Сжирали свечи темноту, вгрызаясь острыми зубами в тягучий сумрак; факты лбами сшибались, канув в немоту. Блеснув, созвездий парафраз проник на тонких мыслях-стропах сквозь линзы в рупор телескопа, стократ усилившись для глаз: – В Орле разгневан Волопас... Кормил морозного коня январь простуженными снами. Толстели стёкла письменами – и дата, с точностью до дня, забилась рыбой на столе, хватая воздух в диаграмме: вздох – это спад, стремится к драме, а выдох – всплеск, чей пик в земле. – Астролог понял: «В феврале». Пульсируя, шурупы звёзд по шляпки вкручивались туго, напрасных ожиданий мука пророчеств расшатала мост, где годы жизни тесно в ряд связали предсказанья сутью. Морозный конь бьёт ставни грудью, и Космос дышит в циферблат. – Что жизнь? Секундный взгляд назад. Лакали свечи темноту, любовь сучила тихо пряжу. На шляпе неба туч плюмажи в Орле скрывали суету. Попив парного молока, Астролог вышел утром к смерти. По кронам дунул лёгкий ветер, стряхнув тяжёлые снега: – Сбылось! Сбывается пока. |