Суббота. Десять утра. Завтра пасха.

Небольшая церковь рядом с моим домом сегодня в центре всеобщего внимания. Со всех сторон в неё стекаются люди. Некоторые из них едут на машинах, останавливаясь либо вдоль дороги, либо на небольшой лужайке между церковью и кладбищем, некоторые идут пешком, переходя через небольшой мостик и быстро крестясь. В руках у них пакеты и сумки, в которых лежат куличи и крашенные во все возможные цвета яйца. Я и сам сегодня пошел в церковь. В моих руках пакет, в пакете кулич, а рядом небольшая кастрюля – в ней, куда же без них, яйца. Я сам вчера, часа в три ночи, красил их в луковой шелухе и мазал подсолнечным маслом… Теперь иду святить. Иду не один… Рядом со мной идет девушка, чье имя я знаю вот уже пять лет, но вам не скажу. У неё тоже есть пакетик и в пакетике этом тоже есть кулич. Прямо как у меня…

Погода никому не мешает. Её точнее всего можно описать словом «нормальная». Солнце светит, ветер дует… В тени холодно, ужас, а выйдешь из тени, так даже жарко станет, так солнце печет. Лужи под ногами то сверкают на солнце, слепя глаза, то покрываются рябью, словно осенью…

Входя через небольшие ворота на территорию церкви, видишь каких-то нищих. Все им дают мелочь – ведь надо дать, пасха… А у меня денег нет. Вернее есть, но я бумажник оставил дома, не подумал. Прохожу мимо, ловлю на себе какой-то нехороший взгляд нищих и бормочу что-то Ей.

Столы вдоль забора заставлены крашеными яйцами и куличами тех, кто пришел пораньше. Они заняли на столах все место и стоят теперь рядом, о чем-то говорят. В каждом куличе по красной свечке. Такие свечки продают тут же, и, разумеется, я их не покупаю.

Мы с ней встали рядом со столами, и она как-то грустно и смешно смотрит на меня. Ветер стих, белые облака лениво ползут по небу – погода все-таки не просто «нормальная», а хорошая. Мы достаем из своих пакетов куличи и яйца. Придется держать их в руках, но это не расстраивает, я, честно говоря, как-то даже и забыл, что можно поставить все это на стол…

Народ все прибывает. Вокруг уже много людей. Некоторые пришли одни, а кто-то всей семьей. Рядом с нами стоит женщина с маленькой девочкой. Яйца у них красивые – на коричневый фон приклеены красные божьи коровки. В куличе – свечка…

Надо бы помолиться… Молитву я знаю всего одну – меня ей ещё в детстве мама научила – Отче наш. Впрочем, я думаю, что её все знают. А сам я молитвы никогда не учил. Почему не знаю.

 

В дверях церкви появляется батюшка, а чуть погодя ещё три человека. Первый несет святую воду, второй корзину для сбора пожертвований, а третий такую же корзину для яиц… Быстро, минут за десять они проходят мимо людей, брызгая на каждого святой водой и произнося молитвы. Денег я им положить не могу, но все же честно отдаю одно яйцо.

- Женщина! Женщина… – вдруг слышу я голос одного из людей, шедших за батюшкой. Он смотрит на яички с божьими коровками – какие красивые! Дайте еще одно, не поскупитесь…

Женщина дает ему три и вместе с девочкой начинает идти к выходу. Мы тоже идем… Вокруг как-то свежо и хорошо. В меру прохладно – погода, да, приятная.

Через полчаса мы уже подходим к её дому. Живем мы не вместе, поэтому я вынужден провожать её и идти домой. Идти мне недалеко – минут двадцать и на самом деле совсем не этим я недоволен. Мне грустно, что надо расходиться, пускай и на время… Вот она обнимает меня, вот улыбается и что-то говорит. Мы прощаемся, договариваемся вечером куда-нибудь сходить, она разворачивается и через несколько секунд я стою на улице, перед дверью в её парадную, один.

Час дня. Суббота… До вечера ещё очень далеко. Минут через двадцать я буду дома. На детской площадке играют дети… На скамейке, которую я быстро прохожу, сидит какой-то старик и кормит голубей. Он улыбается, на его седые волосы падают лучи солнца, а в руках у него горбушка хлеба, который он кидает птицам… Те едят, гурлычат… Их уже много вокруг, и, хотя подходить близко они боятся, кусочкам хлеба не удается долго пролежать на земле…

Идти домой, как я уже говорил, мне недолго. Как-то смешно и забавно все вокруг… Город живет, он сегодня утром весь преобразился, даже люди стали какими-то другими, не такими, как обычно… В Петербурге это вообще редкость, вот вчера, например, был дождь, было холодно и серое небо почти весь день заслоняло солнце. А сейчас… Кажется, что состояние природы такое непрочное, что стоит даже подумать о чем-нибудь плохом и тут же мир вокруг примет свой нормальный, вчерашний вид, начнется дождь и я, промочив обе ноги, еле-еле дойду до дома, где сразу включу желто-оранжевый свет, который обычно заменяет мне свет солнечный…

Вдруг в заднем кармане джинсов завибрировал и зазвонил мобильный телефон. Я его вытащил, посмотрел, кто желает со мной связаться и зачем-то снял трубку. Я еще не успел сказать привычного «алло», а голос моего старого приятеля Миши уже вырвался из телефона и изъявил желание встретиться часиков этак в пять, где-нибудь в районе кофейни «К»… Я согласился и повесил трубку. Ну вот… Значит сегодняшний день уже начал обрастать планами, некими делами, презрений которых по сути нет ничего…

 

Описать, что такое мой друг Миша, мне трудно. Вообще, называть его другом, предполагая, что «друг никогда не предаст», «друг всегда поможет» и всякие разные другие вещи, которые полагается иметь другу, нельзя. По отношению к нему у меня всегда скорее возникает фраза «друзья так не поступают». Тем не менее, такая ситуация и от меня не требует никаких особых моральных качеств и дает некую свободу. А это все-таки, что ни говори, удобно. Возможно поэтому, а может быть просто по привычке, я считаю Мишу другом.

Итак, что еще? При общении с ним у меня постоянно возникало ощущение некой наигранности. Я так думаю, что Миша слишком долго пытался соответствовать некому образу и, в результате, образ этот стал неотъемлемой частью самого Миши. Разбираться, что скрывается там, в глубинах, у меня нет и никогда не было никакого желания. Могу сказать, что Миша был одним из тех людей, которые умеют радоваться мелочам: падению велосипедиста на асфальтовую дорожку, кошке, умильно греющейся на солнце, бабуське, несущей гигантский и очевидно тяжелый рюкзак… Он любил футбол, не любил бокс и восхищался Ганди. В принципе, как мне порой казалось, он умел расположить к себе людей, и разговор с ним был для меня если не интересным, то уж точно занимательным. Знали мы друг-друга очень давно, но встречались нечасто. Порой он звонил, а я не хотел и потому не снимал трубку, иногда звонил я и так же в свою очередь слушал гудки: очевидно, не брал трубку он. Но сегодня, в пять часов, в кофейне «К» мы договорились встретиться. Не то чтобы договор этот был для нас чем-то нерушимым, совсем нет… Просто так получалось, что, уже договорившись, мы редко нашу встречу отменяли. Не отменили и на этот раз.

До кофейне «К» мне надо было ехать на автобусе минут десять. Мише чуть дольше. Это было тотемное, если можно так сказать, место, которое существовало вот уже восемь лет. В какой-то момент название её сменилось, и она стала Кофейным Домом, но мы её называли Бывшая Кофейня «К». Разумеется, слово «бывшая» вскоре стало исчезать и, когда «Кофейному Дому» исполнился примерно год, исчезло совсем.

Этим прекрасным утром, перед тем как позвонить мне, Миша спал. В церковь он не ходил, праздников церковных, разумеется, не соблюдал, но все же атеистом не был. То есть в бога-то он, наверное, верил, но предпочитал о нем не думать.

Четыре часа дня. Миша вышел из дома и, закурив, неспешно пошел к месту нашей встречи. Ему было абсолютно нечего делать дома. Не имея даже кошки или каких-нибудь рыбок, он время от времени на выходных страдал от одиночества, а вернее от банальной скуки. В такие минуты он звонил друзьям или просто шатался по улицам… Как, например, сейчас. До нашей встречи ещё час, а он уже идет… Уже проплывает подобно бесформенному облачку мимо домов и магазинов. Слева вдруг обнаруживается небольшой огородик. Такие иногда заводят под своими окнами различные бабушки… Миша не часто обращает на них внимание, но этот был особенным. Дело в том, что пару недель назад было тепло и видимо уже тогда различные семена были заботливо закопаны в землю… Но вот беда: не так давно случились морозы. Следствием их стала гибель только что выросших растений, чьи безжизненные трупики сейчас и увидел Миша. Данный факт показался ему одновременно и грустным, и забавным. Причем, так как настроение у него было лениво-приятное, забавного он находил больше. Сознание того, что чьи-то труды ушли в песок и растения безвременно погибли, не оставив семян, поднимало его на более высокий уровень в мироздании, делало чуть-чуть более значимым и доставляло радость… Он хотел даже остановиться или замедлить шаг, но тут же решил, что это излишне и, подумав напоследок, что всё-таки жаль сдохнувшие цветы, пошел дальше.

День был так же хорош, как и утро. Нет, жарко совсем не было, был даже легкий ветерок, но погода была солнечной и совсем не холодной. Где-то вдалеке, на другом конце улицы показался трамвай. Можно было бы немного подождать и сесть на него, но Мише было не лень пройти оставшиеся две остановки, да и времени у него было еще много. Справа стоял небольшой магазин, над которым висела надпись «Продукты», и в котором продавались сигареты. Это магазинчик часто посещал Миша, зашел он и в этот раз.

Первое, что сразу бросалось в глаза, это гигантская очередь у кассы. Гигантская – это человек восемь. Миша встал девятым и мысленно прикинул, что за полчаса он должен успеть и сигарет купить и до кофейни дойти… Ну может, конечно, он чуть-чуть и опоздает, но уходить от сюда без сигарет он решительно не хотел. Итак, секунды тикают, минуты проходят, очередь постепенно уменьшается. Какая-то бабуська минут пять выясняла не обманули ли её, оказалось, что она приняла пятьдесят копеек за десять, какой-то мужичок, покупая пиво, решил пофлиртовать с продавщицей… Одна женщина не выдержала и, недовольно пробормотав что-то, направилась к выходу… В общем без десяти минут пять Миша вышел из магазина и понял, что идти теперь ему следует быстрее.

 

***

 

Когда Миша пришел в Кофейню «К» я уже был там. Сидел за столиком в углу и курил. С моего места была видна и дверь, через которую он входил, и коридор, по которому он шел…

- Ты опоздал – заметил я.

Он улыбнулся, опустил голову, достал из кармана пачку сигарет и, наконец, ответил:

- Меня задержала мировая данность.

К такого рода его ответам я уже привык. Они у меня стабильно вызывали чувство раздражения и отвечал я на них обычно грубо, как, впрочем, и сейчас:

- Тебя задержало то, что ты разгильдяй, а не мировая данность…

- Ну да, я это и имел ввиду.

 

Как я уже говорил, виделись мы с ним редко. Тем не менее, я бы соврал, если бы стал утверждать, что нам не о чем было говорить. Среди всех моих знакомых Миша выделялся тем, что с ним за чашечкой кофе можно было поговорить на темы отвлеченные от реальности, темы, которые кто-то называет философией, а кто-то пустой болтовней, темы, которые волновали меня и были мне интересны.

 

- Ну что у тебя нового? – задал он мне вполне типичный вопрос.

- Ничего – ответил я – в церковь, вот, сегодня сходил. Завтра все-таки пасха…

- А… В церковь... В церковь это хорошо. Я тоже хотел, но проспал.

Тут подошла официантка, и я заказал два кофе: себе и ему. Миша тем временем закурил и, выпустив дым через нос, небрежно махнул рукой в сторону соседнего столика. За ним сидела девушка и молодой человек.

- Видишь?.. Готов спорить, что они друг-друга сегодня первый раз в жизни видят…

- Спорить не буду – ответил я – это и так понятно.

 

Мы говорили о многом… Разговор шел как-то сам по себе и, хотя кофе быстро закончилось, настроение у меня было хорошее. Чувствовалось какая-то умиротворенность, когда ничего тебя не тревожит, нет никаких существенных проблем и все в принципе нормально. Можно сидеть, говорить, пить кофе и знать, что спешить некуда, что ничего неотвратимого и плохого не надвигается, и завтра будет таким же как вчера…

Миша же тем временем рассказывал про какой-то фильм, который всем очень нравится и одним этим раздражает, про футболистов, который проиграли второй матч подряд и, видимо, проиграют сегодня третий, про президента, который ничего не знает и не понимает… Я отвечал как-то вяло и это его, как мне казалось, не устраивало. Вдруг он замолчал, лицо его сделалось серьёзным и, уставившись в стол, он произнес:

- А жалко все-таки Олега…

Я не понял о чем он. Вернее, что за Олег я догадался, это один наш общий приятель и мой друг ещё со школы, с которым я вижусь сейчас где-то раз в полгода… Но что его жалеть я не понимал и потому спросил. Миша поднял на меня глаза, сделал удивленный вид и, выдержав паузу, спокойно ответил:

- Умер он. Ты что не знаешь?

Я оцепенел. Миша был странным человеком, от него всего можно было ожидать… Немного подумав, я решил, что это все-таки юмор такой, пусть и откровенно плохой. Решив для себя, что это так, я ответил, но уже через секунду мне в голову ударил ответ:

- А я не шучу.

 

Я вышел из кофейни примерно в семь часов вечера. Настроения у меня не было. Ничего не хотелось… Попрощавшись с приятелем, я закурил и, стоя прямо под вывеской «Кофейный Дом», без особого интереса наблюдал, как он садился в трамвай.

Домой шел быстро. Было почему-то жарко, ветра не ощущалось и хотелось пить…

Бесформенные мысли плавали в голове и, так или иначе, приплывали к образу Олега. Однако, (и это странно) особой грусти я не чувствовал. Я знал, что произошедшее явилось для меня утратой, что Олег был чудесным человеком, но мне, тем не менее, не было грустно. О вечном и о боге думать не хотелось. Есть ли бог или его нет – по сути, нет никакой разницы. Это не важно. Не важно мне, пока я живой, неважно женщине, которая переходит сейчас улицу и уж тем более неважно Олегу, раз он умер…

Вообще странно… Я думаю об Олеге, как о всё ещё живом человеке. Как будто он где-то есть, как будто бы он не умер. Смешно… По сути, вся разница между живыми и мертвыми заключается в том, что мертвый не имеет своего я, своего внутреннего мира и не воспринимается как нечто существующее разумом других людей. То есть Олег умер для себя и для разума тех, кто не верит в вечную жизнь. Но неосознанно я отношусь к нему как к чему-то существующему и весь «неразумный» мир тоже, видимо, считает его таковым. Он есть в прошлом, он воспринимается как реальное в настоящем и, скорее всего, так всё и останется в будущем. Правда память о людях имеет свойство исчезать и мир бессознателен по своей природе, а это значит, что по отношению к нам, знавшим Олега, он будет жить всегда, а по отношению к миру вообще его никогда и не было вовсе… Следовательно ничего ни для кого не изменилось. Кроме, впрочем, Олега. Но ему, как мне кажется, ему уже всё равно…

 

Вдруг меня окрикнул какой-то мужик. Вернее, он прокричал только одно слово – парень, но я понял, что обращаются ко мне. Я остановился. Мужику нужна была сигарета, он улыбался и что-то бормотал про то, что вчера был праздник и что теперь руки трясутся… Я дал ему сигарету и пошел дальше. Только тут я заметил, что улица была просто переполнена звуками. Как я раньше их не слышал, я не знаю. Звуки эти были разнообразны, и большинство их них были вызваны пробкой, которая образовалась на дороге. Большие и маленькие машины стояли в три полосы друг за другом… В какой-то легковушке довольно громко играла музыка, другая испускала из выхлопной трубы дым и при этом вопила, как раненая лошадь… Кто-то что-то кричал… Я ускорил шаг.

Минуты через две я укрылся во дворах. Здесь было потише, и, кроме того, здесь была тень. Создавали её дома и деревья, которые ещё не были спилены и так раздражали жителей первых этажей… Все, что было здесь, вокруг меня, я помнил столько же, сколько и себя самого. Даже деревья, как казалось, вырастали всё время одни и те же. Возможно, именно поэтому любое изменение я сразу же замечал. Вот и сейчас, едва приблизившись к небольшому гаражу, я замер. Гараж этот был необычным. Я никогда не видел, что бы в него кто-нибудь ставил машину, но последние лет пятнадцать на задней стене этого строения красовалась огромная черно-белая фигура, нарисованная каким-то уличным художником. Вообще, я не очень большой ценитель граффити и всевозможных рисунков на стенах, но это… Я не могу сказать, что это было. Некая абстракция, по большому счету гигантская клякса с щупальцами, которые как будто выходили из стены прямо на улицу… Теперь же гараж стоял весь выкрашенный в ровный, монотонный, коричневый цвет, напоминая о том, что все прекрасное рано или поздно будет покрыто толстым слоем испражнений…

Через несколько минут, когда я уже подходил к своему дому, мысль моя все ещё вертелась вокруг этого гаража… Вернее от него-то она уже давно отлетела, но, как это часто бывает, отлетела не далеко и по указанному этим гаражом маршруту… Я стал вспоминать все те новшества, которыми «порадовал» меня в недавнем прошлом мой город… Я не могу сказать, что я против любых изменений, но изменения эти и весь мир, который постоянно меняется, меня в целом угнетают… Сейчас почему-то модно стало стремится к постоянным улучшениям того, что есть, «модернизации»… При чем людей, которые все хотят изменить, осовременить весьма много… Когда людей стремящихся к оригинальности, современности и непохожести становится много, они превращаются в то самое стадо, которое они так презирают. И в этих условиях они перестают думать, они уже просто следуют некому стереотипу поведения, их уже невозможно переспорить… Изменить, перестроить город это самое простое. Это путь наименьшего сопротивления. Здесь думать не надо. Куда сложнее сохранить то, что есть, ничего или почти ничего не меняя. Не давать разрушаться старинным зданиям, не давать зарастать мусором паркам… Понятно, что куда легче плюнуть на то, что есть и за бешенные деньги, дабы они даже не зарабатываются, а просто получаются, построить все новое по уже имеющемуся где-нибудь за рубежом образцу…

Грустно…

 

***

Придя домой, я первым делом пошёл на кухню и выпил стакан воды – почему-то очень хотелось пить. Потом я сел на табуретку и тут вспомнил, что уже вечер, а значит надо позвонить Ей. На столе стоял освященный утром кулич и яйца. Пока ухо моё слушало длинные и монотонные гудки в телефоне, я отковырял себе небольшой кусочек кулича и засунул его в рот. Он оказался довольно сухим…

- Привет! – вдруг раздался в трубке такой знакомый мне голос… Голос этот кокетливо спросил, что я хочу, зачем звоню, а после, изобразив некое сомнение, все-таки согласился встретиться вечером, а точнее через два часа.

Разговор продлился примерно минуту, но и за это время кулич успел потерять праздничный вид… Я встал. Что ж, у меня до выхода есть еще, по меньшей мере, чуть больше часа. Я решил потратить их с пользой и, поставив будильник, пошёл спать.

 

Кофейня, в которой я был днем, обычно закрывалась в десять часов вечера. Именно в это время я подошел к её дому, позвонил в домофон и стал думать, куда бы нам сходить… Долго думать не пришлось, ведь ресторан, работающей ночью, поблизости был только один, и потому мой выбор пал на него.

Когда она вышла я забыл сказать ей, что она хорошо выглядит, потом забыл спросить как дела… В общем, вскоре она нахмурилась, но ненадолго, а лишь приличия ради. Уже через несколько минут она весело спросила:

- А куда мы пойдем?

Неизвестно зачем, я изобразил секундное раздумье и только после этого предложил сходить в то единственное работающее место, до которого не надо далеко ехать…

- Отлично – вроде как повеселела она – давай только побыстрее, а то, я боюсь, может дождь начаться…

 

Вообще рестораном это заведение назвать сложно. Нет, здесь довольно весело, играет музыка начала девяностых, кто-то танцует, кто-то просто сидит и курит в потолок, кто-то даже пишет, но все-таки в моей голове слово ресторан упорно ассоциируется с чем-то до невозможности приличным, красивым, культурным и совершенно не тем, что я вижу вокруг себя…

Свободных столиков почти нет. «Бог мой! Здесь все в людях…» Такого первое впечатление от этого места.

Но вот нам, наконец, удалось где-то сесть, мы уже что-то заказали и теперь просто сидим друг напротив друга. Она всё ещё листает меню и, не поднимая глаз, о чем-то меня спрашивает. Например, «Что ты вчера делал?» или задает тот самый вопрос, который забыл задать я:

- Как дела?

Вообще она всё это уже спрашивала минут десять назад, когда мы были ещё на улице. Но видимо в атмосфере тепла и спокойного веселья вопросы эти снова стали актуальными.

- Ничего… На работу ездил, потом домой пришел, телевизор посмотрел. - мне откровенно нечего описывать. Ей откровенно незачем слушать…

Тут, вспомнив, что есть некие правила приличия и какие-то элементарные нормы поведения, я резко замолкаю и в следующую секунду, уставившись в то же самое меню, которое смотрит она, спрашиваю:

– А ты?

- Я? Да тоже ничего. Все как обычно.

Она переворачивает страницу и начинает изучать рубрику «салаты».

- Новости с недавнего момента стало невозможно смотреть… - говорю я. Получается как-то не к месту. Проклинаю про себя оборот «с недавнего момента» и параллельно с этим думаю: «я ж её черт знает сколько знаю… Мы сотню раз сидели в кафе, тысячу раз разговаривали… Что же такое-то…». Впрочем, эта заполненная до отказа мыслями секунда проходит, и мне становится ясно, что спросил я это, дабы как-то убить время пока не принесли наш заказ. Ведь с любыми, неважно с какими, напитками на столе разговор идет всегда лучше…

К моему счастью она слишком занята просматриванием меню, а потому, как это всегда бывает, сознание её отвлечено, что я сказал она слышит, но толком не понимает, а потому реагирует вяло.

- Почему?

- Ну… - тут принесли напитки, и она отложила меню. Я замолк. Теперь мне надо на полном серьёзе объяснять любимой девушки, почему с недавнего, будь он неладен, момента невозможно смотреть новости…

Она потягивает из изящно пошлого стаканчика какой-то напиток. Временами слегка покусывает трубочку и смотрит на меня. Я же, не отводя глаз, с каким-то обреченным, умным видом быстро проговариваю фразу:

- Ну, наш замечательный президент недавно с речью выступил и теперь по всем каналам люди и делают только, что эту речь обсасывают…

Глупо… Она улыбается и немного дергано выдыхает воздух через нос.

- Боже мой! Ты смотришь этих… – тут надо пояснить, что моя девушка решила перестать использовать ненормативную лексику, и теперь говорить о нашей власти ей стало трудно. Фразу заканчиваю вместо неё я:

- Долбогрызов

- Точно, долбогрызов…

 

Удивительно, но напитки опять помогли. Нет, дело не в алкоголе, дело в самом их наличии. Вскоре мы уже разговаривали о чем-то обычном, интересном и ненужном… Темнота за окном про нас забыла. Мы забыли про неё, и я, продвигаясь от реплики к реплике, постепенно потерял образ мира и образ времени... Я сижу, мне хорошо. Ей тоже наверно неплохо. Она, наконец, заказала себе ещё салат, и мы говорим совершенно не о чём…

Минутой больше, минутой меньше. Я снова возвращаюсь к мысли, что мне хорошо. Она сказала, что ей нужно отойти, и я остался за столиком один. Положив обе руки на стол, я огляделся вокруг. И тут же, через весь ресторан, меня ткнул прямо переносицу образ окна. Темно на улице… Темно, а это значит, что вот этот стол, эти люди, это помещение – это совсем не мир. Это какой-то островок среди непонятно какой стихии…

Я попытался остановить мысль. Сейчас она ни к чему. Мне хорошо. Я закурил, посмотрел, что делается за соседним столиком, и тут же ощутил затылком черное окно позади себя. Такое, конечно, бывает, и порой это весьма интересное состояние, но не сейчас, не когда я с Ней… Иногда идешь один, думаешь о чем-то (люди ведь всегда о чем-нибудь думают) и вдруг понимаешь, что ты человек и ты вместе с другими людьми существуешь здесь, мельтешишь, а вокруг всё та же непонятно какая стихия. И тот «междусобойчик», в котором ты реален, не выходит и по определению не способен выйти за рамки человеческого…

Помню, шел я как-то зимой к выходу со станции метро Автово. Эскалатора там нет, весь путь со станции и до вестибюля ты проходишь пешком. Сперва одна лестница (по ней люди идут и вверх и вниз), потом какие-то магазинчики и турникеты, потом вторая лестница, которая отличается от первой. Этих «вторых» лестниц на самом деле две. По одной ты поднимаешься на улицу, по другой, соответственно, идущий под землю пассажиропоток спускается. Сделаны они, что называется, «винтом» и в тот момент, когда ты начинаешь идти вверх, люди, идущие вниз, идут как бы не навстречу тебе, а вслед за тобой.

И вот вышел я из поезда, поднялся по первой лестнице, и пошел вперед. Люди идущие навстречу мне, к поездам, были справа. Я довольно быстро промаршировал мимо всех киосков и повернул на вторую лестницу. Поднялся и вдруг понял, что весь этот безликий поток людей, стремящихся под землю, располагается слева. Конечно, тут нет ничего удивительного. Все ясно, обе «вторые» лестницы все время поворачивают… Но меня в этот момент как перевернуло… Я вышел на улицу и Мир, обдав меня холодом, на пару секунд потерял свое внешнее лицо. Я почувствовал насколько он хаотичен, насколько в нем нет и доли человеческой мысли… Насколько он не похож на тот мир, в котором привык жить я. Бесчеловечная, неразумная громада… И сам я набор каких-то молекул, который окружен молекулами воздуха, мимо которого движутся молекулы машин, собак и других людей… Такой кисель, в центре которого мы, как черви, пытаемся копошиться и упорядочивать, переделывать согласно своему какому-то представлению о непонятно каких добре, зле и красоте то, что нам попадается под руку…

 

Когда Она вернулась я уже докурил… Мы еще немного посидели и, расплатившись, вышли вон.

 

Улица, пешеходный переход, дорога со всеми её машинами остается позади, и вот мы идем к её дому. О чем-то говорим, держимся за ручки… Вернее, я её держу. Причем мой большой палец лежит у неё на запястье, там, где обычно проверяют пульс. У неё с пульсом все в порядке. Сердце бьется, систематически толкая кровь по жилам. Мне почему-то спокойней, когда я это чувствую. Ощущение чего-то живого, теплого рядом с собой успокаивает. Вообще для меня это важно… Бывает лежишь дома ночью, пытаешься уснуть, и вдруг нахлынет на тебя ощущение какой-то пустоты… В голову приходят мысли о собственном не существовании, о том, что и сам ты лишь пустота и так хочется услышать чей-нибудь голос или ощутить под рукой что-нибудь живое, что-нибудь, что послужило бы некой опорой… Мол, всё хорошо, вот оно тело, оно живет, кровь пульсирует, причин для паники нет…

Мы подходим к её дому, прощаемся, и я иду домой. Уже давно стемнело и те двадцать минут, которые я обычно трачу на то, что бы дойти от её дома до своего, я сейчас с удовольствием свел бы к десяти или даже к пяти… На улице пустынно, впереди никого, сзади никого. Правда слева движется какой-то силуэт, но он весьма далеко. Я забыл сказать (я всегда забываю это говорить), у меня очень плохое зрение. Конечно, бывает и хуже, но, все-таки, у большинства людей оно лучше моего. Возможно поэтому, хотя точно не знаю, я иногда, когда иду домой, закрываю глаза и считаю шаги. Сколько я смогу пройти, не видя дороги. Вот и сейчас, убедившись, что впереди нет деревьев, луж, людей или ещё каких-нибудь неприятностей, я закрываю глаза и, не сбавляя шага, движусь вперед. Один, два, три… Десятый шаг дается с трудом. Впереди как будто возникает стена. Такое впечатление, что сам воздух мешает мне пройти. Вдруг мне кажется, что вот-вот я наткнусь на какой-нибудь забор или врежусь в стену. Рефлекторно веки поднимаются, и я вижу впереди дорогу, покрытую асфальтом, и ничего больше. Я снова закрываю глаза…

Мой личный рекорд – сорок четыре шага. Рекорд этот закончился в железном штыре, который торчал из земли. Думаю побить этот результат я не скоро захочу…

И вот я иду. Людей на моем пути почти не встречается, и все вокруг, сам мир кажется каким-то двудонным… Раньше, когда я гулял по этому городу меня часто посещало ощущение, что помимо всего того, что я вижу и всего того, что я могу увидеть, где-то под землей, или под темной гладью очередной реки, или просто за поворотом прячется другой мир… Нет, не какие-нибудь зверушки и сказочные создания, а мир, в котором нет ничего живого, ничего человеческого, но который сам по себе жив. Что-то, что никогда не меняется и при этом существует… В такие моменты я чувствовал, что город этот живет не счастьем своих людей и не для людей вообще. Это люди хотят быть тут, приезжают сюда или рождаются здесь, хотят прикоснуться к чему-то небывалому… А он не справедлив и не добр. Ему вообще не свойственны никакие человеческие качества. Что ему свойственно, как описать то, что время от времени проглядывает сквозь темное небо или мрачную воду, которая кажется такой же гранитной, как и набережная?.. Я не знаю. Тем более, что последнее время мне все чаще кажется, что под ногами моими канализация, а под поверхностью воды железные банки из-под Pepsi…

Проходят пять, десять, двадцать минут и я уже поднимаюсь на лифте, достаю из кармана ключ от входной двери, открываю её, вхожу в квартиру… Кошка не бежит меня встречать, видимо она уже отчаялась получить свой ужин, вылизала всю шерсть, которая на ней была и свернулась где-то клубочком. Я снимаю куртку и иду доедать кулич.

Вхожу на кухню. По привычке закрываю за собой дверь ведущую в коридор и, налив в стакан воды, сажусь за стол… Становится душно. Вопреки обычному своему существованию, я открываю окно.

Кулич сухой, вода совсем не холодная… Хочется как-то взбодриться. Хочется некого чистого вкуса, чего-нибудь абсолютно соленого или горького или даже сладкого… Кухня становится слишком тесной, и я иду в комнату.

 

Я открыл дверь на балкон. Странно всё… Уже ночь, вчера я мало спал, лег поздно, проснулся рано, потом ещё Миша со своей новостью. А ведь умер он, ничего не поделаешь… Весь вечер мысль эта не приходила мне в голову, но сейчас, когда я стоял у открытой на балкон двери, она пришла. Никакой логике в ней не было, цепь рассуждений, причины, следствия, выводы – все это отошло на задний план. Олег умер. Олег умер.

Я сел на пол, спиной к открытой двери. Ещё и рисунок этот на гараже… Лет десять, если не больше, он радовал мне глаз, когда я шел в магазин или в аптеку… Теперь не будет.

Балкон у меня застекленный. В стекле отражается лампочка, горящая в дальней комнате, но небо все равно черное. Да и в комнате темно. Наверно, если бы лампочка вообще не горела, то глаза бы быстро привыкли к темноте и комната приняла бы нормальный вид, а так… Не то, не сё. Только глаза болят. Я снял очки и закрыл всю верхнюю часть лица ладонями.

Теперь передо мной летали не то желтые, не то зеленые круги и полосы, которые выстраивались в непонятные фигуры и растворялись в темноте. Зачем-то я начал качать туда-сюда коленом.

Сидеть стало трудно и я, убрав от глаз ладони, немного приподнялся, что бы переползти через порог и лечь на балконе, подальше от лампочки… Свет стал раздражать.

И вот, свежий и немного холодный воздух проникает через плохо закрытое окно, правая рука лежит на лице, закрывая глаза от света, небо черное, а впереди тают в темноте не то синие, не то желто-зеленые круги…