*** Как он забавен – этот старикашка!- В самОм уж еле теплится душа, Он, знай, «кадрит» сестричку. Ей, спеша, Суёт в карман какую-то бумажку. Так худ, что «слился» с койкою больничной, А всё «туда» ж: «Хоть в письмах не мастак, Маруся, это Вам…Сугубо лично! Не обессудьте, коли, что не так…» На тумбе каша и кусочек хлеба: Не тронут ужин (так же и обед). А он одно: «Мне Вас послало небо. Я ждал Вас, Маша, сорок девять лет…» Из-под косынки две кудряшки нежных… Румянец жжёт Марусино лицо. В халатике хрустяще - белоснежном Сквозь ткань пятном темнеет письмецо. Сама глядит с укором: « Вы б поели, И так с сердечком нынче не в ладу…» Затем поправив простынь на постели, Уносит прочь казённую еду. *** Марусино дежурство – в ночь, по плану. «Сердечников» прилежно обойдя, За стол присело милое дитя, Скользнув рукой случайно по карману. Ах, да! Письмо! Но как оно некстати: Усталость просто валит к ночи с ног! Но тот старик в двенадцатой палате За эти дни и вовсе изнемог. Совсем не ест, почти не спит, бедняга, Лежит, как тень, вздыхает и молчит. И только просит ручку да бумагу, Да эти письма странные строчит. Маруся их рвала, почти не мучась, Швыряла в темень, выйдя на крыльцо. Но отчего-то вдруг иная участь Ждала сегодня это письмецо. Вдруг дрогнув сердцем, вынула квадратик Из тоненького серого листа: Пускай всё это странно и некстати, Хотя бы совесть будет впредь чиста… *** «…Маруся, с каждым годом ты всё краше, Совсем старик я, ну а ты юна! Но всё ж я помню все свиданья наши… Тебя в венке из белого вьюна… Тебе всего и было, милой, двадцать, А мне тогда уж полных тридцать семь… Маруся, ты смогла меня дождаться, Хоть стар и болен стал уж я совсем. Спасибо, что тогда спасла, сестричка, (Сама судьба тебя мне нарекла!) Как ты сумела, «птичка - невеличка», Как вообще меня доволокла? Я слышал, как ты, милая, хрипела, Как, задыхаясь, выбившись из сил, Тащила неподатливое тело, Хоть «Брось меня!» - Тебя я так просил. Не слушалась! До самой деревушки Меня, солдата, с поля волокла. «Вручила» местной знАхарке – старушке И тут же рядом «замертво» легла. …Маруся, как же ты была прекрасна… Я помню всё до самых мелочей: И сарафанчик твой забавный, красный, И блеск в глазах, и сбивчивость речей. Твоё лицо – зазнайки и гордячки, Из – под платка кудряшек русых ряд. Тебе лишь, хрупкой, тоненькой полячке Обязан жизнью русский был солдат. Я помню бусы из зелёных бусин - Сияло солнце в каплях из стекла… Тебя я звал не Бланкой, а Марусей, А ты меня Иваном нарекла. С трудом ты русские слова учила И даже в этом так была мила… Проклятая война нас разлучила, И так же быстро, как тогда свела…. Я так устал…Я здесь один скучаю… А за окном опять идут дожди… Прости меня, Маруся, обещаю, Мы скоро будем вместе. Только жди.» *** Маруся тихо плакала. С ней вместе Почти беззвучно плакал дождь в ночи. Не взяв от «Ординаторской» ключи, Она сидела в коридоре тесном. Кудряшки, как у малого ребёнка, Тряслись от горьких всхлипов каждый раз. Горохом слёзы сыпались из глаз, Смешно стуча о старую клеёнку. Скорей бы утро! Выпита до дна Чужая боль…Чего же не хватило, Раз всё сильней Марусю тяготило, Что первых писем не прочла она?! Не догадалась в том, что очевидно… Ведь он писал ей письма столько дней! И стало вдруг Марусе очень стыдно И нестерпимо жаль чего-то ей. А в восемь ровно старика не стало. Вдруг боль ушла, растаяв, как туман. И на пустую койку сев устало, Маруся убрала письмо в карман. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
