Он гнал на эту встречу, утыкая педаль глубоко в пол. Его несло! На крыльях!

Кровавая питерская баня бурлила в теле, возбуждала, подгоняла. До зайчиков перед глазами. Зайчики-мальчики! Сутки! Сутки до свершения новых горизонтов и воплощения – не просто воплощения, а БЫСТРОГО, с точки зрения эпохи даже МГНОВЕННОГО воплощения намерения. Или как там, у них, у этих…

Конечно, она согласна. А как же иначе?? Вернее, а почему бы и нет! Чем плохо его предложение для этой… Этой.

Тут он прервался в мыслях – до сих пор, за все время слежки, изучения и, теперь уже, конфликтного контакта, он так и не понял, какjq эпитетом ее лучше бы охарактеризовал.

 

За что же ее так невзлюбил добрейший Сергей Васильевич? Конечно, уже малоинтересно. Только вот когда он пришел следом за Маркизой в Санкт-Петербург и познакомился (из-за угла, понятно) с этой молодой директрисой, весь отдел как на уши встал. И он, Колыванов, резко почувствовал перемену к себе даже со стороны шефа. Перемена, выраженная в первую очередь в том, что Васильич сделался скуп на слова, как-то бегло прокатывался по темам совещаний, где могла обсасываться сия инфА, только лишь раскидывал распоряжения о дальнейших действиях. Не ЦЕЛЯХ, план воплощения которых он всегда доверял своему любимому, верному псу – «сынку», а именно о ДЕЙСТВИЯХ, причем явно не собственного авторства. Обидно, да!

Во куда, оказывается, намылилась Маркиза, во каких подруг у нее водится! Тут ведь настала пора объяснения всему. Да какому объяснению!

Связи, связи, причинно-следственные, родственные, любовные, судьбоносные. Природные, душевные. Хаос связей, из которых робко выглядывает скромник-ответ. До конца пока невнятный. То ли Маркиза (теперь с его легкой руки это имя стало кодом разработок) привнесла с собой в Питер сию волну, (у нее то на все дури хватит), то ли, напротив, поддалась этой, по словам разработок, «истерии», вырвавшейся во всей красе, благодаря другой, не менее захватывающей всяческое воображение даме.

Какой-то матриархат разрастался! Этих двух заклятых дружек связывала одна и та же фигура.

Абсолютно ничем не примечательная фигура. Не рыба не мясо, казалось бы. Мутный, неясный кадр из предельно ясных девяностых – сынок активного коммуняки-карьериста и полностью влетевшей после автокатастрофы в безвестность сериальной поп-дивы. Валентин Кремов.

Связь с Бьянко (в те времена Аленой Бархинцевой), казалось, окончательно вырубила из жизни несчастного парня, свела с ума и растворила в кислотности саморазрушения. У него и так душевное самочувствие все подорвано было той славной эпохой, а тут еще такой амур случился, мудрено ли с крышей распрощаться? Не только с крышей немудрено, но и со всем остальным телом. Исчезнув одновременно с Маркизой из столицы (как выяснилось, абсолютно в разных направлениях), он пророс таки в глубокой северной провинции среди бичей, где и пропал без вести несколько месяцев спустя. Не окончательно пропал, поскольку успел все же буквально в последний момент трахнуть там одну малолетнюю шлюшку от геологии. И не просто так, а заделав ей ребеночка. И вот та самая шлюшка…

Ничем не выделяющимся, не ярким, не привлекательным он казался. Правда, пропагандировал одного известного философа на всех своих тусовках. А также жутко, до зубовного скрежета ненавидел христианскую церковь. Это изначально казалось удивительныч – откуда же тогда столь длительный и бурный роман с религиозной до белого каления Бьянкой тех времен?

- Изучай, сынок! – сухо, как всегда в последнее время, бросил шеф, когда выслушал донесение о «связующем» Кремове, - и Кремня твоего, и всего этого Ницше изучи, как Маркса с Лениным, на пять! В этом деле все-все может быть важным и неотъемлемым.

Изучил… И гораздо лучше, чем предрасполагал шефский приказ.

 

Он едет на встречу с ней. И, черт возьми, как он будет рад увидеть ее не издалека, а совсем рядом. У себя, под собой (может быть). Все в психологии, все в разуме его перевернулось за время разработки этой «Валькирии» и иже с нею.

Боже! Какая силища таится в духе! Изучать добрейший шеф заставил не только немецкого провозвестника фашизма, который, как оказалось, совсем и не к тому вел свое учение, вопреки институтским знаниям о нем, но и историю Руси, что не особо преподавали-то. Так, по верхушкам. Отличнику и «хорошему мальчику» конца восьмидесятых Игорю Колыванову было невдомек все то, что узнавал сейчас, сиюминутно. Даже Васильич оказался поинформированнее:

- Ты смотри вернее, сынок. У нее сокол на знамени. Кречет белый. Как я недавно прочел в какой-то книжонке… Точно не помню… Типа «Это – варяги! Они не побегут!». Не побегут они, так и знай. Я эту внучку душой чую!

«Сынок»! «Внучка»!! Черт возьми, как его раздражал этот фольклор Васильича. Как и весь он, в общем-то. Предал, задвинул «сынка», так не взыщи более. Ошибся ты, шеф, не так прочитал! Там есть «Это – викинги! Они не побегут». А вот сказанное-то – варягами. Да ладно, один хрен, Один посол… Народ с одного поля. Отмороженный, безумный и… непобедимый, поскольку не ведающий возможности умереть или быть побежденным. Народ, внезапно проросший «здесь и сейчас» под этими знаменами белого сокола. УУХХХ! Леночка, соколица варяжская, спасибо, что ты есть!

Вынесена лицензия на твой отстрел, объявлена на тебя охота. (Да зачем в этой стране вообще нужна «Смертная казнь»? Что они там, политики, путаются в собственных соплях. Куда проще выдать лицензию «Внимание! Всем постам»…). Не-е-ет! Ты достойна жить! И жить, и работать, и творить дальше свой путь. Только хорошей компании тебе не помешает нисколько.

 

Он все-таки верно ее понял. Лучше шефа, лучше всех, кто ее окружает. Конечно, как другое возможно. Абсолютно безжалостная сучка, ошалевшая от собственной энергии и власти над окружающей толпой, пьянеющая от крови… Кончающая от крови! Оооо! Как знакомо это по другим разработкам!!! Какие там показатели соц-псих-исследований «гипертрофированная ответственность, повышенный уровень чувства долга, агрессивно позиционируемая порядочность» Сколько еще шелухи можно понавесить. И все коэффициенты, психологические показатели – мама не горюй! Спецслужбы по таким плачут! Вот кого не хватало бы нам… Нет, уже «им»! «Нам» то с этой девочкой как раз всего хватит.

 

«Волгу» несло по трассе с непривычной для старушки скоростью. «Черт! Вот жадный, «патриотичный» шеф, как же ты достал. (Раздражение, гнев на несчастного шефа, казалось, приносят Колыванову отдельный кайф). С каким веселым бы задором сейчас мчал на встречу с «Валькирией» какой-нибудь «Мерс» или «Лексус»!

У водителя перед глазами продолжали метаться кровавые зайчики. Возбуждение, эйфория, предвкушение. СВОБОДА – одно слова. От всего! От работы, от шефа, от государства. От всей существовавшей и существующей мути, ЛАЖИ! СКОРО!

 

«Да насрать мне на твои трупы!» - сколько секса эта сука вложила в слова! Конечно, пусть там перебьют друг друга, больше крови – больше кайфа. Плавали, как говорится, знаем. А на саму себя, на предков своих, на щенков своих, что рожденного, что приемных, прирученных – нет, волчица, не насрать тебе. Иначе не ехала бы ты сейчас на встречу. На то ты и волчица… ТВОЕ логово – свято!

Он, давно разочаровавшийся в семейном счастье, не раз разведенный и окончательно злобно презревший бабье общество, горел, как подросток. «А почему бы и нет!» - вопили глубины души его, «вот, оказывается, как бывает!» Действительно, какая грязь вокруг! Как там говорил твой Заратустра? Да, он много что говорил. И пробить чистый родник Любви и Свободы, вулканом и напалмом высушить, выжечь все сущее, загаженное сотнями поколений людей и государств. Силы есть. У нас то они будут, если мы станем парой. Ты уже их нашла – в земле, в биосфере, в атмосфере, в отдельных, достойных персонажах из двуногих. Поделишься, девочка? Сколько мы с тобой насотворим на радостях, какой мы будем идеальной парой. Нам обоим «насрать на эти трупы». Ни тебя, ни меня уже ничего тут не держит. Верней, ты – умница, тебя никогда и не держало. А вот меня, госдурака бывшего, ТЕПЕРЬ уже не держит. Вместе улетим в едином сексуальном экстазе на бьющей из посрамленной цивилизации крови. Во имя Новопришедшей цивилизации и новопришедших человеков. Так. Так ведь!!! «Плохая» девочка, кровавая девочка…

Призрак счастливой жизни уже настолько завладел Игорем Колывановым, что он не замечал подозрительных сдвигов в сознании и физиологии, поглощающего его постепенно бреда… Кровь из Петербурга, казалось, гонится за ним, обгоняет старенькую «Волгу» и плюет струйками на лобовое стекло.

 

Территория северо-запада «старушки-Европы». Здесь гуляли и гуляют штормовые ветра, здесь шел энное количество раз ледник, здесь территория бесстрашия и доблести мироздания. Отсюда пошли те самые, ЕЕ, волчицыны, гордые и непоколебимые племена.

Берега, изрезанные глубокими фьордами, деревья на камнях, лишайник, вереск, пронизывающий до костей ветрюган, парящий кречет над свободной… СВО-БОД-НОЙ! Равниной. Белый сокол, белый лед, белая кожа, белые, длинные волосы ждущей мужчину с добычей женщины… Цвет чистоты и строгости, первозданности и неподкупности. Недоступности разумением «цивилизованного», умудренного «опытом и умом» человека.

Если два года назад он рассуждал о неистребимости духа московской Хитровки, то что можно сказать о северо-западе старушки Европы? Какое там! Это плацдарм, это зона «сохранения вещества и энергии». Разве белый ветер допустит застой воздуха, по законам природы? Разве пропадут, растворяясь в земле и камне, крупицы памяти живших тут поколений? Ведь камень «пишет». Да, он сохраняет информацию, выданную кем-то тысячу, две, три, десять тысяч лет назад. Только настройся на этот камень, только сумей считать – и ты ОБРЕТЕШЬ.

Ледники. Приходящие-уходящие. Прозрачные и горячие. Да-да, обжигающие по прикосновению. Как ты, Леночка Шокальская. Блестящие, сияющие на солнце, обрушающие и хоронящие под собой целые селения обреченных. Хоронящие под своей красотой и прозрачностью сказок. Детских, радостных сказок. Мечт о чем-то высшем, о заветной сновиденной дверце, ведущей в новую галерею роскошных зал… А ты и не знал, и не замечал этой дверцы-то раньше! А ты жил в двух смежных комнатушках с привычным, намозолившим глаз интерьером. А мир – он вон как велик-то и прекрасен. Как ущелья во льду, как глубокий фьорд, пронзающий сушу, как хищный кречет, настигающий добычу.

И как он, этот северо-запад, может раствориться в богомерзкой цивилизации материальных благ! И племена эти, идущие от ариев… ГОСПОДИ! КАКАЯ КРАСОТА!!!

Древо поколений росло, развивалось в этой ауре, в этом эгрегоре северо-запада, на пространствах, ежеминутно продуваемых ветрами, и вот последние почки этих древ вышли на свет, «в мир», окончательно. И уже от них никуда не деться. «От вендов не уйти!»

Вихрь пассионарного прорыва сквозь реальность. Стык эпох.

Как стык тектонических плит несет разрушения, землетресения, перемену климата, так и тут…

Что за народ! Что это за «девочка», что за родители у нее. Невообразимо, нерастяжимо! «Они не побегут…» Потому что не подчиняются людским законам, не боятся, не просят. Только что верят… Но уж очень по-своему верят, «по северо-западному». НЕ подкатить, НЕ подкупить, НЕ напугать, НЕ согнуть и даже НЕ сломать.

Что за народ вокруг? Воистину, мифы (или уже не мифы, уже история) о викинго-варяжскиом беспределе вышли наружу. Нараспах! Тут же, у нее, каждый воин, каждый готов сложиться ради идеи и верности. КАК ОНА ВЕДЕТ ЗА СОБОЙ! Как заводит, разводит, возбуждает, сподвигает! Да не человек это, не то что не девка… Эх, опять спецслужбы… Ну и плачьте дальше, не вам служить. Вы сзади остаетесь. У вас есть для подражания «америка», вот и вытанцовывайте с ней. Тот уровень общественной морали, сорной, мелкокровной и запятнанной болезнью и страхом, почтением к авторитетам, здесь, увы, не принят. Тут мораль Нового Века, Мораль Фридриха Ницше, Заратустры, мораль викингов и вендов. Мораль белого безмолвия и летящих на север больших, красивых птиц. О Святой Дух, какая красота! До дрожи, до смертельной, неостановимой дрожи! Все остальное – полная ВАША аморальщина, дорогие…

 

Машина Колыванова несется по равнинному северо-западу, петляет по некачественному асфальту меж чащоб и вересковых полей. Струи пущенной крови, кажется, застят уже все лобовое стекло автомобиля. Струи крови режут сознание, от них шалеет тело, немеют пальцы. Один лишь внезапно пробудившийся дух несет его туда, на Пинежскую базу, к восставшей из ада мечте.

 

По лесной трассе осторожно выезжает черный, представительского класса «Ауди», робко высовывает «нос» на некачественный асфальт. Визг внезапно забастовавших тормозов «Волги», удар, звон стекол….

 

К окровавленному, зажатому в тиски смятым железом, Колыванову, прихрамывая от полученных травм, потирая ушибленные тела, медленно подобрались ребята плотного телосложения. Игорь уже понял сквозь пелену нечеловеческой боли, что ноги его напрочь переломаны, что до ствола ему не дотянуться – движения скованы.

 

Парней вызвали в Архангельск серьезные люди для базара о предстоящем совместном бизнесе. Они ехали не на рабочей лошадке, битой-перебитой ради того самого их «бизнеса». Ехали бережно, аккуратно – к серьезным людям нельзя опоздать и обязательно нужно доехать. Этот нежданный урод разбил выхоленное и обожаемое представительское авто.

- В-вы… В-вас Лена на-на-правила? – совсем уж как-то нелепо вопросил «торопыга». Переглянулись ребята. Волосатая лапища за шкирку дернула ломаного-переломаного Колыванова, грубо вытащила из покореженной «Волги».

- Какая, сука, еще Лена!!... – сказал парень обиженным, «чуть-не-плачущим» голосом, - С …… по колено. Что ж ты натворил, козлина!

В руке парня что-то мелькнуло. То ли кастет, то ли что подобное.

«Это конец» - подумал Игорь Колыванов.

И не ошибся…..