Рисую я твой портрет, Всё в нём необычно и редко: Волосы, струящиеся по плечам И губы, торжественно молчащие. Волосы, как пламенные языки Или как волны райской реки, Уносящей к прошлому и важному Или к будущему неназываемому. Красные осенние деревья Сговорились в волосах гореть. Ветер их прядей касается, И оживает фотографическая краса. Бабье лето, как медовый напиток, Согласно расписанию грядёт, Чтобы воскрешать, целить, живить Усталость и безнадёгу. Пускай Бодлер рассуждает О змеиной женскости форм! Все женщины ходят укором К словам недосиженного труда. Змеиное жало вынуть Из женского сердца и вида - Вот святая миссия поэта, А не шипеть и осуждать. Сегодня я тебя подсмотрел Одетую в листья деревьев, Как будто ты взяла их краски И в цыганскую осень облеклась. А вот ещё одно видЕние: Вижу, как вдоль речки идёшь, Вся в белом, будто в тумане, Призрачная и ненадёжная. Туман томный и душный, Будто из благовоний южных, В нём дыханье цветов полей Божественно-тленных. Я пытаюсь тебя остановить И увековечить твой вид, Но ты возносишься к небесам, Славимая птичьими голосами. И достигнув небесных облаков, Машешь мне оттуда рукой. И бросаешь свой белый плед, Становящийся туманом бледным. Кажется, идёт уже снег С похолодевшего неба. Снежинки, как кристаллы эрудиции: Им в воздухе играть и искриться. Тебе будто это нравится - Холод и белизна снега. Ты, как снежная королева, Спускаешься с хрустального неба. Ты уже в эпицентре Львова, В одеяньи из зимних даров, Из пушистого снега и метели - Ещё белее, ещё святее. Только в глазах сердце, Как окно в Рождество, светится. В нём печка, кастрюли и уют, Синтез сути и безсутицы. 18.08.2008. |