моя. Я позабочусь об этом. И обещаю тебе много счастливых минут.

АЙРИС: О, господин Геблинг!

ГЕБЛИНГ: Мне пора, милая. Потерпи немного. Впереди у нас целая жизнь.

АЙРИС: Да, да, конечно, вам пора… Суд… Благо нации… Ах, я все еще не могу поверить!

ГЕБЛИНГ: Прощай, малютка, и выше голову. Будет сеча.

АЙРИС: Будет пища! (Уходит, почти маршируя.)

ГЕБЛИНГ (снимая с шеи медальон и открывая его): Магда… Две любви было в моей жизни: ты да власть. Теперь осталась только власть. Не сердись. Мы ведь всегда понимали друг друга… Ах, Магда, Магда, как мне не хватает тебя! (Деловито прячет медальон в нагрудный карман и уходит.)

Появляется АЙРИС.

АЙРИС (ликуя, бежит по авансцене): С ума сойти! Ну, вот уж теперь эта задавака Берта умрет от зависти! И-и-и-и-и!

Зал суда. Обставлен, как полагается. В центре на стене висит большое зеркало.

Входят ГЕБЛИНГ, УЛАФ, ЛОТТА КАР и МЮНК.

ЛОТТА: Суд никогда еще не вел такого омерзительного дела!

ГЕБЛИНГ: Увы, это наш печальный долг.

ЛОТТА: Суд даже не успел толком пообедать! Так, заморил червячка… Да проходите же, господин наследник, вы препятствуете!

УЛАФ вздрагивает и поспешно проходит на свое место.

ГЕБЛИНГ: Начнем?

ЛОТТА: Да. Чем скорее, тем раньше. Ввести подсудимого!

Входит ТЕРЦ под конвоем.

ЛОТТА: Думаю, мы обойдемся без вставания, адвокатов и прочих формальностей. Дело слишком серьезно. Подсудимый! Согласно ритуалу, подойдите к зерцалу правосудия и устыдитесь.

ТЕРЦ послушно подходит к зеркалу.

ТЕРЦ: Устыдился…

ЛОТТА: Еще бы. И воробью понятно, что вы не соответствуете. Это однозначно. Подсудимый! Вы обвиняетесь в посягательстве и надругательстве. Суд ознакомился с текстом вашей так называемой песни. Это из ряда вон! Возьмем хотя бы первую строчку. «Приди мое земное божество». Кто это, земное божество?

ТЕРЦ: Это абстракция…

ЛОТТА: Что-что?

ТЕРЦ: Абстрактное понятие… Одним словом, Она.

ЛОТТА: Кто-кто?

ТЕРЦ: Ну, Она. Обобщенный образ возлюбленной. Понимаете?

ТЕРЦ: Я не знаю, как еще объяснить.

ЛОТТА (с иронией): Конечно. Мы все тут не доросли. Пойдем ближе. Ну, пошлые признания суд опускает… Вот. «Между мной и миром рухнула стена». Что это за стена такая? А?

ТЕРЦ: Это материализованное воображение.

ЛОТТА: Как, ка-ак?

ТЕРЦ: Собственно говоря, перед каждым из нас иногда возникает стена…

ЛОТТА: Где вы ее взяли? Значит, у нас тут стена? Это, знаете ли, наводит!

ТЕРЦ: На что, простите?..

ЛОТТА: Неважно. Важно, что вы преступаете. Мало того – извращаете! Ладно. Это еще как-нибудь ничего. Но «Я тебя на белых крыльях унесу»?! Отвратительно! Как вам только взбрело?

ТЕРЦ: Госпожа верховный судья… Я пробовал написать «на черных». Потом «на красных», «на синих», «на серых»… Но все это как-то не звучало. Вот вы сами послушайте: «Я тебя на белых крыльях унесу»… Само слетает с языка! Получилось так красиво, что я забыл, что это отвратительно.

ЛОТТА: Вы не забыли. Вы забылись! (звонит в колокольчик) Вызывается свидетель! Первый и последний!

В зал суда влетает КОКА в обнимку с обручем.

КОКА: О, о, о, благородное собрание! Блестящее общество! Тронут, тронут! Польщен! Постараюсь оправдать!

ЛОТТА: Свидетель, что это у вас?

КОКА: Минутку, минутку! Совершенно невозможно устроиться! (ищет, куда бы подвесить свой обруч)

ГЕБЛИНГ (пряча усмешку): Свидетель, назовите себя.

КОКА: Нет, нет, и не уговаривайте меня, я недостоин! (Вешает обруч на люстру и взбирается на него.)

ЛОТТА: Свидетель, не мельтешите. Как ваше имя?

КОКА: Кокочка, Кокочка, бедная птичка, золотая рыбка!

ЛОТТА: Мюнк, вы успеваете?

МЮНК (старательно записывает): «…бедная птичка, золотая рыбка».

ГЕБЛИНГ: Свидетель, поклянитесь на цитатнике Гитдольфа…

ЛОТТА: Великого.

ГЕБЛИНГ: Гм… Что вы будете говорит правду и только правду.

КОКА: Клянусь, клянусь! С превеликим удовольствием! Виват парад! Парад виват! Потря-асное было зрелище!

ЛОТТА: Свидетель, не опошляйте. Что вы можете сказать по данному делу?

КОКА: А что надо сказать? Вы мне скажите, я и скажу.

ЛОТТА: Свидетель, не валяйте. Что вы слышали?

КОКА: О, о, высокий суд! Я много чего слышал за свои пятьдесят лет!

ЛОТТА: Свидетель, не уводите. Что вы знаете?

КОКА (доставая фунтик с семечками и нервно плюясь шелухой): Ну-с, начнем с того, что я из очень порядочной семьи. Мои хозяева были высоко, высокообразованные либерально-демократические анархисты. И плевали они на любое правительство с высокой пальмы, да-с! А почему? Потому что могли себе это позволить! Очень высоко летали, очень, очень!

ЛОТТА: Свидетель, не мелите! Ближе к делу!

КОЛКА (наглея от ужаса): Ах, эти дела, дела, дела! Как я вам сочувствую, моя птичка! (голосом Мюнка) Ай-яй-яй, дуся нельзя так истязать себя работой, вы нужны нации! (своим голосом) Семечек хочешь? Что, что, что, никто не хочет семечек? Напрасно, напрасно!

МЮНК: Это тоже писать?

ЛОТТА: Уберите свидетеля, он невменяем!

Конвойные вороны стаскивают Коку с обруча.

КОКА: Ну вот! Так хорошо сидели, и вдруг!… Что вы мне клюв затыкаете? У бедной птички свои принципы! Дайте мне забрать свое имущество! Мой дом – моя крепость! (в упоении отбрыкиваясь от конвойных) Требуйте улучшения условий содержания заключенных! Корона нам не указ! Не указ! Не указ!

Дверь за ним и конвойными захлопывается.

ТЕРЦ (радостно): Это не он! Это не он! Как я рад, что ошибся!

Внезапно КОКА снова просовывает голову в дверной проем.

КОКА (придушенно): Долой тиранов!..

Дверь с треском захлопывается.

ЛОТТА: К порядку, к порядку! Суд не видит причин для радости. Нация доверила вам писать марши, а вы не оправдали.

ГЕБЛИНГ: Согласен. Стихи ужасные во всех отношениях. Это я вам говорю как знаток.

ТЕРЦ: Увы, я знаю… Я всего лишь музыкант. Но где, простите, взять хорошего поэта?

ГЕБЛИНГ: Однако, послушаем произведение в целом, дабы убедиться в справедливости наших обвинений. (Терцу) Напойте нам, пожалуйста. Для полноты картины.

ТЕРЦ неуверенно поднимается и сдавленным голосом тихо поет:

Приди, мое земное божество,

Любви святой и чистой торжество…

Невидимый оркестр подхватывает мелодию, голос ТЕРЦА крепнет.

Я тебя люблю, как неба синеву,

Как весеннюю пахучую листву…

Ты вошла, и с глаз упала пелена,

Между мной и миром рухнула стена.

Приди, мое земное божество,

Любви святой и чистой торжество…

Я тебя на белых крыльях унесу

В те края, где травы жадно пьют росу,

Где весь мир сияньем солнечным согрет,

Где одна земля имеет черный цвет!

Волны прекрасной музыки захлестывают зал суда. УЛАФ сидит потрясенный. ГЕБЛИНГ покачивается в такт, явно наслаждаясь. ЛОТТА неодобрительно смотрит на него. Наконец, музыка стихает.

ГЕБЛИНГ: Да, музыка, пожалуй…

ЛОТТА: Все ясно. Будем заканчивать. Мюнк! Огласите результаты экспертизы на предмет полноценности подсудимого.

МЮНК (кряхтя, встает со своего места): На основании произведенных медицинских и психологических исследований я позволю себе заключить следующее. Господин Терц, к моему глубокому прискорбию, являет собой особь черную снаружи и белую внутри. Случай крайне редкий и безнадежный. Такие особи всегда против.

ЛОТТА: Короче говоря, извращенец. А это чревато. Суд оглашает приговор. (читает) «Господин Терц, состоящий в должности парадного композитора, безупречно черный… гм… в шестом колене, приговаривается к ликвидации обоих крыльев подчистую.» (к Терцу) Впрочем, вы знаете наши законы. Извольте сами собой распорядиться после экзекуции.

ГЕБЛИНГ: Что-нибудь еще?

ЛОТТА: Осталась формальная пустота. Последнее слово подсудимого.

ГЕБЛИНГ: А… Ну, давайте.

ТЕРЦ (поднимаясь): Высокий суд… Всякие оправдания бессмысленны… Отрицания бесполезны… И, целиком отдавая себя на милость правосудия… (удивленно) А знаете что? А я вас не боюсь. И никакого почтения к этому сборищу не испытываю. Вы мне, оказывается, так все надоели и до того опротивели, что сил моих больше нет. И если вам уж так хочется меня казнить, то давайте. Казните. Но только оставьте меня в покое. Это все, что я имел сказать высокому суду.

ЛОТТА (с иронией): Неужели? Да вы не стесняйтесь, добавьте еще пару нескольких слов.

ТЕРЦ молчит.

ЛОТТА: Мюнк! Суд просит вас лично проследить за исполнением приговора. Увести подсудимого.

ТЕРЦА уводят, МЮНК выходит последним.

ЛОТТА: Суд должен заметить вам, Геблинг, что в момент предъявления вещественных доказательств ваше поведение КОНПРОМЕНТИРОВАЛО.

ГЕБЛИНГ: Кого?

ЛОТТА: Всех!

ГЕБЛИНГ: Госпожа Кар, мы не одни.

ЛОТТА: Вы имеете наследника? Да он спит!

ГЕБЛИНГ: Улаф… Птенчик мой, что с вами?

УЛАФ сидит молча, уронив голову на стол.

ГЕБЛИНГ: Может быть, вам лучше уйти отсюда?

ЛОТТА: Оставьте, Геблинг. Что за тон? Что за мягкотелость? Суд повторяет: ваше поведение…

ГЕБЛИНГ: Извольте замолчать. Вы судья до тех пор, пока это нужно мне.

ЛОТТА: Нации!

ГЕБЛИНГ: Вы отстали от жизни, дорогая Лотта. Я и есть нация.

Входит МЮНК.

ГЕБЛИНГ: Ну, что?

МЮНК: Я в расстройстве, господин регент. Бедняга даже умер не по закону.

ЛОТТА: То есть как?

МЮНК: Он не дал нам провести над собой положенную операцию. Сложил крылья и сам прыгнул со скалы. Да еще предварительно весьма невежливо высказался в мой адрес.

ЛОТТА: Но он разбился?

МЮНК: Вдребезги.

ЛОТТА: Это главное. Детали не играют значения.

ГЕБЛИНГ: Не играют роли.

ЛОТТА: Ну да, не имеют роли! Суд не нуждается в поправках.

ГЕБЛИНГ (Мюнку): Напрасно вы дали ему так красиво умереть. Идемте, Улаф. Все уже позади.

УЛАФ (бесстрастно): Не прикасайтесь ко мне.

ГЕБЛИНГ: Что?

УЛАФ: Убирайтесь вон. Все.

ЛОТТА: Господин наследник, вы с ума сошли?

УЛАФ: Внук великого Гитольфа приказывает вам убраться. Все вон.

ЛОТТА: Вы забыли, где находитесь!

УЛАФ: Это вы забыли, с кем говорите. Вон, я сказал. Геблинг, вам что-нибудь неясно?

ГЕБЛИНГ (растерянно): Будет сеча…

УЛАФ: Будет пища. Не смею вас задерживать.

ЛОТТА: Это… Это просто… Геблинг, ну скажите же ему!

УЛАФ: Судья, это и к вам относится.

МЮНК: Но, дусенька…

УЛАФ: К вам также, Мюнк.

ГЕБЛИНГ, ЛОТТА и МЮНК уходят в полном замешательстве. УЛАФ нетвердым шагом приближается к зеркалу.

УЛАФ(своему отражению): Что смотришь? Это ты его убил. Он так просил тебя, а ты хоть бы пискнул в его защиту. Сжался в комок и молчал, молчал, молчал! Думал только о том, как бы в животе опять не заболело, да? Вот и подыхай теперь, жалкий ты червяк. Подыхай, белая падаль! Ненавижу! (Разбивает зеркало и падает на пол без чувств.)

Затемнение.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

По авансцене идут ГЕБЛИНГ и ЛОТТА КАР.

ЛОТТА: Все это не так ожиданно, как планировалось. Суд рекомендует отложение мероприятия!

ГЕБЛИНГ: Попрошу не вмешиваться, дорогая Лотта.

ЛОТТА: По праву своей должности суд имеет вмешиваться!

ГЕБЛИНГ: Интересы нации под угрозой, черт побери! Вы что, не видите, что с ним творится? Вчера – истерика, сегодня – апатия, а завтра он захочет удавиться или командовать армией.

ЛОТТА: КОНплексующий недоносок!

ГЕБЛИНГ: Тише, тише. Вы говорите о своем будущем зяте. Женить, и немедленно! Только так мы сможем привести его в чувство. Приготовьте вашу дочь, судья.

ЛОТТА: Высокому суду жаль бедняжку.

ГЕБЛИНГ: Вы способны на жалость?

ЛОТТА: Суд все-таки мать, господин регент. Но мы обязаны. Во имя.

ГЕБЛИНГ: Что за безмозглая курица… И потом, этот идиотский язык… Но она исполнительна и неподкупна. Ах, Магда, Магда, ты видишь, кого я терплю!

Комната Улафа.

КОКА раскачивается на своем обруче. УЛАФ сидит, безучастно глядя в пространство.

КОКА: Ну, слушай. Я тебе почитаю из вашей классики.

УЛАФ: Оставь меня в покое.

КОКА: Как это – оставь, как это – оставь?! Мне больно видеть твою дремучесть! Нет, ты слушай! Мораль я, правда, не помню, но зерно вот в чём: как-то Бог послал кусочек сыра на ель. Ворона взгромоздясь позавтракать. Совсем уж было собралась, да призадумалась. А сыр во рту держала на ту беду лиса.

КОКА: Ну да.

УЛАФ: Она что, влезла на ель за сыром?

КОКА: Близехонько бежала! (голосом Лотты) Суд не нуждается в поправках! (своим голосом) Вдруг – сырный дух. Лису остановил. Лисица видит: сы-ыр! Лисицу сыр пленил! «Плутовка! – говорит, - К дереву! А ну, к дереву!»

УЛАФ: А лиса чего?

КОКА: На цыпочках подходит. Вертит хвостом с вороны. Глаз не сводит и говорит так: «Сладко? Чуть дыша, голубушка! Как хороша, ну и что? За шейка, что за глазки, рассказывать! Так прямо сказки, какие перышки! Какой носок! И верно – ангельский быть должен!»

УЛАФ: Подхалимка.

КОА: «Голосо-ок? Ну – спой! Светик, не стыдись, уж ежели! (с укором) Сестрица! При красоте такой – и петь!»

УЛАФ: Провокация.

КОКА: Вещуньина с похвал вскружилась. Голова – представляешь? – в зобу от радости. Дыханье сперло и на приветливы лисицыны. Слова ворона каркнула – ах! Во все воронье горло сыр выпал! С ним была плутовка. Такова басня дедушки… как его… модный такой писатель с птичьей фамилией…

УЛАФ: Похабщина.

КОКА: Что за тон, что за ярлыки! Ты недостоин ни единой буквы этого шедевра! Семечек хочешь?

УЛАФ: Семечки… Плебейство какое.

КОКА: Ах, плебейство? Тоже мне, голубая кровь! А кто был наш дедушка, то бишь гроссфатер? А наш дедушка был облезлый, нахальный вороний капрал! Капрал! Капрал!

УЛАФ: Ты говоришь о вожде нации.

КОКА: Это он уже потом стал, а дураки помогали! Что вы мне тычете в клюв вашей нацией?! Это не нация! Это паршивые провинциальные джунгли! А кто была наша бабушка, то бишь гроссмутер? А наша бабушка была примитивная, вульгарная наседка, да-с, да-с!

УЛАФ запускает в него увесистой книгой, но не попадает.

КОКА: Ах, эти покушения! Я к ним уже привык!

УЛАФ: Кока, скажи мне, только честно. Я урод?

КОКА: Дурак, дурак… Я всегда завидовал твоей окраске.

УЛАФ: Айрис меня ненавидит.

КОКА: Семечек хочешь? Бери, бери, самое радикальное средство. Все сейчас лузгают семечки. От упадка духа.

УЛАФ (машинально грызет семечки): Мы еще были маленькими, а она мне уже нравилась. Мне ничего не нужно было, только бы смотреть на нее. Она со своими друзьями не подпускала меня к себе… А я так хотел играть с ними! Они всегда смеялись надо мной втихомолку. Думали, что я ничего не вижу. Но я-то видел! Никогда у меня никого не было, только ты один.

КОКА: Ничего себе! Разве тебе меня мало?

УЛАФ: Она меня и сейчас терпеть не может. А я когда на нее смотрю, у меня сердце так куда-то и падает… Так и падает!

КОКА: И не говори. Ах, первая любовь, первая любовь! О, как я страдал! Как я был истощен! Малютка Кики была хороша, как майский день. Но меня погубила моя страсть к путешествиям. Когда я вернулся, она уже была замужем за моим картавым кузеном. (патетически) И что увидел я! (нормальным тоном) А что я увидел? Я увидел толстую наседку в окружении целого выводка сопливых попок. Представляешь мое разочарование? Так что все пройдет.

УЛАФ: А у меня почему-то не проходит.

КОКА: Ты лучше меня люби. Так будет надежней. Плюйся, плюйся, не стесняйся, это от всего помогает.

Входит МЮНК.

МЮНК: Дусенька, свершилось! Поздравляю! Живенько, живенько собирайтесь, там уже все готово!

УЛАФ: Что готово?

МЮНК: Все, все! Оркестр, брачный контракт, должностные лица…

УЛАФ: Какие лица?!

МЮНК: Вот стариковская память! Самое главное упустил. Вы сегодня женитесь, дусенька!

УЛАФ: На ком?..

МЮНК: На Айрис Кар, дочурке нашего верховного су…

МЮНК: Ну вот, а ты плакался! О Кики, бедная моя малютка!

УЛАФ: Ни за что!

МЮНК: Да почему же, дусенька?

УЛАФ: Я не желаю участвовать в этом спектакле.

МЮНК: Помилуйте, дуся, какой спектакль? Интересы нации…

УЛАФ: Да что вы мне тычете в клюв вашей нацией?!

КОКА: Браво, браво! Корона нам не указ! Семечек хочешь?

УЛАФ: Кока, исчезни, очень тебя прошу.

КОКА: Пардон, пардон!

МЮНК: Вы так возбуждены, дусенька, что я, право, теряюсь…

УЛАФ: Не ваше дело!

МЮНК: Ну, давайте попробуем рассуждать здраво. Ведь она вам нравится, не так ли?

УЛАФ: Это вас не касается! И вообще, я с доносчиками не разговариваю.

МЮНК (погрустнев): Конечно. Иначе вы и не могли подумать… Но клянусь вам, дусенька, я ни единым словом!.. Просто не успел припрятать рукопись ныне покойного господина Терца. А на суде… Да, каюсь. Но, дуся, что я мог поделать? Что я мог, если даже вы согласились с приговором?

УЛАФ: Я не соглашался!

МЮНК: Вы промолчали, дуся, а это равносильно одобрению. И не вам укорять за проявление слабости беспомощного, дряхлого старика.

УЛАФ: Простите, Мюнк. Все это слишком тяжело для меня одного…

МЮНК: Не терзайте себя, дусенька. У вас прекрасная, любящая невеста…

УЛАФ: Любящая?

МЮНК: Да разве можно вас не любить, мой птенчик?

УЛАФ: Вы… действительно так думаете?

МЮНК: Не сомневаюсь. Идемте же, дусенька. Она вас ждет.

УЛАФ: Ждет? Меня? Она?! Лечу!

МЮНК: Ну, ну, вот и славно, дусенька…

(Уходит вслед за Улафом.)

В комнату влетает возбужденный КОКА.

КОКА: Подслушивал? Я?! Ложь, клевета, гнусные наветы! Так, так, так, так…. Кошмар! Ну что, что эта линялая архивная ворона понимает в амурных делах? Тоже мне этот, как его… Гименей нашелся! Он ему сейчас насоветует, он ему такого насоветует… Нет, надо срочно спасать положение. Ах, эти комплексы, комплексы, вечные пробелы в воспитании! (чужим голосом) Все на ниву просвещения! (Поет уже на ходу.)

«Приди, мое земное божество-о-о!»

По авансцене идут ЛОТТА КАР и АЙРИС в свадебном платье.

ЛОТТА: Суд повторяет: политическая обстановка изменилась. Наследник выскочил из повиновения и непредсказуемо нахохлился. Поэтому суд не рекомендует блюсти.

АЙРИС: Что блюсти?

ЛОТТА: Гм… Невинность.

АЙРИС: Но мама, вы же мне обещали!

ЛОТТА: Наследник, фигурально говоря, уже не тот. И мы должны реагировать в соответствии.

АЙРИС: Но как же я… У меня нет никакого опыта…

ЛОТТА: Суд не КОНПЕНТЕНТЕН в вопросах секса.

АЙРИС: Но птенец может получиться белым!

ЛОТТА: Суд не рекомендует рассуждать. От полукровки мы избавимся.

АЙРИС: А… Что говорит господин Геблинг?

ЛОТТА: Он настаивает. С болью в сердце. А кроме того, заверяет и гарантирует.

АЙРИС: Что гарантирует?!

ЛОТТА: Чистоту нации, бестолочь этакая!

АЙРИС: А это ничего, что Геблинг аристократ, мама?

ЛОТТА: Это не влияет. Нация простила ему высокое происхождение. На данном этапе. И хватит всяких этих «но»!

(Обе уходят.)

С противоположной стороны появляются УЛАФ и КОКА.

КОКА (чужим голосом): Крепите семью, здоровую ячейку здорового общества!

УЛАФ: Ой, Кокочка… Я же в этом ничего не соображаю. У меня нет никакого опыта!

КЛКА: Действуй по обстановке. И не тушуйся! Дамы не любят слюнтяев, спроси у меня.

УЛАФ: Тоже мне, павлин нашелся…

КОКА: Не скажи, не скажи! Я имел потрясный успех у дам! В свое время, конечно. Итак, слушай мою инструкцию. Первое – не прячь голову под крыло. Второе – на абордаж, на абордаж! В этом деле пока что ничего новенького не придумали… Да, самое главное забыл. Вот тебе семечки. Бери, бери. Очень помогает от комплексов. И все, все, все! (чужим голосом) Каждой семье по скворечнику в таком-то году! Виват парад! Парад виват!

(Оба уходят.)

Появляется МЮНК.

МЮНК: Постойте, дусенька, я не успеваю за вами! Ай-яй-яй, как идет время… Что-то нас ждет впереди?..

Полутемная комната. В центре ее – обширное ложе. Больше никакой мебели нет.

Входят УЛАФ, по-прежнему наглухо застегнутый в свою шинель, и АЙРИС в свадебном наряде. Вместе с ними в комнату врывается отдаленный гром оркестра. Потом дверь захлопывается. Молодые растерянно стоят по обе стороны ложа.

УЛАФ: Короткая была церемония. Никакой помпы.

АЙРИС: А зачем?

УЛАФ: Да, да… Зачем? Узкий круг друзей… Очень хорошо. Я не люблю пышности.

УЛАФ: Жалко только, что музыки не было.

АЙРИС: Почему? Сыграли национальный гимн.

УЛАФ: Ах, да… Гимн… Конечно.

УЛАФ: Ну, вот. Значит, так.

УЛАФ: И что же нам теперь делать?

АЙРИС: Это вам лучше знать.

УЛАФ: А вы… знаете?

АЙРИС: Да. Мне сказали.

УЛАФ: Сказали?..

АЙРИС: Я должна делать все, что вы хотите.

УЛАФ (погибая от смущения): А… чего я хочу?

АЙРИС: Вам виднее.

УЛАФ (садится на краешек ложа, достает из кармана фунтик с семечками и в растерянности их грызет): Послушайте, Айрис… Вы догадывались, что я вас… Что вы мне…

УЛАФ: Так… Но ведь я вам…

УЛАФ: Так… Вы честолюбивы?

АЙРИС: Не особенно.

УЛАФ: Тогда я не понимаю…

АЙРИС: Нации нужен наследник.

УЛАФ: Да ведь я сам наследник!

АЙРИС: Нужен еще один. Это мой долг.

УЛАФ: Ах, долг… Ну да. А если птенец получится белым?

АЙРИС: Не получится.

УЛАФ: Откуда вы знаете?

АЙРИС: Знаю.

УЛАФ: Да почему вы так уверены? Может, вам и это сказали?

АЙРИС (спохватившись): Вернее, я надеюсь, что он…

УЛАФ: Вранье все это. Не нужно вам от меня никакого наследника. Вам нужно преодолеть свое отвращение и просидеть со мной одну ночь, да? А потом с материнской улыбкой показать нации черного птенца. Безупречного. Чистых кровей, а? Чужого птенца! И радоваться, что гены белого урода не взяли верх! А мой, мой птенец был бы белым! Потому что эту заразу ничем не вытравить!

АЙРИС: Нет, я не могу, я уйду…

УЛАФ (смеясь): Куда? Так быстро птенцы не делаются. Придется потерпеть часок-другой!

АЙРИС: Выродок!

УЛАФ: А как же!

АЙРИС: Падаль!

УЛАФ: Без сомненья!

АЙРИС: Белый червяк! На вас даже смотреть нельзя без содрогания!

УЛАФ: Да вы же меня еще не видели! Вечно я хожу в этой скорлупе… А зрелище хоть куда! Любуйтесь! И плевать мне на ваше мнение! (Стягивает с головы шапочку, сбрасывает шинель и стоит белый, немыслимо белый в темной комнате.)

АЙРИС с криком ужаса отшатывается в угол.

УЛАФ: Глупо… Дурак я… Нельзя было так, сразу. (Поднимает шинель с пола и хочет ее надеть.)

АЙРИС: А… можно мне потрогать?

УЛАФ: Что потрогать?

АЙРИС: Эти… Ваши перья.

УЛАФ: Трогайте…

АЙРИС с опаской подходит к нему и дотрагивается до его крыла.

АЙРИС: Не может быть… Неужели ни одного черного?

УЛАФ: Ни единого.

АЙРИС: Можно подумать, что вы этим гордитесь.

УЛАФ: Иногда. Надо же хоть чем-то гордиться.

Оба садятся рядком на краешек ложа и с минуту машинально грызут семечки.

АЙРИС: Вкусно…

УЛАФ: Угу… Очень помогает от комплексов.

АЙРИС (с жалостью глядя на него): Бедненький… Как вы только живете с этим?

УЛАФ: Живу… Кое-как.

АЙРИС (кладя руку на его плечо): Надо же… Иссиня-черное – и на белом. Нет, ужас, конечно, ужас… Но что-то в этом есть. (оглядывая свое платье) Если бы вот сюда… Нет, сюда белый бантик, а по подолу – узенькую белую каемочку… Было бы очень оригинально, правда? А главное – смело!

Неожиданно УЛАФ робко целует ее в щеку.

АЙРИС: Что это с вами?

УЛАФ целует ее в другую щеку.

АЙРИС: Я не понимаю…

УЛАФ и АЙРИС неумело целуются, сталкиваясь носами.

АЙРИС: Зачем вы это делаете?

УЛАФ: Думаете, я ни на что не гожусь? Ничего не могу? А я могу! Больше их всех, вместе взятых! У меня – сказать стыдно – столько нежности накопилось… Девать некуда. Отдать некому. Я вас баюкать буду… Шептать по ночам сказки… Баловать… Мы полетим на заре, я покажу вам такие вещи! Вы… Ты такого в жизни не видела. Я никогда не стану тебе докучать, никогда не обижу… Ты сделаешь меня сильным и спокойным. А я за тебя всех побью. Катать буду на себе верхом… Делать глупости, чтобы ты смеялась… Приносить самые вкусные вещи… Ты что любишь?

АЙРИС: Ну, много всего…

УЛАФ: Вот всего и буду приносить! Я тебя ужасно люблю! Каждое твое перышко!

АЙРИС: Повтори еще…

УЛАФ: Я люблю каждое твое перышко.

АЙРИС: А ты совсем не уродливый…

УЛАФ: Да я красивей всех! Не считая тебя, конечно.

АЙРИС: И что же нам теперь делать?

УЛАФ: А ничего. Ты прижмись ко мне – и все обойдется.

АЙРИС: Что – все?

УЛАФ: Ну, все. Вообще.

АЙРИС: А мама говорила неправду.

УЛАФ: А что она говорила?

АЙРИС: Что ты очень противный, но я должна терпеть.

УЛАФ: Не слушай больше свою маму… Ладно?

АЙРИС: Ты похож на снег…

Затемнение.

По авансцене идут Геблинг и Мюнк.

ГЕБЛИНГ: А знаете, Мюнк, наш птенчик меня радует.

МЮНК: Да, да, да, окреп, возмужал…

ГЕБЛИНГ: Не правда ли? Настолько, что успел уже дважды подложить мне свинью.

МЮНК: Понимаю, дусенька, о, как я вас понимаю…

ГЕБЛИНГ (резко): Ничего вы не понимаете! Он перепутал мне все ходы. Он испортил Айрис, эту бедную дурочку! Я не имею на нее никакого влияния, а значит – и на него тоже! Шансы на появление полноценного наследника равны нулю. И что главное: цыпленок показал коготки. Пока он занят своей любовью, но скоро захочет власти. Это неизбежно, я знаю по себе.

МЮНК: Но, в конце концов, дусенька… Это его право.

ГЕБЛИНГ: Стыдно, Мюнк. Мне ли объяснять вам такие простые вещи! Если политик отягощен моральным кодексом, он уже не политик. Куда может завести нацию чересчур совестливый вождь? Только в пропасть. Вы что, хотите гибели нации?

МЮНК (с укором): Дусенька!

ГЕБЛИНГ: Ну, ну, выше голову. Наследника нужно нейтрализовать.

МЮНК: Ай-яй-яй… Конечно, я не имею права вмешиваться… Но все же – фи. Фи, дусенька.

ГЕБЛИНГ: Остыньте, Мюнк. С каких это пор вы стали так прямолинейны? Никто не посягает на священную кровь Гитдольфа.

МЮНК: Однако вы сказали…

ГЕБЛИНГ: Ну да, нейтрализовать. Где ваша гибкость, Мюнк? Мне не нужна кровь этого уродца. Но мне также не нужен его интеллект. Понимаете?

МЮНК: Дусенька! Вы как никогда нужны нации. Простите меня, ворону старую…

ГЕБЛИНГ: Ну, ну, забудем это. Лучше состряпайте что-нибудь… Ну, я не знаю… Порошок там или микстуру… Такую, чтобы наследник стал доволен собой и миром. Чтобы он был абсолютно, безоблачно счастлив. Понятно?

МЮНК (подхватывая): В конце концов, чего еще можно ожидать от неполноценной особи? Психика неустойчивая… Нервы слабые… Долго ли тут?

ГЕБЛИНГ: Вот теперь вы мне нравитесь.

МЮНК: Кстати, у меня есть кое-что в этом роде. Люблю, знаете ли, похимичить на досуге. Пройдемте ко мне.

Сцена освещается. Снова государственный архив.

МЮНК: Располагайтесь, милости прошу. А я сию минуточку.

(роясь в своем хозяйстве) Не знаю, право, насколько это действенно… Чистая теория… На практике не проверенная… Вот нашел. (Достает откуда-то склянку с порошком.) Препарат получен посредством соединения…

ГЕБЛИНГ: Оставьте вашу алхимию при себе. Мне важен результат.

МЮНК: Если дозировка верна, то результат будет м-м-м… весьма гуманным. Обратите внимание, в воде препарат растворяется идеально. (Всыпает порошок в графин с водой.)

ГЕБЛИНГ (рассматривая графин на свет): Поверьте, Мюнк, будь моя воля, я немедленно подал бы в отставку. Но - долг! Долг! Чувство долга перед нацией не дает мне сложить с себя полномочия. Никак не дает.

МЮНК: Да-да-да, ай-яй-яй… Все мы несем свой крест, ну что ты будешь делать…

ГЕБЛИНГ: Я полагаюсь на вас, Мюнк. Имейте в виду: нация помнит своих сыновей. Даже недостойных.

МЮНК (с укором): Дусенька!

ГЕБЛИНГ: Ну, ну, выше голову. (Уходит, напевая себе под нос) Приди, мое земное божество… ля-ля-ля…

МЮНК: Ай-яй-яй, до чего прилипчивая песня! (выходит в соседнюю комнату)

Там же. Входит ЛОТТА КАР, держа папку с надписью «Дело».

ЛОТТА: Мюнк! (Садится и швыряет папку на стол.)

МЮНК (за сценой): Лечу, лечу… (входя) Ба, да это вы, дусенька! Решили навестить? Ну, ну, славно. Ах, как летит время! Как растут дети! Надеюсь, вы довольны вашим зятем, дусенька?

ЛОТТА: Ах, Мюнк, суд в ужасе!

МЮНК: Ай-яй-яй, да у вас совсем не праздничный вид. Что такое с вами, дуся?

ЛОТТА: Это не брак, а сплошное осмеяние и оглумление!

МЮНК: Ну, ну, вы слишком возбуждены, дусенька… Может, кофейку?

ЛОТТА: Давайте!

МЮНК выходит в соседнюю комнату.

ЛОТТА: Суд был уверен, что у нас нет секса! А эти двое сюсюкают на глазах у всей нации, как пара слюнявых голубей!

МЮНК (за сценой): Понимаю, дусенька, о, как я вас понимаю… Сахару, как обычно?

ЛОТТА: Суд не рассчитывал, что его дочь превратится в пошлую самку! Ф-фу, ну и жара… (Наливает полный стакан воды из графина и выпивает залпом.)

Представляете, Мюнк? Вместо того, чтобы в моральном плане исполнить свой долг, она влопалась в наследника всеми ушами! Это однозначно! (Осушает еще один стакан и неожиданно начинает задумчиво вырывать листы из папки с надписью «Дело».)

МЮНК (внося поднос с кофе): А вот и кофе, дусенька… Что это вы делаете?

ЛОТТА: А я лисовать хоцу. Ты мне дай каландасик, а бумазка у меня узе есть. (Находит на столе карандаш.) Ой, химическай! Я люблю слюнявить химическай.

МЮНК с грохотом роняет поднос.

Эх ты, а еще больсой! Вот мама тебе задаст, я ей все лассказу. А вот если налисуесь мне козлёночков и утёночков, тогда не лассказу.

МЮНК: А-а-а… Га-а-а… Го-о… (пятится к дверям)

ЛОТТА: Ну куда ты посел? Я одна боюсь.

МЮНК: Сию минутку, дусенька… деточка… Го-о… Господин Геблинг! (Пулей вылетает из архива.)

ЛОТТА: Ну, ладно, только сколей плиходи. Ой, нет, мне так низко сидеть… (взбирается с ногами на стул, что-то старательно рисует и поет, обнаруживая полное отсутствие слуха) Пиди, наё зеное бозество-о-о… О-о-о!

Входят МЮНК и ГЕБЛИНГ.

МЮНК: Господин Геблинг, я не виноват! Она сама!

ГЕБЛИНГ: Судья, что это с вами?

ЛОТТА: Ой, птицка новая писла! (Хочет встать со стула и немедленно ломает свои высокие каблуки.) Ну сто это за туфли! Не хоцу, они взлослые! (расшвыривает туфли по сцене) Где мои сандалики?! И юбку такую не хоцу. У меня было колотенькое платьице и станиски с клузавциками! (Мюнку) Вот где вот мои станиски?! Сам сплятал, и сам не отдает! Покази вот свои станиски! Сто, боишься? А я на луцки хоцу. (плюхается Мюнку на колени) Ты снацяла завязи мне салфик потузе… Он у меня похудел немнозко. А тепель отгадай загадку. Ни за сто не отгадаесь! Такая толстая боцка, а спеледи длинная зимия… А по бокам два больсих одеяла. Сто это? Ага, больсой, а не знаесь! Это слон! А ты кем будесь, когда выластесь? А я буду пылесосом… Или веником.

МЮНК (ошалело): Почему веником?

ЛОТТА: Потому сто я люблю тлуд… И вообсе, тлудиться. А мы сколо кусать будем? Ты сто любись кусать? Если будесь холосо вести, возьму тебя на охоту. Убьем медведя, зазалим мясо… И полуцится настояссяя кулиная нозка. А я песенку знаю, все слусайте! (сползает с колен Мюнка и поет)

Птицка бозия не знает

Ни заботы, ни тлуда,

Клопотливо не свивает…

Не свивает… Как там дальсе?..

ГЕБЛИНГ (давясь от смеха): Там какого-то гнезда!

ЛОТТА (топнув ногой): Ну не подсказывай! Я вцела все знала! Я вцела все маме лассказывала, а он подсказывает… Не хоцу с вами быть. Я устала узе и пипи хоцу… (Мюнку) Ты пливязи мне велевоцку к этой бумазке. (Кивает на портрет Гитдольфа, висящий на стене.) Вот этот мне нлавится. Погланицник. (Мюнку) Ну, пливязал? Вот. Холосо полуцилось. (Пятится к дверям задом, таща по полу бумажный бантик на ниточке.) Иди, иди ко мне, мой волобусек… Я твой пастух…

МЮНК (валится Геблингу в ноги): Пощадите! Простите! Я знаю, что нет мне прощения, но простите! Она сама все выпила! Недоглядел! Ведь это было рассчитано на белого! Тонкая черная психика не выдержала концентрации!

ЛОТТА (выглядывая из-за двери): А мозно, я к вам завтла опять плиду?

ГЕБЛИНГ: Можно, можно, мой птенчик.

ЛОТТА: Ну, тогда ладно, я узе посла. (Исчезает за дверью.)

ГЕБЛИНГ, не выдержав, начинает истерически хохотать.

МЮНК (целуя его сапоги): Пощадите! Не губите! Я искуплю! Оправдаю!

ГЕБЛИНГ: Дуся, о чем вы?! Вы гений! Готовьте вторую порцию!

МЮНК: Прямо сейчас?

ГЕБЛИНГ: Немедленно!

МЮНК: Бу… Будет сеча, дусенька?

ГЕБЛИНГ: Будет! Я гарантирую вам бюст на главной площади еще при жизни!

МЮНК поспешно выходит в соседнюю комнату.

ГЕБЛИНГ, немного придя в себя, поднимает туфлю Лотты со сломанным каблуком.

ГЕБЛИНГ: Бедняжка Лотхен не была счастлива в личной жизни… Зато уж теперь она наконец-то э-э-э… обрела! (Смеясь, выходит из архива.)

Затемнение.

На авансцене, поминутно оглядываясь, появляется КОКА.

КОКА (неуверенно): К оружию, братья. Берем, берем бразды правления. (достает из кармана фунтик с семечками) А что, что тут такого? У меня громадный опыт по части государственных переворотов! И я вам вот что скажу, государи мои: завтра – уже рано, но сегодня – еще поздно. Что делать? Что делать? Кто виноват? (чужим голосом) Все в зал суда! Долой продажное правосудие!

Сцена освещается. Зал суда. В центре на стене висит новое зеркало.

Входят УЛАФ и АЙРИС. На УЛАФЕ - его черная шинель.

УЛАФ: Да, здесь будет как-то официальнее.

АЙРИС: Постарайся быть твердым, пожалуйста. Ты все запомнил?

УЛАФ: Да-да, я помню.

АЙРИС: Думаешь, он придет?

УЛАФ: Пусть только попробует не прийти! Я ему устрою хорошую жизнь!

АЙРИС: Ты боишься?

УЛАФ: Еще чего… И не думаю даже.

АЙРИС: Я тоже и не думаю… Ты видел, что случилось с мамой?

УЛАФ: Честно говоря, она мне так больше нравится.

АЙРИС: Знаешь, мне впервые стало жалко маму. Хоть бы она никогда не повзрослела!

КОКА (влетая в зал суда): Долой, долой, долой! Слушай мою инструкцию! Когда у вас будет демократия, не позволяй, чтобы тобой командовал парламент!

УЛАФ (умоляюще): Кока, не сейчас…

КОКА: Ты спрашиваешь, что такое демократия? О, это очень интересно! Либерте, знаешь ли, либерте, и можно плеваться семечками на каждом углу.

УЛАФ: Кока, я занят…

КОКА: Прелестный строй, прелестный, очень советую!

УЛАФ: Кокочка, после…

КОКА: Я вырос в приличном доме, и теперь просто обязан вправить тебе мозги!

УЛАФ: Кока, исчезни! Немедленно!

КОКА: Пардон, пардон! У бедной птички свои принципы! (чужим голосом) И мы не позволим обелять нашу черную действительность!

УЛАФ: Он ревнует меня к тебе.

АЙРИС: Знаешь, что? Сними эту гадость. (Указывает на его шинель.) Я не хочу, чтобы он видел тебя таким.

УЛАФ: Нет, не теперь еще… Дай мне время, малыш.

Входит МЮНК.

МЮНК: Я исполнил ваше поручение, дуся, но заранее снимаю с себя всякую ответственность.

АЙРИС: Он придет?

МЮНК: Не знаю, ничего я не знаю.

УЛАФ: Гербовые листы при вас?

МЮНК: При мне, при мне… Ах, не тем, не тем путем вы идете, дусенька!

Входит ГЕБЛИНГ.

ГЕБЛИНГ: Ваша просьба показалась мне несколько странной…

УЛАФ: Это была не просьба, а приказ!

ГЕБЛИНГ: О, зеркало уже обновили? Очаровательно.

УЛАФ (тихо): Айрис, выйди.

АЙРИС: Нет, я с тобой.

ГЕБЛИНГ: Предупреждаю, что смогу уделить вам не более пяти минут. Время пошло.

УЛАФ (тихо): Айрис, пойми, я хочу сам.

АЙРИС: Ну хорошо. Но только помни, что мы… что ты… ничего не боимся! (Демонстративно целует Улафа и уходит.)

УЛАФ: Я приказал вам явиться сюда, чтобы… чтобы…

ГЕБЛИНГ: Ну, ну, смелее, мой птенчик.

УЛАФ: Чтобы сообщить, что срок вашего регентства истек. Я уже достаточно взрослый и не потерплю над собой опеки. Мне хотелось в вашем присутствии продиктовать свой первый указ. Мюнк, пишите! «Я, Улаф, наследник и продолжатель дела великого Гитдольфа, объявляю»…

ГЕБЛИНГ: Да вас, мой птенчик, на власть потянуло? Похвально, похвально… Однако позвольте один вопрос. Мюнк, не пишите. (Улафу) Как вы полагаете практически осуществить переход власти от меня к вам?

УЛАФ: А я его уже осуществил! Вы исполняли мои функции, пока в этом была нужда. Теперь же я приношу вам свою благодарность и более в вас не нуждаюсь. Пишите, Мюнк!

ГЕБЛИНГ: Мюнк, я, кажется, ясно сказал: не пишите. (Улафу) В ваших рассуждениях все прекрасно, кроме одного.

УЛАФ: Чего именно?

ГЕБЛИНГ: Большие политики – а я дерзаю причислить к ним и себя – отдают власть только вместе с жизнью.

УЛАФ: Но вы обязаны отдать! Таков закон! Мюнк, пишите, я вам приказываю!

ГЕБЛИНГ: Мюнк, убедительно прошу вас не писать. Вы плохо начинаете, Улаф, думая жить по закону. Если хотите власти – извольте драться со мной.

УЛАФ (упавшим голосом): Когда?

ГЕБЛИНГ: Сегодня, я полагаю, уже поздно. Вы поостыньте, приведите мысли в порядок… Я, откровенно говоря, привязался к вам, и мне будет искренне жаль. Жизнь хороша, мой птенчик. Просто вы не успели понять, какова она на вкус.

УЛАФ: Ошибаетесь! Я понял, какова она на вкус, и поэтому буду драться с вами!

ГЕБЛИНГ: Поздравляю.

УЛАФ: И завтра же!

ГЕБЛИНГ: И, конечно, на рассвете?

ГЕБЛИНГ: И, конечно же, на виду у всего войска?

УЛАФ (с отчаянием): Да!

ГЕБЛИНГ: Очаровательно.

УЛАФ: Желаю здравствовать! (Идет к дверям.)

ГЕБЛИНГ: Еще два слова. Позвольте узнать, что вы собираетесь делать с этой самой властью?

УЛАФ: Я буду делать то же самое, что и вы, только все наоборот!

ГЕБЛИНГ: Смотрите, не надорвитесь, дусенька. Вы как никогда нужны нации.

УЛАФ уходит и в бешенстве хлопает дверью.

ГЕБЛИНГ(смеясь): Нет, каков цыпленок, а, Мюнк? Он мне положительно нравится!

МЮНК: Ай-яй-яй, вы слишком великодушны, дуся. Это просто возмутительно с его стороны.

ГЕБЛИНГ: Н-да, опоздали вы со своей второй порцией, милейший!

МЮНК: Виноват. Я только-только собирался ее приготовить, как господин наследник вызвал меня…

ГЕБЛИНГ: Вызвал? Очаровательно! Ну, ну, выше голову. Теперь все стало проще и куда менее интересно. Завтра я убью его, Мюнк. О чем искренне сожалею. Но в последнее время он слишком суетливо хлопает крыльями.

МЮНК: Что делать, нация требует жертв.

ГЕБЛИНГ: Вы уверены в этом?

МЮНК: До свиданьица, дусенька. Утром не забудьте выпить кофейку покрепче.

ГЕБЛИНГ (один): Завтра я убью этого птенца. Ах, Магда, Магда, ты так хотела, чтобы я всегда побеждал! Но знаешь, победы очень утомляют. Гораздо больше, чем поражения. И потом, какая это победа? (Подходит к зеркалу и расстегивает ворот френча.) Ну и духота здесь, даже странно… Что такое?! (Торопливо расстегивает френч до конца.) Нет… Только не это… Ах, Магда, только не это! Тише, тише, тише… Все это глупости… Это невозможно. Невозможно! Когда я успел?!

Поворачивается к зеркалу спиной. Теперь видно, что под френчем грудь его ослепительно белая.

Ах, ну да, ну да… Тощая согбенная фигурка… Мутные от страха глаза… Стихи, конечно, ужасные, но музыка… Как он посмел написать ее?! Как я посмел ее слушать?! Что сделало со мной это ничтожество! Он отомстил мне, Магда. Он раздавил меня. Но не до конца еще, будь спокойна. Не до конца! (Медленно застегивает ворот френча.)

По авансцене идут УЛАФ и АЙРИС.

АЙРИС: Ты обязательно победишь, обязательно. Я в тебя так верю!

УЛАФ (останавливаясь): Погоди. Что ты сейчас сказала?

АЙРИС: Что ты победишь.

УЛАФ: Нет, нет, до этого… Раньше.

АЙРИС: Разве ты забыл? Я сказала, что у нас будет маленький. И он обязательно будет белым.

УЛАФ: Ма… маленький?

АЙРИС: Ну да.

УЛАФ: Белый?

АЙРИС (смеясь): А какой же еще?

УЛАФ: Подожди… Дай сообразить… Ах да, вот что. Понимаешь, малыш, он убьет меня… Не перебивай! Почти наверняка убьет.

УЛАФ: Нет, да! Потому что он сильнее.

АЙРИС: Не ходи туда!

УЛАФ: Не глупи, малыш, я должен. Ну так вот… Если… Когда меня… В общем, если это случится, ты покайся перед стаей. Поняла? Отрекайся от меня, не раздумывая. Ни-ни-ни, и слышать ничего не хочу! Ведь у нас будет маленький. Ради него… Да, малыш? Пожалуйста. Я хочу драться с легким сердцем. Ну, повторяй за мной: «Отрекусь, честное слово.»

АЙРИС: Отрекусь, честное слово…

УЛАФ: Вот и умница. И не прячь голову под крыло, ладно?

АЙРИС молча кивает.

УЛАФ: Так я пойду?

АЙРИС: Да, да, ступай…

УЛАФ быстро идет прочь.

АЙРИС: Ну что же ты не оглянешься хоть разочек?!

УЛАФ оборачивается и бежит к ней.

АЙРИС (обхватив его руками): Не пущу, не пущу, не пущу…

УЛАФ: Ну что ты, малыш… Вот увидишь, я так за него возьмусь… Только перья полетят! Значит, договорились: чуть что – ты сразу отрекайся. Да, малыш? И не ходи за мной, я хочу сам. Ну, все, все, все… Пора мне. (Мягко высвобождается из ее объятий и быстро уходит.)

АЙРИС: Ни за что, ни за что, ни за что не отрекусь! Слышишь?! Ни за что!

(Убегает в другую сторону.)

Природная площадка на уступе скалы. Далее – пропасть. Первые лучи солнца слабо освещают фигуры ГЕБЛИНГА и МЮНКА.

ГЕБЛИНГ: А цыпленок явно делает успехи. Он уже научился задерживаться.

МЮНК: Это просто крайняя неблагодарность с его стороны. Он заслуживает самой строгой отповеди.

ГЕБЛИНГ: Зябко сегодня… И ветрено.

МЮНК: А я захватил с собой горячего кофейку. Не угодно ли? Без сахара. (Протягивает Геблингу фляжку.)

ГЕБЛИНГ: Благодарю. (отпив из фляжки) Как вы думаете, он действительно сможет управлять?

МЮНК: Смешно даже говорить об этом, дусенька. Ваши знания, ваш опыт как никогда нужны нации…

ГЕБЛИНГ: Да что вы мне тычете в клюв вашей нацией! Поглядите на них. Во-он они, расселись по краям ущелья и ждут, когда можно будет заклевать побежденного… Скажу вам по секрету, Мюнк, это не нация. Это быдло. Быдло. Как, впрочем, и вы. Вообще, вы довольно-таки поганая птица, Мюнк. Мне бы следовало прежде всего убить вас. Но что изменится, если я убью одного из многих? Так что доживайте спокойно свой долгий век. И вот еще… В малом сейфе лежит папка, очень дорогая для меня. Партитура господина Терца – там. Вы уж сохраните ее, дусенька. Возможно, когда-нибудь ее оценят.

Входит УЛАФ.

ГЕБЛИНГ: А, вот и мы. Запыхались? Боялись опоздать? Ну, ну, выше голову. Последнее желание священно. Поэтому – все, как вы хотели, мой птенчик: скала, пропасть, войско, рассвет. Сцена готова, публика в сборе. Можно начинать?

УЛАФ: Давайте, что уж там…

ГЕБЛИНГ: Снимите-ка эту гадость, Улаф. В ней неудобно драться.

УЛАФ: Да я уже и сам хотел! (Срывает с себя шинель.)

ГЕБЛИНГ (критически оглядев его): Послушайтесь моего совета, никогда больше не надевайте ее.

УЛАФ: Да хватит вам издеваться надо мной, в самом деле! Незачем подчеркивать свое превосходство, я ведь не дурак и сам все отлично понимаю!

ГЕБЛИНГ: Да вы, я вижу, приготовились достойно умереть? Очаровательно. Однако примите во внимание, что с высоты очень больно падать. Я не хотел бы для вас такого конца. Это слишком просто. Поэтому право на достойную смерть я оставляю за собой. (Подходит к обрыву.)

А знаете что? Вы мне, оказывается, так все надоели и до того опротивели, что сил моих больше нет. И если вам уж так хочется власти, Улаф, то давайте. Дерзайте. Только оставьте меня в покое. (неожиданно зло) Что, думаешь на всю жизнь чистеньким остаться? Да никуда ты не денешься. Почернеешь! (Шагает в пропасть.)

УЛАФ (подбежав к обрыву): Он разбился!

МЮНК: Вдребезги. Ай-яй-яй, как неприятно получилось!

УЛАФ: Странно…. Вроде бы я победил… И никакой радости. Никакого облегчения.

Вдалеке слышен вороний грай.

УЛАФ: Полетели его клевать… Ведь это меня они клевали бы сейчас… Почему он не стал драться со мной, вы не знаете?

МЮНК: Не знаю, ничего я не знаю. Это ваши дела, сами разбирайтесь.

Эхо доносит до них громкие крики: «Да здравствует великий Улаф! Улаф! Улаф!»

УЛАФ: Что они кричат?

МЮНК: Ай-яй-яй! Начинается чествование, а вы в таком виде! (Поднимает брошенную Улафом шинель и начинает торопливо его облачать.) Они еще не привыкли к вашей окраске, не надо их раздражать. Давайте ручки… Вот так. Скорей, скорей, дуся!

УЛАФ (застегиваясь): Да, да,… Не надо их раздражать… Ну, все?

МЮНК: Готово.

УЛАФ (подойдя к обрыву): Будет се… (закашливается)

МЮНК: Громче, громче, дусенька!

УЛАФ: Будет сеча!

ВОРОНЫ: Будет пища! Будет! Будет! Будет!

МЮНК: Отправьте их по гнездам, дусенька, очень вам советую.

УЛАФ: Все по гнездам! Ожидать моих дальнейших распоряжений!

Карканье постепенно затихает вдали.

УЛАФ(смеясь): Ах, Мюнк, я и не знал, что приказывать так приятно!

Неожиданно к нему бросается Айрис.

АЙРИС: (колотя его кулачками в грудь): Не-ет! Нет! Нет! Нет! Ты не смеешь, не смеешь! Ты с ума сошел! Какая сеча?! Какая пища?! Посмотри на меня! Я вся белая! Сидела там, дрожала за тебя и белела, белела! А ты!.. Если ты снова будешь ходить застегнутым, я просто умру, так и знай! Снимай немедленно эту мерзость! Слышишь?! (Начинает стаскивать с Улафа шинель.)

МЮНК (ухватившись за шинель с другой стороны): Не допущу, как хотите, не допущу!

АЙРИС: Снимай, говорю тебе!

МЮНК: Дуся, дуся, не слушайте ее, вы как никогда нужны нации!

Оба тянут шинель на себя, УЛАФ стоит молча, в полной растерянности от всего происходящего.

АЦЙРИС: Да отдайте же вы, гадкая птица! (Вырывает у Мюнка шинель и бросает ее пропасть.) Вот так! И попробуй только сказать, что я не права!

УЛАФ: В самом деле, что это на меня нашло… Прости, малыш.

МЮНК: Ну, в таком случае я снимаю с себя всякую ответственность за дальнейшие события.

АЙРИС: И очень хорошо! И снимайте! Не заплачем!

МЮНК (не обращая внимания на Айрис): И все-таки, дусенька, если я вдруг понадоблюсь, то милости прошу на кофеек.

АЙРИС: Послушай, мой беленький, ведь они нас заклюют. Ты что, их не знаешь? Давай улетим отсюда! Найдется и для нас маленькая скала… И будем жить… Нам ведь много не нужно… Я тебя всегда буду слушаться, но сейчас послушайся ты меня!

УЛАФ: Да, да, ты права. Они тут все безнадежны. Летим отсюда, немедленно!

Оба подходят к краю площадки. УЛАФ вдруг останавливается.

АЙРИС: Ну, что же ты?

УЛАФ: Прости меня, малыш… Но я не полечу. Мне нужно остаться.

АЙРИС: Остаться? Ты с ума сошел… Остаться на этой грязной скале?!

УЛАФ: Да ведь она какая никакая, а наша.

АЙРИС: А… может, все-таки не надо?

УЛАФ: Может, и не надо. Но я должен попробовать, понимаешь? Хотя бы для того, чтобы в животе больше никогда не болело.

АЙРИС: Ну, хорошо, попробуем. Ты только помни, что мы… что ты… ничего не боимся.

УЛАФ: Еще чего! И не думаем даже.

АЙРИС: Мы ведь с тобой уже не одни… Нас скоро будет трое.

УЛАФ: Откуда ты знаешь, что трое? А может, четверо! Не горюй, малыш, мы им просто так не дадимся.

Они стоят, тесно прижавшись друг к другу. В лучах рассветного солнца их одинокие белые фигурки кажутся розовыми с золотым.

Слышен шепот УЛАФА: «Когда ты со мной, я такой сильный… Ну прямо сильнее всех! И я тебя ужасно люблю. Каждое твое перышко».

АЙРИС: Повтори еще…

УЛАФ: Я. Люблю. Каждое. Твое. Перышко!

Его шепот мешается с тихим смехом АЙРИС, и все это растворяется, тонет в волнах непобедимой музыки бедного маленького Терца, так и не нашедшего для своей мелодии хорошего поэта.

Затемнение.

На авансцене появляется Кока.

КОКА: Ну да, ну да, ну да! Вы хотели хорошего конца, я хотел хорошего конца, все хотели хорошего конца! Но перспективы туманны, туманны, туманны… Семечек хотите? Да нет, это я для проформы спрашиваю. А так они у меня уже давно кончились. Эти семечки – форменная прорва, так и летят, так и летят! (снимая свой радужный парик) И вообще, я устал. Думаете, легко играть попугая? Сами вот попробуйте! А больше ничего не будет. Все. Хорошенького понемножку. Вы похлопали бы, что ли, ради приличия… На выход, бедные собратья мои! На выход!