Из поэмы "Советский Союз" * * * В семнадцатом по Зимнему «Аврора» пальнула залпом сквозь ночную тьму и эхо всероссийского раздора со всех сторон ответило ему. Забыли люди то, что было свято; в безбрежности родимых палестин запахло кровью: брат пошёл на брата; поднялся на отца любимый сын. И только лишь через четыре года, большевики покончили с войной, но тут возникла новая забота: «А что теперь-то делать со страной?» И так, как опыта иного не имели, не знали, как слагать и умножать, то начали с того, что разумели – продолжили делить и отнимать. Забрали у буржуев всё – и что же?.. Мешал кулак колхозный хлеб растить… В тридцатые и он был уничтожен… И больше было нечего делить. Россия превратилась в царство нищих, врагов не стало, и, в конце концов, осталась революция без пищи и стала пожирать своих творцов. Поскольку имидж власти был испорчен, то, требуя, как гнид, пустить в расход Зиновьева, Бухарина и прочих, едва ли был неискренен народ. Тут Гитлер заглянуть решил к соседу, но, как он наши хляби ни месил, мы выдюжили, вырвали победу неимоверным напряженьем сил. Опять народ сажать погуще стали, космополитов с лупою искать, но тут случился казус – умер Сталин, и власть решила гайки отпускать. ГУЛаг усох, и опустели “зоны”: на целину и в глубь сибирских руд везли не заключённых эшелоны – на подвиг звал раскрепощённый труд. Как пчёлами набитая роевня, страна зашевелилась в те года… И захирела, вымерла деревня, и волдырями вздулись города. Вчерашняя босота и голота, друг друга подпирали мы плечом; моря и горы, дебри и болота преодолеть нам было нипочём. Мы реки на ура перекрывали, в тайгу машины на себе несли, «хрущобы», словно соты штамповали; заводы, как оладышки, пекли. Нас в светлый коммунизм вела дорога; нам партия указывала путь, казалось, до него совсем немного, лишь надо поднатужиться чуть-чуть. Но только, препоясавшись потуже, мы с песней воплощали в быль мечту, как нам вожди указывали тут же уже очередную высоту. И о победах к каждой красной дате реляции в ЦК слал мирный фронт, а коммунизм, как солнце на закате, всё дальше уходил за горизонт. Союз успел Америку в расчётах по потреблению на душу превзойти: царило благоденствие в отчётах, а в магазинах – хоть шаром кати. Казалось бы нам рыбы, мяса, сала с лихвой на всех должно было хватать… Куда оно с прилавков исчезало, умом в Союзе было не понять. Мы знали про обилие из прессы, а видели в скоромный день, и в пост «Бычки в томате» и деликатесы из субпродуктов «сиська-писька-хвост». Но регулярно людям шла зарплата… И ухитрился ушлый наш народ в социализм внедрить систему блата, где вход и выход через чёрный ход. Да объявились новые пророки; настали перестроечные дни: на головы обрушились потоки святой пустопорожней болтовни. Пока досужий люд под крики “браво” с трибун красно и вкусно говорил, по воле волн великая держава плыла и без руля, и без ветрил. Когда и разбалдёж пошёл всё пуще, и реформация у нас не задалась, декабрьской ночью в Беловежской пуще ответственная тройка собралась. Условились расслабленные боссы покончить разом с застарелым злом и все неразрешимые вопросы решили за обеденным столом. Поели сытно, выпили от пуза; потом отмашку дали мелюзге – момент – и от Советского Союза осталось только нечто с буквой “Г”. |