Небеса пылали зноем, и солнце выжигало травы. Зеленовато-огненным полем колыхала под душным ветром незрелая рожь. Мошкора собиралась в тени, пряталась от безразличного светила. Даже Каин, уставший и взмокший, завалился среди колосьев, припав затылком к горячей и сухой земле. Его веки укрыли влажные карие глаза. Скорпионы, жуки-рогоносцы и прочие твари ползучие спешили укрыться от жары в темных норах. Все сущее бежало от пламенного меча Господнего. Лишь красные муравьи, подобные россыпи спелого барбариса, еще таскали павшие веточки и свежие кипарисовые листья, доили тлю. Крохотным демонам жара казалась наслаждением. Но все цветущее и пахнущее спревало и загнивало заживо, сворачивая стебли и листья в воронки, закручиваясь и съеживаясь.

 

Горячий ветер принес перезвон колокольчиков. Авель гнал свою отару по каменистому полю. Нестройные удары сотни копыт доходили до Каина громовой волной, пронизывающей землю. Вскоре достилго ушей редкое запинающееся бление, а после пахнуло приторным, режущим нос запахом овчины. Каин провел рукавом по вспотевшему лицу, отгоняя насекомых и прячась от едкого смрада.

 

- Братец! Братец! - кричал ему Авель, подобный лозовой ветви: худой и гибкий.

 

Каин показал голову с выгоревшими до серебисто-коричневого цвета кудрями. Младший брат нетвердо бежал сквозь колосья, падал, приминая хлеба, вставал и снова мчался, безжалостно топча урожай. Пастушья сумка, сшитая матерью из шкур, болталась и била то по бедрам, то по заду, иногда проскакивала между ног. Авель запинался и вновь зарывался в рожь.

 

- Братец! Братец! - волновался он.

 

Каин встал. Прикрыв ладонью глаза, посмотрел на солнце. Устало поморщился и потянул затекшие мышцы. Напряг мускулы до вздутия вен и раслабился, позволяя крови растечься и наполнить члены свежестью. Смахнув с бровей скопившиеся капли пота, Каин почесал бороду, двигая широкой челюстью - под стать его могучему телу на толстой кости. Он хмуро смотрел на брата.

 

- Братец! Братец! Там волк пробежал. А в небе я видел стервятника. Дурные предзнаменования, брат.

 

- Твои овцы забоялись волка, спешащего на водопой в такую жару? И ты решил сказать об этом мне, брат мой? Стервятник в зной выслеживает пищу. Дурное предзнаменование было для меня: ты снова потоптал нашу еду! А вслед за тобой идут овцы, что пожирают наш хлеб.

 

Опечаленный Авель, поник головой и двинулся по полю к дому. Каин хотел крикнуть ему вслед, чтобы не топтал колосья, но он знал брата. Авель уже ничего не слышит, обретаясь в мыслях и раздумьях. Каин гневно, но бессмысленно вздохнул, выпустив воздух через ноздри.

 

Ополоснув голову в воде, Каин подобрал инструменты и двинулся к пожне у прилеска. День еще не кончен, и небо презрительно светло. Каин осмотрел делянку: корявые, поросшие мхами десятки пней пиками выглядывали из низкорослой травы. Старые дали новые побеги, тоненькие коричневато-зеленые стволы тянулись ввысь к солнцу, устремляя молодые ветви к Богу. Высушенные коряги и корневища, покрытые пепельно-серой выцветшей и бесплодной землей, были грудой свалены рядом с ярким изумрудно-синеватым гранитным валуном. Протерев висок, Каин собрал волю и решился. Вздохнул и выпустил горячий воздух через уста, успокаиваясь и отрешаясь от раздумий о брате.

 

Взяв палку с рогом антилопы, Каин принялся разрывать землю, подкапывась пентюх, освобождая корни от тяжелых земельных оков. Когда воздух заполнил просветы, он пнул пень ногой - тот не шелохнулся. Глубоко зарылся, устремив во влажный мрак свои толстые пальцы. Каин, обмочив себя водой из бурдюка, продолжил подрывать корни. Мощные лапы хватались за землю так, будто это львиные челюсти, сомкнутые на шеи жеребца зебры: прочно, намертво. Пентюх держался долго, пока с первым далеким раскатом грома не сдвинулся с места. Пень начал сдаваться. Каин сменил инструмент на рубило с загнутым лезвием и начал осторожно подкапывать оставшиеся корни, частично сбивая с них благодатную и плодородную землю.

 

Уже стоя по пояс в ямине у пня, Каин отбросил рубило к остальным инструментам и с помощью похолодевшего ветра, вьющегося в пустотах, навалился на пентюх снизу. Землепашец ревел, скалился; его ноги утопали в мягкой почве. Щеки Каина надувались, а сам он краснел от усилий, руки дрожали от напряжения, проступили под багрово-грязной кожей толстые мутно-зеленые дороги и перепутья вен. И голос Каина, подобный реву бегемота, вспугивал птиц из прилеска - те небольшими стайками взмывали по-над деревьями и уносились в чащу, скрываясь от разъяренного человека, тщащегося совладать с природой. От напряжения завибрировала кудрявая голова, боль оттавала в мозг, и в глазах Каина кружило красное мутное марево. Пот отнюдь не освежал.

 

Денницы поочередно выспыхивали над Каином, он тужился, вытаскивая неподдатливый пень из земли. Приподняв, он откинул пентюх, и сам в изнеможении рухнул на него. Мышцы горели, объятые пламенем от резкого расслабления. Кровь по-прежнему дятлом барабанила в висках. Сердце долбилось, и не хватало воздуха.

 

Отдышавшись, Каин оттащил поверженный пень к остальным. Обтерев грязное, земляное лицо, он взглянул вверх - небеса затягивались мраком. Собрав инструменты, Каин вернулся на поле забрать приготовленную снедь из ямы, укрытой влажной тонкой шкурой. Овцы без пастыря поели неспелые побеги, вытоптали хлеба. От разрушения хозяйства Каин разъярился, и гнев его сопровождался молниями и громом. Обезумевший ветер гонял по открытому пространству, пригибая к земле одинокие стройные деревца, колохматил оставшиеся колоски. Схватив палку Каин погнал отару домой. Мышцы вокруг глаз напрягались, уходя к переносице - демон рождался в его теле.

 

- Где ты был, брат мой? - обратился Каин, войдя в дом отца своего - Адама, - и свалив инструменты в углу, у двери.

 

- Не сердись на брата, - подошлка к старшему сыну Ева. Она положила ладони на его могучие плечи, ограждая Авеля. - Дома он был. Он молод и полон мыслей.

 

Каин наклонил голову набок, чтобы лучше видеть брата. Он ждал ответа. И если бы не мать - он выбил бы дурь, затмевавшую разум пастуха.

 

- Где мои овцы, братец? - спросил Авель, пользуясь защитой Евы.

 

- В загоне, где и должны быть, - процедил Каин, опуская плечи.

 

Ева убрала руки, понимая, что Каин начал успокаиваться, но отходить не стала.

 

- Что ты сегодня делал? - спросил отец, усаживаясь за стол.

 

Авель занял место справа от Адама. Каин сел напротив.

 

- Вспахивал межу и корчевал пни для будущего поля, хотя напрасно я так думал, - ответил Каин, покосившись на Авеля.

 

- Что-то случилось? - заботливо встревожилась Ева, расставляя на столе горшки с тушеным мясом и дикими паренными овощами. Раскладывала сухари и нарезала ломтями козий сыр.

 

- Овцы брата моего погубили урожай. Зимой останемся без хлеба. Хлеб - всему голова. А этот дохляк...

 

- Каин! - предостерегающе остановила его мать.

 

Ева разлила по глиняным стаканам перебродивший сок винограда, и первый - поставила не мужу, а старшему сыну. Адам понял, почему она так сделала, Авель - нет.

 

- Разве не отцу положена первая порция? - спросил он, нетерпеливо потирая ладони о штанины.

 

- Отцу, - спокойно ответила Ева. - А ты не распаляй брата, не стращай душу его. И он отнесется к тебе с любовью.

 

Ели братья молча.

 

К концу трапезы Адам сказал им:

 

- Господь повелел вам завтра, на праздник Обретения Жизни, принести дары, чтобы Он соделал и для вас жен и невест. Вы прилепитесь к ним, и более враждовать не будете.

 

- Хорошая весть, отец! - воскликнул Авель. - Я принесу в дар лучшего ягненка из моей отары!

 

- Да будет так, - мрачно произнес Каин, думая, сколько же он сможет принести уцелевших колосьев? Он думал о следующем годе, ибо неспелое зерно не произрастет, не даст урожая, хлеба. Может, хоть Господу сгодиться?