Несмотря на лето, существующее в этом году лишь в календаре и в разгоряченном воображении метеорологов, свист ледяного ветра заглушал даже возбужденные крики посетителей Центрального Московского Ипподрома. Чтобы играть на тотализаторе в такую омерзительную погоду, посетителям нужно было быть действительно азартными людьми, не менее азартными, чем организаторы бегов, рискующие из-за ураганного ветра не достигнуть уже утвержденного результата скачек. Тем не менее, ипподром был заполнен до предела, а матерные вопли, комментирующие динамику бега грациозных скакунов и мастерство наездников, были слышны даже за пределами храма азарта.

Среди бушующего пламени возбужденных криков и бешеной мимики величественным айсбергом стоял высокий мужчина в светлом плаще. Его абсолютно неподвижная фигура и бесстрастное выражение лица в разгар последнего заезда на ипподроме были также неуместны, как томик рождественских сказок в руках у профессионального киллера. Ближе к концу заезда он разочарованно прищелкнул языком и печально, но спокойно сказал:

— И почему они сегодня решили придержать именно Полония? Ни ума, ни сердца, ни логики!

— Именно из этой посылки вам нужно было исходить, когда вы делали ставку, — насмешливо сказала стоящая неподалеку эффектная красавица-брюнетка лет тридцати.

— Отсутствие логики нельзя просчитать, — назидательно сказал мужчина. — К моему счастью, логика у них отсутствует не полностью, иначе бы они не держали этот извоз.

— А вы их знаете? — язвительно переспросила женщина.

— Девушка, я интеллигентный человек и разборчив в знакомствах, — недовольно проворчал мужчина. — Чего и вам желаю.

Заезд кончился, и мужчина отправился к кассе.

— Выигрышный тройной одинар, — сказал он, протягивая карточку.

— Имеете систему? — спросила та самая женщина, неожиданным образом оказавшаяся сзади.

— Скорее она меня, — хмуро сказал мужчина. — Могу продать секрет выигрыша по таксе, такса — пятьсот долларов.

— Вы думаете, раз сюда пришла, значит, идиотка? — с достоинством оскорбилась женщина.

— А я других здесь не видел, — с интересом посмотрел на нее мужчина, оценив красоту неожиданной собеседницы. — Неужели вы станете приятным исключением?

— Вы считаете, что я дам вам возможность оценить меня? — неожиданно высокомерно посмотрела на него дама. — У вас не хватит ни денег, ни интеллекта даже на пять минут разговора со мной... Пять совпадений в пяти заездах — с достоинством подала она кассиру карточку.

— Обезоружен, покорен, околдован, — галантно поклонился мужчина.

— Не фиглярничайте, к «держателям этого извоза», как вы и Бабель изволили выразиться, я также не имею ни малейшего отношения.

— Вам важно мое мнение, я тронут, — тепло улыбнулся мужчина.

— Ну ладно, поиграем в якобы интересную беседу, — вздохнула дама.

— Герман Марков, — представился мужчина и поцеловал небрежно протянутую руку.

— Наама Огонькова, — прохладно сказала дама и выжидающе уставилась на Германа.

— Японский ресторан, новорусский театр, шумный клуб, маленькое уютное кафе, романтическая прогулка под луной в моем автомобиле? — улыбнулся Герман.

— Предпоследнее, — снизошла Наама.

— Придется совместить с последним. До кафе еще нужно доехать, а я за рулем, — гордо сказал Марков.

— Не вы один, — заявила Наама. — Так что давайте, мартини отдельно, а мухи отдельно.

— Независимы, состоятельны, уверены, пресыщены, — констатировал Марков. — и на кой ляд вам ехать в кафе с сомнительным типом? Сразу предупреждаю — беден, талантлив, горд, связями в обеспеченных кругах брезгую...

— Любопытно, — отрубила Огонькова. — Кстати, предупреждаю — умна, сексуально не озабочена, вовсю имею влиятельного покровителя, альфонсов презираю. Вам оно надо?

— Мне не менее любопытно, чем вам, — самоуверенно сказал Герман. — В таком случае, — конспиративным шепотом добавил он. — Следуйте за этой машиной! — указал он на постаревший и потертый, но ухоженный «Форд». — Только проследите, нет ли за вами хвоста, копыт и рогов!

— Какой догадливый абориген, — восхищенно прошептала Наама, садясь в свою новую ярко-красную «Мазду-6».

***

— Лично я бы порекомендовал вам заказать к «Поммери» не осетровой икры, а белужьей, — заливался соловьем Марков, лихорадочно просчитывая, хватит ли имеющихся в его портмоне восьмиста евро на оплату роскошного ужина, полного бака девяносто второго бензина и упаковки презервативов. — Осетровая своей солоноватостью несколько глушит превосходный букет, а белужья его только подчеркивает...

— В старой побитой машине, костюме фабрики «Большевичка» и трехсотрублевом галстуке несколько нелепо изображать Джеймса Бонда, — аристократично отправив в изящный ротик устрицу, протянула Наама. — Попробуйте покорить меня силой своего интеллекта, у вас есть некоторые шансы.

— Я вам не соус к лобстеру, — холодно взглянул на нее Герман. — И не напарник официанта. Кроме ослепительной фактуры, у вас есть другие достоинства, позволяющие так снисходительно разговаривать с умным и сильным мужчиной, угощающим вас тысячедолларовым ужином?

— А мне всегда казалось, что моей, как вы говорите «фактуры» достаточно, — развела изящными руками Наама. — Что касается профессии — прошу! — она кинула на стол стильно оформленную визитку. — Женщина я самостоятельная, и если вы неожиданно окажетесь жлобом, я в состоянии оплатить и этот ужин, и вашу пятилетнюю экскурсию по зоне за попытку моего изнасилования...

— Вы рано начали стрелять из всех пушек, я еще не начал осаждать вашу крепость, — усмехнулся Герман. — Начальник отдела внешних коммуникаций ООО «Избавление», очаровательно... Я видел рекламу, но так и не понял, в чем обманка. От чего на самом деле избавляете, Наама Каиновна?

— От всего, что нам мешает, — уклончиво сказала Наама. — А вы кто по профессии, Герман Александрович?

— Неужели читали? — заулыбался Герман. — Издательство не заплатило ни копейки, потом вообще куда-то исчезло, а в продаже я своей книги не видел, только несколько экземплярчиков осталось на память. Или вы догадались о моем отчестве более банально?

— Нет, случайное совпадение, — Наама достала из девятисотдолларовой дамской сумочки потертую книгу. — Вы, мягко говоря, небесталанны, но в России подобная литература не имеет будущего. Старые таланты после их физической или духовной смерти уже успешно раскручены, а новые никому даром не нужны, поэтому, все-таки, кто вы по профессии, Герман Александрович?

— Я не верю в подобные совпадения, — насторожился Герман. — Это напоминает неожиданно обнаружившуюся у Рудольфи лампочку. А что касается профессии, прошу!

Марков бросил на стол несколько визиток, на каждой из которых было аккуратно написано слово «бывший» перед названием должности.

— Я считаю, что встреча Рудольфи и Максудова была предопределена высшими силами, но оставалась случайной для обоих, — задумчиво проговорила Наама. — Бывший дизайнер, бывший риэлтер, бывший топ-менеджер по продаже рекламных услуг, бывший креативный директор... Что в настоящем?

— Свободный и независимый художник, удачливый игрок, борец с Системой, — нарочито легко сказал Герман.

— Свободными и независимыми в России являются лишь те, кто абсолютно никому не нужен, — царапнула его глазами Огонькова. — Насчет борца с Системой, вы что, извините за выражение, нацбол? Вроде не подросток, не гей, не психопат, не дурак...

— Вы не понимаете, что я имею ввиду под словом «Система», — вновь улыбнулся Герман. — И вы зря думаете, что стать никому не нужным легко! С малых лет любое юное существо, не обремененное ни интеллектом, ни собственным мнением, ни жизненным опытом швыряется любящими родителями в коллектив, являющийся маленьким ошметком колоссальной Системы. Абсурдные правила, тотальная власть насилия, мини-фашизм, презрение к мысли, неприятие индивидуальности особенно ярко проявляются в современных стадах именно в юношеском возрасте. И всем от ребенка что-то нужно! Толпа друзей сжимает тебя в удушающее любой свободный порыв души кольцо, бормочет свои одинаковые бессмыслицы, и существо, так и не ставшее личностью, внешне взрослеет, меняет тетрадки на рефераты, рефераты на регламенты бизнес-процессов, а внутри остается клонированным болванчиком, не способным подняться выше рамок этого талантливо режиссированного сумасшедшего дома, где психи лечат врачей с помощью электрошока! И всем от всех опять что-то нужно, а если ты — это не все, то нужно в десятки раз больше! Я работал в пяти солидных компаниях, везде наблюдал этих странных и страшных полусумасшедших, ограниченных клонов человека, и с изумлением понял — им пишут их одинаковые тексты! И не только телевидение, и литература для дегенератов, нет — такой жуткий спектакль должна поставить необыкновенно одаренная, обладающая воистину мистической властью сила, намного могущественнее и талантливее нашего гэбешного упыря и его вурдалаков! Эти серые коррупционеры, недодумцы и медвежата не управляют Системой, а являются ее частью...

— Итак, Система — это срежессированное безумие нашего мира, — протянула Наама. — Небезынтересное мировоззрение, но не более того. А как же вы боретесь с этой, с позволения сказать, адской Системой?

— Когда меня швырнули в Систему, она сразу поставила перед моим сознанием выбор — или я в ней, или я нигде — нищий, всеми презираемый фанатик без средств к существованию. Но каждый день, проведенный в этой звериной бессмыслице, с вечными сюрреалистическими интригами, банальностями и псевдопрофессионализмом, имеющими лишь одну явную цель — урвать побольше дензнаков, популярности и власти, медленно убивал меня. Время беззвучно таяло, толпа вокруг раздражала, попытки играть по правилам Системы проваливались — натурально играть роль современного полудурка у меня не получалось, я все время сползал в гротеск, пытаясь влезть в узкую щель между клиническим идиотизмом и корпоративной культурой. Тем не менее, мои рекламные проекты успешно продавались, и я более-менее динамично полз по карьерной лестнице, конечно же, отставая от стандартных бездарностей — Система их обожает даже больше, чем циничных, но неглупых подонков. Но однажды мне удалось совершить крохотную победу над Системой — я выиграл на бегах десять тысяч долларов.

— Игра на бегах — это ваша борьба с Системой? — рассмеялась Наама.

— Зря смеетесь, — с улыбкой посмотрел на сотрудницу ООО «Избавление» Герман. — Система контролирует фортуну в казино и любых других игорных заведениях, честно выиграть там невозможно, как невозможно добиться признания, понимания и любви современных россиян с помощью ума и таланта. Но я нашел у Системы одну странную и непонятную брешь — тотализатор. Естественно, все результаты бегов и скачек заранее продуманы, ставки заранее сделаны, но существует свобода выбора и реальный шанс выиграть солидные деньги, при вопиющем факте — тебе отдадут выигрыш, и на выходе тебя не встретит свора братков, что происходит в любом другом российском игорном заведении.

— Очень зыбкая философия, — нахмурила изящные брови Огонькова. — Почему бы вам не бороться с Системой, встав на путь ограблений, убийств, финансовых афер?

— Если бы я встал на путь вора и убийцы, я бы не боролся с Системой, а играл бы по ее правилам, — невозмутимо сказал Герман. — Я был бы в Системе, будучи карманником, киллером и или оппозиционером, то бишь полноправным участником этого массового безумия.

— А скачки — не безумие? — поддела его Наама.

— Предсказуемые наездники и жокеи — не биржевые брокеры, — отрезал Марков. — При мне они молчат, я с ними не взаимодействую, а лишь вычисляю победителя. Я стал зарабатывать на жизнь не только тотализатором — я востребованный дизайнер, но работаю теперь исключительно на дому и всегда с разными конторами. Я практически победил — стал наконец-то никому не нужным, но более-менее прилично обеспеченным, а эти клонированные менеджерята теперь лишь фон, а не основная часть моей жизни. И я по-настоящему свободен — не только делаю то, что хочу, но и не делаю того, что мне отвратительно.

— А вам не приходило в вашу не менее безумную, чем Система, голову, — Наама еле сдерживалась, чтобы снова не расхохотаться. — Что я — часть этой Системы, а вы, как я полагаю, имеете явные намерения вступить со мной в связь, следовательно...

— Дегустация вин — не алкоголизм, — заулыбался Марков. — А вы — явно редкий и необычный сорт, иначе уже давно бы с раздражением произнесли «че-то я по типу как бы не догоняю, че у тя за шняга, ты вообще по типу шизанутый и не прикольный перец» и с чувством глубочайшего презрения облили бы меня московской грязью из-под колес вашей «Мазды».

— Нет, господин дегустатор, вы тип необычный и небезынтересный, — наморщила гладкий лобик Наама. — А вы уверены, что я женщина только для, как вы выразились, «дегустации»?

— Вы современная деловая женщина, и никогда не опуститесь до прочных и крепких отношений с одним-единственным мужчиной, — убежденно сказал Герман. — Для вас такой еще не родился. На сексуальной диете явно не сидите, да и я являюсь для вас даже не сортом вина, а глоточком марочного коньяка. Но я убежден — в вашей коллекции только элитные напитки, самогоном и пивом вы явно брезгуете. Я же мужчина — мне приходится восполнять количеством недостаток качества. Но неужели я не являюсь достойным вас сортом? Хотя бы на пробу?

— Наглец, — заулыбалась Наама.

— Уговорил? — широко улыбнулся Герман.

— Как же вы, бедный, девочек-припевочек уговариваете? — сочувственно спросила Огонькова.

— Сложнее, — поник Герман. — Приходится придуриваться, а они иногда это чувствуют. С вами можно быть относительно откровенным...

— Напористые кобели-интеллектуалы всегда были моей слабостью, — вздохнула Наама.

— Посчитайте, пожалуйста, — кивнул Марков официанту. — Гостиница, ваша территория, мое холостяцкое логово?

— Логово близко, и оно действительно холостяцкое? — невинно поинтересовалась Наама.

— Десять минут езды, — страстно сказал Марков — Холостое, как залп «Авроры».

— А потом разрушения на всю жизнь! — притворилась испуганной Наама.

— Не волнуйтесь, — торжественно сказал Марков. — Мое орудие экологически чисто и вреда вам не причинит.

— Справочку из диспансера, будьте любезны, мужчина, — вдруг сварливо сказала Огонькова.

— Прошу, — нисколько не удивился Герман и вынул из портмоне искомый документ.

— Взаимно, — протянула подобный документ Наама.

— Вы обворожительны, — поцеловал ей руку Марков. — Как сказал Гагарин перед покорением космических просторов «Поехали».

— И махнул рукой, — усмехнулась Наама. — Ну ладно, осмотрим вашу ракету...

После выхода из ресторана они наконец-то поцеловались и с недвусмысленной целью устремились к дому господина Маркова.

***

— Дьяволица! — кричал в экстазе Герман, бросив все силы для борьбы с Системой в отдельно взятый половой акт.

— А-а-архидемооон! — в еще большей нирване стонала Наама.

Через несколько часов сотрудница ООО «Избавление» Наама Огонькова и борец с Системой Герман Марков усталые, довольные и пресыщенные свернулись в объятиях друг друга.

— Имеется предложение уснуть, — зевнул Герман. — Но если это расходится с твоими планами, я все еще в состоянии стояния.

— Не надо превращать прекрасное вино в перебродивший уксус, — не менее сонно пробормотала Наама. — Спим!

Герман выполнил это ценное указание незамедлительно. Наама, дьявольским усилием воли стряхнув подступающий дар Морфея, достала из сумочки небольшую медную пластину. Направив пластину на спящего Германа, она изумленно присвистнула, взглянув на цифры 2 и 2, засветившиеся на корпусе пластины. Потом сонно зевнула и мирно уснула, обняв во сне потенциального клиента ООО «Избавление».

Утром Наама проснулась от изысканно-трагического вокала Мирей Матье и аромата свежесвареного кофе, стоявшего рядом с постелью.

— Кофе в постель, — сонно пробормотала она. — Как банально!

— Независимые индивидуальности не боятся банальностей, но в культ их не возводят, — из кухни появился великолепный Герман. — Если тебе не нравится кофе по утрам — с удовольствием выпью сам. Кстати, сегодня рабочий день, тебе никуда не нужно?

— Хамло, — рассмеялась Огонькова. — Дай женщине сначала проснуться, а потом выставляй на улицу! Или у тебя жизненный принцип — лучший момент общения с женщиной, когда она уходит?

— Если совсем честно, то да, — отпил горячего кофе Герман и блаженно зажмурился. — После полного сексуального удовлетворения меня начинает тошнить от пошлостей и банальностей моих постельных собеседниц. Но ты — явное исключение из общего правила, с тобой интересно. Поэтому, если хочешь, можешь остаться на любой приемлемый для тебя срок.

— И после первой совместно проведенной ночи он предложил гражданский брак, — язвительно протянула Наама. — Объяснился в страстной любви с первого полового акта и сказал, что я самая родная в мире...

— Насчет любви и любой формы брака, мадемуазель Огонькова, вы погорячились, — невозмутимо сказал Марков. — Но по поводу самой родной... Ты, безусловно, чужая, но наименее чужая из всех знакомых мне на данный момент женщин, следовательно — действительно самая родная.

— Тронута, — после некоторой паузы сказала Наама. — Тебе ведь сильно за тридцать, неужели за всю жизнь ты не нашел женщины более родной, чем я?

— Еще как нашел, — тяжело вздохнул Герман. — Мы были женаты более пяти лет, ради нее я тащил нелегкое для мыслящего человека бремя взаимодействия с толпой, но был счастливее и веселее, нежели теперь...

— Вы развелись? — с участием переспросила Огонькова.

— Мы никогда бы не развелись добровольно, — резко сказал Герман. — Мою жену убила Система. Причем не в переносном смысле, а в прямом — ее убили во время теракта на Дубровке.

— Террористы или ФСБ? — нахмурилась Наама.

— Террорист из ФСБ, — холодно ответил Герман.

Наама задумчиво замолчала.

— Кстати, — улыбнулся Герман. — Передай своим, что никакого контракта по продаже души я подписывать не собираюсь. Я не настолько приближен к примитивной реальности, чтобы думать, что моя книга очутилась у тебя в сумочке совершенно случайно.

— Неужели ты думаешь, что я прямиком из ада? — расхохоталась Наама. — Большой мудрый ребенок... Меня больше интересует, откуда ты знаешь, кто именно убил твою жену?

— Потому что на этом наибездарнейшем мюзикле мы были вместе, — терпеливо объяснил Герман. — Мы были очень несовременной парой и не ходили по театрам раздельно. А ведь я хотел передарить эти проклятые билеты!

Наама увидела Германа и красивую шатенку, стоящую под дулами автоматов. Потом раздалось шипение газа, и двое мужчин в масках, державших заложников под прицелом, достали маленькие противогазы, одновременно открыв огонь по другим мужчинам в масках и жене Маркова. Увидела исказившееся от боли лицо Германа, прыгнувшего на одного из мужчин, уже надевшего противогаз...

— Ты не смог отомстить? — вдруг прекратила пользоваться телепатией Наама.

— Один из убийц моей жены — майор ФСБ, — задумчиво протянул Марков. — А второй — сотрудник администрации Рамзана Кадырова.

— Двое из террористов работают на правительство России? — притворилась удивленной Наама.

— Работали, — очень мягко поправил ее Марков. — Их уже нет в живых.

— Ты? — ошеломленно переспросила Наама.

— Что ты, как можно, — еще мягче сказал Герман. — Разве может скромный дизайнер и неудавшийся литератор нанести такой удар по всемогущей Системе и остаться безнаказанным? На время убийства каждого я могу предъявить исчерпывающее алиби. А на «Норд-Ост» я в день теракта не ходил, сидел дома и перечитывал свою любимую Дарью Донцову...

Огонькова взглянула в ледяные глаза Германа и поняла — этот человек опасен даже для нее.

— Забудь, — негромко шепнула она. — Я рядом. Я с тобой.

Лед в глазах Германа несколько подтаял.

— И вы побудете со мной еще часика два, мадемуазель Огонькова? — интимно осведомился он, и нырнул в согретую жаром тела Наамы постель.

***

— Мое избавление, — прошептала Наама и нежно поцеловала лежащего рядом мужчину. — Пока тебя не было рядом, сколько мерзкого и ненужного я сделала!

— И сделаешь, иначе перестанешь быть собой, — сонно сказал любимый мужчина Наамы Каиновны. Вдруг он резко взял трубку запищавшего мобильного телефона.

— Ну и что? Это, дорогой коллега, проблема Пифона, а не наша! Да ладно, не волнуйся, не уподобляйся своим аборигенам, мы ему возрождающуюся душу полонием заглушим! А мои подопечные, как обычно, будут в своем репертуаре — либо Березинский зарезал своего петуха с золотыми яйцами, или он сам радиоактивных отходов наелся, лишь бы его бывшим коллегам было хорошо! Их народец проглотит все что угодно, даже если ему полоний в рот насильно совать, проглотит как конфетку, и еще добавки попросит. Но не раньше зимы! Да, вашим подопечным до россиян далеко, Асмодей гениален, но если бы не я...

— Офис, — недовольно протянула Наама. — Хоть на время не перемешивай наслаждения с обязанностями!

— Я, по крайней мере, их различаю, — улыбнулся Офис Полыхаев, коммерческий директор ООО «Избавление». — Кстати, дорогая, тебе опять придется совместить неприятное с бесполезным — промежуточное звено между нами и российским народом нуждается в поднятии и укреплении!

— Если элитные проститутки не в состоянии работать на этом участке, значит, опять требуется магия, — вздохнула Наама. — Кто на этот раз потерял мужское достоинство не только внутри, но и снаружи?

— Динамик наш скрипучий, Кони Лабрадорович Загрызлов, — притворно вздохнул Полыхаев. — Надоело ему только языком работать, а другие органы уже давно атрофировались!

— В таком случае, мне нужна твоя санкция на использование магии на Загрызлове... и еще одном аборигене.

— Наама! — нахмурился Офис. — С VIP-клиентами имею право работать лишь я и Асмодей Адамович!

— А когда-то могла и я, — ласково сказала Наама и провела коготком по земной оболочке Офиса. — Но Маммон разжаловал меня из архидемониц в суккубы-супервайзеры, и я снова хочу вернуть свой титул.

— Неужели у этого человечишки вторая категория души? — спросил Офис. — Как эти реликты сохраняются? Травим толпой, телевидением, идеологией общества — все равно выживают!

— Я делаю это не только ради себя, — сказала Наама. — Он опасен! Офис, наша Система совершенна не полностью — мы не учитываем, что презрение и невнимание общества к таланту может не только привести талантливую индивидуальность к деградации, но и настроить ее на уничтожение этого общества! Между прочим, мой милый Адольф был талантливым художником, это стадо его отторгло, и что оно получило? Если бы я вовремя не подсуетилась с покупкой его души, он бы вырос не в наше послушное орудие, а в нашего достаточно могущественного врага! А этот Марков — тот же случай. Вот увидишь, через несколько лет он взорвет над Россией ядерную боеголовку, а Вельзевул отправит нас всех работать подавальщиками арф для Иеговских идиотиков!

— Если ты считаешь его опасным, — поджал губы Офис. — Я предлагаю уничтожить его физически!

— Прав был Асмодей, грубо работаете, господин Полыхаев, — резко сказала Наама. — Ты уже руководил расстрелом массы людей, у которых не смог купить душу, и, хочу напомнить, был смещен Люцифером и Вельзевулом за бездарное исполнение порученной тебе миссии! Наша задача — купить у господина Маркова душу, а обычные способы покупки обречены на провал! А Герман Марков — не просто умный и талантливый человек, он хладнокровный и опасный убийца с огромной силой воли — потенциальный диктатор, рядом с которым твой подполковник покажется добрым зайчиком из детского утренника!

— Ты очень сгущаешь краски, — поморщился Офис. — Как он придет к власти?

— Он никогда к ней не придет, он ее уничтожит, — убедительно проговорила Огонькова. — Ты прекрасно понимаешь, что этим бездушным оболочкам подсознательно нужен тиран! Каждый раз, когда они смеются над искусством, плюют в интеллигентов, говорят на своем омерзительном подобии языка, искренне уважают своих сереньких правителей, называют честными и порядочными людьми умных и циничных негодяев, и заливают свою кашу в голове прогорклым маслом современной массовой культуры, их подсознание кричит — «Нам нужен тиран! Мы не умеем мыслить самостоятельно, организуйте нас!». Так вот — человек, сумевший выжить и душой и телом после двойного теракта над ними, способный убить двух исполнителей нашей воли и остаться безнаказанным, способен стать таким тираном. Пока он наслаждается мнимой свободой, но ненависть в его душе копится, и скоро примет сокрушительные формы. Он разрушит ненавистную ему Систему и создаст свою. Поверь, я знаю, что говорю...

— Чего не придумает женщина, чтобы подняться по карьерной лестнице, — рассмеялся Офис. — Хотя я убежден, что господин Марков в тысячи раз безопаснее нарисованной тобой картины, я даю санкцию на использование магических сил в его отношении. Мне нужна архидемоница рядом с собой, — серьезно добавил он. — Не ты одна хочешь вернуть свой титул!

— Асмодей в миллиарды раз опаснее Маркова, — покачала красивой головкой Наама.

— Место Асмодея в аду, — прищурился Офис. — А место господина Маркова, я думаю, ты уже определила. Действуй, моя дьяволица!

***

— Человеческая жадность доходит до абсолютного абсурда, — потянулся Герман, сидящий у компьютера. — У компании «Объегория» логотип — красивый синий крест в изысканной красной рамке. Сделайте нам, говорят, дорогой Герман Александрович, одноцветные визитки! И самым дешевым цветом. В итоге получили черный крест в черной рамке и остались очень довольны. Страховая компания, промежду прочим... Что с тобой? Или тебе твой портрет не понравился? Не Ренуар и не Дали, но я с Фотошопом, по-моему справились неплохо!

— Ты родной! Ты умный, сильный, интересный и родной! — прорыдала Наама.

— Завидуешь? — поднял бровь Марков.

Неожиданно раздался звонок в дверь.

— Лет пятьдесят не плакала, — моментально пришла в себя Наама. — Суккубы тоже женщины... Ты кого-то ждешь?

— Я давно никого и ничего не жду, — вздохнул Марков. — А пора бы. Открой пожалуйста, у меня эта адская машина зависла в астрале!

— Все, как у нас. Чем мы лучше? — вздохнула Огонькова и пошла открывать входную дверь.

На пороге стоял абсолютно типовой мужчина — потертая черная куртка, шаблонное, ничего не выражающее лицо, короткая стрижка. Необычной была лишь огромная коробка, стоящая у его ног и доходившая до груди.

— Вы к Герману? — насторожилась Наама.

— Нет, я к Нааме Огоньковой — сухо сказал мужчина.

— Вы от Офиса? — прищурилась сотрудница ООО «Избавление»

— Именно, — кивнул мужчина.

— Не надо его убивать! — выкрикнула Наама — Да, я уже месяц тяну с применением магии, но я просто жду удобного случая! Объясните Полыхаеву, что мне, а значит и ему, нужна его душа, а не его жизнь!

— Но у меня заказ, — растерянно начал мужчина.

— Не смейте его убивать, — вдруг зашипела Наама. — Я испепелю вас, Офиса, Асмодея, Иегову, Люцифера, но я не дам его убить!

— Вы совсем чокнулись! — возмутился мужчина. — У меня заказ от офиса компании «Флора в подарок», цветы для Наамы Огоньковой, вы расписываться будете?

— Цветы? Вы что-то путаете. Цветы — символ жизни, а мне дарят... Платья, ювелирные украшения... — без сил пробормотала Наама.

— Ничего не знаю, — вконец рассердился мужчина. — Сорок одна роза для Наамы Огоньковой, заказчик — Герман Александрович Марков, заказ оплачен, расписываться будете?

— Все распишутся, — очнулась Наама, и ее глаза загорелись ослепительными зелеными огнями. — Все! И Герман тоже. Такой слабости, как любовь к смертному, я не допущу.

Она расписалась на протянутой перепуганным курьером квитанции, открыла коробку и удовлетворенно улыбнулась. Изысканные кроваво-красные розы поблескивали своими шипами и источали одуряющий аромат.

— Спасибо, — внесла Наама роскошный букет в комнату. — Ты мне напомнил, кто я.

— Только ты одна, а их сорок одна, — понимающе кивнул Марков. — Но ты красивее, да и шипы у тебя побольше.

— Мы сегодня едем на бега? — лукаво спросила Наама.

— Обязательно, — заулыбался Марков. — Я поставил на Мудреца, Свободу и Таланта.

— А я — на Дьявола, Пелену и Лакея, — усмехнулась Наама. — На оставшиеся заезды поставим по вдохновению?

— Как нам подскажет душа, — внимательно посмотрел на Огонькову Марков.

— У тебя очень мудрый взгляд, — срывающимся голосом сказала Наама. — Ум и сила во взгляде, кто их сейчас оценит? Герман, можно я тебя сфотографирую на память?

— Ты собралась расставаться? — иронично спросил Марков.

— Нет, просто помнить твой взгляд. Можно?

— Ты считаешь, что мой взгляд изменится?

— Ты застрахован лишь черным крестом в черной рамке, — в глазах Наамы появились слезы. — Все возможно.

— Неужели ты хочешь предложить мне свой контракт, и думаешь, что я его подпишу? — криво усмехнулся Герман.

— Фантазер, — улыбнулась Наама. — Наши контракты — рекламный трюк, не более. Так я тебя сниму?

— Ты успешно сделала это сорок один день назад, не спросив никакого разрешения, наоборот, я тебя вовсю обхаживал, — развеселился Герман. — Что тебе мешает сейчас?

Наама поймала его улыбку в объектив своей фотокамеры и отправила лицо Германа в бездну электронной памяти.

***

— Ты точно не связана с устроителями этих якобы соревнований? — скосил глаза на Нааму Герман. — Дьявол обогнал Мудреца, Пелена обскакала Свободу, а Лакей оставил Таланта далеко позади. Я же анализировал статистические сводки бегов, я не мог настолько грубо ошибиться...

— А ты хотел бы никогда не ошибаться? — серьезно спросила Наама. — Не рассчитывать, не калькулировать каждый свой шаг, а просто свободно выбирать победителя, и никогда не ошибаться в выборе?

— Мало ли, что я хочу, — покачал головой Герман. — Хочу адекватности общества, закона и порядка, интеллигентных и умных собеседников... Правда, есть одно лекарство, выпьешь абсента пополам с коньяком — и мир становится мудрым и понимающим. Но к утру, как у Золушки, все становится на свои места — те, в ком по пьяни видел людей, снова превращаются в серых крыс.

— Я предлагаю тебе осуществить твою мечту, и полностью победить Систему, — сказала Наама. — Любая лошадь под твоим взглядом превратится в победительницу любого заезда. А на те громадные, сумасшедшие деньги, которые ты на этом сделаешь, ты, наконец, закроешься от этого мира не дырявой картонной перегородкой, а монолитной стальной стеной! А для людей, у которых есть эта стена, общество адекватно, закон всегда на их стороне, а собеседники, как на подбор, умны и интеллигентны.

— Я тебе не верю, — усмехнулся Герман. — Ты просто хочешь, чтобы я подписал ваш адский контракт.

— Я дам тебе этот дар авансом, и ты сам сможешь убедиться в моей искренности, — произнесла Наама. — Ставь на любых лошадей в любых, самых необычных комбинациях — провала не будет.

Герман изучающе посмотрел прямо в глаза Огоньковой. Сотрудница ООО «Избавление» смотрела на него честными голубыми глазами и не отводила взгляд.

— Ты прямо как медвежонок Загрызлов на заседании Госдумы, — с насмешкой сказал Марков. Нааму передернуло от отвращения — более сильного оскорбления для нее было сложно придумать.

— Ты будешь ставить? — резко спросила она.

— Пока я буду делать ставки, отойди от меня как минимум на тридцать метров, — сказал Марков.

— Нелепо, — рассмеялась Наама. — Ты думаешь, я буду сигналить этим контролерам фортуны, какие именно лошади победят, а они успеют передать эти сигналы наездникам? Марков, у нас тут совсем не Европа, а скорее, наоборот...

— Если ты хочешь, чтобы я принял твою игру, отойди, — твердо сказал Герман.

Наама пожала плечами и отошла.

После следующих пяти заездов обычно спокойное и непроницаемое лицо Германа приобрело весьма озадаченный вид.

— Все длинные экспрессы и одинары победили, — удивленно протянул он. — Зря я ставил по минимуму... Что я должен подписать?

Выражение лица Наамы стало торжествующим — она еще в день первой встречи заметила бушевавшее в глазах Германа пламя азарта и поняла, что в этом пламени господин Марков может сгореть, нужно только подкинуть дровишек.

— Контракт на продажу души, не имеющий никакой юридической силы, — якобы равнодушно сказала она. — Расписаться нужно кровью, возьми мою фирменную иголку.

— Насколько я знаю религиозные доктрины, это всего лишь грозит мне адом после жизни, — сказал самоуверенный Герман. — Да мне после России любой ад покажется раем!

Марков, сохраняя каменное лицо, уколол иголкой палец и подписал мгновенно поднесенный Наамой контракт. Спокойное выражение лица покинуло его, глаза блудливо забегали.

— Как-то не прикольно, — наконец, выдавил из себя он.

— Как бы по типу, — заботливо подсказала Наама.

— Че за шняга? — Марков ощупал себя. — Я какой-то типа не такой...

— Ты как раз именно такой. Типа, — довольно произнесла Наама.

— Герман? — вдруг прощебетала какая-то юная б…диночка, отлепившись от стайки подруг. — Это как бы ты?

— Это реально я! — с радостью закричал Герман. — Блин, от всего избавился! Живу как беспонтовый лузер, завтра на работу нормальную устроюсь... Нет, блин, мне же бабки по типу за лошадок отвалят. Слышь, Анжелка, а у тебя папандер все еще при должности?

— А кто ваш папа, Анжелика? — умильно спросила Наама юную особу, с обожанием, глядящую на Германа.

— Мой как бы папа... Его из правительства за воровство уволили, и он стал крупным банкиром, — прощебетала девушка. — А вы, простите, Герману кто?

— А вы, милочка? — весело спросила Наама.

— А я его герлфренд, — с достоинством произнесла девушка. — Я в Париже стажировалась два месяца, вчера только приехала, а к Герману только завтра собиралась, а он как бы тут, вот прикольно, я по типу в шоке!

— Вау, — с грустью сказала Наама. — Как бы блин...

Она разочаровано посмотрела на Маркова, повернулась, и пошла прочь.

— Стой! — Герман догнал ее — Ты, блин, будто бы мне не изменяла!

— Дело не в этом, — ледяным тоном произнесла Наама. — Отцепись, убожество!

— Я по типу убожество? Да я крутые бабки сделаю, на чувихе этой женюсь, буду конкретный уважаемый перец! — заорал Герман.

Наама пробуравила его холодным взглядом, речь Маркова стала еще быстрее и бессвязнее.

— Кульно рульно шняга по приколу срублю бабло на халяву женюсь ухвачусь карьера жрать с телками прикалываться вау по типу тачка хауз интеграция конвергенция лизинг толлинг протекция креатив дизайн власть рейтинг как все как бы любят тусоваться с народом блин бабки круто не лузер клевый чел топ-менеджмент, — бормотал Марков. Глаза его были абсолютно бессмысленны, из уголка рта капала слюна.

— Абсолютное убожество, — произнесла Огонькова. — Лучше бы тебя убили.

Она отвернулась от Германа, щелкнула пальцами и моментально исчезла.

— Круто, — пробормотал Герман.

— А это кто? — с подозрением спросила подошедшая Анжела.

— Да так, телка одна, Бабеля и Булгакова мне, по типу, впаривала — нехотя сказал Герман.

— Лузерша — презрительно протянула Анжела. — Мы, конкретные, таких лохов, которые классику читают, как бы не уважаем. Прикинь, а по Булгакову этому сериал сняли, там Ковальчук сиськи показывает!

— Прикольно, — заржал Герман.

— Ты какой-то не такой, — осмотрела Маркова Анжела. — Прикольный стал, продвинутый...

— Я нормальный, — отрезал Герман. — Как все. Слышь, я ща в банк съезжу, квартиру заложу, и на тотализаторе срублю бабла!

— Ты че, крейзи, — презрительно ухмыльнулась Анжела. — Здесь же все повязано!

— Ща я их как бы повяжу, — отмахнулся Герман. — Стой здесь, б…дь!

— Ну стою я, б…дь, стою, — недоуменно фыркнула Анжела.

***

Герман Марков вернулся домой в третьем часу ночи, пьяный, с разбитым лицом и вдрызг разбитой машиной. Громадный кредит в банке, взятый под залог квартиры, был проигран полностью. Анжела, презрительно обложив его легким матерком, уехала в клуб на роскошной «ауди», подаренной ее любящим отцом к окончанию школы.

С непониманием и недоумением он стал рассматривать свою огромную библиотеку и коллекцию элитарных фильмов. Раскрыв одну из книг под загадочным названием «Стоянка человека» он что-то долго и яростно пытался познать, но его попытки были безуспешны. Наконец, выпив стакан абсента, оставшийся от прежнего алкогольного ассортимента азартного интеллектуала, он с ужасающей ясностью и кристальной четкостью, доступной лишь абсолютно пьяному человеку осознал, что он проиграл нечто гораздо более важное, чем двухкомнатная квартира в Москве. Но что именно, понять он так и не смог, и забылся в тревожном сне.

Наама Огонькова благополучно вернула титул архидемоницы. Против ее ожидания, обработка VIP-клиента за спиной генерального директора была воспринята Асмодеем Адамовичем спокойно и иронично. После получения титула на торжественном собрании совета директоров ООО «Избавление» Асмодей произнес крайне загадочную фразу: «Россия недостойна меня. Но вы, дорогие Офис и Наама, вполне ее достойны».

Наама не стала рассуждать о смысле этой фразы. Сидя на своем рабочем месте, она вдруг уронила солоноватую слезу на бланки контрактов по покупкам душ. Потом решительно раскрыла бумажник, и вставила на место фотографии архидемона Маммона, самого могущественного существа, с которым она когда-либо имела интимную связь, фотографию россиянина Германа Маркова, грязного, нищего, пьющего бомжа, певшего в этот момент около Центрального Московского Ипподрома чуть видоизмененную частушку Аркадия Северного —

 

Раз гляжу я между — дамочка вразрез.

Я имел надежду, а теперь я без!

Мальчики, на девочек

Не бросайте глаз.

Все, чем вы бренчали

Вытрясут из вас.

Ах, какая драма,

Роковая дама,

Ты всю жизнь испортила мою.

И теперь я бедный,

Пожилой и бледный

Здесь на Беговой для вас пою...