Настала пора маскарада. И пляшет и клоун и шут. Выходят, и шагом парадным Гусары идут и идут. И стало теперь непонятно, – Кто роли играет, а кто – Собой остаётся… Ну ладно, Забудем и думать про то… Но вот замечаю так ясно, Так ясно я вижу: Одна Из Масок особо прекрасна, Искриста – искриста она! Она, то ли фея Эйоле, О ком Северянин писал; А, может, кухарка – не более, Пришедшая на карнавал. Но щели на красочной маске Не могут очей её скрыть. Старается веером глазки Павлиньим она заслонить. А вот… И не получилось! И вижу теперь я глаза Печальные. Божия милость! – Проблёскивает слеза. Под маскою радостной девы Скрывается боль и печаль. И гложет её, королеву, Туманная скорбная даль… Похоже, заметили гости Такой очевидный подвох. И полный, Из них самый толстый, Ко мне обращает свой вздох. И тихо лепечет на ухо: “Та фея – знакомая. Я Видал её, пусть будет пухом Кладбищенская земля. Вчера мы её отпевали И колокол гулко звенел. Она же живая? – Едва ли: Смотрите – и шея, как мел. Кого она здесь представляет? – Она – Вековая Тоска. И в чаши вино наливает Совсем не живая рука. Кому наливает по капле, Кому - то – полный бокал." … Уйти мне отсюда, не так ли, - Чтоб больше её не видал? Но грустные тихие очи Я буду всё помнить, пока Из сердца, болящего очень, Стекает, стекает тоска. © Борычев Алексей |