Гурген Есаян медленно шел по набережной Волги. Тонкий, похожий на тень старик. Волосы его давно побелели, густая сеть морщин легла на когда-то красивое лицо. В прошлом году Гурген Григорьевич отметил свой семидесятилетний юбилей. С тех пор, как Кнара покинула этот мир, какая-то щемящая тоска безжалостно грызла и рвала его душу. Вот и сейчас, воспоминания вновь нахлынули на него, да с такой силой, что ему на мгновение стало нехорошо. Кнарик была примерной женой: скромная, любящая, наивная, словно ребенок. Ее дивные, как звездная ночь, глаза всегда выражали умиротворение и доброту, пьянили его своим загадочным светом. Рядом с ней было легко и просто, все приобретало особенный смысл. Как жаль, что она ушла раньше него... Кругом весело цвела трава, кружились птицы, шумел народ, а он мысленным взором видел другие берега, другие дали, другую жизнь. Вот он, родимый бакинский двор, неповторимый, как ушедшая эпоха. Весь двор – как одна дружная семья. Люди запросто, без предупреждения, заходили в гости, и помогали друг другу, чем могли. Многие вообще допоздна не запирали входных дверей. А как замечательно отмечали праздники и юбилеи, какие были шутки и тосты! Когда его жена Кнара готовила долму*, она непременно первую тарелку относила соседям. Если же те пекли пирожки, то приносили им самые лучшие. Такова была многовековая восточная традиция. Бакинские армяне и дома, и вне, говорили по-русски. Не потому, что не любили свой родной язык. Просто многие не знали литературного армянского. Общаться на деревенском образованные люди как-то стеснялись. Гурген Григорьевич блестяще знал оба языка. Кроме того, он превосходно владел азербайджанским, грузинским, английским. Шовинизма в самом интернациональном городе СССР не было. Люди жили, творили, любили, растили детей. И вдруг!.. И вдруг война ворвалась в дом, сметая все на своем пути. Боль! Непреходящая боль! Двадцать лет он носит ее в себе, словно пулю в сердце. Талантливый хирург, спасший от смерти сотни людей, он так и не смог исцелить собственную душу. Черные вихри войны уже давно утихли, а тупая ноющая боль засела глубоко внутри, и уходить не спешила. Как стряхнуть эту тяжесть с плеч? Что предпринять? Присев на скамью, бывший хирург развернул газету. Совсем другой мир, другие лица! Одни непривычно красивы, другие – карикатурно уродливы. Маленькое объявление, приглашающее стать членом городской армянской общины, он заметил не сразу. Есаян перечитывал его вновь и вновь, и от радости сердце запрыгало так, что он даже испугался. Выпрямившись, он быстрыми шагами поспешил домой и набрал указанный в газете номер телефона. Ему так не хватало все эти годы общения с земляками… – Здравствуйте, я бакинский армянин, хочу стать членом вашего объединения. – Оставайтесь на связи, – ответил задорный девичий голос, через три минуты сообщив, что передаст его просьбу. – Ждите, Вам позвонят. Улетали дни, проходили недели. Не дождавшись звонка, Гурген Григорьевич вновь набрал знакомый номер телефона. – Я передала Вашу просьбу, Вам позвонят, – ответила та же юная особа. Спустя полтора месяца, он позвонил еще раз. Видя такую настойчивость, девушка уважительно продиктовала ему номер руководителя общины. Не медля ни минуты, он позвонил. Раздраженный, повелительный голос начальницы обескуражил с первых же минут. – Мне некогда с Вами встретиться, я работаю с утра и до ночи, я … я… я… – Но у Вас, наверное, есть заместители, и дни, когда вы собираетесь вместе, – вежливо возразил Гурген Григорьевич. – Я позвоню. Мы обязательно познакомимся. Извините, сейчас я очень занята. Прошел еще месяц, но результат был тот же. Отчаявшись, мой друг попросил позвонить меня. С трудом сдерживая себя, чтобы не нагрубить «царице» армянской, я набрал злополучный номер. – У меня нет ни минуты свободного времени. Я ложусь в три, встаю в пять. Мы обязательно встретимся, я позвоню. Неслыханное свинство! Как мне защитить друга? Позвонить в редакцию газеты? Написать статью? Как исправить это зло? Неужели пресловутая «отуреченность» тому причиной? Ведь не секрет, что ереванские, "первосортные"армяне неприязненно относятся к бакинским «перевертышам». Но кто позволил официальному лицу отказывать человеку в членстве, даже не пригласив его на собрание диаспоры. Для кого, и с какой целью, было объявление в газете? Как посмела «железная» леди так больно обидеть старика? Отчего он стал ненужным? Прошло совсем немного времени, и случай свел меня с ней. Мы были представлены друг другу в гостях у известного в городе художника. Ухоженная искусственная блондинка, с выражением холодного равнодушия на лице, до противности самовлюбленная, ловкая женщина. Взоры наши встретились, я окинул ее оценивающим взглядом с ног до головы. Безнадежна! Она была безнадежна, как разлагающаяся раковая опухоль с метастазами. Никогда в жизни я не испытывал такого презрения, такого тошнотворного отвращения, убивающего желание закатить ее «превосходству» скандал. Не промолвив ни слова, я отправился к другу. Я знал, что прежде, чем лечь спать, он подолгу смотрел на фото жены, и Кнарик ему бесконечно улыбалась. Я обнял Гургена и включил магнитофон. Чарующие звуки дудука наполнили всю комнату страстью и величием. Я знал, что дудук он мог слушать часами: отрадное чувство единения со своими корнями успокаивало его. – Все мы дети одной матери, – вздохнул Есаян. – И пока человечество это не поймет, войнам не будет конца… ____________________________ * долмА – примерно то же, что и голубцы, только вместо капустных листьев используют виноградные. |