...Эта история случилась с моим прадедом. Её рассказал мне отец и с тех пор она не выходит у меня из головы. Услышанный рассказ больше походил на вымысел, чем на правду, настолько звучал неправдоподобно. Но я склонна верить, что такое вполне могло произойти с моим дальним родственником. Ведь война, которую пережил наш народ, страшна в любом своём проявлении, тем более, если она обрушивается на незащищённое детское сердце...

В начале 41-го года Серёже Парамонову исполнилось одиннадцать лет. Полгода назад его приняли в пионеры и он с гордостью носил пионерский галстук… А потом пришла война, и Серёжка потерял мать. Случилось это, когда в их маленькую деревушку ворвались передовые части немецкой дивизии.

В то утро Серёжка проснулся рано. Он вышел во двор и увидел, как туда влетела растрёпанная мать. Она захлопнула калитку, привалилась к ней спиной и на мгновение замерла. Её грудь тяжело вздымалась, лицо было бледным, а в широко открытых глазах плескалось безумие.

-Немцы, сынок!!!

В этот самый миг детство для Серёжки закончилось...

Мать подбежала к сыну, схватила за руку и потащила к сараю. Серёжка, испугавшись, заплакал. Она присела перед ним на корточки, заглянула в глаза, провела рукой по заплаканному лицу:

-Не плачь сынок, так надо!!! Ты уже большой. Вспомни, что батька наказывал. Ты должен во всём меня слушаться. Немцы пришли к нам. Может, они пройдут мимо нашего дома, а может и нет. Поэтому полезай в сарай и сиди там тихо. Авось пронесёт... Но Богом тебя заклинаю, чтобы не случилось, сиди тихо и не высовывайся.

-А ты?

-А я как-нибудь. Давай полезай... И помни, что я тебе сказала. - Серёжка мало что понял в словах матери, но он верил ей...

В сухом и душном сарае мальчик прополз к дальней стене. Там старые доски со временем рассохлись, образовались щели, и весь двор просматривался как на ладони. Мать хотела зайти в дом, но что-то её остановило. Она испуганно оглянулась, бросила взгляд в сторону сарая, где затаился Серёжка, и в этот момент скрипнула калитка. Немцев было двое, похожих друг на друга словно братья-близнецы. Высокие, в закатанной по локоть летней форме. У каждого на груди висел короткий автомат. Один остановился у калитки, второй, не замечая стоявшей женщины, окинул хозяйским взором двор и направился к сараю.

Анна, мать Серёжки, очнулась и бросилась следом. Не успела она сделать и двух шагов, как немец за спиной схватил её за руку, и отшвырнул в сторону. Он засмеялся, показывая крепкие белые зубы, и что-то сказал своему товарищу. Тот обернулся, дал знак, и второй немец, схватив Анну за волосы, рывком поднял с земли. Откинув голову назад, она плюнула в ненавистное лицо фашиста. Реакция последовала незамедлительно. Немец вначале ударил Анну по лицу, а потом, передёрнув затвор автомата, выпустил короткую очередь.

Серёжка со страхом наблюдал за происходящим. Чтобы не закричать и не выдать себя, он прикусил губу, в его глазах стояли слёзы.

-Мама!!! Мама!!! - шептал мальчик.

От сухих щелчков выстрелов он вздрогнул как от удара кнутом и, уже ни о чём не думая, выскочил из сарая и бросился к матери.

Анна оседала медленно. На груди набухли бурые пятна, и жизнь по капле покидала её. Последнее, что она увидела в своей жизни, был сын, с плачем кинувшийся ей на грудь.

-Сынок, - прошептали её губы, на которых уже лежала «печать» смерти. Рука поднялась, как будто желая защитить сына, но тут же безвольно упала.

Один из немцев выругался и, схватив Серёжку, оторвал от матери. Мальчик закричал и впился зубами в руку фашиста. Немец вскрикнул и тут же в мозгу Серёжки разом взорвалось несколько разноцветных огоньков, и он потерял сознание.

Когда мальчик очнулся, вокруг было темно и страшно. Рядом слышался чей-то стон и плач. Испугавшись, он позвал мать, но ему никто не ответил. Вспомнив, что она осталась там, на дворе их родного дома, он заплакал.

-Тихо, сынок, не плачь, - чья-то рука погладила его по голове. - Даст Бог, всё образуется.

Глаза Серёжки постепенно привыкали к темноте. В говорящей женщине он узнал тётю Клаву, жившую по соседству.

-Где мы? И где мама?

-В сарае, - женщина вздохнула. - Проклятый фашист нас всех здесь запер. Почитай всю деревню сюда согнали. Женщин, стариков, детей. Всех! Не знаю, что теперь будет… Серёжка не заметил, как она украдкой смахнула набежавшую слезу. - А мама твоя придёт... Ты главное надейся и... верь.

Серёжка приподнялся на цыпочки, вытянул голову. В сарае было полно народу, их неясные силуэты едва угадывались в темноте. Кто стоял, кто сидел. Переговаривались негромко, вполголоса и от этого становилось ещё страшнее. Временами слышался плач, у противоположной стены кто-то громко стонал. В самом воздухе, душном, спёртом, висело ожидание беды и чего-то ужасного.

Серёжка оказался в самом дальнем от входа углу, около стены, где сквозь неплотно подогнанные доски проглядывало тёмное небо. Он сел обратно на перевёрнутое ведро. Голова сильно болела, но это было ничто по сравнению с тем, что творилось в душе мальчика. Внезапно он осознал, что свою маму уже больше никогда не увидит. Теперь не будет он просыпаться от ласковых прикосновений её рук и, нежась в постели, слышать её разговор. Потом, за столом, она подносила ему крынку молока, и в такие моменты Серёжка был самым счастливым... Теперь её нет и всё это осталось в прошлом, перечёркнутое автоматной очередью... У Серёжки задрожали губы, но он сдержал себя. Он теперь взрослый, так сказала мама, а значит и вести себя надо по-взрослому. Когда вернётся батька, а он обязательно вернётся, разбив проклятых фашистов, Серёжка всё ему расскажет, и они вместе будут горевать по погибшей маме... Маме...

Уже совсем рассвело, когда с той стороны сарая началось какое-то движение. Негромкие разговоры стихли, даже дети перестали плакать. Среди общей тишины кто-то неожиданно воскликнул:

-Господи!!! Что же они делают то, нехристи? Они ведь нас сжечь решили! Люди!!! Вы поглядите, они уже хворост тащат.

Люди в едином порыве ахнули и толпа, стиснутая в дощатом строении, колыхнулась, стараясь своей массой выдавить дверь. С улицы послышались громкие немецкие команды, зазвучали выстрелы. Пули, легко пробивая доски, словно рой стальных ос, набросились на беззащитных и обречённых людей. Поднялся крик и те, кто стояли ближе всех, обливаясь кровью, начали падать. Толпа, словно живой организм, схлынула назад. На земляном полу осталось лежать около десятка тел.

Серёжку придавило к самой стене, и он едва мог дышать.

-Тётя, что там...? Там что...? Нас что, сжечь решили? А зачем?

-Потому что звери они, а не люди, - тётя Клава повернула к нему вмиг посеревшее лицо. Широко открытые глаза были безумны. Совсем как у мамы. - Ты паренёк, вот что... Ложись на землю. Там доски неплотно подогнаны, да и подгнили они уже. Воздух там... Может сколько и продержишься, - последние слова Серёжка не расслышал, в сарае уже стоял сплошной крик и стон. Ощутимо потянуло дымом. - Давай быстрее!

Серёжка упал на землю и припал к доскам. Через щель он увидел стоявших немцев и офицера, неспешно прогуливающегося вдоль шеренги солдат. С этой стороны сарай не поджигали и дыма практически не было. Только иногда ветер нагонял чёрные клубы и они вмиг накрывали и поляну, и немцев.

У Серёжки в глазах стоял ужас. Он чувствовал, догадывался, что творится у него за спиной, но продолжал лежать, судорожно глотая воздух. Сухой сарай занялся сразу, пламя моментально охватило всё строение, взметнувшись, подстёгнутое ветром, до самой крыши. Вскоре обгорелые доски стали падать на головы людей. В сарае началось безумие. Стон, плач, крики - всё слилось в единое целое. У Серёжки заложило уши, и от страха он зажмурил глаза. Кто-то больно наступил ему на ногу, затем сверху навалилось что-то тяжёлое. Потом ещё и ещё. От тяжести, давившей сверху, мальчик начал задыхаться. Он попытался немного сдвинуться, но это не удалось. Собрав все силы в кулак и закусив губу, сумел высвободить вначале одну руку, затем вторую, а потом и ноги. Стало немного легче.

Среди общего шума послышался детский плач. Серёжка повернул голову и увидел, что рядом, придавленная балкой, лежит женщина. Она была уже мертва, а из-под неё выглядывала голова ребенка. Ещё немного и малыш был бы завален мёртвыми телами. Серёжка протянул руки и подтащил его к себе, закрыв своим телом.

В это время с громким треском сарай обрушился, придавив горящими обломками тех, кто ещё оставался жив в этом аду. Горело всё, что может гореть, в нос ощутимо шибанул неприятный сладковатый запах. Серёжка терпел, сколько мог, но вскоре потерял сознание, провалившись в «спасительную» темноту. Малыш тоже затих, прижавшись к Серёжке своим маленьким тельцем.

Он очнулся, когда на пепелище опустилась ночь. Мальчик лежал, придавленный телами людей. Пахло гарью, дымом и ещё чем-то страшным и ужасным. Пахло смертью. Вспомнил про малыша. Тот лежал с закрытыми глазами, но от Серёжкиного прикосновения слабо пискнул. Значит, жив ещё.

Он оглянулся, протёр глаза, размазывая по лицу грязь и сажу. Перед ним предстало чьё-то лицо, да уже и не лицо вовсе, а то, что от него осталось. Мертвец как будто улыбался Серёжке, и мальчик готов был закричать, но сдержался. Кое-как он смог выбраться из-под трупов сам и вытащить малыша. Он поднял на удивление лёгкое тело и пошёл в сторону леса...

Разорив деревню и предав огню всех её жителей, немцы ушли. К утру там появился разведывательный отряд партизан. Он и обнаружил мальчика, забившегося под одинокую берёзу в километре от страшного места. К своей груди он прижимал маленького грудного ребёнка. Дети оказались единственными, кому удалось пережить страшный день. Все остальные сгорели заживо...

Вот такая ужасная история произошла с моим родственником в самом начале войны. Хоть и минуло уже 65 лет с момента окончания войны, но с годами она кажется ещё страшнее!