Детство уходит, его не вернуть

Словно кораблик плывёт в дальний путь

 

Из стихотворения восьмилетней девочки

 

Когда тебе исполняется сорок лет, всё чаще вспоминается детство. Лежишь ночью с открытыми глазами в ожидание мгновения, когда сон накроет тебя своим покрывалом, и вдруг вспоминается дом у железнодорожной станции и деревянные, неровные мостки, по которым приходилось пробегать не раз. Эти мысли приходят неожиданно и ощущаются так явственно, что начинаешь различать даже те запахи, которые окружали тебя в детстве. И слышится в ночи жужжание мух в знойном лете, а сам себя ты ощущаешь лежащим на большом, продавленном диване, в тени двух раскидистых черёмух.

Почему-то именно это воспоминание посещает чаще всего. Видимо, вся эта информация спрятана на самой глубине человеческого сознания и возникает только в тот момент, когда ты снова хочешь себя почувствовать маленьким и беззащитным.

Из всех картин детства наиболее явственно проступают только те, когда я гостил на летних или зимних каникулах у дедушки в деревне. Почему? Наверное потому, что там я себя чувствовал наиболее счастливо.

Мы, с матерью, жили за 200 километров от дедушкиной деревни, под необычным названием Сусоловка. Это сейчас оно мне кажется странным, а тогда воспринималось как нечто естественное и обыденное. Хотя расстояние было и не таким большим, но путь был не близким. Вначале надо было ехать три часа на пригородном поезде до большого города. Там пересаживались на другой пригородный поезд и ещё ехали часа полтора, уже до Сусоловки. Трудность и неудобство заключалась в том, что когда ты приезжал на конечную станцию, тот поезд на котором должен был следовать дальше, уже уходил. Существовало два варианта. Или ждать до утра, или пересаживаться на узловой станции, где эти два поезда встречались. Мы, конечно, всегда пользовались вторым вариантом. И вот, с замиранием сердца ждёшь этой заветной станции. Как сейчас помню её название – Котлас-Узловой. За окном темно, только редкие пристанционные фонари скупо освещают пространство перед собой. От этого мрак казался ещё гуще, сильнее. Вдалеке слышались гудки маневровых тепловозов, да негромкие переклички железнодорожников. На этой станции тепловоз от головы состава отцеплялся и переезжал в хвост поезда и дальше вагоны двигались как бы задом наперёд. Раньше мне казалось это чудным и непонятным. За это время надо было успеть спрыгнув на низкую насыпь, перейти в другой поезд. Что мы и делали. Благо проводники об этом знали и двери, чаще всего, были уже открыты. Сейчас об этом думаешь с ужасом, а раньше это воспринималось нормально.

Мама меня не провожала, а отпускала всегда одного. Не боялась она что ли? Наверное переживала. Просто этот путь воспринимался как нечто обыкновенное, а на сложности не обращалось внимания. Да и времени у неё не было, чтобы терять лишние дни. К тому же, когда мне было совсем мало лет, дедушка всегда меня встречал, поэтому и спокойна она была. Знала, что ничего со мной не случится. В дальнейшем, когда я повзрослел, это мне пригодилось. Поезда, вокзалы, незнакомые места всегда были для меня родным домом и я легко адаптировался к любой обстановке.

Увидев деда, я тянулся к нему. Целоваться он не любил и я просто тёрся об его слегка заросшие щёки. А он легонько тряс меня за плечи, что-то говорил, улыбался. До сих помню эти мгновения и в горле начинает першить от этих воспоминаний.

В посёлок мы приезжали около двенадцати ночи. Хорошо, что дедушкин дом стоял недалеко от вокзала, всего каких-то десять – пятнадцать минут ходьбы. Выходили на тёмную станцию, ждали пока со второго пути отойдёт товарный состав. Почему-то он всегда там стоял, а весь посёлок находился на противоположной от вокзала стороне. Когда ждать становилось невмоготу, обходили его по насыпи. Идти приходилось долго, голова состава терялась где-то в ночи и казалось ей не будет конца. Позже, повзрослев и приезжая самостоятельно, я с замиранием сердца подныривал под стоящие вагоны, а оказавшись на другой стороне был горд от своей смелости.

Дедушкин дом стоял в конце улицы. Надо было перейти железнодорожные пути, пройти мимо складских помещений, будки сторожа, который был призван охранять эти самые склады, но большинство времени спал в своей сторожке. Иногда случалось так, что вместо человека дежурил его четвероногий друг и я всегда с тревогой преодолевал опасное место.

Неровные мостки тянулись вдоль высоких заборов из цельных досок, заострённых кверху. Дома тёмными окошками словно подсматривали за мной. Но удивительно, страха я тогда не испытывал. Наверное потому, что всё мне здесь было знакомо с детства и по этим самым мосткам пробегал я не один раз.

Вот и калитка, выкрашенная в зелёный цвет. На ней я очень любил кататься. Дедушка, помнится, ругался, но как-то не зло, по доброму.

Дедушкин дом был тоже погружён в темноту. Я поднимался на высокое, выкрашенное половой краской, крыльцо, стучал в окно. Меня ждали – в окне тут же зажигался свет, и дедушка открывал дверь. Всё, я дома.

Дедушка с бабушкой перебрались сюда, когда закрылся небольшой лесопункт, расположенный в 150 километрах от Сусоловки. Дом был большой, рубленный из цельных деревьев. Построил его, в своё время прошлый хозяин, знавший толк в плотницком ремесле. Поднявшись на высокое крыльцо и открыв входную дверь, попадал в небольшие сени. Слева располагалась кладовая, справа вход на чердак, но им никогда не пользовались. Прямо перед дверью в дом, на левую руку был тесный проход. Пройдя по нему можно было попасть в узкий коридор из которого одна дверь вела на сеновал, а спустившись вниз по крутой лестнице, я попадал в место где держали домашнюю скотину: корову, свиней. Всё это было под одной крышей и составляло как бы единый комплекс. Я любил лазать по дому, забираться в самые укромные места, валяться на сеновале, вдыхать душистый аромат прошлогоднего сена.

Сам дом состоял из трёх комнат. Кухня почти надвое была перегорожена русской печкой. Из большой комнаты можно было попасть ещё в две, маленькие: дедушкину и ту, в которой спал я, когда приезжал к нему. На полу, в строгом порядке, настелены половики, на стене негромко тикают ходики. Минимум мебели, но всё на своих местах. Надо отметить, что к чистоте и порядку дедушка относился трепетно. Несмотря на то, что жил один, у него всегда был порядок, особенно на тех местах, которые были на виду...

...Как нельзя дважды вступить в одну реку, также невозможно повернуть время вспять. Находясь на самой заре своей юности, мы стараемся скорее вырасти и вступить во взрослую жизнь. Для нас кажется, что она намного ярче, интереснее той, детской. Насколько мы заблуждаемся! Об этом начинаешь понимать только тогда, когда картины детства проплывают перед твоим сознанием. И ты начинаешь понимать, что детство уже не вернуть. Никогда!...

...Утром я просыпался поздно. Немного лежал, потом выходил на залитое солнцем крыльцо, спросонья щурился, протирал глаза. (Эта картина тоже часто проплывает передо мной). Дедушка уже занимался чем-то по хозяйству, завидев меня, что-то говорил. Я сейчас уже и не помню что, да и не в этом деле. Важно то, что я чувствовал в тот момент. Это состояние можно описать только одним словом – блаженство.

Двор был небольшим, и как бы поделён надвое. На первой отгороженной половине, на длинной цепи, бегала собака. На второй находилась баня, два колодца и разные посадки. Больше всего было клубники. Дедушка берёг её специально для меня, знал что летом я обязательно приеду. И первым делом я начинал рыться в этих зарослях, отыскивая красные, сочные ягоды.

По той улице, где жил дедушка, редко кто проходил, только свои, местные. Если пройдёт один, два человека за день, то уже хорошо. А зимой так вообще по целым неделям мы не видели постороннего. Дедушку это вполне устраивало. По своей натуре, он не любил большого скопления народа, это его угнетало, а жизнь на отшибе была вполне в его характере. Мне это тоже было по душе. Может с того времени и осталась у меня любовь к одиночеству? Я брал книгу, забирался на крышу или ещё куда, и погружался в чтение.

Иногда он меня сгонял с крыши. Но я, вот неуёмный, когда его не было рядом, любил перескакивать с одного сарая на другой и взобравшись на самый конёк, обозревать окрестности. Может от этого и моя дочь тоже любила лазать по деревьям, когда была маленькой? Гены дают о себе знать.

Дедушку иногда волновала моя тяга к книгам, особенно когда я зачитывался допоздна. Он ворочался в своей комнате, иногда вставал испить воды и в конце концов гнал меня спать. Сам он читал редко, только местную газету, да смотрел по телевизору программу «Время». От того в свои 75 лет практически не пользовался очками. Нам такого не достичь. В век Интернета, кабельного телевидения и электронных книг, мы уже к 30 годам слепнем и надеваем очки.

В ранние мои посещения дедушкин двор охраняла собака. Её звали Астра. Помесь овчарки с какой-то неизвестной породой, она была очень злая и слушалась только дедушку. Цепь её была рассчитана так, что до крыльца она дотянуться не могла. Но кто об этом не знал, не решался подойти ближе, видя как беснуется пёс, при виде незнакомого человека.

На следующее утро, после моего приезда, дедушка давал мне краюху хлеба и подводил к Астре. Я с замиранием сердца протягивал еду, а пес, косясь тёмным, влажным глазом, угрожающе рычал. Если бы не дедушка, то он бы давно со мной разобрался, а так, услышав окрик хозяина, прижимал уши и отводил морду в сторону. Это продолжалось два или три раза. Но, в конце концов, видимо смирившись с моей назойливостью, Астра брала хлеб и тем самым признавала меня за своего. В конце каникул Астра уже полностью не обращала внимания на меня и даже разрешала потрепать по мощной холке. Красивая была собака, умная. Куда она потом пропала – не помню. Может, умерла от старости или ещё от чего, не знаю. Жалко. Когда Астра пропала, дедушка больше собак не брал.

Ещё я помню. как через день или два мы ходили в магазин. Это было событие! Примерно такое же, как в городе сходить на концерт или в музей. У дедушки всегда имелись запасы разных продуктов и ходили мы в основном за хлебом. Но не это было главным. Главное - сам выход. Дедушка хотел показать всем, что не один он живёт, бобылём. И его приезжают проведать родственники, не забывают. Для старого человека это самое главное – ощущать к себе внимание и не чувствовать себя одиноким.

Готовились уже с утра. Дедушка облачался в костюм, чистил до блеска туфли, надевал шляпу. Этот вид головного убора он любил и даже по двору ходил в шляпе. Одевался он красиво, изысканно (для деревенской жизни, конечно) и делать это любил. Критично смотрел на меня, и мы отправлялись в магазин. Идти было далеко. Вначале выходили к станции, а потом по бетонным плитам, вдоль железнодорожного полотна, шли в посёлок. Двигались, не торопясь. С редкими знакомыми дедушка останавливался, о чём-то разговаривал. Иногда кивал на меня:

-Помнишь, каким он был? А теперь? Растёт!

Я стоял в стороне и смущённо улыбался.

В магазине народу всегда было много. Хлеб привозили через день и народ, зная об этом, старался пораньше занять очередь. Потом так же неторопливо возвращались обратно. Иногда заходили в другие магазины, в столовую, где дедушка любил съесть стакан сметаны.

На всё на это у нас уходило полдня. Случалось, что я отправлялся в магазин один. Дедушка меня отправит и приготовится ждать. А я через полчаса уже тут как тут. Что для молодых ног какой-то километр? Пустяк.

-Ты что так быстро? - удивлялся он. – Бежал что ли? Куда ты торопишься? Остановился бы с кем, поговорил.

Про себя я думал: С кем мне разговаривать? Хотя и та правда: многие меня знали в посёлке. Гостил я у дедушки не одно лето и успел примелькаться.

Достав из сумки купленные продукты, я клал сдачу на сервант (хотя он никогда меня об этом не спрашивал, но у меня и в мыслях не было утаить хоть пару копеек. Дедушка был строг. Никогда не кричал, но если что скажет жёсткое, обидное, то тут ты готов провалиться сквозь землю. Наверное, и его так воспитывали,) и убегал во двор.

Хорошо мне было в деревне. Не знаю, почему. За всё лето я не видел ни одного сверстника, а мы с дедом всё время были вдвоём. Разговаривали мало и понимали друг друга с полуслова. Дедушка был молчун и много разговаривать не любил, да и я особой словоохотливостью не отличался. Наверное, в него пошёл.

Так мы и жили.

Не только летом, но и зимой я приезжал к нему на каникулы. Иногда это было даже интереснее, чем летом. Идёшь, бывало, с поезда, неся в сумке разные гостинцы, зябко ежишься после теплоты вагона. На небе звёзды мигают, словно разноцветные лампочки, снег негромко поскрипывает под ногами. Вдалеке слышится звук работающей пилорамы, а сбоку где-то тоскливо воет одинокая собака. Узкая тропинка неторопливо вьётся по белоснежному полю, вдоль её едва угадываются проступающие из снега очертания заострённых заборных досок. Жутко и интересно. В то время зимы были снежные, вьюжные с обильным снегопадом. Или мне так казалось? Передо мной простиралось этакое белое безмолвие (как у Джека Лондона). Только дома тёмными окошками удивлённо смотрели мне вслед. И ни одной живой души кругом.

Помниться, один раз я вот также приехал к деду в декабре. Мороз стоял градусов под тридцать, холодина была жуткая. Я быстро добежал до дома, и вдруг обнаруживаю приставленную к входной двери метлу (кто не знает, этот знак в деревнях обозначал, что дома нет никого). Что делать? Представьте себе картину, когда подросток стоит около запертой двери, а мороз уже пробирается сквозь одежду и начинает терзать тело. За неделю до меня обещался приехать мой дядя, старший дедушкин сын, и странно, что я их дома не застал. О моём приезде я сообщал заранее и они должны были меня ждать. Значит, случилась какая-то накладка. Ключа в укромном месте не оказалось. На всякий случай проверил чёрный ход, но и там было заперто.

Делать было нечего, и я прошёл в баню (как я знал, это единственная из дедушкиных хозпостроек, которая не запиралась и где я надеялся укрыться от холода), скинул заледенелые перчатки, достал сигареты. К тому времени я уже начинал курить, но так, чтобы взрослые не заметили. Помнится у меня в тот раз очень замёрзли руки и я скрюченными пальцами попробовал прикурить. Спички ломались и всё никак не удавалась их разжечь. Сейчас уже не помню, но отчаяния тогда не было, одно нетерпение. Наконец прикурил, немного согрелся и пошёл в сторону нижнего склада, где, как я знал, должна находится дедушкина работа.

Узкая тропка шла по замёрзшему болоту, за домом, мимо чужих покосов и выходила на узкоколейку. По ней я и отправился. Страх всё-таки стал закрадываться в душу и я чувствовал себя жутко, когда шёл мимо чахлых редких деревцев и слышал пугающие звуки. Долго всё описывать, но вконец замёрзнув, я всё-таки нашёл ту кочегарку. Как сейчас помню: обледенелое окно, в которое дышал, пытаясь разглядеть тех, кто находится внутри. Когда оттаял небольшой пятачок, первым кого я увидел, это был мой дядя с чёрной бородой, кидавший большие чурки в огненную печь. Они обомлели увидев меня на пороге в клубах пара, всего покрытого инеем. Я так замёрз, что не мог даже слова сказать. Очнувшись, они принялись меня трясти за плечи, а дедушка всё вздыхал да охал.

Часом позже я уже сидел дома и попивал чай с клубничным вареньем, а потом забрался на жарко натопленную русскую лежанку и уснул, сморённый теплом и усталостью. Вот такой случай произошел со мной и запомнился он на всю жизнь.

Каждое утро я очищал мостки от снега. Это была моя обязанность и я выполнял её с удовольствием. Дедушка говорил, что они должны быть всегда расчищены. Пусть все, кто проходит мимо, знает, что дом не пустует, а кто-то в нём живёт. Расчистив снег на всех тропинках, я брал большие охотничьи лыжи и шёл кататься за дом, где в летнее время были покосы. Сделав несколько кругов уходил к дальнему стогу и спрятавшись, выкуривал сигарету. А приходя в дом старательно отворачивался от дедушки, стараясь не дышать в его сторону. Наивный. Дедушка не курил с 50 лет и конечно же чувствовал исходящие от меня ароматы табачного дыхания. Но ничего не говорил.

Так проходили мои зимние каникулы. Жизнь в деревне мне нравилась, поэтому и ездил я к нему не по одному разу в год. Нравилась своей естественностью, тишиной и спокойствием. Наверное на бумаге это описать невозможно. Нравилась и всё. К тому же с дедушкой, при всей сложности его характера, я чувствовал себя легко и свободно.

О своём прошлом дедушка не любил рассказывать. Только потом, когда началась гласность и можно стало говорить обо всём, я узнал, что у него оказывается немецкие корни и до 10 лет он вообще не знал русского языка. Когда начались в 30-х годах чистки, то только неуёмная тяга к работе спасла его от смерти. В то время тысячи немцев, для которых Россия стала второй родиной, были сорваны с насиженных мест и выселены.

Дедушка тогда выжил, но на всю жизнь у него остался тот страх. Поэтому и говорил он об этом с неохотой...

...Интересно, как всё повторяется в жизни. У родителей моей жены была почти точно такая же история. С той только разницей, что немкой у неё была мать. Это и спасло её мужа, когда тот находился в концлагере. После войны им пришлось бежать в Карелию, потому что у руководства нашей страны в тот период не было бывших пленных, а существовали одни лишь предатели. Поверишь тут в известное высказывание, что всё в жизни взаимосвязано...

...Дедушка умер, когда я жил на севере. Позвонила мама и сообщила эту печальную новость. Помнится, я сидел один и плакал, вспоминая деда. Незадолго до этого у меня родилась дочь и когда я получил это страшное известие, она только начинала ползать. Как всякий шестимесячный ребёнок, она требовала постоянного внимания к себе. Я не знал что делать, но жена, умная женщина, сказала:

-Езжай.

И я поехал.

Три дня я провёл в дороге, пересаживаясь с поезда на поезд, но на похороны всё-таки опоздал. С другой стороны это может и к лучшему, что дедушку я не видел мёртвым. Для меня он навсегда останется как живой.

Я ходил по вмиг опустевшему дому, где каждый уголок мне был знаком с детства. Дом сразу стал каким-то серым, неприглядным и, странное дело..., чужим.

Прошли поминки, и мы все разъехались по своим местам. Стоя на станции в ожидании поезда я смотрел в ту сторону, где стоял дедушкин дом. Рядом что-то говорили, но я их не слышал. Я думал, что удастся ли сюда ещё вернуться когда-нибудь или нет? Надо обязательно вернуться. Хотя зачем? Сейчас там живут абсолютно чужие люди и дом уже наверняка перестроен, а во дворе появилось что-то новое и незнакомое.

Нет!!! Пусть навсегда в памяти останется дом на привокзальной площади и дедушка, встречающий любимого внука.