...ВНЕЗАПНО СМЕРТЕН...

Криминальный роман

 

Глава I

 

Ранним летним утром густонаселенный двор был разбужен истошным женским криком:

– На помощь, на помощь… Убили!..

Встревоженные жители высовывались из окон, выходили на балконы и лоджии.

– Что случилось? Кто кричал? – послышались сначала робкие, а потом все более настойчивые вопросы.

На ходу надев старенький халат, домком Петр Макарович Сугробов быстро спускался по ступенькам. На первом этаже он увидел дворничиху Катерину. Та стояла около входной двери, прижав руку к испуганному лицу, другой рукой она указывала Сугробову на ступеньки цокольного этажа. Метнувшись туда, Петр Макарович увидел мужчину, лежащего лицом вниз.

– Я пришла, а он лежит, я потрогала, а он опять лежит, – залепетала немного пришедшая в себя Катерина.

Энергичный не по возрасту Сугробов быстро наклонился и очень осторожно, словно боясь разбудить лежащего, попытался нащупать пульс.

– Пульса нет, – констатировал он и так же осторожно перевернул мужчину на спину.

– Да это же наш… Борис Ветлугин из восемьдесят седьмой квартиры, – повернулся он к дворнику.

– Ой, горе-то какое! – стала причитать Катерина, также признавшая Бориса Петровича. – Он был такой спокойный, культурный… Всегда пройдет – поздоровается…

Начали собираться любопытные.

– Надо срочно вызвать милицию. Прошу вас убедительно до их приезда сюда не подходить, – серьезным тоном предупредил всеми уважаемый в доме Петр Макарович.

– А что случилось-то? Почему нельзя и зачем милиция понадобилась? – недоумевали только что подошедшие, каждый пытался протиснуться как можно ближе.

Однако Сугробов, бывший фронтовой разведчик, жестко потребовал, чтобы посторонние покинули место происшествия и не затаптывали следы. Таковыми себя, конечно, никто не считал, поэтому, продолжая разглядывать, детально комментировали:

– Одет в парадный костюм и белую рубашку…

– Да, и галстук на нем. Вероятно, шел из гостей…

– Да не вероятно, а точно, что тут гадать-то… А карманы у него проверяли? Деньги на месте? Может быть, его ограбили, а потом убили?

Выдвинутая версия тут же была поддержана большинством других новоявленных «криминалистов».

– Да хватит вам гадать, – остановил неугомонных соседей Сугробов. – Может, он просто оступился и неудачно упал… Да и инфаркт исключать нельзя.

– В таком-то возрасте? – не согласились старушки.

– А что – возраст?! Инфаркт в паспорт не заглядывает…

Пока соседи обсуждали случившееся, Марина Мироновна Поликарпова, проживающая на одной лестничной площадке с Ветлугиным, тихо доложила Сугробову:

– Милицию вызвала. Обещали быстро приехать. В восемьдесят седьмую квартиру позвонила, но никто не открыл. Вероятно, жена Бориса Петровича уехала с детьми к матери в деревню.

 

Старший следователь по особо важным делам районной прокуратуры Олег Николаевич Панкратов вместе с оперативно-следственной группой полночи тщательно осматривал и составлял протоколы на квартире скончавшегося предпринимателя Храпова. В половине первого в дежурную часть Автозаводского РУВД позвонила соседка.

– Приезжайте, Васька Храпов умер, – взволнованно выпалила она и продиктовала адрес.

– От чего? – привычно поинтересовался помощник дежурного.

– Известно, чего: наркотики – будь они неладны.

Вскоре Олег Николаевич уже беседовал с пенсионеркой Клавдией Семеновной Пироговой.

– Не волнуйтесь и расскажите все по порядку.

– Я живу через стенку. Слышу – уже поздно, а музыка не умолкает. Думаю: магнитофон, что ль, или телевизор так орет? Сначала позвонила ему – не открывает. Потом еще – опять молчит. Тогда я подумала: значит, уснул паршивец. Взяла ключ: я раз в неделю убираюсь у него, иногда готовлю… Открыла, хотела только проверить, выключить… а он мертвый, и шприц рядом с ним. Я перепугалась, соседей позвала и вам стала звонить.

Опрос других соседей и осмотр квартиры наталкивали на мысль о самоубийстве. Тем более что Храпов оставил записку: «Прощайте, братки и дочка. Я жить так больше не могу. Василий Храп».

Под тряпкой на столике лежал пистолет, а рядом – опасная бритва. Однако огнестрельных и резаных ран на теле не обнаружено. По предварительным данным эксперта Храпов скончался от передозировки наркотиков, поскольку, кроме шприца, в спальне и на кухне обнаружены пакетики с остатками белого порошка, ложка, в которой он кипятил что-то, и тонкий резиновый жгут. С выводом специалиста можно было бы полностью согласиться, если бы не одно «но»… Панкратов никак не мог понять, почему на столике четыре фужера и откуда в ванной комнате кровь? На полу, на стенах, на краях самой ванной были обнаружены многочисленные пятна крови. Чьи они? Откуда взялись, если на теле хозяина квартиры нет не только ни одной раны, но даже царапины? С такими мыслями Олег Николаевич возвращался в прокуратуру.

***

Эмма Городовская давно вынашивала мысль подробно описать свою далеко не простую жизнь. Что это будет – дневник или повесть – она никак не могла решить и поэтому всякий раз откладывала начало своей творческой деятельности.

Но однажды ранним летним утром она почувствовала, что мысли переполняют ее настолько, что не писать уже просто нельзя. Эмма села за стол, и от нахлынувшего вдохновения в толстой общей тетради появились торопливые строчки. С самого начала она твердо решила: несмотря ни на что повесть будет правдивой. Единственное, что она изменила, так это фамилию главной героини, и то незначительно. Свои воспоминания Эмма начала с новогоднего утренника в детском саду.

Роль Снегурочки воспитатели доверили ей. Мама сшила белоснежное платье со звездочками-снежинками, а голову четырехлетней Снегурочки украсила корона с разноцветными стекляшками. Они были красивыми и казались очень дорогими, поэтому Эммочка с гордостью носила эту корону.

Она читала стихи, пела песенки про снежную зимушку-зиму и зеленую елочку, кружилась, как настоящая снежинка, и танцевала с Дедом Морозом.

– Лучше Эммочки никого нет! – восторгались воспитательницы. – Она такая миленькая, такая сообразительная!

Потом Эмма с ослепительной улыбкой помогала Деду Морозу раздавать детишкам новогодние подарки. Ей казалось, что все присутствующие смотрели только на нее, любуясь ее прекрасным костюмом. А добрые старенькие нянечки и собравшиеся на праздник родители громко хлопали ей и с восхищением повторяли:

– Ах, какая девочка! Какая у нас замечательная Снегурочка! Эммочка Грановская такая красивая, такая талантливая!

Ее мама сидела в первом ряду и тоже любовалась своей смышленой и артистичной дочкой.

В семье Грановских росли три девочки. Эмма была самой младшей и, как ей казалось, самой любимой. Когда мама укладывала ее спать, всегда ласково говорила:

– Ты у меня самая лучшая, самая красивая! Ты у меня самая умная, самая добрая.

Родственники и соседи тоже не скупились на похвалу, поэтому с детских лет Эмма внушила себе, что действительно самая, самая… и ей все дозволено.

К семи годам она уже не сомневалась, что станет артисткой, обязательно будет сниматься в кино, и тогда ее красотой будут восхищаться не только близкие. Родители баловали ее, все самое лучшее, самое вкусное доставалось именно ей или в первую очередь ей, а потом уже сестрам. Эмма воспринимала такие поблажки как должное. Все чаще и чаще от нее слышали настойчивые требования: «Дай вот это… Хочу вон то… Купи, и все…». И родители вынуждены были выполнять ее капризы, иначе она закатывала истерику…

 

Одновременно Городовская писала и криминальный роман, однако в ее голове еще не до конца прослеживалась сюжетная линия. Тем не менее Эмма завела другую тетрадь, в которой старательно вывела красивым почерком название будущего детектива, а эпиграфом взяла изречение древне-китайского философа Лао-цзы: «Посеешь поступок – пожнешь привычку, посеешь привычку – пожнешь характер, посеешь характер – пожнешь судьбу». После вступления Эмма уже остановиться не могла, рука еле успевала записывать бурлящие от потока криминальных событий мысли…

***

Из районного управления милиции по рации сообщили, что обнаружен труп мужчины. Следователи различных ведомств переглянулись.

– Этого еще не хватало! Не слишком ли много трупов для моего первого ночного дежурства? А то я за два месяца не только форму, но и нюх потерял. Скорее всего, этот труп опять по вашей линии, – предположил старший следователь районной прокуратуры Олег Николаевич Панкратов.

– А может, и нет, – хитро улыбнулся лейтенант милиции Мостовой. – Давайте подъедем и вместе посмотрим. Тем более что это совсем рядом.

– Ну, что ж, поехали, – устало произнес Панкратов, с трудом сжимая левой рукой резиновый эспандер.

– Что, болит? – спросил сотрудник уголовного розыска старший лейтенант Пушкарев. – И как вас угораздило так неудачно упасть?

– Хорошо – не правую. Врачи велели разрабатывать кисть.

В последнее время по району прокатилась серия тяжких преступлений: умышленные убийства, грабежи, разбои, изнасилования… Только убийств за сутки совершалось по три-четыре, в том числе с применением взрывных устройств и огнестрельного оружия. Однако их раскрываемость была крайне низка. Поэтому прокурор района и начальник райуправления милиции приняли решение, чтобы следователи прокуратуры выезжали на места тяжких преступлений вместе с милицейскими оперативно-следственными группами. Это делалось для более тесного взаимодействия и повышения раскрываемости по горячим следам.

Машина развернулась и помчалась по указанному адресу. Минут через десять они были на месте. Увидев около подъезда довольно большое число мужчин и женщин, сотрудники прокуратуры и милиции переглянулись.

– О, да здесь целый муравейник, – вырвалось у Пакратова.

– Такие бы силы да на борьбу с преступностью, – мы бы ее быстро одолели, проклятую! А вот использовать собаку, видимо, не придется, а жаль. Ну да ладно, сейчас определимся, – сказал он, с трудом вылезая из УАЗика, а затем обратился к Пушкареву: – Анатолий, сделай так, чтобы этих зевак здесь не было.

– Понял. Это мы быстро. Имеется один проверенный на практике способ, – шепотом сказал он следователю, а когда подошел к жильцам, громко произнес:

– Так, дорогие товарищи! Очень хорошо, что все вы по зову сердца решили оказать помощь следствию. Сейчас я вас всех перепишу, а потом буду вызывать на допросы в качестве свидетелей.

После этой фразы люди сначала расступились, как бы пропуская милиционера, а потом быстро, как по команде, организованно направились по своим подъездам, вспомнив вдруг про свои дела и проблемы, которые надо срочно решать, несмотря на столь раннее время. Пока Пушкарев демонстративно доставал из папки бумагу и ручку, жильцы дома уже разбежались. У подъезда осталась только женщина в сером халате с метлой в руке. Вид у нее был растерянный. Она и рада была бы последовать примеру жильцов, но не могла покинуть своего рабочего места.

Панкратов подошел к ней и постарался успокоить:

– Вас как зовут-то?

– Катерина, – тихо ответила она.

– Это вы обнаружили труп?

Она закивала головой и показала рукой на подъезд.

– Я вошла, а он лежит… Я ему: «Эй, иди домой». А он не шевелится… «Вставай, – говорю, – проснись, уже утро». А он не встает. Я до него дотронулась, а он мертвый и не дышит… Тут я и завопила с испугу…

– Понятно. А кто первым прибежал?

– Макарыч, спасибо ему. Он там, – она показала на подъезд и тяжело вздохнула.

– Это вам спасибо. Вы очень помогли нам. Займитесь чем-нибудь, это успокаивает. А мы тоже поработаем.

Оперативники начали опрашивать соседей. Эксперт-криминалист наклонился над трупом и стал проверять содержимое его карманов. По ряду признаков было определено примерное время наступления смерти – 4 часа 30 минут. После составления описи, протоколов, завершения опроса соседей, как всегда, появились вопросы, предположения.

– Итак, первичные следственные действия провели, а необходимых зацепок, как ни странно, ни одной. Придется ждать, что покажет вскрытие, – заметил Пакратов, обращаясь к Пушкареву.

Оперативник только руками развел.

– Прекрасно понимаю ваше беспокойство. К сожалению, по нашей линии тоже ничего интересного, хотя мы обошли все квартиры подъезда.

Подошел Мостовой и распорядился:

– Ну что, завершаем здесь работу. Труп – в морг на экспертизу. Тебе, Толя, предстоит срочно найти жену покойного, опросить ее и осмотреть квартиру.

– Да, конечно, сейчас приедем в управу, и я сразу же позвоню в Ветлужский РОВД, чтобы нашли жену и попросили ее срочно приехать. Ну, и по окружению вместе с участковым поработаем, может, что-то и всплывет.

«Ну что ж, вам и карты в руки. А убийством пока здесь даже и не пахнет, – размышлял Панкратов. – Хотя… всякое бывает в нашей практике. Так что поживем – увидим».

 

Прокурор района советник юстиции Константин Евгеньевич Бармин и начальник милиции полковник Степан Алексеевич Корольков подводили итоги рабочей недели. О трупе в подъезде энергично докладывал следователь Мостовой.

Когда он дошел до предварительного заключения судебно-медицинской экспертизы, согласно которому скоропостижная смерть наступила в результате отравления, Бармин удивился и взглянул на начальника милиции.

– Прервитесь, товарищ лейтенант, – остановил подчиненного Корольков. – У меня возникло несколько вопросов, поэтому по ходу вашего доклада хотел бы сразу уточнить. Первое: почему дворник зашла именно в этот подъезд? И второе: что обнаружено у покойного?

– У дворника в этом подъезде под лестничным пролетом находится небольшая каморка, где она хранит метлу, лопату и другой необходимый инвентарь. При осмотре трупа обнаружены следующие личные предметы и вещи: обручальное золотое кольцо, отечественные часы с браслетом, портмоне с мелочью, пропуск на ГАЗ, ключи от квартиры, троллейбусный билет по маршруту номер четыре…

– Да этот маршрут тянется почти по всему району. Не густо, надо сказать, не густо, – констатировал полковник.

Вопросов больше не последовало, все решили подождать окончательных результатов судебно-медицинской экспертизы.

***

Эмма росла избалованным и капризным ребенком. Она любила нарядно одеваться и требовала от матери новых платьев, туфелек, бантиков, сумочек. Носить же вещи после своих сестер она категорически отказывалась.

Ее мать казалась мягкой и доброй женщиной. Она часто болела, поэтому не работала и занималась только воспитанием девочек. Отец, напротив, был жестким и грубым человеком, бразды правления в семье держал он. Мама слушалась его беспрекословно, поскольку боялась семейных скандалов, сопровождаемых бранью, а иногда и рукоприкладством. Она делала все возможное, чтобы только не осложнять отношений с мужем.

– Ладно, пусть будет по-твоему, только не ругайся, пожалуйста, при детях, – обычно говорила она и уходила в другую комнату.

Отец был потомственным моряком. Он редко бывал дома, зато, когда возвращался после длительного плавания, в доме начинался настоящий праздник, который продолжался несколько дней. Младшая дочь ждала его больше всех, поскольку именно ей, его любимице Эмме, подарки доставались, как правило, получше, покрасивее, послаще. Он был строг и часто просто несправедлив не только к матери, но и к старшим дочерям, поэтому они в присутствии отца обычно тушевались и сдерживали свои эмоции. Однако наивная Эмма тянулась к нему и своей детской непосредственностью, простодушием растапливала его огрубевшее сердце.

– Мой папочка, мой папулечка, – ласково лепетала она, осыпая небритое лицо поцелуями.

Его грубость и плохое настроение тут же исчезали, словно временно прятались в глубинах так никем и не познанной души, он буквально менялся на глазах – становился ласковым и веселым. Своей младшенькой он разрешал почти все, и она нередко пользовалась этим. Ее шалости и капризы всегда сходили ей с рук, поэтому она позволяла себе многое из того, что не прощалось другим детям.

***

В субботу после обеда в кабинет Панкратова буквально влетел Мостовой. Он протянул только что поступившее заключение судебно-медицинской экспертизы: «Вот, пожалуйста, – отравлен! Налицо – убийство».

Олег Николаевич взял документ, и его губы свернулись в трубочку. Это означало, что он задумался или сосредоточен. Когда прочитал до конца, спокойно заметил:

– То, что в организме обнаружен яд, вовсе не означает, что совершено убийство. Покойный мог принять его по неосторожности, по незнанию и так далее… Наконец, нельзя отбрасывать и самоубийство.

– Да что вы, Олег Николаевич, это самое что ни на есть убийство! Я уверен в этом.

– Ваша уверенность и настойчивость похвальны, если бы не одно обстоятельство…

– Какое? – насторожился лейтенант.

– Вы, молодой человек, хотите спихнуть это дело мне, – улыбнулся Панкратов.

Мостовой не заметил доброй улыбки и с серьезным видом попытался возразить. Но Панкратов остановил его:

– Знаю, знаю, что вы собираетесь мне сказать… Поэтому сдаюсь – убедили, – поднял он руки.

Лейтенант выдохнул с облегчением, а Панкратов продолжил:

– Когда из лаборатории придут заключения химической и гистологической экспертиз, решайте вопрос со своим и моим руководством. Я человек маленький: прикажут – буду заниматься и этим делом. Нам ведь не привыкать – шея у меня толстая.

Это не соответствовало действительности, поэтому Мостовой смущенно засмеялся.

 

Через три дня материалы уголовного дела вместе с сопроводиловкой и резолюциями начальников легли на стол Панкратова. Он еще раз внимательно ознакомился с ними. На очередном совместном совещании уже ему пришлось докладывать:

– Согласно заключению экспертизы, причина смерти – яд, поступивший в организм погибшего с пищей.

Все присутствующие переглянулись, их взгляды были многозначительны, выражали тревогу и беспокойство. Каждый из профессионалов прекрасно понимал, насколько серьезны и опасны преступления с использованием ядов. А Олег Николаевич продолжал:

– Использовались так называемые резорптивные яды, те, которые вызывают отравление только после всасывания. В данном случае мы имеем дело с комбинированным ядом: по составу он как химического, так и растительного происхождения. Установлены не только местные повреждения по пути введения и прохождения яда, например, в полости рта, пищеводе, желудке и кишечнике, но наблюдается картина и общего поражения организма. Продолжается дальнейшее судебно-химическое исследование отдельных тканей и органов. Ждем заключения токсикологов.

***

Дворничиха Катерина пришла в гости к своей землячке Прасковье, приехавшей на несколько дней из деревни. Прасковья Карповна Селянская изредка навещала племянника и его жену. Старинные подруги вместе с хозяйкой квартиры Эммой сидели на кухне и пили чай. Узнав последние новости из родной деревни, Катерина поделилась своими переживаниями:

– Тут намедни со мной такое случилось – я аж чуть со страху не померла.

– А что такое, баба Кать? – поинтересовалась хозяйка, заботливо подливая ей кипятку.

– Представляешь, мертвого нашла. Как дура, прям, наткнулась на него.

– Как это?

– Рано утром гляжу – лежит. Я его потрогала, а он того – уже помер, бедненький. И человек-то был хороший!

– Да уж, чего-чего, а это мужички умеют делать. Причем в самый неподходящий момент, – усмехнулась Эмма и взглянула на родственницу.

– Да не умер он, – поправила Катерину Прасковья, – а убили его.

– Вот и мне так подумалось. Ну я и заорала как оглашенная.

Никто из присутствующих не удивился смелому предположению Прасковьи Карповны, поскольку знали об ее удивительном даре ясновидения. А о том, что она была известной целительницей и уникальной знахаркой, было известно не только им, но и далеко за пределами Чкаловского района, где она проживала с рождения.

– Теперь будут всех подозревать, обыскивать… Одним словом, затаскают в милицию, – с усмешкой сказала хозяйка и посмотрела на испуганную Катерину.

– Ой, и вправду небось затаскают. А мой-то дед вчерась брагу, как назло, поставил. А тут как придут, как найдут!

– Все, баба Кать, готовь своему дедочку сухари – засадят как злостного самогонщика. Лет на десять, не меньше, меньше сейчас за такие дела не дают.

Та с испугу сначала вытаращила глаза, а потом в растерянности развела руками.

– Да не пугай ты ее, – вступилась Прасковья Карповна. – Не видишь, она и так сама не своя – до смерти напугана. А ты, – обратилась она к Катерине, – говори, что не на продажу, а для себя гнали.

– И то правда, знамо дело, что для себя – сто литров всего-то! Разве что иногда соседи попросят… с горя или с радости – ну как откажешь? Прасковьюшка, милая ты моя, ты бы хоть какого снадобья дала, а то после этого совсем по ночам не сплю. Как ложусь, так он мне сразу видится – скорченный такой, страшный! Ты же знаешь: всю жизнь я боялась покойников. А тут под старость нате… самой пришлось столкнуться.

– Ладно, Кать, я тебе отолью полбутылки. Хоть я другому человеку приготовила, но гляжу, тебе сейчас нужнее.

Старушки переключились на деревенские темы, а Эмма удалилась в комнату и с нетерпением открыла тетрадь.

***

В воскресные и праздничные дни отец забирал с собой наряженную Эммочку, и на весь день они уходили из дома. Он водил ее в кино, зоопарк, цирк, угощал мороженым, пирожными и конфетами, о чем Эмма с удовольствием потом рассказывала домашним, не столько желая поделиться своими впечатлениями, сколько для того, чтобы вызвать зависть у сестер и тем самым досадить им.

– Ах, как было все замечательно! Ах, как было весело и интересно! – восклицала она детским голоском, подражая взрослым.

К семи годам она уже внушила себе, что является исключительной девочкой. Чуть позднее стала замечать на себе смущенные взгляды многих мальчиков, но не знала пока, как этим воспользоваться. А ей хотелось из всего извлекать выгоду. Но вскоре смышленая девочка нашла выход. Уже в первом классе она начала пользоваться своей внешностью. Проще всего было с влюбленными в нее мальчишками. Для достижения своих меркантильных целей ей не приходилось их уговаривать, они уже готовы были выполнить любую ее просьбу. Сначала она за конфетку разрешала потрогать свои жесткие черные волосы, аккуратно заплетенные в косичку. Потом приучила двоих дружков по очереди носить ее портфель. Как ей казалось, им доставляло большое удовольствие пройтись рядом с такой красивой девочкой по улицам и проводить ее до дома. Но вскоре такое положение дел ее уже не устраивало. «А что это они бесплатно таскают мой портфель? – подумала она. – Пускай платят за доставленное удовольствие». И со следующего дня они уже делились с ней своими игрушками, значками и марками из семейных коллекций. Затем запросы избалованной девчонки стали расти, и она уже позволяла одноклассникам поцеловать себя в щечку за бутерброд или яблоко.

***

Совещание продолжалось. Панкратов зачитал сведения о пострадавшем: Ветлугин Борис Петрович, тридцать восемь лет, образование высшее, работал начальником участка в рессорном цехе на ГАЗе. По месту работы характеризуется положительно, врагов и недоброжелателей не имел. Женат, в семье двое детей школьного возраста. Жена также работает на заводе, технологом. По показаниям соседей, жили они между собой хорошо, не ругались, и вообще, их в доме считали примерной семьей. Так что оснований для самоубийства на почве ревности или каких-то других семейных неурядиц не было. С женой беседовал старший лейтенант Пушкарев и в ходе разговора с ней выяснил, что муж проводил ее с детьми до автовокзала в обычном для него состоянии. Каких-либо необычных моментов в его поведении она не заметила. Где он мог быть накануне смерти и почему в это время оказался вне дома, она даже представить не может, поскольку раньше подобных фактов за их совместную жизнь ни разу не было. В результате ознакомления с медицинской картой Ветлугина выяснено, что он был физически здоров и вообще последние три года к врачам не обращался.

– Так что же все-таки это? Несчастный случай? На самоубийство не похоже. Убийство с целью ограбления отпадает, поскольку все вещи при нем. А вот где он был ночью и почему возвращался так поздно? Или куда спешил так рано? Именно это нам и надо узнать. Я думаю, загадка кроется здесь. Фотография покойного есть? – поинтересовался Корольков.

– Да, жена разрешила взять одну из семейного альбома, – ответил Пушкарев и передал пакет из черной бумаги.

Степан Алексеевич, взглянув на фото размером девять на двенадцать сантиметров, воскликнул:

– Ох красавец! Сразу видно: высокий, статный мужчина – любимец женщин!

– Да уж, ростом его природа действительно не обидела, под два метра, – подтвердил предположение начальника милиции Панкратов.

– Вот только пожил мало. Так обидно, так жалко терять хороших людей, особенно в расцвете сил. Семья есть, квартира, работа – тоже, более-менее терпимая зарплата – все вроде бы есть у человека: живи и радуйся, наслаждайся жизнью! Так нет, что-то вечно случается…

Полковник задумался, видимо, что-то вспомнил из своей жизни, потом продолжил, обращаясь к Пушкареву:

– По месту работы не интересовались такими вопросами: не было ли у кого-нибудь из сослуживцев накануне, как сейчас принято говорить, торжественного мероприятия? Например, дня рождения, свадьбы, рождения ребенка и так далее? И не было ли у него какой-нибудь зазнобы, которую он мог навестить в отсутствие жены? Ведь не просто так он принарядился?

– Выяснял, товарищ полковник. Как раз в тот день и не было. Было пораньше на два дня и намечалось через день после той роковой даты, но в тот вечер не было. А что касается подружки, то никому из опрошенных об этом ничего не известно. Хотя сохнущих по нему женщин в цехе предостаточно. Еще бы – такой видный, симпатичный, веселый, общительный. Но в цехе у него никаких амурных дел не было. Все рабочие очень обеспокоены его загадочной смертью, поэтому обязательно сказали бы о любых сомнениях, подозрениях или фактах, имеющих отношение к следствию.

– А дома? – поинтересовался прокурор.

– Предсмертной записки не обнаружено, все чисто, опрятно. По мнению жены, посторонних лиц в квартире не было. По ее же словам, раньше он также не имел привычки кого-либо приводить домой. Близких друзей у него не было, со всеми предпочитал поддерживать ровные отношения. Родился и вырос в сельской местности и до призыва в армию проживал в родной деревне. Вот там у него имеются закадычные дружки, но с ними давно уже не виделся, редко бывает на родине.

– Есть еще вопросы? – спросил Бармин у присутствующих. – Нет? Тогда вкратце подведем итоги. Дело не простое, потребует много времени и сил. Считаю, что необходимо сосредоточиться именно на нем. Понятно, Олег Николаевич?

– Как не понять, Константин Евгеньевич, но у меня в производстве еще двенадцать уголовных дел. А с ними как? – спросил Панкратов.

– Ничего, сотрудники милиции вам помогут. Так ведь, Степан Алексеевич?

– А может, как-то его разгрузить? – предложил Корольков и посмотрел на прокурора, но тот отреагировал явно не так, как от него ожидали присутствующие и в первую очередь Панкратов.

– У других следователей дел не меньше, поэтому я не знаю, что тут можно предпринять.

– Да я вас прекрасно понимаю, – вздохнул Корольков. – У нас в милиции такая же ситуация. Я лично неоднократно выходил на руководство УВД с просьбой увеличить штаты следственного отдела. Но, к сожалению, этим вопросом ведает Москва, и поэтому пока ничего не получается. Так что приходится обходиться тем, чем располагаем. А что касается помощи, то официально заявляю: прошу все службы подключиться и оказывать непосредственную помощь в установлении связей погибшего и в поиске подозрительных лиц.

 

В этот же день было получено и другое предварительное заключение: «Храпов скончался от передозировки героина. Группа его крови и та, что обнаружена в ванной, идентичны». Следователь Мостовой снова оказался в кабинете Панкратова. Тот несколько раз прочитал документ и задумался: с одной стороны, вроде бы все ясно. Но сомнения все же не давали ему покоя: почему кровь разбрызгана, словно в ванной резали свинью или целого быка? Пригласили Анатолия Пушкарева. Тот отреагировал мгновенно:

– Ну, это просто объясняется: собрался помыться, пьяный поскользнулся и клювом плюх обо что-то, кровь и хлынула как из ведра. Пока очухался, пока поднялся – все перепачкал. Затем решил с горя кайфонуть и всадил себе дозу… но малость не рассчитал.

– Так-то оно так… Все вроде бы правильно говоришь, но вот оно, – Панкратов приложил руку к сердцу, – мне подсказывает, что не все так просто. Возникает масса вопросов. Например, зачем приготовил пистолет и бритву? Не являются ли они орудиями преступлений?

– Он специально оставил их на виду, чтобы мы их не искали и не перерыли всю квартиру, – пошутил Пушкарев. – Да не ломайте вы голову раньше времени: придут заключения, проверим по картотеке, и все станет ясно, когда и где использовался этот «ПМ». Разберемся, это я вам говорю: Пушкарев – специалист по «пушкам»!

Олег Николаевич улыбнулся, почесал за ухом и произнес:

– Анатолий, я тебя попрошу проверить: не было ли в нашем районе преступлений с использованием опасной бритвы?

– Уже.

– Что уже?

– Проверил: были. За последние полгода – целых шесть! Что, поднимать из архива все дела и опрашивать потерпевших из числа оставшихся в живых?

– Что делать, надо… – снова улыбнулся следователь. – И тогда ты станешь спецом не только по «пушкам», но и по бритвам. Поработай по связям и тогда много интересного откопаешь.

– Я еще и землекопом должен быть?

– Лучше огородником – выращивай «капусту», потом со мной поделишься. А пока надо выяснить, откуда у Храпова пистолет и героин, кто его видел последним. Ведь на столе четыре фужера и гора бутылок из-под вина. Кстати, пальчики на них не вытирались. Так ведь, товарищ лейтенант?

Мостовой сначала молча кивнул, потом хотел что-то сказать, но передумал.

– Значит, не было в этом необходимости, – посчитал Пушкарев и пообещал все сделать.

 

Следствие по делу Ветлугина, к огорчению Панкратова, велось медленно. И чем больше проводилось различных поисковых мероприятий, тем больше оно заходило в тупик. Другое дело было не легче. Панкратов с утра решил побывать на фирме Храпова. На первом этаже находились производственные площади, а на втором – офис. Вдоль бетонного забора стояли новенькие «Волги» и «ГАЗели» различных модификаций. Следователь заглянул в один бокс, где двое рабочих приклеивали молдинги.

«Понятно. Здесь машины доводятся до суперлюкса», – пришел к выводу Панкратов и продолжил экскурсию.

В соседнем боксе красили старенький «жигуленок», поэтому Олег Николаевич прошел мимо. Когда он с деловым видом прохаживался около смотровых ям и подъемников, на него обратил внимание мужчина лет тридцати пяти. Он был выше среднего роста, худощавый, с густой шапкой черных волос.

– Вам что-то нужно? – вежливо обратился он к Панкратову.

– Хочу поговорить с руководством.

– А Василия Павловича нет.

– А где же он?

Мужчина опустил глаза и как-то неуверенно ответил:

– Он умер.

– А кто за него?

– Я.

Следователь более внимательно посмотрел на собеседника.

Белая рубашка и отглаженный серый костюм подтверждали, что тот явно не слесарь и даже не механик.

– Я из прокуратуры, – приступил к делу следователь и представился.

– А я Игорь Борисович Карпов. Чем обязан?

– Может, мы пройдем в кабинет?

– Да-да, конечно, – засуетился Карпов и первым вышел из мастерской.

В кабинете разговор затянулся на целый час. Панкратов узнал, что Храпов является основателем и хозяином этой фирмы. Начинал с продажи и перегонки автомобилей, затем расширил сферу своей деятельности. В этом Олег Николаевич сумел убедиться при внешнем знакомстве с ней.

По словам Карпова, Храпов по характеру был раздражительным и неуживчивым человеком. Именно этим можно объяснить, что люди у него подолгу не задерживались. Расставался он с ними, как правило, со скандалами и взаимными обидами. Да и сам Карпов, проработав чуть более двух лет, вынужден был уйти из-за необъективных обвинений в свой адрес. Но три года назад Храпов сам попросил его вернуться, поскольку фирма начала медленно, но уверенно умирать. В то время Храпов пил, баловался наркотиками, жена от него ушла. Карпов долго колебался, но все-таки решил вернуться.

– Мне хотелось помочь ему, поддержать морально и психологически, поскольку я понимал, что он просто погибает. Да и фирму было жалко – все-таки я стоял у ее истоков. Но согласился я при условии, что он бросит пить и перестанет принимать наркоту.

– Он сдержал слово?

– Сначала держался. Дела у нас пошли в гору. Да и с женой у него все наладилось. Если честно, то жена у него, конечно, птичка еще та! Но Храпов очень любил дочь Жанну, поэтому не мог бросить жену. Уходил, возвращался, снова… – Карпов с досадой махнул рукой. – Жена тоже то переезжала, то опять возвращалась к нему… В общем, не жизнь, а сплошные встречи и расставания.

– А чем так уж плоха его жена?

– Взбалмошная и очень избалованная женщина. Я его, конечно, не оправдываю, но и она не подарок!

– Выходит, два сапога – пара!

– Вроде этого. Но он хоть умница – умеет деньги зарабатывать, когда не пьет, правда. А она… только транжирить и умеет да попрекать его…

– Судя по его образу жизни, он тоже большой мастер сорить деньгами?

– Это в последние полгода он опять сломался. А так, пока держался, все было нормально. Хотя ему уже стукнуло тридцать восемь лет, но столько в нем было мальчишеского, озорного – отсюда и необдуманные поступки. Покрасоваться он любил!

– Когда вы его видели в последний раз?

– В пятницу он уехал в обед и больше на работе не появлялся. А в понедельник мы все узнали… – Карпов опустил глаза, словно чувствовал свою вину.

– О планах на выходные дни ничего не говорил?

– Нет. В последнее время у нас сложились натянутые отношения. Работу он почти забросил и снова ударился в пьянство, поэтому вся нагрузка легла на меня. А он еще со своими претензиями…

Анализируя этот разговор, Панкратов пришел к выводу, что его собеседник излишне нервничал и явно чего-то недоговаривал. «Придется нам вернуться к этому разговору, и, возможно, не раз», – решил следователь, после того как попрощался с Карповым.

***

Однажды на перемене Эмму случайно задел бежавший по коридору мальчишка, и она на глазах у всех упала. Обозленная Эмма как тигрица набросилась на своего невольного обидчика и жестоко избила – того прямо из школы отправили в больницу. Вечером отец пострадавшего мальчика в сопровождении двух дружков пришел разбираться с ее родителями. Отец Эммы оказался дома и вышел на улицу выяснять отношения с тремя нежданными визитерами. Грановский сам был нетрезв, поэтому не смог стерпеть не только грубости, но даже повышенного тона изрядно поддатых мужиков, пришедших «качать права». Разговор был коротким. От угроз дружки перешли к делу и вскоре пожалели об этом. Восьмилетняя Эмма наблюдала из-за угла дома. Драка сопровождалась бранью, воплями, визгами. От страха Эмма прикрыла лицо руками, а когда убрала их, то увидела разъяренного отца – он беспощадно лупил чужих дядек: в ход пошли кулаки, ноги и оторванная от забора доска. Вскоре все трое лежали в лужах крови и не подавали признаков жизни. Потом немного очухались, с трудом приподняли головы. Когда более-менее пришли в себя, они под свист местных мальчишек поковыляли восвояси. Позже отец читал нравоучения смышленой дочери:

– Запомни, если хочешь, чтобы тебя уважали, заставь всех бояться. Будь сильной, смелой и беспощадной. Никого не бойся. Если надо, лезь в драку, даже с мальчишками, сломи их и поставь на колени – вот тогда они будут тебя ценить и уважать!

Эмма на всю жизнь запомнила эти слова. Утром она шла по двору и с гордостью воспринимала робкий шепот старушек:

– Как он их вчера бил, как бил!.. Чуть всех троих не убил.

– Уж кого-кого, а свою дочку он любит! Так любит, что готов за нее на все пойти…

***

Наконец-то пришли заключения химических и других лабораторных исследований, подтвердившие предварительные результаты экспертов. Теперь уже не было сомнений: Ветлугин отравлен ядами. Однако у Панкратова возник ряд вопросов, и он поехал в лабораторию проконсультироваться у специалиста в области токсикологии.

Старейший судмедэксперт Иван Каримович Либерман, посвятивший своему делу более сорока лет, привычно начал читать лекцию:

– По происхождению отравления различают: бытовые, произошедшие вследствие убийства, самоубийства или несчастного случая…

«Вот это нам и надо выяснить», – подумал Олег Николаевич, но не стал перебивать собеседника. А тот с увлечением продолжал перечислять:

– Медицинские, возникшие в силу тех или иных причин при лечении; профессиональные, связанные с условиями труда, несоблюдением техники безопасности; привычные, свойственные токсикоманам, то есть алкоголикам, наркоманам и так далее.

«К нашему делу это все не относится», – продолжал размышлять следователь.

– И последние – пищевые, развившиеся в связи с употреблением пищи…

«Вот это нам подходит. Ну ладно, послушаем дальше этого умудренного опытом специалиста с явно не сочетающимися фамилией, именем и отчеством. Обычно люди его национальности меняют фамилию, а он почему-то предпочел взять русское имя и непонятно какое отчество. Хотя, вполне возможно, об этом позаботились его родители», – думал Панкратов, давая возможность Либерману выговориться, а тот уже вплотную приблизился к выводу:

– Следует подчеркнуть: в организме сосредоточилось большое количество различных ядов. На практике так почти не бывает, тем более, как вы утверждаете, пострадавший не болел и не принимал лекарств. Поэтому превышение выписанной врачом дозы медицинских препаратов исключено.

– И что же получается? – Панкратов заерзал на стуле в ожидании услышать самое главное.

– А то, молодой человек, что ваш объект отравлен группой опасных ядов, сочетание которых очень не характерно, в моей практике такое встречается впервые…

Тут он остановился, прищурился и, устремив взгляд в потолок, словно припоминая что-то важное, очень медленно, как бы рассуждая вслух, продолжил:

– А впрочем, пожалуй, не впервые… Что-то похожее было примерно полгода назад, и тоже в Автозаводском районе…

– Так-так, это очень интересно, – заторопил его следователь. – Вспомните, пожалуйста, подробности, а может быть, найдете и второй экземпляр заключения? Это было бы здорово, будет возможность сравнить состав ядов.

– Насколько мне не изменяет память, в вашем парке культуры и отдыха зимой был найден труп мужчины. Занесенный снегом он двое или трое суток пролежал на морозе. Когда его случайно нашли, труп напоминал сосульку. На голове и теле было обнаружено множество синяков и шрамов, нанесенных ему еще при жизни, но не настолько опасных, чтобы привести к летальному исходу. Смерть наступила в результате переохлаждения организма. По настоянию врача-эксперта я проводил исследование трупа и его органов и обнаружил большое количество различных ядов, но каждый из них в отдельности был в очень небольшой концентрации. Я все подробно изложил в заключении, а потом, через некоторое время, поинтересовался у дознавателя ходом ведения этого дела.

– И чем же дело закончилось? – нетерпеливо спросил следователь. Его состояние было схоже с состоянием охотника, только что напавшего на след зверя.

– Чем? Да ничем. Дело прекратили и сдали в архив. Видимо, моему заключению не придали серьезного значения, посчитав покойного пьяницей, наркоманом, который употреблял все подряд, и поэтому в его организме скопилось такое количество различных ядов, что и привело к потере сознания, а потом и к смерти в результате охлаждения. По мнению дознавателя, погибший в тот день, видимо, подрался с кем-то и по дороге домой замерз в парке. Он мне так и сказал, хотя я безуспешно пытался доказать ему обратное. Но в вашем-то случае у потерпевшего ни одной царапины, ни одного шрама, и лекарств он не принимал… тут уж вообще все подозрительно. А вот как эти яды попали в его организм, это уж вам предстоит выяснить.

– А вот скажите, Иван Каримович, сложно обыкновенному человеку собрать все эти яды воедино, и в каких целях этот состав может быть использован? – поинтересовался Панкратов, не скрывая симпатии к этому старику, фанатику своего дела.

Мудрый собеседник как бы ждал этого вопроса и без раздумий ответил:

– Я тогда уже думал над этим и поэтому могу сказать однозначно: вряд ли потерпевший эти яды принимал по отдельности в течение какого-то длительного периода. Скорее всего, он весь этот набор принял сразу и, я думаю, вместе с чаем, кофе или водкой. Через определенное время после всасывания в кровь и клетки тканей произошло общее отравление организма, и наступил летальный исход, поскольку доза оказалась смертельной. Простой человек, далекий от медицины, вряд ли смог бы приобрести такие яды свободно. Так что здесь не обошлось без участия медработника, скорее всего, имеющего отношение к аптеке.

– Но ведь они там строго учитываются…

– Не знаю, батенька, не знаю… Но то, что этот состав не мог использоваться в лечебных целях, это уж точно, тем более что, кроме химических ядов, применялись яды растительного происхождения. Какие конкретно, определить, к сожалению, не удалось. Но вот ядовитые грибы – без всяких сомнений. Ну а то, что синильная кислота используется на некоторых предприятиях, я думаю, вам и без меня известно.

– Понятно, а теперь я попрошу вас поискать копию заключения полугодичной давности. Кстати, если это сложно, можете рассчитывать на меня.

Через некоторое время поиски увенчались успехом, и нужный документ был найден. Химический состав ядов, обнаруженный в трупах, оказался почти идентичен.

– Вот это удача, это уже что-то! Появилась хоть какая-то зацепка, – обрадовался Панкратов, доставая записную книжку.

– Семен Протасович Разгулов, сорок один год, временно не работал, проживал по адресу: улица Лескова, дом пятнадцать, квартира девяносто один. Произошло это шестнадцатого декабря, труп обнаружили восемнадцатого, – вслух произнес Олег Николаевич, потом сделал пометки.

Поблагодарив Либермана, следователь тут же поехал в архив УВД. Получив необходимые материалы на Разгулова, он тут же прочитал постановление об отказе в возбуждении уголовного дела и сдаче материалов в архив.

«Так я и предполагал. Дело прекратили, а результатам судебно-медицинского исследования трупа не придали должного значения. Ладно хоть заключение к делу приобщили», – продолжал размышлять следователь, у которого на душе появился такой неприятный осадок, как будто он сам где-то грубо ошибся, в результате чего произошло серьезное ЧП. Вернувшись в прокуратуру, он решил пока отложить неприятный разговор с инспектором группы дознания и его начальником. Панкратов закрылся в кабинете и начал внимательно изучать прекращенное дело.

***

Позже, с приобретением опыта, Эмма стала и сама целовать одноклассников: сначала по выбору, только тех, которые были достойны ее внимания. Причем ставки при выполнении таких, казалось бы, невинных, на первый взгляд, услуг значительно увеличивались. Она уже брала дорогими шоколадками, коробками конфет, порциями развесного мороженого в кафе и даже деньгами. Иногда страждущих получить от нее желанный поцелуй было сразу несколько в один день, что позволяло ей пополнять свои личные запасы и откладывать тайные сбережения в шкатулку.

Но с сестрами она никогда не делилась, полагая, что заработанные ею подобным образом подарки и накопленные деньги принадлежат только ей.

Глядя на сестренок, она удивлялась, что они, хотя и старше ее, не имеют денег даже на карманные расходы. Особую радость Эмме доставляли дни, когда мальчишки выстраивались в очередь на лестничной площадке, а она, получив предварительно плату, артистично закрывала глаза и в зависимости от цены показывала пальчиком то место, куда очередной поклонник может ее поцеловать.

– Только прошу не слюнявить меня, а то в следующий раз не разрешу, – сердито предупреждала она новеньких.

Те быстро рукой вытирали свои губы и робко прикладывались к указанному месту. Когда же ей самой предстояло выполнять подобные услуги, она, согласно уговору, делала это почти как взрослая: демонстративно делала губки бантиком и громко причмокивала, всем своим видом показывая, что отрабатывает плату по-настоящему, а не как это притворно делают артисты на экране или на сцене.

Училась Эмма хорошо и, конечно же, не могла удержаться, чтобы упустить и эту возможность подзаработать. Она охотно брала деньги или другие подношения за предоставление нерадивым ученикам и ученицам своих тетрадок для списывания домашних заданий. Эмма вошла во вкус и вскоре настолько к этому привыкла, что за просто так и даже за «спасибо», что, по ее мнению, было одно и то же, никому и ничего не делала, а старалась из всего извлекать личную выгоду.

– Что делать, мальчики, время сейчас такое: не подмажешь – не поедешь, – любила приговаривать она.

Многие ее за это недолюбливали, а с девочками она вообще не дружила, полагая, что они ей просто завидуют и ревнуют к мальчишкам, которые тянутся не к ним, а именно к ней. Поэтому она игнорировала их и предпочитала общаться с мальчиками, особенно из состоятельных семей, прекрасно зная, с кого что конкретно можно получить.

***

Несмотря на то, что оперативники уже беседовали с женой Храпова, Панкратов решил поговорить с ней лично и уточнить некоторые детали. В дверях его встретила высокая стройная блондинка лет тридцати. Она была в плотно обтягивающем бедра красном трико и импортной цветастой майке с коротким рукавом.

Бегло окинув пришедшего оценивающим взглядом, женщина сразу определила:

– Вы следователь?

– Угадали.

Ее крупные карие глаза сверкнули, и невозмутимый Панкратов показал ей удостоверение. Глянув в корочки, хозяйка квартиры посторонилась, приглашая войти.

– Меня зовут Глория. Проходите.

Это была двухкомнатная квартира с паркетными полами и высоким потолком. Недавно сделанный евроремонт придавал ей современный вид. Несмотря на это, бросилось в глаза нагромождение дорогой, массивной мебели и всяких ненужных вещей. Они просто давили своим обилием и свидетельствовали о безвкусице хозяйки.

Когда Глория принесла чай и они сели за журнальный столик, Панкратов не заметил на молодом и разукрашенном косметикой лице траура. Наоборот, глаза ее светились, а пухлые губки слегка улыбались. Она неудачно шутила и пыталась кокетничать. Олегу Николаевичу надоело принимать участие в этом спектакле, и он перешел к делу:

– Что вы можете сказать о последних днях вашего мужа?

– Ровным счетом ничего. В последний раз я его видела за полмесяца до смерти, когда он передал для дочери деньги.

– Вы собирались к нему вернуться? Или…

– Врать не буду, скорее всего – вряд ли.

– Скажите честно, у вас есть мужчина? – Она сразу смутилась. – Как видите, я протокол не веду, и это останется между нами.

– Что, вы уже и это знаете? Да, у меня есть близкий мне человек… или, как сейчас модно говорить, друг. А что, нельзя? Вы за этим сюда пришли, чтобы меня осуждать? – ее руки затряслись, голос дрогнул, и она вот-вот была готова закатить истерику.

– Нет. Вы меня с кем-то спутали. Я следователь, а не поп и не судья.

Панкратов понял, что в таком состоянии с ней лучше не разговаривать. Он встал, вежливо поблагодарил за чай и направился к двери.

***

Эмме нравилось общаться со взрослыми. Она, как губка, впитывала в себя их манеры поведения и отдельные фразы. Ее редкая наблюдательность и умение на лету схватывать и запоминать понравившиеся конкретные высказывания были просто поразительны. А подражать другим, эффектно демонстрировать подмеченные характерные особенности она умела великолепно, что, конечно же, выделяло ее среди однолеток. Она любила быть на виду, ей нравилось быть в центре внимания, она искренне полагала, что только ей дано такое исключительное право. Если появлялись достойные соперницы, она просто ненавидела их. «И чего в тебе хорошего? И кого ты из себя корчишь, курица ощипанная? Ну погоди, уродина, ты у меня еще поплачешь!»

Она занималась в музыкальной школе по классу фортепиано и участвовала в школьной художественной самодеятельности. Эмма всегда вдохновенно и с выражением читала стихи, басни, под собственный аккомпанемент с задором исполняла популярные песни. В драмкружке она выделялась артистичностью, поэтому ей доставались только главные роли. А зрители, конечно, апплодировали только ей и восхищались ее игрой:

– Ах, эта Эммочка Грановская! Как она красива! Как она играет!

Ей казалось, что все у нее складывается благополучно, что она везде успевает, и так будет продолжаться всегда. Ее ожидает блестящее будущее и замечательная артистическая карьера. А с ней придут известность, слава, с которыми она почему-то связывала море цветов, кучу денег, совершенно не подозревая, что достигнуть этого можно только благодаря огромному труду, порой лишая себя многих удовольствий и развлечений.

Физически Эмма развивалась быстро и к четырнадцати годам уже почти полностью сформировалась. Эффектная внешность, умение красиво, модно и со вкусом одеваться привлекали к ней внимание не только подростков, но и взрослых парней.

***

Быстро пролетели двое суток, которые иначе, как горячими, не назовешь. Панкратов разрывался, одновременно занимаясь обоими делами со смертельным исходом. В расследование и розыскные мероприятия вовлекались новые люди, перед ними ставились конкретные задачи. Отработка выдвинутых версий, проверка подозрительных лиц продолжались почти круглосуточно. Но основное внимание уделялось делу Ветлугина. Сотрудники уголовного розыска, участковые, патрульно-постовые группы были задействованы в розыске лиц, располагавших этими смертоносными ядами. Всех мучил один и тот же вопрос: в чьих руках они? Вполне возможно, что преступник или преступники не ставят своей целью осуществить преднамеренное отравление людей, а последствия наступили по собственной вине пострадавших. Например, в результате неосторожного обращения или пренебрежения элементарными правилами пользования такими веществами. Возможно, что погибшие даже и не знали, что имеют дело с ядами...

Панкратов допускал и другой, наиболее опасный вариант: обладателями ядов оказались дерзкие преступники или психически больные люди, которые сознательно или по причине своего заболевания решили методично травить отдельных граждан или совершить массовое отравление населения, используя общественные пункты питания, колодцы и так далее.

Он перестал спать по ночам. Накануне очередного доклада руководству он ворочался с боку на бок, то вставал и выходил покурить на балкон, то снова ложился и опять вставал, ходил по комнате, терзая себя раздумьями.

Под утро, поняв, что уже не уснет, Панкратов пошел на кухню, вскипятил воду и заварил крепкий кофе. Выпив для бодрости две чашки, он раньше обычного ушел на работу, чтобы еще раз просмотреть отдельные материалы.

Ровно в десять началась оперативка. Поделившись своими ночными раздумьями, следователь остановился в ожидании, что же скажут другие. Первым высказался Бармин. Он, как бы взвешивая каждое слово, начал так:

– Понимаешь, Олег Николаевич, у меня тоже не выходит из головы эта мрачная мысль. Хотим мы этого или не хотим, мы все равно обязаны отрабатывать эту версию, и я рад, что думали мы об этом параллельно… Но здесь просматривается другой, очень серьезный аспект: как бы нам не вызвать излишнего ажиотажа, что может сначала привести к нервозности отдельных лиц, а потом и к паническим настроениям среди населения. Вот это самое страшное, и надо сделать все возможное, чтобы этого ни в коем случае не допустить. А тут еще статья в газете «Автозаводец» появилась, в которой утверждается резкий рост преступности в районе. Приведены конкретные статистические данные, высказаны откровенные намеки на попустительство со стороны районной милиции и прокуратуры.

– Честно говоря, я тоже боюсь таких последствий, – согласился Панкратов, – поэтому считаю необходимым принять своевременные меры, чтобы не было утечки информации о ходе расследования. Нельзя допустить, чтобы журналисты подняли шум. Надо бы их как-то успокоить.

– Полностью согласен, – поддержал полковник Корольков. – Подготовьте, пожалуйста, правдоподобную легенду, которую сегодня же на оперативке я доведу до руководящего состава райуправления, а они, в свою очередь, дадут указания, чтобы с ней ознакомились все сотрудники задействованных подразделений. У вас есть сорок минут для подготовки. Относительно материалов по делу Разгулова: обещаю, что лично разберусь и приму соответствующие меры к виновным лицам.

 

Глория Храпова, предварительно созвонившись с целительницей Прасковьей Карповной, навестила ее.

– Вы уж извините меня, что задержалась. У меня беда – муж умер.

– Я знаю, – сухо сказала целительница, бросив колючий взгляд прямо ей в глаза.

– Откуда? – растерялась Глория, явно не ожидая такого поворота событий.

– А я в твоих глазах прочитала. И не только…

Последняя фраза особенно насторожила Глорию: ее глазки как-то странно забегали.

– Вот тебе половина бутылки, будешь принимать на ночь по чайной ложке, – целительница протянула темного цвета пузырек.

– И как долго?

– Пока не кончится.

Глория вытащила из кармана вспотевшую руку:

– Вот, – сунула она деньги. – Как договаривались. Спасибо большое, а то нервы ни к черту не годятся.

– Лучше не вспоминай черта, – посоветовала Прасковья Карповна. – А нервы у тебя действительно расшатались. Так что пей и не забывай о доброте человеческой. Тогда обязательно поможет, – уже более ласковым тоном сказала она.

– Я ведь это… и ему хотела дать, а он взял и умер, – оправдывалась Глория. – Выходит, не успела.

Но целительница бесцеремонно остановила ее:

– Ничего больше не говори. Все. Если настой еще понадобится, позвонишь.

***

Когда суда заходили в родной порт, многие моряки не спешили домой, предпочитая после длительного плавания отдохнуть как следует и расслабиться. Они снимали тот или иной ресторан и гуляли напролет по двое-трое суток. Грановский был одним из заводил и во время коллективных пьянок проявлял невероятную активность.

Все проститутки города заранее уже знали места подобных гульбищ, поэтому заблаговременно съезжались в поисках подходящего морячка с набитыми карманами и чемоданами. Шлюхи окружали вниманием и заботой одичавших от однообразия и соскучившихся по женской ласке «денежных мешков». Одни предпочитали постоянных клиентов, другие каждый раз подцепляли разных.

Грановский обычно выбирал сам. Всякий раз он поступал в зависимости от настроения, которое иногда за день менялось по нескольку раз. Он не брезговал никем. Стоило ему увидеть первую попавшуюся смазливую бабенку, как он сразу же заключал ее в свои крепкие объятия. Это означало, что выбор сделан, именно она является его избранницей на время кутежа. Но все они были временными.

Из всех подобных подружек он выделял пухленькую и озорную Розу, которую за ее рост прозвал Малышкой. Она нравилась ему тем, что была без комплексов, не отличалась по сравнению с другими жадностью, да и квартира ее находилась совсем рядом с портом.

– Роза, душа моя, как я по тебе соскучился! А ты, стерва, не забыла старого морского волка? А ну иди ко мне, я обниму тебя, – орал он при виде своей портовой подружки.

Моряки в эти дни не просто расслаблялись, а весело на всех парах «гудели». Официанты только успевали подносить горячительные напитки и холодные закуски. А уставшие, но довольные многочисленными заказами музыканты выполняли любую заявку – за деньги они готовы были играть без перерывов хоть несколько суток подряд, а платили им довольно щедро.

После затянувшегося веселья изрядно уставшие и погрузневшие мужики начинали по одному и гурьбой – кому как нравилось – покидать приятное заведение, которое потом долго будет им помниться и греть морскую душу. Но Грановского вечно куда-то заносило, он появлялся дома спустя еще два-три дня. То он задерживался у Розы, то наведывался к какому-нибудь другу, а то уезжал на охоту.

Шли годы. Отец менялся на глазах: он обрюзг, поседел, привычные пьянки порой переходили в запои, и только вмешательство медиков позволяло выводить его из кризисного состояния. В то время отца за пьянство уже списали на берег, и ему пришлось работать в порту. Когда его дружки: грузчики, крановщики и водители приходили к нему в гости, то в первую очередь обращали внимание именно на Эмму, а не на ее старших сестер.

– Смотри, как у тебя младшая быстро подросла, повзрослела! – откровенно говорили они отцу. – Ох, хороша! Красивая будет баба! Сердце не одного моряка разобьет!.. Только вот кому достанется?

Эмме приятно было слышать такие высказывания в свой адрес, да к тому же еще в присутствии родителей и сестер.

***

В назначенное время Панкратов вошел в кабинет начальника милиции, где проводилось очередное совещание руководящего состава. Полковник Корольков сразу же предоставил ему слово, и тот предельно кратко изложил легенду, которую необходимо доводить до посторонних лиц в случае проявления ими повышенного интереса к причинам смерти Ветлугина и в целом к уголовному делу.

Согласно легенде, Ветлугин умер в результате обычного пищевого отравления, которое и привело впоследствии к летальному исходу. Так что оснований для беспокойства у жителей района и города не должно быть.

– Прошу сегодня же довести эту легенду до каждого подчиненного. Учтите, это важно еще и потому, что в первую очередь к этим сведениям могут проявить интерес сами преступники, которым интересно знать, как идет следствие и кто попал в поле нашего зрения. Наша задача не только их успокоить, но и постараться не спровоцировать на какие-либо поспешные действия с их стороны, как-то: уничтожение улик и вещественных доказательств. Так что все розыскные мероприятия необходимо проводить очень осторожно, предварительно продумав каждый свой шаг, каждое слово. В случае проявления интереса к этому делу, как со стороны наших сотрудников, не имеющих непосредственного отношения к нему, так и со стороны посторонних лиц, немедленно докладывать мне и информировать следователя Панкратова. Все поняли? – предупредил полковник и посмотрел на присутствующих, сидящих по обе стороны длинного стола.

– Конечно, поняли, чего тут не понять, – дружно зашумели руководители подразделений, одновременно делая пометки в своих ежедневниках.

– Вопросы к Олегу Николаевичу есть? Нет вопросов. Тогда я его отпускаю, а мы продолжим совещание по текущим вопросам.

 

Панкратову не давала покоя кровь в ванной комнате на квартире Храпова. И он решил еще раз опросить соседей. Поднявшись на четвертый этаж, он посмотрел на дверь: она была опечатана. Олег Николаевич начал по кругу. Одних соседей на лестничной площадке не оказалось дома, а беседы с другими ничего интересного не дали. Зато словоохотливая Клавдия Семеновна Пирогова просто заговорила его. Казалось, что она может часами рассказывать ни о чем.

– Клавдия Семеновна, вы лучше ответьте мне на один вопрос, – остановил ее уставший следователь.

– На любой. Все как на духу скажу, только спрашивай.

– Когда Глория жила здесь, ее навещали мужчины?

– Про других не знаю, но один наведывался иногда, когда Васьки не было дома. Такой здоровый, как кабан, шея во!.. а волосы ежиком. Они недавно заходили вместе…

– Когда это было? Вспомните точно.

– За три-четыре дня до смерти Васьки. Сама лично видела, как они вышли и закрыли дверь.

– У них что-то было в руках?

– Нет. Только у нее дамская сумочка. Спустились, сели в машину и укатили.

***

После окончания восьмого класса Эмма подала документы в Одесское театральное училище и была уверена, что легко поступит, несмотря на большой конкурс. Однако приемная комиссия почему-то особых дарований у нее не усмотрела. Узнав об этом, Эмма не поверила своим ушам. Для нее это был такой сильный удар, от которого она даже сначала немного растерялась. Но когда пришла в себя, поняла свою ошибку: ведь она не использовала внешние данные и все свое обаяние для достижения главной цели в жизни! К тому времени у нее уже были свои критерии и свое понимание нравственности, отличное от общепринятых: она готова была предложить себя и свое привлекательное тело в качестве вознаграждения за пятерки. Психологически она давно была к этому готова, и даже намек со стороны влиятельного члена комиссии поняла бы правильно. Но таких предложений или намеков она не получала, и это особенно злило ее. Да к тому же в тот момент она не видела потребности в этом, поскольку была уверена, что поступит в училище. Проявлять инициативу самой раньше времени, чтобы подстраховаться, она посчитала просто лишним. А потом было уже слишком поздно. «Тупицы, безмозглые бездари! Да что вы понимаете в искусстве и в людях? Не можете даже отличить элементарную бездарность от таланта. Да кто вам дал право решать судьбы людей?» – возмущалась она про себя.

Итак, первый жизненный экзамен она с треском провалила. Для нее это было серьезное поражение: впервые вышло не так, как она хотела.

В это же время возникли и семейные проблемы, которые резко повлияли на ее дальнейшую жизнь. Отец к этому времени уже окончательно спился, нигде не работал и почти ежедневно приходил домой пьяным и устраивал скандалы. Иногда он требовал от матери денег, дебоширил и даже бил ее. А вскоре и вовсе ушел из дома и поселился у одной одинокой женщины, не считая своим долгом оказывать материальную помощь больной жене и детям.

***

Прошло еще несколько томительных дней. Никакой информации, пусть даже косвенной, но способной хоть чуточку пролить свет в темноте неизвестного, на шажок продвинуть следствие по делу Ветлугина к заветной цели, по-прежнему не удавалось получить. Панкратов нервничал, поскольку чувствовал себя беспомощным из-за отсутствия не только серьезных, но даже незначительных зацепок, поэтому вынужден был пассивно ждать, вместо того, чтобы активно действовать и держать нить расследования в своих руках. Невольно он злился на других, но в первую очередь на себя.

«Может быть, причина смерти совсем проста, а мы почему-то не замечаем очевидного и идем в противоположном направлении, туда, где нас ждет тупик?.. Но где-то ведь должен быть выход? И, чтобы его найти, надо что-то делать, а мы, к сожалению, бездействуем, ждем какого-то чуда. Но ведь его можно и не дождаться! А что, если это дело рук залетного гостя или гастролеров, прибывших специально или находившихся проездом в нашем городе с целью «побаловаться» ядами?.. Причина и мотивы тут могут быть самые различные: обиды, месть, корысть, проигрыш в карты и исполнение долга подобным путем…» – продолжал размышлять следователь.

Он достал чистые бланки, сел за пишущую машинку и принялся печатать запросы в Центральный институт судебно-медицинских исследований и в прокуратуры соседних областей и республик о возможном выявлении подобных фактов и преступлений с использованием аналогичных ядов. Панкратов по опыту знал, что больших надежд на эти запросы возлагать не стоит, но он обязан был сделать это.

«Теперь остается только ждать. Ведь как-никак это лучше, чем вообще ничего не делать», – успокаивал он себя, стараясь придумать нечто такое, что в конце концов позволит напасть на верный след.

Ежедневно проводилась обычная следственная работа и по другим делам. Но что бы Панкратов ни делал: осуществлял осмотр места происшествия, допрашивал подследственных и свидетелей, проводил очные ставки, опознания, составлял протоколы, писал постановления или обвинительные заключения – он все время мысленно возвращался к этому злополучному делу, которое у него уже «сидело в печенках».

Круг связей Разгулова и Ветлугина, не только близких, но и самых отдаленных, был полностью изучен, однако ни одного общего знакомого среди них не выявлено. Их жизненные пути нигде никогда не пересекались. Увлеченья, интересы, образ жизни, поведение были полностью противоположными, что еще больше настораживало следователя: так где же сначала один, а потом, через полгода, и второй вместе с пищей приняли смертельные дозы одинакового по химическому составу яда?

Панкратов в очередной раз докладывал Бармину:

– Относительно Разгулова получены следующие данные: ему сорок один год, сменил множество мест работы, на автозаводе вообще не работал. Последнее место работы – первый таксопарк, где в течение двух лет работал таксистом, уволен за прогулы и пьянство, правда, в последний момент из жалости к нему увольнение оформили «по собственному желанию». Был женат, в разводе уже пять лет, детей не имел. Много лет играл в карты, часто проигрывал, за невозвращение долгов его часто били. В последнее время стал злоупотреблять спиртными напитками, отирался около винных магазинов и пивнушек, поэтому круг его связей в основном ограничивался запьянцовской публикой. Внешне он выглядел вполне пристойно и производил приятное впечатление, так как любил хорошо одеваться и всегда следил за своим внешним видом. Проживал вместе с матерью, пенсионеркой по возрасту, в двухкомнатной квартире. Частенько занимал у соседей деньги, правда, как правило, отдавал долги намного реже, чем брал, и то не полностью. Так что обиженных на него было более чем достаточно.

Выслушав подчиненного, Бармин уточнил:

– А раньше Разгулов и Ветлугин вместе не проживали?

– Нет. Мы специально это проверяли.

– Да… – задумчиво произнес Бармин. – Так что же их могло объединять, а самое главное, кто? Ведь должно же у них быть что-то общее… А тут получается, что у них только одни различия. Прямо парадокс какой-то…

***

Мать Эммы, Софья, была моложе мужа на шесть лет. Натура тонкая, мечтательная и легко увлекающаяся, она обожала любовные романы и каждый раз по-настоящему плакала, переживая за судьбу главных героинь. К сожалению, ее богатый внутренний мир оказался полной противоположностью жизненным реалиям. Замуж вышла рано и без любви – по настоянию родителей. Никто не знал, что она пережила и какие чувства испытала, когда неожиданно для всех покорилась их воле. А когда родились девочки, то казалось, что она окончательно со всем смирилась, ее все устраивало, даже отдельные неурядицы с мужем. Поэтому у всех без исключения сложилось о ней мнение как о верной жене и любящей матери.

Софья казалась спокойной, тихой и доброжелательной женщиной, которая живет только интересами семьи. Близких подруг у нее не было, а делиться о самом сокровенном с чужими она не собиралась, душа ее всегда была на замке. Порой она даже себе боялась признаться, что в ней сидит некий бес, который так и тянет ее вырваться из скорлупы одиночества, выплеснуть накопившиеся эмоции, расслабиться и обрести покой. Сначала она отчаянно сопротивлялась им. Но бессонные ночи, равнодушие мужа к ее чувствам сделали свое дело, и однажды, в минуты отчаяния, она сдалась.

Впервые она изменила мужу через три месяца после свадьбы. Муж в это время находился в длительном плавании. Она не могла простить ему того холодного, на ее взгляд, отношения к молодой жене, когда сразу после свадьбы он мог пропадать сутками то ли с друзьями, то ли еще где. Почему же она должна хранить ему верность – тому, кто не ценит ее не только как жену, но и как женщину, раз в постели он игнорирует ее?!

***

Утром в кабинет Панкратова вбежал улыбающийся Пушкарев.

– Докладываю: все шесть дел изучил. Вот они. Сразу скажу: ничего интересного для нас нет, кроме одного. По другим все преступники изобличены и осуждены. Бритвой орудовали одиночки с целью ограбления, изнасилования и во время драки. А вот одно преступление не раскрыто до сих пор.

– Хорошо. Оставь мне его. А сам займись женой Храпова. Между прочим, очень интересная особа!

– Ну, если так, то с удовольствием.

– Я должен о ней знать все.

– А что случилось? Почему вдруг?

– Для этого есть серьезные основания. В беседе со мной она заявила, что в последний раз видела мужа за две недели до его смерти. А соседка Пирогова видела ее с любовником, когда они выходили из квартиры Храпова за три-четыре дня до его гибели. Да и смерть муженька сулит ей уж больно большую выгоду! Я имею в виду квартиру, коттедж, машины, фирму, деньги на счетах. Надо срочно установить ее любовника и как можно подробнее изучить его.

– Да и послушать бы не мешало, о чем воркуют голубки.

– Верной дорогой идете, товарищ… специалист по бритвам.

– Не забыли? – улыбнулся Пушкарев. – Тогда я приступаю к изучению этой «сладкой» парочки. Вообще-то от такой богатой вдовы я бы тоже не отказался.

– Не советую. Не баба она, а стервоза! Думаю, в этом ты скоро убедишься.

 

Было уже девять часов вечера, когда Панкратов закрыл за собой дверь, и в этот момент почувствовал страшный голод. Он вспомнил, что сегодня не обедал.

«Как бы язва опять не обострилась», – подумал он и пообещал себе больше не нарушать режима питания. Он спустился вниз и зашел в дежурную часть к своему другу Виктору Охотникову, чтобы попрощаться. Дежурный по РУВД капитан Охотников, увидев Олега, воскликнул:

– Да тебя не узнать! Посмотри на себя: исхудал, высох, как Кащей Бессмертный, лицом не только пожелтел, но даже позеленел. Одна тень осталась от тебя, ты уж давай, дружище, побереги себя. Так же нельзя, надо уметь расслабляться… Вот слушай свежий анекдот. Двое пьяных. Один лежит в луже, а другой еле стоит. Тот, который в луже, спрашивает: «Ты меня уважаешь?» – «Я горжусь тобой!» – отвечает другой – и мордой плюх! в лужу.

Все, кто находился в дежурке, дружно засмеялись. Не удержался и Панкратов.

– Вот это другое дело, – обрадовался Виктор, обращаясь к другу, – тебе надо почаще улыбаться, поменьше переживать и обязательно бросить курить. Как говорил Аркадий Райкин, «одна улыбка продляет жизнь на пять минут». И чтобы окончательно поднять настроение и продлить твою жизнь на несколько минут, я расскажу еще один анекдот. Жена говорит мужу: «Не понимаю, как можно все время проводить в пивной?!» – «Не понимаю, не понимаю! – ворчит муж. – Зачем же тогда говоришь о вещах, если в них ничего не понимаешь?»

Опять раздался дружный хохот.

Глава 2

 

Выспаться и отдохнуть Панкратову не удалось. Рано утром его разбудил телефонный звонок. Охотников почти скороговоркой быстро произнес:

– Олег, здорово! Просыпайся и слушай меня внимательно. В троллейбусе номер четырнадцать обнаружен труп мужчины без явных признаков насильственной смерти.

– Ну и что? А я-то тут при чем?

– Но с большим подозрением на отравление. Наша группа уже выехала. Бармин и Корольков велели послать машину за тобой. Через пять минут она будет у твоего подъезда.

Не прошло и пятнадцати минут, как следователь уже был в троллейбусном кольце и присоединился к оперативно-следственной группе. Осмотр места происшествия практически уже заканчивался. Труп специально не трогали до приезда Панкратова. На последнем сиденье лежал мужчина лет сорока. Его левая нога упиралась в пол, а правая была заброшена на сиденье. Правая рука застыла около горла, а левая спустилась на пол. Мужчина был хорошо одет: серый костюм, голубоватого цвета рубашка, черные полуботинки.

– При нем ничего не было? Я имею в виду дипломат, порт¬фель, сумка?

– Нет, Олег Николаевич, – доложил сотрудник уголовного розыска и посмотрел на водителя, который сидел в середине салона, опустив голову.

– Опрашивали? – кивнул в его сторону следователь.

– Да, конечно, но ничего существенного.

Панкратов подошел к водителю.

– Переживаете?

– Конечно, неприятно, прямо не по себе, – произнес молодой человек лет тридцати, судя по выговору, из сельской местности.

– Вас как зовут? Откуда родом-то? – начал издалека опытный следователь, чтобы успокоить и расположить к себе собеседника.

– Николай Копнов я, а родом с Уренского района, – кратко ответил тот и уставился в пол.

– А давно в город приехали? – продолжал Панкратов.

– Да нет, около пяти лет… В деревне-то, сами понимаете, как сейчас трудно. Вот и переехал к брату. Сначала учился, потом устроился в троллейбусный парк. Когда комнату в семейном общежитии дали, перевез свою семью. Все шло хорошо, а тут нате… Надо же, именно в мою смену.

– Пожалуйста, поподробнее.

– Да я уже говорил вашим, – неохотно продолжил он. – Это был мой первый утренний рейс. Когда приехал в кольцо, все вышли, я гляжу в зеркало: ба, один сидит. Ну, думаю, пьяный, наверное. Я ему в микрофон: «Гражданин, приехали, проснитесь». А он молчит и не двигается. Я встал, чтобы его разбудить. Подхожу, значит, поближе, гляжу, хорошо одет, подумал еще: «Куда это он так нарядился с утра пораньше? На свиданье, что ли? Обычно на работу одеваются похуже…». Ну, потормошил его легонько, а он взял и упал прямо на сиденье. Я прислонился ухом, послушал сердце, а оно не бьется. Тут я перепугался, выскочил из троллейбуса, хотел хоть кого-то позвать на помощь, вызвать милицию, врача. А все пассажиры уже ушли, и телефона поблизости нету. Что делать? Гляжу, едет «Волга», я ее остановил и объяснил водителю, что произошло. А он оказался такой хороший мужик, пообещал из ближайшего телефона-автомата позвонить в милицию и в «скорую помощь».

Ни разу не перебив, Панкратов внимательно слушал Николая, а потом спросил:

– А не помните, на какой остановке он вошел?

– Нет, не обратил внимания. Видимо, он вошел в среднюю или в заднюю дверь. Потому что тех, кто входит через переднюю, я обычно запоминаю.

– А в салоне было много народу?

– В том-то и дело, что сначала было мало, но около универмага села толпа молодых людей, они заняли всю заднюю площадку. Может, и он там вошел, а я среди них его не заметил. Они шумно что-то обсуждали, спорили. В кольце вышли и пошли на электричку.

– И много их было?

– Человек двенадцать: девушки и парни, все с рюкзаками и палатками. На вид им лет по семнадцать-восемнадцать.

Ну правильно, сегодня ведь суббота – вот они и решили выбраться на природу.

«Логично рассуждаешь. Только вот помощь твоя, к сожалению, оказалась незначительной. Ну, как говорится, и на том спасибо», – подумал Панкратов.

Поблагодарив успокоившегося водителя, он записал его координаты и предупредил, что все это позже придется оформить в виде протокола. Затем, подойдя к врачу-эксперту, поинтересовался временем и причинами смерти. Снимая резиновые перчатки, коллега заметил:

– Явных признаков насильственной смерти не обнаружено. Смерть наступила примерно тридцать-сорок минут назад. По ряду характерных признаков похоже, что это отравление. Мужайся, дружище, но что-то мне сдается, что этот труп и многое другое очень напоминают тот случай в подъезде.

Панкратов согласно кивнул головой и подозвал обоих оперативников.

– Что скажете?

– При осмотре покойного обнаружены: пропуск на молокозавод, где он работает бригадиром слесарей, ключи от квартиры, тридцать два рубля и мелочь, носовой платок, пачка папирос, спички. Никаких книжек, записок, пометок на пачке и коробке нет, – сообщил старший лейтенант Пушкарев.

– Я так и предполагал. Теперь, мужики, оба быстро на завод, тем более что он совсем рядом. Узнайте домашний адрес, и один из вас должен срочно туда съездить, пока домашние на работу не ушли. Что у них выяснить – и без меня знаете. Встретимся у меня в кабинете. Все, до встречи, – уже на ходу произнес Панкратов и заторопился к машине, в которой его ожидали коллеги.

Через три часа были получены предварительные сведения о пострадавшем и его связях. Вся опергруппа, выезжавшая на место преступления, находилась в кабинете начальника отдела милиции.

Хозяин кабинета был предельно серьезен и строг. Когда все расселись, он без предисловия начал:

– Олег Николаевич, вам слово. Что удалось получить на данную минуту?

Панкратов встал, привычно поправил галстук и откашлялся:

– Покойным является Владимир Александрович Комаринов, сорок четыре года, бригадир слесарей первого молокозавода, проживал на Южном шоссе, дом сорок восемь, квартира девяносто восемь; женат, имел взрослого сына, проживал с женой и тещей в трехкомнатной квартире. По месту работы и жительства характеризуется положительно. Взаимоотношения в семье, с соседями и членами бригады были хорошие. Судя по маршруту троллейбуса, он должен был этим рейсом из дома ехать на работу, но… – последовала интригующая пауза, после которой он продолжил: – Просматриваются несколько очень интересных для следствия моментов. Первое, по показаниям его жены и тещи, дома он не ночевал, и где мог быть, они даже не предполагают. Раньше такое с ним случалось, но крайне редко, и связано это было с авариями на заводе, когда ему как бригадиру приходилось ремонтировать линию или оборудование, порой даже до утра. Телефона у них дома нет, поэтому заранее предупредить домашних о том, что сегодня не придет ночевать, он не имел возможности. В связи с этим жена более-менее спокойно отнеслась к его отсутствию, ожидая мужа под утро. Однако вместо него пришли наши люди и сообщили печальное известие. Из трех друзей Комаринова один уже опрошен. Это Скворцов. Но он с ним не встречался около месяца и даже не представляет, где тот мог ночевать. Других друзей устанавливаем.

Второй важный момент: по показаниям водителя, Комаринов скорее всего сел в троллейбус на остановке около универмага или последующих. Сейчас надо будет установить группу молодых людей, которые ехали на этом троллейбусе до конечной остановки, так как они наверняка видели пострадавшего и могут сообщить, где он вошел, с кем ехал и каково было его состояние.

И третье обстоятельство: почему он ехал на работу к шести часам утра, хотя работал с восьми, и служебной необходимостью его преждевременное появление не вызывалось? Возможно, он ехал еще куда-то, а уж потом собирался на работу?

– Когда обещают подготовить результаты вскрытия? – поинтересовался Корольков.

– Я думаю, через два-три часа предварительное заключение будет готово.

***

Во время первой интимной близости на стороне Софья неожиданно для себя испытала неописуемую радость и желанное удовлетворение. Теперь она уже больше не могла без секса: жила этим и ожиданием нового свидания. На ее взгляд, они были довольно редкими, но зато стали смыслом ее жизни и каждый раз становились настоящим праздником, который она устраивала себе. Это была плата, как она полагала, за тяжелую судьбу, не сложившуюся семейную жизнь и нелегкую женскую долю. Во всяком случае, именно это она себе внушила, и никто не мог бы переубедить ее в обратном.

Софья изменяла опостылевшему ей мужу так часто, что с годами всех любовников и припомнить не могла. Ей было не важно, с кем удовлетворять свои желания: с соседом, с молодым студентом, с бывшим одноклассником, со старым знакомым или с прохожим, обратившим на нее внимание. Она была настолько темпераментной, что от мужских ласк загоралась как свечка. Ее неподдельное состояние блаженства, всплески неописуемых эмоций и завораживающие, возбуждающие стоны нарастали и невольно передавались партнерам. Софья в постели творила чудеса и делала с мужчинами все, что хотела. Поэтому кто хоть раз побывал в ее жарких объятиях, попробовал горячие, как огонь, поцелуи и испытал на себе ее темперамент, уже не могли забыть эту скромную на вид милашку, напоминавшую монахиню. Ее одноразовые партнеры искали с ней новых встреч, но почти никому не удавалось сделать это. Ей нравились короткие и ни к чему не обязывающие встречи, после чего удовлетворенная и счастливая в тот миг загадочная любовница, словно на крыльях летела домой. Она успокаивалась, ее рассудок брал верх над необузданной страстью. Софья была очень осторожной и действовала так, чтобы никто ничего не заподозрил. Но ей нравился не только секс как таковой (хотя она в этом видела физиологическую потребность, причем, чем чаще, тем лучше), ее прельщал также сам процесс прелюбодеяния, осознание того, что она в очередной раз отомстила своему мужу, который в это время развлекался с какой-нибудь шлюхой или находился в море. На все его попреки, грубость, издевательства и побои она отвечала одним тайным оружием – изменой!

В тот период она считала, что такое же наслаждение и необузданную половую потребность испытывает и любая другая женщина, ничего особенного в этом нет. Но когда у нее проявились первые характерные признаки нездоровья, в том числе и в психике, она вынуждена была обратиться к врачу. Пожилая женщина с пятидесятилетним стажем врачебной практики тогда многое объяснила ей, а на некоторые вещи просто открыла глаза. Впервые Софья услышала об особенностях своего характера и причинах неадекватного поведения. Но остановиться она уже не могла, поэтому продолжала жить двойной жизнью. Глядя на своих детей, она говорила себе:

– Боже мой! Какие же вы у меня разные! Кто от кого, даже я не знаю. Но это не важно. Главное, чтобы вы не повторили мою судьбу и были счастливы!

***

Панкратов находился в своем кабинете. Читая оставленное Пушкаревым уголовное дело, он мысленно представлял трагические события. 18 мая десятиклассница средней школы номер 133 Лера Красько примерно в половине десятого вечера вышла прогуляться с собачкой.

Следователь отчетливо представил страшную картину. Вот девушка прошлась вдоль своего дома и свернула за угол. На проспекте Кирова ремонтировался жилой дом. Когда она, ничего не подозревая, остановилась около забора, сзади незаметно подкрался мужчина и приставил к ее горлу лезвие бритвы. Со страха ноги у девушки подкосились, и он практически втащил обмякшее тело в приоткрытые ворота. Было уже темно, и произошло это так быстро, что никто ничего не видел. Только собачонка полаяла около ворот и, поджав хвост, убежала к своему подъезду. Преступник затащил Красько в одну из отремонтированных комнат и… Садист-насильник измывался над ней несколько часов.

На следующий день строители нашли изуродованное тело девушки. У нее были отрезаны груди, и перерезано горло.

Панкратов даже поморщился от своих ужасных представлений. Он вспомнил поразившую всех своей жестокостью ориентировку и с сожалением отметил, что преступление не раскрыто, убийца до сих пор гуляет на свободе. «А может, уже и не гуляет, – задумался Панкратов и сделал пометки в рабочей тетради. – Завтра же поговорю со следователем, ведущим это дело».

***

У матери Эммы резко обострилась бронхиальная астма. Врачи порекомендовали ей сменить климат. Старшие сестры к тому времени уже учились: одна в университете, а другая в педагогическом институте, поэтому остались в Одессе. А Эмма с матерью переехали в Крым, к бабушке. Та жила в частном доме в центре Ялты и с удовольствием приняла родную дочь и повзрослевшую внучку.

Эмма охотно покинула Одессу, ей тоже захотелось сменить обстановку, климат, но главное – не видеть сочувствующих взглядов и не слышать наигранных сожалений. Ей казалось, что гостеприимная Ялта обязательно принесет ей удачу.

После недолгих раздумий она решила поступать в медицинское училище. На этот раз Эмма была уверена на все сто процентов, поскольку, наученная горьким опытом, решила действовать наверняка. Перед тем как сдать документы в приемную комиссию, она уверенно зашла в кабинет заместителя директора училища по учебной части. На ней было розовое полупрозрачное очень короткое платье и туфли на высоком каблуке, подчеркивающие красоту ее стройных и длинных ног. Пышная прическа, губная помада, тушь и тени для глаз придали ей, по ее мнению, просто неотразимый вид. И она не ошиблась: едва переступив порог кабинета, сразу почувствовала на себе пристальный, прямо-таки раздевающий взгляд замдиректора. Он сидел за столом и, увидев красивую девушку, внимательно осмотрел ее сверху донизу. Ей было пятнадцать лет, ему почти сорок шесть, но это не пугало ее: она готова была не только к знакомству, но и к более тесному сближению.

– Слушаю вас, – прервав паузу, он указал рукой на стул около стены.

Эмма уверенной походкой прошла и села прямо напротив него, показавшегося ей вовсе не таким уж и старым. Когда она присела, подол ее платья поднялся до предельно допустимой высоты, не позволяя любопытным глазам нахала разглядеть только цвет ее трусиков.

Как взрослая, умеющая преподнести себя во всей красе, она, нисколько не смущаясь, сидела перед завучем и держалась непринужденно и свободно. Со стороны могло сложиться впечатление, что она частый гость этого кабинета, а с его хозяином у нее близкие приятельские отношения.

Ее стройные ноги привлекали к себе пристальное внимание мужских глаз.

– Видите ли, мы только что приехали из Одессы, и я хотела бы поступить в ваше училище, – начала она, как бы не обращая внимания на сидящего перед ней мужчину, увлекшегося на этот раз частью ее ног выше коленок.

Чтобы не мешать ему любоваться собой, она специально говорила медленно и не торопила события:

– Но мне нужна некоторая поддержка и определенная уверенность, что я поступлю в ваше престижное училище. Иначе я вынуждена буду поступать в другое учебное заведение.

Ей казалось, что он ее даже не слушает, но она ошиблась.

– Ваши документы с собой? Можно взглянуть? – услышала она и открыла сумочку.

Передавая их, она как бы неловко встала и в этот момент невольно удовлетворила любопытство наблюдательного завуча. Педагог сделал вид, что немного засмущался, и взял из ее тонких рук документы. Быстро заглянув в аттестат, он воскликнул:

– О, да вы окончили восемь классов почти с отличием! Всего только две четверки… Поздравляю вас, Эмма Грановская! Это просто замечательно, что вы не только красивая девушка, но к тому же еще и умная, судя по всему…

На слове «умная» он сделал акцент и посмотрел ей в глаза. Она тоже сделала вид, что немного смутилась, и застенчиво опустила их.

– Я думаю, что вы обязательно поступите… Во всяком случае, я сделаю все зависящее от меня, чтобы это произошло. Так что на мое покровительство можете рассчитывать.

***

Заключение экспертизы по делу Комаринова подтвердило предварительные опасения следователя: причина смерти – отравление. Более того, в его органах был обнаружен уже знакомый состав ядов. В связи с этим дело приобретало крайне серьезный оборот, поскольку прослеживалась цепочка преступлений. Объединяло их использование идентичных отравляющих веществ. Несмотря на то что по третьему факту данные о составе ядов были предварительными, схожий почерк преступлений просматривался отчетливо.

Доложив прокурору области и начальнику УВД о послед¬них результатах расследования, Бармин и Корольков получили каждый свою долю нелицеприятных высказываний по поводу неудовлетворительной работы. На этот раз был не просто разнос, но и понимание объективных сложностей, с которыми пришлось столкнуться районным руководителям обоих ведомств. Ранее они неоднократно просили оказать действенную помощь и на сей раз получили ее. После обеда приехали старший следователь по особо важным делам подполковник Ухов и начальник отдела угрозыска подполковник Стасин. Чуть позже подъехал и начальник следственного отдела облпрокуратуры Прокофьев.

Совместное совещание работников районной прокуратуры и милиции проходило в кабинете начальника райуправления внутренних дел. Прибывшие без предисловий поинтересовались:

– Чем можем вам помочь?

По просьбе Королькова Панкратов кратко изложил суть трех преступлений, результаты первичных следственных и розыскных мероприятий, потом добавил:

– А что касается помощи, то просьба одна – чтобы побыстрее подготовили результаты судебно-медицинского исследования трупа.

– Хорошо, я позвоню, – пообещал Ухов, – хотя знаю, что у них сейчас очень много работы. Но, мне кажется, нечего ждать результатов исследования. По-моему мнению, Константин Евгеньевич, – обратился он к Бармину, – необходимо все три дела объединить в одно и создать совместную оперативно-следственную бригаду.

– Да мы и так ежедневно информируем друг друга о полученных материалах, намечаем новые мероприятия, обсуждаем оперативную обстановку, – попытался пояснить ситуацию Корольков и посмотрел на Бармина и Панкратова. В знак согласия оба молча кивнули.

– Одно дело информировать, а другое – работать в тесном контакте. Поверьте, это большая разница, и это не раз уже проверено на практике, – высказал свое мнение Стасин.

– Позвольте мне, – попросил слова Прокофьев. – Я считаю целесообразным всех сотрудников, которые будут включены в эту бригаду, полностью освободить от других уголовных дел, чтобы они не распылялись, а сосредоточились только на расследовании этого дела. Вот, к примеру, Олег Николаевич, сколько сейчас у вас дел? – спросил он у Панкратова.

– Не считая этого дела – девять, – уверенно ответил тот и виновато опустил голову, словно испытывая угрызения совести по поводу того, что у него их так много.

– Вот видите! О какой качественной работе может идти речь, когда у следователя столько уголовных дел и наверняка почти по каждому сроки поджимают. По себе знаю – это уже не работа.

– Мы уже обсуждали эту тему, но дело в том, что у других следователей их не меньше, – пытался возразить ему Бармин. – Вы бы подняли у себя в облпрокуратуре этот вопрос. Хорошо бы к нам временно направили на усиление парочку следователей…

– Я, конечно, доложу руководству о ваших проблемах и выскажу свое личное мнение, но, думаю, это мало что изменит, потому что во всех подразделениях не хватает в первую очередь следователей, – с сожалением отметил Прокофьев.

Корольков посмотрел на Стасина и спросил:

– Ты что-то хотел сказать?

Подполковник, прошедший за свою нелегкую службу огонь, воду и медные трубы, медленно, как бы подбирая нужные слова, начал:

– Я вот послушал всех и попытался проанализировать факты, сопоставить отдельные моменты. Хочу сказать следующее, точнее, высказать несколько советов или пожеланий – понимайте как хотите. Времени читать все материалы у меня нет, честно признаюсь… Так вот, главное сейчас для вас – найти то, что погибших сближало, объединяло, установить что-то общее: связи, увлечения, интересы… Вот если это найдете, тогда сузите круг лиц, подлежащих дополнительной проверке. Ведь невозможно «перелопатить» даже часть такого крупного района… Вам просто это не под силу, а значит, в перспективе дело ваше попахивает «глухарем». Сидеть сложа руки и ожидать новых преступлений с такими последствиями вам просто-напросто никто не позволит, поэтому ищите и ищите. Если что-то прояснится, звоните. Я готов, если надо, оказать посильную помощь. Своих людей мы обязательно подключим и проинструктируем негласный состав. Ну вот, пожалуй, у меня и все.

Помощники уехали, а совещание продолжалось еще два часа. Панкратов же и ночью размышлял все о том же. Заснув только под утро, он так и не нашел общих признаков, присущих потерпевшим. Так, например, двое из них умерли рано утром, а третий вообще неизвестно когда; места их жительства и обнаружения трупов находятся в разных точках района. Общих увлечений и наклонностей не выявлено. Двое характеризуются положительно: хорошие семьянины, почти непьющие, а третий нигде в последнее время не работал, разгильдяй и алкоголик.

С этими же мыслями Олег Николаевич и проснулся, и они его уже не покидали весь день.

***

– Каким образом я должна буду потом рассчитаться с вами за ваше покровительство и оказанную мне помощь?

– Ну что вы, о чем вы говорите, – заулыбался завуч, а сам подумал: «Соплюшка, а рассуждает как взрослая. Говорит уверенно и прямо в лоб. Ах, как она красива! Такую упускать просто нельзя».

Он немного поерзал на стуле, и его выпученные глазки забегали, словно ему пришлось испытать какую-то неловкость. Потом он собрался с мыслями и вкрадчивым доброжелательным голосом продолжил:

– Видите ли, как бы вам это получше объяснить… Только сразу предупреждаю, не обижайтесь, если что-то в моем предложении вам не понравится… или еще хуже, покажется предосудительным.

– Да говорите прямо, меня трудно обидеть, – успокоила она его, и ее красивые глаза от любопытства еще больше открылись.

Это придало педагогу уверенности, и он ей прямо сказал:

– Завтра у меня день рождения, и я хотел бы уже сегодня начать праздновать. Поэтому разрешите пригласить вас в ресторан. Если хотите доставить мне удовольствие, то соглашайтесь… Посидим, поговорим об экзаменах, потанцуем, просто отдохнем. Для меня это будет лучшим подарком.

***

Судебно-медицинское исследование трупа Комаринова полностью подтвердило причину его смерти: отравление ядами, по составу идентичными первым двум. Помимо химиче¬ского исследования трупа для подтверждения отравления и определения состава ядов применялись другие лабораторные методы: спектральные, гастрологические, ботанические, фармакологические, микробиологические и биологические. Проведенная экспериментальная проверка на животных показала, что используемые яды относятся к сильнодействующим.

«Да, прогноз подтвердился, – размышлял удрученный следователь. – По-видимому, преступник или преступники очень осторожные и опытные люди. Никаких следов не оставляют… кроме трупов в многолюдных местах. Складывается впечатление, что стоит кто-то на перекрестке и продает свои пирожки с начинкой: только одним предлагает хорошие, а другим отравленные. А вот интересно, через сколько часов после приема такой «начинки» человек умирает? Надо сегодня же проконсультироваться по этому вопросу у непревзойденного специалиста Ивана Каримовича, а заодно и поинтересоваться отдельными нюансами исследования последнего трупа».

Либерман приветливо встретил Панкратова и сразу обратил внимание на его усталый вид. На конкретные вопросы он ответил целой лекцией.

– Ну, что же, продолжим краткий экскурс в токсикологию. Яды могут встречаться в твердом, жидком и газообразном состояниях. Они могут приниматься с сопутствующими веществами, могут влиять на течение отравления, ускоряя его – например, цианистый калий в кислом вине – или, наоборот, замедляя его: в частности, морфин в крепком кофе. Состояние и особенности организма могут оказывать влияние на течение отравления. В этом отношении имеют значение возраст, вес и температура тела, нормальное или болезненное состояние как всего организма, так и отдельных органов в момент поступления яда. Очень важное значение имеют индивидуальная чувствительность к ядам и состояние органов выделения, особенно почек. А вот пол, к слову сказать, существенного значения при отравлениях не имеет.

– Даже так? Это очень интересно, – отметил для себя следователь, а потом спросил:

– Скажите, пожалуйста, ведь по ошибке принять яд, наверное, очень сложно? Насколько мне известно, яды легко различимы по цвету, особому вкусу, запаху и перепутать их с продуктами питания невозможно?

– Ошибаетесь, молодой человек. Во-первых, не все яды имеют специфические признаки и свойства. Во-вторых, они могут даваться вместе с пищей или питьем, и даже если тот или иной яд имеет какие-то специфические свойства, то он как бы маскируется сопутствующими продуктами. А в-третьих, яды могут предлагаться обманным путем, например под видом лекарства. Ну как, удовлетворил я ваш профессиональный интерес? – спросил Либерман, и лукавая хитринка мелькнула в его глазах.

– К сожалению, все ваши ответы только осложняют следствие, – как бы вслух рассуждал Панкратов, мысленно находясь в это время где-то далеко.

– Ну, что поделаешь, батенька. Истина дороже. Но вы не больно-то огорчайтесь, – попытался успокоить его эксперт, – поскольку и отрицательный результат – это тоже результат, позволяющий вам отбросить ряд версий, которые отняли бы у вас и у ваших коллег очень много времени и в конце концов завели бы следствие в тупик.

– Да, честно сказать, мы и так уже в тупике, поскольку каждое новое преступление не дает нам никаких новых улик, а только еще больше запутывает дело. Вопросов возникает все больше и больше, а ответов на них мы не находим.

– Значит, вы во власти времени – что еще скажешь?

***

Эмма уже поняла, куда клонит завуч, и в принципе была готова к такому предложению. Больше того, она заранее психологически настроилась выполнить любые условия с его стороны. Но абитуриентка прекрасно понимала, что сразу соглашаться ни в коем случае нельзя: необходимо пококетничать, «поломаться чуток». Поэтому она сначала отвергла его предложение, сославшись на то, что мама не отпустит ее в ресторан и бабушка будет волноваться. Но он продолжал уговаривать, придумывая за нее всевозможные убедительные предлоги, которые следует привести, чтобы близкие не волновались. Наконец Эмма почти согласилась:

– Хорошо, я постараюсь.

По лицам обоих было видно, что они остались довольны результатами личного знакомства и последующих переговоров.

«Ну вот, так-то лучше, – подумал он с облегчением. – Попробовала бы ты не согласиться: не видать бы тебе нашего училища».

Она же рассуждала по-своему: «Вот и замечательно! Кажется, этот червяк попался мне на крючок, теперь уж ему не сорваться. Правда, старенький, мне в отцы годится… Но чего ни сделаешь ради получения образования?.. Так что сначала придется набираться знаний и опыта с ним, а потом уже в стенах училища».

***

Панкратов продолжал сопоставлять факты по делу об убийстве Красько. Кроме ее крови, на полу была обнаружена и другая, причем много, поскольку капли вели к выходу до самых ворот. Видимо, преступник в результате собственной неосторожности или во время сопротивления жертвы порезался.

Эта кровь тоже была второй группы. Панкратов понимал, что это самая распространенная группа, но все же… этот факт наводил на самые разные мысли. Да и лезвия опасных бритв почти все одинаковы, и каких-либо особенностей во время экспертизы не выявлено. Это обстоятельство не позволяло утверждать, что Красько убита бритвой, которая обнаружена в квартире Храпова. Но избавиться от подозрений следователь не мог. Почему преступник бритву на месте убийства не бросил? Что это – свидетельство его неопытности, или он боялся оставить отпечатки пальцев? Но следы обуви обнаружены, и их немало: сорок третий размер. У Храпова примерно такая же нога: некоторые ботинки сорок третьего, а другие – сорок четвертого размера. Так что тут есть над чем поломать голову. Тем более что в тот период предприниматель был в запое. Мало ли какая мысль могла посетить его шальную голову?!

Размышления Панкратова прервал вошедший Пушкарев.

– Ну, что скажешь, сыщик? – следователь предложил ему присесть.

– Хахаль Храповой нами установлен. Это Голубовский Александр Яковлевич, двадцать восемь лет, работает в охранном агентстве «Закон и кулак». Ранее занимался спортом, но больших результатов не достиг. Бросил, пообщался с уголовниками, но почему-то не прижился. Был женат, разведен.

С Глорией знаком уже два года. В общем парень не дурак: прилип к ней намертво и аккуратно сосет из нее денежку, как из соски.

– Скорее, как из дойной коровы, – уточнил Панкратов, но, заметив недоуменный взгляд, добавил: – Я имею в виду не ее габариты и внешние данные, а размеры вознаграждений.

– Наверное, вы правы. Наблюдая за ним, наши люди пришли к выводу, что он чего-то опасается: то и дело оглядывается, проверяется. Мы несколько дней слушаем, о чем они шепчутся. Так вот, он действительно боится мести дружков Храпова.

– А что же Глория?

– Вы были правы – пробы ставить негде! Если можно одним словом – это самая настоящая суч… точнее, стерва! Ничего святого у бабы нет.

– А дочка сейчас где?

– У ее родителей.

Панкратов нервно постучал пальцами по столу и уставился в одну точку. Наступила пауза. Прервал ее вечно куда-то опаздывающий Пушкарев:

– А не пора ли с этим «качком» поговорить с пристрастием? Уж больно он похож на тех, кого упорно разыскивает милиция.

– Большое, говоришь, сходство? Намек понял.

– Ну очень! Так что ждем команды «фас».

– Такие команды я не вправе давать, но и запрещать вам работать не могу. Так что действуйте, только аккуратно. Самое главное – это выяснить поминутно, где он и Глория находились в день смерти Храпова. А я в это время вызову ее на допрос. Потом сопоставим их показания.

– Вот и ладненько. Все, я побежал, меня уже ждут. Панкратов же отправился на совещание, назначенное на 16 часов.

Теперь совещания проводились дважды в день: утром намечались планы, определялись непосредственные исполнители и сроки выполнения приказов, а вечером принимались доклады подчиненных, обсуждались результаты проделанной работы. С каждым днем обстановка нагнеталась, и спрос с подчиненных велся все жестче и требовательнее.

Сегодня Корольков первым поднял начальника ОБЭП майора милиции Рыбина. Открыв рабочую тетрадь, тот хриплым голосом довольно быстро начал докладывать:

– Совместно с работниками райздравотдела полностью завершена работа по проверке всех аптек, больниц и поликлиник района, где имеются яды. Фактов хищения, утраты отравляющих и наркотических веществ не выявлено. Вместе с тем в двух аптеках и в больнице выявлены отдельные нарушения условий хранения препаратов, что при определенных обстоятельствах может привести к их хищению. По этим фактам нами направлены предписания в районный и городской отделы здравоохранения. Совместно с уголовным розыском и участковыми изучены все уволенные по различным причинам и мотивам лица, имевшие ранее по роду деятельности отношение к ядам. Данных, заслуживающих внимания, не получено.

– А на предприятиях?

– На всех объектах, где используется синильная кислота, проводится работа, но пока сигналов о хищении нет.

Затем встал начальник уголовного розыска майор Васечкин:

– Нами был опрошен друг Комаринова Вадим Никандрович Постнов, мастер масложиркомбината, проживающий недалеко от троллейбусного кольца. С Комариновым они друзья с детства: вместе росли, учились в школе, работали на молокозаводе. После женитьбы Постнов переехал и сменил место работы, но дружеские отношения они продолжали поддерживать. Встречались довольно регулярно и не только по праздникам. Накануне смерти Комаринов около пятнадцати часов позвонил другу на работу, сказал, что у него назначена, как он выразился, важная деловая встреча и попросил Постнова подтвердить жене, если та вздумает перепроверить, что Комаринов ночевал у них, – мол, выпили и засиделись допоздна. Другу пришлось предупредить на всякий случай и свою жену. Поскольку раньше подобных просьб не было, Постнова заинтересовала такая конспиративность. На все вопросы: что случилось, с кем предстоит деловая встреча и к чему все эти меры предосторожности – Комаринов отвечал, что все подробности потом, при личной встрече, а пока нужно сделать то, о чем он просит.

– Ну вот – это уже кое-что. Олег Николаевич, обязательно лично встретьтесь с Постновым и его женой, уточните все мельчайшие детали этого разговора и постарайтесь получить подробные данные на Комаринова, особенно о его связях и увлечениях, – оживился Корольков. – Но что же это за деловая встреча? И почему Комаринов сразу не ответил на вопросы друга?

– А может, ситуация не позволяла: кто-то мог слышать разговор, а он этого не хотел? – предположил Панкратов.

– И такое не исключено, – поддержал его Корольков. – Васечкин, направьте людей на молокозавод, пусть они установят все телефоны, с которых можно выйти в город, опросят всех работников, в чьем присутствии мог звонить Комаринов не только в три часа, но и вообще в этот день. Пусть вспомнят, кому он звонил, о чем говорил. Очевидцев надо убедить, что нас интересуют мельчайшие подробности, даже интимные стороны жизни погибшего от момента прихода на завод и до самого конца смены. Кроме этого, выясните, с кем выходил, куда пошел, что собирался делать вечером и так далее. А вам, товарищ Рыбин, надо выяснить, не было ли на молокозаводе фактов хищения и не связан ли Комаринов с уголовными элементами. Может, узнал о чем-то лишнем, за это и жизнью поплатился? В общем, вопросов много, надо продолжать работать. На других рассчитывать не приходится. Из Москвы и из соседних областей пришли ответы на наши запросы. В них сообщается, что преступлений с использованием указанных нами ядов не зарегистрировано. Да и сведений о хищении и пропаже их тоже не имеется.

***

В тот вечер все было прекрасно. Шумный ресторан, цветы, вино, шампанское, фрукты, бесконечные танцы и веселье. После ресторана Эмма уже смутно помнила прогулку к морю, купание, звездную ночь, снова шампанское и… Больше она уже ничего не помнила… Домой вернулась только утром, а на душе у нее было так гадко, что хотелось быстрее забыть ночь на морском берегу. Но потом она успокоилась, и этот кошмар представлялся ей уже не в таких мрачных красках. А еще через несколько дней она уже совсем по-иному воспринимала эти события: ей казалось, что произошло именно то, что и должно было рано или поздно случиться.

***

Глория Храпова пришла в прокуратуру на пятнадцать минут раньше указанного в повестке времени. Она сидела на стуле возле кабинета Панкратова и с нетерпением ждала приглашения. Время тянулось медленно, поэтому она вся изнерв¬ничалась. Когда ее наконец-то пригласили, Панкратов заметил, что одеваться эффектно она умеет – уж чего-чего, а этого у нее не отнять! Сначала ее голос немного дрожал, но вскоре она освоилась, держалась уверенно и спокойно отвечала на все вопросы. Но когда следователь спросил, кому достанется собственность и имущество Храпова, Глория чуть было не взорвалась от негодования:

– Вы что, думаете, что это я его убила? Что вы копаете? Да, да, все достанется мне – по закону, как единственной наследнице, поскольку завещания он не оставил.

– Только не забудьте свою дочь и родителей вашего бывшего мужа, – невозмутимым голосом сказал Панкратов.

– Это уж не ваша забота.

– Как раз моя – вам напомнить, где я работаю? Так что вы делали на квартире Храпова вместе с Голубовским?

– Это и моя квартира. И когда же, по вашему мнению, я была там?

– Ну что ж, придется напомнить: за три-четыре дня до его смерти. Хотя мне вы сказали, что не видели его полмесяца.

Глория смутилась, щеки ее горели, а руки стали нервно теребить сумочку.

– Я только взяла деньги, которые он оставил для Жанны.

– Почему вы приходили к нему, а не он привез их вам?

– Потому что я не разрешаю ему приходить к нам – не хочу, чтобы моя дочь видела его пьяную морду.

– Ах, вы ее травмировать не хотите, – с сарказмом заметил следователь. – Надо же, какая забота! А почему вы заходили с Голубовским? Что, денег было так много, что вам потребовался носильщик и охранник?

– Это на всякий случай. А то вдруг Храпов приставать начнет или скандал закатит. Но, к счастью, его не было дома. Я взяла деньги, и мы сразу ушли.

Следователь пристально посмотрел на нее, и она, прочитав в его взгляде явное недоверие, отвернулась. Наступила томительная пауза. Панкратов решил не нарушать ее и ждать дальнейших событий. Вместо того чтобы успокоиться, Храпова вдруг разрыдалась…

Олег Николаевич не пытался ее успокаивать и уверенным тоном задавал вопросы. Вытирая слезы, она торопливо отвечала. Со стороны следователя не было даже намека на ее соучастие в убийстве мужа, а Храпова, будто оправдываясь, стала рассказывать, где находилась в день его смерти. Она называла свидетелей и в истерике клялась, что не убивала его.

– Мы это знаем. Он умер от передозировки наркотиков, поэтому вас и допрашивают в качестве свидетеля, а не обвиняемой. Так что волноваться вам нечего… Пока. – Послед¬нее слово было сказано после паузы и с таким акцентом, что Храпова тут же перестала хлюпать и побледнела. – А там видно будет, – невозмутимо продолжил следователь.

Закончив допрос, Панкратов поднялся этажом выше и только хотел открыть дверь, как из кабинета Пушкарева буквально вылетел крупный раскрасневшийся парень с ежиком на голове. Следователь успел только заметить его широкую спину и солидный затылок, мелькнувшие в конце коридора.

– Вы что, кипятком его ошпарили? – поинтересовался Панкратов у троих оперативников.

– Нет. Мы его только «подогрели», а теперь пусть бежит к своей зазнобе, чтобы выпустить пар, – пояснил Пушкарев. – А мы в это время их послушаем. Вы его подружку отпустили?

– Только что.

– Вот почитайте, что этот хлюст нацарапал.

Следователь быстро прочитал две страницы, исписанные крупным почерком.

– Почти слово в слово, что и она. Неужели чисты?

– Сговорились, – предположил Пушкарев и взглянул на своих коллег. Те молча кивнули.

 

Панкратов вернулся к себе, а опера поехали на молокозавод, где обошли все цехи и службы, выясняя, откуда Комаринов звонил в последние сутки своей жизни. Удалось узнать, что около трех часов он зашел в производственно-диспетчерскую службу и попросил разрешения позвонить, как вспомнила диспетчер Слепцова, «корешу».

Подробностей телефонного разговора она не уловила, поскольку, по ее словам, в это время читала газету и только краем уха слышала про какую-то встречу. Потом пришли два водителя и своими вопросами вообще отвлекли ее. Чем закончился разговор бригадира Комаринова со своим другом, она не знает. Те, кто с ним в тот день общался, утверждают, что тот был спокоен, в общем, как всегда. Сведений о том, что во время работы Комаринов еще кому-то звонил, не было. Да и вообще все, с кем Пушкарев беседовал, вспоминали, что звонил Комаринов крайне редко. Но зато Пушкареву удалось выяснить интересный факт. Оказывается, Комаринов после первой смены вдруг остался во вторую, причем острой производственной необходимости в этом не было. По словам мастера Купцова, Комаринов объяснил это тем, что решил наконец-то заняться шлифовальным станком, а то раньше руки до него никак не доходили. Купцов, правда, удивился такому рвению бригадира, поскольку этот станок не работал уже три месяца, да и особой надобности в нем пока не было, но все же согласился. Александр говорил мастеру, что у него появились кое-какие соображения о причинах его поломки, поэтому-то решил в спокойной обстановке покопаться, так как домой ему сегодня спешить не надо.

Мастер в принципе не возражал и разрешил ему остаться.

Станок Комаринов действительно отремонтировал и, по словам бдительного вахтера, покинул территорию завода около двадцати двух часов. Через вертушку он проходил один.

После очередного доклада на оперативке все пришли к выводу, что «корешем» погибшего является не кто иной, как Постнов. Больше Комаринов с работы никому не звонил, следовательно, «деловая встреча» была назначена раньше. А решение остаться во вторую смену может свидетельствовать о том, что встреча намечена на позднее время, во всяком случае, после десяти часов. Но вот с кем и где? И почему так поздно – было непонятно.

– И еще неясно: почему он пошел или поехал на эту роковую встречу именно с работы, а не из дома? – поделился своими сомнениями Рыбин.

– Наверное, потому, что с работы поближе – это раз. Во-вторых, от жены сложнее выбраться в такое позднее время. Ведь невольно появятся вопросы: куда, зачем, почему и так далее, а он, судя по всему, не очень-то ей доверял или, во всяком случае, не делился планами и замыслами, – рассуждал Панкратов, как бы отвечая на вопрос начальника ОБЭП. – А вот утром он, скорее всего, ехал так рано не на работу, а к Постновым, чтобы объяснить причину своего странного звонка и где он был ночью. От них уже хотел пойти на завод.

– Да, видимо, так оно и было. Хотел, да не успел, не доехал, к сожалению… Обратили внимание: все отравленные погибают в пути, не доходя до дома, до друзей? – поинтересовался Корольков, потом спросил у Рыбина:

– А что по линии ОБЭП?

– Сведений о крупных хищениях с молокозавода у нас нет. Есть оперативная информация на отдельных расхитителей, но ведь таких сейчас на каждом предприятии полно.

– Так примите необходимые меры по наведению порядка и проинформируйте директора. Я думаю, он будет благодарен вам за это… А что с туристами, нашли их или нет?

– Так точно, – вскочил подполковник Стасин, любивший кратко излагать свои мысли.

– Ну и?.. – вытягивал из него начальник управления.

– Эти подростки, проживающие в доме около универмага, решили отправиться на природу. В тот день они сели на своей остановке в троллейбус, чтобы успеть на шестичасовую электричку. На этой же остановке с ними сел мужчина, показавшийся им пьяным. Они даже убрали с последнего сиденья свои рюкзаки и палатки, чтобы дать ему возможность сесть.

Он ничего не говорил, а только хватался то за голову, то за сердце. Ему было трудно дышать, и он даже ослабил галстук. На повороте в кольце неизвестный не удержался и упал на сиденье. Подростки вышли и заспешили на платформу, а он остался. Они подумали про себя: «Ничего страшного, проспится и дальше пойдет».

– А на остановке он был один перед тем, как сесть в троллейбус? – уточнил Степан Алексеевич.

– Да, один. По их словам, когда они подошли, он стоял и, покачиваясь, держался за металлическую трубу.

– Опять практически ничего, опять пусто, – подытожил Корольков.

***

Завуч сдержал свое слово, и Эмма Грановская поступила в медицинское училище. Сначала они встречались довольно часто, потом все реже и реже, поскольку находились преподаватели и помоложе, и посимпатичнее, и они тоже изъявляли желание позаниматься с ней индивидуально: у себя в квартире, на природе или прямо в машине. Вскоре она вошла во вкус. Но вкус этот был довольно специфического характера. Общение с преподавателями мужского пола теперь занимало ее всего-навсего как решение некоторых учебных проблем. Она вынуждена была это делать, поскольку иногда ей приходилось закреплять теоретический материал, особенно плохо усвоенный из-за прогулов, на практике. После таких индивидуальных занятий материл значительно лучше «усваивался» смышленой ученицей, и в ее зачетке сразу же появлялись записи: «отлично», «зачет».

Но этого ей было мало. Ее широкая душа требовала размаха и чего-то большего, чего – она еще и сама толком не знала. Ей хотелось найти для себя что-то такое значительное, что могло бы увлечь ее. Казалось, что ее неугомонная натура просто жаждет большой любви и жгучей страсти.

И она искала, благо условия и возможности в южном городе этому благоприятствовали. Как и в любом курортном городе, у подростков, и в первую очередь у симпатичных девушек, множество соблазнов, поэтому далеко не всем удается сохранить в чистоте свои юношеские мысли и… невинность. Эмма не была исключением среди местных девушек и считала, что монашеский образ жизни – это не для нее.

***

Голубовский прибежал домой первым. Глория до сих пор не вернулась, и это беспокоило его. Он ходил взад-вперед по комнате и задавал себе один и тот же вопрос:

– Ну где же она?..

Глория пришла только через час. Внешне она была спокойна.

– Ну, как? Что спрашивали? Почему так долго? – бросился он к ней.

– Еще один следователь нашелся! Так вот, отвечаю: я гуляла по парку. Мне надо было прийти в себя и обо всем подумать.

– Ну ты даешь! Я тут места себе не нахожу, а она, видите ли, прогуливалась! – вспылил он и схватился за голову.

– Не психуй, – с откровенной издевкой по слогам сказала она.

– Ну вот, еще оскорблений не хватало, – Голубок сделал обиженное лицо.

– И не смей на меня орать. Что хочу, то и делаю. И ты мне не указ. Теперь о делах. Я думаю, все идет нормально. А вот ты давай рассказывай.

– А что я? У меня тоже все о,кей! Хотя они меня «кололи» и так и сяк… И чего только не грузили на меня: все пытались склонить, чтобы я «заложил» тебя. Но я ни-ни… Они и грозили мне, и обещали в камеру спустить, говорили, чтобы я опасался мести авторитетов.

– А ты?

– Ты же меня знаешь – я им ни слова!

– Да ты у нас прямо герой! Тогда будем считать, что пока все обошлось.

– Хорошо бы. Только бы нотариус… – прошептал он.

– Заткнись, – резко оборвала его Глория. – Чтоб я больше не слышала… А то еще накаркаешь своим поганым языком.

– Понял, заметано. Ты только не ругайся – тебе нельзя. Давай лучше сходим в ресторан, расслабимся после такого трудного дня.

– Пожалуй, ты прав, Голубок.

 

Глава 3

 

Оперативно-следственная группа, в которую вошли опытные сотрудники милиции и следователь прокуратуры, продолжала кропотливую работу по столь запутанному делу с отравлением людей. Они пытались нащупать ниточку, которая могла бы привести их к преступнику или к преступникам. Но беда не ходит одна. В воскресенье утром мальчишки нашли в кустах около озера труп мужчины. На место происшествия выехала межведомственная группа. По предварительным данным врача-эксперта смерть наступила около трех часов назад, явных признаков насильственной смерти не обнаружено. На ограбление, судя по всему, тоже не похоже, поскольку под головой у потерпевшего лежал дипломат, а в карманах были паспорт, записная книжка, деньги, на руке – дорогие часы, а на пальце правой кисти – обручальное кольцо.

Сразу же пустили по следу собаку, но она дошла только до дороги и остановилась, виновато завиляв хвостом, что означало: либо потерпевший приехал на автомобиле и вышел именно на этом месте, а потом прошел к озеру, либо вы¬хлопные газы, запах резины, бензина, масел, раскаленного летним солнцем асфальта сыграли свою пагубную роль, и овчарка потеряла след.

«Ничего не пойму, зачем он приехал или пришел сюда в такую рань? Чтобы в шесть утра искупаться? Или поспать на лоне природы? Тогда почему именно сюда, а не домой?» – размышлял Панкратов.

Каждый из прибывших на место преступления занимался своим делом. Эксперты привычно и скрупулезно работали с трупом, без излишней суеты и поспешности фиксируя каждую мелочь.

Уже по предварительным результатам складывалось впечатление, что очередная жертва пала от тех же рук, что и предыдущие, хотя до окончания экспертизы стопроцентной уверенности в этом, конечно, не было.

За работой милиционеров наблюдала толпа зевак, в основном мальчишки и девчонки. Среди них оказался пожилой мужчина, который уверенно опознал умершего. Погибшим оказался сорокашестилетний Лазарь Иосифович Конн, директор промтоварного магазина. Проживал он в частном доме в поселке Стригино, женат был второй раз, имел троих детей.

Одна опергруппа тут же отправилась в магазин – побеседовать с работниками, а другая – в Стригино, в дом Конна.

***

Из ресторана и ночной дискотеки Глория и Голубок вернулись под утро. А в девять часов их разбудил телефонный звонок. Прикрыв уши подушками, они долго не брали трубку, но вскоре Голубок не выдержал. Звонил его начальник из охранного агентства:

– Ты извини, старик, но мы в твоих услугах больше не нуждаемся. Можешь забрать свою трудовую книжку.

– Как? Почему?

– Ничего не спрашивай – так надо. Все, я отрубаюсь. – Услышав гудки, Голубок со злостью бросил трубку.

– Ну ты, поосторожней с импортной техникой – не у себя дома! – грозно предупредила Глория и повернулась к задумавшемуся о чем-то сожителю. Он на нее не реагировал и сидел в застывшей позе.

– Ну что еще случилось? – спросила она.

– Что, что?! Уволили меня. Просто взяли и выпихнули, как самую настоящую дешевку.

– А ты и есть дешевка, с тебя же взять-то нечего.Или ты был более высокого мнения о себе? Напрасно. Кто ты для них? Никто! И никому ты не нужен, кроме меня. Так что цени мою доброту!

– Да при чем тут ты? Меня интересует, почему? Кто за этим стоит? Неужели менты? А если братва?! – ужаснулся он. – Тогда все – мне кранты!

– Не паникуй раньше времени. Откупимся, если что.

– Иногда и деньги не помогают, – задумчиво произнес он. И голос, и лицо выражали безысходность. – Ты их не знаешь – они на все способны!

– Тогда обратимся к закону.

– Запомни: они живут не по законам, а по понятиям.

– Спасибо за науку, а теперь давай спать. На работу я должна прийти свеженькой. Пора наводить в фирме порядок. Хочешь, я поставлю тебя директором?

– Да я не сумею.

– А тут ничего уметь и не надо. Ты будешь не руководить, а контролировать. А всю основную работу будет вести Игорь Карпов. Он мужик ничего – только к нему подход нужен.

***

Эмма любила прохаживаться по многолюдной набережной и ловить на себе восхищенные, иногда откровенно-наглые взгляды представителей сильного пола. Ей было приятно, когда к ней подходили, приглашали в кафе, в рестораны, в гостиницы и в санатории. При подобных знакомствах она оценивала мужчину с двух позиций: внешние данные и его материальное положение. Причем меркантильные соображения, как правило, преобладали над сексуальными потребностями.

Но когда она встречала высокого, стройного, спортивного вида молодого человека или крепкого телосложения мужчину с открытым лицом и загадочным взглядом, в ней словно что-то переворачивалось. Устоять против такого красавца она просто была не в силах. Ее всегда злило отсутствие даже элементарного интереса к ней, такой красивой, стройной и просто соблазнительной девушке со стороны тех, на кого она «глаз положила». «Как! – возмущался в ней внутренний голос. – Ты меня не заметил, не обратил внимания или только сделал вид?»

Задетое самолюбие заставляло ее придумывать различные предлоги, чтобы еще раз покрасоваться перед понравившимся ей мужчиной и заставить его хотя бы обратить на себя внимание. И когда это случалось – она была на седьмом небе. Ей с блеском удавалось претворять свои планы, поэтому недостатка в поклонниках она не испытывала.

***

В кабинете начальника милиции собрались члены опер¬группы, заместитель начальника УВД полковник Кондратьев, начальники следственного управления и уголовного розыска, районный прокурор. Панкратов изложил суть дела:

– Около девяти часов мальчишки после купания в озере за парком забежали за кусты, чтобы переодеться, и обнаружили мужчину, лежащего навзничь. Потрогав его, они поняли, что он мертв, и сообщили об этом проходящему мимо прохожему. После поступления информации в дежурную часть оперативно-следственная группа выехала на место происшествия.

Опрос всех подростков, предварительный осмотр трупа, использование служебной собаки позволили сделать вывод, что Лазарь Иосифович Конн самостоятельно пришел на это место от проезжей части со стороны проспекта Молодежного, поскольку именно там его след был потерян собакой. По предварительному мнению врача-эксперта, смерть наступила около шести часов утра. Версия об ограблении отпадает, поскольку деньги, личные вещи и дипломат находились при нем.

– Ясно. А что получено по месту жительства? – на правах старшего по должности взял бразды правления в свои руки полковник Кондратьев.

Начальник районного отдела уголовного розыска подполковник милиции Стасин, лично выезжавший вместе с подчиненными в Стригино, доложил, что Конн не ночевал дома.

– Проживал он в частном доме вместе с женой, детьми и тещей. По их словам, он иногда позволял себе не ночевать дома, засиживаясь с друзьями то за карточным столом, то с бутылочкой-другой винца. Поэтому его последнее отсутствие особого беспокойства не вызвало. Где он был на этот раз, члены семьи даже не представляют – никто из них ему на работу в тот день не звонил, а он сам не удосужился их предупредить. Осмотр с разрешения близких покойного его комнаты и письменного стола на первый взгляд не дал ничего, что могло бы привлечь наше внимание. Однако позволил выявить некоторые его связи. Предстоит работа по их изучению и опросу.

– Понятно. Вопросы есть к подполковнику Стасину? – поинтересовался Кондратьев и, окинув взглядом присутствующих, произнес:

– Нет вопросов. Ну, что же, послушаем, что получено по месту работы.

– Я выезжал в магазин вместе с группой, – начал Корольков. – Конн директором промтоварного магазина работал около десяти лет, до этого был продавцом, заведующим секцией, а потом заместителем директора. У него обширные связи, но наиболее близкие отношения он поддерживал с часовщиком Львом Абрамзоном, зубным техником Абрамом Шмерковичем и экспертом ювелирного магазина Яковом Синкевичем. Все трое моложе Конна на семь-десять лет, но их связывали общие увлечения девочками, игра в карты и пристрастие к застолью. Кстати, пирушки иногда устраивались прямо на работе. Перечисленные выше лица нами проверены и опрошены. У всех есть алиби. Они действительно ночевали дома, а где их старший друг мог находиться в ту злополучную ночь, не знают, так как своими планами на этот счет он с ними не делился. Врагов у него не было, со всеми был доброжелателен. Последний раз все трое видели Конна накануне, в его кабинете, где вчетвером после работы, как они выразились, «крепко погудели». Это подтверждается и другими свидетельскими показаниями.

– Спасибо, Степан Алексеевич. Надо срочно провести ревизию в магазине. Если там выявятся факты недостачи, то не исключено, что это и послужило причиной гибели Конна. После хищения соучастники вполне могли избавиться от него и списать все на покойного. А с него, как говорится, взятки гладки. А в ОБЭП, в налоговой инспекции, полиции на его приятелей есть что-нибудь? – Кондратьев посмотрел на Рыбина. – Больно уж должности у них привлекательные, можно просто не удержаться от соблазна что-то присвоить, как-то «схимичить», чтобы жить припеваючи.

Майор Рыбин тут же вскочил и доложил:

– Да, есть кое-что интересное, но имеет ли это отношение к гибели Конна, пока установить не удалось. А комплексную ревизию в магазине мы завтра же начнем.

– Вот и действуйте, только активнее.

***

Не успев проводить домой одного отдыхающего, посвятившего ей весь свой отпуск, Эмма тут же находила другого, отвечающего ее довольно жестким требованиям. Причем при подборе кандидатов предпочтение отдавалось только что приехавшим, не успевшим еще насладиться прелестью теплого моря и нежностью солнечных лучей, о чем свидетельствовало отсутствие загара на их лицах.

Искусно очаровав очередного клиента, она доставляла ему удовольствие тратить деньги на подарки, рестораны и другие знаки внимания. А когда кто-нибудь из новых знакомых, не рассчитав своих возможностей, оказывался «на мели» и уже не мог из-за финансовых затруднений оказывать ей такие же знаки внимания, как прежде, она, как правило, с большим сожалением и чуть ли не со слезами на глазах говорила, что срочно уезжает навестить заболевшую бабушку, дедушку или тетушку. Расставшись с очередным героем-любовником, она и не собиралась покидать Ялту, а тут же заводила новый роман с бледнолицым новичком, не успевшим еще опустошить свой кошелек. И обычно раскручивала его на всю катушку.

***

Храпова явилась на фирму после обеда. Она хозяйским глазом окинула всю территорию, быстро обошла ее, пересчитала новенькие машины, предназначенные для продажи, и те, что были в ремонте. Затем уверенной походкой поднялась наверх, без стука влетела в кабинет Карпова и бесцеремонно хлопнула его по плечу.

– Привет, Игорек. Как жизнь? Я гляжу – не очень, раз товарных машин полный двор.

– Да, после повышения цен плохо берут.

– А может, ты чего-то не дорабатываешь? – Глория с демонстративной укоризной посмотрела на него, но улыбка выдала ее. Она действительно не желала ругаться, поскольку ей вовсе не хотелось терять ценного руководителя.

Глории всегда казалось, что Игорь неравнодушен к ней, поэтому она частенько флиртовала наедине с ним. То ласково проведет ладонью по щеке и погладит его волосы, то при встрече как бы небрежно поцелует его, но обязательно в губы, то бросит на него интригующий взгляд и с такой жалостью вздохнет, что в этот момент можно подумать о чем угодно. Сначала Карпов не придавал значения ее выходкам: он понимал, что она играет. Но потом его стали нервировать эти игры. Глория любила подурачиться, ей нравились интрижки. Она выбирала себе жертву и забавлялась в свое удовольствие. Находились и такие, кто подыгрывал ей. Но репутация избалованной, вульгарной и даже развратной женщины отталкивала тех, кто были поумнее. Ругаться с ней не пытались, а старались держаться от греха подальше. Пользуясь своей внешностью и положением мужа, она порой вела себя вызывающе.

Вот и сейчас она сидела в кресле напротив Карпова, подол ее коротенькой юбочки открывал ноги до неприличного предела. Карпов встал и подошел к окну, словно что-то хотел разглядеть во дворе.

– Послушай, Игорек, я решила тебе помочь. Наверное, тяжело одному руководить? То мой оболтус со своими запоями самоустранился, и тебе пришлось пахать за двоих, а теперь и вовсе… Все на твои хрупкие плечи легло. Одним словом, принимай формального директора, но руководить по-прежнему будешь ты.

– И кто же это? – Карпов повернулся к ней.

– А ты не догадываешься?

– Допустим. Как говорится, слона-то я и не приметил.

– Вот и прекрасно. Считай, что вопрос решен.

– Я подумаю.

– Над чем? Все уже без тебя решено.

– Стоит ли оставаться мне… со слоном в посудной лавке.

– Вот ты о чем? Запомни, если ты уйдешь, мне тебя будет не хватать. Да и дело пострадает.

***

После совещания Панкратов опрашивал родственников и знакомых Конна. В основном это были работники торговли, сферы обслуживания и … хорошенькие девушки и женщины.

Олег Николаевич вынужден был признать, что покойный отличался отменным вкусом. Опрашиваемые представительницы слабого пола с нескрываемым сожалением и испугом воспринимали печальную весть и с влажными глазами восклицали:

– Как, умер? Такой хороший человек был! Жалко, ах как жалко…

Лишь только одна женщина, директор продовольственного магазина Галина Сергеевна Крутова, восприняла известие о смерти Лазаря Иосифовича довольно спокойно. Она закурила, чуть откинулась назад, прижавшись к спинке стула, и с наслаждением выдохнула струю голубовато-серого дыма. Было заметно, что в этот момент она расслабилась. Это почему-то насторожило следователя, и ему захотелось вызвать Крутову на откровенный разговор, но Панкратов ей не мешал.

Небольшого роста, пухленькая, ничем не примечательная женщина, в возрасте около сорока лет, докурила сигарету, затем, решительно потушив ее, она уставила свои зеленовато-серые глаза на сидящего напротив нее следователя.

– Как давно вы знаете Лазаря Иосифовича Конна? – начал Панкратов, почему-то решив, что перед ним сидит женщина, изрядно потрепанная жизнью.

– Давно, лет с двадцати. Дело в том, что раньше мы жили в соседних домах, поэтому я знаю и его родителей, и его первую жену, и вторую… Сейчас, правда, он проживает в другом месте, но наши магазины рядом, приходилось видеть его чуть ли не каждый божий день.

– А какие у вас с ним взаимоотношения?

– Да никаких. Еще не хватало мне с ним иметь какие-то отношения, – сказала она, чуть отвернув в сторону голову, на ее губах появилась искривленная улыбка. – Он ведь птица высокого полета! Куда уж нам до него!

– Что вы имеете в виду?

– Да его связи, его возможности… Мы по сравнению с ним люди маленькие и серенькие.

Она замолчала и снова посмотрела на следователя, ожидая его очередного вопроса.

– Галина Сергеевна, а почему вы не любите Конна?

– А что, заметно?.. – она сделала паузу, потом продолжила: – А впрочем, вы правы. Я ведь женщина одинокая, всего добилась своими руками, точнее, локтями. А тут еще он со своими приставаниями, обещаниями помочь, продвинуть…

Мы все это знаем, проходили – нам ведь не семнадцать лет. Как напьется, только и твердит: «Мы пришли к власти надолго и навсегда. Теперь мы здесь хозяева. Если ты умная баба, то должна с нами дружить…»

– Надеюсь, вы не упустили своего шанса? – с иронией спросил Панкратов.

– Лично от него мне ничего не надо, потому что я его знаю как облупленного: самый настоящий болтун. Поэтому-то я и старалась держаться от него подальше. Зато он часто к нам в магазин забегал: то ему бутылочку дай, то закуски получше, то загляни к ним на огонек – у них там компания, видите ли, хорошая собралась. Иногда звонил пьяный и говорил, что придет ко мне домой в гости, чтобы я его ждала с распростертыми объятиями.

– А вы?

– А я посылала его подальше… в чужие распростертые объятия. Честно сказать, не люблю я таких навязчивых и болт¬ливых мужиков. Да и вообще он не в моем вкусе.

– В последний раз когда его видели?

– Два дня назад в торговом отделе районной администрации.

– Ничего не вспомните такого, что могло бы иметь значение для следствия?

Она опустила голову.

– Нет, – не задумываясь ответила Крутова.

У следователя сложилось мнение, что она что-то скрывает. То, что между ней и Конном пробежала черная кошка, у Панкратова не вызывало сомнений. И хотя Крутова не скрывала своего недоброжелательного отношения к покойному, истинную причину она почему-то не сочла нужным сообщить.

«А впрочем, мало ли какая у женщины может быть тайна, почему она должна говорить о своей личной жизни, о своем отношении к мужчине, тем более, уже покойном, – подумал следователь. – Гораздо важнее узнать, встречалась ли она с ним накануне его смерти?»

***

В зимние месяцы наплыв отдыхающих значительно сокращался. Но предприимчивая Эмма умудрялась всегда, даже в так называемый «мертвый сезон», находить себе почитателей, готовых добровольно оказывать материальную помощь и тем самым частично содержать «бедную» учащуюся.

С ее внешностью возможностей зарабатывать деньги было более чем достаточно. Когда после длительного плавания в порт заходили морские суда, Эмма в числе многочисленных родственников тоже приходила встречать моряков. Ей нравилось это торжественное событие городского масштаба, на котором независимо от погоды всегда царила праздничная атмосфера. Большое белое судно, звуки духового оркестра, цветы, улыбки, поцелуи и слезы радости на лицах – все это никого не могло оставить равнодушным.

Эмма покупала большой красивый букет и, делая вид, что тоже кого-то встречает, стояла в толпе, испытывая настоящее волнение.

Наблюдая трогательные сцены, она тоже поддавалась царящему вокруг настроению, и невольно у нее выступали слезы. Постепенно расходились встречающие. Порт пустел, звуки гитар и гармошек затихали вдали. Прижав к груди цветы, Грановская стояла до конца и ждала своей минуты, ждала своего очередного героя. И обязательно находились такие, кого не встречали. Увидев молоденькую симпатичную девушку с печальными глазами и огромным букетом в руках, изголодавшиеся по женской ласке моряки один за другим с некоторой надеждой в голосе спрашивали:

– Девушка, вы случайно не меня встречаете?

А ей оставалось в этот момент только выбирать. Она уже научилась разбираться в нашивках и погонах, от которых в немалой степени зависело материальное положение проходящих мимо нее моряков. Поэтому она старалась выбирать себе самого достойного и еще ни разу не покидала порт одна. С этого момента она уже почти не расставалась со своим новым ухажером, пока не иссякали в его карманах деньги или пока он не уходил в очередной рейс.

***

Панкратова теперь главным образом интересовал один вопрос: был ли Конн знаком с предыдущими жертвами. Однако все знакомые и коллеги Лазаря Иосифовича на предъявленных им фотографиях не опознали ни Ветлугина, ни Разгулова, ни Комаринова. Таким образом, найти что-то общее, какие-то связи среди четверых погибших пока не удалось.

«Но должны же они быть», – не унимался следователь.

***

В одиннадцать вечера на квартире Храповой раздался звонок. Трубку взял Голубок и услышал грубый хрипловатый голос:

– Послушай, ты, качок долбаный. Зря ты все это затеял.

– Что, что?.. Чего именно?

– Связался с этой лахудрой. Ничего у вас не выйдет. Мы тут с братвой посовещались и решили: в «Автокросс» ты свой нос не сунешь. Понял?!

– Да я и не думал… Это все она…

– И не вздумай обидеть Жанку. Конец связи.

– Постой, постой…

Но его не собирались слушать. Вспотевший от нервного напряжения Голубок со злостью бросил трубку. Глория взорвалась:

– Ты, недоумок, ты что себе позволяешь? Как ты обращаешься с моими личными вещами? Ты их покупал? Я тебя уже предупреждала, а ты опять за свое? Да я тебя…

– Ладно-ладно, виноват – погорячился, – попытался успокоить ее Голубок. – Ну извини. Тут такие дела, а ты носишься со своей несчастной трубкой, как будто она у тебя золотая.

– Мне плевать на твои дела: как хочешь, так и выкручивайся, хоть наизнанку выворачивайся, но мое не имеешь права ломать.

– А то, что на меня наезжают, тебе тоже плевать?

– Естественно. Выходи из штопора сам, а меня не впутывай. Понял?

***

С первого курса Грановская материально обеспечивала себя сама и в помощи престарелой бабушки и больной матери не нуждалась. Более того, она даже умудрялась помогать им, отдавая часть своей стипендии, чем в немалой степени удивляла их. Каждый раз, когда Эмма не ночевала дома, мать утром устраивала скандал, пытаясь выяснить, где дочь бывает по ночам, откуда у нее деньги и дорогие импортные вещи.

Дочь не переносила слез и подобных сцен. Но она сдерживала себя и всегда хладнокровно отвечала, что с ней ничего плохого не случилось, а одежда и другие вещи принадлежат ее однокурсницам, которым повезло с родителями. Они живут в богатых семьях и ни в чем не нуждаются, поэтому и дают ей поносить свои вещи. Их папы ходят в море и бывают за границей, поэтому обеспечивают своих избалованных детей должным образом. А вот ей живется не очень легко, и по ночам она вынуждена подменять своих работающих подруг и тем самым подрабатывать себе на жизнь.

– Да, но почему ты бросила заниматься в музыкальной школе? Ведь ты способная!..

На этот вопрос мама ни разу так и не услышала ответа, поскольку дочь отвечала только самой себе: «Да потому, что я уже выросла и предпочитаю теперь играть совсем на других инструментах! А что касается других моих способностей, то, говорят, я и здесь преуспела!»

***

На следующий день рано утром Панкратова вызвал к себе Бармин. Олег Николаевич вошел в кабинет и увидел там молоденькую симпатичную девушку.

– Знакомьтесь, Елена Владимировна Ермакова, специально направлена в нашу прокуратуру, чтобы помочь нам.

Панкратов застыл в недоумении.

– Вы же сами требовали помощников. Вот она и будет работать вместе с вами. Больше выделить пока не могу.

Не увидев на лице подчиненного ожидаемой радости, он продолжил:

– А это старший следователь, юрист первого класса Олег Николаевич Панкратов. У него есть чему поучиться, – прокурор посмотрел на потерявшего дар речи подчиненного и добавил: – В какой-то степени она разгрузит вас в некоторых вопросах.

– Да, но я просил в помощь опытного следователя, а она только начинающая, судя по возрасту.

– А Елена Владимировна вообще не следователь, а студентка юрфака университета, прибыла к нам на практику.

– Тем более, – изменился в лице Олег Николаевич, – я даже минуты не могу уделить ей. А без должного внимания, чему она у меня научится?

– Не возражай. Посмотри, какая девушка! Круглая отличница, мечтает стать только следователем. Сама просит, чтобы ей доверили принять участие в расследовании самого сложного дела.

Начальник всегда прав, следователю Панкратову осталось только подчиниться. Вышел он от Бармина вместе со своей помощницей.

У себя в кабинете немного возбужденный Панкратов привычно сел за стол и обхватил голову руками. Лена обратила внимание на его свернутые в трубочку губы. Она застенчиво постояла, потом присела напротив следователя. «Наверное, на этом месте сидят допрашиваемые? – про себя предположила она. – Сейчас и мне предстоит оказаться в этой роли».

– Ну что же, будем знакомиться. Рассказывайте, как вы докатились до жизни такой? – пришел в себя следователь и устремил на нее серые выразительные глаза.

«Кажется, началось», – мысленно усмехнулась Лена.

– Рассказывать с момента рождения и крещения? Или с более позднего периода?

– С момента окончания четвертого курса, коллега, – пояснил Панкратов и впервые улыбнулся.

– Я подумала, что на пятом курсе мне все равно придется проходить практику в суде и в прокуратуре… Правда, есть перспектива и в милиции… – робко добавила она и посмотрела на следователя, чтобы удостовериться, слушает ли он ее. Убедившись, что тот не только внимательно слушает, но и не сводит с нее глаз, она уже более уверенно продолжала:

– Ну я и решила пройти практику во время летних каникул, надо же набраться навыков и хоть какого-то опыта.

– Понятно. Вы с направлением из вуза обратились в областную прокуратуру, а там вас направили сюда. Это все?

– Нет, не все. Я не замужем, на учете не состояла, не судима, приводов не имела, проживаю с родителями здесь, в Автозаводском районе. Вы ведь это хотели услышать от меня?

Панкратов почесал затылок и покачал головой, что означало: «Ну и молодежь пошла!» – и откровенно сказал:

– И это тоже, но не в первую очередь. Для меня гораздо важнее было выяснить другое.

– И что же?

– Обладает ли эта симпатичная девушка чувством юмора! Ведь в нашем деле это далеко немаловажно.

Они одновременно улыбнулись, и оба почувствовали обоюдное расположение. Олег Николаевич достал из сейфа толстое дело и положил его перед практиканткой.

– Это только первый том. Внимательно изучай, запоминай, но никому ничего не рассказывай. Это очень важно, поэтому я просто обязан тебя предупредить. Чем ты будешь заниматься, не должны знать ни родители, ни подруги, ни даже коллеги из соседнего кабинета… Да, да, что ты так посмотрела на меня? Болтун – находка для шпионов и для преступников рангом пониже.

– Да нет, ничего. Я все поняла и сразу приступаю к чтению, чтоб попусту не болтать.

Панкратов хмыкнул и опять резко тряхнул головой. «Кто знает, может быть, твоя женская интуиция и нестандартные логические умозаключения и помогут нам», – подумал он и как-то многозначительно посмотрел на нее.

Но она уже не обращала на него внимания – ведь перед ней лежало самое настоящее «Дело…»!

 

Спустя пятнадцать минут, Пушкарев докладывал Панкратову о результатах оперативного изучения Храповой и Голубовского. Больше всего Олега Николаевича заинтересовал вопрос о наследстве. Он еще раз вспомнил, как во время допроса Храповой та заявила, что завещания муж не оставил.

– Оставил Храпов завещание или нет? – рассуждал вслух Панкратов. – Если у него были такие отношения с женой, то, по идее, вроде бы должен.

– Да, но ведь он не собирался умирать так рано.

– Все мы смертны. Причем большинство из нас внезапно.

– Это уж точно, – согласился милиционер и замолк, вспомнив близких ему людей, которых проводил в последний путь, хотя многие из них даже не дожили до старости.

Минуту тяжких воспоминаний прервал Панкратов:

– Раз мы не нашли завещания в квартире, значит, надо искать в другом месте. У родителей, например, заодно проверить в нотариальных конторах. Кстати, что новенького о пистолете Храпова?

– Сегодня позвонили эксперты, сказали, что «пушка» эта сильно замарана: на ней два убийства. – Панкратов от удивления округлил глаза. – На Украине был убит военнослужащий, а в Ростове-на-Дону – один из местных авторитетов.

– Теперь понятно, почему преступники от него избавились.

– А Храпов с радостью ухватил эту «игрушку», на которой висит столько крови!

***

Быстро летело время, Эмма просто не замечала его. Жизнь казалась ей прекрасной и удивительной, каждый новый день для нее был особенным и интересным. Она умела радоваться и наслаждаться даже малыми победами. За каждодневным праздником, сопровождаемым весельем, новыми знакомствами и эмоциями, она мало задумывалась о своем будущем, полагая, что время для серьезных раздумий еще не пришло. Ей казалось, что ей еще некуда спешить. Главное – это не торопить события и жить в свое удовольствие, потому что она только на подступах к той красивой и романтической жизни, о которой мечтала с детских лет.

 

Глава 4

 

Ермакова с первых же минут принялась за работу и, благодаря упорству и целеустремленности, быстро освоилась. Материалы уголовного дела она прочитала несколько раз и изучила их досконально. Панкратову было приятно работать с такой смышленой и хорошо подготовленной теоретически девушкой. Она не считалась с личным временем, ее нисколько не пугали трудности, которые выпадали на долю следователя. Вот и сегодня она настояла на ночном дежурстве вместе с Панкратовым, которому предстояло подменить заболевшего коллегу.

К утру в дежурной части милиции по различным вопросам одновременно оказалось несколько человек. Ответственный дежурный Виктор Миронович Охотников, как всегда, шутил, рассказывал смешные истории и первым начинал смеяться. Глядя на него, удержаться от хохота было просто невозможно. Лена сидела на диване и тоже смеялась до слез. В разгар такого незапланированного веселья бригада патрульно-постовой службы по рации сообщила, что на проспекте Кирова, прямо на проезжей части дороги, обнаружен труп мужчины.

Капитан Охотников стал оповещать оперативно-следственную группу.

– Олег Николаевич, а может, и мы с ними? – Лена вопрошающе посмотрела на своего наставника.

– Да это же не наша компетенция – вряд ли это убийство.

– Но мы же должны убедиться, – настаивала практикантка.

Панкратов заколебался: он понимал состояние Лены, поэтому решил:

– Только ради вас. А кто из следователей сегодня дежурит? – обратился он к помощнику дежурного.

– Лейтенант Мостовой.

– Ну тогда тем более – он ведь все равно найдет причину, чтобы спихнуть это дело нам, – улыбнулся Олег Николаевич, глядя на Лену.

Она была рада, что ей удалось уговорить шефа. Неразлучная парочка Панкратов-Ермакова была уже готова и наблюдала следующую картину: перед дежурным стояли сотрудник угрозыска Пушкарев и эксперт-криминалист Гордеев. Последним подбежал небольшого роста рыжеволосый парень. Одет он был в гражданское и рядом с высоченным Пушкаревым выглядел не только нелепо, но даже смешно.

– Мальчик, а тебе кого? – поинтересовался Охотников. – Вообще, ты кто такой? Откуда взял…

– Сержант Скворцов! – громко крикнул тот и вытянулся, словно перед ним стоял генерал.

Капитан под смех присутствующих схватился за голову, прикрыв руками уши, а про себя подумал: «Кого стали набирать в милицию? Детей! Да его преступник в карман спрячет и унесет с места преступления».

– Да это наш новый кинолог. Он первый день сегодня работает, ему еще и форму не успели выдать, – пояснил помощник дежурного.

– Ах вот оно что! Тогда ты, сержант Скворцов, сразу вырос в моих глазах, – улыбнулся капитан и мысленно представил кинолога стоящим на спине здоровой овчарки. Теперь уже в его воображении он был ростом выше остальных на голову.

– Так что же вы стоите? Быстрее в машину – и на место происшествия. Леночка, а может, вы не поедете? Там ведь все-таки труп, а он иногда кусается.

Собравшаяся было уже выходить из дежурного помещения практикантка резко обернулась и уверенным тоном заявила ему, глядя прямо в глаза:

– Нет, я поеду, и вам не удастся меня запугать, Виктор Мироныч. Кстати, бояться надо не мертвых, а живых. Я думаю, вы это знаете не хуже меня.

***

Когда Эмма училась на третьем курсе, в Ялте снимался художественный фильм, и по местному радио объявили о приглашении молодых девушек для участия в массовых сценах. Эмме показалось, что сама судьба несет ей в руки удачу, и скоро настанет ее звездный час. Она не сомневалась, что режиссеры ее обязательно заметят и пригласят на главную роль.

В то утро она очень долго делала прическу и особенно тщательно подбирала платье. Но, к ее удивлению и разочарованию, ни главный режиссер фильма, ни его помощники даже не обратили на нее внимания, хотя она специально несколько раз прошлась в непосредственной близости от них.

Полдня она находилась на съемочной площадке. У нее сложилось мнение, что этот толстый и старый режиссер вообще не в состоянии заметить молоденькую и красивую девушку, он умеет только орать в мегафон на своих помощников и ругать артистов, которые то не так пошли, то не так посмотрели, да и вообще целоваться не умеют…

«Можно подумать, что ты сам умеешь, старый пень, – подумала Эмма, невольно пожалев молодую пару артистов. – Ты, наверное, забыл, как это делается на практике? Спросил бы у меня – я бы тебе показала по-настоящему, да связываться с тобой не хочется, хоть ты и известный человек».

Но еще больше ее обидело, что даже помощник режиссера, приятный мужчина средних лет, тоже не выделил ее из числа других девушек, принимавших участие в массовке.

На следующий день должны были сниматься сцены на пляже, и Эмма наивно полагала, что в купальном костюме она предстанет во всей своей красе, и ей обязательно предложат роль, если не в этом фильме, то уж в следующем – точно. Она специально пришла пораньше, потом старалась выделиться своей активностью, но желаемых результатов это не принесло. Получив очередные три рубля за участие в массовке, несостоявшаяся звезда экрана, проклиная все на свете, покинула съемочную площадку. В тот вечер Эмма пришла к твердому убеждению, что профессия артистки – это не для нее, и пусть уж лучше она будет непревзойденной актрисой в жизни.

***

Оперативная группа прибыла на место почти одновременно с машиной «скорой помощи». Собака обнюхала труп и медленно, а потом более уверенно пошла по следу. Осматривая тело мужчины, все сразу же увидели на его брюках следы протекторов автопокрышек.

– Выходит, его сбила машина? – то ли спросила, то ли неуверенно предположила Лена и посмотрела на Панкратова.

– Кажется, ты права… Следы на асфальте подтверждают, что автомобиль сначала сбил его, а потом переехал по ногам.

Но окончательные выводы делать было пока рановато.

Врач «скорой помощи» осмотрел труп и заключил, что причина смерти вовсе не наезд.

– Скорее всего, он отравлен. А машина действительно проехала по его ногам чуть выше коленей, но от этого не умирают, – уверенно заявил он.

– Судя по рвотной массе, похоже, что вы правы, – согласился с ним эксперт-криминалист, доставая из чемоданчика резиновые перчатки. – Что ж, начнем собирать и закреплять вещдоки.

Только отъехала машина «скорой помощи», как вернулись Пушкарев и кинолог Скворцов с собакой на поводке. Сержант закрыл своего четвероногого друга в УАЗике и подошел к своим коллегам.

– След потеряла на перекрестке, – доложил он и виновато опустил голову, как будто в этом была его вина.

– Ничего, не переживай, сержант, – приободрил его Олег Николаевич, который прекрасно понимал состояние этого практически еще мальчишки, только что отслужившего в армии.

Конечно же, ему очень хотелось отличиться в первое же свое дежурство, устроить погоню с последующим задержанием вооруженных бандитов, принять непосредственное участие в раскрытии первого в его милицейской практике преступления. Но, к сожалению, помочь он ничем не смог и поэтому в душе его остался неприятный осадок.

Лена стояла молча и внимательно наблюдала за работой эксперта. Она старалась быть сосредоточенной, чтобы запомнить все до мелочей, но невольно в голову лезли самые невероятные мысли. С одной стороны, она была довольна тем, что выехала на первое в своей жизни место происшествия. С другой – она впервые столкнулась с убийством, и неприятные ощущения не покидали ее. Ей было жаль человека, погибшего так нелепо в расцвете лет. Но почему он умер, при каких обстоятельствах, кому нужна была его смерть? Чем больше она задавала себе вопросов, тем больше у нее появлялся азарт, желание как можно быстрее внести ясность.

– В карманах, кроме двух ключей и мелочи, больше ничего нет, – сообщил Панкратов Пушкареву и с досадой покачал головой.

По выражению его лица оперативник понял: «Как видишь, не густо, так что предстоит поработать».

Старший лейтенант Пушкарев вынужден был с сожалением отметить:

– Опять не получается раскрыть преступление по горячим следам. Пока мы его установим, опознаем, сколько времени уйдет.

Обратив внимание на задумавшуюся Лену, Панкратов невозмутимым голосом попросил:

– Да, Леночка, проверь, пожалуйста, у него задний карман, я забыл.

Практикантка с испугом посмотрела на покойника и как-то нерешительно сделала несколько шагов к нему. Она еще раз внимательно сверху осмотрела лежащий на спине труп, после чего нагнулась.

Панкратов специально обратился к ней с такой необычной просьбой и с интересом наблюдал за ее действиями, продолжая разговаривать с Пушкаревым.

Ермакова очень осторожно, словно боясь разбудить покойника, ухватилась за рукав пиджака и попыталась аккуратно перевернуть его. Но у нее ничего не получилось. Она в растерянности посмотрела по сторонам, но, к счастью, никто, как она полагала, не видел ее неудавшуюся попытку. Она успокоилась и стала действовать более решительно: крепко ухватила руку покойника, с большим трудом приподняла одну сторону и повернула тело на бок, а затем лицом вниз.

Теперь перед ней стояла еще более неприятная задача: проверить задний карман брюк. Сначала она робко приложила руку и провела ею по правой ягодице – ничего. Затем ей пришлось расстегнуть пуговицу и просунуть свою тонкую руку в карман: там было пусто. Она резко встала и, словно сбросив с плеч тяжелый груз, с облегчением доложила:

– Там ничего нет.

– Ну и хорошо, я так и думал, – с каким-то безразличием ответил Панкратов, как будто речь шла о пустяке.

Но чего это стоило неопытной практикантке! В душе же Панкратов был доволен тем, что она не побрезговала, не испугалась и, несмотря на вполне объяснимое неприятное ощущение, все же пересилила себя и сделала то, что от нее требовалось.

Другие члены оперативно-следственной группы, тоже незаметно наблюдавшие за ней, многозначительно переглянулись, но вслух никто не высказал одобрения – ведь только так, а не иначе и должно было быть.

 

А в шесть часов утра в милицию прибежала взволнованная женщина и поинтересовалась, не был ли задержан ее муж, который до сих пор не пришел с работы. Судя по ее описанию, он имел большое сходство с покойным, обнаруженным на дороге.

Олег Николаевич и Лена сразу же отвезли женщину в морг, где она и опознала своего мужа.

Погибшим оказался Григорий Васильевич Варенцов, прораб первого строительного треста, проживавший вместе с женой и сыном на улице Ватутина. Необходимо было срочно выяснить, где он мог находиться ночью. Панкратову с большим трудом удалось уговорить практикантку отправиться домой и выспаться. Сам же он активно занялся этим делом. К обеду о пострадавшем он знал почти все, кроме главного: при каких обстоятельствах в его организм попал яд? Варенцову тридцать девять лет, родился и вырос в Горьком. После окончания средней школы служил в армии. Окончив строительный институт, работал на стройке. Женился он поздно, после женитьбы сразу получил квартиру. В целом характеризуется положительно. Правда, соседи утверждали, что он выпивал и иногда позволял себе лишнего, в результате чего возникали семейные скандалы. После такой ссоры с женой он обычно хлопал дверью и уходил, заверяя, что больше никогда не вернется. Но через несколько дней, как ни в чем не бывало, возвращался, и семейная жизнь постепенно налаживалась. Варенцов очень любил своего сына, и если бы не он, давно бросил бы жену. Но оставить малолетнего сына он не мог, поэтому каждый раз возвращался. Да и сынишка без него очень скучал. Супруга соседям говорила о муже только хорошее: что он прекрасный семьянин и любящий отец, деньги отдает все до копеечки, а не пропивает зарплату, как некоторые его дружки. По ее словам, он работящий, у него золотые руки. Почти все в квартире он сделал сам. Да и по характеру он добрый, общительный, любит посмеяться, пошутить.

В тресте оперативники узнали, что Варенцов – грамотный специалист и умелый руководитель, все отзывались о нем с уважением. Но в то же время в тресте никто не скрывал его склонности к употреблению спиртных напитков. В состоянии опьянения он иногда терял контроль и мог позволить себе грубость, несправедливые придирки и оскорбления в адрес товарищей по работе. Правда, на следующий день он извинялся и предлагал после работы выпить и пойти на мировую. Наиболее близкие отношения поддерживал с мастерами Комаровым и Старковым.

Панкратов решил допросить их лично. Однако у Комарова ничего существенного узнать не удалось. Он был на больничном, поэтому не встречался с Варенцовым в последние дни его жизни. О смерти друга он узнал по телефону от Старкова.

Затем допрашивали Бориса Валентиновича Старкова. Крупный мужчина с красным обветренным лицом и руками, которые он от волнения не знал, куда девать, сидел напротив Панкратова. Лена за другим столом делала какие-то пометки в тетради. Практикантка сразу обратила внимание на нервозное состояние Старкова и подумала: «Что-то он нервничает, к чему бы это?»

Опытный следователь, кроме неестественного движения рук, заметил и бегающие глаза Старкова. «Наверняка ему есть, что нам сказать, надо вытащить из него все, что он знает о погибшем», – подумал Панкратов.

– Борис Валентинович, расскажите нам подробно, как вы провели вчерашний день?

– А что я? А при чем тут я? А что я такого сделал? – словно оправдываясь, начал Старков и еще более покраснел.

– Да никто вас ни в чем не обвиняет. Что вы так напугались?

– А я и не боюсь. Подумаешь, выпили немного после работы.

– С кем? По какому поводу?

– Ну, с Варенцовым и с бригадиром каменщиков Серегиным…Просто так, без повода. Выпили в парке по кружке пива и бутылку водки на троих. Серегин побежал домой, у него жена ревнивая…

– А у вас, значит, жены не ревнивые? – поинтересовалась Лена.

– У меня вообще нет жены, а у Гришки – уже привычная. Ну, мы с ним взяли еще по кружке пива и купили четверку с пирожком. Очень хорошо посидели, поговорили. Потом я поковылял к себе, он тоже поплелся домой.

– О чем же вы говорили? И почему же он не дошел до дома? Может, он к кому-то собирался в гости?

– Был уже девятый час вечера, и он сказал, что пора домой. А говорили мы о стройке, о делах…

Лена добавила:

– И, конечно же, о женщинах?

– Не-е. О них нет. Вроде много болтали, а в общем ни о чем.

Ермакова и Панкратов одновременно улыбнулись и продолжали наблюдать за Старковым. Возникла пауза, и давящая тишина снова заставила его нервничать.

– Честное слово, ничего не знаю… Я его не убивал… Он же мне друг… Если бы я знал… если бы я предвидел…

– Пили вы поровну, а пирожок съели пополам? – спросил Олег Николаевич.

– Да, пополам, а еще мы бутерброды брали в пивнушке. Серегин и я не отравились, а он – на тебе…

– А может, у него женщина есть, которую он иногда навещал? – спросила Лена и посмотрела на следователя, как бы извиняясь за свой вопрос.

– Да нет у него никакой бабы. Уж я-то знал бы об этом… Даже когда он со своей женой ругался, то ночевал у родителей или у меня.

После допроса Старкова, который, судя по всему, одним из последних видел погибшего, разговаривали с Серегиным и с родителями Варенцова. Ничего интересного, что позволило бы пролить свет на это и предыдущие преступления, узнать не удалось.

Проверка Старкова показала, что он уже в двадцать один час был дома и, по показаниям соседей, до утра свою квартиру не покидал. Вскоре поступило заключение судмедэкспертов: «Варенцов был отравлен тем же составом ядов, что и другие погибшие». Панкратов особое внимание обратил на то место, где было указано, что желудок был заполнен разнообразной пищей.

– Да, видимо, он не ограничился одним бутербродиком и половиной пирожка, – заключил он. – Похоже, его где-то еще угостили. Но вот где?

– Я тоже об этом подумала, – сказала Лена и снова сделала запись в тетради. – Ну хоть бы где-нибудь пересеклись пути погибших, тогда было бы ясно, от чего отталкиваться. А так каждый раз все приходится начинать заново, как будто эти преступления не имеют ни малейшего отношения друг к другу. Но яд-то во всех случаях один и тот же.

***

Вскоре эти временные жизненные неудачи и переживания растаяли, как весенний утренний туман, и Эмма забыла о них, поскольку серьезно увлеклась стихами. Она писала их с пятого класса, иногда читала со школьной сцены, и, по отзывам учителей, для ее возраста это были неплохие стихи. Потом вдохновение к ней приходило все реже и реже, и Эмма переключала свое внимание на другие увлечения.

После не сложившейся киношной карьеры наступило очередное возвращение к поэзии. На этот раз ей показалось, что у нее словно заново открылось желание творить что-то высокое, светлое, и она запоем читала стихи классиков и сама писала, писала… Подругам, в узких компаниях она с выражением читала их и слышала только хорошие отзывы. Поэтому решила печататься в местных газетах и журналах. Однако, как правило, от редакторов и их заместителей приходили однотипные ответы: «К сожалению, ваши стихи несовершенны и требуют дальнейшей доработки… поэтому напечатать их в нашем издании не можем…» Эмма обычно остро реагировала на эти отказы, обвиняя журналистов в необъективной оценке ее творчества. Она искренне считала, что публикуемые стихи других авторов намного хуже ее стихов.

Но через какое-то время она вновь успокоилась и продолжала наслаждаться веселой жизнью в курортном городе, где все кипело и бурлило.

***

К родителям Храпова Панкратов вместе с практиканткой приехал вечером. Дверь открыла мать, высокая полная женщина лет шестидесяти. Она пригласила пришедших в квартиру. Когда они сели на кухне за стол, с газетой в руках подошел отец.

– Пал Палыч, – первым представился он и тоже присел на табуретку. Это был солидный мужчина в очках с седыми вьющимися волосами.

– Вы меня извините, – начал Панкратов, – я понимаю, с вами уже беседовали… но возникли некоторые вопросы, поэтому я и решил еще раз побеспокоить вас.

– Пожалуйста, спрашивайте. Мы с Верой Ивановной считаем своим долгом помочь следствию. Все, что знаем, готовы рассказать.

Ермакова внимательно следила за этими уже немолодыми людьми, перенесшими такое горе, и пришла к выводу, что держатся они, хотя бы в данный момент, молодцом. Она знала, что Павел Павлович перед выходом на пенсию работал главным инженером крупного треста, а Вера Ивановна – главным бухгалтером на швейной фабрике. Василий был единственным сыном. А теперь вот – ни сына, ни внучки, с которой они не имеют возможности не только общаться, но даже видеться.

Пока хозяйка наливала воду в чайник, Панкратов обратился к ее мужу:

– Пал Палыч, что вы думаете по поводу смерти сына?

– Тут и думать нечего: во всем виновата она.

– Да, да, – подтвердила Вера Ивановна, стоявшая у плиты.

– Это она довела его до самоубийства.

– Именно она сделала его таким… – опять добавила хозяйка квартиры.

– Каким? – поинтересовалась Лена.

– Что он стал выпивать… – Вера Ивановна смутилась, потом как-то неуверенно добавила: – Иногда… А потом в ход пошли эти… наркотики – будь они неладны. Ну, в общем, сами понимаете…

Павел Павлович тяжело вздохнул.

– Ведь раньше он не был таким. Следовательно, из-за нее и все беды. Она даже с ребенком не разрешала ему общаться! Для него это была невыносимая мука.

– Так все-таки считаете, что это было самоубийство? – спросил Панкратов и посмотрел на лица Храповых, чтобы уловить их реакцию.

Они переглянулись, и впервые в их глазах мелькнула неуверенность. Вопрос следователя смутил их.

– А что же еще? – как-то робко сказал Павел Павлович. – Ведь записка осталась.

– Вы не знаете, оформлял ли ваш сын завещание на наследство?

– Мы ему говорили… Мы ему напоминали… А он… – Вера Ивановна махнула рукой. – А он свое: «Да что я, умирать что ли собираюсь». Потом как-то весело сказал: «Не беспокойтесь, вас я не обидел».

– Когда вы его видели в последний раз?

– Недели за полторы до смерти. А вот по телефону я с ним разговаривала накануне, в четверг вечером. В трубку слышу: у него музыка играет, и женский смех раздается… Ну, я и спрашиваю: «Кто у тебя в гостях?» А он ответил, что это Ленька из Москвы приехал, они сейчас отдыхают.

Беседа с Храповыми затянулась еще на полчаса, но больше ничего интересного для следствия выяснить не удалось. По дороге домой Панкратов попросил Ермакову прямо с утра заехать в фирму «Автокросс» и выяснить у Карпова, кто такой Леонид из Москвы.

***

В июне Грановская успешно окончила медицинское училище и получила направление в один из местных санаториев. Теперь свободного времени у нее было поменьше, но зато желающих пообщаться и провести вечер, а иногда и ночь с очень миленькой и обходительной медсестрой было более чем достаточно. Она выбирала достойных и делала все возможное, чтобы больные чувствовали себя хорошо, отдыхали душой и телом, весело развлекались, получали все необходимые удовольствия, какие только можно получить вдали от дома.

Но иногда на нее находила хандра, все это ей надоедало. Хотелось чего-то особенного, неизведанного ранее.

Однажды она случайно встретила на улице свою знакомую Дину в компании двух французских моряков. Они постояли, поговорили о пустяках, потом стали уговаривать Эмму присоединиться к ним. После некоторых колебаний Эмма все же согласилась пойти с ними в ресторан. Несколько часов они провели вместе, гуляли по набережной, потом танцевали, выпивали. Эмма ни одного слова не понимала по-французски, поэтому только слушала высоченного чернокожего Мишеля и в знак согласия кивала головой. Затем решили продолжить вечер в номере гостиницы «Интурист». Снова пили, танцевали и веселились. Роль переводчика выполняла Дина, которая немного говорила по-французски. Вскоре она предложила Эмме пройти в соседнюю комнату, где Мишель ей хочет что-то показать. Ничего не подозревая, Эмма вошла и увидела около кровати обнаженного негра. Мишель держал одной рукой свой член, а другой предложил подойти поближе. Она сразу поняла, чего от нее хотят, испугалась и закричала: «Нет!» Но выскочить из комнаты не успела: он, как разъяренный лев, набросился на нее, схватил и бросил на кровать.

***

В 8.30 Лена постучала в дверь и вошла в небольшой кабинет Карпова. Она представилась и объяснила цель своего визита. Тот внимательно посмотрел на нее и поверил этой симпатичной девушке.

– Пожалуйста, я в вашем распоряжении.

– Распоряжаться я вами не намерена, а вот задать несколько вопросов хочу.

– Буду с вами откровенен, как на духу, – с иронией сказал он.

– Посмотрим, посмотрим, – с некоторым недоверием заметила она. – Женское сердце трудно обмануть. А теперь ближе к делу: среди ваших знакомых есть Леонид, проживающий в Москве?

– Да, есть. Директор одной фирмы, которой мы поставляем автомобили для продажи. Он часто приезжает сюда, но у меня с ним чисто деловые отношения.

– А у Храпова?

– У них более тесные. Правильно выражаясь, не только деловые.

– Понятно. Когда он был в Нижнем в последний раз?

– В ту пятницу. Он приехал после обеда, мы с ним обсудили все дела и расстались.

– И что дальше? Он что, сразу уехал домой?

– Не думаю, поскольку он приехал не один, а с какой-то девицей. Я ее раньше не видел. Сомнительно, что он ее привез в такую даль, чтобы сразу же отвезти обратно.

– От вас они поехали к Храпову?

– Я этого не говорил, но и не исключаю такого варианта.

– Дайте мне все данные на этого москвича, его адреса, телефоны.

Уже через несколько минут просьба Ермаковой была удовлетворена, но дотошная практикантка продолжала задавать все новые вопросы, пытаясь выжать из немногословного Карпова практически все, что он знает о своем московском клиенте.

Прощаясь, она заметила:

– А вы не совсем искренний человек. У меня сложилось твердое убеждение, что вы чего-то не договариваете, поэтому придется продолжить разговор, но уже в другом месте.

– С вами я готов в любом.

– Вот и договорились.

***

Эмма сопротивлялась как могла, но озверевший негр разорвал на ней платье и начал лапать ее своими потными костлявыми пальцами. Она снова закричала и стала царапаться. Только вмешательство другой интернациональной пары позволило ей вырваться из объятий французского моряка и выскочить в коридор. Как она вышла из гостиницы и добралась до дома, она не помнила.

На следующий день с виноватым видом пришла Дина и, ни слова не говоря, положила перед пострадавшей Эммой сто пятьдесят долларов. Невольно на лице Эммы появилось удивление.

– Это за нанесенный моральный ущерб, как он выразился, – выпалила Дина и внимательно посмотрела на Эмму, пытаясь понять, удовлетворена ли та этой суммой.

Не увидав на ее лице ответа, она стала объяснять, что инцидент произошел по недоразумению. Мишель посчитал, что раз она пошла с ним в ресторан, а потом в номер и принимала угощения, значит, обязана отработать понесенные на нее расходы и добровольно лечь с ним в постель.

– Понимаешь, у них там такие порядки. Я, честно сказать, тоже подумала, что ты согласна…

– А меня ты спросила? – перебила ее Эмма. – Она, видите ли, подумала! А предупредить ты не могла? Или ты только переводить умеешь и шлюх иностранцам поставлять? А впрочем, чего уж теперь говорить-то. Ты можешь с ними встречаться, спать, гулять, но меня больше в эти дела не впутывай.

***

Через тридцать минут Лена уже докладывала Панкратову результаты беседы с Карповым:

– По его словам, в пятницу в Нижний приезжал Леонид Михайлович Бахтин, директор фирмы «Просвет». Вот его служебный и домашний телефоны, – она положила перед Панкратовым лист бумаги. – Как я поняла, Храпова и Бахтина, кроме коммерческих дел, связывали также увлечение девочками и прочие увеселительные мероприятия. Они и за границу два раза вместе ездили. Кстати, в день смерти Храпова гость приезжал с девицей, а когда уехал, неизвестно.

– Да, да… это, конечно, очень важно. Но меня интересует, кто же был четвертым? Фужеров-то было четыре!

Панкратов набрал московский номер и сразу попал на Бахтина. Олег Николаевич представился и поинтересовался, когда тот собирается приехать в Нижний Новгород.

– Где-то в конце недели. А что случилось?

– А пораньше нельзя? Считайте, что повестка уже у вас в кармане.

– Я постараюсь, но что же все-таки произошло? Почему такая спешка?

– Храпов покончил жизнь самоубийством, поэтому необходимо соблюсти некоторые формальности.

Бахтин молчал полминуты. Потом пришел в себя и взволнованным голосом заявил:

– Ну, это меняет дело. Тогда ждите.

– И не забудьте прихватить свою подругу.

Когда Панкратов положил трубку, Лена спросила:

– А может, не стоило ему указывать причину вызова? Как бы не напугать его.

– Не от меня, так от Карпова он все равно узнает. А этот человек, как ты правильно заметила, не совсем искренен, поэтому в числе других тоже находится под подозрением. Нам надо быстрее вытащить Бахтина сюда, чтобы снять отпечатки пальцев и выяснить некоторые подробности последних часов жизни Храпова.

***

В последнее время Эмму привлекала заманчивая идея устроиться на суда загранплавания. Это дало бы ей возможность побывать за рубежом и заработать боны. Но устроиться на такую работу можно было только по большому блату, а для этого надо было иметь либо много денег, либо солидные связи.

И тогда она решила действовать, прибегнув к испытанному средству: очарованию, обаянию и умению обольщать всемогущих чиновников. Она записалась на прием по личному вопросу к заместителю начальника грузопассажирского пароходства, курирующего загранрейсы.

В теплый весенний день Грановская робко вошла в кабинет и лукавым обворожительным взглядом посмотрела на его хозяина. Это был грузный мужчина лет пятидесяти с редкими седыми волосами на голове. Он был толстым и, видимо, настолько неуклюжим, что создавалось впечатление, что для него даже повернуться стоило больших проблем, не говоря уже о каких-то активных действиях. Всем своим видом он напомнил ей откормленного борова. Крупная яйцеобразной формы голова, большой плоский нос, множество морщин на лице, тройной подбородок и серые бегающие глазки вызывали отвращение.

«Спокойно, – сказала она себе, – так надо. Достижение заветной цели оправдывает любые средства, даже самые низменные. А если придется с ним лечь в постель, то я буду предохраняться – то есть накрою его подушкой, чтобы не видеть это свиное рыло. Главное – добиться своего!»

– Слушаю вас, – доброжелательно посмотрел на нее хозяин кабинета.

– Дело в том, что полгода назад я сдала документы в отдел кадров, но до сих пор не могу получить вразумительного ответа по поводу перспективы трудоустройства. Каждый раз мне говорят: «Позвоните через недельку, напомните о себе на следующей неделе…»

– Это безобразие. Я, конечно же, с этим разберусь. А кем бы вы хотели у нас работать?

– Я окончила медучилище. Два года отработала медсестрой в санатории. Но, понимаете, скучно там. Пока я еще молодая…

«Да к тому же еще и хорошенькая!» – про себя отметил кадровик с огромным практическим опытом, знающий толк в женщинах. Он еще раз пристально взглянул на нее и расцвел в улыбке.

А она, словно не обращая на это внимания, продолжала:

– Незамужняя… – Это слово Эмма произнесла медленно, растягивая слоги, чтобы обратить внимание собеседника именно на это, понимая, что дальше разговаривать будет легче.

«А вот это – просто замечательно, – сразу подумал он. – Хотя… при оформлении допуска за границу из-за этого могут возникнуть серьезные проблемы».

– Мне бы хотелось посмотреть мир. К тому же я потомственная морячка. Мой дед и отец всю жизнь ходили в море, вот и я решила попробовать, хотя, конечно, знаю, что это серьезное испытание, от меня потребуется немало сил, чтобы преодолеть все трудности, особенно в первое время.

– Я вас прекрасно понимаю, поэтому обеими руками и ногами поддерживаю. Считаю, что такие красивые и образованные девушки должны работать только у нас. Оставьте мне свои документы, я во всем разберусь и сегодня же вечером дам вам ответ. Так что приходите ко мне после работы, часиков в шесть, и мы обо всем подробно поговорим. А сейчас я занят.

***

Перед самым обедом Панкратова вызвал прокурор – вид у него был озабоченный.

– Срочно выезжай с опергруппой. Ремонтники УЖКХ нашли фрагменты человеческого тела.

Олег Николаевич от такого известия стал нервно потирать руки.

– Опять расчлененный труп. Это уже третий в городе за последние полгода.

– Ты прав. Действуй, – сухо сказал Бармин.

Было уже не до обеда. Панкратов вместе с практиканткой выехали на место происшествия. Встретил их участковый и повел к водоканализационной канаве.

– После ремонта рабочие уже хотели закопать ее трактором, но заметили клочок голубой тряпки и откопали. Развернули, а там две руки и две ноги. Судя по размерам, жен¬ские.

В это время эксперт занимался своим делом и тщательно осматривал конечности. Панкратов подошел к нему.

– Что скажешь?

– Орудовали топором. Особых примет нет, драгоценностей на руках тоже. Судя по коже, погибшая в возрасте до тридцати лет. Все подробности потом.

– Сколько они здесь лежат? – робко спросила подошедшая Ермакова.

– Думаю, дня три-четыре. Точно затрудняюсь сказать.

Панкратов попросил ремонтников перекопать лопатами всю канаву. Он был уверен, что где-то рядом зарыто и тело женщины. Участковому он поручил обшарить всю окрестность, а сам по рации связался с дежурным по РУВД и попросил вызвать специалиста с металлоискателем.

– Думаете и топор здесь зарыт? – спросила Лена.

– Все может быть. Во всяком случае, ничего исключать нельзя.

Искали до темноты, но других фрагментов тела и топор не обнаружили.

В милиции Панкратов попросил дать ему список всех пропавших в районе лиц. Охотников пообещал это сделать. Лена включила чайник. В кабинете они были втроем, разговор не клеился. Виктор понимал, что они устали, тем более, после такого ужасного зрелища, поэтому предложил:

– А может, по капельке для снятия напряжения?

Панкратов сразу взглянул на практикантку, как будто окончательное решение оставалось за ней.

– Ты как, Лен?

– Как хотите, я-то ведь все равно не пью.

– Что, совсем? – удивился Охотников.

– Ну разве шампанского немного.

– Так это мы махом. Ждите – я скоро, – капитан вскочил с места, но его остановил Панкратов.

– А деньги-то у тебя есть? Я сразу предупреждаю: лично у меня ни копья. Думал, сегодня дадут зарплату, так нет, говорят, опять задержат на несколько дней. Сыну к школе купили костюм, а дочери – туфли, и все – хоть шаром покати.

– Да я сам в таком же нулевом положении, но сейчас что-нибудь придумаем, – сказал Охотников.

– Ничего не надо придумывать, – улыбнулась Лена и достала из кошелька деньги. – Дожили: рядовая студентка на жалкую стипендию угощает двух взрослых мужиков из правоохранительных органов.

– Леночка, ты просто золото! – обрадовался капитан. – Клянусь, отдам, как только получу свои кровные.

– Кровных как раз и не надо. Верните, пожалуйста, чистые и честные.

– А разве у нас такие водятся? – сделали удивленные лица мужчины.

– Не знаю, вам виднее, – улыбнулась Лена и пригрозила Охотникову: – Попробуйте только не отдать – у меня свидетель есть. К тому же весь наш разговор в каблук записан. Так что не отвертитесь.

– Каюсь, хотел быть вашим вечным должником, но на этот раз, видимо, не получится…

– Ты еще здесь? – грозно посмотрел на него Панкратов.

Капитан выскочил из кабинета, а Олег Николаевич обратился к Лене:

– Такой бардак с зарплатой творится уже несколько лет. Мало того, что платят копейки, так еще и задерживают.

Затем, улыбнувшись, добавил:

– Так что еще раз подумайте, Леночка, над выбранной профессией и не очень-то радужной перспективой в плане материального обеспечения. Все взвесьте, прикиньте, что вас ожидает, и оцените все плюсы и минусы.

– Не беспокойтесь, я уже давно сделала свой выбор, – успокоила его Лена.

Вскоре появился запыхавшийся Охотников. С удовольствием выпив стакан шампанского, он убежал в дежурку. Панкратов и Ермакова не торопились. Они допили бутылку и постарались в разговоре отвлечься от служебных дел.

***

Вечером Эмма, еще более нарядная, переступила порог уже знакомого ей кабинета с надеждой услышать приятное известие. Однако по настоянию чиновника все служебные разговоры и дела были отложены на более позднее время, а пока предстояло вместе поужинать и отметить такое приятное, как он выразился, знакомство.

Эмма вынуждена была согласиться. Посещение ресторана затянулось до позднего вечера. Затем поступило на первый взгляд безобидное предложение посмотреть загородную дачу, но сказано это было в приказном порядке и таким тоном, что она просто не могла отказаться, хотя ей и не хотелось этого. Но она вынуждена была терпеть его противные выходки, надменный взгляд и унизительные ухмылки. Эмма не сопротивлялась, ведь она решила для себя идти до конца!

На даче она была внешне спокойна и неразговорчива, предпочитая слушать словоохотливого хозяина шикарного дома. Когда она уже достигла определенной стадии опьянения, чтобы не так мрачно оценивать престарелого партнера и свое хоть и гадкое, но целенаправленное поведение, то сделала все, что от нее требовалось. А требовалось от нее в тот момент совсем немного, поскольку ее перепивший высокопоставленный клиент был явно не в лучшей своей форме. Взамен она получила только обещание поспособствовать в трудоустройстве и походатайствовать в компетентных органах об ускорении оформления ей допуска.

***

Утром капитан Охотников принес Пакратову список пропавших лиц. За последнюю неделю таких оказалось двое: подросток четырнадцати лет и мужчина в возрасте шестидесяти двух лет. Тогда Олег Николаевич поручил запросить сведения в других районах города и вскоре получил нужную информацию. В этом списке оказались две девушки: двадцативосьмилетняя из Сормовского района и двадцатилетняя – из Ленинского. «Вот это уже кое-что», – подумал Панкратов.

– Есть фото, но особых примет на конечностях в ориентировках не указано, – отметил Охотников.

Сотрудники уголовного розыска тут же уехали по указанным адресам, а Олег Николаевич вновь поехал на место происшествия.

Канава уже была зарыта: людям нужна вода, поэтому ремонтники поспешили закончить свою работу. Следователь еще раз обошел участок, предполагая возможные места сокрытия фрагментов тела. И когда находил такие места, вспоминал, что вчера здесь уже искали, проверяли, специально копали. Тогда Панкратов принял решение: необходимо расширить зону поиска.

 

Глава 5

 

В этот же день случилось новое происшествие. В собственной квартире мертвым обнаружили помощника прокурора Автозаводского района Александра Сергеевича Усольцева.

***

Тайные встречи со своим покровителем, на которые Эмма вынуждена была соглашаться, пока окончательно не решится вопрос об ее трудоустройстве, продолжались еще два месяца, а дело с мертвой точки так и не сдвинулось. Причина оказалась довольно простой: как раз именно то, что она ранее считала своим преимуществом перед замужними подругами, теперь оказалось препятствием в осуществлении ее мечты. Но она твердо решила не отступать и во что бы то ни стало добиться цели. По совету знакомых она приняла решение обойти закон и заключить фиктивный брак, открывающий ей дорогу в море и за рубеж.

Однако ей пришлось столкнуться с серьезными проблемами. Дело упиралось в подбор достойного кандидата в мужья. Она перебрала в памяти всех своих знакомых парней и даже взрослых мужчин, но ни один из них не подходил на эту, как ей казалось, заманчивую для них роль.

Одни были женаты и не собирались в ближайшее время разводиться. Другие хоть и холостые, но хотели бы жениться не фиктивно, а по-настоящему. Третьи боялись последствий за подобные аферы и прямо высказывали беспокойство. Четвертые соглашались, но требовали за это такую крупную сумму, что Эмма воспринимала подобные условия не иначе, как грабеж средь бела дня. Кроме того, ей просто претило то обстоятельство, что с ней торгуются, поэтому она не могла согласиться на то, что по существу, ей придется работать на таких подонков.

Сама-то она привыкла зарабатывать за счет других, но ей было противно осознавать, что теперь ее будут использовать как какую-то дешевку. Были, правда, и другие, которые соглашались на все, но их внешние данные настолько отличались от ее идеала мужчины, что она никак не могла себя переломить. Хотя внутренний голос ей говорил: «Ну что ты ломаешься? Ну и что, что он не красавец, подумаешь – проблема! Ведь тебе не придется с ним ни прогуливаться по городу, ни в гости ходить и ловить на себе осуждающие или сочувствующие взгляды посторонних и знакомых, ни, тем более, спать в общей кровати, поэтому смотри на него как на делового партнера, не более».

Но принципиальная в этом вопросе Грановская никак не могла, как она считала, унизить себя, хотя и понимала, что другого выхода у нее просто нет. Единственное, что она могла сделать в этой ситуации, так это снизить планку требований для своего идеала, и то незначительно.

***

Когда Усольцев не вышел на работу, обеспокоенные коллеги решили навестить его вечером, полагая, что он заболел. Конечно, прокурор Бармин утром высказал недовольство по поводу того, что тот не позвонил и не объяснил причину своего отсутствия, но то, что Усольцева уже нет в живых, никто даже и подумать не мог. На телефонные звонки в течение дня никто не отвечал, сам он тоже почему-то не выходил на связь, поэтому сослуживцы и решили навестить Усольцева дома, тем более что в это время он был один – его жена и сын уехали в санаторий.

В семь часов вечера трое работников прокуратуры поднялись на второй этаж. На звонки и стук в дверь никто не откликался.

Соседи по лестничной площадке не видели Усольцева уже несколько дней: кто двое, кто трое суток. Волнение коллег нарастало, поэтому приняли решение действовать немедленно. После согласования с Барминым дверь была взломана.

Усольцева обнаружили мертвым сразу – он лежал на диване. На нем были белая рубашка, галстук и серый костюм. Именно так он был одет накануне, поэтому у коллег первоначально сложилось впечатление, что он вчера пришел с работы, не раздеваясь лег на диван и умер. Панкратов сразу же был подключен к этому делу.

Вскоре было установлено, что Усольцев был отравлен тем же ядовитым составом, что и предыдущие жертвы неизвестного маньяка.

Новость о гибели работника прокуратуры быстро облетела Автозаводский район и поползла по городу и области. Появились домыслы и панические слухи о массовой гибели людей. Наиболее бдительные активисты от лица общественности направили телеграммы и письма в городскую и областную администрации, а также Президенту России, посчитав своим долгом проинформировать руководство области и страны о массовых убийствах в районе. При этом отмечали явное попустительство органов прокуратуры и милиции, закрывающих на это глаза и скрывающих правду от народа. По их мнению, преступные группы и вооруженные бандиты безжалостно уничтожают десятки честных и ни в чем не повинных людей и не щадят практически никого; добрались даже до работников прокуратуры, чтобы они не мешали творить произвол и беззаконие.

Сигналы с мест не остались незамеченными, и вскоре из Москвы приехал заместитель начальника следственного управления Генеральной прокуратуры России старший советник юстиции Юрий Иванович Малинин.

На Московском вокзале его встретила целая свита чиновников из администраций города и области, а также правоохранительных органов. Перед ними предстал высокий сухощавый мужчина лет шестидесяти с кожаным портфелем в руках. Все привычные торжественные мероприятия, проводимые обычно при встрече почетных и уважаемых гостей из Москвы, Юрий Иванович отменил и деликатно, но достаточно твердо потребовал сразу же отвезти его в прокуратуру Автозаводского района. Прокурору области ничего другого не оставалось, как удовлетворить его просьбу.

***

Поиск достойного кандидата в мужья продолжался по новому кругу. И вскоре увенчался успехом. На городской танцплощадке Эмма встретила молодого человека, который влюбился в нее с первого взгляда.

Вадим был на год моложе ее и производил приятное впечатление. Высокий, худощавый юноша со светлыми волосами и голубыми глазами показался ей довольно милым и симпатичным, хотя ему явно недоставало атлетического тело¬сложения, уверенности в себе, твердости духа и жесткого обескураживающего взгляда, присущего людям мужественным, обладающим волевым характером.

Уже через неделю Вадик, краснея и запинаясь, признался Эмме в любви. Она очень спокойно восприняла это трепетное признание и хладнокровно ответила согласием выйти за него замуж. Правда, тут же поставила жесткие условия: фамилию оставит свою, и их брак не будет помехой в претворении ею личных планов. Кроме этого, ее молодой любящий муж не должен будет ограничивать свободу своей жены. Услышав неожиданный для него ответ о согласии Эммы выйти замуж, счастливый Вадик тут же согласился на все, лишь бы только иметь такую красивую жену.

Через два месяца сыграли скромную свадьбу, которая удовлетворяла обоих: довольный юноша получил в жены Эммочку, как он ее ласково называл, а она – возможность выйти в море и побывать за границей.

***

Через тридцать минут Малинин уже был на месте и вскоре провел совещание, на котором присутствовали все члены оперативно-следственной группы и заинтересованные лица. Лена сидела за длинным столом рядом с Олегом Николаевичем и внимательно разглядывала представителя Генеральной прокуратуры России. Для своего роста он казался узким в плечах. Редкие седые волосы зачесаны назад. Строгий взгляд глубоко посаженных невыразительных серых глаз, морщинистое пепельно-желтоватое лицо свидетельствовали об усталости и болезненном состоянии. Одет в строгий костюм темно-коричневого цвета и белую рубашку с галстуком. Голос тихий, спокойный и располагающий к задушевной беседе.

Малинин скромно представился и сообщил:

– В высшие органы власти страны из вашего города поступил ряд тревожных жалоб и заявлений, которые затем были пересланы в нашу прокуратуру для проверки изложенных фактов и принятия необходимых мер. Генеральный прокурор лично поручил мне выехать в ваш город, разобраться во всем на месте и доложить. Я уже в курсе о совершенных в районе тяжких преступлениях и понимаю те трудности, с которыми вам пришлось столкнуться при расследовании этого необычного дела. Поэтому я прямо заявляю, что прибыл сюда не в качестве проверяющего, чтобы потом сделать оргвыводы, а чтобы помочь вам, вместе с вами разобраться и побыстрее изобличить преступников.

После такого вступительного слова Лена уже с симпатией относилась к этому пожилому человеку, который прошел большую жизненную школу и имеет огромный опыт. Во время совещания старательная практикантка добросовестно записывала в свою тетрадку умные мысли и соображения, наиболее важные детали, о которых ей впервые стало известно, или факты, требующие проверки. В частности, она почерпнула для себя следующее.

Накануне Усольцев задержался на работе дольше всех. Как заявила уборщица, он выглядел немного уставшим, но чего-либо особенного в его поведении, что могло бы броситься в глаза, она не заметила. Больше живым его никто не видел, хотя были опрошены все жильцы подъезда, где он проживал. В квартире и в кабинете предсмертной записки не обнаружено, сосуда с ядом, которым он мог умышленно или по неосторожности воспользоваться при приеме пищи, также не обнаружено. По заключению экспертов смерть наступила между пятью и шестью часами утра. Следов и отпечатков пальцев посторонних лиц в его квартире не обнаружено, как выяснилось, к ним редко приходили друзья и родственники, так как Усольцевы вели довольно замкнутый образ жизни. Жена в последний раз разговаривала с мужем по телефону неделю назад. Однако ничего необычного он ей не сообщил. Сказал только, что у него все в порядке, скучает по ней и сыну. Все присутствующие поняли, что сказал он так, чтобы, видимо, не расстраивать ее, поскольку у него в послед¬нее время возникли серьезные проблемы на работе, и он, конечно же, здорово переживал.

В конце совещания Юрий Иванович заявил собравшимся коллегам, что с любыми предложениями, мнениями, сомнениями, а также в случае получения какой-либо дополнительной информации, имеющей отношение к этому делу, можно обращаться непосредственно к нему. Он готов любого выслушать и помочь советом или практически, поскольку наделен руководством прокуратуры страны очень большими полномочиями.

После обеда Панкратов и Лена обменялись своими впечатлениями.

– Ушел Усольцев с работы в половине девятого вечера, умер в пять-шесть утра, а обнаружили его только в девятнадцать часов, – рассуждала Ермакова. – Напрашивается вопрос: где он был после работы? Возможны следующие варианты: сразу пошел домой, где и умер после приема смертельной дозы.

– Да, но почему он лег спать не в постель, а прилег одетый на диван? Это раз. Второе: почему в квартире не нашли бутылку, флакон или пузырек с ядом? Почему он не вызвал «скорую помощь», когда почувствовал себя плохо?

– Допустим, отравленный продукт он мог где-то купить или его угостил кто-то. Он его выпил или съел дома или в гостях. А когда почувствовал себя плохо, то сразу же прилег в надежде, что сейчас боль пройдет, но неожиданно потерял сознание и вскоре умер, – попыталась объяснить Лена и посмотрела на своего наставника.

– Возможно, возможно… ты и права. Продолжай дальше.

– Вариант второй: Усольцев с работы заходил куда-то, где и был отравлен. Домой вернулся поздно ночью. Именно поэтому никто из соседей его и не видел. Он прилег на диван, уснул, но так и не проснулся. Ну и третий вариант: у него был гость. Они посидели, выпили… Неизвестный подсыпал ему в стакан яд и спокойно покинул свою жертву. Правда, есть еще одна версия.

– Ну, ну…

– Этот некто насильно влил ему в горло отравленную водку и, когда тот потерял сознание, вышел из квартиры. Допускаю, что их могло быть и несколько человек.

– Да, но следы посторонних лиц не выявлены. Во-вторых, Усольцев наверняка сопротивлялся бы, и тогда были бы слышны крики, шум… Да и потом хоть какие-то признаки драки наверняка остались бы, – возразил следователь.

– Преступник или преступники оказались опытными и все следы аккуратно уничтожили. А может, они вообще работали в перчатках…

– Ну, это если предположить, что преступники опытные и располагали временем…

– А вот в этом я нисколько не сомневаюсь. Сопливые мальчишки, мне кажется, даже яд достать не смогут, тем более, проникнуть в квартиру очень осторожного Усольцева. Я уж не говорю про то, что они не могли так искусно совершить преступление… Даже следов не оставили!

– Сейчас молодежь все сможет – ей палец в рот не клади. И дело не в возрасте преступников, а в конкретике: кто это сделал? Пока что вопрос остается открытым.

***

Незаметно прошло несколько лет совместной семейной жизни. Были редкие, радостные для мужа встречи и частые, наполненные болезненной тоской и неподдельной грустью расставания. Эмма словно повзрослела на десять лет, стала серьезной и рассудительной женщиной, ее прежние легкомысленные взгляды на жизнь во многом поменялись. Но к мужу она по-прежнему была равнодушна, просто привыкла к нему и относилась как к преданному домашнему животному, без которого скучают в разлуке, а когда оно рядом, не замечают его.

Симпатичная медсестра быстро освоилась на судне и, благодаря своей внешности, общительности и веселому нраву, пользовалась особой симпатией у команды. Грановская побывала во многих странах мира, имела возможность сравнить жизнь в СССР и других государствах, в том числе и в самых экзотических.

Но на душе у нее было невесело: лучшие годы уходили, а она так и не нашла свое счастье, не встретила того самого, о ком мечтала все эти годы. Даже после длительного загран¬плавания она не испытывала никакого трепета, ее не очень-то тянуло, как других моряков и морячек, домой, где ее всегда с нетерпением ждал ласковый, как собачонка, муж. Вадим искренне любил ее и прощал все, что она иногда позволяла себе на берегу. Он настолько фанатично верил ей, что даже представить себе не мог возможной измены с ее стороны. Возвращаясь под утро, она обычно говорила ему, что задержалась у подруги, а иногда вообще ничего не говорила и тут же ложилась спать. Она пользовалась его доверием и слабохарактерностью, а он считал неэтичным проверять правдивость объяснений жены. Эмму это устраивало. Но порой его мягкость, безволие и слепая любовь к ней просто выводили ее из себя.

***

Капитан Охотников частенько заходил в кабинет Панкратова. Ему нравилось общаться не только с другом, но и с его очаровательной практиканткой. Вот и на этот раз во время чаепития Виктор рассказал очередной анекдот, который выдал за правду. Его слушатели не могли сдержаться от смеха, а капитан не унимался. Панкратов и Лена расслабились и даже на какое-то время забыли о своих делах и проблемах.

Когда Охотников ушел, Панкратов сказал:

– Молодец, Витька, никогда не унывает. Вот сколько его знаю – он всегда такой. А ведь он раньше в уголовке работал, очень сильным розыскником был. Но в прошлом году произошло ЧП, которое поломало его карьеру.

Глаза Лены выдали ее заинтересованность.

– Ну, если только в двух словах. Поступил сигнал об ограблении магазина. Группа выехала на место. Когда Виктор обходил магазин, то увидел, что трое выскочили с черного хода. Он – за ними. Догнал их около забора – бежать им было некуда. Казалось, дело сделано. Но вдруг один из них выхватил обрез – Виктор тоже за пистолет. Раз предупредил, чтобы бросили оружие и сдались… второй. Но в ответ один из них взвел курок – вот-вот должен был прогреметь выстрел. Что делать? Тогда он сам выстрелил, на опережение… Было темно, да и стрелял-то он в ноги, но тот в это мгновение пригнулся, и пуля попала ему прямо в грудь. Тот наповал, а остальные в испуге рухнули на землю…

– Я, конечно, не разбираюсь во всех тонкостях по применению оружия, но, по-моему, Виктор Миронович действовал правильно, – высказала свое мнение Лена.

– В том-то и дело, что все придерживаются такой же точки зрения, и даже суд оправдал его. Но у одного из этих троих родственник работает в городской прокуратуре. Он написал жалобу в Москву и обвинил во всем Охотникова. Да еще оставшиеся в живых изменили свои показания… Ну, в общем, придрались к тому, что Виктор не сделал предупредительного выстрела в воздух. А успел бы он это сделать или нет, когда курок взведен и в любой момент может прогреметь выстрел – оказывается, это никого не волнует. Тем более, он один, а их – трое, они в темноте, а он, как мишень на свету от уличного фонаря… В конце концов отстранили его от оперативной работы и направили в дежурную часть.

– Понятно, – тяжело вздохнула Лена. – Но, я думаю, что справедливость все же восторжествует, – с уверенностью в голосе сказала Лена.

– Будем надеяться, – согласился с ней следователь и склонился над документами, потом медленно поднял голову и взглянул на практикантку.

– Я ведь его с двадцати лет знаю. Мы с ним в одной группе учились в юридическом. Я потом попал в прокуратуру, а он – в МВД. Но работаем, как видишь, в одном здании.

– Я рада, что у вас есть такой друг, – улыбнулась Лена.

 

Около 20.00 Панкратова срочно пригласили в дежурную часть – туда только что старший лейтенант Пушкарев доставил двух бомжей. Олег Николаевич спустился вниз и внимательно выслушал провонявших грязью, потом и помоями мужчин: одному было тридцать два года, хотя выглядел он намного старше, а другому – пятьдесят восемь, и его сизый нос явно не добавлял ему привлекательности.

– Мы живем на старой свалке, – начал тот, что постарше. – Ну там, за гаражами, как ехать в сады. Там есть озеро. В воскресенье, поздно вечером, глядим: подъезжает иномарка. Выходит мужик и достает какой-то мешок – тяжелый такой! Он что-то в него положил – и бултых! в воду. Тот почти сразу и утоп. Потом он еще что-то бросил.

– Мы сначала подумали: вот бы достать – может, что пригодилось бы, – продолжил другой. – Но потом решили: не стоит возиться и мараться из-за этого дерьма. Ведь все потом сушить надо, а у нас негде. Да вдруг оно заразное окажется…

– Так вы теперь разборчивые стали? – пошутил Пушкарев.

– Не. Просто нам тряпок не надо. Вот пожрать – другое дело, – пояснил пожилой.

– Место запомнили? – спросил Олег Николаевич.

– А как же!

– А машину?

– Откуда?! – одновременно ответили бомжи.

– Фары он выключил. Да и в этих иномарках я не больно-то разбираюсь, – пояснил молодой.

– А я еще хуже, – добавил пожилой.

– Не переживайте – у вас еще все впереди. Вот поднакопите и не глядя купите себе «Мерс», самую последнюю модель! А потом, глядишь, и разбираться научитесь, – развеселил всех Пушкарев.

– Не, у нас денег не хватит, а выбрасывать что-то никто не хочет. А то бы мы быстро прибрали к рукам, – с серьезным видом ответил пожилой.

– Едем, покажете это место, – решил Панкратов.

– Да скоро стемнеет. Может, до завтра отложим? – взмолились оперативники. – Все равно это дерьмо никуда не денется.

– Дело не терпит, мужики, поймите.

– Только мы в воду не полезем, – вскочили с мест перепуганные бомжи. – Нам негде сохнуть.

– Полезете, еще как у меня нырять будете, – пригрозил им Пушкарев. – А заодно хоть помоетесь, а то от вас псиной за версту несет.

– Так ведь заболеем! А нам болеть никак нельзя – иначе все, сразу хана. Лекарств у нас нет, и лечить нас некому.

– Ничего, на бутылку я вам дам, – успокоил их Панкратов.

– Только сразу, а то обманете, да и где мы потом купим?

– Ну вы и вымогатели! – грозно посмотрел на них Пушкарев и пригрозил кулаком.

По дороге заехали в винный магазин, Панкратов купил бутылку водки. Когда приехали на место, довольные бомжи разделись догола и с дикими воплями полезли в воду. После третьего ныряния молодой радостно выкрикнул:

– Нашел, нашел! Ура!

«Дурак, чему ты радуешься? Боюсь, что чью-то смерть нашел», – подумал Панкратов, глядя на появившийся на поверхности полиэтиленовый мешок.

Когда его выволокли на берег, под мощными лучами фар из него стали осторожно вытряхивать содержимое. Сначала вылетели два кирпича, потом стальной топор – на нем была гравировка: «Не руби сплеча!». Теперь оставалось извлечь самое большое. И мрачное предчувствие не обмануло опытного следователя: когда вспороли мешок, там обнаружили туловище, завернутое в синий халат.

Панкратов поморщился и подумал: «Сколько лет работаю в прокуратуре, а такого еще не видел!» Перед ним лежало тело женщины без конечностей, с отрезанными грудями. Головы тоже не было. На плече и на животе Панкратов заметил несколько родинок. «Это хоть что-то», – снова подумал он и попросил эксперта сфотографировать их крупным планом.

– Где же может быть голова? – спросил он и посмотрел на присутствующих. Они только пожали плечами и уставились на озеро.

– Да, возможно, и там. Завтра с утра вызовем водолазов из МЧС. А сейчас я приступаю к составлению протокола.

***

Накануне Нового года случилось нечто такое, что в значительной степени перевернуло дальнейшую жизнь Эммы. На улице ее встретил знакомый парень и сказал, что один солидный мужчина хотел бы с ней познакомиться. Он будто бы давно за ней наблюдает, она ему очень нравится, но для знакомства все никак не подворачивается случай. Гранов¬ской часто поступали подобные предложения, и она реагировала на них довольно спокойно. Вот и в этот раз она не придала особого значения обычному, на ее взгляд, предложению. Из чисто женского любопытства она попыталась выяснить, что это за мужчина и что ему от нее надо, но парень даже не назвал его, чем еще больше заинтриговал Эмму. Они договорились, что на следующий день в восемь часов вечера она подойдет к ресторану гостиницы «Интурист».

В назначенное время она пришла. У входа ее уже поджидал все тот же знакомый. Он предупредил, что ее ожидают в одном из номеров и попросил подняться на второй этаж. Когда они вместе подошли к двери, парень робко постучал. Дверь открыл толстомордый мужик крупного телосложения в спортивном костюме. Он распахнул перед Эммой дверь и с широкой улыбкой пригласил в номер.

Она сразу узнала его: это был Гога, один из местных хулиганов, которого она часто видела в ресторанах и других увеселительных заведениях. Его образ жизни свидетельствовал о том, что жил он далеко не бедно.

***

На следующий день в десять часов все члены оперативно-следственной группы, как обычно, собрались в кабинете прокурора. Не было только начальника РУВД и хозяина кабинета. Их заместители доложили, что обоих вызвали к половине десятого в районную администрацию. Малинин предложил начать совещание, поскольку дорога каждая минута. Через четверть часа Бармин позвонил секретарю и преду¬предил, что они задерживаются.

Вернулись они только через полтора часа, когда совещание уже закончилось. В кабинете сидел один Малинин и читал материалы уголовного дела. Взглянув на расстроенные лица вошедших, он поинтересовался причиной их задержки. Корольков сказал, что заместитель главы администрации Терентий Маркович Тарасенко продержал их в приемной больше часа.

– Вы бы его предупредили, что у вас совещание назначено на десять часов.

– Я так и сказал, – продолжал возмущенно Корольков. – А он мне: «Подождите, вы мне оба нужны». А сам то одного вызовет, то другого. А мы сидим, будто нам делать нечего… А когда наконец-то зашли, он начал: «Кто к вам приехал? Зачем? Давайте пригласим его на природу и угостим как следует, тогда он будет покладистым». Мы ему: «Да он в этом не нуждается, и вообще он – человек строгих правил». Тут он перешел ко второму вопросу: оказывается, у него с женой вышел спор по нашему делу, вот он и решил узнать кое-какие подробности, чтобы потом в семейном кругу похвастаться своей осведомленностью».

– Еще стал учить нас, выдвигать свои версии, – добавил прокурор.

– А он что, по образованию юрист или является куратором правоохранительных органов?

– Да в том-то и дело, что нет, – с досадой сказал Бармин и махнул рукой. – Сельхоз окончил, ему бы фермой руководить. А ему торговлю поручили. Вот он и привык лезть туда, где ничего не понимает. Одним словом, Терентий – он и есть Терентий, ему бы застолье организовать, погулять, выпить…

– А что, он любитель? – поинтересовался Малинин.

– Любитель, да еще какой! – заметил Корольков и откровенно улыбнулся, взглянув на Константина Евгеньевича. – Этому любителю пора бы уже перейти в профессионалы!

Тот только тяжело вздохнул и кивнул в знак согласия.

– Больше того, он стал отчитывать меня: «По какому праву задержали уважаемого в районе человека – Якова Григорьевича Синкевича? – а мы действительно вчера задержали его. – Что за произвол?! Это безобразие!» – возмущался он. Ну, я пообещал ему во всем разобраться.

– Понятно. Таких, как он, надо ставить на место. А чтобы он в дальнейшем не мешал вам работать, я сейчас же позвоню ему.

– Юрий Иванович, может, не надо? А то вы уедете, а нам ведь здесь работать… – попытался остановить его Бармин.

– Никогда не бойтесь таких людей. Это они должны вас бояться. А умный никогда не будет мстить за правду, – успокоил его Малинин. Он набрал под диктовку Королькова прямой номер телефона Тарасенко и, услышав в трубке муж¬ской голос, начал:

– Терентий Маркович, здравствуйте. С вами говорит Юрий Иванович Малинин из Генпрокуратуры. Как мне стало известно, вы два часа назад пригласили к себе прокурора района и начальника милиции. У вас что, совещание какое-то проводится, где их присутствие крайне необходимо?

– Да нет. Минут десять-пятнадцать назад они были у меня в кабинете, и я поинтересовался ходом ведения следствия по этому нашумевшему делу. Но они уже уехали.

– Вот как! Скажите, пожалуйста, а кто вам дал право вмешиваться или хотя бы интересоваться такими вопросами, к которым вы не имеете ни малейшего отношения?

– Да я… да я только…

– Сколько минут они были у вас?

– Да минут десять, не больше.

– Так вот, из-за десяти минут они потеряли более двух часов и до сих пор их на работе нет. А на десять часов было назначено важное совещание. Собрались работники милиции и прокуратуры, а их руководители по вашей вине отсутствовали. Ведь вы прекрасно знаете, что у них дорога каждая минута, и, несмотря на это, отвлекаете их по пустякам. А если выяснится, что вы действительно вмешивались в ход ведения уголовного дела или оказывали давление на руководителей правоохранительных органов, или интересовались служебной тайной, я вынужден буду доложить об этом лично Генеральному прокурору страны. Такие факты нетерпимы, я просто не имею права оставлять их без внимания.

– Да что вы, что вы… как можно?.. Я и не думал вмешиваться… я ведь все понимаю…

– Вот и хорошо. А ради праздного любопытства и вообще не стоило интересоваться. До свидания.

***

Эмма вошла в номер одна, ее знакомого не удостоили такой чести. Кроме Гоги, там были еще двое не известных ей мужчин, они сидели за накрытым столом и о чем-то оживленно говорили. Грановская опытным взглядом оценила обстановку: разговор идет по-крупному, гуляют ребята на широкую ногу. На столе стояли бутылки с коньяком, шампан¬ским и минеральной водой, коробка дорогих конфет, фрукты, овощи и бутерброды с красной и черной икрой.

– Кучеряво живете, хлопцы, – сказала она и опустилась в предложенное кресло.

Ей стали предлагать выпить, закусить, потом еще и еще… Судя по их жаргону и наколкам на руках, она поняла, что все они прошли жизненную школу в местах не столь отдаленных. Когда все было выпито и съедено, Гога, который якобы симпатизировал ей и жаждал лично познакомиться, от приятной прелюдии перешел к делу:

– Ну что, детка, давай поговорим по душам. Я давно на тебя глаз положил и хотел с тобой познакомиться, но все как-то руки не доходили. Так вот, красотка, в присутствии своих корешей я хочу сделать тебе предложение…

«Ну этого мне еще не хватало, – сразу подумала Эмма, – с вами какие-то дела иметь».

– … Ты у нас мурка видная, так вот, я предлагаю тебе сделку: ты будешь обслуживать иностранцев, а всю прибыль в валюте будем делить пополам. Пятьдесят процентов твоих, пятьдесят – моих. Как видишь, все справедливо, все по-божески.

– Ты хоть Бога не трогай своим поганым языком. Это раз. Во-вторых, я хоть и не святая, но проституткой никогда не была и не собираюсь ею быть, поэтому покровители и сутенеры мне не нужны. Так что ты ошибся адресом. Поищи-ка послушных шлюх, готовых работать на тебя, в другом месте. Если повезет, возможно, ты и заработаешь кучу денег, но только не на мне.

– Че ты ломаешься? – недоумевал он. – Ты че, в натуре, смеешься?

– Да потому, что я этого не хочу. Тебе не удастся заработать на мне не только ни одного доллара, но даже ни одного цента – понял?

Такой поворот событий явно не устраивал Гогу. Особенно ему было неудобно перед дружками, которые начали откровенно посмеиваться. Его лицо от злости налилось кровью, вид стал угрожающим. Еще бы, какая-то шлюха, хоть и красивая, разговаривает с ним таким вызывающим тоном! Если до этого он старался достойно держать марку, то после ее слов вышел из себя:

– Послушай, ты, шалава ресторанная, хоть ты сейчас и плаваешь в заморских водах, но для меня ты как была, так и осталась мелкой потаскушкой! Сколько ты на этом деле огребла денег – никто не считал. А ты хоть копейку кому за¬платила? Так вот, теперь пришла пора натурой рассчитаться со мной и с моими друзьями.

– Во-первых, я в море хожу, а не плаваю, и прошу меня с собой не сравнивать! А во-вторых, плохо просишь. Ну и,

в-третьих, извините меня за откровенность, – она измерила всех взглядом, – но вы не в моем вкусе. Поэтому будем считать, что сделка не состоялась. – Она встала, чтобы уйти.

Но в этот момент Гога ударил ее в лицо, и она, отлетев к стене, стукнулась головой и потеряла сознание.

***

Через час Бармин заглянул к Малинину и сообщил:

– Только что звонил прокурор города и просил передать, что нас приглашает к себе мэр. Его беспокоят панические слухи, резко возросшая преступность в районе, и он хотел бы услышать обо всем этом ваше личное мнение.

– Хорошо. Обязательно встретимся, тем более что мне есть что сказать.

 

В это время водолазы обследовали дно озера. В поисках головы погибшей они методично облазили почти все квадраты. Работники милиции, прокуратуры и МЧС уже отчаялись найти искомое, когда на поверхности показался один из водолазов с грязной сумкой в руке. На берегу Панкратов рассмотрел ее: это была хозяйственная сумка из темного материала с завязанными ручками. Когда их аккуратно с одной стороны обрезали, из сумки извлекли один тяжелый камень, а вслед за ним выкатилась голова с темными волосами средней длины. Эксперты тут же несколько раз сфотографировали ее, и только после этого Панкратов разрешил телевизионщикам произвести киносъемку. Истомившаяся бригада быстро и профессионально сняла эту жуткую картину в привязке к местности, и старший группы пообещал сегодня же показать этот сюжет в передаче «Вечер трудного дня». Сюжет, что и говорить, не из приятных, но следователю необходимо как можно быстрее опознать труп погибшей женщины, и в этом ему должны были помочь искатели сенсаций, неординарных ситуаций и фактов.

***

Очнулась Эмма от нестерпимой боли. Сознание было словно в тумане. Она открыла глаза и увидела толстую довольную рожу Гоги, который в это время под хохот дружков насиловал ее. Она попыталась сбросить с себя этого дикаря, но ее руки крепко держали его приятели. Сколько продолжались эти мучения, пока три насильника издевались над ней, униженная Эмма не знала. Она только беспрерывно твердила, закусывая губы от страшной боли:

– Клянусь, что отомщу вам… вы еще пожалеете…

Когда они наконец ушли, Эмма с трудом добрела до ванной. Голова гудела, до челюсти и до затылка было больно дотронуться, но, смывая с себя всю грязь и гадость, она все же пыталась размышлять трезво. Что делать? Заявить в милицию – начнется следствие, суд, и следовательно, поползут слухи и всевозможные сплетни. Тогда ей уже не жить в этом городе, где почти все друг друга знают. А посадят этих подонков или нет – еще неизвестно. Бросить все и уехать куда глаза глядят? Тоже не лучший вариант. Во-первых, некуда, да, если честно признаться, никому она нигде не нужна. И бросить престарелую бабушку, смертельно больную мать она тоже не могла. Да и хорошую работу жалко терять.

Среди других возникли самые мрачные мысли: покончить жизнь самоубийством, но вот каким образом это сделать, чтобы было мгновенно и безболезненно?

***

Панкратов вошел в свой кабинет и увидел, что Лена склонилась над большим листом бумаги.

– Леночка, ты что так внимательно разглядываешь? Уж не план ли это взрыва нефтебазы? Может, ты – диверсантка и специально внедрилась в органы прокуратуры, чтобы после уничтожения важного стратегического объекта быть вне подозрений?

– Точно. Вы меня раскусили, и поэтому я решила расколоться. Чтобы хоть как-то загладить свою вину, я чистосердечно готова сообщить очень важные сведения. Но, как говорится, ближе к делу. Подойдите, пожалуйста. Вот видите, я набросала схему района, а кружочками отметила места, где были обнаружены шесть трупов. За исключением послед¬него случая, от этих кружков тянутся стрелки к месту жительства или работы погибших. Если условно продолжить эти стрелки в обратном направлении, то все они ведут в центр Соцгорода, в район от универмага до улицы Ватутина, и охватывают проспекты Кирова, Ильича и Молодежного. По моему мнению, именно в этом квадрате жертвы и могли быть отравлены, а потом разбредались пешком или уезжали на транспорте в разные стороны и… вскоре умирали от смертельных доз.

– Так, так, так… Интересно, Леночка… Вроде все правильно ты отметила, ничего не перепутала, – заинтересовался Олег Николаевич. – Хотя, конечно, квадрат этот настолько густонаселенный, что прошерстить каждого жителя просто физически невозможно. Но все равно это очень интересно…

В это время раздался стук в дверь, и вошел сотрудник уголовного розыска старший лейтенант Пушкарев.

– Ну что, Анатолий, скажешь? – обратился к нему Олег Николаевич.

– Поработали в пивном киоске около парка. Предъявляли на опознание фотографии Усольцева и Варенцова. Последнего сразу опознали – он неоднократно бывал там, а первого не припомнили.

– Выходит, Усольцев не заходил туда?.. Тогда где же он был и с кем выпивал? – размышлял вслух Панкратов. – Я ведь думал, что раз он живет недалеко от парка, то с работы мог зайти, выпить кружечку-другую… И если бы это подтвердилось, то получилась бы очень интересная картина: и Варенцов и Усольцев выпивают в одном и том же пивном ларьке, а через несколько часов умирают от отравления. Надо обойти все питейные заведения в этом районе…

– Ну, на все денег не хватит.

– Тогда только те, которые Усольцев мог посетить по дороге домой. Слушай, а может, в одном из них мужиков цепляла какая-нибудь девица легкого поведения, заманивала к себе домой, где и травила с целью ограбления?

– Да таких везде полно – где их только не бывает. Там тоже крутятся шалавы, опойки всякие, но я не думаю, что Александр Сергеевич бросился бы на них. Хотя, кто его знает: в жизни всякое бывает… А теперь самое главное: когда мы проверяли связи Лазаря Конна, то среди прочих обратил на себя внимание Яков Синкевич. По сравнению с другими, он во время допроса был спокоен, я бы даже сказал, излишне самоуверен. Вел себя нагловато, порой даже вызывающе. А когда сотрудники ОБЭП провели ревизию в ювелирном магазине, то выяснилось, что он вместе с директором проворачивал довольно серьезные махинации с золотом. Вот тут-то мы снова поговорили с ним по душам, и должен отметить, что самоуверенности у него – уже как ни бывало, даже наоборот, стал чрезмерно любезен и разговорчив.

– Ну и чем же он вас порадовал? – поинтересовался Панкратов, взглянув на Лену. Интуиция ей подсказывала, что она должна услышать сейчас что-то очень важное, и не ошиблась.

– Он сообщил, что за неделю до смерти Лазаря Лев Абрамзон по пьянке проболтался, что готов убить Конна за то, что тот сделал. Он все твердил: «Так с друзьями не поступают. Конн – сволочь». Я попытался выяснить, что же они не поделили, но Синкевич точно не знает. По его мнению, они не поделили какую-то бабу, простите, женщину, – он приложил руку к груди и посмотрел на Лену. Его невинное выражение лица явно просило прощения, и милиционер тут же добился своего.

– Ничего, ничего, я уже ко всему здесь привыкла, – успокоила она его.

Тогда Пушкарев продолжил:

– Хотя кто его знает. Может, ему известно, да не говорит. Но мы поднажмем на него. А во время последнего допроса он торговался с нами и просил за предоставленную ценную информацию не возбуждать против него уголовного дела.

– Если верить Синкевичу, то вполне логичным было бы допустить, что Абрамзон сознательно отравил Конна, – начал размышлять Панкратов.

– Да, но у Абрамзона стопроцентное алиби, – заметила Лена.

– Отравить можно по-разному. Например, подарить другу бутылку коньяка или водки с ядом, а самому пойти в компанию. У самого алиби, а друг совсем в другом месте, ничего не подозревая, выпивает содержимое и вскоре умирает. Это только один из вариантов, а таких можно придумать сколько угодно. Но я продолжу рассуждать. Допустим, что Конна все-таки отравил Абрамзон, но как он мог то же самое сделать с другими, которых он, скорее всего, вообще не знает?

– Да, но вы забыли, что он работает часовым мастером, – уточнила Лена. – Поэтому каждый из погибших вполне мог обратиться к нему в качестве клиента.

– Теоретически это можно допустить, да и то с натяжкой. Ты правильно заметила, Леночка, что они могли к нему обратиться как клиенты. А ведь часовщик далеко не с каждым клиентом выпивает, а только с близкими ему людьми. А вот этой близости-то мы как раз и не находим. Если предположить, что он каждому из них вручил бутылку с отравленной водкой или другой какой-нибудь съедобный товар, ну, например, баночку красной икры… с ядом, то это еще похоже на реальность. Но, во-первых, с какой стати он должен это делать? Наоборот, они ему должны за ремонт часов или за то, что он им, допустим, продал из-под полы хорошие часы… А, во-вторых, это было бы очень неосторожно с его стороны и даже рискованно.

– Да, но он вполне мог продать так называемый «левый товар» с ядом. И люди по дешевке вполне могли купить его, – высказал свое мнение Пушкарев.

– А потом ночью в одиночку съесть его, чтобы к утру… умереть? Ведь других отравленных трупов в этот период не обнаружено. Значит, все шестеро принимали отравленные продукты в гордом одиночестве. Нет, нет, тут что-то не то, – замахал руками Панкратов.

***

Поскольку сразу Эмма на свой вопрос не нашла ответа, она ничего не предприняла. Может быть, это и спасло ей жизнь.

Ночевать после случившегося она пришла в бабушкин дом, а не на квартиру нелюбимого мужа. Видимо, ей захотелось женского тепла и родственной заботы со стороны самых близких для нее людей. Целую неделю она провела в постели и за это время многое передумала, невольно вспоминая, будто перелистывая записную книжку, отдельные эпизоды из своей бурной жизни. И чем больше она углублялась в прошлое, тем тягостнее ей становилось. Поэтому настойчивая мысль уйти из этой скверной, как ей теперь казалось, жизни все чаще и чаще посещала ее. Но постепенно она стала приходить в себя, чему в немалой степени была обязана своим близким. Однако из состояния глубокой депрессии она выходила довольно медленно. Но время – лучшее лекарство, и вскоре черные тона в ее представлении о жизни постепенно сменились на серые, а затем стали изредка просматриваться розовые и белые оттенки, свидетельствующие о первых признаках победы над болезнью. У нее появилось желание вернуться к прежней жизни и, несмотря ни на что, наслаждаться ее прелестями.

Вадим первое время вечерами и ночами дежурил у ее постели и делал все возможное, чтобы она быстрее поправилась и избавилась от уныния и мрачных мыслей.

– Что с тобой, Эммочка? Что с тобой, милая? – причитал он, обливаясь слезами, которые и мужскими-то нельзя было назвать. – Я все для тебя сделаю – ты только скажи.

Но о причине ее болезни никто из близких так и не узнал.

***

Панкратов с Леной продолжали обсуждать начертанную ею схему.

Их разговор прервал тихий стук в дверь. Через секунду просунулась крупная голова молодого человека лет тридцати.

– Можно? Я Бахтин.

– Прибыл? – обрадовался следователь. – Заходи.

– Вдвоем?

– Сначала один.

Москвич вошел и присел на предложенный ему стул.

– Для начала взгляни вот на эти фотографии, – предложил Панкратов.

Тот внимательно перелистал пачку, поморщился. Судя по его глазам, он был страшно удивлен.

– Что с ним случилось? Почему?

– Позвольте, Леонид Михайлович, сначала мне задать несколько вопросов.

– Да, да, конечно. – Было заметно, что Бахтин напуган, голос его дрожал. Он выпил воды и немного успокоился.

– Когда вы видели Храпова последний раз?

– В пятницу. А в субботу рано утром, часов в шесть, мы с Анжелкой сели в машину и укатили в Москву.

– Что делали накануне, и кто остался в квартире?

– Вчетвером погуляли немного. Я пил мало – мне утром в дорогу… А вот Васек разошелся…

– Кто был еще?

– Света, фамилию не знаю. Она раньше работала у Храпова секретарем. Он всегда ее добивался, но у него ничего не получалось. Говорят, она из-за него и уволилась. Васек же зацикленный на бабах… Пардон, – он осекся и виновато посмотрел на Лену, – на красивых женщинах. Если ему кто-то не дал, то он просто звереет и будет добиваться своего, чего бы это ему ни стоило. Он ведь как считает: если у него на фирме работает, значит, должна быть его. А с этой Светой осечка получилась. Когда мы к нему приехали, он сразу стал звонить ей. Долго ее уговаривал и все-таки уломал. Я даже удивился, что она вдруг согласилась. Правда, он ей обещал, что все будет хорошо и приставать ни за что не будет. Но ведь он же, когда пьяный, дурной. Когда мы с Анжелкой уже легли спать в соседней комнате, я слышал из-за двери, что она собиралась уйти, а он ее не пускал. Она ему все кричала: «Ты же обещал. Как ты можешь?!» А Васек свое: «Хочу и все. Я без тебя не могу».

– А что же вы не вышли? – спросил Панкратов и осуждающе посмотрел на Бахтина.

– А мое какое дело? Я гость. И вообще в такие дела не влезаю – мое дело сторона.

– И чем все закончилось?

– Он на ней порвал платье, она в слезах убежала и закрылась в маленькой комнате. Потом я уснул, а утром ранехонько смотался – я же не знал, что так получится.

– И даже с Храповым не попрощались?

– Так он же спал.

Прошло еще сорок минут, пока вспотевший Бахтин подписал протокол допроса и вышел в коридор. Анжела бросилась к нему:

– Ну что?

– Там тебе все скажут, – указал он на приоткрытую дверь.

Анжела робко вошла. Когда она села за приставной столик, Панкратов приступил:

– Ваша фамилия, имя, отчество, год рождения?..

– Верейская Анжела Григорьевна…

– Давно знаете Бахтина?

– Уже третий год. А что? Вам это так интересно, гражданин следователь?

– Вам сейчас только восемнадцать, – предосудительно посмотрел он на нее.

«Да, рано ты начала гастролировать», – подумала Лена и не удержалась:

– Так он же женат?!

– Ну и что? Жена счастливым не помеха. Пусть занимается детьми. А мужики все равно больше любят нас, потому что…

– Что же ты замолчала? Нам небезынтересно узнать, почему же? – поинтересовался Панкратов, переходя на «ты».

Она демонстративно отвернулась, как бы не желая больше разговаривать. Но следователь был настойчив и с иронией продолжил:

– Вот что, «счастливая» и до поры до времени «любимая» дама, давай продолжим о деле. Взгляни-ка пока на эти фотографии, а другие мы попозже покажем. Узнаешь?

– Да. Это Василий. Жалко мужика – такой добрый был. Это он, наверное, все из-за той дуры, что не дала ему. А чего в ней особенного? И он тоже дурак – нашел из-за чего! Сейчас столько молоденьких – любую выбирай! Да я б ему из Москвы с десяток привезла… И каких!

– Вот этого не надо, – остановил ее Панкратов. – У нас в Нижнем своих таких хватает.

– Как хотите. А Василия, правда, жалко.

– Что было утром?

– Я встала первой. Ленечка еще спал. А эта ненормальная в халате сидела на кухне и ревела.

– Откуда у нее взялся халат? – поинтересовалась Лена.

– Не знаю. Василий, наверное, дал. Синий такой, красивый!

Панкратов мгновенно взглянул на практикантку, она, чуть прищурив глаза, ответила многозначительным кивком.

– Я ей сказала: «Дура, чего ревешь? Сама во всем виновата». А она еще сильнее хлюпать начала. Мы с Ленчиком выпили кофе и уехали.

Когда Верейская вышла в коридор, Панкратов обратился к Лене:

– Опять синий халат.

– У меня тоже возникла нехорошая ассоциация, когда услышала о нем.

– Уж не связывает ли этот халат два уголовных дела в одно? Надо проверить. И немедленно. Едем.

***

Прошел месяц. Эмма почти полностью обрела былую форму. Но она не избавилась от мысли отомстить своим обидчикам. Через одного знакомого грузина она напрямую вышла на вора в законе Мудрого и, переспав с ним, поделилась своим горем. Эмма была неплохим психологом и тонко умела выбирать нужное время и место для решения личных вопросов. Не ошиблась она и на этот раз. Рассказав о насильниках, она пообещала заплатить кругленькую сумму, лишь бы только отомстить им. У Мудрого были свои счеты с зарвавшимся Гогой и его приятелями, поэтому он не стал брать с нее денег и пообещал ей исполнить любой из трех вариантов: потребовать материального возмещения за нанесенный ей физический и моральный ущерб, вынести каждому из них приговор или «опустить» как самых последних дешевок. Эмме предстояло выбрать только один, а ей хотелось обрушить на них все кары, которые только существуют на свете. От нахлынувших на нее воспоминаний в тот момент она готова была своими руками беспощадно растерзать обидчиков. Но вскоре остыла и сделала свой выбор. Мстительная Грановская понимала, что третий вариант для них будет самым позорным, поэтому без колебаний выбрала именно его.

Уже через три дня ее привезли на загородную дачу, где авторитеты уголовного мира решали судьбу Гоги и его дружков. Она еще раз рассказала, что с ней сделали, после чего ее попросили подождать на улице. Эмма прогуливалась по саду и испытывала такое волнение, словно решалась судьба не этих подонков, а лично ее. Томительно тянулись минуты. Наконец вопрос был решен. Виновников вывели в наручниках и начали избивать – она стала свидетелем этой картины. Били жестоко, в ход пускались кулаки, ноги, дубинки. Но страха она не испытывала.

«Круто мальчики разговаривают!» – подумала Эмма, а сама получала от этого жуткого зрелища нескрываемое удовольствие. До нее доносились отдельные фразы:

– Мы тебе покажем, как обманывать шефа… Ты еще долго будешь потом жалеть об этом… Это тебе, паскуда, за все… Будешь знать, как перечить ему…

Далее следовала отборная нецензурщина. Гога и другие ее обидчики уже не в состоянии были подняться с земли, их поволокли к гаражу, по очереди втащили туда и прикрыли за собой ворота. Эмме не терпелось посмотреть продолжение, сгорая от любопытства, она последовала за ними. Когда она вошла, то увидела своих насильников со спущенными штанами. Тут же нашлись желающие исполнить приговор паханов, и на глазах у завороженной Эммы они совершили групповое насилие над своими жертвами, нарушившими воров¬ские законы.

Когда Гогу и его дружков выбросили за ворота, она тоже вышла, не спеша подошла, наклонилась над лежащими у ее ног злейшими врагами и смачно плюнула каждому в окровавленное лицо. Какую радость и ни с чем не сравнимое наслаждение испытала она в это мгновение! Она торжествовала! Ей казалось, что, отомстив им, она словно смыла с себя всю грязь, которую все это время ощущала на своем теле и в больной измученной душе, не знавшей ни радости, ни покоя. Возвращаясь домой, она чувствовала такую легкость, что ей хотелось петь, плясать и веселиться.

– Это победа! Это торжество над злом! – говорила она себе.

***

Сотрудник уголовного розыска Пушкарев своим неожиданным появлением напугал продавщицу пивного ларька в парке – она застыла с банкой спирта в руках и лишилась дара речи.

– Не бойся, я не из ОБЭП и не из налоговой, – сразу успокоил он ее, предъявляя удостоверение.

Только после этого продавщица перевела дух и немного успокоилась. Пушкарев позвал уборщицу и обеим показал фотографии Усольцева и Варенцова.

– Кого из них узнаете?

Женщины переглянулись.

– Вот этого, – ткнула пальцем в лицо Варенцова продавщица.

– Да, да, был, – подтвердила зачуханная уборщица с грубым, как у мужика, голосом.

– Что вы можете сказать о нем?

– Иногда заходит… Недавно опять был, выпивал с друзьями. Потом ушли, – сказала уборщица. – Помню только, что трое их было, больше ничего не знаю.

– Откуда получаете пиво, водку?

– Водку хозяин привозит, поставляет фирма «Крокус». А пиво прямо с пивзавода «Волга».

– А это? – Пушкарев кивком головы указал на банку со спиртом.

– Где придется. Он чистый – можете попробовать.

– Нет уж, увольте. На себе экспериментировать не буду. А еще раз поймаю – будете иметь неприятности. Вам все ясно?

– Куда уж яснее, – недовольно пробубнила продавщица.

– А впрочем, налейте мне спирта граммов пятьдесят – больше не надо. Пузырек найдется? Вот и хорошо. Ну а закуска откуда?

– Пирожки с фабрики-кухни. А хлеб и колбасу на бутер¬броды в магазине покупаем.

***

На квартире Храпова Панкратов вместе с практиканткой еще раз внимательно все осмотрел, а потом предоставил возможность сделать это Бахтину и Верейской.

– Посмотрите, какие-то изменения произошли после вашего отъезда?

Они не спеша обходили жилые комнаты и молча пожимали плечами.

– Да вроде никаких, – ответил Бахтин.

Когда они вошли в ванную, Верейская воскликнула:

– Ой! Что это? Откуда столько крови?

В коридоре Бахтин открыл встроенный шкаф и обратил внимание на груду валявшейся обуви.

– А вот здесь кто-то побывал. Видимо, что-то искал.

– Почему ты так решил? – поинтересовался следователь.

– Обувь аккуратно лежала в большом целлофановом мешке. А теперь видите, как она свалена. И мешка нет.

Поиск синего халата, в котором, по словам Верейской, «эта ненормальная ревела на кухне», не принес результатов. Панкратов позвонил Карпову – на месте его не оказалось.

– Едем на фирму, – обратился он к Лене. – А вы, – он взглянул на свидетелей, – наверное, устали в дороге, проголодались. Так что пока можете пообедать, отдохнуть, а потом снова в прокуратуру. Вы нам еще можете понадобиться.

 

Карпов встретил работников прокуратуры без особого энтузиазма. Он был в боксе, давал указания своим подчиненным. У ворот он увидел Ермакову, и на его лице появилась дежурная приветливая улыбка. Но когда он заметил Панкратова, улыбка исчезла, и появилось откровенное недовольство.

– Ну вот и опять встретились, прекрасная «мисс детектив».

Из-за такого обращения к ней, да еще в присутствии Панкратова, Лена почувствовала себя неловко.

– Вы меня с кем-то путаете. Я не детектив, а практикантка прокуратуры. Поэтому прошу без фамильярностей.

Следователь мысленно по достоинству оценил отпор со стороны практикантки, выждал, пока Карпов придет в себя, потом спросил:

– Игорь Борисович, у вас секретарем работала Света…

Карпов как-то сразу насторожился, даже, кажется, немного испугался.

– Что с ней? Ах, да… Работала, правда, недолго – всего полгода.

– Ее фамилия и адрес? – сухо произнес следователь.

– Круглова, живет на проспекте Кирова, дом четырнадцать, квартиру точно не помню. Знаю только, что на третьем этаже.

– Вы были у нее дома?

– Да, два раза… по делам. Ну, то есть подвозил…

– Что, прямо на третий этаж? – с иронией поинтересовалась Лена.

– Где она сейчас работает? – продолжал Панкратов.

– По-моему, нигде.

– Вам придется поехать с нами и показать ее квартиру.

***

Однако радоваться Эмме пришлось недолго. Через месяц она поняла, что ждет ребенка. Но она не знала, кто его отец. Мучилась, гадала, подсчитывала, но четкого ответа найти так и не могла. После бессонных ночей, изнурительных переживаний Эмма вбила себе в голову, что забеременела во время изнасилования и поэтому твердо решила избавиться от нежданного ребенка. Но официально она сделать этого не могла, побаиваясь осуждения со стороны матери, бабушки и недотепы Вадика. Начнутся расспросы, уговоры, сожаления, а закончится все слезами и рыданиями. По совету одной знакомой она решила сделать аборт в домашних условиях, чтобы никто ничего не узнал.

Эмма пошла по указанному адресу, заранее предчувствуя что-то неладное. Когда она вошла в частный дом на окраине города, то ее встретила дряхлая сгорбленная бабка. С первого же взгляда старуха не понравилась Эмме: неприятный, колючий взгляд исподлобья, разрисованное временем морщинистое лицо, как у Бабы-Яги на картинках, беззубый рот… В голове пронеслось: «А не совершаю ли я ошибку? Не придется ли потом всю жизнь каяться?» Но она взяла себя в руки, постаралась прогнать дурные мысли и предчувствия и решила рискнуть.

– Цену знашь? – с ухмылкой прошепелявила старуха. – Ну тода, значитца, и порядки знашь: деньги вперед…

– Вот вам больше, только сделайте аккуратно, чтобы без последствий, – попросила Эмма, готовая в этот момент расплакаться от безысходности своего положения.

– На все воля Божья, – ответила старая карга, после чего стала расспрашивать о всяких мелочах.

Каждое слово старухи вызывало у Эммы неприязнь, но делать было нечего – пришлось отдаться в эти корявые руки. Поскольку сроки были пропущены, во время аборта открылось сильное кровотечение. Перепуганная бабка вынуждена была вызвать «скорую помощь», так как нависла реальная угроза для жизни и здоровья ее подпольной пациентки.

***

Дома Светы Кругловой не оказалось – дверь вообще никто не открыл. Пришлось обратиться к соседям. Рядом жила пожилая женщина, которая насторожилась, увидев незнакомых людей, намеревавшихся навестить семью Кругловых. Панкратов показал ей удостоверение, и соседка успокоилась.

– Так бы сразу и сказали. Нету Марины Николаевны – в отпуске она, уехала к брату в Ивановскую область.

– А дочь?

– А ее уже больше недели не видно. Тоже, наверное, уехала, но мне ничего не сказала.

Когда сели в машину, Панкратов принял решение ехать в морг на опознание.

– Только захватим с собой ваших знакомых из Москвы, – обратился он к явно недовольному Карпову.

***

После тяжелой операции и последующего лечения, когда жизнь Эммы была уже вне опасности, и она чуть окрепла, врачи очень деликатно объявили ей: «Детей вы рожать не сможете». И хотя с ней говорили очень доброжелательно, с чувством такта и искреннего сожаления, эта фраза прозвучала, как гром среди ясного неба. Несмотря на беспредельно эгоистичную натуру, «оригинальный» образ жизни, детей Эмма иметь хотела. Конечно же не от Вадика, а от любимого человека, которого обязательно должна была встретить, в этом она никогда не сомневалась. И вдруг эта страшная фраза, которая никак не укладывалась в ее голове. Она часами лежала в одном положении, устремив безразличный взгляд в одну точку на потолке, отказывалась от пищи, передачек и записок.

Врачам пришлось приложить немало усилий, чтобы вывести ее из состояния глубокой депрессии. Только через две недели ее выписали, и она опять поселилась в бабушкином доме. Целый месяц она не выходила на улицу: не хотелось никого видеть. Чего только не пришлось ей мысленно пережить! Но вести уединенный образ жизни, прятаться от чужих глаз, жить в постоянных раздумьях Эмма долго не могла – одиночество, однообразие давили на нее, словно пресс, не давая возможности вздохнуть полной грудью. Теперь она ждала открытия навигации, чтобы снова уйти в море и забыть о трагедии, произошедшей с ней на берегу. Ей казалось, что в море люди чище, добрее, честнее, порядочнее, а суша их портит и развращает, предлагая различные непристойные соблазны, против которых далеко не каждый может устоять.

И вот наконец-то она дождалась этого дня. В море она уходила с хорошим настроением, полагая, что водная стихия обязательно вылечит ее от психических травм, снимет стрессы.

Как всегда, играл духовой оркестр и звучал марш, который в этот момент даже у людей, убитых горем, способен был поднять настроение. Эмму провожали все те же: бабушка, мама и преданный муж.

***

На оперативном совещании Олег Николаевич показал схему, составленную Леной, и доложил о вновь полученных материалах. Начальник ОБЭП майор Рыбин сообщил, что Яков Григорьевич Синкевич является родным братом жены Тарасенко – Раисы Григорьевны. Начальник милиции и прокурор многозначительно посмотрели на Малинина. Тот тоже сразу понял, почему Терентий Маркович интересовался этим делом.

Затем слова попросил начальник уголовного розыска майор Васечкин. Он доложил, что Абрамзон со своей семьей живет в доме номер пять по улице Комсомольской. Но у него есть еще двухкомнатная квартира, где прописана его престарелая мать, постоянно проживающая у его сестры в Подмосковье. Так вот, эта квартира находится в двадцать шестом доме по проспекту Молодежному, как раз в том квадрате, который был выделен практиканткой Ермаковой. У Лены сразу же родилось в голове предположение: «А может, этот часовщик Абрамзон предоставлял свою квартиру для ночных свиданий или попоек, где специально оставлял для временных квартиросъемщиков отравленный продукт питания? Хотя вряд ли. Уж больно рискованно: вдруг кто-то из них умрет прямо на квартире. И еще непонятно, почему травятся только по одному человеку – ведь ели-то наверняка все, кто там находился».

После недолгих раздумий было принято решение Абрамзоном заняться вплотную и только после тщательной проверки допросить его.

 

В морге Панкратова встретил дежурный судмедэксперт и по просьбе следователя проводил всех в секционный зал, где стояли металлические столы. Два из них были накрыты белыми простынями. Дежурный подвел их к ближнему и посмотрел на каждого, как бы не решаясь на дальнейшие действия. Панкратов уверенно кивнул ему. С предупреждающим видом (за последствия он не ручается!) медик аккуратно снял простыню. Присутствующим открылись фрагменты человеческого тела. Оставаться равнодушным было просто невозможно, но все реагировали по-разному.

Лена не выдержала первой и сразу же отвела взгляд. Она поочередно посмотрела на стоящих рядом с ней. Верейская всхлипывала, прикрыв лицо руками. Бахтин вытаращил свои крупные глаза, которые стали казаться еще больше, губы у него дрожали. Карпов, наоборот, прищурился, по его щекам побежали слезы, которых он даже не замечал. Панкратов так сильно нахмурился, что над переносицей образовались две глубокие складки.

– Вы опознаете Светлану Круглову? – обратился он к присутствующим.

Все, кроме Ермаковой, кивнули. Тогда Олег Николаевич обратился к судмедэксперту:

– Какая группа крови у погибшей?

– Вторая.

– Срочно пришлите мне заключение.

Первым оказался на улице Карпов – он буквально бежал по полутемному проходу, чтобы быстрее покинуть это скорб¬ное заведение. Когда Лена тоже вышла, то увидела его возле стены. На него было жалко смотреть: он жадно глотал воздух, по сморщенному лицу текли слезы, левую руку он прижимал к сердцу. С чувством сострадания Панкратов и Ермакова подошли к нему.

– Я хочу, я хочу… – тяжело начал он. – Я должен вам все рассказать. Прямо сейчас…

– Хорошо, хорошо. Сейчас приедем, и я готов выслушать вас.

 

Глава 6

 

С первых же дней рейса Грановская обратила внимание на нового первого помощника капитана Романа Францевича Прокопенко. Впервые увидев на палубе красивую женщину в белом халате, он сразу же представился:

– Роман.

– Эмма, – ответила она, с трудом изобразив приветливую улыбку.

– Я здесь человек новый, поэтому приглядываюсь, знакомлюсь.

– Понятно. Весь в поисках…

– Надежного друга, – уточнил помкапитана.

– Ну что ж, желаю удачи. Я на эту роль не подхожу, – с сожалением развела она руками и быстро спустилась вниз.

– Кто знает, – задумчиво произнес он.

В дальнейшем они встречались каждый день, и инициатива, как правило, исходила от помощника капитана, которому нравилось общаться с приятной и приветливой медсестрой. Однако его индивидуальная работа с медперсоналом и с Эммой – в частности, порой была слишком детальной и продолжительной, поэтому отнимала у него достаточно много времени, что конечно же не осталось незамеченным на судне. Причина всем была понятна: просто в других службах не было таких привлекательных женщин, общение с которыми доставляло огромное удовольствие, особенно в море.

***

Пока ехали, Карпов немного успокоился. В кабинете следователя он сообщил, что со Светой Кругловой познакомился случайно на улице. Симпатичная девушка понравилась ему, и он решил с ней познакомиться. Ему это удалось, и во время беседы он предложил ей работу, и неожиданно для него она сразу согласилась. Вскоре Светлана появилась на фирме, и Храпов с первого же дня положил на нее глаз. Сначала полушутя, намеками, а потом и откровенно он предлагал ей переспать с ним. Иногда в пьяном угаре он уже не просил, а требовал от нее интимной близости. Карпов неоднократно по-дружески просил, уговаривал его, чтобы тот отстал от девушки.

– Пойми, она не такая. Оставь ее в покое.

– Нет. Все они одинаковы. Если не хочет так, то я куплю ее, – настаивал Храпов. – И ты не можешь мне указывать. Все равно она будет моей.

Когда домогания приняли откровенный и даже циничный характер, Круглова вынуждена была уволиться, хотя зар¬плата ее устраивала и коллектив в целом ей нравился. Храпов, естественно, во всем обвинил Карпова:

– Все из-за тебя. И чего ты добился? Получается так: ни себе, ни людям!

В тот день они в очередной раз повздорили, и Карпов тоже собрался уходить, но потом решил подождать, пока не найдет новую работу. Однажды Карпов случайно встретил Круглову, и она рассказала, что Храпов иногда звонит ей, просит извинить его и вернуться на фирму. Она обещала подумать, поскольку ничего подходящего пока не нашла, а дома сидеть надоело. Прожить же на учительскую зарплату матери невозможно. Отца у нее не было – он умер, когда ей исполнилось десять лет.

Про семью Храповых Карпов сказал, что Глория – это та еще штучка. В минуты откровения Василий про нее рассказывал такое, что просто диву даешься, как он с ней жил все эти годы. Хотя объяснение было одно: он жил только из-за дочери и вынужден был терпеть все выходки жены. Именно она несколько лет назад посадила мужа на иглу. Но тогда он нашел в себе силы вовремя остановиться. Она знала его слабость к алкоголю и наркотикам и умело пользовалась этим, особенно когда ей надо было что-то получить от него.

– Конечно, сам Храпов тоже порядочная сволочь: любил шиковать, молоденьких девочек… и на свои развлечения тратил бешеные деньги. Я несколько раз был с ним и в дорогих ночных клубах, и у него на квартире, но понял, что это не для меня.

– Откуда у него взялся пистолет? – неожиданно спросил следователь.

– Он давно хотел приобрести «пушку». И года два назад где-то купил. Мы в лесу несколько раз стреляли из пистолета, но я всегда испытывал какое-то беспокойство. Поэтому предупреждал его, советовал избавиться. А он мне: «Теперь я крутой! И если что, у меня не заржавеет».

– А наркотики откуда появились у него на квартире?

– За два дня до смерти он мне признался, что Глория опять проявила о нем заботу: оставила дома два пакетика героина. По его словам, даже шприц принесла.

– Выходит, это ее отпечаток на одном из пакетиков, – заметил Панкратов скорее не для Карпова, а для Ермаковой.

– Скорее всего, – согласилась та.

В этот момент вошел Пушкарев. Лицо его так и светилось, но, ни слова не говоря, он тихо присел в сторонке.

– Как вы думаете, какова роль во всех этих делах Голубовского? – продолжил допрос Панкратов.

– Кроме того, что эта ненасытная сучка использует его как кобеля, видимо, их еще что-то серьезное связывает. Просто так она ничего не делает. И уж если она приблизила его к себе, то неспроста, ох, неспроста! Для меня он – темная лошадка. Мне известно только, что этот Голубок со связями в некоторых кругах. Но жулики его почему-то не любят. Один из авторитетов мне прямо сказал, что они ему башку оторвут, если он только сунется в нашу фирму.

– А про завещание вы ничего не слышали? – спросил следователь.

– Он мне несколько раз говорил, что устал уже переделывать завещание: то все на жену оформлял, то лишал ее всего. Но в последний раз сказал, что все достанется дочери и его родителям. Он так и заявил: «Теперь моя дочь – настоящая принцесса!»

***

Прокопенко был вдовцом, на десять лет старше Эммы и, к сожалению, по внешним данным не отвечал ее требованиям, поэтому она даже представить себе не могла его в качестве любовника, не говоря уж о том, чтобы полюбить и выйти за него замуж. Они много беседовали на различные темы, и ей было интересно слушать его рассказы об экзотических странах, особенно тех, где она еще не успела побывать. Но по-прежнему Эмма воспринимала его как своего начальника, не более, хотя по пристальным взглядам и полунамекам давно поняла его намерения и где-то сочувствовала ему, прекрасно понимая мужские проблемы из-за длительного воздержания, но переломить себя не могла, поэтому отношения между ними не выходили за рамки служебных. Она неоднократно намекала ему, что характер общения между ними в дальнейшем абсолютно не имеет перспективы перерасти ни в дружеские, ни, тем более, в интимные отношения. Во всяком случае, в то время она так для себя решила. Немаловажную роль играло и ее положение среди членов экипажа, с которым она уже несколько лет подряд ходила в море, сдружилась и установила со всеми ровные, ни на что не претендующие отношения. Эмма никого не выделяла из команды. Пока ей удавалось это, она пользовалась всеобщей любовью. И вот теперь из-за Прокопенко отношение к ней со стороны большинства мужчин могло резко измениться к худшему. А ей этого не хотелось, и она держалась, не позволяя ни себе, ни своему ухажеру ничего лишнего.

***

Пушкарев, оставшись наедине с Панкратовым и его очаровательной практиканткой, начал с радостной вести:

– Нашел, все нашел!

– Что? – недоумевала Ермакова, хотя его радость уже передалась и ей.

– Да эту нотариальную контору, где Храпов оформил свое завещание. Дело в том, что к нам поступило заявление о краже документов. Мы заехали туда, осмотрели архив, следы взлома замков и пришли к выводу, что это инсценировка, причем довольно грубая. Сразу видно: работали не профессионалы. Фактик за фактиком – мы их так прижали, что им деваться было некуда. Хоть из архива и пропала пачка завещаний, а журналы регистрации-то сохранились. Усекаете? Раскололись как миленькие. Нотариус у нас сейчас сидит, дает «чистосердечные» показания… И на кого бы вы думали?

– На Глорию Храпову, – выпалила Лена.

– Умница! Но не только. Оказывается, нотариус Роза Михайловна Коган является двоюродной сестрой Александра Яковлевича Голубовского.

– Вот для чего он был нужен Глории, – задумчиво произнес Панкратов. – Ну вы молодцы!

– А вы как думаете, Леночка? – спросил Пушкарев, не сводя с нее глаз.

– Еще какие!

– Что-то я не ощущаю вашей похвалы, – он достал платок и тщательно стал вытирать правую щеку.

– Намек понят. Да я за такую работу готова обе расцеловать!

Она подошла к нему и поцеловала одну щеку.

– Это передашь всему уголовному розыску. А вот это вам лично, товарищ Пушкарев, от следственного аппарата, – Лена поцеловала другую щеку. – Помаду можете не стирать.

– Ну что вы, как можно – пусть все знают.

– А я обойдусь крепким рукопожатием, – сказал Панкратов, а потом уже серьезно добавил: – Кажется, вырисовывается четкая картина всего преступления.

Пушкарев поставил на стол небольшой флакон с прозрачной жидкостью.

– Что это? – недоуменно посмотрел на него следователь.

– Спирт.

– Обижаешь – нам с Леночкой этого мало. В следующий раз без «четверки» даже и не приходи. А еще лучше – с бутылкой водки.

– А может, это взятка? – с ноткой игривости предположила Лена. – И что же он хочет от нас за такое мизерное подношение?

– Клянусь, ничего. Одного хочу – чтобы вы направили его на экспертизу. Чем черт не шутит – а вдруг!

– Ну, если не взятка, тогда давай все по порядку, – уже серьезно предложил Панкратов.

– Это подпольный спирт, которым угощают завсегдатаев той пивнушки, где иногда бывал Варенцов.

– Тебе тоже предложили, а ты решил подстраховаться? И правильно сделал.

***

Когда плавание закончилось, и судно вошло в праздничный порт, Эмма очень удивилась, что ее никто не встретил, ведь день был воскресный. Она на такси доехала до дома, открыла дверь и услышала музыку. Ничего не подозревая, вошла в спальню – и увидела такое, чего раньше представить себе не могла даже в страшном сне: на ее кровати лежала рыжеволосая девица, а около нее стоял голый Вадик с подносом в руках и двумя чашечками ароматного кофе. Но Эмме в этот момент было не до аромата. Она ринулась к ним.

Неожиданно увидев жену, муж сначала очень удивился, и на его изумленном лице застыла глупая улыбка, а потом по-настоящему испугался. Рыжая вскрикнула и тут же накрылась одеялом.

– Ах, египетская сила! Вместо того, чтобы жену встречать в порту, он ублажает какую-то лахудру?

– Эммочка, ты только не горячись… Я прошу тебя сначала выслушать… Сядь, успокойся, – затараторил растерянный муж, не зная, куда ему поставить поднос с чашками.

– Я сейчас действительно сяду на нее, выдеру ей рыжие космы и плюну в бесстыжие глаза.

Вспомнив про сумки, Эмма бросила их на пол и только хотела исполнить задуманное, как ее остановил Вадим:

– Нет, нет, ее обижать нельзя…

– Ее, значит, нельзя, а меня можно?! – не унималась разъяренная Эмма.

– Нет, я имел в виду не то… Она ждет ребенка, – выпалил он и тут же пожалел о сказанном.

– Что?! Пока меня не было, вы уже и это успели? – еще больше вскипела Эмма и стала приближаться к кровати, но на ее пути встал обнаженный супруг.

Она пнула ему между ног, тот вскрикнул от боли и согнулся. Эмма оттолкнула его и подлетела к кровати. Резко откинув одеяло, она посмотрела на белое, усыпанное веснушками тело девицы, дрожащей от страха. Рыжая прикрыла лицо руками и всхлипывала. Эмма хотела наброситься на нее и надавать ей как следует, чтоб не отбивала чужих мужей, но как только она увидела припухший живот, сразу гнев и желание отлупить соперницу исчезли. Она остановилась, швырнула одеяло и задрожала от злости. Кроме страстного желания побыстрее покинуть квартиру и больше не видеть эту ненавистную парочку, представшую перед ней в таком неприглядном виде, ничего не осталось.

– Сволочи! – выкрикнула она и бегом бросилась к выходу.

По дороге к матери она ругала и проклинала всех и вся. Но больше всех досталось, конечно же, ее «любящему» и «преданному» муженьку:

– Ах ты, тюха-матюха, ни рыба ни мясо… слова путного от него не дождешься, а тут на тебе – как стена встал, защищая рыжую потаскуху… Он что, забыл, что для меня не существует непреодолимых преград? Это ж надо: и кофе ей в постель принес… Какая же я была дура! Приучила его на свою голову к изысканным манерам – вот он и запудрил мозги этой девахе… А может, наоборот – она его охмурила и решила увести от меня? Да пусть возьмет, подавится этим ублюдком – он мне – во как! – надоел. Да и ей он скоро наскучит – погоди, дай только срок!

***

Панкратов понимал, что выносить фрагменты тела из квартиры любой здравомыслящий убийца вряд ли решится в дневное время. Скорее всего, он постарается сделать это с наступлением темноты: народу в эти часы около подъезда намного меньше, чем днем, да и видимость для посторонних глаз уже не та. А свидетели любому преступнику, ох, как не нужны! Поэтому он вместе со своей неразлучной практикант¬кой в девять вечера подъехал к дому, где проживал Храпов. Около соседнего подъезда сидели две старушки.

– Хм, – вырвалось у следователя, – оказывается, бывают и исключения. А может, это даже и к лучшему.

Панкратов и Ермакова подошли к бабулькам и поинтересовались, знали ли они покойного.

– Ваську-то? Ну, как не знать! – ответила полная, в коричневой кофте. – Богатый был парень: то на одной машине приедет, то на другой. И все иностранные, красивые! Но я в них не разбираюсь.

– Богатый, да шебутной, – включилась в разговор маленькая и сухая, одетая в старенький темно-синий плащ. – Какой-то несерьезный. Всегда кричит, все бегом, ну, прям как заводной.

– Все, теперь отбегался, – поправила ее соседка.

– А в день смерти вы его не видели? – спросила Лена.

– Нет, доченька, не видали. А машина его стояла. Аккурат вон на том месте, – сказала полная и показала на соседний подъезд.

– А утром ее уже не было, – дополнила другая. – Вечером, полдесятого, еще была, а в шесть утра – уже нет, – я как раз выходила.

– У кого из жителей вашего дома есть собаки? – спросил Панкратов.

– Ой, сынок, сейчас их столько развелось! Вот я знаю в нашем подъезде: в 74-й, 81-й, 84-й, 93-й и в 101-й. В ихнем – это в 120-й. Есть еще, но других номеров не знаю.

– А вечером многие выгуливают собак?

– А как же – почти все. Кто их только выпускает, а кто вместе с ними прогуливаются, если хорошая погода.

Панкратов знал, что в третьем подъезде, где жил Храпов, всех жителей уже опросили, поэтому решил обойти только что перечисленные квартиры. Но все попытки найти свидетелей были тщетны – никто в тот вечер не видел Храпова. Обход квартир в четвертом подъезде также положительных результатов не дал. Когда уставшие Панкратов и Ермакова вышли на улицу, было уже темно. Мимо дома не спеша прогуливался парнишка лет четырнадцати с овчаркой на поводке.

– Я сейчас попробую, – предупредила Лена.

– Молодой человек, – обратилась она к нему. – Вы случайно не из первого подъезда?

– А как вы угадали? – удивился он. Лена приветливо улыбнулась.

– Очень просто: методом исключения. Все остальные, кроме вашего, мы уже обошли. Скажи, пожалуйста, – в это время вплотную к ним подошел Панкратов, – а ты всегда в эти часы выгуливаешь собаку?

– Да. Иногда попозже, если кино хорошее по телеку показывают.

– Ты слышал о смерти Василия Храпова?

– А вы, видимо, из милиции?

– Почему ты так решил?

– Только милиционеры и следователи могут интересоваться трупами. Угадал? У меня тоже есть свой метод.

– Нас больше интересуют преступления, вернее, их раскрытие… Хотя и трупы тоже, если смерть наступает в результате насильственных или еще каких деяний. Так что ты попал в самую десятку: мы действительно следователи, только из прокуратуры.

Парень прямо-таки просиял от радости.

– Мне кажется, тебе есть о чем нам рассказать, – хитро посмотрела на него Ермакова.

Тот опустил глаза, ненадолго задумался, потом уверенно сказал:

– Да, поздно вечером я видел его. Время было около одиннадцати. Я стоял вон там, под деревом, и меня не было видно. Вдруг гляжу: вышел Храпов, посмотрел по сторонам, потом из подъезда вынес спортивную сумку и еще какую-то маленькую. Все положил в багажник и ушел. Через несколько минут опять вышел и волоком дотащил до багажника сначала тяжелый целлофановый мешок, а затем какие-то вещи, завернутые в синюю тряпку. Когда он все складывал в багажник, я еще подумал: «Куда это он ночью? Наверное, на рыбалку или на охоту». Потом он сел в «Вольво» и уехал.

– Как, в «Вольво»? У него же «Форд»? – удивился Панкратов.

– Это раньше он на нем ездил, а в последнюю неделю – только на новенькой «Вольвочке» вишневого цвета.

– Ах да, правильно. Я и забыл. А ты наблюдательный, тебя как зовут?

– Александр Соболев.

– Ты в какой квартире живешь?

– В тридцать пятой.

– На девятом этаже, значит? Высоко забрался! – сказала Лена.

– Да, мне сверху видно все.

– Спасибо тебе. Ты нам еще будешь нужен. До свидания, Шерлок Холмс, – Лена протянула ему руку. Панкратов тепло похлопал Александра по плечу.

***

Дома Эмма прямо с порога поделилась потрясающей новостью, во всех подробностях расписав увиденное. Мама лежала в постели с температурой, бабушка тоже чувствовала себя неважно. А тут еще Эмма принесла им печальную новость, и старые больные женщины сразу расплакались. Им было жаль свою дочь и внучку, которая осталась одна и может разделить их несчастную участь.

– Годы уходят, а детей у вас не было. Вот он и нашел такую, которая, видимо, пообещала родить ему ребенка, – оправдывали они Вадима.

Они давно мечтали увидеть внуков и правнуков, но Эмма почему-то не торопилась обрадовать их. И в этом они в первую очередь винили ее, а не Вадима.

– Да что вы его защищаете, этого тихоню? Прикидывался невинной овечкой, а на самом деле оказался козлом. Этот надежный муж за моей спиной, оказывается, вон что вытворял! Правильно говорят: в тихом омуте черти водятся. Так вот это точно про него сказано, про черта рогатого. А впрочем, и козел ведь с рогами, – она задумалась, немного замешкалась и добавила: – Значит, так ему и надо!

Эмма не могла понять, как это ее Вадик мог решиться на измену, и кому – ей!!! у ног которой валялись многие парни и мужчины, при желании она могла за любого из них выйти замуж. Но она этого не сделала и жила вместе с этим тюхой-матюхой под одной крышей все эти годы. Ей казалось, что таким женщинам, как она, мужья не только не должны, но даже не имеют права изменять. У таких, как он, даже мыслей подобных не должно было возникать. Эмма негодовала. Поведение мужа, которого она пусть даже и не любила, сильно задело ее больное самолюбие. Ее больше злил даже не сам факт измены как таковой, а то, что именно он решился бросить ее.

Состояние брошенной, а главное, кем – ее никчемным мужем, которого она всегда считала тряпкой, не давало ей покоя. По ее понятиям, это ни в какие рамки не укладывалось. От переживаний она похудела, осунулась, но внешне старалась держаться бодро и гордо.

***

Время было позднее. Тридцатитрехлетняя Валентина Смирнова торопилась домой. Решив немного срезать путь, она свернула с проспекта Октября на проспект Кирова и решила проскочить мимо забора. Только она обошла большую лужу перед воротами, как оттуда выскочил мужчина и приставил к ее горлу бритву.

– Тихо. Не вздумай орать.

От неожиданности Смирнова так растерялась, что выронила дамскую сумочку. Неизвестный приказал поднять ее и пройти за ворота. От страха она была готова сделать что угодно, лишь бы только ее оставили в живых.

Через несколько секунд они были уже в одной из отремонтированных комнат, где пахло свежей краской и лаком. Валентине в тот момент было не до запахов – она думала только об одном: как бы это лезвие не полоснуло ее по горлу.

Шестидесятилетний сторож Иван Станиславович Борзунов вышел из своей будки и решил обойти охраняемый объект. Подойдя к воротам, он удивился, обнаружив их приоткрытыми. «Странно, – подумал он. – Я же лично их связывал проволокой. Никак кто-то проник». Бдительный сторож прислушался: из ближайшего подъезда послышался приглушенный мужской голос. Теперь у Борзунова уже не было сомнений – воры! Он бросился на оживленный проспект Октября. Выскочив на проезжую часть, он замахал руками. На его счастье, через несколько секунд издалека увидел милицейскую «Волгу». Когда она приблизилась, Борзунов действовал решительно, прямо на дороге размахивая руками. «Волга» резко затормозила и остановилась в метре от него.

– Тебе чего, дед, жить надоело – раз под колеса лезешь? – высунулся разъяренный водитель.

– Сыночки, я сторож вон в том доме, который ремонтируется. Там сейчас воры.

Любой из милиционеров района знал этот дом, где в мае была изнасилована и убита школьница. Поэтому сотрудники патрульно-постовой службы тут же доложили по рации в дежурную часть и тихо подъехали к воротам. Водитель остался у машины, один сотрудник зашел с другой стороны дома, а двое милиционеров вместе с Борзуновым осторожно вошли в подъезд.

По шорохам и еле различимым стонам поняли, что именно в этой комнате происходит что-то неладное. По условному сигналу здоровенный сержант со всей силой пнул дверь и с криком влетел в комнату. За ним другой – и тут же передернул затвор автомата. В бликах света из соседнего дома они увидели мужика со спущенными штанами, а перед ним на коленях стояла обнаженная женщина. Одной рукой он держал ее за волосы, а в другой мелькнуло лезвие бритвы. Но воспользоваться ею он не успел, так как сразу же получил автоматом в челюсть и рухнул в углу комнаты.

Почувствовав, что ее наконец-то освободили и избавили от этого сексуального маньяка, женщина упала на пол и громко зарыдала. Все эти страшные минуты она в любую секунду ожидала смерти от руки непредсказуемого садиста, который требовал от нее то одного, то другого, то третьего и никак не мог ощутить ожидаемого удовлетворения. И когда она поняла, что избавилась от этого кошмара, который ей пришлось испытать, с ней началась истерика.

Последним вошел в комнату вооруженный лопатой Борзунов. Он подошел к лежащей женщине и стал успокаивать ее, но никакие уговоры и добрые слова не помогали. Только укол, сделанный бригадой «скорой помощи», успокоил ее, и она была отправлена в больницу. После этого следователь и криминалисты приступили к своим обязанностям.

***

Во время следующего рейса, желая отомстить бывшему мужу (во всяком случае ей так казалось), она отдалась первому помощнику капитана. На этот раз Эмма довольно легко согласилась на уговоры настойчивого Прокопенко и тем самым осчастливила его. Последний наивно полагал, что она поддалась чарам его искусного обольщения и отдалась ему по любви, но он ошибся, так и не раскусив до конца эту обворожительную и одновременно хитрую и коварную женщину.

***

Панкратов был в хорошем настроении, шутил, говорил в адрес практикантки вполне справедливые комплименты.

– Ну ты молодец, Леночка! Как ты этого Соболева сразу определила?! Надо же!

– Нюх! – улыбнулась в ответ Ермакова.

– И главное, в самую точку попала: «Мне кажется, что тебе есть что нам рассказать». Это что, интуиция или дар Божий?

– Просто у меня свои методы работы с молодежью! – ответила Ермакова и рассмеялась.

Панкратов тоже вспомнил эту рекламу и не мог удержаться от заразительного смеха.

Рано утром Олег Николаевич позвонил домой Карпову:

– Игорь Борисович, у Храпова есть «Вольво»?

– Да, он недавно купил ее.

– А почему вы нам ничего не сказали?

– А вы не спрашивали. Ваши люди приезжали к нам на фирму, осматривали его кабинет, «Форд», а другими машинами не интересовались. Честно сказать, у меня она тоже вылетела из головы.

– А где он ее ставит?

– В своем гараже – он его недавно купил. Я и номер-то кооператива не знаю. Но он говорил, что где-то совсем рядом с домом.

***

Прошло еще несколько лет. Грановская по-прежнему ходила в море, привозила из-за границы дефицитные вещи не только для себя, но и на продажу. В свободное от рейсов время она ездила в Москву, где продавала некоторые импортные товары, а взамен покупала другие.

Во время одной из поездок она познакомилась с цыганкой. Когда та вошла в купе, Эмма сразу обратила внимание на ее внешность. В дороге они разговорились, и Грановская решилась спросить и тем самым удовлетворить охватившее ее любопытство:

– Скажи, пожалуйста, почему вы, цыгане, такие разные? Вот ты, например, такая высокая, солидная, статная, хорошо одета и, чувствуется, женщина неглупая… И те, кто ходит по квартирам, крутится на перекрестках, вокзалах, рынках, около магазинов, – они все такие маленькие, худущие, грязные, неряшливо одетые и пристают к прохожим с предложением погадать или купить у них какую-нибудь помаду, тушь для ресниц или карандаш… Из их рук не то что взять, на них самих смотреть-то противно.

– Одно я тебе скажу, красавица. Вы тоже все разные… Вот мы сейчас едем на свадьбу в Москву. Я еду с тобой в купе, потому что я из богатого рода и мой муж большой человек! А все остальные из наших – в общем вагоне. Поняла, в чем разница? Давай, красавица, лучше я тебе погадаю, судьбу твою предскажу.

Сначала Эмма отказывалась, но потом все же согласилась, и то не из интереса, а чтобы убить время в пути. Довольная цыганка с серьезным видом, деловито, долго раскладывала карты, что-то бубнила на своем языке и когда наконец закончила эту процедуру, подняла голову и посмотрела на Грановскую своими черными, как уголь, глазами. Покачав головой, она уверенно сказала:

– Казенный дом тебя ожидает, красавица…

– Тьфу ты! Господь с тобой! Ты что такое придумала?

– Это не я. Это карты так говорят, а они не врут.

– А впрочем, мне все равно, ведь я ни в Бога, ни в черта, ни в дьявола не верю, тем более, картам, – махнула рукой Эмма и улыбнулась.

– Ну, тогда хочешь, я тебе по руке погадаю? – не унималась цыганка.

Эмма согласилась опять же из любопытства. Цыганка внимательно посмотрела на холеную ручку попутчицы, после чего стала разглядывать линии на ладони.

– Прямо скажу тебе, красавица, недолгая будет у тебя любовь… Да и жить тебе осталось не так уж и много – вот видишь, линия жизни какая короткая, рано обрывается…

– Ну и ладно, хватит об этом. Все равно я в это не верю и в приметы тоже. Да и платить я тебе не собираюсь.

– Как хочешь, красавица, – вольному воля. На всякий случай, дай мне свой адрес. Если буду в Ялте, приду в гости.

Немного расстроенная Грановская не рискнула дать ей домашний адрес, наобум назвала первый пришедший ей в голову, а также вымышленную фамилию. С тех пор их пути ни разу не пересеклись, хотя Эмма по-прежнему регулярно ездила в Москву. Вскоре она забыла и о цыганке, и о ее предсказаниях.

Глава 7

 

В девять часов утра прокурор города представил мэру Малинина и Бармина. Глава города радушно встретил обоих, выделив представителя Генпрокуратуры более открытой улыбкой. После взаимных приветствий все сели за большой стол, и начался разговор по существу.

– Я не буду отнимать у вас много времени, поэтому сразу перейду к делу, – сказал уверенным голосом Малинин. – Вчера я до конца ознакомился с материалами уголовного дела и должен отметить, что в моей тридцатипятилетней юридической практике таких преступлений еще не было. Претензий к следователям милиции и прокуратуры у меня нет: они действовали квалифицированно и очень грамотно. Просто достаточных улик, позволяющих в кратчайшие сроки раскрыть эти преступления, в распоряжении органов следствия пока нет. Далее, я прошу вас выйти на руководство Управления ФСБ, чтобы они помогли нам в решении некоторых оперативных вопросов. Я понимаю, что эти преступления не относятся к компетенции государственной безопасности, но, учитывая их тяжесть и массовый характер, а также усиливающиеся панические слухи среди населения и, скажем так, непростую обстановку в районе, которая в любой момент может привести к общественному взрыву, надо убедить руководство УФСБ немедленно подключиться к этому делу. Поверьте, нам без них просто не обойтись. У контрразведчиков опыта и технических возможностей больше, чем у милиции, поэтому в тесном контакте с ними удастся быстрее обезвредить преступников. В Москве мы часто работаем вместе, и это приносит положительные результаты.

– Я понял вас, Юрий Иванович. Сегодня же переговорю с руководством областного управления, – пообещал приветливый мэр. – Одновременно мы примем необходимые меры по пресечению слухов и других негативных проявлений. Нужно успокоить общественное мнение…

– И последнее. Я считаю своим долгом проинформировать вас о следующем: в ходе следствия нами установлен Яков Григорьевич Синкевич, который является приятелем одного из погибших. В настоящее время он задержан сотрудниками ОБЭП по подозрению в проведении незаконных операций с драгоценными металлами. Так вот, этот Синкевич является родным братом жены заместителя главы Автозаводской администрации Терентия Марковича Тарасенко.

Мэр нахмурился, на его лице появилось удивление. Однако он промолчал и продолжал слушать Малинина.

– Кроме этого, на днях Тарасенко пригласил к себе начальника милиции и прокурора и около двух часов продержал их в приемной, прекрасно зная об их занятости, особенно в настоящее время. А когда соизволил их принять, то стал интересоваться ходом ведения следствия по уголовному делу и причиной задержания Синкевича. Я, как блюститель закона, вынужден был позвонить Терентию Марковичу и объяснить ему недопустимость подобных действий впредь.

– Мы знаем сильные и слабые стороны Тарасенко. Но в последнее время до меня не раз доходили тревожные сигналы, и я уж подумывал о переводе его на другую, менее ответственную должность. Вы укрепили мою уверенность в необходимости экс¬тренного проведения некоторых кадровых перестановок. Так что большое вам спасибо за информацию. Я полагаю, если человек зарвался, значит, надо поставить его на место.

В машине Юрий Иванович высказал свое мнение о мэре:

– Сразу видно: умелый руководитель, просто на лету улавливает и, самое главное, тут же принимает решение. Побольше бы таких руководителей.

– Да, он – хороший мужик. Всегда нас поддерживает… Я думаю, ему удастся договориться с контрразведчиками, чтобы они подключились к расследованию нашего дела, – уверенным голосом произнес прокурор города.

– Это было бы здорово! Мне не раз приходилось работать в тесном контакте с ними. Там ребята грамотные, и свое дело хорошо знают! Им ведь и не такими делами приходится заниматься, а более серьезными. С ними не только работать, но и просто общаться – одно удовольствие. Они столько знают, особенно об «элите»! Ого-го! Иной раз волосы дыбом встают!

– Да, мы тоже некоторые вопросы совместно решаем и находим полное взаимопонимание, – согласился Константин Евгеньевич.

***

Через год Эмме Грановской, все такой же приятной и элегантной женщине, стукнуло тридцать лет. Она по-прежнему жила в свое удовольствие, жизнь так и не научила ее быть проще и доброжелательнее, поэтому она оставалась эгоистичной, высокомерной, капризной и придирчивой, предъявляя к окружающим ее людям очень жесткие требования. Жила она вместе с бабушкой и матерью, с которыми все чаще и чаще возникали скандалы по поводу ее образа жизни. С мужем она официально развелась, получив с него приличную сумму за нанесенный ей моральный ущерб и, как она выразилась, напрасно потраченные на него лучшие годы своей жизни. Он влез в долги, но заплатил, лишь бы только не связываться с этой коварной женщиной.

***

Глорию Храпову вновь вызвали в прокуратуру. В кабинете следователя она держалась уверенно и спокойно отвечала на все, как ей казалось, бестолковые вопросы.

– А теперь вам предстоит опознать некоторые свои вещи и предметы, оказавшиеся вне квартиры. Но сначала ознакомьтесь вот с этими фотографиями.

Она с нескрываемым безразличием взяла их, но с каждым новым снимком ее лицо менялось в цвете и вскоре стало пунцовым.

– А теперь посмотрите сюда, – предложил Панкратов и указал на маленький столик.

Сначала она бросила взгляд на синий халат.

– Как сюда попал мой халат?

– Успокойтесь, скажите: вы узнаете свой халат?

– Ну да. Мне муж два года назад подарил. Я его не взяла с собой потому, что он уже старый. И еще я не хотела, чтобы он напоминал мне о Храпове.

– Как видите, напомнил. А теперь взгляните на этот топор, хозяйственную сумку и целлофановый пакет.

– Да, топор наш. Вот на нем гравировка «Не руби сплеча». Его нам на свадьбе друзья подарили. А пакет такой у нас в шкафу лежал: я в него старую обувь складывала. В сумке тоже что-то хранила. А что, эта женщина тоже наркоманка?

– Нет.

– Странно… Все? Я теперь могу идти?

– Еще одна небольшая формальность: подпишите протокол вот здесь и здесь.

– Пожалуйста. Ну, теперь-то все? Я свободна?

– А вот теперь ознакомьтесь с постановлением на обыск.

– Какой обыск? Где обыск?

– В вашей квартире. Нас интересуют наркотики и завещание вашего мужа.

– Какие наркотики? Какое завещание? – она опять раскраснелась и уже не могла спокойно сидеть на стуле.

– Вы что, так и будете задавать мне одни вопросы? Здесь я спрашиваю, а вы должны отвечать. Но некоторое исключение я все же сделаю и уточню: нас интересует не что иное, как героин. А также два экземпляра завещания Храпова: один вы вместе с Голубовским выкрали из квартиры Храпова, второй вам передала нотариус Коган, а потом инсценировала кражу. Если интересно, то можете почитать ее показания, – Панкратов показал ей протокол. – Получается – вы организатор этого преступления.

– Ну и зараза! – глаза Глории сверкнули: в них было столько злости и ненависти, что их хватило бы на десять мегер.

***

Достойного мужчину Грановская за эти годы так и не встретила, поэтому вечера и ночи скрашивала со случайно подвернувшимися, теми, кто, как она полагала, в состоянии оценить ее внешность и умение приносить удовольствие.

Сестры по-прежнему жили в Одессе, но она с ними не очень-то ладила, особенно со старшей, с которой старалась не встречаться после одного случая.

Несколько лет назад старшая сестра Галя приехала с мужем и с детьми отдохнуть в Крым. Эмма ни разу не видела зятя. Знала только от матери, что он морской офицер, подводник, зовут его Константином. И когда он, здоровый, красивый, стройный, с двумя чемоданами вошел в дверь, она невольно устремила на него пристальный взгляд. Он тоже уставился на нее, и они долго смотрели друг на друга, словно пытаясь разглядеть получше. У обомлевшей Эммы как будто что-то оборвалось внутри, ей показалось, что она его где-то видела. Лицо Константина и его улыбка показались ей очень знакомы, вот только она не могла вспомнить, где же они встречались. «Может, я переспала с ним, – подумалось ей. – Вот было бы интересно!»

От волнения при виде этого красавца Эмма даже слегка растерялась, что с ней бывало крайне редко, но быстро приняла игривый вид и по-родственному поцеловала Галину, ее детей и мужа. Его-то она целовала с особым удовольствием, почувствовав на его губах сладострастный жар.

Потом, когда сели за стол, чтобы отметить приезд родственников, Эмма глаз с него не сводила и замечала, что и он тоже искоса посматривает на нее. Константин за столом много говорил, шутил, заразительно смеялся, а она нутром чувствовала, что его морское сердце уже дало трещину и скоро наверняка пошлет ей сигнал бедствия. «Ну что ж, придется спасать подводника, поскольку только я в состоянии по-настоящему оценить серьезность его положения и откликнуться на его сигнал «SOS», – думала она и приветливо улыбалась ему.

***

В кабинет прокурора, где находились Бармин и Малинин, вошел заместитель начальника Автозаводского райотдела УФСБ Николай Андреевич Андреев. Бармин представил майора. Все сели за стол, на котором лежали тома уголовного дела.

– Начальник управления поручил мне подключиться к расследованию вашего уголовного дела и оказать необходимое содействие. Зашел обсудить с вами вопросы по дальнейшему взаимодействию и отработке конкретных меро¬приятий… Это что, столько томов уже накопилось? – кивнул головой он в сторону дел. – Пожалуй, вот с них-то мне и придется начать. Давайте я их изучу, проанализирую, а завтра выскажу вам свои соображения.

– Да не успеете за такой короткий срок прочитать, – высказал сомнение Малинин.

– Успею. Если надо, я всю ночь буду работать.

***

Эмма, как обычно, встала поздно и в одной полупрозрачной ночной рубашке вышла из своей комнаты. Увидев Константина, она потянулась, словно кошка после длительного сна, подошла ближе и поинтересовалась:

– А где остальные?

– Ушли на рынок.

– А ты что же?

– А мне, как видишь, поручили телевизор починить. Вчера перегорел, как назло.

– Это-то я вижу и не только это… – загадочно произнесла она. – А что же ты мне не пожелаешь доброго утра?

– Доброе утро, Эмма! – Константин отвлекся от телевизора и взглянул на нее.

– Да разве так говорят эти слова, особенно красивым женщинам? И чему вас только на флоте учат?

– А как же надо? – поинтересовался он, и его глаза скользнули по ее груди.

– Это делается вот так, – она подошла вплотную и обвила руками его крепкую шею. – Потом ласковым и нежным голосом сказать: «Доброе утро, Эмма!», после чего с пылкой страстью поцеловать.

– Да, но…

Не дав ему опомниться, она впилась в его губы. Разъединить их в этот момент было невозможно. Он ощутил ее упругие груди, и его сильные руки отреагировали мгновенно: объятие было таким страстным, что послужило для нее сигналом. Она увлекла его в свою комнату и опрокинула на кровать. Сама быстро сняла рубашку, взобралась на него верхом, как будто оседлала молодого жеребца, и стала расплетать косу. Она специально делала это медленно, предоставив ему возможность любоваться ее стройной фигурой, почти девичьей грудью, эластичной кожей, изящными руками и черными густыми волосами. И он с удовольствием это делал, невольно сравнивая ее со своей женой, и эти сравнения были явно не в пользу Галины. Потом началось что-то невероятное: Эмма обрушила на своего соблазнительного зятька град страстных и продолжительных поцелуев, ее ласки все сильнее и сильнее захватывали обоих.

Но в этот момент дверь распахнулась, и на пороге застыла сестра.

***

Храпова была настолько уверена в надежности своего плана, что пренебрегла элементарными правилами предосторожности. Об этом она пожалела во время обыска, когда обнаружили пакетик героина, завещание мужа и его копию. Она сидела на диване с опущенной головой и проклинала себя за необдуманные действия.

«Какая же я дура! Ну зачем мне нужен был еще один пакет героина? А все из-за жадности – по дешевке, видите ли, предлагают, так надо скорее брать, а то потом будет дороже. Взяла про запас – вдруг план сразу не сработает, тогда и использую свой резерв. Но просчиталась».

Пока сотрудники милиции и прокуратуры в присутствии понятых продолжали методично проверять каждый шкафчик, ящик, полочку, Глория продолжала размышлять: «Куда же Голубок пропал? Второй день не появляется и не звонит, сволочь. Почувствовал, что жареным запахло, и смылся, подлец. Неужто в бега подался? А на что? С его-то копейками много не набегаешься. А может, его грохнули мафики? Ну, туда ему и дорога – меньше свидетелей будет. В крайнем случае, можно будет все свалить на него. А что, если он арестован? – испугалась она. – Может, он и заложил меня? Ну, подлюка! Да, скорее всего, Голубок – это его работа: он ведь трус!»

***

Галя бросила на пол хозяйственные сумки и закричала, глядя в упор на обнаженную и нагло ухмыляющуюся младшую сестру:

– Как ты посмела? Ты же мне сестра!.. – спазм в горле не дал ей договорить. Потом у нее вырвалось: «Ну ты и стерва!»

Нижняя губа затряслась; от волнения, от охватившего ее гнева, от обиды из глаз потекли крупные слезы. Эмма с невозмутимым видом посмотрела на нее и, не пытаясь скрыть ехидную улыбку, ответила:

– Если ты когда-нибудь дашь своему мужу хоть частичку того наслаждения, какое он испытал сегодня со мной, то он это будет помнить не только во время очередного плавания, но и всю свою жизнь. Но ты ведь никогда не сможешь сделать этого – ты просто на это не способна! К сожалению, я не успела дать ему в полном объеме то, чего он, как и любой другой мужик, ждет от страстной женщины, но, думаю, он и так меня запомнит. Ты извини, но мне жаль тебя, а обделенному настоящей женской лаской твоему мужу я искренне сочувствую…

Сестра уже пришла в себя. Она быстро подскочила к кровати и крепкими руками столкнула Эмму.

– Ну-ка, освободи моего мужа. Ишь, уселась, будто он уже твоя собственность. А ты что разлегся тут? Живо вставай и собирай чемоданы. Мы сегодня же уезжаем отсюда… Я с тобой дома еще разберусь, я с тобой так поговорю! – Она готова была растерзать любого, кто попадется ей под горячую руку.

– Вот такая бы ты была в постели – цены бы тебе не было! Это я тебе точно говорю: от мужиков отбоя бы не было! Так что подумай, сестренка, – Эмма усмехнулась и стала медленно надевать прямо на голое тело легкое платье.

– Какая я тебе после этого сестренка?! Забудь, что у тебя есть сестра. Знать тебя не хочу! – оборвала ее Галина.

Эмма на нее не обижалась, поскольку сразу вспомнила тот роковой день, когда оказалась в аналогичной ситуации, застав Вадима в своей постели с рыжей любовницей. Те неприятные ощущения, которые она тогда пережила, снова напомнили о себе и с болью отозвались в ее сердце. Ей от одних только воспоминаний сразу как-то стало не по себе, и хорошее настроение быстро улетучилось.

Сестра сдержала слово, и в тот же день они уехали в Одессу, объяснив матери, что Константина срочно вызывают на службу.

***

Изучать материалы уголовного дела Андрееву пришлось до глубокой ночи. А утром он уже начал писать обобщенную справку по уголовному делу. У него складывалось впечатление, что все шесть убийств совершены не группой лиц, а одним человеком, причем женщиной. Он полагал, что только женщины способны методично и безжалостно уничтожать мужчин таким способом.

Анализ жертв показывал, что у них было много общего: примерно одинаковый возраст – от тридцати восьми до сорока четырех лет; все были хорошо, а некоторые даже по-праздничному одеты; умерли примерно в одно и то же время – в утренние часы, за исключением Разгулова, время смерти которого вообще не известно, поскольку обнаружили его через несколько дней; все были высокого роста – от ста семидесяти восьми сантиметров до ста девяносто двух – и внешне привлекательны, без каких-либо физических недостатков; вскрытие трупов свидетельствовало о том, что все употребляли спиртные напитки, желудки их были полны деликатесными продуктами питания, а отравлены они одним и тем же ядовитым составом.

Андреев признал, что схема движения жертв составлена точно, и район принятия ими ядов определен правильно. Поэтому все усилия оперативно-розыскного состава и участковых инспекторов необходимо прежде всего сосредоточить на изучении жителей, проживающих на проспектах Октября, Кирова, Ильича и Молодежном. Необходимо установить через ЖЭКи всех одиноких женщин в возрасте от тридцати пяти до сорока пяти лет, предположительно высокого роста, внешне красивых, имеющих отдельную комнату или квартиру.

Когда на оперативном совещании майор Андреев высказал свою точку зрения, у многих возникли вопросы относительно возраста предполагаемой преступницы и ее внешности.

– Возраст я, конечно, беру с запасом, а при определении возможного роста и ее привлекательности я исходил из следующих соображений: все погибшие – мужчины высокие, симпатичные и, за исключением все того же Разгулова, женаты. И уж, конечно, они не бросились бы на невзрачную или, тем более, опустившуюся женщину, а предпочитали изменять своим женам с такой дамой, за которой, как говорится, можно пойти в огонь и в воду. Так что ищите стройную, видную, соблазнительную, одним словом, такую, которая своим видом может покорить сердце даже самого стойкого мужчины.

Присутствующие заулыбались, каждый мысленно попытался представить такую.

– Так что же это получается: все мужчины района разом ринулись к одной и той же женщине? А та, в зависимости от степени удовлетворенности, решала: пощадить очередного клиента или нет? Достойных кобелей она оставляла жить, чтоб продолжали род человеческий, а слабых, как негодных элементов, отправляла на тот свет. Выходит, на этой шлюхе свет клином сошелся, и все дороги вели только к ней… в постель? – поинтересовался майор Васечкин под общий смех. – А потом, если она такая заметная и наверняка известная в районе, то почему же мы ее адреса до сих пор не знаем?

Все опять дружно засмеялись. Андреев в том же веселом тоне ответил:

– Не беспокойтесь. Как только мы узнаем ее адрес, вам первому предложим побывать в ее постели в качестве очередного клиента. Потом, если вы окажетесь живы, конечно, а это будет зависеть от того, справитесь вы с ней или нет, попросим вас поделиться своими впечатлениями.

В кабинете опять раздался дружный смех. Вытирая пот со лба, Васечкин вымолвил тихонько:

– Нет уж, мне еще не хватало под старость лет таких опасных испытаний. От такой и без яда за ночь коньки отбросишь.

После этих слов расхохоталась даже Лена, которая до этого, как могла, сдерживала свои эмоции. Но на этот раз и она не удержалась и все посматривала на Панкратова. А тот поинтересовался:

– А ты что, рассчитываешь целую ночь продержаться? По-моему, для тебя несколько минут таких испытаний должны приравниваться к подвигу.

Когда все успокоились и серьезно обсудили сложившуюся ситуацию, были намечены конкретные мероприятия. Судя по лицам, с версией Андреева согласились не все, однако вслух сказать об этом никто не решился.

Малинин попросил Королькова привлечь всех участковых и работников паспортного стола и представить через два дня список женщин, подпадающих под эти признаки.

***

Лена Ермакова, не желая оставаться в стороне, проявила собственную инициативу. Проверяя один из домов по улице Краснодонцев, она обратила внимание на одну из женщин, подходившую под предполагаемое описание, сделанное Андреевым.

– Олег Николаевич, записывайте, – радостно воскликнула она, входя в кабинет, – Галина Сергеевна Крутова, сорок два года, работает директором продовольственного магазина…

– Постой, постой… Да это же близкая знакомая покойного Конна, – вспомнил он.

– Так вот, она живет как раз в нашем квадрате.

– Ну да, точно, на улице Краснодонцев, как я припоминаю.

– Могу вас обрадовать – она живет одна в двухкомнатной квартире. Правда, у нее есть сын, но он двенадцатого мая призван в армию.

– А мне сказала, что одинокая, выходит, обманула? Интересно получается, – начал рассуждать Панкратов, и его сердце учащенно забилось, словно он только что пробежал десять километров.

В его голове сразу же выстроилась четкая обвинительная версия: Конн в открытую домогался ее, поэтому не стоило большого труда заманить его к себе домой, где у нее и представилась возможность его отравить. Что же касается остальных, то с ними она могла познакомиться по роду своей работы. Это сейчас нет дефицита, а раньше многие с удовольствием водили с ней дружбу. Прошли годы, жизнь изменилась, а отношения могли сохраниться. Ведь каждому и сейчас что-то нужно – одним словом, просителей хватает. Поэтому выбор у нее был довольно обширный. Оставшись в мае одна, она могла поочередно приглашать их к себе домой, где и подсыпала или подливала им в пищу и напитки ядовитые вещества. Мотивы, правда, непонятны, но механизм совершения преступления просматривается четко. Потирая от удовольствия руки, следователь поделился своими мыслями с практиканткой. Лена с улыбкой на лице отметила, что сама примерно об этом же подумала.

– Вроде все увязывается… Да к тому же меня обманула… Это она сделала специально, чтобы оказаться вне наших подозрений, – сказал Панкратов и сделал какую-то запись на перекидном календаре.

– Единственный, кто не вписывается в эту версию, так это Семен Разгулов – сын Крутовой в то время был еще дома, – заявила Лена с некоторой досадой в голосе.

– Ну, это ерунда. Все легко можно проверить, и окажется, что он лежал в больнице, гостил у бабушки или у других родственников, наконец, ночевал у своих друзей или у подружки…

***

Со средней сестрой, Зоей, Эмма встретилась через три года после неприятного инцидента с Галиной. Эмма приехала в Одессу на несколько дней и остановилась у нее. Зоя работала учителем в школе, у нее было двое детей и очень симпатичный муж Дмитрий. Он сразу понравился Эмме: высокий, хорошо сложенный, приятный в общении, веселый по характеру. Доброжелательная улыбка не сходила с его загорелого лица, а типичный одесский выговор просто очаровал гостью.

Эмма и раньше старалась хорошо относиться к средней сестре, изредка писала письма, звонила по праздникам. Она тянулась к Зое, но та вела себя сдержанно и как-то настороженно, словно опасаясь младшую сестру.

В первый же день своего приезда в Одессу Эмма поинтересовалась судьбой отца. При упоминании о нем Зоя даже в лице изменилась.

– Примерно год назад я пошла на рынок и случайно увидела там папу. Он, весь оборванный и грязный, ходил вдоль прилавков и попрошайничал. Я, как тень, ходила за ним и наблюдала, как он собирал полусгнившие и испорченные продукты. Вот смотрю на него: сердце кровью обливается, слезы текут, а подойти не могу – ноги не идут, и все тут. Наконец я все-таки решилась и подошла к нему, а он не узнает меня, да к тому же еще подслеповат стал немного. Я ему говорю: «Это я, Зоя, дочь твоя». А он смотрит и не узнает. Я его беру за руку и приглашаю: «Папа, пойдем домой, будешь жить у меня».

– Так и сказала? – удивилась Эмма. – И это после всего того, что он сделал?

– Ну а как же, отец ведь все-таки! Но он категорически отказался. Стоит, плачет и головой качает. «Нет, – говорит, – у меня тут друзья, я их бросить не могу». Потом я убедилась, что перед закрытием «Привоза» он всегда провожает двух инвалидов: один слепой, а другой – без ног. Первого он ведет под руку, а второго везет на самодельной коляске. Ночуют они в каком-то подвале, а утром – снова на рынок. Я теперь часто хожу туда. То поесть им принесу, то денег в кепку положу. Бывает, сяду рядом, но отец не узнает меня.

Эмма тоже захотела взглянуть на отца и на следующий день с сестрой пошла на «Привоз». При входе на рынок она увидела троих. Посредине сидел отец – седой, нечесанный, небритый, глаза красные, лицо обветренное и почерневшее от загара. На нем был засаленный армейский китель, темно-серые от грязи и пыли брюки и рваные полуботинки на босу ногу.

Его убогий вид вызвал в ней двоякое чувство: с одной стороны, она почувствовала жалость и сострадание к этому, пусть и опустившемуся, но все же родному человеку, а с другой – отвращение и неприязнь. Зоя привычно подошла, нагнулась и каждому положила по теплому пирожку и ватрушке, а отцу еще и мелочь. Он даже не поднял головы, а его напарники поклонились и перекрестились. Сдобные подношения тут же перекочевали в грязные сумки и пакеты. Вытирая платочком слезы, она отошла от них и медленно направилась к сестре, стоявшей в отдалении. Нахлынувшие на Эмму воспоминания и борьба чувств мешали ей определиться и принять правильное решение. Она прекрасно осознавала, что перед ней не кто иной, как ее родной отец, который так любил ее маленькую и баловал в детстве. Но в то же время она не могла его простить за то, что он ее бросил, не обеспечил, не создал всех необходимых условий для счастливой и беззаботной жизни. Он не дал ей того, что имели ее сверстники из богатых семей. Почему именно он оказался неудачником и не стал таким, как отцы ее друзей, а спился и ушел к другой женщине? Этого она ему простить не могла.

***

На оперативке Панкратов доложил информацию в отношении Крутовой. Мнения членов штаба разделились: одни предлагали эту информацию вообще не рассматривать, другие – тщательно изучить, чтобы потом не думалось, а третьи настаивали на том, чтобы срочно допросить, а квартиру – обыскать. Малинин посчитал необходимым пока не торопиться, а собрать более полную информацию, после чего принять окончательное решение. Кроме Крутовой, за этот день было выявлено еще двенадцать одиноких женщин в возрасте около сорока лет и выше среднего роста.

Что касается привлекательности подозреваемых, то здесь мнения разошлись настолько противоположно, что приходилось поражаться вкусу отдельных сыщиков. Дело доходило до споров. Поэтому решили проверять всех, но очень осторожно, чтобы не спугнуть раньше времени.

После окончания оперативного совещания Андреев проинформировал Малинина, Королькова и Бармина:

– Двое суток Лев Абрамзон был под нашим оперативным контролем. Должен отметить, что ничего интересного, что могло заинтересовать нас и имело бы непосредственное отношение к нашему делу, не получено. Занимается кое-какими делишками, типа «купи-продай», но все это ерунда. Видимо, это не тот объект. Считаю необходимым устроить очную ставку с Синкевичем, и пусть они выясняют между собой отношения.

С Николаем Ивановичем согласились и поручили провести очную ставку следователю Панкратову. Олег Николаевич не скрыл своего удовлетворения, потому что у него давно чесались руки свести этих дружков вместе.

Кабинет они с Леной покинули уже в одиннадцатом часу вечера. Несмотря на легкую усталость, настроение у Лены было хорошее. Но стоило ей свернуть с центральной улицы, как веселые озорные огоньки сразу исчезли. Темень недружелюбно встретила ее, и сразу нехорошее предчувствие закралось в душу. Она хотела прибавить шаг, но узкая юбка не позволяла быстро проскочить ночной переулок и неуютный в это время суток двор. Каблучки Лены в такт ее сердцу звонко стучали по асфальту, словно предупреждали о своем приближении к дому.

Вдруг слева мелькнула тень. Лена насторожилась и на мгновение замерла – мурашки пробежали по телу. «Нет. Показалось», – успокаивала она себя. Затем еще раз возникло подозрение, что ее кто-то преследует. Страх усиливался. «Только бы добежать до подъезда», – думала она. Но когда буквально влетела в него, то ожидаемой радости не испытала: ни одна лампочка не горела. Делать было нечего, и она шагнула в пугающую темноту. Нащупав перила, она почувствовала хоть какую-то опору и, пересилив себя, бросилась наверх. На одном дыхании она влетела на свой четвертый этаж. Захлопнув за собой дверь, Лена с облегчением вздохнула. Моральная и физическая усталость сразу навалились на нее, но показывать это перед домашними она не могла, пришлось перебороть себя и улыбаться. Ее приветливо встретила бабушка.

– Ну, наконец-то! Лена, почему опять так поздно? Я уже два раза разогревала ужин. Что за семья?! Отец целыми днями пропадает на заводе, мать днем – в институте, а по вечерам пишет диссертацию. Дочь, глядя на родителей, тоже свихнулась и допоздна практикуется в своей прокуратуре. Спрашивается, зачем ей это надо?

– Надо, бабуль, очень надо, – улыбнулась внучка.

***

В кабинет следователя привычно зашел капитан Охотников.

– Пришел доложить, что я сегодня дежурю…

– Ну надо же? Теперь Родина может спать спокойно, – улыбнулась Лена.

– Хочу довести до вашего сведения только что поступившую из УВД информацию о разыскиваемом преступнике. В Семеновском РОВД произошел уникальный случай, который войдет в историю милицейских казусов.

– Да что вы говорите? Вы уже нас заинтриговали… Да не тяните кота за хвост, а то мы уже сгораем от нетерпения, – Лена откинулась на спинку стула, чтобы удобнее было слушать.

– Так вот, подследственный Долбачев находился в камере предварительного заключения. В двенадцать часов дня он попросился в туалет. Дежурный милиционер сопроводил его и закрыл снаружи. Через определенное время, которого вполне хватило бы, чтобы удобрить весь огород, милиционер решил его поторопить: мол, пора заканчивать, сколько можно там сидеть? Постучал, а оттуда – ни «гу-гу». Тогда он открыл дверь, а там – никого…

– Куда же он мог деться? – спросила всерьез заинтересовавшаяся Лена.

– В том-то и дело, что деваться ему было некуда, кроме как, извините, в «очко». Потолок и все стены капитальные, в дверь он не выходил. Вот сейчас человек-невидимка по фамилии Долбачев объявлен в местный розыск. Хорошо еще, что он всего-навсего воришка, а если бы это был особо опасный рецидивист! Тем не менее задал он всем загадку, ответ на которую мы со всеми подробностями узнаем только после его задержания.

– А может, он прямо там утонул? – поинтересовалась удивленная таким событием практикантка.

– Да в том-то и дело, что виновные милиционеры не раз ныряли туда, все дно обшарили, но кроме фекалий ничего не нашли.

– Их заставляли нырять?.. Они что, по приказу?.. – удивилась Лена – ее милое лицо в этот момент выражало откровенную брезгливость.

– Нет, добровольно… – не выдержал Охотников и улыбнулся.

Однако Панкратов не дал ему ответить до конца и спросил:

– А скажи, пожалуйста, в ориентировке ничего не сказано насчет добровольных помощников? Я бы на твоем месте после дежурства съездил в Семенов и тоже нырнул: может, чего-нибудь ценное найдешь.

– Ага, чтобы потом с вами поделиться? Ну уж нет.

– Вот этого как раз нам и не надо, – ответил Панкратов и подмигнул Лене. Только сейчас она поняла, что ее разыграли, и набросилась на Охотникова:

– Ах ты обманщик, да как ты смел?.. – неожиданно для себя Лена перешла на «ты». – Ведь это же надо: с таким серьезным видом вешал нам тут лапшу про исчезновение какого-то воришки…

Охотников поднял руки вверх и сделал невинное лицо.

– Ладно уж, прощаю, – затем Лена обратилась к своему куратору: – Олег Николаевич, а этому человеку можно доверять?

– Ну разве что самую малость, – с усмешкой ответил тот.

– А у меня к вам серьезный разговор. Предположим, вы – высокий, статный, красивый… – Лена величаво взмахнула рукой.

– Почему: предположим? Я и есть такой, – поправил Охотников и расправил плечи.

– Да я в этом не сомневаюсь. Но в данном случае речь идет не о вас, так что не обольщайтесь… а о мужчине вроде вас.

– А-а… Тогда понятно, хотя ничего не понятно.

– Нас интересует один очень важный вопрос. Предположим, вы – неотразимый мужчина! Какую бы женщину вы предпочли?

– В качестве кого: жены или любовницы? – уточнил Виктор и многозначительно посмотрел на раскрасневшуюся практикантку.

– Ну, предположим, любовницы…

– Высокую, элегантную, симпатичную, умную, нежную, страстную и прекрасную… Олег, то, что я перечислил, тебе никого не напоминает?

– Еще как, – мгновенно отреагировал тот. – Хотя насчет «страстности», как ты выразился, у меня сразу возник вопрос: откуда у тебя такие познания?

– Меня спросили, я искренне ответил, а ты тут лезешь со своими интимными подробностями. И вообще, я не обязан делиться своими профессиональными наблюдениями.

Немного смутившаяся Лена решила прервать возникший диалог:

– Итак, ответ понятен. А если бы ему встретилась женщина небольшого роста, пухленькая и далеко не красавица, правда, богатая?

– А вот на таких мужики обычно женятся. Я сколько угодно могу привести примеров: он – высокий, стройный, красивый, а она – маленькая, страшненькая, к тому же еще и вредная… И чего, думаю, он в ней нашел? И ведь живут… и внешне неплохо. А что там, на сердце и в душе, одним только им известно. Но в жизни бывают и исключения. А что касается лично меня, то я для себя уже сделал выбор.

– Мы рады за вас, товарищ Охотников. Большое спасибо за исчерпывающую консультацию. А теперь идите, – сказал Панкратов.

– Куда? – удивился капитан и взглядом стал искать защиты у Лены.

– На охоту. Ведь охотникам всегда чего-то охота. А здесь занимаются совсем другими делами, – пояснил следователь и сделал серьезное выражение лица.

 

Панкратов был заядлым болельщиком. Пропустить хоккейный матч ветеранов сборной Москвы с нижегородским «Торпедо» он не мог. Уговорил Лену подежурить за себя, а сам, вооружившись пейджером и сотовым телефоном, умчался во Дворец Спорта. К счастью, они ни разу не потревожили его, и он с огромным удовольствием досмотрел матч до конца. В прекрасном настроении от встречи с прославленными ветеранами и превосходной игры он пришел домой.

– Леночка, – прошептал он по телефону, чтоб в соседней комнате не услышала жена. – Все в порядке? У меня тоже – век не забуду! Я уже дома, наше время вышло – можешь отдыхать, заслужила.

За ужином жена спросила:

– Почему опять так поздно?

– Да я, да я… – замялся Панкратов.

– Да знаю, где ты был… Сейчас опять начнешь мне про свою…

Панкратов тут же бросил строгий взгляд на сына. Тот испугался и стал торопливо оправдываться:

– Пап, это не я. Честное слово, не говорил, что видел тебя.

– Это где? А ну, живо выкладывай… – уцепилась жена, поочередно бросая на обоих грозные взгляды.

Деваться было некуда.

– Во Дворце, на хоккее… я только на третий период, бесплатно, – под нос пробурчал сын, не поднимая головы.

– Да что же это за жизнь пошла?! – уставилась она на мужа. – Зимой у него хоккей, летом – футбол… И так круглогодично получается. Так ему и этого мало – он и летом стал на свой хоккей бегать!.. А ты что там делал? – переключилась она на съежившегося сына. – Я тебе куда сказала сходить? А ты куда зарулил? Я сейчас с обоими разберусь!

Панкратов мысленно усмехнулся – он уже привык к упрекам жены и с удовольствием расправлялся с борщом. После плотного ужина он удобно расположился в кресле перед телевизором.

***

Эмма все-таки собралась, уверенной походкой подошла и остановилась прямо около его кепки с мелочью. Увидев перед собой длинные и стройные ноги в черном капроне, отец поднял голову, но не узнал свою младшую и некогда любимую дочь, хотя их взгляды и встретились.

После некоторых раздумий она, даже не нагибаясь, бросила несколько монет слепому и безногому, намеренно проигнорировав отца, так и не удостоив его чести получить милостыню от родной дочери. Затем она эффектно повернулась на каблуках и плавно, как модель на подиуме, пошла прочь от этого места, твердо решив для себя, что больше никогда в жизни не придет сюда.

 

По дороге домой сестры молчали. Каждая по-своему размышляла об отношении к одному и тому же человеку. Потом Эмма обняла Зою и грустно сказала:

– Какие же мы с тобой разные. Почему?

– Не знаю, – откровенно призналась Зоя.

– Но ведь есть же в нас хоть что-то общее – кровь, например?!

Та не ответила, только в знак согласия на секунду сомкнула веки.

***

После плотного ужина Панкратов удобно расположился в кресле перед телевизором. Однако ему не суждено было узнать, что творится в стране и в мире, потому что раздался телефонный звонок.

– Олег Николаевич, давненько мы с тобой не виделись. Я даже успел по тебе соскучиться, – услышал он в трубке веселый голос Охотникова. – Мы где с тобой расстались? В дежурке? Вот и дуй сюда в срочном порядке. Таково указание Бармина.

– А в чем дело-то? – недоумевал Панкратов, предчувствуя что-то неладное.

– В чем, в чем… Охотников ведь не дремлет на посту… Задержали мы тут одного пьяненького, а он орет, как ненормальный: «Я вас всех убью, я вас всех отравлю, вы у меня еще пожалеете. Я уже десяток отправил на тот свет и еще сотню отправлю…» И так далее в том же духе. Так что тебе поручено лично с ним пообщаться и задокументировать его высказывания. На магнитофон я его пламенную речь записал, а вот протокольчик – это за тобой. Что касается машины, она на всех парах уже мчится к тебе. Так что спускайся, друг разлюбезный, и жди.

Через двадцать минут Панкратов был уже в управлении милиции. Перед ним сидел мужчина в возрасте около шестидесяти лет, щупленький, небольшого роста, с редкими седыми волосами на голове. Настроен он был агрессивно: крепко сжав кулаки, порывался встать и броситься куда-то бежать, но табуретка словно притягивала его к себе, поэтому он снова и снова плюхался на место. Панкратов предложил ему выпить воды. Тот с жадностью осушил граненый стакан и немного успокоился.

– Ваша фамилия, имя и отчество, – начал допрашивать следователь.

– Моя? Энгельс Петрович Муравский… Я – офицер, служил в химических войсках, прошел войну, был во Вьетнаме…

– Очень хорошо, только успокойтесь. Где работаете, проживаете?

– Я уже не работаю, получаю военную пенсию. Живу с женой – она повар в столовой. А дочка – химик, лаборант в школе.

– Замечательно. У вас прекрасная семья. Назовите ваш адрес.

– Проспект Ильича, дом двадцать восемь, квартира… А что? – хитро прищурился он.

– Так кого вы убили, кого отравили и за что?

– Я на войне убивал их десятками, и дальше буду убивать всех сволочей. Они повсюду, только попрятались… Но ничего, я их все равно найду.

Прервав допрос, Панкратов поднялся к себе в кабинет и через несколько минут вернулся с фотографиями в руке. Разложив шесть штук подряд, следователь поинтересовался у задержанного, кого из них он знает. Тот мельком посмотрел на них и, чуть отвернувшись в сторону, уверенно ответил:

– Это все жертвы.

Ответ настолько поразил Панкратова, что он от удивления невольно почесал за ухом. Это действительно были фотографии жертв, отравленных неизвестным убийцей или группой преступников.

– А почему вы решили, что они мертвые? И кто же их убил? – Олег Николаевич с нетерпением ждал ответа.

– Я же вижу. У меня связь с космосом. А от этих фотографий смертью так и несет… Их всех бес попутал, и они пали жертвами. Кто их покарал, не знаю: может, я, а может, нет.

– А яд у вас есть? Где вы его храните?

– Он есть всюду и везде. Только одних он лечит, а других калечит и даже убивает. Такая сейчас жизнь на грешной планете, и все мы – грешники.

Стоявший за спиной Муравского помощник дежурного покрутил пальцем у своего виска и откровенно рассмеялся. После окончания допроса Панкратов с оперативной группой выехал по месту жительства задержанного. Милиционеры опрашивали соседей, а он сам решил поговорить с женой и дочерью Энгельса Петровича. Удалось выяснить, что тот действительно выезжал в кратковременную командировку во Вьетнам, десять лет назад комиссован из армии по состоянию здоровья. С диагнозом «шизофрения» стоит на учете в психоневрологическом диспансере, а при обострении болезни, как правило, два раза в год, госпитализируется в областную психбольницу.

Выяснилось, что сегодня днем он поругался с женой и в три часа дня ушел из дома. Где он пил и с кем, а также есть ли у него ядовитые вещества – родным ничего не известно. Друзей и знакомых, с которыми бы он регулярно встречался, у него нет, поэтому общается он только с соседями по дому. В последние дни он был какой-то возбужденный и даже агрессивный, часто по пустякам конфликтовал с близкими, требовал от них денег. В ночное время всегда находится дома, хотя по вечерам любит прогуляться, иногда допоздна. С разрешения хозяев квартиры Панкратов ознакомился с личными вещами Муравского, но найти что-либо интересное ему так и не удалось. Перед тем как уехать, Олег Николаевич показал Муравским шесть фотографий мужчин, но они никого не опознали. Жена и дочь Энгельса Петровича заверили, что домой эти мужчины к ним ни разу не приходили. Зато их соседка, работающая в ОТК на молокозаводе, сразу же опознала бывшего бригадира Комаринова, однако вместе с Муравским она его никогда раньше не видела.

На следующий день с Муравским уже беседовали врачи-психиатры, которые сразу же определили: «Это наш пациент». Они предложили Энгельсу Петровичу путевку в санаторий, пообещав ему лучший номер с видом на море, и он с радостью согласился, лишь бы только покинуть эту вонючую и тесную камеру без элементарных удобств.

***

Вскоре Эмме пришлось выдержать испытание, которое подготовил Дмитрий. Муж сестры посвятил себя спорту: бывший волейболист, в то время он работал тренером жен¬ской команды, участвовавшей в первенстве республики. По его манере поведения, уверенности в себе, обилию рассказанных анекдотов, в основном на интимные темы, Эмма опытным взглядом и женским чутьем сразу поняла, что он по натуре просто бабник, избалованный вниманием со стороны женского пола. Интуитивно она почувствовала также, что он неравнодушен к ней и ищет подходящий момент, чтобы намекнуть ей об этом.

«Прямо сказать побаивается, поэтому ходит вокруг да около», – оценила его поведение Эмма, с интересом ожидая дальнейшего развития событий. Дмитрий любезно оказывал ей знаки внимания и делал это довольно умело – видимо, сказывался его богатый опыт. Наедине, особенно в нетрезвом виде, он вел себя более развязно, и его выходки порой заходили слишком далеко. Но она продолжала играть, точнее, слегка подыгрывать, а главное, наблюдать за его настойчивыми попытками соблазнить ее. Эмма осторожно кокетничала с ним и ждала развязки. Ее это забавляло, хотя ей были приятны его ухаживания украдкой от жены. Сама же внешне оставаясь как бы безразличной к нему, инициативу не проявляла, предоставив ему полную свободу действий, полагая, что сестра пока ничего не замечала.

Как-то прогуливаясь по парку, Дима предложил посидеть на отдаленной скамейке, спрятанной листвою в темном укромном уголке. Уверенная в себе Эмма не возражала пройтись вдоль высоких и густых кустов акации, куда ее заманивал словоохотливый зятек. Вскоре они оказались около большой скамейки, похожей на диван. Она согласилась отдохнуть и присела рядом с Дмитрием, заранее предугадав его последующие действия. Он не заставил себя долго ждать: стал ее целовать, обнимать и говорить, какая она красивая и хорошая, что он потерял из-за нее покой. Эмма и не думала сопротивляться, позволяя себе наслаждаться его страстными и жаркими поцелуями. Она даже разрешила ему потрогать и по достоинству оценить свое упругое тело в тех местах, которые обычно притягивают мужские руки.

Когда же Дима возбудился до предела, она решительно пресекла его похотливые намерения.

– Стоп! Вот на этом захватывающем месте мы и поставим многозначительную точку, – сказала она и небрежно, как бы с некоторым презрением отстранила одну его руку, потом другую, словно они были в грязи или в крови.

Дима принял это за шутку и, ничего не подозревая, вновь полез к ней, но Эмма снова решительно остановила его: судя по ее серьезному виду, он понял, что она и вправду не шутит. Тогда он стал объясняться, рассказывать о своих высоких чувствах: о том, что она вскружила ему голову, и теперь он просто не знает, что с собой поделать.

– Признайся, ты решила посмеяться надо мной? Специально раздразнила, а теперь хочешь бросить меня в таком возбужденном состоянии, чтобы я мучился и страдал всю ночь?

– Не хнычь, все равно не пожалею – меня такими штучками не проймешь… Сейчас придешь домой и, чтобы не мучиться, подаришь ночь любви своей жене, кстати, не забывай – моей сестре! Я думаю, она этого достойна?! А меня постепенно забудешь, тем более что я завтра улетаю.

– Как улетаешь? Почему так быстро? – удивился Дмитрий. – Мы же еще…

– Пора, мой друг, пора! – ответила она и встала со скамейки.

Всю дорогу они молчали, а когда вернулись домой, то обычно говорливый Дима был хмурым и задумчивым. За ужином он в основном помалкивал, а Эмма, наоборот, была веселой и довольной.

На следующий день Зоя с детьми провожала в аэропорту сестру, решившую почему-то срочно уехать. При прощании она крепко обняла, поцеловала Эмму и тихо прошептала:

– Спасибо тебе.

– За что? – недоумевала Эмма.

– Ты сама знаешь, за что, – произнесла Зоя и так лукаво улыбнулась, что по ее выражению лица стало понятно: она обо всем догадалась и теперь благодарна ей за вчерашнее поведение.

Через мгновение у Зои на глазах появились слезы, и Эмма поняла, что сестра очень любит своего легкомысленного мужа, тяжело переносит его измены и каждый раз страдает, когда он заводит очередной роман на стороне. Эмма только посочувствовала по-своему несчастной сестре, но утешать ее не стала, а только тихо шепнула:

– У тебя есть дети! А это важнее!

Они расстались и встретились только через несколько лет на похоронах бабушки. Зоя и Галя приехали вместе, но мужей с собой не взяли, побаиваясь, видимо, еще раз подвергнуть их испытанию. Глядя на них, Эмма опять с завистью подумала: «Ну почему им повезло с мужьями, а мне нет? Ну чем я хуже их?»

***

Оперативно-следственная группа во главе с Панкратовым вскрывала новенький гараж Храпова. Пушкарев ловко справился с замками, открыл калитку и вошел. Вскоре распахнулись массивные ворота, и все увидели вишневую «Вольво».

В присутствии понятых открыли багажник. Там находилась черная спортивная сумка, в ней – белое изорванное платье и зеленый мужской халат с многочисленными бурыми пятнами. На резиновом коврике багажника эксперт обнаружил сгустки крови.

– Вот вам и ответ, Олег Николаевич, – тихо сказала Ермакова и вышла из гаража.

 

Глава 8

 

Корольков зашел в кабинет Бармина.

– Вот, почитай, Константин Евгеньевич, что мои гаврики наработали. Кое-что интересно.

Прокурор один за другим прочитал документы, потом задумался. После коротких раздумий произнес:

– Неужели она? Ты считаешь, пора?

– Я и сам понимаю: оснований маловато, но тряхнуть ее можно. Мне кажется, какое-то отношение она к этому делу имеет.

– А если нет? Вот что, давай посоветуемся с Малининым. Ты оставь эти документы – я ему покажу, а заодно и Панкратова ознакомлю.

Не успел Панкратов войти в свой кабинет, как секретарь сообщила, что его разыскивает Бармин. Олег Николаевич тут же зашел к нему.

– На, читай, – протянул Константин Евгеньевич папку. Следователь взял предложенные документы и присел на краешек стула. Это были справки и рапорты по изучению Крутовой. В них указывалось, что она имеет высшее образование; окончив заочно торговый институт, работала сначала заместителем директора, а последние двенадцать лет – директором продовольственного магазина. Характеризуется как грамотный специалист и умелый руководитель. Вместе с тем она допускала отдельные нарушения правил торговли, за что неоднократно наказывалась в административном порядке. Одиннадцать лет назад она разошлась с мужем, который в настоящее время проживает в Москве. Крутова разменяла две комнаты с соседями на изолированную двухкомнатную квартиру, где прописана вместе с сыном. Однако последний чаще находился у ее матери, проживающей на Северном поселке, поэтому его воспитанием больше занималась бабушка. Сейчас он проходит срочную службу в войсках ПВО в Челябинской области.

Крутова неоднократно выезжала туда и каждый раз вы¬сказывала соседям беспокойство за него, сокрушаясь, что он не приспособлен ни к самостоятельной жизни, ни, тем более, к службе в армии.

По характеру она веселая, добродушная, энергичная женщина. Живет в достатке, ее материальная обеспеченность явно превышает заработную плату. Любит компании, застолья, которые сопровождаются шумным весельем, танцами и песнями, что иногда создает немалое беспокойство для соседей. Некоторые из них даже обращались к участковому милиционеру с жалобами. Квартиру Крутовой под различными предлогами посещают, как правило, солидные мужчины. Некоторые задерживаются до утра, что, конечно, не остается без внимания наблюдательных старушек.

Когда Панкратов закончил читать, Бармин, глядя ему в глаза, спросил с нескрываемым любопытством:

– Ну как?

– Придает еще большую уверенность в правильности наших прежних выводов. Однако причины и мотивы отравления мне пока не совсем ясны. Она из тех, кого общественное мнение, тем более, соседей, меньше всего беспокоит, поэтому зачем ей избавляться от своих любовников, посетителей, просто знакомых? Вот это я никак в толк не возьму…

– Со временем и это узнаем… Сейчас нам главное – убедить коллег из ФСБ, чтобы они «обложили» ее со всех сторон, и тогда все окончательно станет ясно. Ею надо вплотную заниматься. И чем быстрее, тем лучше! А ты пока подготовь свои конкретные предложения. Я думаю, Юрий Иванович нас тоже поддержит.

На вечернем оперативном совещании большинство членов штаба склонились к мысли, что среди тридцати восьми подозреваемых женщин, выделенных по предложенным Андреевым признакам, Крутова требует самого пристального внимания. Проверка всех ЖЭКов наконец-то была завершена, что позволило пополнить список одиноких женщин. Теперь предстояло их всех оперативным путем проверить. Но Андрееву и этого было мало: он предупредил, что надо продолжать работать, особенно участковым. Этим списком не стоит ограничиваться, к проверке же подозреваемых надо подходить творчески и очень осторожно, так как кого-то могли пропустить, а кого-то просто вычеркнуть по чисто формальным признакам.

***

Прошло еще несколько лет. В середине навигации вместо заболевшего радиста на их судне появился новый – Анатолий Федоров. С первого же рейса Грановская обратила внимание на высокого привлекательного мужчину крепкого телосложения, подтянутого, всегда аккуратно причесанного и побритого. Его застенчивая улыбка, серые глаза и черные усики сводили с ума повидавшую предостаточно за свою жизнь медсестру.

Когда он по утрам и вечерам занимался на палубе со штангой и гирями, она любовалась его мощным торсом, играющими мышцами рук и ног и волосатой грудью. Повторить его рекорды никто из членов экипажа не мог, поэтому Анатолий считался на судне самым сильным. После очередных тренировок Эмма с большим удовольствием считала пульс и измеряла давление у Анатолия, а заодно и у других членов команды, которые, глядя на нового радиста, приобщились к поднятию тяжестей.

Новичок ей нравился все больше и больше, и она ловила себя на мысли, что думает о нем все чаще. Он даже по ночам стал ей сниться. Но внешне она не могла проявлять своих чувств, поскольку вот уже несколько лет подвергалась настойчивым уговорам Прокопенко выйти за него замуж. Каждый раз, когда он снова начинал разговор на эту тему, она тактично останавливала его и, чтобы не обидеть своим отказом, просто безмолвно отдавалась ему. Так продолжалось уже длительное время, она привыкла к нему, но ответить взаимностью на его серьезные намерения и искренние чувства, к сожалению, не могла, хотя иногда и хотела этого.

– Ты только не торопи меня, дай мне время привыкнуть к тебе, – говорила она. – Понимаешь, не могу я выйти замуж без любви – сердцу ведь не прикажешь. Поэтому придется ждать, а сколько – я и сама не знаю.

– Я буду ждать, дорогая моя королева, сколько угодно, пока не проснется твое сердце.

И вот появился возмутитель спокойствия – Анатолий Федоров, красавец мужчина, который сразу же полюбился не только обаятельной медсестре, но и всей команде. Вскоре произошло событие, которое помогло более близкому знакомству и тесному сближению Анатолия и Эммы. Радист Федоров сильно простыл на ветру, и судовой врач признал у него двустороннее воспаление легких. Больного сразу же положили в лазарет медслужбы. Он чихал, кашлял, задыхался, температура у него поднялась до сорока градусов. Состояние его здоровья вызывало серьезное беспокойство. Грановская ухаживала за ним как за маленьким. Когда у него появился жар, и он потерял сознание, она сидела рядом с кроватью больного и делала все возможное, чтобы облегчить его страдания.

Влюбчивая Эмма не могла не воспользоваться его беспомощным состоянием и неоднократно целовала в губы понравившегося ей мужчину. Но постепенно он пошел на поправку, и через неделю был уже почти здоров. Теперь она не могла целовать его тайно, поэтому однажды рискнула сделать это ночью, когда, ей казалось, он крепко спит. Но в тот момент, когда она прикоснулась к нему, он неожиданно проснулся и отчетливо ощутил на своих губах жар сладострастного поцелуя. Анатолий невольно пошевелился, и тогда она поняла, что он не спит, но остановиться уже не могла и продолжала его целовать, целовать, целовать…

***

После обыска Храпова была задержана и доставлена в изолятор временного содержания. Очутившись в камере, она отчетливо поняла всю тяжесть своего положения. Глория не находила себе места, ее все раздражало. После глубоких раздумий ей уже хотелось чистосердечно раскаяться, сознаться во всем, лишь бы только вырваться отсюда. Она вспомнила и дочь, и родителей, и ту беззаботную и вольготную жизнь, в которой она не просто жила, а купалась после замужества.

«Идиотка! Иметь все и потерять в один день!» – ругала она себя и в минуты отчаяния готова была рвать на себе волосы. В один из таких моментов она неожиданно рванулась к двери и стала громко стучать.

– Откройте, выпустите меня! Я все расскажу…

 

Глава 9

 

Полночи Панкратов никак не мог уснуть и обдумывал план дальнейших действий. Заснул он только под утро, но его вновь разбудил телефонный звонок. Звонил Бармин:

– Мне только что позвонил дежурный по РУВД. В сороковую больницу доставлен тяжелобольной с признаками отравления. Он пока жив, но врачи сообщили, что его состояние критическое. После промывания желудка и кишечника врачи борются за его жизнь. Сейчас он находится в реанимационном отделении. Эксперты уже выехали. Вам тоже надо подъехать.

Через двадцать минут Олег Николаевич уже разговаривал с дежурным врачом.

– К нам он поступил в бессознательном состоянии, а привез его таксист, который якобы подсадил его около радиусного дома. Все, что могли, мы сделали. Сейчас пострадавший под капельницей. Теперь все будет зависеть от его организма, хотя шансов, что он выживет, очень мало. Слишком велика доза принятого им яда, произошла общая интоксикация организма. Кроме того, поступил он к нам слишком поздно: через час-полтора после отравления… Хорошо еще, что его вырвало, и он избавился от какой-то части яда.

– Почему вы так решили?

– Об этом свидетельствуют остатки рвотной массы во рту и гортани. Видимо, организм не принял отравленную пищу, а может быть, он, как человек опытный, при первых признаках отравления сам вызвал рвоту. Иначе он давно бы уже умер…

– От нас будет дежурить сотрудник. Поэтому я вас убедительно прошу, если больной придет в себя, дать возможность с ним поговорить. Буквально несколько секунд… Может, он назовет адрес или имя… Ведь это уже седьмое отравление.

– Я вас прекрасно понимаю, наслышан об этом. Остается только надеяться на лучшее. Я предупрежу дежурную медсестру. Кстати, ваши судмедэксперты все содержимое желудка, полученное в результате промывания, забрали и увезли.

– Это, конечно, хорошо, но результаты экспертизы, по-моему, и так очевидны.

После разговора с хирургом Панкратов осмотрел одежду больного: почти новый темно-коричневый костюм, белая рубашка с длинными рукавами, галстук, черные полуботинки. В карманах, кроме ключей от квартиры, больше ничего не было. Судя по одежде, пострадавший был высокого роста: не менее ста восьмидесяти пяти сантиметров.

– Не густо… Кто же ты, и где был, сердешный? – произнес следователь и вспомнил о Лене.

Из приемного отделения он позвонил ей домой:

– Доброе утро, Леночка. Пора вставать, уж солнце светит к вам в окошко…

– Что случилось? – остановила она его.

– Я звоню из сороковой больницы. Опять отравление, но он еще жив. Ты адрес нашей общей знакомой Галины Сергеевны помнишь?

– Да, у меня он записан в тетрадке.

– Так вот, быстро лети к ее подъезду и посмотри, во сколько она выйдет и с кем, куда пойдет и так далее. Скоро семь часов, и она должна собираться на работу. Только будь очень осторожна и наблюдай издалека. Если пойдет на работу, то проводишь ее до магазина и все, дальше можешь уходить. Я тебя буду ждать в кабинете.

Через минуту в больницу приехали Бармин и Малинин. Панкратов доложил:

– Неизвестного мужчину в пять сорок три привез в больницу таксист. Сейчас его Степан Алексеевич Корольков опрашивает в управлении. Поступившему сделано промывание желудка и кишечника, а также капельница, но это пока не помогло. Сейчас он находится в реанимации, состояние очень тяжелое. Среди личных вещей документов не обнаружено. Кроме ключей, ничего нет. Возраст – около сорока лет, рост – более ста восьмидесяти пяти сантиметров, одет хорошо.

– Надо оставить кого-то из работников милиции подежурить около палаты на случай, если вдруг больной придет в себя, – сказал Малинин.

– Уже сделано.

Через десять минут в управлении проводили экстренное совещание. Корольков сообщил, что таксист подсадил неизвестного примерно в половине шестого на перекрестке проспекта Молодежного и улицы Краснодонцев. Тот попросил подвезти его на Южное шоссе, но, как только он сел в машину, ему стало плохо: сначала захрипел, схватился за горло, а потом вообще потерял сознание. Перепуганный водитель привез его в приемное отделение больницы. Опергруппа выезжала на то место, где он подсадил неизвестного, но собака, к сожалению, след не взяла.

– Машину, особенно заднее сиденье, мы тщательно проверили в надежде, что, может быть, там остались какие-то вещи пострадавшего, но ничего не нашли. Дежурного я предупредил, что если кто-то будет разыскивать своих родственников или знакомых, обязательно спрашивать приметы пропавших.

Слова попросил Панкратов и предложил план дальнейших действий:

– Хирург сказал мне, что потерпевшего вырвало еще до того, как он оказался в больнице. А вот где – нам неизвестно. Поэтому надо опросить всех уборщиц в подъездах и дворников. Если они нам укажут, что видели рвотную массу в таком-то подъезде или около него, сразу подключим судебных экспертов… Если повезет, именно тут и надо искать преступника или преступницу.

– А если он это сделал еще в квартире: в ванную, раковину или унитаз? – предположил Бармин.

– Тогда это затруднит поиск. Но все равно их опросить надо и описать приметы пострадавшего. Кто знает, может, кто-нибудь и видел его выходящим из какого-то подъезда или возле дома.

– Да, сложная, конечно, задача, но другого выхода у нас нет. Придется попробовать, – согласился Корольков. Одновременно надо проверить выделенных нами лиц: где они находились ночью, кто у них был на квартире и так далее.

– Ну что же, действуйте, Степан Алексеевич, – напутствовал его Малинин. – Мне кажется, мы на правильном пути.

***

– Любимый, родной мой… – шептала Эмма, осыпая Анатолия горячими поцелуями. Он не мог оставаться равнодушным и ответил взаимностью на ее порыв. Подарив ему страстную и незабываемую ночь любви, она окончательно разбила сердце моряка. Да и сама она такого наслаждения в жизни еще не испытывала, и ей хотелось, чтобы эта счаст¬ливая ночь никогда не кончалась. Она сразу же поняла, что они во всем подходят друг другу. Но, к огромному сожалению для обоих, настало утро. Несмотря на бурную ночь, Эмма не чувствовала себя уставшей, разбитой и утомленной. Наоборот, она как никогда была бодрой и счастливой, поскольку весь день оставалась около любимого человека, ухаживать за которым доставляло ей огромное удовольствие.

Она с нетерпением ждала ночи, которая вновь оставит их наедине и подарит им праздник. Эмма была весела, энергична, глаза ее загадочно сверкали, а красивые губы расцветали в ослепительной улыбке, когда она смотрела на своего возлюбленного. В ответ Анатолий ей подмигивал и, тяжело вздыхая, прикладывал руку к сердцу, давая понять, что оно вдребезги разбито, и только вмешательство опытной и очаровательной медсестры может вылечить его. Эмма понимала его намек, но обещать ему спокойной ночи не могла. Более того, она была уверена, что его сердце будет работать учащенно – уж она постарается! К тому же присутствие судового врача, пожилого мужчины, придерживающегося строгих правил, сдерживало ее порывы, поэтому она с серьезным видом и официально говорила:

– Не беспокойтесь, больной, все будет хорошо, не сомневайтесь. Мы вас обязательно вылечим, поставим на ноги – дайте только срок.

***

Корольков позвонил начальнику УЖКХ с просьбой к девяти часам пригласить к себе начальников ЖЭКов, в ведении которых находится жилой фонд на проспектах Октября, Кирова, Ильича и Молодежный, а также на улицах Краснодонцев и Ватутина. В девять часов сорок минут он приказал своему заместителю собрать в актовом зале всех участковых и оперативный состав.

Во время этого совещания Панкратов был как на иголках. Когда оно закончилось, он сразу же направился в свой кабинет, где его должна была ожидать практикантка. Олег Николаевич очень беспокоился за нее и ругал себя за то, что послал неопытную девушку проследить за Крутовой. Но, к его нескрываемой радости, Лена была уже на месте и, увидев своего наставника, приветливо улыбнулась.

– Здравствуйте, Олег Николаевич. Вы, наверное, волновались за меня, а напрасно. Я все исполнила, как вы просили. Правда, если бы чуть-чуть задержалась, то опоздала бы. В семь часов десять минут я уже была на боевом посту и сидела на скамейке, издалека наблюдая за четвертым подъездом. Но ее все не было, и я уже начала беспокоиться. Тогда я решила незаметно подойти к двери и послушать. Но меня спугнула одна женщина, которая неожиданно появилась в дверях подъезда. Мне пришлось спросить, где проживает домком, и для конспирации заходить в соседний подъезд. К счастью, я там была недолго и не упустила Крутову. Через пять минут она вышла: вся размалеванная, разодетая, одна. Она пешком прошлась до работы и вошла в магазин с черного хода. Незаметно проследив за ней, я потом отправилась сюда. Думаю, что она меня не заметила, хотя дважды оглядывалась, словно чувствовала что-то неладное.

– Молодец, Леночка. А теперь слушай меня.

Панкратов объяснил ей, что произошло сегодня утром, какие намечаются мероприятия в ближайшее время. Практикантка внимательно слушала и анализировала: ей казалось, что вот-вот, еще совсем немного – и круг замкнется, осталось еще чуть-чуть, ну самую малость, и преступление будет раскрыто. Однако что делать, чтобы внести личный вклад на этой, как ей казалось, завершающей стадии расследования, она не знала. Пробежав глазами список подозреваемых лиц, она остановилась на одной фамилии.

– Выходит, Муравский теперь вне подозрений? Почему вычеркнули? – Я думаю, что, находясь в психбольнице, он вряд ли причастен к отравлению последней жертвы, – объяснил следователь, потом задумался и добавил:

– Правда, есть одно «но». Ведь он мог вручить отравленный продукт своему случайному знакомому накануне, до того, как его задержали, а тот воспользовался его «подарком» этой ночью или утром. Теоретически такое вполне может быть.

Лена согласилась и стала наносить на схему еще одну точку, где был недавно обнаружен кандидат в покойники.

– А стрелка опять берет начало из выделенного нами квадрата смерти, – заметила она и взглянула на озабоченного Панкратова.

Тот промолчал.

– Хоть бы скорее узнать, кто это… Ну почему родственники не заявляют о пропаже? – с досадой спросила она себя. Возникшая пауза толкнула ее на откровение:

– Олег Николаевич, вам иногда не кажется, что за вами кто-то следит или преследует?

– Нет. А что, за тобой следят?.. – заволновался он.

– Когда я поздно возвращаюсь, то такое ощущение возникает. Словно какая-то тень постоянно сопровождает меня. Да еще в подъезде лампочки то и дело разбивают.

– Ты прости меня, я во всем виноват. Все. Больше ты на работе не задерживаешься. А уж если так получится, то я лично буду тебя сопровождать… нет – лучше провожать до самой квартиры. Как же я раньше не догадался: у вас там всегда темно, а ты одна…

– Да нет… Вы неправильно меня поняли…

– И не оправдывайся. Все. Вопрос решен. Личная безопасность прежде всего! Иначе как же мы будем… А впрочем… – махнул он рукой.

 

В одиннадцать часов Малинин решил провести совещание, обменяться мнениями, наметить дальнейшие оперативно-следственные мероприятия. Корольков доложил, что начальники ЖЭКов им лично проинструктированы, те обещали завтра в девять часов провести общие собрания и поговорить с уборщицами и дворниками.

– Мне кажется, что кому-то из наших обязательно надо бы побывать на этих собраниях и проследить, чтобы это важное мероприятие не было проведено формально. Необходимо прямо по спискам проверить: все ли присутствуют, и убедиться, правильно ли они понимают поставленные перед ними задачи. С отсутствующими по различным причинам обязательно надо встретиться потом и подробно опросить, – сказал Малинин и взглянул на начальника милиции.

Тот отреагировал мгновенно:

– Разумеется. Подключим участковых, а общее руководство будет осуществлять один из моих заместителей. Все сделаем как надо, не беспокойтесь. Еще, как мне кажется, надо будет подключить средства массовой информации, если до вечера не удастся установить пострадавшего. Считаю необходимым сделать по районному радио объявление, что в больницу номер сорок с признаками отравления поступил мужчина в возрасте около сорока пяти лет, и далее указать его приметы и номера телефонов, по которым можно узнать о пострадавшем.

– Наверное, это правильно. Но давайте подумаем, не вызовет ли это сообщение панику среди населения и не насторожит ли преступников… – высказал свои опасения Малинин. – Они могут, как говорится, уйти на дно, уничтожить вещественные доказательства или вообще скрыться. Кроме этого, мы можем их спровоцировать на новые преступления, причем еще более изощренные, чем раньше…

– Да нет, не должно. Только надо указать «с признаками бытового отравления…». Тогда это не вызовет негативных проявлений: мало ли людей ежедневно умышленно или по неосторожности травятся, – сказал Панкратов, ожидая реакции присутствующих.

Все одобрительно закивали.

 

Панкратову позвонил начальник оперчасти следственного изолятора подполковник Кравчиков и сообщил, что Храпова в камере ведет себя нервозно: то закатывает истерику, то конфликтует с другими подследственными, за что ей немного досталось.

– Встречи со следователем не требует?

– Еще как! Я поэтому и звоню. Что ей сказать?

– Успокойте ее, скажите, что завтра постараюсь после обеда подъехать. Хотя времени у меня совсем нет.

***

Для Федорова эти обнадеживающие слова были самым лучшим лекарством, и он ждал только одного: скорейшего наступления темноты. Пролетели еще две счастливые ночи и два томительных дня, больному настала пора выписываться. Для обоих это было тяжелое испытание, они не представляли, как теперь будут жить друг без друга.

Встречались они теперь только урывками. Но это не охладило их чувств, наоборот, тайные свидания придавали их любовным отношениям определенную остроту. Эмме это нравилось, ее вполне устраивали такие взаимоотношения со своим новым возлюбленным. Но Анатолию, человеку прямому и откровенному, хотелось открыто видеться с любимой женщиной.

– До чего же мне противно спать с тобой конспиративно, – часто шутил он.

– Ну давай при всем народе, раз мечтаешь о свободе, – тут же отвечала она улыбаясь.

Эмма не могла ему раскрыть всего, поэтому просила еще немного потерпеть. Она боялась, что им придется расстаться. Ведь если Прокопенко догадается об их отношениях, то обязательно добьется, чтобы радиста Федорова перевели на другое судно. А если об их связи станет известно многим, в том числе и капитану, то ее за аморальное поведение спишут на берег.

– Ты только скажи мне «да», и я сразу же разведусь с женой, тем более что мы с ней уже два года фактически не живем. Мы с тобой поженимся и так заживем, что все нам завидовать будут!

Но осторожная Эмма и этого боялась, поскольку прекрасно знала, что по положению муж и жена не могли работать на одном судне. Это значит, что им пришлось бы расстаться, во всяком случае на время плавания. А ей-то как раз этого и не хотелось. Любовные отношения между ними длились уже несколько месяцев, она впервые в жизни по-настоящему полюбила. Ей хотелось постоянно быть вместе с любимым человеком, но на людях она не могла открыто проявлять своих чувств и сдерживала в этом и Анатолия. Во время рейсов она не так часто попадала в крепкие объятия возлюбленного, на берегу же они встречались почти ежедневно, и она была счастлива, все чаще подумывая о свадьбе и совместной жизни с мужчиной, словно явившемся из ее мечты.

***

К вечеру стали поступать первые доклады от оперативников и участковых инспекторов. Проверили тридцать двух женщин. В отношении двадцати шести из них была внесена полная ясность, и доказана их непричастность к последнему преступлению. А шесть женщин требовали дополнительного оперативного изучения. Среди них была и Крутова. По словам соседей, из ее квартиры допоздна доносились не только женский, но и мужской голоса. Однако никто из них не видел тех, кто посещал гостеприимную квартиру. Выходить на разговор же с ней пока посчитали преждевременным. Панкратов ожидал окончания этих мероприятий, чтобы подробно проанализировать полученную информацию и сосредоточить усилия на одном-двух, ну, в крайнем случае, на нескольких лицах, а не на десятках, как это было до сегодняшнего дня.

***

Однажды, когда судно стояло на рейде, Анатолий ночью навестил Эмму, но уединение влюбленных вдруг прервал резкий стук в дверь каюты. После настойчивых требований открыть дверь хозяйка вынуждена была это сделать. На пороге стоял взбешенный Прокопенко. Грубо отстранив Грановскую, он ворвался в каюту и, увидев Федорова, ударил его в лицо. Тот не сдержался и нанес ответный удар. Между ними началась драка, и первому помощнику капитана после неравного единоборства крепко досталось. Сотрясая воздух кулаками и угрожая отомстить, он бросился к капитану судна, чтобы немедленно доложить о случившемся.

Тот рано утром вызвал к себе виновницу, из-за которой возникла потасовка, и очень жестко с ней поговорил.

– Так что выбирай: или вас обоих списывают на берег… – подводил он итог.

– За что? – не сдержалась она.

– Тебя – за аморальное поведение, например. А против Федорова к тому же еще будет возбуждено уголовное дело за избиение первого помкапитана, находящегося при исполнении служебных обязанностей. И я тут же отдаю приказ взять его под стражу до прибытия в порт приписки.

Эмма от испуга прижала ладони к горящим щекам, в ее глазах появились слезы.

– Только не это, – почти шепотом произнесла она.

– Или ты сейчас же пишешь объяснение, в котором указываешь, что он ночью ворвался к тебе в каюту и стал приставать… В этом случае пострадает только он, а ты останешься и по-прежнему будешь работать, как будто ничего не произошло.

Эмма в своей жизни редко плакала, но на этот раз не сдержалась. Капитан, опытный морской волк, повидавший на своем веку всякого, подсел к ней поближе, по-отцовски обнял и дружелюбно сказал:

– Из двух зол надо выбирать наименьшее. Ну спишут его сейчас – это еще не трагедия. Кто знает, может, потом ему удастся восстановиться, и все в его жизни будет нормально, как и прежде. А потом, он ведь сам во всем виноват. До него же у нас на судне все шло нормально, и никаких инцидентов не было. Ты думаешь, мне под старость лет нужен этот шум? Нет, не нужен. Я хочу, чтоб все было по-хорошему.

***

Утром, когда Панкратов шел на работу, он представлял себе встречу с Храповой – не с той высокомерной и надменной, а совсем с другой, полностью изменившей свое поведение и готовой дать правдивые показания. Он ждал их.

Но все обернулось по-другому. Трусливый Голубовский, опасаясь за свою жизнь, прибежал в прокуратуру, когда еще не было семи часов. Ему пришлось долго ждать, пока не появился Панкратов. За это время он о многом подумал и прекрасно понимал свою участь и возможные последствия, которые представлялись ему весьма печальными. Но он все равно решил идти до конца.

– Что случилось? – последовал первый вопрос следователя.

– Я боюсь, мне звонили, угрожали… – сбивчиво начал Голубовский.

– Кто звонил? Когда? Давайте по порядку.

– Уголовники. Они меня нашли на даче у друга. Я от них там прятался.

– А не от правосудия?

– Как видите, я пришел. Уж лучше вам сдаться. Но я не виноват. Я только исполнитель, она меня заставила. Это такая...

– Можете не договаривать – я знаю, кто она такая и какой заслуживает оценки. Теперь успокойтесь. Вы в безопасном месте, поэтому не суетитесь. Итак, прошу с самого начала… А впрочем, это надолго, а мне уже пора уезжать. Вот вам бумага и ручка. Все подробно изложите. С вами пока посидит наш работник, подскажет, что надо, а я подъеду попозже.

***

Поддавшись уговорам, Грановская сдалась и написала все, что от нее требовали. Она даже не осознавала, что проявляет трусость, подлость и предательство, наивно полагая, что их любовь выдержит это испытание, уготованное им жестокой судьбой. Анатолий будет ждать ее на берегу, и после длительной разлуки их встречи будут еще более жаркими. Она верила в счастливый конец и только поэтому решилась на такой шаг.

Через двое суток их судно прибыло в порт, но за это время у нее не было возможности встретиться с Анатолием и все ему объяснить. На берегу она все же дождалась его у трапа, но он не стал разговаривать, пообещав позже связаться с ней. К тому же рядом крутился Прокопенко, пообещавший подвезти ее до дома. Эмма согласилась только с одной целью, чтобы успокоить его, убедить в том, что между ней и Федоровым ничего не было и не могло быть. По дороге она взяла с него слово, что он не будет настаивать на возбуждении уголовного дела против Анатолия. После долгих уговоров Прокопенко все же согласился, и то лишь при условии, что между ними все останется как прежде, и она будет принадлежать только ему.

Эмме пришлось вести двойную игру, но она сама выбрала себе такую жизнь и добровольно пошла на это, хотя потом поняла, на какие мучения обрекла себя.

***

Панкратов вместе с Леной выехал в пятнадцатый ЖЭК. Они вовсе не случайно выбрали именно его – там жила Крутова. Начальник ЖЭКа, как его проинструктировали, попросил своего главного инженера переписать всех присутствующих и выяснить причину неявки некоторых дворников и уборщиц. А сам начал свое краткое выступление:

– Вчера слышали по радио? Нет? Ах, не все. Ну, так я повторю для некоторых. В сороковую больницу доставлен мужчина в возрасте около сорока пяти лет. Одет был в темно-коричневый костюм, белую рубашку и галстук. Ростом он около ста восьмидесяти пяти сантиметров. Так вот, вчера рано утром, с трех до пяти часов, никто не видел похожего мужчину в подъезде или на улице?

Толстая женщина предпенсионного возраста выкрикнула:

– Да мало ли их шатается в такое раннее время. Иногда даже страшно…

– Ну в твоем-то возрасте тебе уже нечего бояться. Вряд ли кто на тебя бросится, – заметил пожилой мужчина, сидевший напротив нее.

– Я-то еще на что-то сгожусь. А вот тебя, старый чемодан, я уж точно не испугаюсь. Ты ведь ни на что уж не способен. Разве что метлой орудовать! – ответила она.

Все дружно засмеялись. Но старичок не сконфузился и ответил на эту колкость:

– Вот именно «на что-нибудь», а на что-то путное – уж вряд ли сгодишься. Это ж скоко надо выпить, чтоб позариться на такое?!

Раздался дружный смех, но его прервал строгий начальник ЖЭКа.

– Хватит веселиться. Мы с вами говорим о серьезных вещах. Так, может, кто-то видел похожего мужчину?

– Да, видела я одного пьяного, но он был без пиджака, в рваной рубашке и спортивных штанах, – тихо сказала молодая женщина и посмотрела на начальника. – Ну, в общем, пьяница.

– Да нет, этот не такой. Видишь, как хорошо был одет, – возразила ей другая, сидевшая в самом углу.

– Так никто не видел? – повторил вопрос начальник ЖЭКа. – А в подъезде или около входа, а может, прямо на асфальтовой дорожке не приходилось убирать рвотные массы или какие-либо испражнения?

Женщины загалдели:

– Я убирала…

– Я видела…

– Мне пришлось…

– Вот вы и задержитесь на несколько минут, а все остальные свободны, – объявил начальник и посмотрел на Панкратова, словно сомневаясь, правильно ли он поступил. Тот в знак одобрения прикрыл глаза и чуть заметно кивнул головой.

Остались три уборщицы и один дворник: молодой парнишка лет двадцати. Панкратов с Леной разделились и быстро выяснили их участки, а также что конкретно они видели в утренние часы. Как оказалось, дворником подрабатывал студент политехнического университета. Он и еще две женщины сообщили, что на улице и в подъезде видели мочу и кал, которые, по их мнению, принадлежат собакам и кошкам. А одна из уборщиц обратила внимание на то, что иногда люди поступают даже хуже, чем животные. Вот и на этот раз ей пришлось столкнуться с подобным безобразием.

– В одном из подъездов на площадке между первым и вторым этажами была лужа блевотины, а внизу, около входной двери, – большая лужа вонючей мочи.

Лена не удержалась и спросила:

– Простите, а в каком это было подъезде? Назовите номер дома и улицу.

– В третьем доме по улице Краснодонцев…

Панкратов сразу же взглянул на практикантку – ей показалось, что глаза его в этот момент округлились. Но уборщица не обратила на это внимания и продолжала:

– … в четвертом подъезде…

Теперь уже у Лены глаза увеличились чуть ли не в два раза.

Панкратов сразу же как-то неловко заерзал на стуле, а Ермакова покраснела от прилива крови, ей даже стало жарко. Но внешне они старались не проявлять своих эмоций.

– Скажите, а как вы обычно убираете такое? Ну, например, рвотную массу? – спросила практикантка и, видимо, этим вопросом здорово удивила уборщицу.

Несколько секунд та была в растерянности, не понимая, чего от нее хотят. Потом она попыталась пояснить несведущим людям эту несложную операцию:

– Как, как… Подставляю совок и веником все дерьмо сметаю на него, а потом вываливаю в ведро. После мокрой тряпкой протираю это место. Вот и все.

– А из ведра куда все деваете? – поинтересовался Олег Николаевич.

– В мусорный контейнер на улице.

– Скажите, вы работаете в перчатках или без? – задал новый вопрос Панкратов.

– В тряпочных перчатках, конечно. В резиновых больно неудобно, да и руки потеют, – пояснила она. – А что?

– Да нет, ничего, – пытался успокоить ее Панкратов. – Ведь вам со всякой грязью и заразой приходится дело иметь.

Ничего не понимая, уборщица пожала плечами, но в знак согласия кивнула.

– И второе: вы нам сейчас покажете это место, где обнаружили рвотную массу и куда ее потом вывалили. А ваши принадлежности: ведро, совок, метелку, тряпку мы возьмем на экспертизу. Не беспокойтесь, я скажу вашему начальнику, чтобы вам выдали новые. – Спасибо вам большое, вы нам очень помогли.

Панкратов позвонил эксперту, чтобы тот взял все необходимое и срочно подъезжал во двор к третьему дому по улице Краснодонцев.

***

На следующий день Эмма начала искать Анатолия, но все ее попытки были безуспешны: он как сквозь землю провалился. Складывалось впечатление, что Федоров избегает встречи с ней. Через своих знакомых она узнала, что его нет ни дома, ни у родителей. Шел уже третий день безуспешных поисков. Подавленное состояние, переживания порождали самые различные, порой просто невероятные мысли, но она боялась даже думать о плохом и гнала их прочь. Тоска и одиночество давили на нее, она не находила себе места; ей хотелось что-то предпринять, куда-то бежать, искать своего возлюбленного, только не сидеть сложа руки и ждать неизвестно чего. Но куда идти и что конкретно делать – она не знала и поэтому мучилась еще больше. У нее все валилось из рук – мысли были только о нем. Время тянулось мучительно медленно. Только сейчас она поняла, что любит его больше всего на свете и не надо ей никакой загранки, денег, тряпок и прочей ерунды, лишь бы он был с ней рядом.

С утра Эмма решила пойти в отдел кадров пароходства и все выяснить. Она не спала всю ночь: сначала придумывала, что скажет кадровикам, потом ей стали вспоминаться некоторые приятные эпизоды их встреч. Это в какой-то мере согревало ее, но одновременно закралось неприятное предчувствие, перешедшее в тревогу. Еле-еле дождавшись утра, она к восьми часам пришла в отдел кадров и поинтересовалась решением относительно радиста Федорова. Старая кадровичка, просидевшая в этом теплом кресле не менее тридцати лет, со злостью ответила:

– Уволили твоего Федорова два дня назад. По статье уволили…

– Как, уволили? – невольно вырвалось у Грановской.

– А вот так. А уж за что – тебе лучше знать, – ехидно улыбнулась инспекторша.

Эмме стало не по себе, она нерешительно и довольно тихо сказала:

– Спасибо.

– Не за что. Это вам большое спасибо за все хорошее… Такого радиста потеряли! – услышала она, когда уже открыла дверь, стремясь быстрее покинуть это душное помещение, где к ней отнеслись так пренебрежительно.

В другой ситуации она не потерпела бы такого отношения к себе и нашла бы, что ответить, но сейчас она чувствовала свою вину…

Она не знала, где искать Анатолия, ей оставалось только ждать и надеяться, что он скоро объявится. В это время ее мать лежала в больнице, что добавляло Эмме огорчений и переживаний. Ей казалось, что все у нее идет кувырком, а сама она летит в какую-то пропасть. Сопротивляться чему-то неведомому она была уже не в силах и чувствовала, что скоро вот-вот упадет и разобьется вдребезги. Близких подруг, с которыми она и хотела бы поделиться своим горем, у нее не было, а с Прокопенко ей даже не хотелось встречаться, так как в первую очередь он был повинен в сложившейся ситуации.

***

Через пятнадцать минут они втроем стояли во дворе интересующего их дома. Вскоре приехал эксперт. В машине они обсудили план дальнейших действий. По просьбе сотрудников прокуратуры уборщица показала им подъезд, где ей пришлось производить тщательную уборку, и металлический контейнер, в который она потом из ведра вывалила весь мусор.

– Вон тот, левый ящик, – показала она. – А инвентарь хранится в моей каптерке под лестницей в первом подъезде.

– Прошу учесть: мы должны действовать очень осторожно, чтобы не спугнуть преступников. Вы сейчас вдвоем с экспертом пойдете в подъезд и покажете место, где обнаружили рвотную массу, а затем – в первый подъезд; дадите ему ведро, совок, веник и тряпку… – распорядился Панкратов. – Так, что еще тебе надо? Вроде бы все? – посмотрел он на эксперта.

– Больше ничего не надо, разве что ее перчатки… Ну что, пошли, – предложил он и первым вышел из «Волги».

Пока они отсутствовали, Панкратов заглянул в указанный уборщицей контейнер для мусора. Он был пуст. «Ясно, уже увезли», – отметил он про себя и с видом делового человека, осматривающего территорию двора, медленно вернулся к машине. Через пятнадцать минут необходимый инвентарь уборщицы был упакован в мешки, и вся группа направилась в милицию. В прокуратуре их ждали с нетерпением. Доклад Панкратова не мог не обрадовать Бармина и Малинина, и через несколько минут началось экстренное совещание. Олег Николаевич подробно обрисовал ситуацию.

– Будем надеяться, что уже сегодня получим предварительные результаты экспертизы. Но самое главное – это то, что в этом подъезде проживает небезызвестная нам Галина Сергеевна Крутова, – закончил он.

Наступила тишина, а потом все одновременно словно взорвались:

– Что же ты молчал?..

– Почему не с этого начал?..

– Сразу бы так и сказал…

– Да мы и не сомневались, что она причастна к убийствам…

Когда все немного успокоились, Андреев обратил внимание присутствующих на то, что это косвенные улики, и попросил не расслабляться и не замыкаться только на одной версии, а продолжать одновременно отрабатывать и другие. Его поддержал Малинин:

– Да, товарищи. Подождем результатов экспертизы, а пока продолжайте работать в том же жестком ритме.

После совещания Андреев попросил через отдел кадров установить всех, кто работает в магазине Крутовой. Корольков обещал через сотрудников ОБЭП подготовить такой список. Затем он сообщил, что через два часа должен подъехать заместитель начальника УВД Петр Борисович Кондратьев – хочет лично убедиться, как ведется следствие.

– Вот и хорошо. Он мне тоже нужен. Вы мне дайте знать, когда он подъедет – у меня к нему есть дело, – попросил Андреев.

 

Когда Панкратов с Леной вернулись в кабинет, Голубовский, сгорбившись, сидел у стола.

– Написали?

– Да. – Он тяжело вздохнул.

– Ничего не забыли? Иначе это будет расцениваться…

– Все, до самых мелочей. Я два раза прочитал – вроде ничего не упустил. Вот только начало не знаю как… на чье имя?..

– Главное не начало, а… – Панкратов посмотрел на Лену.

– Конец, хотите вы сказать? Так я догадываюсь, каким он будет, – признался Голубовский и уставился в пол.

– И не конец, а суть.

Следователь взял исписанные листы бумаги и стал читать. Лена в это время наблюдала за Голубовским. Для него это были томительные минуты: нервы на пределе, внутри все кипело, как в самоваре, на лбу выступили капельки пота. Он не знал, чем занять свои руки и с трудом сдерживался, чтобы не встать и от волнения не начать ходить по кабинету. Ему казалось, что именно сейчас решается его судьба: как следователь скажет, так и будет. Поэтому хотелось быстрее услышать приговор.

Но Олег Николаевич не торопился, он внимательно читал каждое слово, иногда покачивая головой. Закончив, он пристально посмотрел на Голубовского и деловито произнес:

– Получается, что во всем виновата Храпова, а вы – невинный птенчик или кукла, которой она манипулировала как хотела.

– Так оно и есть. Клянусь вам!

– Я сейчас уезжаю к ней в ИВС – уж больно она рвется встретиться со мной: видимо, ей есть что сказать… и про вас в том числе. Так вот, боюсь, что она представит все по-другому, а не так, как вы написали. И организатором можете оказаться вы.

– Это ложь, не верьте ей. Это же такая мразь! Да она любого честного человека готова оклеветать.

– Уж не себя ли вы имеете в виду? – спросила Лена и бросила на него колючий взгляд. – Честный нашелся!

– Думаю, что она права. Да, да, – подтвердил Панкратов. – Мы о вас достаточно много знаем, и должен признаться, вы не вписываетесь в образ такого человека, каким упорно хотите себя представить. Ну никак, даже с большой натяжкой!

– Поймите, мне угрожают! Они так и сказали: «Мафия жива, мафия бессмертна! А ты уже не жилец». Вот поэтому я здесь.

– Интересно получается: уголовники нам помогают. С чего бы это?

Лена задумалась, потом спросила:

– И что конкретно они от вас требовали?

– Предлагали работать с ними, но при условии, что половина будет принадлежать им. Они уже все продумали, мне остается только делать то, что скажут, прикажут – ну, в общем, это одно и то же. По-моему, они против Глории что-то затевают.

– Там, где большие деньги, там и они, – сказал Панкратов. – Это дураку понятно. Ребята работают серьезно, по-крупному и с бульдожьей хваткой.

– Вот это меня и пугает: втянут в какую-нибудь аферу, заработают на мне, а потом подставят или сдадут.

– Да… Надо отметить, инстинкт самосохранения, Александр Яковлевич, вам, видимо, с детства привит и до сих пор не утрачен.

***

Через два дня к Эмме прибежала испуганная буфетчица Клара с их судна (она жила рядом с Анатолием) и прямо с порога выпалила:

– Беда, Эмма, беда! Федоров умер, покончил с собой!

У Эммы подкосились ноги, и она, сделав огромное усилие, еле-еле добралась до стула и тяжело опустилась на него.

– Его только что привезли домой из морга. Я сразу же на такси – и к тебе. Все, я побежала, а то водитель ждет.

– Спасибо тебе, Клар, – выдавила из себя Эмма. Ее немигающие глаза словно остекленели: она не видела ничего, кроме тумана, в котором где-то далеко, в дверях, мелькнул знакомый силуэт женщины.

Грановская неподвижно просидела несколько минут, потом с трудом встала и медленно пошла в свою комнату. Она упала на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, громко зарыдала.

В кабинете начальника РУВД Королькова Андреев ввел Кондратьева в курс событий и высказал свое личное мнение по этому делу:

– Возможно, мы приближаемся к развязке, хотя с полной уверенностью об этом говорить пока еще рановато. Большинство членов штаба склоняется к мысли, что убийцей скорее всего является Крутова. У меня, правда, на этот счет несколько иное мнение, но тем не менее эта версия заслуживает серьезного внимания и требует оперативной проверки. Некоторые проверочные мероприятия уже завершены. Теперь, чтобы побудить ее к дальнейшим действиям, которые, возможно, помогут нам изобличить ее, необходимо создать благоприятные условия. А для этого нужен опытный агент.

– Да, конечно, я понимаю, – согласился Кондратьев и посмотрел на Королькова, от которого, видимо, хотел услышать немедленные предложения по кандидатурам.

– Торопиться в таком серьезном деле не следует, но и затягивать мы не можем. Так что сегодня надо подобрать такого человека, чтобы завтра уже использовать его в проверке Крутовой. По моему мнению, агент должен обладать следующими данными, – Андреев стал перечислять: – возраст – около сорока лет, высокого роста, симпатичный, эрудированный, желательно из числа работников торговли. Подберите, пожалуйста, такого человека, а подробный инструктаж я проведу лично.

Прошло три часа, и довольный Корольков проинформировал Андреева, что списки работников магазина готовы, а в УВД подобрали опытного агента, который хоть сейчас готов приступить к выполнению задания. Он только что освободился, а раньше работал в «Автомагазине».

– Очень хорошо, Степан Алексеевич. Назначьте с ним встречу завтра на семь утра, только предупредите, чтобы он одет был по-парадному.

Ознакомившись со списком работников магазина, Андреев поинтересовался:

– По учетам проверили? Судимые есть?

– Оба грузчика.

– Это обстоятельство мы должны использовать. – Андреев задумался. Он еще раз заглянул в список: одному тридцать лет, а второму – пятьдесят три.

– Надо сделать так, чтобы второго завтра на работе не было, а вместо него оказался ваш человек. Я думаю, для вас это несложно сделать?

– Конечно. Сейчас подключу своих орлов из уголовного розыска, они это махом сделают.

***

Убитая горем Эмма пролежала в постели почти двое суток. Пойти проститься с ним она не посмела, так как в его смерти винила прежде всего себя, хотя точно и не знала истинной причины. В день похорон она была рядом с домом Анатолия, но близко так и не подошла, лишь издалека наблюдала за похоронной процессией. Ей не хотелось, чтобы кто-то из команды увидел ее.

К вечеру Грановская, вся в черном и с огромным букетом, приехала на кладбище. На самой окраине, практически за ограждением, она нашла свежую могилку своего возлюбленного, прожившего ровно тридцать пять лет. С болью в сердце Эмма подошла к памятнику, и, когда прикоснулась губами к холодной фотографии в рамке, ей показалось, что она поцеловала самого покойника. Но при этом она не испытывала ни страха, ни брезгливости, только холодок пробежал по телу. Эмма нагнулась и стала укладывать красные гвоздики на могилу, мысленно представляя, что она этими цветами закрывает его обнаженное красивое тело, чтобы никто другой не видел его наготы. Когда она усыпала его цветами, политыми горькими слезами, ей показалось, что он даже в таком виде прекрасен: лежит себе и не замечает ее лишь потому, что крепко спит, как тогда, в лазарете. И стоит только его поцеловать, как он тут же проснется и крепко обнимет ее.

От слабости у Эммы подкашивались ноги. Она обняла одной рукой березку, прижалась к ней головой и долго плакала, глядя на фотографию самого дорогого человека, которого долго искала и, когда наконец-то нашла, вдруг так нелепо потеряла.

***

Порог следственного изолятора Лена переступила впервые.

Ее поразило все: и внешний вид старинных дореволюционных зданий, и однотипная, не радующая глаз, окраска помещений, и хмурые, безразличные лица прапорщиков, и спертый, смердящий запах. Обстановка давила и сразу угнетала своей мрачностью и какой-то безысходностью.

В комнате для допросов Лена вместе со своим наставником ожидала появления Храповой. Для Панкратова было важно, что же она сейчас скажет, будет ли откровенной до конца или начнет юлить, сваливать свою вину на других. Ермаковой же было интереснее психологическое состояние Храповой.

Когда ее привели, Лена сразу же обратила внимание на глаза подследственной – как у зверька, зажатого хищником в угол, откуда нет спасения. Это была уже не та Глория Храпова – куда девались ее высокомерие и наглый, надменный и слегка презрительный взгляд?! Она то требовала немедленного освобождения, то просила отпустить под подписку о невыезде, то слезно умоляла хотя бы перевести в другую камеру.

Но принципиальный Панкратов с ней не церемонился:

– Так вам есть что сообщить по существу дела? Ах, вы не виновны! Мне вас жаль, но помочь ничем не могу. А еще больше мне жаль своего времени. Лучше бы я еще раз до¬просил Голубовского, который сегодня явился с повинной. Почерк его не забыли? Вот посмотрите – похож?

Для нее это был удар в спину.

– Хорошо, я тоже готова… Задавайте вопросы.

 

Глава 10

 

Не прошло и часа, как перепуганный грузчик Глеб Михеевич Пряжкин сидел в кабинете начальника уголовного розыска майора Васечкина и не мог понять, за что же его взяли. Михеич, как его звали на работе, твердил одно:

– Я не виноват, я давно завязал… Клянусь, я чист, как моя лысина, и грехов на мне нет.

Васечкин и двое его подчиненных держали паузу и пристально, с некоторой подозрительностью смотрели ему в глаза. На Пряжкина это действовало угнетающе, и он продолжал бубнить:

– Ну, поверьте… Честное слово, сейчас не ворую…

Последняя фраза рассмешила блюстителей порядка, а майор неторопливо достал из стола наручники и небрежно бросил их перед собой.

– Ну разве что самую малость… Подумаешь, бутылку дешевого пива иногда свистнешь. А водку – очень редко, и то на двоих… Разве это кража?.. Так, одно баловство.

Васечкин демонстративно загнул палец на руке и снова приготовился слушать Михеича. У того от волнения выступила на лысине испарина.

– Прямо даже и не знаю, что вам сказать… Ну, иногда поигрываю с малолетками в картишки… Да так, по мелочи… Но это все, клянусь здоровьем матери!

Васечкин загнул второй палец, потом достал из стола боксерские перчатки и положил их рядом с наручниками.

– Понял. Признаюсь, было дело… полгода назад прибрал на улице велосипед… Он валялся около магазина, да и вообще ржавый и не ездит. Разве за металлолом у нас сажают?

Третий палец майора присоединился к предыдущим двум, а глаза по-прежнему ждали продолжения исповеди.

– Ну что вы еще от меня хотите? Все, больше мне нечего сказать… – взмолился Пряжкин. Однако, увидев, что майор опять полез в стол, вынужден был продолжить добровольные признания:

– Ну, раз вы все знаете, то чистосердечно признаю, что три месяца назад действительно взял у соседки взаймы пятьдесят рублей и… до сих пор все как-то забываю отдать. Что-то с памятью у меня стало плохо. Обещаю в первую же получку вернуть все до копеечки.

Когда на стол легла дубинка, загнулся четвертый палец начальника отдела уголовного розыска.

– Поверьте, только по причине моей позабывчивости. И очень хорошо, что вы мне напомнили… о долге. Ну что вы на меня так смотрите? Больше ни в чем не виновен. Ну хоть пытайте меня…

Двое сотрудников сделали вид, что поднимаются, но их своевременно остановил шустрый Михеич.

– Да я пошутил, давайте обойдемся без этого, тем более что я еще кое-что вспомнил, но это такая ерунда… для вас даже не интересно. Я случайно снял с пьяного часы… Иду, значит, я с работы, а он лежит. Думаю, что он тут валяется в нашем подъезде, да еще с часами. В общем, решил, что ему лучше без них полежать, а то еще возьмет кто-нибудь чужой. Но, скажу вам без обмана, часики оказались очень плохими, за них даже на бутылку не дали…

Васечкин загнул пятый палец и внимательно стал разглядывать, что же получилось из пяти сжатых пальцев. С еще большим любопытством он посмотрел на здоровенный кулак, и Михеич заерзал на стуле: испробовать его на себе ему явно не хотелось. Кулак разжался, и перед носом задержанного замаячили пять толстых пальцев.

– Вот столько лет тебе уже корячится. А ведь я еще ни одного слова не сказал.

– Нет уж, не надо, лучше и дальше молчите. А то вы такого наговорите, что потом мне придется пять лет расхлебывать.

– И то если уложишься. Я еще не все достал из своего стола.

– А вот этого совсем не надо. Я человек не любопытный, и мне вовсе не обязательно знакомиться с вашим секретным оружием.

– А ты, оказывается, понятливый, поэтому я позволю дать тебе несколько советов. Во-первых, никогда не играй с нами в прятки. Во-вторых, не клянись здоровьем матери, а то свое можешь потерять. В-третьих, долги надо платить вовремя. За все твои художества тебя следует упрятать за решетку, но, учитывая твое чистосердечное признание, мы решили отложить исполнение приговора на неопределенный срок и сделать подарок твоей матери. Она у тебя далеко живет?

– В Уренском районе.

– Давно ее не видел?

– Почти год.

– Вот и прекрасно. Звони на работу и предупреди, чтобы тебе оформили отгулы на неделю, так как тебе надо срочно навестить заболевшую мать. Об этом тебе сегодня стало известно от твоего земляка, только что приехавшего из деревни.

– Какого земляка? Что, она правда заболела? – Пряжкин удивленно уставился на майора, но, прочувствовав его жест¬кий взгляд, еще больше испугался и заканючил:

– Да вы что, не знаете нашу директрису? Да она меня ни за что не отпустит! Скажет, и так некому работать, а тут ты еще со своими отгулами.

– Тогда ты ей скажешь, что договоришься с каким-нибудь своим другом или знакомым, и он за тебя отработает. А ты потом сам с ним рассчитаешься.

– Не-не, она не согласится. Она очень осторожная и не любит менять кадры, даже временно.

– Ну, если ты ее не уговоришь, то вместо деревни придется тебе отдохнуть в нашем подвале. Кстати, там нисколько не хуже, зато воздух какой! В общем, выбирай.

– Нет уж, только не туда. Сейчас я позвоню и попробую договориться, может, получится.

Он снял трубку и набрал номер магазина.

– Галина Сергеевна, солнышко мое, ой, как хорошо, что я вас застал. У меня беда: приехал земляк из нашей деревни и говорит, что моя маманя уже неделю не встает с постели… Ну просто очень плохая. Хочу вот прямо сейчас ехать, отпустите на недельку.

– Нет.

– Без ножа режете. Да я друга попрошу, он за меня пока поработает. Завтра в семь тридцать он, как штык, будет на работе, а я с ним потом рассчитаюсь.

– Нет-нет, и не уговаривай меня. Неделю я тебе дать не могу. Три дня – это максимум. Все, разговор окончен.

– Спасибо большое, драгоценная Галина Сергеевна! Видит Бог, у вас доброе сердце.

Слушать его комплименты на другом конце провода не стали, и в трубке послышались гудки. Михеич с подчеркнутой аккуратностью положил трубку на рычаг и посмотрел на майора.

– Артист, еще какой артист! Мужики, по-моему, зря пропадает талант… Сцена потеряла великого мастера! Простите, Глеб Михеевич, вы, наверное, учились по системе Станиславского? А над чем и где вы сейчас работаете?

– В продмаге работаю, – с печалью в голосе сказал Пряжкин и опустил голову, словно стеснялся своего ответа.

– Фу ты, как прозаично. А мы-то думали… причем только в главных ролях! С вашим-то сценическим дарованием… неужели пропадает? А впрочем, неважно, где работать. Главное – как работать! Поэтому предлагаем вам, господин артист, сегодня же выехать на гастроли в деревню Кобылино Уренского района и навестить свою престарелую матушку. Об остальном не беспокойтесь. Как только вернетесь – сразу же к нам, на доклад.

– Понял, разрешите идти? – вскочил Пряжкин, довольный таким исходом.

– Иди и не просто иди, а дуй на вокзал. И чтоб духу твоего в городе не было, – майор стукнул кулаком по столу, и Пряжкина как ветром сдуло.

***

Через несколько дней Эмма ушла в море. По косым взглядам большинства членов команды она сразу поняла, что отношение к ней резко изменилось. Как-то она проходила мимо группы матросов и механиков, но не увидела привычных приветливых улыбок: только холодные, колючие взгляды словно насквозь пронзили ее. Еще совсем недавние друзья демонстративно расступились перед ней, освободив дорогу. «Как от заразы шарахнулись!» – пронеслась мысль. Когда же она стала подниматься на верхнюю палубу, в спину ударило:

– Стерва!

Это слово прозвучало, как проклятие, и обожгло все тело. Она быстро обернулась, но сзади никого уже не было.

А еще через несколько дней она увидела на двери своей каюты надпись мелом «сука». Эмма со злостью размазала ладонью это злющее и обидное слово, вошла в свою каюту и с силой хлопнула дверью. Кровь прилила к голове, стучало в висках. Она поняла, что это – вызов, предупреждение реальной опасности. Значит, больше ей уже не работать в этом коллективе, который она считала для себя родным. И даже если ей удастся перевестись на другое судно или устроиться в другом пароходстве, все равно приставшее клеймо всю жизнь будет преследовать ее.

Она уже поняла, что это для нее последний рейс и мысленно прощалась с морем, портами и городами, к которым успела привыкнуть и которые полюбила за эти годы. На людях она появлялась крайне редко, предпочитая скрашивать одиночество в своей тесной и неуютной каюте, которая раньше ей казалась милым уголком. Эмма не знала, чем заняться, как убить время, чтобы забыться или хотя бы успокоиться. Нервы были на пределе, она не могла спать, а если и засыпала ненадолго, кошмары возвращали ее в безрадостную реальность. Те дни показались ей годами, а недели – вечностью.

***

Как только Пряжкин покинул кабинет, майор Васечкин направился к начальнику милиции, чтобы доложить о результатах проведенного мероприятия. В кабинете у Королькова находились Андреев, Панкратов с Леной и дежуривший сегодня Охотников. Вид у всех был озабоченный. Васечкин сразу понял: опять что-то случилось.

– Только что в дежурку позвонили из стоматологической поликлиники. У них два дня не выходит на работу врач-стоматолог Петр Кириллович Куприянов, проживает на Южном шоссе. Его приметы полностью совпадают с приметами неизвестного, доставленного в сороковую больницу. Кстати, в сознание он еще не пришел. Ну и последнее: по предварительным результатам экспертизы в рвотной массе, обнаруженной в подъезде дома номер три по улице Краснодонцев, содержится та же группа ядов, что и во всех предыдущих случаях. Вот такие дела, – ввел его в курс полковник.

– Так это же хорошая новость! Судите сами: неизвестный теперь установлен. Он еще не умер, значит, есть шанс, что выживет и, когда придет в себя, даст показания. Ну и третья информация свидетельствует о том, что мы на правильном пути, – весело произнес майор, желая поднять всем настроение.

– Ну что, за работу?.. Олег Николаевич, вы с нашей группой поедете? – спросил Корольков.

– Да, надо заехать в больницу, забрать ключи, а потом – на квартиру Куприянова.

– Я попозже тоже подъеду, – пообещал полковник. – Вы пока идите с Ермаковой, а мы послушаем Васечкина.

Уже через час оперативно-следственная группа в присутствии понятых вошла в квартиру Куприянова и приступила к работе. Вернулись они только в одиннадцать часов. Капитан Охотников с улыбкой встретил уставших Панкратова и его помощницу.

– Леночка, вам чайку, кофейку?

– Что угодно, только покрепче, – ответила она и плюхнулась в кресло. – А то я просто с ног валюсь и сейчас усну.

– Все сейчас организуем. А ты, Олег, пока рассказывай, что удалось надыбать.

– К сожалению, немного. Куприянову тридцать девять лет, в поликлинике работает одиннадцать. Характеризуется положительно и считается одним из лучших стоматологов. Три года назад развелся с женой. Кстати, она работает в этой же поликлинике зубным техником. После размена кооперативной квартиры он проживает в однокомнатной «хрущевке». В квартире чистота и порядок. По словам соседей, иногда его навещают друзья и подружки, но ведут себя тихо и пристойно. В его записной книжке около трех десятков адресов и телефонов, предстоит устанавливать адресатов и опрашивать. Соседям были предъявлены фотографии погибших, но никто из них не был опознан. Вот и все.

– Не очень-то богатый «урожай». Плохо работаете, товарищ следователь. Вот, учитесь у других. Помните, я вам рассказывал о том, что в Семенове при загадочных обстоятельствах исчез преступник. Так вот сегодня задержали его в соседнем районе, и он подробно рассказал, как ему удалось претворить свой гениальный план и совершить удивительный по своей дерзости побег.

– Виктор Миронович, только я вас сразу прошу: говорить правду, и только правду, – предупредила Лена серьезно.

– Я всегда говорю правду. Так вот, когда он вошел в туалет, то разделся догола и положил свою одежду в заранее приготовленный целлофановый пакет. Его в зубы – и ныряет в парашу, а выныривает уже во дворе гаража, откуда обычно ассенизаторная машина откачивает дерьмо. Время было обеденное, поэтому во дворе – ни души. Он беспрепятственно вылез, в гараже сполоснулся тепленькой водичкой – и был таков. А на ближайшей электричке уехал из города.

– Да, чего только не бывает в милицейской практике. Не перевелись еще на Руси оригиналы, – сказал Панкратов и с чашечкой кофе подсел к Лене.

– О! Они такие «оригиналы», что порой и не знаешь: плакать от них или смеяться, – продолжил свое повествование Охотников. – Вот, например, сегодня произошел такой случай. Утром приходит к нам женщина: вся в черном, вид измученный, а из глаз вот-вот брызнут слезы. Говорит: «Не знаю, что мне и делать. Посоветуйте». Еле успокоил ее. Она мне и поведала: проживает вдвоем с сыном – он только что демобилизовался из армии. Так вот, просыпается она этой ночью, а он над ней с ножом стоит. Она ему: «ТЫ что, сыночек?» А он ей: «Молчи, с…», набросился на нее, разорвал ночную сорочку и начал насиловать, да в таких извращенных формах, что она такое не только не видела, но даже и не слышала. А тут самой пришлось натерпеться! И от кого – от родного сына! Полночи он над ней издевался, издевался как только мог, а под утро уснул. Она тихонько встала и ушла из дома. Несколько часов как во сне бродила по улицам – ноги сами привели ее в милицию.

– Врагу такого не пожелаешь. Да таких подонков сразу давить надо, – воскликнул Панкратов и нервно зашагал по комнате.

– И что же вы ей посоветовали, Виктор? – поинтересовалась Лена.

– Я ей порекомендовал обязательно обратиться в прокуратуру. Дело-то ведь очень деликатное, и здесь надо действовать очень тонко и осторожно. Но меры принимать все-таки надо: или его лечить, или сажать… Иначе он каждую ночь будет издеваться над ней и рано или поздно загонит ее в петлю. Ни одна женщина такого позора не вынесет.

– Горе-то какое для нее. Растила, растила сына, и вот тебе на – получила благодарность за все хорошее… Девчонок, что ль, ему не хватает? – возмущалась Лена, забыв уже про кофе и другие дела.

– Это еще не все. Тут мне на днях рассказали такой необыкновенный случай. Умерла одна пожилая женщина в деревне. Положили ее в гроб и скоро должны были хоронить. В доме остались мужик и его мертвая теща. Он думал, что все ушли надолго, задирает подол у покойной и начинает справлять свои похотливые удовольствия. Тут неожиданно входит его жена, вскрикивает и падает в обморок. На крик со двора прибегают родственники и застают его во время полового акта с покойной тещей. Он испугался, а слезть никак не может, ерзает на ней, матерится из души в душу. Гроб чуть сдвинулся и свалился со стола, накрыв сверху незадачливого полового разбойника. Родственники – кто в слезы, кто от хохота остановиться не могут, а этот мужичонка сам-то до смерти перепугался: лежит ни жив – ни мертв. Подняли гроб, а там покойная с задранным подолом, а под ней любимый зятек со спущенными штанами. В общем, смех и грех!

– Это называется некрофилия, от греческих слов nekros – что означает мертвый, и phileo – люблю, то есть половое извращение, половое влечение к трупам. Мы это проходили… – уверенным тоном сказала Лена, как будто речь шла о чем-то обыденном.

– Что вы говорите? – перебил ее Охотников. – И где же вы это проходили? И откуда такие познания?

– Чисто теоретические, – демонстративно улыбнулась она. – Во время изучения Уголовного права. Еще вопросы будут? Нет? Ну, тогда у меня к вам вопрос: «Чем все закончилось и каковы мотивы подобных действий, не поддающихся осмыслению нормальными людьми?»

– Против него возбудили уголовное дело по статье 213 – хулиганство. А вот сколько получил этот половой разбойник – не знаю, не интересовался. Свои действия он мотивировал тем, что всю жизнь любил тещу, но переспать с ней живой так и не удалось, поэтому и решил… хотя бы с мертвой выполнить данную себе клятву.

– Ну и дурак!

– Вот с этим, Леночка, я полностью с вами согласен. А теперь позвольте вас доставить домой на персональном служебном транспорте, а то время уже позднее. Дежурная машина только что подъехала, и водитель с нетерпением ждет вас.

Уже в машине Олег Николаевич сказал Лене:

– Как судьба Виктора ни била, он все равно весел, старается шутить, смеяться. Разве на него похоже, что он пережил такое горе?

– И что же произошло? – спросила заинтересовавшаяся практикантка.

– Около трех лет назад он потерял семью. Причем случилось это так нелепо и неожиданно… Его жена с ребенком стояли на автобусной остановке, и вдруг на них буквально налетел грузовик. Водитель был пьян, не справился с управлением и врезался в толпу пассажиров, ожидавших транспорт. Жена и сынишка Виктора – ему было всего пять лет, стояли с краю. Так вот, они и еще одна старушка – насмерть, а несколько человек отделались переломами и ушибами.

– Ой! Надо же, – сморщилась Лена и представила себе эту трагедию: крики, стоны, кровь и застывшие детские глаза… А нисколько не пострадавший пьяный верзила вываливается из машины и начинает оправдываться.

– В первое время трудно пришлось Виктору: он очень любил свою жену, а в сынишке просто души не чаял. Уж такой был забавный, смышленый, подвижный… И тогда Витек начал заниматься с мальчишками и девчонками. Пробил помещение, оборудовал его и создал спортивную секцию. Ты, наверное, не знаешь, ведь Охотников – кандидат в мастера спорта по самбо. Я несколько раз был на его тренировках и должен отметить, у него неплохо получается – ребята его слушаются. Я даже хочу своего младшего привести к нему – пусть занимается, может, учиться будет лучше. Я ведь знаю, Виктор плохому не научит, а жесткая дисциплина во время тренировок, четкий распорядок дня, физическая подготовка – только на пользу мальчишке пойдут.

***

Вернувшись из рейса домой, измученная Грановская бросила уставший взгляд на стол, где среди кучи газет обнаружила письмо без обратного адреса. На конверте была указана только ее фамилия, поэтому, ничего не подозревая, она с некоторым безразличием вскрыла его и медленно, как бы нехотя, стала читать: «Здравствуй, а точнее, прощай, дорогая и любимая моя Эмма! – Она остановилась, ее словно обожгло. Далее она уже торопилась, будто боялась, что кто-то отнимет письмо и не даст дочитать до конца. – Мне казалось, что, полюбив тебя, я наконец-то нашел свое счастье. Но я жестоко ошибся: ты предала нашу любовь, и я просто не могу пережить эту измену. Я лишился и тебя, и моря. А без этого я жить не смогу, потому ухожу из жизни. Прости, если сделал что-то не так, но иначе я поступить не могу. Да к тому же теперь уже поздно. Будь счастлива! Навеки твой Анатолий».

Второй раз она уже не могла без слез читать это письмо. Горькие капли падали на дорогой для нее лист бумаги и, казалось, конца им не будет никогда. А ручейки продолжали бежать по щекам, и она уже не обращала на них внимания. Это был очередной и очень жестокий удар: он точно угодил в ее и без того израненное сердце. Бессонная ночь ей показалась каторгой.

Глава 11

 

На следующий день, ровно в семь утра, на одной из городских квартир встретились трое. Корольков представил:

– Это Николай Иванович, из ФСБ.

– Очень приятно, – ответил высокий, крепкого телосложения мужчина лет сорока. – Александр Свистунов.

Андреев внимательно оглядел его, отметив правильные черты загорелого лица и голубые глаза. Открытая белозубая улыбка и русые, слегка вьющиеся волосы придавали его внешности привлекательность. Без сомнения, он был заметный мужчина, сочетающий в себе силу и красоту. Именно такие, на взгляд руководителей УВД, нравятся женщинам, имеющим большой опыт общения с сильной половиной человечества. «Внешне выбор удачный», – отметил про себя Николай Иванович.

Затем он попросил Свистунова рассказать о себе, о своих увлечениях и привычках. Выслушав его, Корольков и Андреев пришли к выводу, что агент к тому же еще достаточно эрудирован, общителен и остроумен.

– Александр, тебе предстоит выполнить очень ответственное задание. Не скрою, оно сопряжено с определенным риском. Мы уже имеем шесть трупов, седьмой кандидат – в реанимации, пока не приходил в сознание. Так что надо быть осторожным, а главное, внимательным. Ты сейчас поедешь в магазин, где тебе предстоит поработать в качестве грузчика вместо своего бывшего соседа Глеба Михеевича Пряжкина. Вот его фотография, – Андреев протянул фото. – Все внимание сосредоточить на директрисе магазина.

– Вот как? Надеюсь, она высокая, стройная, симпатичная, а не какая-нибудь маленькая, страшненькая каракатица, которую в голодный год за сто блинов и мешок денег в придачу не захочешь? – поинтересовался Свистунов.

Андреев посмотрел на Королькова, в его взгляде можно было прочитать: «Ну, что я вам говорил! Теперь вы поняли, какие женщины нравятся такому типу мужчин?» После небольшой паузы он продолжил:

– Должен тебе прямо сказать, что она не красавица. Вот ее фотография. – Свистунов взглянул на нее, брови его приподнялись, он невольно присвистнул.

– Да, это не Софи Лорен, – произнес он с явным разочарованием.

– Тебя это пусть не волнует. Главное, чтобы не она тебе нравилась, а ты ей. А если она и есть тот человек, за которого мы ее принимаем, то ты обязательно заинтересуешь ее. Итак, с сегодняшнего дня эта женщина должна быть объектом твоего внимания. Будь самим собой и только чуть-чуть постарайся, чтобы понравиться ей. Это значительно упростит поставленную перед тобой задачу. Если тебе удастся побывать у нее дома, можешь даже задержаться до утра. Но будь очень осторожен. Помни, что любой продукт может быть отравлен. Есть и пить можно только то, что она сама употребляет, от всего остального категорически отказывайся.

– Да, нагнали вы на меня страху, аж трясет, – попытался пошутить Свистунов.

– Кстати, на работу ты в таком виде поедешь?

– Да. А что?

– Да нет, ничего. Пиджак у тебя хороший, плотный и очень к лицу тебе. Ну-ка, сними его, я посмотрю на тебя в рубашке.

Тот подчинился и повесил пиджак на спинку стула.

– И рубашка отличная: чистая, выглаженная. Правда, галстука не хватает. Но ничего, я думаю, если тебе придется раздеваться, ты и без него произведешь сильное впечатление, – подмигнул Андреев. – Вот только во время работы ты можешь испачкаться…

– А я переоденусь, у меня в машине спортивный костюм есть.

– Это старенький «жигуленок», что ты оставил за углом?

– Да, а откуда вы знаете? – удивился Свистунов.

– Мы многое знаем, и главным образом благодаря наблюдательности, – пошутил Николай Иванович. – А теперь Степан Алексеевич хочет пошептаться с тобой и обсудить некоторые подробности при выполнении задания. Может, вы пройдете в другую комнату, а я пока еще раз содержимое дипломата проверю.

Корольков около десяти минут давал агенту последние напутствия. Когда инструктаж был закончен, он вручил ему триста рублей на мелкие карманные расходы.

– Мало ли чего… Цветы купить, «Шампанское», конфеты… Ну, в общем, посмотришь по ситуации.

При расставании Андреев вручил Свистунову дипломат.

– Помни, он всегда должен быть при тебе. Здесь бутылочка коньяка, коробка конфет, баночка красной икры, шпроты… В общем, тут есть что выпить и чем закусить в приятной компании.

– Я все понял и не задаю лишних вопросов, – заверил агент с приятной улыбкой. – Как будто я собирался на свидание и заранее приготовился.

– Удачи тебе, Александр, – сказал Андреев и крепко пожал ему руку.

– Береги себя, ты нам нужен живой и здоровый. Не рискуй собой напрасно, – попросил Корольков и похлопал его по плечу.

– Все будет хорошо, не волнуйтесь, – ответил Свистунов и уверенной походкой направился к выходу.

***

После бессонной ночи убитая горем Эмма поехала к буфетчице Кларе и показала письмо. Та с интересом начала читать, но из-за расплывшихся от слез отдельных букв и даже слов с большим трудом прочитала прощальное послание Федорова, после чего с сочувствием сказала:

– Эх, Толик, Толик. Что же ты наделал? – Она спрашивала его, будто напротив сидела не заплаканная Эмма, а именно он. Но, так и не получив ожидаемого ответа, продолжила: – Оказывается, тонкая и очень ранимая у тебя была натура. Внешне сильный, внушительный… Казалось, вроде бы должен быть непробиваем как броня: твердый, крепкий… Но в жизни все иначе. Вот смотри-ка, сломался, как тростинка… А там, где тонко, там и рвется, – на этот раз она обратилась к Эмме: – А ты этого вовремя не поняла. Да разве этих мужиков до конца поймешь? А впрочем, так же, как и нас, женщин. Глупые мы все-таки, люди: не ценим даже то, что считаем для себя самым дорогим. И только когда теряем, начинаем ценить и одновременно сожалеть об утрате.

– Клар, я тебя прошу: расскажи мне все, что знаешь о по¬следних его днях. Я тебя умоляю, – попросила Грановская и достала платок.

В этот момент у нее был такой страдальческий вид, что отказать ей было просто невозможно.

– В общем так, слушай меня, подруга. Мне известно, правда, немного, но уж не обессудь, если не знаю каких-то подробностей. Когда руководство пароходства решало вопрос о его судьбе, он очень просил только не списывать на берег и пытался убедить всех, что не виноват. Но ему показали твое объяснение, и тогда он понял, что спорить и доказывать после этого бесполезно. Ты знаешь, он не представлял жизни без моря и поэтому сразу уехал. Он пытался устроиться то в одно пароходство, то в другое, но с такой статьей в трудовой книжке везде получал отказ. Говорят, вернулся домой измученным и просто подавленным – таким его никогда не видели. Зашел к жене, простился с сынишкой и уехал на дачу к другу. Там в беседке он и вскрыл себе вены, оставив предсмертную записку, в которой указал, что в его смерти просит никого не винить. Теперь выясняется, что тебя он тоже не забыл перед тем, как проститься с жизнью.

Истерзанная этими подробностями Эмма ничего не сказала и тихо, словно тень, мелькнула в дверном проеме, а затем на улице жадно глотала спасительный свежий воздух. Она шла наугад, и ноги привели ее к морю. В полной прострации Эмма сидела на скамейке, а теплый морской ветерок обдувал ее со всех сторон. Но она не замечала ни его, ни спешащих прохожих – ничего, что творится вокруг.

***

Панкратов, поднимаясь по лестнице, догнал Пушкарева.

– Анатолий, ты мне нужен.

– Всегда рад, если могу, – повернулся старший лейтенант.

– Ты что-то к нам не заходишь. Леночка уже соскучилась по тебе.

– Что-то вы мягко стелите, – с хитрецой посмотрел Пушкарев на следователя. – Что-то тут не то.

– Пойдем, дорогой, ты нам все расскажешь, чтоб нам напрасно не ломать голову.

В кабинете Ермакова охотно присоединилась к их разговору.

– Что нового в отношении задержанного насильника? – сразу приступил к делу Панкратов. – Ты ведь тоже им занимаешься?

– Да, вы не ошиблись. Сколько крови нам попортил этот шизик.

– Шизик? – удивилась Лена.

– Я думаю, что так. На сегодняшний день получено следующее: Гвоздев Руслан Бенедиктович, пятьдесят два года, водитель-дальнобойщик. Разведен, проживает с престарелой матерью, ранее не судим.

– Он сознался? – спросил Панкратов.

– Сначала полностью отрицал свою причастность к изнасилованию и убийству школьницы Красько. Что мы с ним только ни делали! Он одно: «Не я – и все». И только когда предъявили заключение экспертизы по идентификации следов обуви на месте преступления и обнаруженной у него на квартире, он дрогнул. Да еще агент в камере опытный оказался – убедил его во всем сознаться… Ну, в общем, раскололся и начал давать показания. Причем с такими подробностями! На другие темы из него слова не вытянешь, а если начнешь с ним говорить о сексе, так часами может говорить – только слушай его. Одним словом, шизик узкоспециализированной направленности.

– А в других преступлениях сознался? – спросил Панкратов и открыл тетрадь.

– Да, еще в двух: один раз в лифте изнасиловал девочку, а другой – в подвале жилого дома – молодую женщину. Но заявлений от потерпевших ни в указанные сроки, ни позже не поступало. Наверное, потому, что действовал он без бритвы.

– А может, жертвы не хотели огласки? – предположила Лена. – Кстати, почему именно бритву он выбрал в качестве орудия совершения преступлений?

– Он говорит, что после того, как однажды посмотрел один американский фильм про маньяка-убийцу, решил действовать также.

– А почему в том же доме? – не унималась Лена. – Ведь опытные преступники в одном месте два раза преступления не совершают.

– Я же говорю: больной! Как он объясняет, ему так понравилось в прошлый раз, что решил повторить именно здесь. Он просто ничего не мог с собой поделать. Представляете, все запомнил до мелочей, ему даже сон неоднократно снился, отчего он получал удовлетворение. Поэтому и зациклился. Завтра его отправят на судебно-психиатрическую экспертизу.

– Теперь понятно. Раз сомнений в том, что убийство Леры Красько совершил Гвоздев – нет, тогда косвенные подозрения с Храпова по этому факту снимаем. Так?

– Однозначно! – выпалил Пушкарев.

 

Заканчивался еще один напряженный день. В кабинете остались Панкратов и Ермакова.

– Ну вот и завершено это дело, – с удовольствием подвел итог следователь и вложил в последний том только что подписанное прокурором постановление. – Будем передавать в суд.

– Да, трудным оно оказалось и весьма запутанным не только для меня, но и для вас, опытного следователя. Признайтесь, Олег Николаевич.

– Чистосердечно признаюсь, – сказал Панкратов и приложил руку к сердцу.

– А некоторые моменты мне до сих пор не ясны.

– Что именно?

– Например, последние часы жизни Храпова и Светы Кругловой.

– Как сказал бы Шерлок Холмс: «Это элементарно, Ватсон!»

– Я с удовольствием проследила бы за ходом мыслей современного сыщика, особенно под звуки успокаивающей скрипки.

– Скрипку я вам не обещаю, но примерную картину совершения этого тяжкого преступления могу нарисовать. А произошло в то роковое утро следующее, – начал он зловещим голосом, будто собирался рассказывать маленьким детям страшную сказку. – Когда Круглова закрылась в одной из комнат, раздосадованный Храпов психологически сорвался. Чтобы расслабиться и забыться, он решил уколоться, используя один из пакетиков с героином, любезно приготовленных для него заботливой женушкой. Утром Бахтин и Верейская уехали. Круглова решила принять душ. Но неожиданно проснулся Храпов. Увидев ее обнаженной и беззащитной, он под воздействием алкоголя и наркотиков потерял над собой контроль и как зверь набросился на нее. Остановить его уже ничто не могло. Она отчаянно сопротивлялась. Тогда озверевший Храпов в состоянии аффекта схватил ее за горло и задушил. Когда немного пришел в себя и осознал, что произошло, то испугался. Чтобы скрыть следы преступления, он решил избавиться от тела. С помощью топора он расчленил его – в надежде, что по фрагментам невозможно будет опознать погибшую. Дождавшись темноты, вынес их из квартиры, отвез подальше от дома и бросил часть в яму, а часть – в озеро. В спешке забыл избавиться от платья Кругловой и своего халата. Поставив машину в гараж, он вернулся домой и стал смывать следы крови. Думал, что самое страшное позади. Но руки тряслись и не слушались его. Признав свое положение безнадежным, он решил покончить жизнь самоубийством. Для этого приготовил пистолет и бритву, написал записку. Но как уйти из жизни – для себя он еще не решил. Вспомнив про оставшийся пакетик, он решил в последний раз получить кайф, а потом в бессознательном состоянии пойти на отчаянный шаг. Но не рассчитал, поскольку доза оказалась для него смертельной.

– А может, он специально вкатил себе такую дозу…

– Вполне возможно. И такой вариант я не исключаю. Но теперь это не так уж и важно. Главное, все равно спрашивать не с кого. Остались только косвенные виновники.

– Да, – Лена тяжело вздохнула и задумалась. – Ладно себя погубил, но… невинную восемнадцатилетнюю девушку за что? Как все глупо и страшно!

– Что делать, дорогая Леночка. – На нашей работе приходится сталкиваться просто с чудовищными фактами и явлениями. На скрипке я играть не умею, поэтому чарующими звуками успокоить вас, к сожалению, не могу.

– Печально. Очень трагичная история, но правда все же важнее. Я рада, что вам удалось докопаться до истины.

***

Когда Эмма пришла в себя, то сразу же поехала на кладбище и несколько мучительных часов провела у могилы Анатолия, разговаривая с ним. Эмма не осуждала его – она винила только себя, поэтому часто повторяла:

– Прости. Я тебя очень прошу – иначе как же мне теперь жить?!

Ей казалось, что он ее понял и простил. Когда она ушла, одним букетиком красных цветов на могиле стало больше.

С кладбища Эмма заехала в больницу к матери, которая угасала с каждым днем. По ее внешнему виду дочь поняла, что жить ей осталось не больше недели. Она вдруг почувствовала к ней жалость и впервые в жизни осознала вину перед ней. Грустных мыслей скопилось столько, что справиться с ними было просто невозможно. Расчувствовавшись, Эмма склонилась к матери на грудь и заплакала.

– Мама, прости меня за все… прости, пожалуйста. Скажи мне, почему я такая несчастная, за что на меня обрушились сразу все беды?

Мать положила сухую пожелтевшую руку на голову дочери и тихо сказала:

– Не родись красивой, а родись счастливой! – я тебе часто об этом говорила. «Ждут вас горе и беда, коли в душах пустота, от них не деться никуда – не спасет и красота».

По городу уже давно ходили разговоры о самоубийстве некоего радиста Федорова. Когда об этом узнала мать Эммы, успевшая познакомиться с ним, это печальное известие, а также разные слухи и кривотолки добили и без того больное ее сердце. Ей уже ничем нельзя было помочь, и, несмотря на все старания врачей, она умерла на больничной койке.

Сразу после похорон матери обессиленная от горя Грановская совсем слегла. Пока она болела, ее регулярно навещал только один человек: как всегда услужливый и подчерк¬нуто любезный Прокопенко. Когда она поправилась, то по достоинству оценила его заботу, внимание и преданность.

 

Глава 12

 

В 8.30 начался трудовой день Свистунова: ему пришлось разгружать машину с мукой и сахаром, перетаскивать на складе бочки с соленой рыбой, подносить ящики с водкой, пивом и минеральной водой. Работа была физически тяжелой, но отдыхать было некогда. Он с напарником Семеном только успевал бегать то туда, то сюда, а указаниям кладовщиц, казалось, не будет конца. Свои обязанности новичок старался выполнять добросовестно, прекрасно понимая, что к нему все присматриваются. Во время обеденного перерыва персонал магазина привычно собрался в кабинете директрисы. Свистунов вышел на улицу и в тени присел на ящик около служебного входа. Неожиданно выскочил во двор его напарник:

– Ну ты че, тебя все ждут, а ты тут прохлаждаешься!

– Кто ждет, зачем? – поинтересовался ничего не понимающий Александр.

– Коллектив. Сергевна лично послала за тобой.

Когда они вошли в кабинет, Крутова воскликнула:

– А-а, новичок! Ну, ты что заставляешь себя ждать? Мы тут собрались чисто символически прописать тебя в нашем коллективе, а ты где-то прячешься.

В центре стола стояла куча граненых стаканов, а по краям тарелки с закуской. Здесь было все: колбаса, ветчина, сыр, квашеная капуста, соленые огурцы, помидоры, грибочки. Из большой кастрюли клубился пар. Свистунов вдохнул полной грудью и ощутил запах вареной картошки. «Живут же люди», – подумал он и сел у края стола.

– Семен, что сидишь? Банкуй давай, у тебя это хорошо получается, – скомандовала Крутова.

Через несколько секунд две бутылки водки опустели. Все дружно разобрали стаканы и замерли.

– Ну что, за нового члена нашего споенного коллектива, – предложила директриса тост и приподняла свой стакан. – А уж временного или постоянного – там посмотрим.

Все одновременно выпили, крякнули от удовольствия и дружно принялись закусывать. Александр отставил свой стакан, надеясь, что никто не заметит.

– Ты чего? – устремила на него свой ястребиный взгляд Крутова.

– Прошу меня простить, но я сегодня за рулем.

– Ну и что? Подумаешь, для здорового мужика какие-то сто граммов. Да к вечеру все выветрится. Давай, давай, не задерживай нас.

Все действительно перестали закусывать и уставились на него. Деваться было некуда. Предстояло под их пристальным взглядом выпить свою порцию.

– Ну что, девчонки, за вас, за ваш дружный коллектив, – сказал он и опрокинул содержимое стакана в рот.

– Вот это другое дело, – продавщицы, кассиры, бухгалтеры одобрительно улыбнулись. Вскоре на столе появились еще две бутылки.

– А вот это уже на личное усмотрение каждого, – тихо пояснил сидевший рядом Семен. – Сейчас уже можешь пить, а можешь и пропустить.

По второму заходу пошли только руководство магазина и кладовщицы, остальные воздержались, поскольку им предстояло работать с покупателями.

Крутова встала из-за стола.

– Смотри, сейчас будет ее любимый тост, – предупредил Семен и тоже плеснул себе водки.

Галина Сергеевна подошла к стене, где висела цветная ре¬продукция фотографии Брежнева из журнала «Огонек».

– Спасибо, отец родной, что дал нам, скромным работникам торговли, путевку в жизнь и возможность так хорошо жить! Была бы у меня власть, я бы тебе за отеческую заботу о нас – при жизни десять звездочек на грудь повесила! Мне для тебя ничего не жалко. Пью за тебя, дорогой Леонид Ильич! Честно скажу, не хватает нам тебя. Сейчас мы живем… хреново, поскольку нет дефицита, нет очередей. Ну, ты прекрасно понимаешь, о чем я веду речь. Ведь дефицит – это источник уважения одних и причина унижения для других. Но, несмотря ни на что, мы все равно живы-здоровы. А Вас, уважаемый и горячо любимый Леонид Ильич, никогда не забываем!

На противоположной стене висел черно-белый портрет Ельцина. Размером он был в два раза меньше по сравнению с брежневским. На фоне бывшего Генерального секретаря ЦК КПСС Ельцин явно не смотрелся. Крутова повернулась к нему и бросила пренебрежительный взгляд.

– А тебе, Борька, не налью… Кинул нас, работников торговли, ни за что ни про что. Так что перебьешься.

Затем она улыбнулась, стукнула стаканом на уровне груди бывшего Генсека и залпом выпила. Вытерев ладонью губы, она смачно три раза поцеловала портрет любимого вождя, как он это делал при встречах с дорогими гостями. Ее примеру последовали другие, после чего плотно закусили, поговорили о работе, тряпках и домашних делах… Но агенту МВД все это было не интересно. В то же время он понимал, что застолье очень сближает людей, поэтому был рад такой установившейся в этом коллективе традиции.

Обеденный перерыв пролетел очень быстро. Во второй половине рабочего дня у грузчиков дел было поменьше. Поэтому Свистунову удалось побеседовать со своим слово¬охотливым напарником. Семен с удовольствием вводил его в курс дела и попутно давал характеристики отдельным работницам.

В отношении Крутовой он сообщил, что она – деловая баба, и у нее везде есть блат: и на базах, и в администрации, и в милиции, и в налоговой. По характеру она веселая, добродушная, всех привечает и угощает. За это ее все и любят.

– Вот только с мужиками ей не везет. Был у нее один, потом пропал, второй появился – тоже куда-то исчез. Если б ты знал, как она переживала, потом плюнула на них и решила жить по-другому. Поэтому у нее сейчас нет постоянных.

– А куда они исчезли? – заинтересовался Свистунов.

– А кто его знает. Уехали куда-то, в общем, сгинули – и больше от них ни слуху ни духу. Это мне про них Михеич рассказал, а ему – кладовщица Клавка по пьянке. Понял?

– Ну, как не понять. А ты у нее дома был?

– Только один раз, когда она мебельный гарнитур купила. Вот мы с Глебом и таскали на пятый этаж. Умудохались до самых чертиков. Но зато потом она нас угостила как следует, не обидела.

– Ну, а сейчас-то у нее есть провожатые?

– Чего не знаю, того не знаю. Но иногда за ней приезжают на машине, и она катит куда-то с ними.

 

В половине пятого в кабинет Крутовой вошли два паренька. Она мельком взглянула на них и продолжала рассматривать документы.

– Чем обязана, молодые люди? – спросила она не отрываясь от бумаг.

– Теть, у вас «крыша» есть? – услышала она.

После этих слов Крутова сначала опешила, потом внимательно посмотрела на пришедших. Перед ней сидели два маленьких худеньких пацаненка, они ей показались еще школьниками. Оба бледненькие, светленькие, с маленькими головками. «Они даже похожи друг на друга словно братья, – подумала она. – А руки-то, как спички. Может, этих дистрофиков покормить?» – родилось у нее в голове после пристального изучения визитеров.

– А вы что, хотите предложить свои услуги?

– Да, – одновременно ответили они.

***

Выздоровев, Эмма решила выйти замуж, но только при условии, что Прокопенко согласится переехать с ней в другой город. Счастливый Роман Францевич был согласен на все, лишь бы только быть вместе с любимой женщиной.

Они поженились и решили переехать на Волгу. Среди других городов остановились на Горьком. Эмма уволилась с работы, продала в Ялте дом и одна, потому что муж в это время был в море, поехала в Чкаловский район Горьковской области, где в одной из глухих деревень проживала родная тетка мужа Прасковья Карповна Селянская. Ей в то время было чуть за шестьдесят, но выглядела она еще крепкой. Жену племянника она приняла по-деревенски тепло и делала все, чтобы только угодить ей.

Грановской понравился климат, богатая природа и простые задушевные люди, с которыми ей пришлось общаться в первое время после переезда. Но оставаться в деревне она, конечно же, не собиралась и активно занялась поиском квартиры в областном центре. Вскоре выбор был сделан, и через несколько месяцев она купила двухкомнатную кооперативную квартиру в Горьком. День переезда выдался на редкость холодным и пасмурным. С утра проливной дождь заливал площади, проспекты и улицы. Город съежился от непогоды и притих в ожидании каких-то перемен. Он словно не хотел принимать Эмму в свои объятия. Но она, бодрая и энергичная, восприняла это явление по-своему: природа к ее приезду решила вымыть весь город, чтобы с появлением солнца он предстал перед ней во всей красе. Ведь она собиралась здесь жить, а в плохом городишке она жить просто не могла.

Позже она поменяла прежнюю квартиру на трехкомнатную, куда формально прописала и тетушку.

Муж Эммы к тому времени стал капитаном, сменив вышедшего на пенсию своего наставника. Роман Францевич всю жизнь мечтал об этом, поэтому решил несколько лет еще поработать. Жену во время навигации он видел редко. Зимой же был счастлив рядом с красавицей женой в шикарной и со вкусом обставленной квартире. В этом была заслуга прежде всего Эммы, которая щепетильно относилась к бытовым условиям и не жалела на это ни денег, ни времени. Обычно муж не вмешивался в эти дела, но иногда и он не выдерживал, пытаясь в мягкой и тактичной форме высказать свое несогласие, ссылаясь на дороговизну очередного проекта. Тут происходило такое, после чего он уже сожалел об этом.

– Я так хочу. И не вздумай спорить – я так решила, – твердо заявляла она, устремляя на мужа свирепый взгляд. Он, как мышонок, сжимался в жалкий комок, будто перед ним была не жена, а ненасытная кобра, и сразу со всем соглашался.

По всем семейным вопросам последнее слово всегда было за ней, и муж уже привык безропотно подчиняться. Эмме нравилось жить собственными заботами и быть не только в материальном, но и в других отношениях независимой. Ей нравилось быть свободной и бесконтрольной со стороны мужа и других родственников. И в этом плане она часто сравнивала себя с матерью, сестрами, знакомыми и незнакомыми женщинами, по семейному положению полностью или частично лишенными этой свободы и не принадлежащими самим себе.

Внешне казалось, что она счастлива. Ее вполне устраивало такое положение дел: муж ходит в море, зарабатывает много денег, привозит из-за границы дорогие и дефицитные вещи, а она большую часть времени живет одна. Имея деньги и почти полную свободу, она жила в свое удовольствие и ни в чем себе не отказывала. Произошедшие в стране перемены ее устраивали: она могла позволить себе не работать и не скрывать этого. Теперь ее не пугали обвинения в тунеядстве. Чтобы не вызывать зависть своим образом жизни у соседей, она симулировала болезнь и, подкупив врачей, получила инвалидность третьей группы. В дальнейшем это избавило ее от многих неприятностей. Справка об инвалидности с диагнозом «бронхиальная астма» придавала ей уверенность при общении с дотошными чиновниками, а в некоторых случаях просто помогала ей. Как человек практичный и обладающий удивительным чутьем, она четко знала, когда, кому и при каких обстоятельствах предъявить ее, а когда ни в коем случае даже не упоминать о ней.

***

Не прерывая разговора, Крутова сняла трубку прямой связи со складом и спросила:

– Орлы у тебя? Пусть летят ко мне.

Затем обратилась к нежданным и очень странным визитерам:

– Я ведь представляю себе «крышу» надежную, солидную, мощную. А вы даже не фанера, а так – солома сырая. На вас дунь – вы и развалитесь.

В это время вошли грузчики. Директриса, не обращая на них внимания, спокойно продолжала:

– Так что, детишки, вам надо еще подрасти, окрепнуть, набраться ума-разума… а для этого надо хорошо учиться. Вы в каком классе учитесь?

Друзья переглянулись и замялись. Стоящий рядом Свистунов казался против них великаном. Именно к нему и обратилась Крутова со следующей фразой:

– Проводите, пожалуйста, ребятишек к черному входу, а то как бы не заплутались в наших темных лабиринтах.

Свистунов улыбнулся и похлопал по плечу крайнего парнишку. Поняв намек, те встали и, не попрощавшись с хозяйкой кабинета, пошли к выходу, посчитав, что тетка «вальтанутая» какая-то, раз не знает, что такое «крыша»! Крутова же подумала про них: «Насмотрелись западных фильмов про мафиков… Хотя и наши-то сейчас – еще хлеще ихних! Вот и решили, подражая им, зайти в ближайший магазин… А может, от наркотиков потянуло их на подвиги – уж больно они какие-то бледные и заторможенные – хорошо еще, что не агрессивные, а то пришли бы с ножом или с топором и взяли бы меня в заложницы. Я б со страху точно в штаны наложила».

А в это время Свистунов с улыбкой на лице и вполне доброжелательно предложил мальчишкам-недоноскам:

– Вы хоть для начала шею бы отъели, покачались немного, физически окрепли. Сейчас полно всяких тренажерных залов. Ну в крайнем случае купили бы парочку гантелей и занимались по очереди. А когда окрепнете, станете солидными пацанами, тогда и приходите. Но на это уйдут годы, может, к тому времени поумнеете хоть немного и передумаете.

Перед закрытием магазина Крутова подошла к грузчикам, которые начали переодеваться, и, не скрывая улыбки, обратилась к новичку:

– Не стесняйся, я и не такое видела.

– Да я и не думаю стесняться, – ответил Свистунов и снял с себя куртку.

Она внимательно посмотрела на его мощный торс, крепкие руки и воскликнула:

– Вот ты какой? Видимо, тренировка там пошла тебе на пользу?

– Я бы не хотел еще раз тренироваться в тех местах. А разминку, комплекс полезных и приятных упражнений можно провести и в другом месте.

– С этим я полностью согласна. Ты бы не мог после работы подбросить меня на машине до дома? А то у меня сегодня полно сумок, да еще соседка попросила ей кое-что купить.

– Какие могут быть вопросы, если женщина просит. Сделаем, тем более, я сегодня никуда не тороплюсь.

Через двадцать минут, загрузив машину сумками, пакетами, коробками, они поехали. В пути она поинтересовалась:

– Так за что ты срок схлопотал?

– Да так, по мелочи: ворованные запчасти продавал. Три года практически ни за что влепили, освобожден по половинке.

– Об этом мне уже известно: читала в твоей справке об освобождении. А эта древняя колымага чья?

– Числится на отце, а катаюсь я. Уже пятнадцать лет служит мне верой и правдой. Дай Бог, чтобы еще столько послужила.

Вскоре они въехали во двор, и Крутова стала подсказывать:

– Так, прямо, направо, налево…

Когда подъехали к подъезду, она распорядилась, что доставать в первую очередь, а что во вторую. Нагрузив своего добровольного носильщика, она пошла впереди. Поднявшись на пятый этаж, открыла одну дверь, потом вторую, после чего пропустила его первым в квартиру.

Переступая порог, милицейский агент, хоть и обладал достаточно большим опытом негласной работы – ему не раз приходилось бывать в различных опасных ситуациях, – все же испытывал определенное волнение и беспокойство. Но он смело шагнул в темень прихожей. Тут же зажегся свет, и последовала команда положить коробку и сумки на пол. Не успел он оглядеться, как услышал:

– А теперь пошли.

«Как пошли, куда пошли?» – недоумевал Александр, но вынужден был подчиниться.

Она вышла первой, захлопнула за гостем двери, закрыла на замки. Александру ничего не оставалось, как следовать за ней вниз по лестнице. На третьем этаже она остановилась и нажала кнопку звонка. Через несколько секунд дверь широко распахнулась, и яркий свет ударил в глаза. На пороге стояла стройная, красивая женщина в ярко-красном атласном халате, плотно облегающем тонкую талию и бедра. У нее были темные, вьющиеся волосы до плеч, очень белая кожа, тонкие дугообразные брови, карие глаза с длинными черными ресницами, прямой узкий нос и накрашенные под цвет халата губы.

 

Глава 13

 

Вскоре размеренная и спокойная жизнь наскучила энергичной и всегда чем-то увлеченной женщине. В квартире Эммы было почти все, о чем только могли мечтать другие, но, несмотря на это, она все равно была недовольна. Ей казалось, что всего этого богатства и роскоши недостаточно для полного счастья. После долгих раздумий она пришла к выводу, что ее неуемная натура просто требует чего-то особенного. А чего конкретно, она и сама не знала, разум и сердце молчали, а где еще найти подсказку – она даже не догадывалась. От безделья и угнетающей тоски она завела себе маленькую собачку и стала ухаживать за ней, как за ребенком. Кормила ее только деликатесами, регулярно выгуливала, мыла, расчесывала. Она часто разговаривала со своим четвероногим другом, делилась мыслями и переживаниями, иногда ей казалось, что собака понимает ее, вот только сказать ничего не может. Именно поэтому она дала ей кличку Подружка.

Соседи, особенно старушки, которые часто сидели на скамейке у подъезда и привычно обсуждали самые последние новости, касающиеся всех без исключения жителей дома, а также событий как местного, так и мирового значения, не понимали ее чудачества, но откровенно не осуждали ее.

Во время прогулок экстравагантной дамы с собачкой иногда случались смешные истории. Увидит Подружка проезжающий мимо автомобиль – и с лаем бежит к нему, готовая чуть ли не броситься под колеса. Перепуганная Эмма бежит за ней вдогонку, с большим трудом ловит ее, поднимает на руки и начинает воспитывать. Нахлопает ей по заднему месту и как ребенка отчитывает:

– Ты куда побежала? Я тебе сколько раз говорила, что нельзя! Ты что, хочешь под колеса попасть? Ты этого хочешь, да? А что я без тебя буду делать, если тебя задавит машина, ты об этом подумала?

Старушки, наблюдая эту картину, переглядывались и посмеивались.

– Ей бы детей воспитывать да побольше, а не какую-то собачонку. Глядишь, больше пользы было бы. Хоть под старость лет будет кому кусок хлеба подать, – рассуждали они, но открыто сказать ей об этом никто не решался, поскольку с ними она была всегда приветлива и обид на нее никто не таил.

***

«Какая шикарная женщина!» – сразу подумал Свистунов, не в силах оторвать взгляда от красивого лица.

– Эмма, я купила что ты просила. Вот этот симпатичный молодой человек сейчас тебе принесет коробку. С тебя пятьсот сорок пять рублей и сорок копеек, – прервала паузу Крутова.

«Ее, оказывается, зовут Эмма. Какое редкое и красивое имя! Подстать хозяйке… Ну очень эффектная женщина! – продолжал размышлять Александр. – А тут какие-то коробки, рубли, копейки…»

Эмма отдала деньги и удалилась в комнату, оставив дверь немного приоткрытой.

– Ну что же, спасибо тебе, Александр, за помощь. Занеси ей сейчас коробку и можешь ехать. Завтра увидимся на работе, не опаздывай, – тихо сказала директриса и стала подниматься по лестнице.

«Как знаете, госпожа директриса. Значит, сегодня не суждено», – подвел он итог и быстро стал спускаться. Когда он достал из машины коробку с продуктами, то вспомнил про дипломат и предупреждение Николая Ивановича: «Помни, он всегда должен быть при тебе». «Придется и его взять с собой. Тем более что его содержимое как никогда кстати», – решил Свистунов.

Он поднялся и вошел в приоткрытую дверь. В прихожей никого не оказалось, и ему пришлось окликнуть хозяйку. Дверки с врезными стеклами тут же распахнулись, и Свистунов вновь увидел очаровательную женщину лет сорока, успевшую переодеться. На ней было длинное приталенное черное платье с глубоким декольте и лакированные туфли, а на шее сверкало золотое ожерелье с рубинами. Свистунов, уставившись на нее, застыл как вкопанный.

– Ну, что же вы так растерялись? Или никогда не видели красивой женщины?

– Такой, пожалуй, нет. Вы меня очаровали, вы меня просто околдовали.

Эмма плавно прошла мимо него, закрыла входную дверь и предложила поставить коробку и разуться. Он охотно сделал и то и другое, повесил на вешалку пиджак, надел предложенные ему тапочки. Затем из дипломата достал бутылку коньяка, коробку конфет и прошел за хозяйкой в зал. Посредине комнаты стоял круглый стол, покрытый бархатной скатертью бордового цвета.

Увидев в его руках бутылку и коробку, она воскликнула:

– О! Какой вы щедрый! И часто вам приходится гулять вот так… на широкую ногу?

– Да нет, только с очень красивыми женщинами, достойными оценить благородные жесты и поступки.

– Ну, что же, тогда начнем? Присаживайтесь, слушайте музыку.

Она вставила в магнитофон кассету. Зазвучала медленная современная мелодия в исполнении какого-то зарубежного оркестра. Через пятнадцать минут стол был накрыт. Свистунов благодарил судьбу за то, что она преподнесла ему такой замечательный подарок. Вместо того чтобы общаться с маленькой невзрачной женщиной, да к тому же еще подозреваемой в серии убийств, он находится в обществе королевы красоты, оказавшейся такой милой и гостеприимной.

– Вам Галина ничего про меня не говорила? – поинтересовалась Эмма, присаживаясь к столу.

– Нет. Мы о вас вообще не говорили.

– Ну, тогда мне придется самой представиться. Зовут меня Эмма. А вас?

– Александр Свистунов.

– Ой как интересно! Вас, наверное, в детстве звали Шура Свист? А свистеть-то вы умеете?

– Да по всякому дразнили. Свистеть по-настоящему я, конечно, умею, а вот в плане обмана – так это не по моей части. Я – человек очень ответственный и положительный, – он сделал серьезное выражение лица, но тут же не выдержал и улыбнулся.

– Я так и подумала. И знаете, вы мне такой больше нравитесь.

– Так давайте за это выпьем, – предложил он и наполнил стопки.

Прокопенко и Свистунов продолжали веселиться. Они выпивали, много говорили, смеялись и танцевали. Александр рядом с такой женщиной чувствовал себя на седьмом небе, он расслабился и забыл обо всем на свете.

Но о нем не забыли сотрудники ФСБ, которые сидели в машине, стоящей недалеко от подъезда, и переживали за него. У них не было возможности контролировать поведение агента, выполнявшего ответственное задание, и это их тревожило.

Они знали, что он расстался с объектом, интересующим их, и оказался совсем в другой квартире, в которой и делать-то ему было нечего. А вот в какой? К тому же беспокоила полнейшая тишина. Лишь иногда в наушниках раздавались лай собачонки, женский смех, и доносились глухие звуки музыки. Больше всех нервничал Андреев. «Зачем он пошел к этой Эмме? Почему оставил свой пиджак и дипломат в прихожей? – рассуждал он. – А впрочем, он ведь не знает, что мы негласно обеспечили его техникой. А сказать об этом агенту, тем более, милицейскому, я не имел права. Да, но как человек опытный он мог бы об этом догадаться, ведь я ему намекнул. Но ничего не поделаешь – остается только ждать, хотя время впустую тратить тоже не хочется. Он там, видите ли, развлекается с какой-то бабенкой, а тут – сиди и жди».

Николай Иванович решил уточнить, в какой квартире находится Свистунов, полагая, что он может там задержаться надолго. «Хорошо, что я заранее позаботился о списке всех жильцов дома. Как чувствовал, что случится что-то непредвиденное», – подумал он и открыл свой дипломат.

Нашел нужный подъезд. Быстро пробежавшись по списку глазами, он нашел то, что искал. В шестьдесят шестой квартире прописаны трое: Прокопенко Эмма Павловна, в возрасте сорока четырех лет, домохозяйка, муж – Прокопенко Роман Францевич, пятидесяти четырех лет, капитан, и Селянская Прасковья Карповна, которой шестьдесят семь лет. «Так, значит, получается, что квартира эта на третьем этаже. Прописаны там трое, но где остальные, кроме Эммы Павловны? А где и кем работает или служит ее муж? Ничего не понимаю, – размышлял Андреев и посмотрел на часы. – Прошло уже два часа, как там Александр. А в квартире по-прежнему тишина. А может, он давно ушел от нее? Да нет, мы бы тогда услышали… Из подъезда он тоже не выходил… Да и «жигуленок» его стоит на месте».

Шел уже первый час ночи, но сотрудники органов госбезопасности не покидали свой пост – они ждали. Полное отсутствие информации все сильнее и сильнее беспокоило их. Проверили окна квартиры Крутовой: там было темно. В шестьдесят шестой – тоже. Получалось так, что все уже спали мирным сном, и только одни оперработники вынуждены были бодрствовать и теряться в догадках.

Время тянулось мучительно медленно. У сотрудников ФСБ затекли ноги, очень хотелось спать и есть, но приходилось терпеть. Ровно в четыре часа в наушниках послышался какой-то шорох, потом скрип, вероятно, дверок и шлепанье чьих-то шагов… Щелчок выключателя, шум воды из крана и последующие мужской и женский голоса вызвали улыбки на лицах уставших людей.

– Значит, живой еще, – сказал Андреев. – Не доконала она его в постели…

Однако в ванной они задержались еще на полчаса. А через пять минут женщина уже настойчиво выпроваживала Свистунова. Оперативники стали свидетелями следующего диалога:

– Так что извини, дорогой, но приходится поторапливаться. Скоро муж придет с ночного дежурства, а мне еще убраться надо.

– Жаль, очень жаль… Такая замечательная, просто сказочная была ночь, и так вот, наспех, приходится расставаться.

– Я тебе сейчас на посошок налью стопочку, и ты выпьешь за мое здоровье.

– Нет, ни в коем случае. Я утром вообще не пью. Тем более, я за рулем…

– Как – за рулем? – удивилась она, и в ее голосе прозвучало еле заметное беспокойство.

– Да, у вашего подъезда стоит моя «копейка», и мне предстоит сейчас ехать домой, а потом на работу.

Возникла небольшая пауза, потом снова послышались ее настойчивые требования:

– Нет, ты должен выпить за меня, за наше знакомство и за…

– Не могу, не могу, и не уговаривай.

– Ты что, хочешь, чтобы я обиделась? Тогда считай, что это была первая и последняя наша встреча.

– Как мне странны ваши речи, я люблю вас с первой встречи. Но все же пить я не могу… Ну, разве капельку одну.

– Ну, вот это другое дело, – обрадовалась Эмма. – Да что с тобой случится? Для такого крепкого, здорового мужчины одна маленькая стопочка вовсе не повредит.

Она удалилась и через несколько секунд вернулась.

– На, выпей за нашу любовь.

– Ну хорошо… Я пью за самую красивую женщину в мире… Вот, вспомнил еще один тост: «Еще один судьбы глоток я пью с тобой на посошок!»

 

…И тут Андреева словно обожгло, в голове замелькали различные эпизоды уголовного дела и крупным планом лица погибших. Его бросило в жар, на лбу появилась холодная испарина. Он представил, как Свистунов поднял стопку с ядом, чтобы выпить его и через какое-то время пополнить список жертв…

– Не вздумай, не пей, Александр! – невольно вырвалось у Андреева, словно он мог каким-то образом вмешаться в ситуацию и предупредить агента о смертельной опасности. Напряжение достигло наивысшей точки, так как одно мгновение могло решить судьбу человека.

И снова раздался мужской голос:

– Фу, какая вонючая водка. Принеси мне хоть что-нибудь закусить.

– Ой, я забыла. Сейчас, сейчас… – оперработники услышали торопливые женские шаги, видимо, в комнату.

И вдруг в наушниках послышалось: «а-ах».

Андреев представил сморщенное лицо Свистунова, только что проглотившего роковую стопку водки, и довольное лицо хозяйки квартиры.

– Ну вот, это другое дело. На, закуси. А теперь беги…

Андреев сокрушенно схватился за голову.

– Зачем, зачем, – твердил он убитым голосом.

На лицах оперативников отразилась горечь. Вот и еще один труп. Они стали свидетелями еще одного убийства! Все невольно опустили глаза, ведь при всем желании они не могли своевременно вмешаться в ситуацию и спасти агента.

Андреев выскочил из машины, и как только увидел вышедшего из подъезда Свистунова, замахал руками и подбежал к нему.

– Срочно надо в больницу. Мне плохо, подвезите, пожалуйста, – громко кричал он, а лицо его выражало такую боль, что не сжалиться над ним в эту минуту было просто невозможно.

– Ну, хорошо, хорошо, я вас подброшу сейчас, – в растерянности ответил агент, так как явно не ожидал увидеть контрразведчика в столь раннее время, и тем более, здесь.

Они быстро сели в машину и поехали. Покинув двор, Свистунов резко затормозил.

– Что случилось? – спросил он.

– Как себя чувствуешь?

– Да ничего, нормально.

– Тебе надо постараться вызвать рвоту. А потом срочно в больницу.

– Зачем?

– Да как зачем?! Ты же последнюю стопку выпил. Так вот – там наверняка был яд, – предупредил майор. – Ну, постарайся, я прошу тебя.

– Да не выпил я ее. Я что, дурак – в нетрезвом виде ездить на машине.

– Как? Куда же ты ее дел?

– В карман себе вылил, – Александр показал на левый карман пиджака.

– Правда? Ну тогда снимай свой пиджак.

– Зачем? – теперь уже недоумевал Свистунов.

– Снимай, снимай. Дорогой ты мой, если б ты знал, как ты сейчас меня обрадовал. А теперь вперед, в больницу. Будем считать, что ты отравлен и тебя надо спасать.

– А пиджак зачем вам?

– А он будет отправлен на экспертизу. А ты думал – на барахолку? Нет, мы шмотками не торгуем, мы занимаемся делами посерьезней.

В больнице Андреев удалился в отдельный кабинет с дежурным врачом, после чего поступило указание медсестрам срочно сделать промывание желудка пострадавшему больному и поместить его в отдельную палату. В журнале появилась запись о том, что Свистунов Александр Германович поступил с признаками отравления и находится в реанимационном отделении.

На машине «пострадавшего» Николай Иванович доехал до РОВД, через несколько минут пиджак агента был отправлен на экспертизу. Начались томительные минуты ожидания. От результатов клинических лабораторных исследований, а также химического анализа предложенного Эммой Павловной на посошок напитка зависело многое, и следствие теперь могло пойти совсем в другом направлении.

Андреев вернулся к своим коллегам, продолжавшим наблюдение за всеми, кто входит и выходит из подъезда. Николай Иванович сразу же обрадовал сотрудников, измученных не столько бессонной ночью, сколько переживаниями за судьбу агента.

В шесть часов из дома вышел мужчина лет пятидесяти и направился к автобусной остановке. Через десять минут появилась женщина лет тридцати с маленьким ребенком и прошла на территорию детского сада. В шесть часов двадцать минут из подъезда вышла высокая, стройная женщина с маленькой собачкой и мусорным ведром в руках. Она бережно опустила собаку на землю, а сама осталась около входной двери. Разглядев эту женщину с головы до ног, Андреев сразу понял: «Это она. Только такая роковая женщина могла легко покорять сердца мужчин, заманивая их в ловушку, а потом безжалостно убивать».

Собачонка полила липу и, почувствовав облегчение, резво забегала по двору. Ее хозяйка плавной походкой подошла к металлическому контейнеру и вывалила в него мусор. В этот момент оперработники сфотографировали ее на память о бессонной ночи, принесшей им столько переживаний и хлопот. Подышав свежим утренним воздухом и одновременно дав собачке возможность вдоволь порезвиться, несравненная Эмма Павловна скрылась за дверью подъезда. Теперь предстояло срочно собрать подробную информацию о ней, ее муже и некой Селянской.

Через полчаса Андреев обратил внимание, что дворник очень часто останавливается, то и дело поправляет метлу и косо посматривает в сторону их машины. Вскоре во двор с шумом влетел милицейский УАЗик и на большой скорости подъехал к автомобилю контрразведчиков. Два милиционера выскочили из машины, но их быстро остановил вышедший им навстречу Андреев. Он представился и потребовал быстро покинуть двор. Потом он задумался и уже другим тоном попросил старшего сержанта поблагодарить дворника за проявленную бдительность, а заодно выяснить, где проживает домком и старший четвертого подъезда.

Только милиционер скрылся за поворотом, где его ждал УАЗик, как из подъезда вышла вся разодетая и накрашенная Крутова.

«Смотри, как нарядилась! Еще бы, такой мужик на работе появился. Такого грех упустить. Но не дождешься ты его в своем магазине. Он, наверное, сейчас храпит спокойненько, пусть себе отсыпается. Ему теперь после такой бурной ночи надо сил набираться», – подумал Андреев.

А через несколько минут он был уже в квартире старшего подъезда.

 

В девять часов началось совещание. Андреев проинформировал членов штаба о том, что удалось получить в ходе проведения оперативных мероприятий.

– Нами сейчас активно проверяется инвалид третьей группы Прокопенко, девичья фамилия Городовская, Эмма Павловна, сорока четырех лет, домохозяйка, проживает по адресу: улица Краснодонцев, дом три, квартира шестьдесят шесть.

– Кто такая? Почему нам о ней ничего не известно? – спросил Малинин.

– Сейчас, Юрий Иванович, все узнаете. По этому адресу прописаны также: ее муж – Прокопенко Роман Францевич, пятидесяти четырех лет, капитан дальнего плавания, приписан к Одесскому морскому пароходству, сейчас находится в рейсе, и его тетка Селянская Прасковья Карповна, шестидесяти семи лет, пенсионерка, постоянно проживает в деревне Козловка Чкаловского района. Кстати, последняя является известным знахарем и лечит людей травами, корнями, ягодами, почками и так далее. Одним словом, представитель так называемой нетрадиционной медицины. По указанному адресу супруги Прокопенко проживают шесть лет. Чета Прокопенко переехала в Нижний из Ялты, а тетку прописали формально.

Тут ему пришлось прерваться: вошел дежурный по райуправлению и доложил:

– Только что звонили из лаборатории и сообщили следующее: «В результате исследования жидкости в кармане пиджака эксперты пришли к выводу, что состав ядов аналогичен тем, которые были обнаружены ранее в органах трупов».

– Вот теперь, Юрий Иванович, нужны санкции на арест Эммы Павловны Прокопенко и обыск в ее квартире, – закончил Андреев.

– А где она сейчас находится? Не успеет скрыться? – спросил Бармин.

– Не беспокойтесь, она под нашим контролем. Я думаю, Эмма Павловна сейчас крепко спит после бурно проведенной ночи.

В это время вошла секретарша и попросила Бармина взять трубку. Она объяснила, что звонят из больницы. Константин Евгеньевич взял трубку. В кабинете стало тихо.

– Я вас слушаю… Да, конечно… Это очень важно… Спасибо вам большое.

Когда он положил трубку, присутствующие узнали, что Куприянов на несколько минут приходил в себя и дважды назвал только одно имя: «Эмма».

Итак, к последнему покушению на убийство была причастна именно Прокопенко, а не Крутова. Андреев считал, что и к предыдущим преступлениям она также может иметь самое непосредственное отношение. Его доводы оказались настолько убедительными, что все согласились с его мнением арестовать Прокопенко, причем сегодня же.

– Теперь многое проясняется, – размышлял вслух Малинин. – Ну и целительница-отравительница!!! Интересно бы взглянуть на тебя.

– Скоро, Юрий Иванович, вам предоставится такая возможность, – пообещал Андреев.

 

После совещания Лена призналась Панкратову, что допустила непростительную ошибку.

– Как я могла? Почему не до конца проверила? Увлеклась одной обвинительной версией: Крутова, и только она. Мне тогда и в голову не могло прийти, что в жизни бывает всякое, сколько угодно случаев, когда прописывают формально, чтобы только получить лишнюю комнату или метраж. Да мало ли какие могут быть соображения на этот счет. Еще эта запись «капитан» меня сбила с толку. Мне бы тогда перепроверить, а я подумала, что он – капитан милиции или Министерства обороны, и успокоилась на этом.

– Капитан – это может быть и должность, а может быть и звание. Вроде бы мелочь, а иногда имеет очень серьезное значение. А переживаешь ты напрасно – это не твоя вина, что Прокопенко не попала в поле нашего зрения. В первую очередь участковые должны были выявить ее и причислить если не к одиночкам, то хотя бы к наполовину одиноким женщинам, поскольку ее муж наверняка полгода находится в плавании, а тетка его вообще здесь не живет, – постарался успокоить ее опытный следователь. – Работы теперь у нас будет по горло. Но это ничего, мы – люди привычные. Главное сейчас – ее арестовать, провести грамотно обыск, задокументировать вещественные доказательства и найти с ней психологический контакт.

Прокопенко задержали после обеда, когда она возвращалась из хлебного магазина. Во время обыска в комоде обнаружили полбутылки прозрачной жидкости с небольшим осадком на дне. В записной книжке нашли служебные телефоны Лазаря Конна, Григория Варенцова и Александра Усольцева. Прокопенко сидела за столом посредине комнаты и своими красивыми, выразительными глазами смотрела на следователей, оперработников, экспертов-криминалистов и понятых. Со стороны казалось, что она с безразличием наблюдает за всем происходящим, но внутри у нее все кипело, она ненавидела этих людей, бесцеремонно ворвавшихся в ее квартиру, а главное, в ее личную жизнь. В эти минуты ее мучил только один вопрос: как ее нашли? Где она допустила ошибку? Этой ночью, а точнее, утром или еще раньше?

После обыска ее доставили в кабинет прокурора района. Как только она вошла, Малинин сразу вспомнил предположение Андреева:

«Она должна быть высокой, стройной и красивой женщиной».

«Да, он оказался прав. Только такая женщина могла заманить в свои амурные сети мужчин видных, привлекательных, одним словом, отвечающих по внешности ее требованиям. Причем, видимо, ей удавалось это делать без особых усилий, используя чарующий взгляд, ласковое слово и еще кое-что из надежного и проверенного практикой собственного арсенала. А потом потерявшие голову мужики принимали из ее рук яд, полагая, что она им предлагает эликсир любви и вечной молодости. Но так не бывает: за все надо платить. За ночь удовольствий одни платят своими жизнями, а другие – своим здоровьем».

Прокопенко прошла вперед и остановилась посредине кабинета. Прямая спина, грациозная осанка и величавая, плавная походка дополняли ее неповторимую внешность. Когда она села на предложенный ей стул, Малинин подошел к ней поближе, представился и спросил:

– Вы признаете себя виновной?

Ее черные глаза приоткрылись еще больше, округлились и будто сверкнули огоньками ярости и ненависти. Но она не ответила, а только с презрительным видом отвернулась и села вполоборота к нему.

– Понятно. Отвечать вы не хотите. Тогда у меня к вам последний вопрос: у вас есть какие-то просьбы, пожелания?

Она немного подумала, потом тихо ответила:

– Пока не вернется из плавания мой муж, позаботьтесь о моей собачке… Пожалуйста, – теперь она уже посмотрела на Юрия Ивановича совсем другими глазами. В них были одновременно и мольба, и жалость, и тревога.

«Как люди странно устроены… Она проявляет заботу о своей собачонке, хотя самой грозит высшая мера наказания. Казалось бы, она сейчас должна с полным безразличием относиться ко всему на свете. Но эта жестокая и беспощадная женщина вдруг проявляет жалость, доброту и заботу о любимом животном. А ведь она же методично и хладнокровно убивала людей, которые ничего плохого ей не сделали. Как в одном человеке могут уживаться такие качества?.. Непонятно», – размышлял про себя Малинин, но говорить ей об этом не стал.

Арестованную отправили в следственный изолятор.

Панкратов позвонил в прокуратуру Чкаловского района и попросил своих коллег собрать подробные данные на Прасковью Карповну Селянскую из деревни Козловка, а затем доставить ее саму в Нижний. Он не объяснял им причины, но на всякий случай предупредил, чтобы с ней были крайне осторожны.

– Если будет что-то предлагать выпить или съесть, ни в коем случае не потреблять. Все изъять и задокументировать. После допроса в качестве свидетеля уже видно будет, что с ней делать: возможно, придется произвести обыск у нее в доме.

– А с какой стати они будут пить и закусывать из ее рук? – недоумевал прокурор района по поводу таких исключительных мер предосторожности. – А вообще-то, могут и не отказаться перед дальней дорогой. Всякие у нас есть гвардейцы.

– Вот именно, так что я надеюсь на вас.

– Хорошо, хорошо. Я лично проинструктирую работников милиции, которым предстоит сопровождать Селянскую в город.

 

Прокопенко доставили в СИЗО. Пока проводились все необходимые процедуры, она была как в тумане: на вопросы отвечала почти автоматически и безропотно делала то, что от нее требовали. После соблюдения всех формальностей ее провели по длинным коридорам, и вскоре перед ней с трудом открылась скрипучая дверь. Последовала команда, Прокопенко застыла. Ее слегка подтолкнули – она оказалась в полутемной, тесной камере. Массивная дверь захлопнулась, и в этот момент с ней что-то произошло. До этого она вроде бы держалась стойко и не показывала своего страха, но, когда услышала за спиной лязг металлической задвижки, каждой своей клеточкой вдруг ощутила какую-то сдавленность, стесненность и полнейшую изоляцию, ограничивающую не только ее свободу, но и возможность дышать полной грудью. В камере было настолько душно и тяжко от вонючего и спертого воздуха, что она удивилась, как это другие умудряются здесь еще дышать. Ей казалось, что она очутилась совсем в ином мире. Некогда смелая и решительная Эмма психологически сломалась и теперь находилась уже в полной прострации. Ее застывшие, словно стеклянные глаза, уставились в одну точку, но, казалось, ничего не видели.

Зато новенькую внимательно разглядывали другие – ее сокамерницы, уже успевшие освоиться и привыкнуть к тяжелым условиям следственного изолятора. Прокопенко присела на краешек лежака, а в голове звучала, как испорченная пластинка, только одна фраза: «Что делать?.. Что же делать?..»

Мимо нее несколько раз прошла полная девица лет тридцати, явно привлекая внимание Эммы. Та не реагировала.

«Ну, не красавица, ну, не звезда, зато всем нравится моя…» – напевала она. Затем подсела к новенькой: – Рассказывай, красавица, с чем пожаловала на казенные харчи и нары? По какой статье проходишь?

Прокопенко ничего не ответила, покачала головой, и ее тонкие губы сразу задрожали. Она упала на кровать и уткнулась лицом в подушку. Закусив губы, она обливалась слезами, ей казалось, что все вокруг остановилось.

Часть вторая

ПУТЬ

Глава 1

 

Во время повторного обыска в квартире Прокопенко обнаружили две общие тетради, почти полностью исписанные женским почерком. Одну взял Панкратов, а другая досталась практикантке. Лена сразу увлеклась чтением почти автобио¬графической повести. Даже дома она не могла оторваться от нее.

***

Однажды вечером Эмма после прогулки возвращалась домой. Подружка, как всегда, первая забежала в подъезд, и вдруг раздался ее жалобный визг, после чего грозно залаял соседский дог. Через несколько секунд перепуганная хозяйка уже оказалась там и увидела следующую картину: ее маленькая собачонка забилась в угол, а перед ней стоял огромный пес. Он открыл пасть и готов был в любую секунду загрызть ее или перекусить пополам. Забыв про собственный страх – мысли были только о Подружке, она страшным голосом закричала:

– Фу! Фу! Пошел отсюда, пес проклятый!

Дог рявкнул на нее, и когда его челюсти резко сомкнулись, она услышала жуткий лязг зубов. Холодок пробежал по спине перепуганной Эммы, хотя она и не относила себя к числу трусливых, но в этот момент ее сердце сжалось в комок. От испуга она застыла, боясь даже пошевельнуться. Когда кобель важно прошел мимо нее и выскочил на улицу, Эмма схватила на руки свою любимую собачку, дрожащую от страха, и стала успокаивать:

– Ну все, все. Все кончилось, опасность позади. Ох ты, моя хорошая!

Она быстро поднялась в квартиру и закрылась на все замки. После недолгих раздумий она твердо решила, что должна отомстить этому чудовищу, посмевшему напугать не только маленькую собачку, но и ее хозяйку. Эмма решила, что в одном подъезде им не жить. Эта псина, хоть и породистая, должна умереть, причем внезапно. В голове у Эммы тут же родился план по уничтожению дога, ставшего ее злейшим врагом. Она полезла в свой тайник, о котором никто не знал, и достала два припрятанных пузырька с ядом, привезенные когда-то из-за границы. Разбавив содержимое водой, она решила проверить эффективность полученного состава на деле.

Ей не терпелось претворить свой план, но она все-таки решила дождаться следующего вечера: ночью хозяева дога не смогут оказать ему срочную помощь. Она уже видела, как эта огромная противная псина лежит в прихожей, жалобно скулит и медленно подыхает на глазах у своих бестолковых хозяев, которые даже представить себе не могут истинной причины болезни их четвероногого члена семьи.

Вечером, еле дождавшись появления во дворе презренной собаки, Прокопенко обильно полила кусок свежего мяса ядовитым составом и, завернув его в газету, спустилась вниз. На нижней площадке она бросила отравленный кусок в угол и быстро поднялась на свой этаж. Сердце так колотилось, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Сделав свое грязное дело, она сразу же инстинктивно закрылась на все запоры, как будто за ней кто гнался. Чуть отдышавшись и вспомнив про последствия, она бросилась в ванную отмывать с мылом руки. Но руки не слушались. Чтобы избавиться от дрожи, взволнованная Эмма выпила стопочку коньяка. Невольно подумала: «А что если этот яд смешать с водкой? Эффект будет сильнее или слабее?»

Утром Эмма услышала от одной из соседок, стоявшей с половиками у подъезда, радостную весть:

– Ты знаешь, дог-то, что жил в шестьдесят седьмой квартире, сдох.

– Как? – сделала удивленный вид Эмма, а сама подумала: «Оказывается, дог жил в квартире, а хозяева, видимо, были у него квартирантами. Ну что ж, теперь они с моей помощью будут полноправными квартиросъемщиками».

– Как? Жил-жил да сдох, – повторила соседка. – Наверное, съел какую-нибудь гадость из мусорного ящика, вот и окочурился, как говорит мой внучок. Вот только что на машине повезли его хоронить.

– Жалко, красивый был пес, – с видимым сочувствием сказала Эмма. Глядя на нее в этот момент, никто бы в мире не догадался, что в душе она ликовала.

 

Осторожная Прокопенко вела замкнутый образ жизни, подруг и близких знакомых у нее не было, а соседей она не приглашала к себе в гости, чтобы не было потом завистливых сплетен. Только с Галей Крутовой, проживавшей на пятом этаже, она поддерживала близкие отношения, да и то из-за того, что та была директором продовольственного магазина, и у нее было много связей.

Крутова иногда бесцеремонно вваливалась к Эмме и делилась с ней своими извечными проблемами. Прокопенко они меньше всего интересовали, но ее забавляло, как махровая торгашка рассказывала о своих переживаниях. За бутылочкой винца или коньяка импульсивная директриса была более откровенной, и Эмме удавалось узнать многое, но сама она предпочитала помалкивать. Словоохотливая же соседка и не приставала к ней с вопросами: ей важно было самой высказаться и тем самым снять накопившуюся усталость, сбросить с себя стресс.

Но однажды и Эмма не выдержала. В тот вечер они привычно сидели на кухне. Выпили прилично, и речь зашла о политике и об обстановке в стране.

– Что за жизнь пошла? – возмущалась раскрасневшаяся Эмма. – Все друг друга так и норовят обмануть, а народ просто озверел.

– Еще как! Волком друг на друга смотрят – готовы глотку перегрызть по каждому пустяку. Никогда человеческая жизнь не стоила так дешево! – добавила Крутова и сделала такое многозначительное выражение лица, что Эмма невольно улыбнулась.

– Да что там, народ, когда сверху все идет… С каждым годом жизнь становится все хуже… В общем, дурят нашего брата. – Крутова с досады махнула рукой, будто этот жест добавил убедительности.

Подруги еще долго перемалывали кости властям разных мастей. Вскоре Эмме надоело:

– Да черт с ними, с этими президентами, правительствами и их окружением, – дело не только в них. Мы сами-то как изменились. Как подумаешь об этом, жить становится тошно. Порой даже видеть никого не хочется… Все дорого, на улицу выйти страшно, жизнь стала непредсказуемой: то тебя бандиты ограбят, то само государство обчистит.

– Это называется демократия по-русски! – Крутова налила еще по стопке.

– Да не демократия, а дерьмократия, – поправила Эмма.

– Люди бывают разные, одни придерживаются позиции: «Лучше быть в дерьме, чем сидеть в тюрьме», другие: «Лучше быть в тюрьме, чем в дерьме».

– Ты не упомянула о третьей категории людей, предпочитающих жить так: «Подальше держись от дерьма – и не грозит тебе тюрьма». А дерьма сейчас развелось – выше крыши! Ой, что-то я сегодня злая – сама себя не узнаю. Давай, Галь, еще выпьем, и знаешь, за что? Чтоб все козлы, повинные в этом бардаке, надорвались или подавились чужим счастьем!

– Правильно. Пусть не разевают свои ненасытные пасти на чужой каравай, иначе ждут их напасти. А то им все мало…

В последние годы Эмма в гости практически не ходила. Ей не нравилось, а иногда просто злило поведение некоторых жен, которые при одном только появлении в компании красивой и одинокой женщины обязательно усматривали в ней соперницу. Эмма знала себе цену, и ее всегда смешило, как эти колючки-липучки цеплялись за своих мужей, боясь отпустить их хоть на минутку. В большинстве своем эти неразлучные парочки были ей не интересны. Порой встречались весьма характерные, которые сразу же становились объектами ее пристальных наблюдений. Посмотрит Эмма на тихого послушного мужичонку, словно привязанного к подолу супруги, и невольно подумает: «Да кому, кроме тебя, вешалки, нужен твой сморчок? Ну что ты так в него вцепилась, будто он на что-то еще годен? Да такой не только даром, с придачей-то никому не нужен. У меня у самой такой же есть, еще твоего «добра» мне не хватало».

Встречались, правда, хоть и редко, достойные, на ее взгляд, мужчины, от которых Эмму бросало в жар. Как правило, у подобных красавцев жены оказывались маленькими, страшненькими да к тому же еще капризными и злыми, как мегеры. Прямолинейная Эмма презрительно называла их каракатицами. Как бы они ни одевались и ни увешивали себя дорогими побрякушками, они все равно оставались в ее глазах уродливыми приложениями к шедеврам природы, как она называла отвечающих ее требованиям мужчин. Жирные до безобразия или худущие, как дворняжки, женщины сразу же вызывали в ней отвращение. Она не могла спокойно смотреть, как эти страшненькие бабенки принародно издеваются над своими покорными муженьками: подай им то, принеси им это, танцуй только с ней, на других не заглядывай… А когда эти женушки перепивали, то наблюдать за ними становилось уже не смешно, а даже противно. Вели себя эти злючки развязно: то начинали целоваться, то виснуть на мужьях. Но опытная в этих вопросах Прокопенко замечала и другое: с каким нежеланием, безразличием, а порой даже с презрением подобные мужчины, кажущиеся на первый взгляд такими безвольными и почти прирученными, ухаживали за своими надоевшими супругами. Обнимая своих неказистых и безобразных по поведению жен, высказывая какие-то дежурные комплименты в их адрес, они так и зыркали горящими глазами по сторонам в поисках обворожительной и знойной женщины или с задором устремляли свои мечтательные взоры на ту, которую уже приметили ранее. Догадывалась Прокопенко и о мыслях этих несчастных мужчин, но в данный момент помочь ничем не могла, а только искренне сочувствовала им.

Соблазнительную Эмму обычно замечали сразу, как только она появлялась на людях. На взгляды не интересных для нее мужчин она вообще не обращала внимания, а вот обжигающие взоры понравившихся ей атлетов ловила с удовольствием и с легкой игривостью отвечала им взаимностью. Иногда она делала это из чисто спортивного интереса: удаст¬ся или нет охмурить очередного красавца. Порой не все складывалось так гладко, и ей приходилось прилагать небольшие усилия и применять кое-какие хитрости из своего богатого арсенала. Но чаще всего она легко добивалась своего. Ей доставляло огромное удовольствие отомстить противным женам, которые, по ее мнению, ни по своим внешним данным, ни по характеру просто не достойны иметь таких замечательных мужей.

«Ну ты, лошадь ломовая, чего из себя корчишь? Погоди, ты еще у меня попляшешь: когда твой жеребец окажется в моей постели, я выжму из него все соки» – как бы обращалась она к одной.

«А в тебе, коза, я вызову такую ревность, что ты у меня потеряешь покой и сон» – угрожала другой.

«А твоего муженька, судя по всему, толстосума, я раскручу на всю катушку, так что ваш семейный бюджет не досчитается кругленькой суммы», – мысленно предупреждала она третью.

Благодаря своей яркой внешности, изысканным манерам поведения, умению со вкусом и очень эффектно одеваться, а главное – прирожденному таланту искусно преподнести себя во всей красе и просто очаровать понравившегося человека, ей довольно легко удавалось заманить мужчин в свою постель, а там уж она умела продемонстрировать свое искусство. Потом Эмма об этом нисколько не жалела, так как, во-первых, мстила «недостойным» женам, во-вторых, доставляла их мужьям, наверняка обделенным женской лаской, истинное удовольствие, а в-третьих, считала вполне нормальным явлением попользоваться такими красавцами хотя бы временно, раз уж ей не повезло иметь такого постоянно.

Но такие любовники ей быстро надоедали, поскольку она нутром чувствовала, что, находясь с ней, они мысленно все равно были дома, в своих семьях, где их ждали дети и ревнивые жены, которых они почему-то боялись, как черт ладана. По тому, как они часто посматривали на часы и нервничали, она прекрасно понимала, что как бы им с ней ни было хорошо, они все равно рвутся туда, так как не хотят лишних скандалов.

И Эмма спокойно и легко отпускала их. Но все же иногда такие разрывы больно били по ее влюбчивому сердцу. Бывали также периоды, когда она ненавидела всех мужчин сразу, а жен – особенно. Но апатия и непродолжительная депрессия проходили, и Эмма словно оживала: у нее снова появлялся интерес и даже азарт, она быстро находила нового обожателя, который воодушевлял ее, пробуждая временно уснувшие чувства, и действовал как бальзам на душу.

 

Глава 2

 

Эмма не любила наглецов, которые обращались с ней беспардонно, как с уличной девкой. Одним из таких был таксист Сенька Разгулов. Он несколько раз подвозил ее до дома и каждый раз вел себя развязно, порой даже грубо. Вероятно, он хотел показаться ей эдаким суперменом, наивно полагая, что именно такое поведение может нравиться красивым женщинам. С каждым разом он наглел все больше и больше, считая, видимо, что уже покорил ее, и она готова лечь с ним в постель, но сама стесняется сказать об этом.

– Ну что, красотка, когда ты меня пригласишь к себе? Я доставлю тебе такое удовольствие, которое ты потом будешь вспоминать с содроганием, – говорил он с противной ухмылкой на лице.

– Спасибо, мне такого не надо, а то и вправду буду вспоминать с содроганием… Я не нуждаюсь в том, что плохо лежит и каждая шлюха может без труда взять и попользоваться.

– А почему?

– После чужих мне не надо, ведь я не из тех дешевок, которых у тебя и без меня хватает…

– Да, не жалуюсь, бабенки хвалят, а потом еще добавки просят, – продолжал ухмыляться таксист.

«Ну ты и наглец, подлец, каких еще поискать», – подумала Эмма и решила при случае проучить его и отомстить за хамство.

– Ладно, я на досуге подумаю над твоим предложением, – сказала она в последний раз, когда он подвез ее к дому.

Месяца через два после этого разговора привязчивый Разгулов случайно встретил Эмму на улице. Она хотела пройти мимо, но он с нескрываемой радостью остановил ее:

– Ты постой, красавица, постой!

Она холодно взглянула на него.

– Не спеши, на меня хоть посмотри. Ну, ты долго будешь ломаться? Давай встретимся, поворкуем… – опять взялся за свое таксист, от которого пахнуло спиртным.

От злости она даже выругалась про себя и подумала: «Ох ты и хамло! Уже и на улице стал приставать… Ну что ж, я тебя, козла, проучу!»

На лице Эммы вместо негодования появилась приветливая улыбка, и она доброжелательным тоном спросила:

– Как же так, такие люди и не на машине? Разве можно такому ценному и незаменимому для женщин человеку пешком ходить? Вам надобно беречь свои ноженьки, а то, глядишь, они до самой задницы изотрутся об асфальт.

– Я уволился из таксопарка, поэтому и пользуюсь собственным транспортом номер одиннадцать. А насчет ног – не боись, все будет в аккурат: на мой век, во всяком случае, хватит.

– Ну если ты гарантируешь… Надеюсь, тебя жена не держит на привязи, и ты ночью можешь навестить одинокую женщину?

– А я не женат и делаю все, что хочу. Так что будь спокойна.

– Ну и замечательно. Тогда ровно в одиннадцать вечера я жду тебя в шестьдесят шестой квартире. Ну а дом ты, надеюсь, не забыл?

– Нет, конечно. А че так поздно-то? – поинтересовался он.

– Чтобы ты проспался. А во-вторых, чтобы никто из соседей тебя не увидел. Понял? Или твоя соображалка плохо сегодня работает?

– А-а-а! Ну тогда уловил, – обрадовался он.

– До вечера, казанова, но о нашей встрече – никому. – Она улыбнулась как-то странно, даже загадочно, и ушла, оставив Разгулова осмыслять произошедшее.

На радостях он купил бутылку красного вина, дома выпил и завалился спать, как ему было рекомендовано Эммой. Проснулся уже в одиннадцатом часу, быстро умылся, побрился и засуетился, словно его кто-то подгонял. Ему хотелось во время первого свидания с такой женщиной обязательно понравиться, поэтому он надел белую рубашку и парадный костюм.

Чтобы забить винный запах, ему пришлось вылить на себя остатки дешевого одеколона, поскольку дорогой вообще никогда не водился в его доме. Еще раз посмотрев на себя в зеркало, он признал свой внешний вид вполне удовлетворительным. С хорошим настроением, насвистывая себе под нос, он вышел из квартиры и быстро спустился, побаиваясь только одного: как бы его не встретили дружки и не соблазнили на пьянку. Через парк он вышел к радиусному дому и через несколько минут оказался в квартире несравненной Эммы. Она встретила его радушно и даже удивилась его вполне приличному внешнему виду.

– Ну, Сеня, ты меня просто покорил. Как ты шикарно выглядишь, правда, запах от тебя исходит какой-то резкий и непонятный, – замахала она рукой перед своим носом. – Признайся, что за вино ты пил с таким приятным ароматом? Наверное, французское или португальское? – прикалывалась она.

– Да это не вино, а одеколон, – откровенно пояснил он, не подозревая подвоха, поскольку с юмором у него с детства было плоховато.

– Да ты, оказывается, пьешь одеколон?

– Нет, я его на себя вылил.

– Чтоб лучше расти, что ли? Или чтоб цвести и пахнуть? – уточнила она, еле сдерживая улыбку.

– Чтобы приятно пахнуть, конечно… Ты че – не поняла?

– Ну, где уж нам… до вас. Пока до меня дойдет, поезд уйдет. А что ты стоишь как казанская сирота? Проходи, считай, что ты своей цели достиг.

– Какой?

– Я имею в виду запашок.

– А че?

– Да ничего. Просто запах сногсшибательный – еще немного, и я упаду. За это надо срочно выпить, – она открыла створки двери, ведущей в большую комнату, и он увидел накрытый стол. Заметив бутылку водки, он обрадовался такому теплому приему и уверенно прошел в зал. Хозяйка усадила его как дорогого гостя на диван и стала потчевать водочкой и подкладывать ему различные закуски. Он с удовольствием пил, но почему-то мало закусывал. Она же, наоборот, выпивала мало, но с аппетитом ела.

Сначала Разгулов, увидев такую роскошь в квартире, чувствовал себя не в своей тарелке и больше помалкивал, прикидывая в уме, сколько все это стоит. Она же много говорила, рассказывала о себе, загранплаваниях, иностранных портах и городах. Внимательно слушая очаровательную хозяйку, он с ее позволения опрокидывал одну стопочку за другой и через сорок минут был уже достаточно пьяненьким, что придало ему уверенности в себе. Слушая рассказы о за¬граничной жизни, он оживленно восклицал:

– Эх ты! Во, здорово! Во-още! Потрясно!

Прекрасно понимая, что ее гость уже вдоволь накушался и интересный диалог с ним вряд ли получится, Эмма решила прервать застолье. Пока она убирала со стола и мыла посуду, он уже успел задремать на диване. Пришлось помочь захмелевшему гостю помочь добраться до ванной. Холодная вода освежила, а заодно и смыла с лица остатки противного одеколона.

Выпив бокал специально заваренного для него крепкого чая, Сеня почувствовал некоторое облегчение.

– Вот теперь можно еще стопарик, – весело произнес он, потирая руки от предстоящего удовольствия.

– Все, хватит на сегодня. Я для чего тебя приводила в порядок? Чтобы ты продемонстрировал то, за что тебя, как ты выразился, бабенки хвалят да потом еще добавки просят.

– Как скажешь, мадам. Я всегда готов к труду и обороне.

– Лучше сразу переходи в атаку. Вот мы сейчас и проверим, на что ты способен, – усмехнулась Эмма. – Спальня там, – она указала на дубовую дверь.

Когда она через несколько минут вошла туда, Сеня уже лежал в постели. Эмма сняла с себя золотые сережки и обручальное кольцо, положила их на тумбочку около кровати и нырнула под одеяло. Но вскоре ей пришлось разочароваться в мужских достоинствах таксиста, так расхвалившего себя прежде. Вялым и скоротечным сексом она, конечно же, не насладилась, поэтому стала допытываться до истинных причин его неудачи.

– Ну скажи мне, что с тобой? Может быть, тебя что-то гнетет? У тебя какие-то неприятности, поэтому ты не можешь еще раз настроиться?

Разгулову было неловко, даже стыдно за свое мужское бессилие, и дотошной Эмме удалось узнать следующее. Три месяца назад, в середине сентября, он гнал порожняком по Арзамасской трассе. Уже начало смеркаться, накрапывал дождь. И вдруг из-за поворота выскочил мальчишка лет семи-восьми. Он хотел перебежать дорогу, но, увидев летящую на него на большой скорости машину, растерялся, заметался, а потом неожиданно встал прямо на пути… Сворачивать было поздно… Буквально через мгновение последовал удар, и мальчонка отлетел в сторону…

– Ты знаешь, я ведь не нарочно… так получилось, – оправдывался Разгулов. – Я до сих пор слышу этот глухой звук от удара, а иногда по ночам вижу во сне этого мальчишку…

– И что же было дальше? – заинтересовалась Эмма.

– Понимаешь, я испугался, что начнут потом таскать, допрашивать да еще посадить могут… Ну, в общем, я уехал…

– Как? Ты его бросил? – удивилась она, а про себя отметила: «Какая же ты сволочь!»

Разгулов продолжал рассказывать:

– Я отъехал километра два, вытер с бампера и с решетки кровь и дальше поехал… Меня всего колотило… – он замолк на несколько минут, потом хрипло продолжил: – Как я приехал в таком состоянии в гараж, даже не знаю – на автопилоте, наверное… Руки трясутся, язык заплетается. Смену быстро сдал, предупредил диспетчера и механика, что заболел, выскочил из таксопарка. Пришел домой и напился с горя… Думал, забуду – не тут-то было: как сажусь за руль, так сразу вспоминаю мальца – ну не могу ехать, и все тут. В общем, запил я, потом подал заявление на расчет…

Бывший таксист продолжал что-то бубнить, но Эмма уже не слушала его. Она вспомнила, как сама однажды попала в автомобильную катастрофу. Когда ей было двадцать четыре года, она поехала с одной компанией за город. На одном из участков дорога была узкая, и их «Волга» лоб в лоб столк¬нулась с «жигуленком». Они с подругой сидели на заднем сиденье, и перед столкновением Эмма пригнулась – и сразу же свалилась на пол. Оказавшись между сиденьями, она, по сути, спаслась от мощного удара, погубившего одну пассажирку и нанесшего серьезные травмы и увечья всем, кроме нее. В тот день реакция Эммы избавила ее от увечий, а возможно, и от смерти.

«Считай, ты заново родилась, тебе просто повезло, что ты осталась жива и не стала инвалидом».

 

Разгулов уснул, а Эмма, злющая и на себя, и на лежащего с ней рядом бывшего таксиста, не могла сомкнуть глаз и ворочалась в постели, ожидая утра. Несколько раз она вставала, пила чай и смотрела в окно. На улице шел снег, и до нее доносилось завывание ветра, напоминающее зловещий вой волчьей стаи. От этого ей становилось зябко, она снова ложилась в теплую постель, но уснуть так и не могла: мысль о том, удастся ли ей претворить свой план, не давала ей покоя. Наконец-то часы пробили пять утра. Она решительно встала, перевела стрелки на два часа вперед и испуганным голосом разбудила Разгулова:

– Ой, проспали… Вставай быстрее, сейчас муж с третьей смены придет…

Тот резко вскочил и, ничего не понимая, стал быстро одеваться.

– Так ты же говорила, что одинокая…

– Да это я так сказала, чтобы ты не напугался… ну, чтобы завлечь тебя… Быстрее, быстрее, – поторапливала она его. – Надо же, как я проспала?

Он одевался, уже в прихожей застегивал пальто, когда она остановила его:

– Подожди, я тебе принесу стопарик на посошок.

– Вот это дело! А то у меня во рту пересохло от бешеной скорости, – сразу повеселел он.

Через минуту она вышла из большой комнаты с подносом в руках и предложила ему стопку водки и бутерброд с колбасой.

– На, выпей за мое здоровье и беги с Богом. – «Тебе твое уже не понадобится», – подумала она, с волнением наблюдая за Разгуловым.

Но он, ничего не подозревая, залпом выпил предложенное. Эмма подошла к входной двери и прислушалась. Там было тихо. Не дав ему дожевать бутерброд, она выпроводила его за порог и тут же захлопнула дверь, как будто опасаясь, что он захочет вернуться. Сердце так сильно колотилось, что ей казалось, оно вот-вот вырвется из груди. Чуть отдышавшись и немного справившись с охватившим ее волнением, она медленно вошла в спальню и машинально взглянула на тумбочку. Ее тут же бросило в жар. Куда девались сережки и кольцо?

Эмма в растерянности села на кровать, еще раз прокрутила в памяти вчерашний вечер и точно вспомнила, что положила их на привычное место. Ярость охватила ее. Она бросилась в прихожую и торопливо стала одеваться, приговаривая: «Ах ты, козел! Я тебя поила, я тебя кормила, я тебя спать уложила, а ты… мало того, что меня не удовлетворил, так еще и ограбил! Ну, я сейчас тебе устрою!» Она прямо на голые ноги надела сапоги, на халат набросила шубу и, схватив в руки пуховый платок, выскочила на лестничную площадку. Закрыв дверь только на один замок, она заспешила вниз, перепрыгивая через две ступеньки. На ходу она повязала платок и застегнула шубу. Выбежав на улицу, она бегло посмотрела по сторонам. Разгулова не было видно. Хорошо еще она знала, где он живет, поэтому правильно определив маршрут, она бросилась его догонять.

Шел снег, сапоги скользили, встречный ветер мешал бежать, но ее ничто уже не могло остановить.

– Только бы не упустить, – шептала она себе. – Мне бы только его найти, а уж там…

На перекрестке она увидела метрах в тридцати от себя мужской силуэт. Но снег и ветер мешали внимательно разглядеть его. Когда ей все-таки удалось догнать шатающегося мужчину, он уже вошел в парк. Эмма была в пяти шагах от него и убедилась, что это был именно Разгулов. Облегченно вздохнув, она шаг в шаг следовала за ним, но активных действий пока не предпринимала, а только наблюдала за преследуемым.

– Теперь уже не потеряю, – твердила она, как бы успокаивая себя. – Только не спешить.

Разгулова мотало из стороны в сторону, но он все же держался на ногах. Следуя за своей жертвой в пяти-шести метрах сзади, Эмма, как волчица, не торопилась нападать, а выжидала благоприятный момент, когда он споткнется или потеряет остатки сил и упадет. И вот тогда она не упустит своего шанса и набросится на него, чтобы отомстить.

Она видела, что с каждым шагом идти ему становилось все труднее, он пригибался к земле все ниже и ниже и наконец упал. Подняться он уже не мог, но и сдаваться не хотел, поэтому из последних сил попытался ползти на четвереньках. Каждое движение ему давалось с большим трудом. Но вскоре остатки сил иссякли, и он застыл, уткнувшись лицом в снег. Это послужило Эмме сигналом к действию, она уже не в силах была сдерживать себя и с жаром выплеснула наружу скопившиеся в ней злость, обиду и ненависть к этому подонку.

– Сволочь, гад, тварь, паразит, мразь… – истерически кричала она и с каждым словом с безрассудным остервенением пинала его сапогами по голове, в спину, в бока…

Платок съехал с головы, шуба расстегнулась, но она не замечала этого и продолжала пинать своего злейшего врага. И только до конца истратив весь свой запас гнева, она в изнеможении опустилась на колени рядом с телом своей застывшей жертвы. Тут она расслабилась, закрыла лицо руками и по-бабьи заревела навзрыд.

Но через минуту Эмма взяла себя в руки. Отдышавшись и вытирая с горячего лица снежинки и слезы, она перевернула Разгулова навзничь и расстегнула на нем пальто. В боковом кармане пиджака она нашла свои сережки и кольцо. В этот момент ей казалось, что дороже их нет ничего на свете. Крепко зажав своевременно изъятое добро в кулаке, словно боясь потерять снова, она быстро пошла прочь. Только сейчас она почувствовала холод, который пробирал ее до самых костей. Ее бил озноб, и она, прижав руки к груди, быстрым шагом пошла навстречу обильному снегопаду. Из-за резкого порывистого ветра трудно было дышать и тяжело идти… Вот наконец спасительный подъезд, она быстро поднялась на свой этаж и озябшими руками с большим трудом открыла замок. Едва переступив порог, она тут же закрылась на все замки и первым делом посмотрела на свои белые сапожки.

– Все сапоги из-за этой твари разбила… Но ничего, теперь-то его поганый язык не произнесет ни одного хамского слова в мой адрес, а к жадным и грязным лапам больше не пристанут чужие вещи, тем более, мои, – твердила она, словно успокаивая себя и оправдывая свои действия. – И за мальчика я ему сполна отомстила… В общем, за всех, кому он принес зло и беды.

Эмма разделась и встала под теплый душ, как бы желая смыть с себя приставшую не только к ее сапогам, но и к ней самой грязь и кровь. Потом она долго лежала в наполненной пеной ванне, а согревшая ее вода напомнила о детстве и ласковом море. От приятных воспоминаний Эмма невольно закрыла глаза и неожиданно для себя задремала. Проснулась она, когда вода уже остыла. Полусонная и расслабленная, она медленно встала и, сразу ощутив прохладу, быстро вытерлась и вошла в спальню, чтобы плюхнуться в кровать и забыться. Однако сразу это сделать не удалось – ей пришлось с брезгливостью менять постельное белье. Но даже в чистой постели она никак не могла согреться и долго ворочалась с боку на бок, прежде чем уснуть. Проснулась она только после обеда от боли в горле. Вызванный врач определил у нее ангину и порекомендовал постельный режим.

«И все-таки я простыла. Надо было коньячку выпить или еще лучше «Перцовки», перед тем как лечь спать», – подумала она, глотая противные таблетки.

 

Глава 3

 

Пока она болела, ее по вечерам навещала Галя Крутова, которая привычно рассказывала о своей работе, коллегах и самых последних новостях. Но каждый раз она обязательно переводила разговор на себя и свою неустроенную личную жизнь, обвиняя в этом исключительно мужчин. Она категорично уверяла, что все мужики сволочи и что все беды на земле только из-за них. В последний раз в подтверждение своих слов она рассказала, как Лазарь Конн неоднократно приставал к ней и с наглой ухмылкой на лице предлагал ей – женщине беззащитной и одинокой – мужские услуги и прочие житейские радости.

– Он, видите ли, решил заботу обо мне проявить, – возмущалась она. – А я ему говорю: «Ну что ж, если ты хочешь стать моим покровителем, я согласна принимать от тебя материальную помощь. Так что можешь не стесняться и начать с сегодняшнего дня. Да не скупись, позолоти ручку, ну, в крайнем случае, накрой ее «зеленью», и погуще». Так его это не устроило – оказывается, он имел в виду совсем другое.

Затем Крутова, как бы между делом, сказала такое… Однажды он, видимо, чтобы похвастаться, заявил, что даже непокорная с виду Эмма была его любовницей, но потом надоела ему, и он ее бросил. Он уверял, что она тяжело перенесла этот разрыв и первое время даже преследовала его – вот как он ей понравился! Но Лазарь был непоколебим: если он бросает, то раз и навсегда.

Возмущенная Эмма негодующе ахнула, а увлеченная своим рассказом Крутова не обращала на нее внимания.

«Ну что ты ломаешься? – настойчиво уговаривал он меня. – Неужто ты не нуждаешься в мужской ласке? Сама судьба подарила тебе меня». А я ему тут же: «Слушай, «подарочек», валил бы ты отсюда».

А он опять свое: «Я устрою твоей душе настоящий празд¬ник, который ты будешь помнить всю жизнь!» – «Это ты, что ли, праздник? Скорее, еще одно разочарование. Так что гуляй со своими «причиндалами» или подари их какой-нибудь молоденькой дуре. А меня уволь».

Он – мне: «Ты еще пожалеешь, в ногах у меня будешь валяться, но будет поздно».

На что я ему прямо рубанула: «Как любая нормальная женщина, я, конечно, нуждаюсь в ласках, но только не в твоих».

Потом Галя замолчала, словно переводя дух, и с интересом посмотрела на Эмму:

– Неужели он правду сказал про тебя?

– Ну как ты могла поверить такому болтуну? Ты сама подумай: чтобы переспать с ним, надо так низко пасть!

– Или очень много выпить, – с иронией заметила Крутова и громко засмеялась.

– Те, кто хоть немного знают его, вряд ли решатся на такое – потом придется собирать о себе сплетни. Нет, подруга, это не для меня, – успокоила ее Эмма.

– Вот и я так подумала, но все же решила спросить на всякий случай. В общем, я все сильнее убеждаюсь, что все мужики паразиты…

Эмма во многом с ней соглашалась и все больше и больше приходила к мысли, что ненавидит всех мужчин, а высоких и красивых – в первую очередь. Но теперь ее не могло не радовать то обстоятельство, что в своих мыслях и оценках она, оказывается, не одинока.

– Ты знаешь, я вчера книгу одну прочитала, – медленно начала она, – про царицу Клеопатру. Очень она мне понравилась.

– Кто: книжка или царица? – не поняла Крутова.

– Книга тоже, но Клеопатра больше. Я бы хотела походить на нее.

– Ты и есть Клеопатра – все у тебя: и внешность и богатство. Так что живи и царствуй над мужиками. А чего нам, бабам, для счастья надо?!

– Стать царицей или королевой – далеко не каждой женщине дано. Во-первых, надо родиться такой и быть обязательно красивой. Во-вторых, научиться владеть собой и знать психологию окружающих тебя людей. Без этого нельзя безраздельно править и повелевать. А все остальные – рабы, которые должны безропотно выполнять все твои желания. Если этого нет, значит, не дано властвовать. Хотя многие, даже уродины, мечтают об этом. Но, как говорится, мечтать не вредно.

Через три дня прилетел Прокопенко. Галя в это время сидела около кровати Эммы. Они пили чай и оживленно разговаривали. Открылась дверь, и на пороге спальни появился улыбающийся, при полном параде капитан.

– О, Роман Францевич приехал! Ну, слава Богу! Теперь все будет хорошо. А то ваша благоверная немного приболела, – начала с улыбкой до ушей рассыпаться Крутова, забыв, что еще совсем недавно уверяла, что все мужики – сволочи. Для таких, как Роман Францевич, Галя делала исключение из правил, да и то только потому, что он – муж подруги.

Капитан был счастлив снова увидеть свою ненаглядную, улыбка не сходила с его обветренного лица. Но Эмма очень холодно встретила мужа. Когда они остались одни, она набросилась на него с вопросами:

– Ты где был? Ты же должен был два дня назад прилететь!

– Да я к дочери заехал, – робко сказал он и тут же пожалел об этом.

– Как? Ты чего там забыл?

– У меня внук родился, и я не мог…

– Мне плевать, кто у тебя родился, – она сделала ударение на слове «тебя». – Жена тут лежит почти при смерти, а он, видите ли, катается… Хорошо, чужие люди навещают, а родной муж в это время счастьем упивается: ну как же – второй раз дедушкой стал!

– Да. Теперь внучок.

– Мало того, что прокатал туда и обратно, наверное, еще и денег дал дочери?

– У них совсем нет. Муж сейчас не работает, да и сама она…

– Вот видишь: муж – такой лоб – и не работает. А она решилась в наше время еще одного рожать – совсем без ума.

– Так это же хорошо: теперь у них девочка и мальчик!

– А кормить, обувать, одевать кто будет? Или они только на тебя рассчитывают?

– Да нет.

– Ах да, я про государство и забыла. Ну, пусть подставляют ладони шире, может, чего и перепадет.

В такие минуты Эмма была просто невыносима, и спорить с ней было бесполезно. Никаких оправданий она вообще не принимала, капризничала, на каждую безобидную фразу или предложение что-то сделать демонстративно фырчала, злилась и категорично отвечала отказом. И даже привезенные из-за границы подарки на этот раз не обрадовали ее, вещи казались то малы, то велики, то не того фасона, то не той расцветки… Она никуда не хотела выходить и никого не желала видеть, ее раздражал каждый пустяк. Но Роман Францевич привык к ее капризам и резким переменам настроения. Он объяснил очередную депрессию супруги болезнью и старался делать все, чтобы только угодить ей. Он не знал, что все эти годы она с ним только мучилась, горько страдала, а порой просто ненавидела его и все, что с ним связано.

– Как он мне надоел, – раздраженно говорила она себе. – Лучше б я была одна. И зачем я взвалила на себя этот хомут?!

Если раньше она винила в смерти своего возлюбленного только себя, то теперь в первую очередь обвиняла мужа, который, по ее мнению, сначала, намеренно встав между ними, разлучил их, а теперь пытается убить и их любовь. Он делал это одним своим видом, напоминая Эмме самые черные дни в ее жизни.

Все эти годы она даже мертвого Анатолия продолжала любить и вспоминала его каждый день, а иногда даже разговаривала с ним. Она представляла его сидящим напротив себя, спрашивала, советовалась с ним, и ей казалось, что он отвечает ей. Он словно жил в ней и шел по жизни рядом, а ее внутренний голос отождествлялся именно с его голосом. И когда она слышала его, то знала, что это с ней говорит ее Анатолий, что он напоминает о себе и своей любви.

Когда муж находился дома, Эмма переживала не лучшие в своей жизни дни, недели, месяцы, но ей, как большой актрисе, удавалось сдерживать себя. Правда, роль послушной жены ей давалась с большим трудом, зато роль безразличной, агрессивной или взбалмошной ей и играть не приходилось – все получалось само собой, причем с блеском. Но сыграть роль любящей женщины она просто не могла, если бы и захотела. Эмма понимала, что требовать от нее этого никто не вправе, поскольку она ни ему, ни себе не обещала любить его. Днем она еще как-то терпела мужа, но когда ложилась с ним в постель, для нее начиналась невыносимая мука. Она вынуждена была психологически ломать себя, иногда ей казалось, что она подвергается настоящим пыткам. Сначала, в первые месяцы совместной жизни, она даже не подпускала его к себе, потом научилась заставлять себя чисто физиологически выполнять свой супружеский долг, оставаясь такой же холодной и безынициативной. Но иногда ей удавалось представить на месте мужа своего любимого Анатолия, и, крепко зажмурив глаза, она внушала себе, что именно с ним находится сейчас в постели. В результате такого самообмана она получала истинное наслаждение. Так ни разу и не открыв глаза, она творила просто чудеса, поражая недоумевающего капитана удивительными всплесками эмоций и жгучей страстью. Ему казалось в эти минуты, что он не в кровати, а в водах бушующего океана или на проснувшемся вулкане. В эти редкие, но сладостные минуты Роман Францевич был просто счаст¬лив.

– Эмма, Эммочка – ты самая настоящая жрица любви! Ты сама не знаешь, что ты со мной делаешь! – бубнил он.

А она просила его только об одном:

– Молчи, ради Бога, молчи!

Эмма была редкой по темпераменту женщиной, и ее страст¬ные, граничащие с безумием сексуальные порывы никого не могли оставить равнодушным. Поэтому заниматься с ней любовью хотелось всегда. Но в эти счастливые минуты Прокопенко не понимал главного: эти вдруг проявившиеся душевные всплески, порывы и жгучая, всепоглощающая страсть предназначены вовсе не ему, а совсем другому человеку, которого уже и в живых-то давно нет.

С постылым мужем безумные по темпераменту и накалу ночи случались крайне редко. Истинное удовольствие Эмма получала только с любовниками, да и то далеко не с каждым, а исключительно с теми, которые подобраны были ею с любовью и от души. Она приучилась удовлетворять свою потребность и наслаждаться в объятиях достойных себя мужчин. Но таких было немного. А соответствовать ее требованиям – быть достойным ее – в полной мере не мог никто. Когда она поняла это, то решила жестоко мстить за себя и за всех обиженных и одиноких женщин, таких же красивых, как она, но так и не устроивших свою личную жизнь. После долгих раздумий она пришла к выводу, что настала пора действовать. Вся ее неудавшаяся жизнь, разочарование в себе и окружающих ее людях, эгоистичная, хищная натура толкали ее на преступный путь. Если с Разгуловым она расправилась под влиянием минутного возмущения, желания отомстить за его хамство, то теперь она сознательно станет отправлять на тот свет всех мужчин, пожелавших насладиться ее телом. Но болезнь и неожиданный приезд мужа помешали ей немедленно приступить к претворению намеченных планов.

***

По просьбе Эммы супруги Прокопенко уехали к тетке в деревню. Там она надеялась хотя бы на время забыться. Смена обстановки, близость к земле, к сельской природе повлияет на нее благотворно, говорила она, поскольку город стал ее тяготить, давить на психику. Отсюда якобы и ее раздражительность, грубость и даже агрессивность.

Перед открытием навигации муж уехал, а Эмма осталась у Прасковьи Карповны, от которой многому научилась. Особенно ее интересовали грибы, растения, травы, коренья и плоды, содержащие ядовитые для человека вещества. Она перечитала все имеющиеся у тетки редкие книги о лекарственных травах, записывала ее рецепты, переданные еще бабушкой. Причем Эмма делала это под благовидным предлогом.

– Пойми, я хочу сохранить эти знания для потомков и лечить их такими нетрадиционными методами. Нам люди только спасибо скажут.

Сначала Прасковья Карповна сопротивлялась и не раскрывала ей секретов, но вскоре сдалась, поскольку не в силах была устоять напору со стороны настойчивой Эммы. В своих способностях Прокопенко и не сомневалась, так как по характеру была настырной и упорной: уж если чего-то очень захочет, то любого уговорит и добьется своего. Вот и на этот раз ей удалось сломить сопротивление тетушки и получить необходимые сведения. И вскоре Эмма уже знала что собирать, в какое время года и даже в какие часы.

С появлением первых побегов она часто пропадала в лесу, потом что-то сушила, настаивала на спирту. Перед самым отъездом она ровно в полночь пришла на деревенское кладбище, чтобы пополнить свои опасные для жизни запасы. Страху она натерпелась предостаточно и поначалу проклинала все на свете и себя в первую очередь за то, что решилась на такой отчаянный шаг. При каждом шорохе и крике птиц она вздрагивала в испуге, но продолжала выкапывать какие-то корни, срезать молодые побеги и щипать траву. Обратно она уже не шла, а бежала, не чуя под собой ног; ей казалось, что за ней гонятся покойники, чьи могилы она потревожила. Но Эмма преодолела и это испытание.

В начале лета Прокопенко вернулась в Нижний Новгород. Муж был в длительном плавании, никто не мог помешать ей. За эти несколько месяцев Эмма не только не усомнилась в правильности принятого ею решения, наоборот, оно еще больше укрепилось.

– Прочь сомнения, – говорила она себе. – Я поступаю правильно, и никто не может меня убедить в обратном.

Как-то, проходя мимо продовольственного магазина «Прогресс», она обратила внимание на одиноко стоящего на тротуаре мужчину. Он ей напомнил отца, и она захотела подойти. Эмма внимательно разглядела этого странного человека, которому на вид было около сорока пяти лет. По его морщинистому с красновато-лиловым оттенком лицу и неряшливой одежде она поняла, что он – один из тех любителей «закладывать за воротник», кто обычно крутится около винных магазинов. Его жалкий вид и страдальческое выражение лица вызвали интерес у Прокопенко, и она посмотрела ему под ноги, куда был устремлен его взгляд. Вокруг осколков разбитой бутылки из-под водки на асфальте образовалась небольшая лужа. Да, ужасная потеря для пьяницы! Она перевела взгляд на неудачника, и ей показалось, что он вот-вот расплачется от горя.

– Разбил? – спросила она.

Увидев перед собой эффектную и хорошо одетую женщину, тот изобразил на лице еще более жалостливый вид и покачал головой.

– Эх ты – растяпа!

– Как я пойду домой? Не представляю даже. Там жена мучается с похмелья, а сын вообще помирает… Они так меня ждут! А она из рук выскользнула – и бац! – Он развел руками.

Мимо проходили люди, но никто, кроме Эммы, не только не останавливался, но даже обходили стороной, искоса посматривая то на пьяницу, то на стоящую около него симпатичную женщину, то на осколки.

«Ни один не удосужился хотя бы посочувствовать этому бедняге», – подумала Прокопенко, и это сильно разозлило ее. Она решила показать, что не такая, как все, и готова не только пожалеть, но и помочь попавшему в трудное положение человеку, пусть даже спившемуся и опустившемуся.

Она обратила внимание на группу мужчин, стоящих при входе в винный отдел, они о чем-то шептались и посматривали в их сторону.

– Твои, что ли, дружки? – поинтересовалась она, кивнув в их сторону.

– Наши мужики, – не стал отрицать он.

– А вот скажи мне, кто-нибудь из них может выпить бутылку прямо из горла? – спросила она, припоминая, как это делал один боцман на плавбазе.

– А чего тут такого?! Я могу и литруху сразу выпить.

Такой ответ еще больше заинтересовал ее, но она продолжала сомневаться.

– Прямо одновременно? – уточнила она.

– Ну конечно, – ответил он, и на его лице уже не было ни боли, ни страдания, а появилось даже оживление.

– Тебя как зовут?

– Гришка. А что?

– Так вот, Григорий. Позови-ка одного из своих дружков.

Через несколько секунд небольшого роста мужичок с сизым носом уже стоял около них. Эмма достала деньги и попросила принести две бутылки. Через минуту гонец вернулся с водкой в руках. Предчувствуя редкое зрелище, а может, просто от зависти, к ним подошли остальные приятели исполнителя опасного для здоровья номера. Потом из любопытства стали останавливаться прохожие, так, на всякий случай, чтобы не пропустить что-нибудь интересное. Они не понимали, что происходит, но все же посчитали необходимым понаблюдать за дальнейшим развитием событий. Сзади уже начали раздаваться выкрики:

– Что дают?

– За чем очередь?

– Сами пока не знаем, но что-то дефицитное, раз люди собрались, – слышалось в ответ.

В центре живого кольца оказались заказчик и исполнитель опасного трюка, что вызвало повышенный интерес у собравшихся зевак. Открыв зубами обе бутылки, Гришка резко крутанул их, и Эмма увидела столбы вращающихся пузырьков, поднимающихся вверх. «Вот он – зеленый змий», – подумала она, не отводя глаз от бутылок.

В это время Гришка запрокинул назад голову и в широко открытый рот засунул оба горлышка. Наступила тишина, было слышно равномерное бульканье горючей жидкости. Водка быстро потекла ему в горло, и он застыл в этой странной позе. Эмме показалось, что она находится в цирке, а перед ней настоящий фокусник, заинтриговавший публику и ее в первую очередь. Она, как завороженная, смотрела на его горло. Оказалось, что Гришка совсем не делал глотательных движений, так как его довольно большой кадык был неподвижен. Через несколько секунд обе бутылки были наполовину пустыми, но оригинальный эксперимент продолжался. Застывший Гришка и не думал прерываться, чтобы перевести дух или закусить, например. Он продолжал жадно поглощать сорокаградусную жидкость и делал это настолько уверенно, что складывалось впечатление, что для него это обычное явление, он только этим и занимается целыми днями. Когда он осушил оба пузырька до конца, его немного качнуло в сторону. Но он устоял, с гордостью подняв голову, и мутными, окосевшими глазами посмотрел на собравшуюся толпу.

Прокопенко поняла, что он ищет глазами ее, чтобы сказать:

«Ну что, видела? Убедилась, что я смогу?»

Но он был в таком состоянии, что не мог вымолвить ни слова. Потом его резко качнуло еще раз и повело в сторону. Непослушные ноги подкосились, и он тут же рухнул на асфальт. Бесплатное зрелище с заранее известным финалом было закончено, поэтому пораженные прохожие стали расходиться. Приятели взяли крепко уснувшего Гришку за руки и за ноги и отнесли к забору, где около кустов аккуратно положили на травку.

Эмма потом часто вспоминала этот эпизод и даже несколько раз специально проходила мимо этого магазина, но больше ни разу не встретила человека с такими уникальными способностями по потреблению винно-водочной продукции. Ей хотелось хоть как-то отблагодарить его за доставленное удовольствие, но он как сквозь землю провалился.

Глава 4

 

В один из воскресных дней Прокопенко стояла на остановке и ожидала троллейбуса. Настроение у нее было хорошее. День выдался солнечный, теплый. Повернувшись в сторону универмага, Эмма обратила внимание, что на нее уставился высокий симпатичный мужчина. Он откровенно улыбался и продолжал пристально разглядывать ее. Она также ответила ему легкой, ничего не значащей улыбкой и отвернулась. Но ее улыбка придала неизвестному уверенности, и он подошел.

– Здравствуйте. Вот смотрю на вас и любуюсь. Просто глаз не могу оторвать: уж больно вы красивы!

– Вы находите?

– Да. Можно с вами познакомиться? Меня зовут Борис Ветлугин. А вас?

Она внимательно посмотрела на него и о чем-то задумалась. Но тот продолжал настаивать на знакомстве.

– А может, не надо? – с печалью в голосе предупредила она и заглянула ему в лицо.

– Чего не надо?

– Знакомиться, – пояснила она. – Ведь ни к чему хорошему это не приведет.

– А я считаю, что обязательно нужно, – не унимался мужчина. – День-то сегодня какой! И вы такая очаровательная, ну прямо как с обложки журнала. Так как вас зовут?

– Ну что ж, если вы так настойчиво просите, то давайте познакомимся. Меня зовут Эмма.

– Вот и замечательно. А может, мы куда-нибудь сходим? У меня сегодня времени – вагон. Мои уехали в деревню, и я свободен.

– Нет, я с незнакомыми людьми никуда не хожу.

– Вот мы и познакомимся, поверьте, вам нечего меня бояться. Неужели я такой страшный?

– Да нет. Но все равно вы ставите меня в неловкое положение. Ну хорошо. Я сейчас занята, но вечером мы можем встретиться, – наконец согласилась она к радости Ветлугина. – Только это будет поздновато.

– Ничего страшного, – оживился Борис. – Встретимся тогда, когда вам будет удобно. Как говорится, лучше поздно, чем никогда.

– После десяти часов вечера я вас жду к себе в гости.

Она назвала домашний адрес и попросила никому о предстоящем свидании не говорить, объяснив причину такой предосторожности тем, что она – женщина замужняя, а муж у нее крутого нрава и очень ревнивый. Но ночью он уйдет на работу в третью смену, поэтому квартира будет в их полном распоряжении. Ее вполне оправданное беспокойство Ветлугину было понятно, и он успокоил красивую женщину, заверив, что об их тайной встрече будут знать только двое, а третий, как говорится, лишний. В ответ она любезно улыбнулась, и оба в приподнятом настроении расстались до вечера.

Ровно в десять раздался звонок, и Эмма увидела на пороге улыбающегося Бориса с цветами в руках и с обыкновенной тряпочной сумкой. Переступив порог, он поцеловал даме руку, вручил букет и достал бутылку шампанского. В ответ она поцеловала его в щеку и предложила пройти к столу. Борис Ветлугин по достоинству оценил и саму квартиру, и мебель, и всякие экзотические вещи и предметы зарубежного производства, а главное, хозяйку этого гостеприимного дома. Первый тост он, стоя, произнес за нее:

– Я пью за прекрасную незнакомку. Поднимем вместе, пьем до дна бокал шампанского вина!

Благодарная Эмма одарила его поцелуем в губы, затем выпила. Но вдохновленный Борис был неудержим и словно куда-то торопился – он тут же предложил следующий тост за счастье в этом доме.

На этот раз Прокопенко уже дважды поцеловала Ветлугина, оказавшегося таким прытким и красноречивым, а сама подумала: «Где его взять, счастье-то? И не придет оно ко мне уж, видимо, никогда, так что напрасно стараешься, дорогой, произнося приятные тосты. Сколько бы мы ни пили за него, его все равно не прибавится».

Борис много шутил и веселился. Он рассказывал смешные истории и очень хотел понравиться редкой по красоте женщине, сидящей напротив него. Она молча слушала, одобрительно кивала головой и смеялась, хотя сама больше думала не о том, что он говорит, а о нем самом.

Ветлугин вспомнил один смешной эпизод, который произошел с ним полмесяца назад около магазина «Прогресс». Он проходил мимо и увидел мужчину с жалостливым видом перед разбитой бутылкой. Эта удручающая картина не оставила его равнодушным, и он раздобрился и хотел уж было выручить беднягу. Только достал деньги и собрался дать убитому горем мужику на бутылку, но его остановил один из дружков горемыки, который раньше работал вместе с Ветлугиным и поэтому по-дружески предупредил:

– Не давай ему, Петрович. Ты уже восьмой, которого он обманывает сегодня.

– Как? – удивился Борис. – А ведь я ему поверил, уж больно все выглядело правдоподобно.

– Да, только ему и верить. Он же у нас артист, любого вокруг пальца обведет. Вот и сейчас: уж заработал и на выпивку и на закуску, а ему все мало. Мы ему говорим: «Пошли», а он, видите ли, в роль вошел и из творческого процесса выйти не может. У нас трубы горят, а у него вдохновение! Умора с ним, да и только!

– Да, но как же разбитая бутылка? – Ветлугин до сих пор не знал, кому же из них верить.

– Да это он пустую бутылку с водой разбил. Неужели он будет настоящую бить? Да он за нее удавится…

Эмма внимательно слушала Бориса. Она сразу вспомнила аналогичный случай, произошедший с ней на том же самом месте, но умолчала об этом. Единственное, что вырвалось у нее, так это слова восхищения:

– Артист, ну и артист!

Но произнесла она их больше не для гостя, а для себя, поскольку оказалась так искусно одураченной каким-то пьяницей, явно не обделенным талантом.

– Еще какой артист! – поддержал ее Ветлугин. – Так вот сегодня я случайно встретил своего знакомого, который предупредил меня тогда об обмане. Поздоровались, и я без задней мысли спрашиваю: «Как поживает твой дружок?» А он мне отвечает: «Умер наш артист две недели назад».

Холодок пробежал по телу Эммы, но внешне она оставалась спокойной и невозмутимой.

– Так что же с ним случилось? – поинтересовалась она, с нетерпением ожидая ответа.

– Сказал, что поспорил с одной женщиной и сразу выпил целый литр. А на следующий день взял и умер. Вот мужики и смеются: за раз литруху выжрал – и ничего, а на следующий день, когда проспался, осудил свой поступок, что с друзьями не поделился, взял и со стыда окочурился.

Невольно возникла небольшая пауза, воспринятая обоими как минута молчания в память об умершем Григории.

– Жаль его, нелепая смерть, – с сочувствием сказала Прокопенко.

– Ну, хватит о грустном. Давайте поговорим о чем-нибудь хорошем, – прервал ее раздумья Борис и предложил очередной тост, рассчитывая получить три поцелуя: – Чтоб жить, не тужить тебе довелось, пусть сбудется все, что еще не сбылось!

Но на этот раз она не удосужила его поцелуями, а только поблагодарила, отметив про себя: «Что еще не сбылось, я думаю, сбудется рано утром. Так что потерпи, дорогой».

Затем были танцы в интимной обстановке, новые тосты, пожелания всего хорошего и исполнения заветных желаний. Эмма улыбалась и внешне была весела. Она делала все, чтобы гостю было приятно в ее доме, словно считала себя обязанной в первый и последний раз выполнять все его просьбы.

В третьем часу ночи они вошли в спальню, где их ожидала просторная кровать с возбуждающим ароматом свежести. Эмма ждала этой минуты и, как хищница, набросилась на свою очередную жертву. Что она только с ним ни делала, как только ни изощрялась, чтобы доставить себе и ему удовольствие. Борису казалось, что эта великолепная женщина высосала из него все соки, не оставив ни капли. Но самое интересное – от этого было только приятно, он готов был подарить ей всего себя.

Усталый, но довольный Ветлугин лежал на кровати, уставившись в потолок. В полной тишине прошло несколько томительных минут.

Чтобы прервать затянувшуюся паузу, Эмма попросила рассказать, как он познакомился со своей женой. Борис сразу оживился и начал вспоминать:

– Это было так давно… мы были еще совсем юными. Впервые встретились на районной комсомольской конференции – мы ведь с ней с одного района. Потом переписывались, изредка встречались. После школы я учился в Горьком, а через год и она поступила в техникум, поэтому встречаться стали чаще. Через два года поженились, и ничего – не жалуюсь.

– А вот скажи мне честно: почему же вас, мужиков, так и тянет гульнуть на стороне? Вот взять, к примеру, тебя: все вроде у тебя есть – семья, дети… Живи и радуйся, так нет ведь…

– Ну, во-первых, не только мужиков тянет налево. А, во-вторых, с годами, видимо, все приедается, поэтому хочется чего-то новенького, неизведанного. Помнишь анекдот, когда муж говорит жене: «Все вроде бы у тебя есть, и всем ты хороша, но один у тебя недостаток: не чужая ты!» Каждый ведь человек отличается поведением, темпераментом, чувствами… да мало ли чем – всего не перечислишь. Вот и тянет людей попробовать, испытать, сравнить, наконец, сделать то, чего никогда не позволишь с женой или с мужем. А о такой красивой женщине, как ты, можно только мечтать – за такими хоть на край света. Вот почему и называют таких роковыми.

Борис повернулся на бок и стал внимательно разглядывать Эмму.

– Ты меня извини, но мне кажется, что у тебя глаза грешницы. Признайся, тебя что-то тревожит? – спросил он. – Расскажи, тебе обязательно станет легче.

– Каюсь, батюшка, во всех смертных грехах. Вот и в данный момент я, замужняя женщина, лежу в постели с незнакомым мне мужчиной. С ним я согрешила и должна честно признаться, что особых угрызений совести почему-то не испытываю. Вероятно, это можно объяснить тем, что «сердце красавицы склонно к измене…».

– Ты вот шутишь, а мне не до смеха, – остановил ее Борис. – Я хочу рассказать об одной трагедии, которая не дает мне покоя. Об этом я никогда и никому не говорил, даже жене. Но сейчас на меня что-то нашло…

– Вот и сделай это. Я не буду тебя перебивать и чем могу – утешу.

Ветлугин действительно готов был к откровению. Ему вполне достаточно было услышать несколько теплых слов поддержки, когда возникла потребность излить душу, поплакаться приятной женщине, чтобы она облегчила его страдания, требовавшие, видимо, искреннего покаяния.

– Год назад, – начал он, – я оказался повинен в смерти человека, из-за этого потерял покой и постоянно терзаю себя за ту непростительную ошибку. В тот злополучный понедельник один станочник пришел на работу прямо со свадьбы. Ну, естественно, башка у него трещит, руки трясутся. Места себе не находит и работать не может. Он меня стал уговаривать дать ему отгул. Я ему: «Нет». Тогда он просит меня подписать ему пропуск на отлучку хотя бы на два часа или на час… А я ему опять: «Нет и нет. Работать, – говорю, – некому, да ты еще с большого бодуна». Несколько раз он ко мне подходил, а я уперся, и все тут. А в два часа дня его нашли мертвым в раздевалке. Когда врачи осмотрели его, то прямо сказали, да и вскрытие потом подтвердило: если бы он выпил граммов сто-сто пятьдесят, то был бы жив. Понимаешь, вроде бы меня никто не обвиняет, но я как вспомню его глаза и такой жалобный голос, так хоть на стенку лезь… Если б я только знал, если б я предвидел, да я бы сам к станку встал, – с горечью сказал он и притих.

– Успокойся, если бы мы знали, что нас и наших близких ждет впереди, мы бы избежали многих ошибок. Но мы всего-навсего люди и поэтому грешны. Не вини себя – ему ты уже не поможешь. Так что лучше расслабься и отдохни.

Она положила его руку себе на грудь, а сверху накрыла своей, и он сразу успокоился, а вскоре уснул. Эмме не спалось, она тихо встала и перевела стрелки вперед. В шесть утра по «новому времени» Прокопенко разбудила Бориса и, изрядно перепугав его, попросила быстрее одеваться. Когда он по-армейски быстро сделал это, ему была предложена прощальная стопочка и соленый грибочек на закуску. Однако, к удивлению Эммы, он категорически отказался выпить, ссылаясь на то, что ему с утра на работу, а у них на заводе с этим делом очень строго. С большим трудом удалось уговорить его хлебнуть на посошок, а потом допить остатки.

Без каких-либо волнений и угрызений совести Эмма, проводив своего клиента, ставшего по ее воле кандидатом в покойники, снова легла спать. Когда она проснулась, опять не испытала ни переживаний, ни сожалений по поводу случившегося, как будто ничего трагического не произошло.

Однако через два дня она почувствовала некоторое беспокойство, ей все-таки захотелось узнать последствия. Уж так она была устроена – неизвестность угнетала ее. Сначала она гнала прочь эту нелепую мысль, но потом все же решилась и пошла полюбоваться результатами своего эксперимента, тем более что Ветлугин подробно объяснил ей, где живет, словно заранее приглашал ее на свои похороны.

Одетая во все черное, Эмма с волнением подходила к дому. Когда она нашла его и приблизилась к третьему подъезду, сердце колотилось вовсю. И только когда она увидела крышку гроба, стоявшую у входной двери, сразу как-то успокоилась. Взглянув на прикрепленную фотографию, она даже почувствовала облегчение. Но ей мало было этого, она уже захотела увидеть, как он выглядит мертвым, а главное, взглянуть в глаза его жене, заранее ненавидя незнакомую женщину.

Вслед за двумя старушками она уверенно вошла в комнату и взглянула на покойного Бориса. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, когда она хладнокровно смотрела на стоящую около гроба убитую горем женщину.

Но едва она взглянула на стоящих рядом с матерью девочку лет двенадцати и симпатичного мальчика лет девяти-десяти и увидела их заплаканные лица, ее холодное и, казалось бы, безразличное к горю других сердце, словно сжалось в комок. Дети всегда были слабостью Эммы, поэтому она так остро реагировала на их беды и слезы. Но она не дала воли своим эмоциям и медленно вышла из комнаты. На ватных ногах она спустилась по лестнице и пешком медленно пошла домой. По дороге она ругала себя за то, что решилась на такой рискованный шаг и расчувствовалась при виде плачущих детей. Ей казалось, что это могло выдать ее, и вообще она поступила опрометчиво. Но вскоре Эмма успокоилась, посчитав, что в такой ситуации всем было не до нее.

 

Глава 5

 

Через несколько дней Эмма пошла загорать на озеро за парком. Она постелила большое махровое полотенце на том месте, где трава, как ей показалось, была гуще и мягче, и легла, подставив белую спину утренним солнечным лучам. Только она увлеклась чтением детектива, как сзади услышала мужской голос:

– Ох и водичка сегодня! Одно удовольствие окунуться! – Не успела она повернуться, как рядом с ней разлегся мокрый мужчина. Она с нескрываемым недовольством посмотрела на его улыбающееся и загорелое лицо, потом на белое покрывало, на котором он только что разместился, и поняла, что это она сама невольно расположилась в двух метрах от занятого им ранее места. Передвинуться подальше она не сочла нужным, но читать ей уже не хотелось, она решила просто полежать и подремать. Однако и этого ей сделать не удалось, поскольку объявившийся сосед не давал ей покоя своими вопросами:

– А почему вы пришли так поздно? Почему не купаетесь? Где вы живете? Чем занимаетесь?

Когда этот привязчивый тип ей окончательно надоел, она решила ответить ему так, чтобы он больше не приставал к ней.

– Простите, гражданин хороший, что вы все ходите вокруг да около? Вы спросите прямо, по-мужски: с кем живу и с кем сплю? Вас ведь наверняка это интересует?

Тот опешил от неожиданности и смешно захлопал глазами, но Эмму уже было трудно остановить:

– Так вот, я вам сразу отвечаю: живу с мужем, а сплю с любовниками. Вас удовлетворяет такой ответ?

– Ответ – да, но… нет, – смешался он и вдруг широко улыбнулся. – Да не обижайтесь вы. Я не хотел вас обидеть, честное слово! Понимаю, трудно вам: все пристают, хотят познакомиться, причем так вот беспардонно, как я, например. И это вас, конечно, нервирует. Но я готов искупить свою вину. Скажите только «да», и я исполню любую вашу просьбу. Приказывайте, несравненная богиня.

– Ну хорошо, – смилостивилась она, – я хочу воды, можно минеральной, в общем, любой, только бы утолить жажду.

– А может, лучше пивка?

– Нет, я пиво пью только с соленой рыбой, – предупредила она и заглянула в его голубые глаза.

– Задачу понял, приступаю к немедленному исполнению, – отчеканил он, легко встал и, подхватив брюки, пошел в сторону пивного павильона. Эмма посмотрела ему вслед и привычно оценила его рост и красивое телосложение. Она медленно покачала головой и вспомнила свою любимую фразу: «Видит Бог, я долго сопротивлялась, но потом все же сдалась и отдалась».

Через десять минут неизвестный мужчина, оказавшийся таким любезным, принес две кружки пива и здоровенного вяленого леща. Вскоре выяснилось, что соседа зовут Владимиром Комариновым, и только что состоявшееся знакомство было закреплено свежим пивком с рыбой.

Затем он стал настаивать на встрече в другой обстановке, а она отговаривала его, намекая на возможные опасные последствия.

– Ты уверен, что очень этого хочешь? Ты хорошо подумал перед тем, как назначить мне свидание?

– Ну конечно же. Чего тут думать-то?! Я ведь не пацан, да и вы не девочка.

– Смотри, как бы не пришлось тебе потом жалеть, – предупреждала она и лукаво улыбалась, глядя ему в глаза. Но испуга в них не заметила.

– Я согласен на все и уверен, что и вы не пожалеете, – намекнул Владимир.

– Поверь, я никогда и никого не жалею, – спокойно ответила она, а про себя добавила: «В том числе и своих жертв». После непродолжительной паузы Эмма медленно, словно читала нравоучение, произнесла:

– Излишняя самоуверенность – плохое качество, и она тебя когда-нибудь погубит. Учти это на будущее.

– Чему быть, того не миновать. Соглашайтесь, миледи, доставьте радость пообщаться с вами. – И она согласилась встретиться с ним завтра вечером в парке.

На свидание он пришел прямо с работы без особой уверенности, что эта привлекательная женщина сдержит свое слово. Прошло пятнадцать томительных минут, и она появилась в назначенном месте, словно вынырнула из темноты. Комаринов ликовал. Весь день он думал об этой женщине, и вот она перед ним. Она же размышляла так: «Кажется, этот мужлан крепко попал в мои сети. Но он сам этого хотел, я ему только чуть подыграла». Они прогулялись по полутемным аллеям парка, а когда уже совсем стемнело, Комаринов удостоился чести быть приглашенным в гости к своей новой знакомой.

Хозяйка угощала его не лещом, а красной рыбой и икрой, шпротами, лососем. Пива на столе тоже не было, поэтому пришлось удивленному таким теплым приемом гостю пить коньяк, водку и сухое вино. Владимир оказался интересным собеседником. Он рассказывал про свою деревню, работу на молокозаводе, своих друзей, при этом приводя различные смешные случаи из жизни. Эмма выяснила, что вчера он не работал, потому что брал отгул, а сегодня отработал две смены подряд и о предстоящем свидании никому не говорил. Это ее устраивало, и она продолжала молча слушать его. «Пусть выскажется, а то на том свете у него не будет такой возможности», – решила она, наблюдая за ним с некоторым безразличием.

Комаринов с удовольствием выпивал стопку за стопкой и вскоре опьянел. Под воздействием алкоголя его настроение резко изменилось: он стал каким-то вялым и подавленным. Опытная Эмма сразу почувствовала эту перемену и решила как-то расшевелить его.

– Ты что поник? Расскажи мне о жене, как вы познакомились?

– О, это удивительная история. После танцев в парке я возвращался домой. Вдруг вижу: драка. Я сам не из робкого десятка, поэтому подошел поближе. Гляжу: трое мужиков одного парня дубасят, причем он уже лежит, а они его ногами утюжат. Но я больше обратил внимание на девушку: она кричит, успокаивает рассвирепевших мужиков и пытается защитить упавшего. Мне стало жалко ее, ну я и вступился. А те трое – на меня. Пришлось всех утихомирить. Девушка вся в слезах, дрожит, прижалась ко мне и рассказывает: оказывается, этот парень – ее жених, чуть ли не на завтра назначена свадьба. А он перепил и стал ко всем придираться: то на танцах, то по дороге домой. «Я – десант¬ник, я любого уложу…» Пристал к мужикам, ну, они и наподдавали ему…

– И что же было дальше?

– Я ее успокоил, помог ей отвести домой жениха, а потом пришлось ее провожать. В общем, так проводил, что свадьба не состоялась, а через три месяца мы поженились.

– Все это очень интересно и поучительно, но мне кажется, что есть в твоей жизни что-то такое, что гнетет тебя, сейчас ведь ты не такой, каким вошел сюда… Поделись со мной своими переживаниями, сомнениями, и тебе сразу полегчает.

И он решился рассказать ей о своих чувствах, нахлынувших на него в этой теплой, как ему показалось, дружеской обстановке.

– Ты знаешь, я вспомнил, что сегодня ровно три года, как я похоронил своего лучшего друга Василия. Мы поехали с ним на рыбалку на Горьковское море. На моторной лодке отплыли довольно далеко от берега и бросили якорь. Сначала все было хорошо, и клев в тот день был как никогда. Даже набежавшие тучки нас нисколько не испугали, а точнее сказать, мы не очень-то обращали на них внимание. А когда заметили резкое ухудшение погоды, то не придали серьезного значения, да еще азарт такой овладел… Вскоре потемнело, а мы по-прежнему ловили и ловили – просто не могли оторваться. Вдруг налетел резкий порывистый ветер, и хлынул холодный проливной дождь…

Комаринов продолжал свой рассказ, а Эмма внимательно слушала и отчетливо представляла, как все происходило в действительности.

Друзья стали поспешно собираться. Владимир был на корме и пытался запустить двигатель, но тот, как назло, никак не заводился. Василий в это время стоял на носу и доставал из воды якорь. Вдруг двигатель завелся, и лодка резко рванула вперед. Василий качнулся, потерял равновесие и упал в воду. Владимир бросился к левому борту, чтобы помочь другу. Но не успел он протянуть ему руку, как неуправляемая лодка с ревущим мотором, словно бешеная, закружилась на месте, и в этот момент Комаринов услышал глухой звук. Он отчетливо видел, как лодка ударила Василия прямо в висок, и тот скрылся под водой. Комаринов растерялся, потом машинально опустил в воду руку в надежде зацепить друга. А лодка по-прежнему выписывала круги на разгулявшихся волнах, скрывших то злополучное место. Когда Комаринов пришел в себя, то в первую очередь схватился за румпель. Он долго гонял лодку взад и вперед, вдоль и поперек, кричал во все горло в надежде услышать ответный голос друга, но все его попытки оказались безуспешными. И только когда кончился бензин, а двигатель, чихнув несколько раз, заглох, Владимир осознал, что помочь Василию уже не в состоянии. Обессиленный Комаринов упал на дно лодки и заплакал.

Только через три часа ветер стих, и море успокоилось. Несмотря на продолжавшийся дождь, к поиску подключились и другие рыбаки, но все их усилия были тщетными. Нашли тело Василия только через двое суток. Сначала сотрудники милиции не могли установить причину смерти, пытались обвинить Комаринова в убийстве друга, но потом эксперты установили, что рана на голове получена в результате удара о борт лодки.

Когда Владимир закончил свой рассказ-исповедь, вид у него был удрученный.

– Если б я знал, если б предвидел такой конец… да я бы бросился в море за ним… – сокрушался он. – Ты мне веришь?

– Женщина верит мужчине ровно настолько, насколько он сам верит себе, – постаралась успокоить его Эмма и ласково посмотрела на него. Ему этого было достаточно.

Эмме действительно стало жаль его в эти минуты, потому что она сама пережила примерно подобное и знала, каким бывает разбушевавшееся море.

Когда ей было двенадцать лет, она вместе с друзьями отправилась в рыбачий поселок. Там у знакомого деда они взяли лодку и уплыли довольно далеко в море, рыбачили, загорали, ныряли прямо с лодки и играли в догонялки. Мальчишки стали дурачиться и так сильно раскачали лодку, что та неожиданно для всех перевернулась. До берега было около двух километров. Друзья поплыли. Эмма, как и все дети, выросшие на море, хорошо держалась на воде, но плавала не так быстро, как ее сверстники, поэтому сразу же отстала от них. День был солнечный, лазурное море – спокойным и ласковым. Она не очень спешила, получая удовольствие от вынужденного заплыва на столь длинную дистанцию. Вдруг налетевший ветер нагнал целую стаю белых барашков. Чем ближе к берегу, тем он становился сильнее, вызвав большое волнение на море. Налетели черные тучи и наглухо спрятали солнце. Эмма давно уже потеряла из виду головы ребят и не рассчитывала на их помощь. Море словно взбесилось. Жуткий страх овладел ею, но она, стиснув зубы, боролась с ним и с разбушевавшейся стихией. Силы были на исходе, а ее относило к неприступным с моря скалам. Почерневшие от злости волны с яростью налетали на них. Они подхватывали свою пленницу и словно хотели разбить ее хрупкое тело. Пугающие скалы были уже совсем близко. Иногда Эмме казалось, что взбешенная волна вот-вот со всей силы швырнет ее на острые камни… Но в самый последний момент она щадила ее и снова отбрасывала назад. Но тут же налетала новая волна и опять несла ее на скалы, и, казалось, смерть уже неминуема, но происходило чудо. Эмма уже наглоталась воды, ноги свело судорогой. В мыслях она уже не раз себя отправляла на дно, но, к своему удивлению, еще как-то умудрялась держаться на воде. Очередная волна в который раз с головой накрывала ее и несла то в одном, то в другом направлении. В эти секунды Эмма снова прощалась с жизнью и думала, что все, бесполезно спорить со стихией, и на берег ей все равно не выбраться. Но представив, как будет плакать и убиваться от горя мать, она еще сильнее, буквально из последних сил, начинала работать руками и едва послушными ногами. Вынырнув, она жадно глотала спасительный воздух…

Около двух часов Эмма один на один боролась с водной стихией. Ее унесло на несколько километров в сторону, и вдруг свершилось самое настоящее чудо: подхваченная очередной водной громадой она оказалась на ее гребне и словно птица летела над бурлящей и ревущей где-то далеко-далеко черной пропастью, потом ее подхватила другая, третья… Вскоре волны, видимо, сжалившись над ней, выбросили ее тело далеко на берег. Эмма уже не в силах была даже пошевелиться и, почувствовав под собой спасительную землю, сразу потеряла сознание.

В это время ее друзья стояли на берегу и с волнением смотрели на разбушевавшееся море. Но Эмма не появлялась в поле их зрения. Томительные минуты складывались в горькие и ужасные, с учетом предполагаемых последствий, часы. Вышли все сроки, и тогда они мысленно похоронили ее. Мокрые, уставшие, со слезами на глазах, подростки шли по берегу в сторону поселка, даже не представляя, как сказать взрослым о случившемся.

На Эмму они наткнулись случайно. Та была жива, но без сознания. Радости ребят не было предела. Ее растормошили и быстро привели в чувство… С тех пор она боялась и плохо переносила шторм, во время которого море казалось ей черной, зловещей и холодной бездной.

Мысленно она даже представила его. От этого и нахлынувших неприятных воспоминаний Эмма вздрогнула. Чтобы согреться, она предложила выпить, и растроганный гость охотно поддержал ее. Затем он испытал настоящее счастье в объятиях страстной женщины. А рано утром, покидая гостеприимную квартиру, принял из ее рук предложенную на посошок рюмку, закусив соленым огурчиком.

Любезно проводив очередного ухажера, который уже через несколько минут, по ее подсчетам, должен был стать трупом, Эмма начала прибираться, стараясь не вспоминать больше о человеке, запах которого еще не выветрился из этой роковой квартиры.

Но на третий день она вдруг опять почувствовала потребность присутствовать на похоронах. Все утро она не находила себе места, не зная, чем себя занять. Пыталась отговаривать себя, но все же не могла удержаться, твердо решив, что только издалека, хотя бы одним глазком посмотрит на похоронную процессию и простится с покойным Владимиром, после чего сразу уйдет. Поддавшись собственным уговорам, она стала одеваться в траурную одежду, и на душе у нее сразу полегчало.

Каждое утро Эмма обнаженной подходила к зеркалу, внимательно и придирчиво разглядывая себя. К своей фигуре, грудям и шее у нее пока претензий не было. Но вот лицо доставляло ей немало хлопот и переживаний. Всякий раз, особенно когда у нее было плохое настроение, детальный осмотр вызывал раздражение. Ей казалось, что морщин становится все больше и больше, и она с досадой отмечала:

– К сожалению, процесс увядания кожи слишком быстротечен. Сидеть сложа руки и ждать своей старости и дряблости я не намерена. Надо что-то делать.

Каждое утро и каждый вечер она тщательно разглаживала морщины возле глаз и делала массаж кожи в надежде вернуть ей былую молодость. Заметив в густых волосах седой волос, безжалостно выдергивала его с корнем, но через некоторое время находила новый. Эти мучительные для нее процедуры не проходили бесследно и, конечно же, не поднимали настроения. Она прекрасно понимала, что это необратимый процесс, но смириться не могла и терзала себя мрачными мыслями. Однако долго пребывать в таком состоянии Эмма не могла, поэтому старалась как-то отвлечься. Иногда это ей удавалось, но кардинально изменить свой образ жизни и психологическое состояние она так и не сумела. Как натура тонкая и чувствительная Эмма не просто мечтала, а жаждала возвышенной любви, необычной красоты, безграничной радости, счастья и горько страдала от их недостатка. Поэтому, как личность неординарная, и была по-особенному и строго индивидуально несчастна, талантливо жестока и яростно ненавистна ко всему, что окружало ее.

 

Глава 6

 

Через несколько дней в ее сети попал Лазарь Конн. Она знала его несколько лет по совместным коммерческим делам. Предполагая, что у него обширный круг знакомых из числа состоятельных людей, которые знают толк в импортных товарах, она несколько раз давала ему валюту, драгоценности и некоторые вещи для продажи. Он охотно их брал, успешно обменивал и перепродавал, получая с каждой сделки немалый навар.

Однажды, как обычно, она зашла к нему в магазин. Рабочий день уже закончился, и директор позволил себе изрядно выпить. Выслушав ее очередное предложение, он, нагло ухмыляясь, попытался ее шантажировать. Намекая на уклонение от налогов, Лазарь дал понять, что, если она станет его любовницей, их деловое сотрудничество получит еще больший размах. Прокопенко решительно отвергла его притязания, заявив, что не приучена решать свои коммерческие дела через постель.

– Ну хорошо. Не хочешь быть любовницей, но разок-то можешь отдаться, что тебе стоит? Или думаешь, от тебя убудет? Тогда я буду молчать о твоих махинациях с золотом и драгоценными камнями.

Возмущенная Эмма тут же порвала с ним все отношения и попросила больше ее не беспокоить. После этого неприятного разговора прошло полтора года, и Прокопенко уже почти забыла о нем. Но Галина Крутова недавно напомнила… В тот момент Эмма была вне себя от услышанного, но внешне постаралась вести себя спокойно. После недолгих раздумий она решила помочь подруге избавиться от этого ублюдка, а заодно и отомстить ему за клевету. «Когда-то он обещал мне молчать как рыба. Ну что ж, я помогу ему в этом, и он действительно замолчит у меня навсегда», – пообещала она себе.

Когда Прокопенко почувствовала соответствующий настрой, она решилась в очередной раз блеснуть своими артистическими способностями. Эмма всегда считала, что на сцене играть трудно, но в жизни – еще сложней, ведь нет ни сценария, ни постоянных партнеров, ни режиссеров, а иногда – даже и зрителей. И несмотря на то, что ее не приняли в театральное училище, она все же считала себя великой актрисой и своим поведением и образом жизни не раз доказывала это. Для нее это было очень важно, она гордилась этим.

Эмма знала, что Лазарь Иосифович часто задерживается на работе, поэтому специально позвонила ему в половине девятого. По своим собственным наблюдениям и по рассказам Крутовой она хорошо знала характер Лазаря. Больше всего ее беспокоило то обстоятельство, что тот был не в меру болтлив и до безобразия хвастлив. Именно поэтому она позвонила ему так поздно, и, предварительно узнав, что он в данный момент в кабинете один, предложила срочно встретиться. Она продумала все до мелочей и была уверена, что Конн не успеет предупредить никого из своих друзей и вряд ли будет звонить домой и докладывать о предстоящей встрече с красивой женщиной. А ее домашний адрес едва ли будет записывать на перекидном календаре, поскольку и так знает его, ведь он иногда навещал Крутову. «Никаких подозрений у него возникнуть не должно, – размышляла она, – ведь я с ним разговаривала очень любезно, что, конечно же, вскружило его легкомысленную голову, и он наверняка рад до самой задницы, что его пригласила в гости такая женщина!»

Эмма была высокого мнения о себе и избавиться от этой черты характера была не в силах, хотя внутренний голос иногда предупреждал: излишняя самоуверенность и заносчивость могут погубить ее. В таких случаях она обычно говорила себе:

– Понятно, Толик, я постараюсь быть более самокритичной. Клянусь, Толик, я буду хитрой, осторожной, как лиса.

Но сделать это было не так-то просто, слишком уж она была самовлюбленной. Вот и на этот раз она была в хорошем настроении и радовалась тому, что все пока у нее складывалось удачно. Она представила, как вспотевший Лазарь торопится к ней, словно боится, что она передумает. Вот он бежит по улице, вот он, запыхавшись, поднимается по лестнице… И в этот момент раздался резкий звонок. Широко открыв дверь, она увидела утомленного, но счастливого Конна. Вымученная улыбка как-то тускло светилась на его смуглом лице.

– Ну, здравствуй. Я пришел, – вымолвил он и перевел дух.

«Ой, как ты меня осчастливил! Век бы тебя не видеть!» – подумала Эмма, но вслух сказала совсем другое:

– Ну наконец-то, а то уж я стала волноваться. Проходи, чувствуй себя как дома, но не забывай, что ты в гостях.

– Это хорошо, что ты за меня волнуешься, значит, все-таки неравнодушна ко мне? – лукаво усмехнулся он, и его глазки сощурились от удовольствия.

– Конечно. Как может быть безразличен такой уважаемый человек?! – с иронией ответила она. – Я всегда с почтением относилась к вам, Лазарь Иосифович, ценила ваш блистательный ум, безграничную доброту и отеческую заботу. И вот теперь я созрела, чтобы прямо сказать об этом.

– Замечательно, вишенка ты моя перезревшая. Я очень рад твоему, хоть и запоздалому, откровению, я давно ждал этого, почти исторического, события! И вот оно свершилось!

Тут Эмма резко толкнула створки двери, ведущей в зал, и жестом пригласила его пройти. Яркий свет, богато обставленная комната, шикарно накрытый стол ослепили взволнованного гостя.

– Ой, что ты со мной делаешь, Эммочка? Пожалей мои бедные глазки. Предупреждать же надо о такой роскоши! – воскликнул он, чуть прищурясь, и театрально прикрыл лицо пухлой рукой.

Потом быстро подошел к столу и, оценив деликатесы и приготовленные блюда, добавил:

– Пожалей мою печень и… разбитое сердце. Я столько не съем и не выпью. И оставить не могу – жалко. Ты же знаешь, как я ценю добро!

Он прижал правую руку к груди, закусил нижнюю губу и устремил свой игривый взгляд на шикарно одетую хозяйку.

– Не буду я тебя сегодня жалеть, так и знай, – призналась она, а сама подумала: «Еще один артист, и какой артист! Но я, пожалуй, покруче тебя буду».

Конн достал из портфеля бутылку коньяка, шампанское и дорогую коробку конфет, после чего оба сели за стол, и празд¬ник начался.

– Я женщина очень гостеприимная, люблю, когда ко мне приходят гости, особенно такие уважаемые люди! И должна заметить, что все от меня уходят очень довольные, – сделала маленькое добавление Прокопенко и протянула свой фужер, чтобы чокнуться с Лазарем.

Наполненные розовым вином фужеры соприкоснулись, раздался звон хрусталя.

– Охотно верю, что гости покидают этот дом, одурманенные твоей красотой и счастливые от твоих изысканных угощений, – сказал Конн и начал активно работать вилкой и ложкой.

– Это ты верно заметил, потому что тебе тоже предстоит попробовать это умопомрачительное угощение. Но об этом пока говорить рано, до кульминации еще далеко. Как говорится, всему свое время.

Наконец прожорливый гость отложил «инструменты» в сторону. Он налил себе и хозяйке коньячку и решил сказать ответное слово:

– Я пью за вас, мадам, хоть вы уже не та… – и осекся. – Ой, кажется, я не то сморозил. Прости, это не из той оперы. Потом он продолжил с выражением:

– Я знаю, что все женщины прекрасны

И добротой, и лаской, и умом!

С любовью нежной, пылкой, страстной

Мы за здоровье женщин пьем!

Он заулыбался, заранее ожидая похвалы.

– Здорово! Наверное, сам придумал?

– Ну конечно же, прямо по дороге к тебе, – соврал он и опрокинул стопку. Закусил лимончиком и так сморщился, как будто его заставили проглотить живую жабу.

«Вот с такой физиономией ты выглядишь как-то естественнее и натуральнее и таким мне больше нравишься», – отметила про себя хозяйка, продолжая наблюдать за ним. А гость уже снова налил и поспешил произнести новый тост.

– Можно я скажу, а то забуду потом? Понятно, молчание – знак согласия. Так вот, слушай. Где бы я ни был, всюду и всегда меня тянуло к женщинам. Так опустошим бокалы, чтобы не иссякла у мужчин эта благородная тяга!

«Ну что ж, скоро тебе отольются слезы соблазненных и обманутых тобой женщин. Я навечно отобью у тебя эту тягу», – тайно пообещала Прокопенко и тоже выпила.

Конн продолжал развлекать молчаливую Эмму. Чувствовалось, что у него в этом деле богатый опыт, за столом он чувствовал себя, как птица в полете. Ему нравилось все: и выпивка, и хорошая закуска, и сидящая напротив красивая женщина, составившая ему компанию, с которой можно пошутить, посмеяться, отдохнуть от забот и, как он выразился, от дел праведных. Он любил быть заводилой и тамадой во время коллективных пьянок, чтобы за столом было шумно, весело и интересно. Но все люди по характеру и по темпераменту разные, поэтому то, что нравится одним, терпеть не могут другие, а третьи вообще безразлично относятся к этому. И если к его плоским, а иногда и похабным шуткам привыкли близкие ему люди, воспринимали их со смехом, то в обществе такой дамы, как Эмма, они не проходили. Но Лазарь этого как раз и не понимал. Словоохотливый гость был уже в таком состоянии, когда частично утрачен самоконтроль, а грань, разделяющая приличное от неприличного, была трудно различимой. Он говорил все подряд, все, что только мог припомнить из своего затасканного репертуара:

– Чтоб вдоволь мне пилось и елось и женщину всегда хотелось!

И тут же, не дав хозяйке опомниться, выдавал очередной вульгарный «шедевр» из своих запасников памяти.

– Да, Лазарь Иосифович, ты не оригинал. Мы это уже слышали, и не раз, – пыталась остановить его Эмма.

– Тогда слушай такое, – не унимался назойливый директор магазина. – Давай выпьем за все то, что стоит на нашем столе и стоит у мужчин под столом!

– Согласна, но при условии: если все, что стоит, стоит того. Вот за это стоит выпить. Ты чувствуешь, какая игра слов?! – добавила она и стоя осушила бокал.

В очередной раз прилично закусив, Конн почувствовал тяжесть в желудке. Он сразу угомонился и перестал жевать. Благодарный хозяйке, гость полулежа расположился на диване, и его потянуло на воспоминания:

– А помнишь, Эмма, как мы с тобой работали в паре? Между прочим, у нас неплохо получалось. Я ведь человек обязательный – уж если чего обещаю, то, как человек порядочный…

– Что-что? – прервала его удивленная хозяйка. – Лазарь, по-моему, ты себя чрезмерно приукрашиваешь. Обязательность и порядочность – это явно не про тебя сказано.

– А что, не так, что ли? Я тебя хоть раз обманул в жизни? Все до копеечки вернул… а ты еще…

– Возвращал, только не сразу, а через три-шесть месяцев. Приходилось с кровью выцарапывать из тебя свое кровное.

– Ну, милая моя, – он как-то театрально величаво приподнял толстый подбородок и выразительно закатил глаза. – Сейчас время такое, поэтому и с кровью. Так что давай не будем об этом. Как говорится, кто старое помянет – тому глаз вон, а кто нас обманет – тому сразу оба глаза.

– Думаю, Лазарь, кто тебя обманет, тот и дня не проживет, – с иронией отметила Эмма, наблюдая за его реакцией.

– Ты же знаешь меня как облупленного: я добрый человек, поэтому, чтобы все были живы-здоровы, не позволяю себя обманывать.

– И насчет «доброты» твоей наслышана… Да и дури в тебе – хоть отбавляй!

– Ну разве что – самую чуточку, – он показал на пальцах ничтожную крошку и улыбнулся от такой самооценки.

– Я бы не сказала и поэтому должна посоветовать: «Если хочешь выбить из себя дурь, обратись в милицию – там помогут».

– Только не это. Как говорится, спасибо – не надо.

Эмма еще долго посмеивалась над Конном и остроумно приводила различные каламбуры, а он, как мог, отбивался от ее, как ему казалось, незаслуженных наскоков.

Застолье подходило к концу, а хозяйка почему-то ни слова не говорила о деле. Это беспокоило предприимчивого гостя, он ломал себе голову над вопросом: что же она ему может предложить? Зачем он ей нужен? Даже в постели, когда ему надо было думать совсем о другом, его все равно не покидала мысль: «И что же ей от меня надо?»

Он лежал в кровати, терзаемый вопросами и сомнениями, когда появилась очаровательная Эмма. На ней был красный полупрозрачный пеньюар. Пораженный Лазарь даже привстал и невольно присвистнул. Эмма в такт легкой завораживающей музыке начала медленно раздеваться. В этот момент она представляла себя стриптизершей. Когда она осталась в черном атласном бюстгальтере и красивых узких трусиках, Лазарь не удержался:

– Эх ты! Где достала?

«Кому что, а вшивому – баня, – подумала она. – Ну вечно все испортит. Только я почувствовала кайф, а он, вместо того чтобы любоваться моим телом, про тряпки… Ну и козел!»

Вслух она только сказала:

– Во Франции, дорогой. Что, хочешь себе приобрести? Нет? Тогда что же ты так заинтересовался? А вот меня совсем другое интересует, но я боюсь разочароваться. И тем не менее я просто жажду проверить.

Вскоре сгоравшая от нетерпения темпераментная хозяйка добралась до жирного и рыхлого тела Конна. Она с ним такое вытворяла, что он только охал и кряхтел и, как завороженный, безропотно выполнял все ее просьбы и капризы. Но длилось это, к сожалению, недолго, поскольку он выдохся уже на первых минутах и требовал только одного – покоя. Полностью опустошенному и обессилевшему Лазарю казалось, что у него сил осталось только на то, чтобы сомкнуть свои тяжелые веки и уснуть мертвецким сном.

Наконец Лазарь задремал, и ему показалось, что он мягко и плавно проваливается в какую-то черную яму, отчего стало приятно и одновременно как-то тоскливо и тягостно. Однако блаженствовать ему пришлось недолго. Эмма дала Конну возможность отдышаться и немного прийти в себя, потом любезно попросила вновь продемонстрировать свои способности, о которых он очень много говорил. Но тот умолял оставить его в покое, сославшись на временное общее недомогание.

– Теперь понятно, какое у тебя недомогание, кстати, его половым бессилием называют, – издевалась Прокопенко. Она понимала, что вряд ли он сможет реабилитироваться, поэтому решила временно оставить его в покое. Но спать ей не хотелось, и она задала свой коронный вопрос:

– А как ты познакомился со своей женой?

– С какой? С первой или со второй?

– И с той и с другой.

– С первой – мои родители; почти насильно женили меня – молодого и наивного дурака.

«Да ты и сейчас не умнее», – решила Эмма, но не стала перебивать Конна. А он продолжал:

– Я знал, что из этого ничего хорошего не получится…

«Это уж точно – от тебя вряд ли что-то хорошее может родиться».

– … Но все-таки сдался. А на второй вынужден был.

– Интересно. И как же это произошло?

– Как, как… Все примитивно и очень прозаично, как в нашей будничной серенькой жизни. Хотел устроить себе праздник, а получилось все наоборот. Однажды был в компании: нас трое, а девчонок оказалось целых семь! Ну пили, танцевали, веселились… А проснулся в чужой постели. Ну я, как честный человек…

– Что-что? Честный? По-моему, Лазарь, ты себя с кем-то путаешь, – иронизировала Эмма.

– Тем не менее, как видишь, женился.

– Наверняка под угрозой прокурора, но это не важно. А в принципе правильно сделал, а то бы болтался… как это самое… в проруби.

Плохо соображавший в этот момент Конн надолго задумался о себе и проруби, пытаясь найти хоть какую-то связь, но у него это плохо получалось. А Эмма уже думала совсем о другом. Она не сомневалась, что у такого человека, как Лазарь, должно быть очень богатое прошлое, в котором, если тщательно покопаться, обязательно найдутся темные пятна.

«Наверняка этот тип не в ладах не только с законом, но и со своей совестью, если, конечно, он ее еще не до конца пропил. Поэтому для него не сложно припомнить хотя бы один из примеров, желательно какой-нибудь криминальный эпизод из его бурной молодости и не менее бурной последующей жизни».

– Ну, рассказывай, сексуально озабоченный директор, как ты дошел до жизни такой?

– Ты о чем это? Какой жизни? – испугался Лазарь и инстинктивно отодвинулся от Эммы.

– Да я все о том, что не дает тебе покоя. Может быть, ты поэтому стал импотентом? Я же вижу: смерть так и ходит вокруг тебя… Да ты не бойся, я никому не расскажу.

– Откуда ты знаешь? – вытаращил он застывшие глаза.

– Я все знаю, так что давай колись, тебе после этого сразу станет легче. Я помогу преодолеть твой страх, который, как клещ, сидит в тебе и гложет твою изрядно потрепанную душу. Ты всего боишься и даже вспоминать не хочешь тот страшный день. Преодолей себя и напряги свою память. Как говорил древнегреческий философ Платон, «нет большей победы, чем победа над собой».

– Да нет, я настолько спокоен, что у меня пульс, как у покойника, – храбрился Лазарь.

– Вот это ты верно заметил, надо отдать тебе должное, – усмехнулась она. – Но об этом рано еще говорить, поскольку время не пришло. А пока перейдем к запретной теме.

После недолгих колебаний он стал рассказывать о том, что действительно его мучило и чего он по-настоящему боялся:

– Клянусь, я тут ни при чем… она сама, – сразу начал оправдываться он. – Три года назад мы втроем решили поехать на природу и взяли с собой двух молоденьких девчонок. Я их до этого даже в глаза не видел, они были знакомые Абрама. Ну, в общем, приехали в лес, поставили палатку, стали отдыхать: выпили как следует, потом повторили… К вечеру напились и стали укладываться спать. Шмеркович – со своей, а мы с Яшкой решили с другой. Она стала сопротивляться, брыкаться, как путевая, а нас это еще больше раззадорило. Когда она стала орать, царапаться, мы решили взять ее силой… раз не захотела по-хорошему. Мы ведь думали, что она честная давалка и ломается только из-за денег, а она девочкой оказалась. Одним словом, мы с ней по очереди порезвились и спать легли, а утром проснулись, глядим… мать честная, а она на дереве висит.

– И как же вам удалось выкрутиться?

– Мы все договорились, что она как будто перепила, и у нее крыша поехала. Вот она сдуру и повесилась. Нас долго потом таскали, допрашивали, но в конце концов все утряслось… нашлись добрые люди, помогли. Вот дура, нашла из-за чего вешаться, грех на душу брать. А мы потом из-за нее столько нервов потратили! Я после этого с подростками вообще не связываюсь. Хватит – научен горьким опытом!

– Ну хватит, так хватит. Все, успокойся, что ты так разволновался? Расслабься и постарайся уснуть. Все у тебя будет хорошо, и ты обретешь вечный покой, – успокоила его чрезмерно игривая Прокопенко, которой нравилось дурачиться с Лазарем.

Через десять минут его ровное сопение перешло в храп. Зато Эмме не спалось.

Вспомнился случай из недавнего прошлого. Тогда она только приехала в Нижний и еще плохо знала Автозавод¬ский район, поэтому любила прогуливаться по вечерним улицам и скверам. В тот год было очень жаркое лето, и она перед сном решила пройтись по тихому скверику на проспекте Ильича. Шел уже одиннадцатый час, но позднее время ее не пугало, и она шла вдоль красивых клумб. При свете луны и тусклых фонарей она любовалась цветами, вдыхая их аромат.

Расслабленная, умиротворенная, она дошла до центральной клумбы посреди сквера и ощутила пьянящий сладковатый запах клевера, сразу напомнивший ей деревенские луга в Чкаловском районе, где ей неоднократно довелось бывать. Она остановилась. Уходить не хотелось. Так бы стоять и дышать, дышать этим целебным воздухом. Эмма присела на скамейку. Вечерняя прохлада после дневного зноя навеяла лирическое настроение, хотелось помечтать о чем-то хорошем, возвышенном, чистом… На мгновение ей вспомнилось, как в день переезда сюда город встретил ее нудным дождем. Но теперь ей казалось, что он любит ее и открылся перед ней, демонстрируя свои скрываемые ранее прелести и особенности… Какая чудная ночь! Она была счастлива! Вдруг за спиной раздался хриплый мужской голос:

– Не оборачивайся и молчи.

Тут же под левой лопаткой она ощутила что-то острое. По спине пробежал холодок. Перепуганная Эмма поняла, что это нож. Воображение тут же нарисовало его с таким длинным и острым лезвием, что если она сделает хоть одно неосторожное движение или нечаянно подастся назад, то это страшное орудие легко войдет в ее нежную плоть, пронзит ее беззащитное сердце, красивую грудь. Эмму охватил предательский озноб, страх смерти сковал ее.

– Тихо вставай и иди по дорожке влево, – услышала она все тот же неприятный голос.

Эмма попыталась встать, но не смогла этого сделать. Руки ее дрожали, а ноги стали ватными и не слушались ее.

– Ну! – вновь последовала угрожающая команда.

Она с большим трудом приподнялась и медленно пошла в указанном направлении. В тот момент ее сознание было как в тумане, она не видела никого и ничего не замечала на своем пути: все ее мысли были только о ноже, который упирался ей в спину. Беспрекословно выполняя приказания неизвестного, она оказалась среди густого кустарника.

– Не оборачивайся и быстро раздевайся… Не вздумай орать – сразу зарежу.

Когда она непослушными от страха руками сняла с себя юбку и кофточку, он быстро задрал ей комбинацию на голову и ловко повалил на траву. Она и не думала сопротивляться, тем более, кричать. Лежала ни жива ни мертва, боясь даже пошевелиться. Когда он понял это, то уже не торопился. С помощью ножа неизвестный сорвал с нее остатки одежды, и тут же горячая ладонь заскользила по окаменевшему телу. Но вскоре оно стало чувствительным, и теплые потоки крови разбудили каждую клетку. А когда Эмма почувствовала ласковые прикосновения губ к своей груди, с ней произошло что-то невероятное: к чувству смертельного страха добавились и приятные ощущения, которые нарастали с каждой секундой. А незнакомец неторопливо продолжал ласкать ее, и делал это довольно умело. Вскоре темпераментная Эмма уже была не в силах сдерживать охватившие ее чувства и начала сначала робко, а потом более активно двигаться в такт действиям насильника. По ее инстинктивным движениям он понял, что она возбудилась, и искусно продолжал доводить ее до экстаза. Лицо по-прежнему было за¬крыто комбинацией, но горячие руки были свободны, и она дала им волю. При ощущении наслаждения Эмма не стеснялась проявления охвативших ее эмоций, которые вскоре достигли пика. И в следующее мгновение она испытала бурный оргазм, поразив страстным темпераментом анонимного партнера. Ее доброжелательное поведение, продолжающиеся нежные ласки и блаженное состояние говорили, что она безмерно благодарна приятному незнакомцу, понимающему толк в сексе. Однако, сделав свое дело, тот неожиданно для нее словно испарился. Освободившись от комбинации, она долго еще лежала на траве, смотрела на яркую луну и думала об этом странном насильнике, доставившем ей наслаждение.

«Неужели и так бывает? – недоумевала заинтригованная таким поворотом событий Эмма. – Если бы мне кто-то рассказал о подобном, ни за что не поверила бы. А тут сама испытала, причем с таким наслаждением и страстью, о чем можно только мечтать. Интересный насильник, – продолжала размышлять она. – Не налетел, как изголодавшийся зверь, а все делал не спеша, с чувством и нескрываемым удовольствием…»

Эмма встала, оделась и пошла домой. Но мысли о случившемся не покидали ее: «Удивительный вечер! Всего-то полчаса, а сколько разных чувств!» Она нисколько не жалела о своем инстинктивном порыве, а ради последних сладострастных ощущений готова была еще и еще раз пережить те первые страшные минуты, напугавшие ее до смерти.

Потом Эмма специально несколько раз прогуливалась в этом же скверике в то же самое время в надежде еще раз подвергнуться нападению и оказаться изнасилованной подобным образом. Но, к ее сожалению, больше ей не довелось оказаться в роли жертвы странного сексуального маньяка, о встрече с которым часто мечтала во время бессонных ночей. Одновременно она ругала себя за то, что не рискнула тогда и не сняла с себя свою «маску» из шелковой ткани, чтобы увидеть своего насильника, так хорошо знающего женскую психологию.

«Хоть бы один раз его увидеть, ну хоть бы одним глазком разглядеть – уж я бы запомнила его на всю жизнь, – мечтая еще раз стать добровольной жертвой думала она. – А может, это был половой разбойник Конн, – с иронией предположила Эмма и взглянула на него с улыбкой. – Нет, он так не умеет, – тут же ответила себе, – да и тело у него не то, я уж не говорю про орудие удовольствия… Пусть пока спит и до¬сматривает последний в своей жизни сон».

Конн проснулся от крика:

– Подъем, быстрее вставай! Проспали… Ой, что сейчас будет! Тетушка с минуты на минуту должна прийти с ночного дежурства.

Как он не хотел вставать! Продолжая потягиваться, Конн ничего не мог сообразить. Но, ощутив резь ниже живота, вскочил и побежал в туалет. Приятно пахнущий туалет он покинул с явным облегчением и через пару минут был уже одет.

– А теперь на посошок на дорожку, – бодрым голосом сказала заботливая хозяйка и предложила ему стопочку и бутерброд с сыром.

Он с удовольствием выпил и тут же с мокрыми губами полез целоваться. Испуганная Эмма начала отбиваться от него, не позволяя ему добраться до ее лица. Тогда он быстро проглотил закуску и, вытирая рукой губы, вдруг с серьезным видом спросил:

– А дело-то у тебя ко мне какое?

– Да нет никакого дела. Ты что, так ничего и не понял? Ну и тупой! Дело уже сделано. Так что будем ждать последствий, – улыбнулась она и похлопала его по плечу.

Лазарь Иосифович как-то неловко пожал плечами и почесал за ухом.

– А приглашала-то ты меня зачем? – настаивал он, добиваясь хоть какого-то вразумительного ответа.

– Да не приглашала я тебя вовсе. Ты сам ко мне пришел. И правильно сделал. Заходи еще, если понравилось угощение. А теперь беги, а то на работу опоздаешь.

Выпроводив недоумевающего посетителя, довольная Прокопенко с облегчением вздохнула.

 

С этим человеком, точнее, с его трупом, ей даже прощаться не захотелось – так он ей был ненавистен. Но в день его похорон вечером к Прокопенко пришла Крутова. От нее сильно пахло спиртным, язык слегка заплетался:

– Угадай, где я была?

– Даже не догадываюсь.

– И ни за что не угадаешь… Ладно, не ломай свою миниатюрную головку – я была на поминках Конна. Ты Лазаря помнишь?

– Нет, – обманула Эмма.

– Ну, как же ты не помнишь его? Такого видного мужчину. А, все-таки вспомнила! Так вот, он умер, и мы сегодня его хоронили.

– Да ты что? – сделала удивленный вид Прокопенко. – Давай рассказывай, что же с ним случилось?

Ей действительно было интересно узнать некоторые подробности. Галина прошла на кухню и присела на табуретку. Она прижалась спиной к стене, как-то странно закатила кверху глаза, словно пытаясь что-то вспомнить, и начала:

– Так вот, слушай. Три дня назад он умер. Вчера меня вызывал следователь, а сегодня его хоронили.

– Кого хоронили? Следователя?

– Да, нет, Лазаря хоронили. А следователь все спрашивал, какие у меня с ним дела.

– Со следователем? – продолжала прикалываться Эмма.

– Да, нет, с Лазарем… С кем он дружил... Ищут, кто его грохнул. А я-то откуда знаю… Давай лучше не будем об этом, тем более что к тебе это совсем не относится. Ну, в общем, хорошо похоронили, народу собралось! Поминки в столовой были… все чин-чинарем. Жалко мужика…

– Постой, постой, – остановила ее Прокопенко. – То ты ругала его, говорила, чтоб у него руки отсохли, чтоб у него член на лбу вырос, чтоб он сдох под забором… А то вдруг тебе стало жалко его… Какие же мы, бабы, дуры: нас оскорбляют, унижают – мы злимся, но молчим и не даем должного отпора. Когда же ублюдок подыхает, мы начинаем жалеть его, – возмутилась прямолинейная Эмма.

– А что делать? Вот я такая дура… Как увидела его мертвым, так сразу все обиды забыла и простила ему все, что он сделал мне плохого.

– Ну, Галь, тебе виднее. Тебе ведь жить… Я считаю так: с волками жить – по-волчьи выть!

– А ты, подруга, что-то сегодня агрессивно настроена, да и вообще ты в последнее время какая-то другая стала.

– Точно, Галь, стала раздражительной, капризной, всем недовольной, иногда даже злой и в еще большей степени сексуально озабоченной, – откровенно призналась Эмма.

Крутова хитро заулыбалась и погрозила ей указательным пальцем:

– Э, кажется, я догадываюсь о причине таких перемен… Возраст, милочка, никуда не денешься. С наступлением климакса все мы становимся такими. Иногда даже сами не знаем, чего хотим.

– Так что, у тебя тоже? – уточнила Эмма и в душе даже обрадовалась этому.

– А как же, что мы, хуже других, – улыбнулась она. – Все мы, женщины, одинаковы, только вот реагируем на это по-разному.

Крутова встала, чтобы уйти, но заметила на холодильнике томик стихов Евтушенко. Она открыла там, где была закладка, и прочитала вслух:

– … Пусть лучше запомнят:

развратнее нет ничего –

спать с мужем законным,

когда ты не любишь его.

Крутова задумалась и многозначительно посмотрела на немного смутившуюся Эмму. Та сразу выпалила:

– Да это я, когда болела, еще раз перечитала.

Галя ничего не сказала, опять уткнулась в книжку и прочитала еще одно четверостишие:

– … и разве случайна

такая случайная связь,

которая тайно

мерцает, всю жизнь тебе снясь?

– Правильно подмечено, – признала Крутова и аккуратно положила томик на прежнее место. Когда она ушла, Эмма раздраженно бросила ей вслед:

– Вот зараза, все найдет, везде сунет свой нос. Как бы мужу сдуру не ляпнула лишнего.

Утром Прокопенко была уже совсем в другом настроении. Она еще раз мысленно прокрутила вчерашнюю задушевную беседу с Крутовой и успокоилась, поскольку обрела уверенность, что действует грамотно и осторожно, не оставляя следователям ни малейшего шанса выйти на нее и раскрыть эти преступления.

 

Глава 7

 

В один из воскресных дней августа Эмма решила совершить загородную прогулку на теплоходе. В тот день строители отмечали свой профессиональный праздник, и трест «Стройгаз» зафрахтовал трехпалубное судно на весь день. Там она случайно встретила Григория Варенцова, который около четырех лет назад строил им гараж. Тогда она несколько раз приносила ему и его напарнику поесть, а когда объект был принят придирчивой комиссией, состоящей из семьи Прокопенко, ее председатель Эмма пригласила строителей домой, чтобы как следует обмыть это событие. Она сразу же обратила внимание, что Григорий как-то смущенно посматривал на нее, будто хочет что-то сказать, но не решается. В то время у нее был любовник, и она не помышляла о его замене в ближайшее время, поэтому сама инициативу не проявила, хотя строитель ей и приглянулся.

И вот теперь эта неожиданная встреча, которой были рады оба. Варенцов сразу же пригласил Прокопенко в буфет. Она не возражала отметить праздник строителей и с удовольствием выпила стакан шампанского, но вскоре ушла, сославшись на то, что на теплоходе есть знакомые ее мужа, правда, пообещала обязательно позвонить.

Не прошло и недели, как Эмма действительно позвонила ему на работу и очень осторожно и тонко намекнула о возможной встрече.

– Я готов хоть сегодня же – назначьте только время! – обрадовался Варенцов. Он пришел поздно вечером, как было условлено. Уже сидя за столом, откровенно признался, что давно мечтал об этой встрече, несколько раз намеревался зайти к ней в гости (когда мужа не будет дома), но боялся, что она не станет с ним разговаривать, даже на порог не пустит.

– Ведь кто я для вас? Какой-то прораб со стройки, а вы такая… такая красивая… И походка, и осанка, и манеры… ну просто царская кровь! – признался разговорившийся Варенцов. – Вот поэтому я так и не решился навестить вас… И вдруг такая удача!

– Ну, что ж, раз пришел, то развлекай меня, ухаживай за мной. Говори первый тост, – предложила она и приветливо улыбнулась, чтобы придать гостю уверенности.

Он явно не ожидал этого и растерялся. Как назло, в тот момент все тосты вылетели из головы. «Вот дырявая голова», – ругал он себя, пытаясь вспомнить, что же обычно говорят мужики, когда выпивают у них на стройке. «Ну что, вздрогнем!», «Сгинь, зараза, останься чистый спирт». Но к данной ситуации все это явно не подходило.

– Ну, пока ты вспоминаешь, скажу я: предлагаю тост за моего гостя.

– Замечательно. А я с удовольствием выпью за вас, – произнес Варенцов, обрадовавшись тому, что она взяла инициативу в свои руки и сгладила неловкую ситуацию, в которой он оказался по своей вине. – У нас еще говорят так: «Предлагаю не напиваться индивидуально. Лучше напьемся коллективно!»

Потом гостя словно прорвало, он произносил тосты один за другим, просто удивляя хозяйку разнообразием поднимаемых тем.

– Ну, если ты не прочь, то наливай еще, Гриша. Будь смелей!

И Гриша наливал, пил, закусывал и произносил очередные тосты, которые немного забавляли придирчивую Эмму. Она развлекалась с этим простым, без всяких комплексов человеком.

– Давай поговорим о чем-то высоком, о литературе, например. Ты книги любишь?

– Вот раньше очень – запоями читал…

«О твоих «запоях» догадываемся», – сразу подумала она.

– … причем все подряд, – продолжал гость. – А сейчас только начну читать, так сразу засыпаю. Устаю, что ли… Или рано встаю, поэтому не высыпаюсь.

«Теперь у тебя будет возможность отоспаться», – отметила для себя Эмма и спросила:

– А кого из авторов ты любишь?

– Бальзака, Чехова и… детективы.

– Должна отметить, вкус у тебя неплохой. Антон Павлович был любимым современником Толстого. Граф говорил, что чисто художественно Чехов талантливее его, но он пишет не религиозно, не направляет людей на истинный путь. А детективы, правда, только хорошие, я тоже люблю.

Григорий обрадовался и хотел что-то сказать, но Эмма жестом остановила его:

– Учти, прочитанная книга для человека ценнее, чем непрочитанная.

Гость полностью согласился и неожиданно произнес следующий тост:

– Выпьем за то, чтобы у наших детей были богатые родители.

«А вот о детях ты зря напомнил мне. А впрочем, ты, конечно, не нарочно ляпнул…», – размышляла она, и вид у нее в это время был озабоченный.

Увлеченный закуской Варенцов не обратил на это внимания и через минуту уже наливал себе снова.

– Прямо в рай ты попадешь, если выпить мне нальешь! – произнес довольный собой Григорий и громко засмеялся.

«Ну что ты ржешь, как сивый мерин? А вот в рай ты действительно скоро попадешь, если, конечно, он есть, и тебя возьмут туда. А у меня грехов слишком много, поэтому мне прямая дорога в ад. Но мне представляется, что в одиночестве я там не окажусь, встречусь со многими из бывших своих знакомых. Вот будет интересно: подберется дружная и наверняка веселая компания», – подумала она и улыбнулась.

Затем развеселившаяся Прокопенко задала традиционный вопрос о жене.

– Познакомились мы на стройке, я туда был направлен по распределению после института. А она, молодая девчушка после школы, работала подсобницей в бригаде каменщиков. У меня до нее вообще никого не было. Бывало, придем на танцы: друзья быстро разбегутся, тут же пригласят, потанцуют – все, уже познакомились. А я, как болван, стою один и наблюдаю за другими. Всю жизнь я завидовал тем, кто умеет хорошо танцевать, и у кого язык подвешен.

– А что же ты не научился танцевать? Попросил бы кого… или в кружок записался.

– Да я какой-то неловкий был, уж больно стеснительный. Зато подраться я любил. Чуть какая заварушка на танцах – друзья сразу бегут ко мне. Если надо за кого постоять, то я всегда пожалуйста – никогда не отказывал.

– Ты отвлекся, – остановила его хозяйка.

– Ах да. А тут эта девчушка со стройки сама за мной приударила. Я даже удивился: и чего она во мне нашла? Ну в общем, поженились мы, причем как-то наспех, словно чего-то боялись.

– И ты ее не любил? – спросила Эмма и посмотрела Григорию в глаза. Он их не опустил.

– Нет. Ни тогда, ни потом. Видно, зря поторопились. Плохо у нас с ней. Вот не тянет меня домой, и все тут. До чертиков надоели мне попреки… Я бы давно ушел, но сына жалко – только из-за него и живу с ней.

– Да ты не живешь, а существуешь, как черный ворон. Ну чего ты в жизни видел хорошего? Ничего! Надеюсь, причину ты понял?

– Нет, – честно признался он, чем сильно удивил Эмму.

– А ведь она как на ладони: ты женился и до сих пор живешь без любви. Вот где корень зла! – уверенным тоном произнесла она. – Жаль мне тебя – столько лет впустую прожил!

– Почему?

– Потому, что лишен был самого большого наслаждения в жизни – Любви! Для жизни стал врагом ты кровным, коль не вкусил нектар любовный, не испытал ты чувств возвышенных и страстных, которые дает Великая Любовь!

– Вот такую, как ты, я бы полюбил – раз и навсегда.

– Увы! Другому отдана, но вряд ли буду я верна, – развела она руками. – Но ты не грусти – жизнь продолжается, и надо радоваться каждой блаженной минуте…

Она включила магнитофон и специально пригласила его на быстрый танец – ей было интересно наблюдать за его неуклюжими движениями. И он не обманул ее ожиданий, доставив ей своим неловким топтанием на месте, имитирующим подобие современного танца, истинное удовольствие. Она смеялась над ним от души, а ничего не подозревающий танцор, монотонно дрыгаясь, продолжал свой импровизированный номер.

Вскоре Эмма решила прекратить полуночное веселье и перешла к следующему номеру своей программы – проверке мужских способностей строителя в постели. Будучи женщиной чрезмерно темпераментной, она скоро разочаровалась: силы прораба, к сожалению, быстро иссякли. Эта неудача обескуражила Григория, заставив изрядно поволноваться, появилось чувство вины перед хозяйкой гостеприимной постели. Эмма и не скрывала своего неудовольствия и раздражения.

– Ты меня извини, – стал оправдываться Варенцов, – но со мной что-то не то. Это я у тебя немного расслабился, а вообще-то у меня такой камень на душе…

– Я сразу поняла это. Видно даже невооруженным глазом.

– Ты что, ясновидящая?

– Нет, но я женщина, и этим все сказано. Так что, если ты хочешь открыться и тем самым облегчить свою больную душу, я готова тебя выслушать.

– Пожалуй, ты права, – задумался он. – Полтора года назад у нас на стройке произошел несчастный случай. А впрочем, начну по порядку. К нам тогда направили на практику выпускников строительного ПТУ. Был конец месяца, я закрутился и не успел их проинструктировать по технике безопасности. После обеда двое пацанов спрятались в старом бараке, чтобы втихаря покурить. А в это время подошел трактор и стал сносить оставшиеся развалины. Перекрытие рухнуло, и накрыло обоих мальчишек. Одного сразу насмерть, а другой отделался сотрясением мозга, переломами и ушибами. Когда их стали доставать… вытащили из-под обломков, второй пришел в себя и так жалобно стонал: «Больно! Ой, как больно!» До сих пор слышу этот голос, а перед глазами так и стоит та страшная картина. Мне, наверное, уже никогда этого не забыть. Из начальников участка меня понизили в прорабы, а руководителя практики осудили условно.

«Какая нелепая трагедия», – подумала Эмма. А Варенцов продолжал делиться своими мрачными мыслями, рассказывать о чувстве сострадания и ужасных снах, которые напоминают ему о том роковом дне. Высказавшись, он почувствовал облегчение и через несколько минут уснул. Эмма была уверена, что сейчас он видит совсем другие сны.

Она долго лежала, смотрела в темноту. Ей вспомнился собственный случай из далекого детства, когда детьми они часто играли на стройке. Тогда ей было около девяти лет. Однажды она пробегала по деревянному настилу, который вдруг перевернулся, и Эмма с первого этажа провалилась в подвал. Ребятишки посмотрели вниз и увидели ее лежащей неподвижно на железобетонной плите. Они подумали, что она разбилась насмерть, и бросились домой, чтобы сообщить об этом ее родителям. Когда Эмма пришла в себя, то самостоятельно вылезла из темного и сырого подвала и грязная, со слезами на глазах от обиды, что все ее бросили, прихрамывая, пошла домой. Навстречу ей уже бежали отец, ватага ребятишек и еле поспевавшая за ними перепуганная мать. Она вспомнила поцелуи радости, затем больницу. Врачи определили легкое сотрясение мозга и порекомендовали отлежаться с недельку в постели. С тех пор Эмма не любила все стройки и обходила их стороной.

Воспоминания растревожили, сон так и не пришел. Дав гостю возможность поспать пару часиков, она разбудила его и наверстала свое, доставив себе и прорабу удовольствие. Но это наслаждение стоило ему дорого. Измученный, разбитый и выжатый как лимон, он еле добрел до ванной. Приняв душ, Варенцов взбодрился и стал одеваться. Эмма, посматривая на часы, то и дело поторапливала его. Когда он был уже готов покинуть квартиру, она по установившейся традиции предложила ему ободряющую стопочку на посошок. Григорий охотно выпил, закусил помидоркой и с легким сердцем вышел.

– Козел, ты думаешь, я забыла, сколько ты с меня содрал тогда за гараж? Теперь подыхай, как собака, – сказала она и посмотрела на себя в зеркало. Она увидела там жесткий взгляд холодных глаз, очень злое и одновременно самодовольное выражение лица. Невольно Прокопенко испугалась своего отражения.

«Неужели это я?! Нет, это какая-то мегера! Ты только посмотри на нее внимательно: совсем чужое лицо, а глаза – какой-то беспощадной злюки, готовой пойти на любое черное дело», – подумала она и отвернулась, впервые в жизни ощутив некое отвращение к самой себе.

Но вскоре, расставив мысленно все по местам, она успокоилась. Утешением послужило собственное признание себя великой актрисой, которой свойственно в зависимости от ситуации мгновенно перевоплощаться, в том числе и в отрицательных героев.

 

Когда Варенцова хоронили, Прокопенко посчитала своим долгом присутствовать при выносе тела и проводить его в последний путь. Она сделала это украдкой. В доме, стоящем напротив, она поднялась на лестничную площадку между вторым и третьим этажами и из окна наблюдала, как выносили гроб из подъезда, как прощались с покойным родные, друзья, соседи. Ни раскаяние, ни жалость так в ней и не проснулись, но и чувства удовлетворения она не испытывала: может быть, потому, что она вынуждена была прятаться, или оттого, что никто на свете не знает о ее причастности к этой смерти и горю, которое испытывают все присутствующие. В этот момент ей трудно было объективно разобраться в своих противоречивых чувствах. Она стояла и наблюдала до тех пор, пока гроб с телом Варенцова не погрузили в катафалк, после чего со спокойной душой пошла домой.

 

Глава 8

 

Прошла ничем не примечательная неделя. В 12 часов дня в квартире неожиданно раздался резкий звонок в дверь. Он сразу насторожил Эмму. В это время она обычно ходила по магазинам и возвращалась только после двух часов. Но в этот день ей почему-то не захотелось выходить на солнцепек, да и особой надобности не было. И вдруг этот звонок.

«Кто бы это мог быть без предварительной договоренности по телефону?» – подумала Эмма и на цыпочках подошла к дверям. Бесшумно открыв внутреннюю дверь и осторожно посмотрев в глазок, она разглядела на площадке девицу с какими-то бумажками в руках. «Где-то я ее видела», – мелькнуло в голове. Тогда Прокопенко решила выдать себя:

– Кто там?

– Вы на выборы собираетесь?

– Конечно.

– Это доверенное лицо кандидата в депутаты, разношу агитационную рекламу.

– Ну так бросьте в почтовый ящик, мне сейчас некогда ее изучать.

Ответ привел девицу в замешательство, ее глаза скользнули в сторону.

Чрезмерно подозрительной Прокопенко этого было достаточно, чтобы еще больше засомневаться – теперь уже нежданная визитерша вообще не внушала ей доверия. Сердце колотилось, но мозг трезво анализировал эту непростую ситуацию: «Почему она в замешательстве и сразу не нашлась, что ответить?»

Вскоре послышался писклявый голос:

– Меня просили лично раздать. Откройте.

«Сейчас – разбегусь и шлепнусь. А проверить тебя, красотка, не мешает», – размышляла Эмма, а вслух сказала:

– Ну хорошо, подождите – я только оденусь.

Она бросилась к телефону, набрала номер соседки, проживающей напротив, и приглушенным голосом попросила ее посмотреть в глазок. Через несколько секунд та доложила, что около женщины (лица ее не видно), стоят два парня.

– Спасибо. Я так и знала. – Эмма положила трубку, а сама подумала: «Хорошо еще, что они не догадались заклеить глазок соседки. Значит, дилетанты. Хотя в принципе это роли не играет, поскольку пластырь на ее глазке только усилил бы мои подозрения. Что же делать? Что предпринять?» – крутилось у нее в голове, и тогда она решилась:

– Алло, это милиция?..

Когда Эмма снова посмотрела в глазок, девицы уже не было. Она бросилась к окну – никого. Просунув голову в форточку, увидела выходящих из подъезда девицу лет двадцати и двух здоровых парней в легких кожаных куртках. Вслед за ними выскочил третий мужлан с огромной синей сумкой. Все прошли вдоль дома и скрылись за углом, следом туда же свернула грузовая «ГАЗель», до этого стоявшая у соседнего дома.

Милицейская группа так и не приехала. Обозленная Прокопенко позвонила знакомому помощнику прокурора Александру Сергеевичу Усольцеву, к которому не раз обращалась за консультацией по различным юридическим вопросам. Ей хотелось, чтобы он немедленно разобрался с этим фактом. Кроме того, она давно уже собиралась посоветоваться с ним о выписке из квартиры тетушки мужа: та просила снова прописать ее в своей деревне.

Усольцев был уже один раз в гостях у Эммы и имел удовольствие насладиться прелестями соблазнительной и темпераментной женщины. Тогда он хотел, чтобы подобные встречи продолжались и впредь, а отношения между ними приобрели постоянный характер. Но она охладила его пыл, в шутливой форме заявив, что не хочет быть разлучницей его семьи – ячейки общества.

– Влюбишься еще, потом будешь страдать. В конце концов вынужден будешь развестись с женой и просить моей руки. А я женщина слабая, могу не сдержаться и из сочувствия к тебе дам отставку своему мужу и приму твое безрассудное предложение. Но ведь брак-то наш будет не по обоюдной любви. Просто меня прельщает роль «прокурорши». Капитаншей я уже была, и мне наскучила морская тематика.

– Вот видишь, – оживился он. – Нужно разнообразие, причем во всем.

– Но перспектива стать твоей женой или любовницей меня не очень-то устраивает, поскольку по ночам придется слушать твои рассказы про законы, статьи уголовного кодекса, лагеря, колючую проволоку, камеры и так далее. Мне это быстро надоест, и тогда придется совершить побег из твоей изолированной колонии строгого режима…

– Клянусь, я тебе не наскучу, буду любить тебя молча.

– Ну тогда я вообще умру со скуки, ибо квартира наша превратится в камеру-одиночку, где и поговорить-то будет не с кем. А постель станет ложем для глухонемых. Я же люблю приятное общение, беседы с интересными людьми, ласковые слова в свой адрес. Ведь женщины любят ушами, дорогой.

С того времени, как они виделись последний раз, прошло около полугода. Их первая и единственная близость так и не получила дальнейшего развития, хотя Усольцев надеялся, что его симпатия все-таки изменит свое прежнее решение. И вот теперь, именно по ее инициативе, контакт вдруг возобновился, и потерянная связь между ними могла вновь наладиться. Александр Сергеевич настаивал, чтобы беседа носила неофициальный характер и обязательно состоялась у нее на квартире. Эмма сопротивлялась, заранее предвидя, что первоначально деловой характер этой встречи постепенно может перерасти в интимный. Но затем под натиском настойчивого помощника прокурора, проявившего твердость в этом вопросе, она вынуждена была все же согласиться. Он же счел эту маленькую уступку от красивой и капризной женщины своей победой и был горд собой.

– Я все равно укрощу эту строптивую женщину, – сказал он себе, предвкушая победный финал.

Вечер. Скромный букет цветов. Уже знакомая квартира, напоминающая то ли антикварный магазин, то ли музей клуба путешественников. Праздничный стол был накрыт на двоих, и Усольцев, с удовольствием усевшись за него, первый тост произнес за несравненную хозяйку.

Александр Сергеевич, как всегда, много говорил, делал комплименты в ее адрес, но, к его удивлению, она не проявляла заметного восторга и внешне была довольно спокойной и как бы безразличной.

После очередного тоста и хорошей закуски он попробовал расшевелить ее:

– Ты посмотри, что в стране творится! Как выросла преступность!

– Ой, только не о политике, я умоляю тебя, – остановила его Эмма, не дав ему блеснуть красноречием.

– Хорошо, Эммочка. У меня у самого сейчас такое творится в душе!.. – он поморщился. – Лучше сыграй что-нибудь.

– Ладно. Я спою тебе один из моих любимых романсов.

Она села за пианино и негромко запела:

– Когда б он знал, что пламенной душою

С его душой сливаюсь тайно я,

Когда б он знал, что горькою тоскою

Отравлена младая жизнь моя…

Этот грустный романс напомнил ей о прошлом, глаза увлажнились. Эмма налила себе вина и выпила до дна. А когда села за стол, перед глазами замелькали лица экипажа и, конечно же, ее единственного избранника Анатолия Федорова. Чтобы избавиться от нахлынувшей на нее грусти, она завела разговор о деле.

– Да был я в дежурке, интересовался, почему не выехали, – нехотя начал Усольцев, – сказали, что некому было, и я их прекрасно понимаю. Они на уже совершенные преступления не всегда вовремя выезжают – причины тут разные, а ты хочешь, чтоб по таким вот звонкам срочно вылетали, с сиреной мчались и хватали… Для них это называется казал-мазал…

– Вот если бы они реагировали на такие звонки, как мой, тогда бы и на тяжкие преступления пришлось намного реже выезжать. Понял? Преступления надо своевременно предупреждать, пресекать на стадии подготовки или покушения…

– Ты это мне говоришь? – удивился помощник прокурора.

– Тебе – в первую очередь, хотя, как я поняла, от тебя мало что зависит, – раздраженно сказала она. – А теперь подскажи, что мне делать с горячо любимой тетушкой. Надеюсь, это-то ты можешь?

Сведущий в этих вопросах Усольцев очень подробно и обстоятельно объяснил ей порядок выписки из квартиры, подсказал, как ускорить этот процесс.

В знак благодарности за консультацию повеселевшая хозяйка снова и снова подливала гостю водочки и подкладывала закуску. Усольцев с удовольствием пил и ел. Когда Эмма увидела, что он захмелел, она предложила ему пойти домой, однако тот попросил оставить его на ночь. Хозяйка не соглашалась, но никакие уговоры не действовали на него.

– Пойми, я не могу тебя оставить. Иди, пожалуйста, для тебя же будет лучше, – давала ему шанс остаться в живых Прокопенко.

Но он настаивал, и она сдалась. В постели она, как всегда, была великолепна, и помощник прокурора получил, что хотел и о чем мечтал несколько месяцев. Расслабленный и довольный, лежа с закрытыми глазами, он блаженствовал рядом с этой жгучей и очаровательной женщиной, которую просто боготворил. Он был горд собой от одной только мысли, что она недоступна для других мужчин, а ему покорилась. Но его радужные планы прервала Эмма, напомнив о жене:

– Она у тебя красивая? Расскажи, как вы с ней познакомились?

– Да все просто: вместе учились в институте, вместе влюбились и поженились. Сказать, что она красавица, не могу, но тогда мне казалось!.. Все в жизни меняется, и, к сожалению, не всегда в лучшую сторону.

– А ты бы хотел, чтобы все было наоборот?.. Так не бывает: время бежит только вперед – и правильно делает. Если бы было иначе, тогда и умирать не захочется, когда придет пора. Так что пусть в мире все останется как есть: рождение, наслаждение от жизни, медленное увядание, старость, смерть. Правда, некоторым приходится пропускать промежуточные стадии – это уж кому как повезет.

– Мне никогда не везет, – признался Усольцев.

– Значит, судьба, – подвела неутешительный итог Эмма. – И хватит об этом. Расскажи лучше, что новенького у вас на работе?

– Да ничего особенного. Хотя… – Он задумался. – В по¬следнее время все гоняются за убийцей или группой преступников, которые методично одного за другим травят людей.

– Да что ты?! Неужели, правда? Ужасы какие! – вошла в роль Эмма, в ее глазах мелькнул неподдельный страх. – Да что ж это творится такое – теперь, выходит, и на улице-то опасно появляться?

– Тебе, дорогая, нечего бояться, так что не волнуйся.

Прокопенко изобразила на лице такое удивление, что Усольцев просто не мог не поверить ей. Она любила интригующие моменты и настолько талантливо справлялась со своей сложной ролью, что усомниться в искренности ее чувств никому из ее гостей даже в голову не приходило. Вот и на этот раз работник прокуратуры поспешил успокоить ее, пояснив:

– Дело в том, что гибнут только мужчины. Видимо, женщины их просто не интересуют.

– Ну и слава Богу. И когда же найдут этого убийцу-маньяка или опасную банду?

– Ох, не знаю, спроси что-нибудь полегче. Но думаю, что не скоро, если они вообще раскроют это преступление, – без явного энтузиазма произнес он и подкрепил свой пессимизм коротким взмахом руки.

– А ты тоже принимаешь участие в розыске? Ведь это опасно!

– Нет. Мне и без этого сейчас забот хватает.

– Я заметила, что ты здорово изменился, весь вечер хотела спросить тебя об этом, но как-то не решалась. Скажи, у тебя какие-то неприятности? Дома, на работе? Я же вижу, что тебя что-то беспокоит.

Он долго молчал, тяжело вздыхал, как бы решаясь, отвечать ему или нет. Она тоже не нарушала наступившую тишину, и возникшая пауза затянулась. Усольцев вдруг почувствовал исходившее откуда-то изнутри огромное желание открыться, выплеснуть все, что накипело, причем немедленно и именно этой женщине, которая, как ни один человек в мире, в состоянии была выслушать и, самое главное, понять его, а если надо, то и посочувствовать и чисто по-человечески пожалеть. В своей слабости он ни за что не мог бы открыться и признаться жене, но перед Эммой он готов был это сделать, потому что, как он искренне верил, она необыкновенная женщина! Он снова тяжело вздохнул и начал:

– Ты, как всегда, права. У меня сейчас большие проблемы на работе, но еще больше я мучаю себя сам, поскольку постоянные мысли, переживания, недосыпание не дают мне покоя. Дело в том, что на мне висит тяжкий грех, и я места себе не нахожу из-за этого.

«Понятна теперь твоя настойчивость, – сразу подумала она. – Ты хотел со мной расслабиться и хоть как-то забыться. Будем считать, что я это сделала и в какой-то мере помогла тебе».

Но она не перебила его, продолжая слушать.

– Около десяти лет назад, когда я работал следователем, мне удалось раскрыть одно громкое дело. По району тогда прокатилась волна тяжких преступлений: убийства, грабежи, кражи… Долго мы искали, чего только ни делали: устраивали засады, задерживали подозреваемых, проводили обыски, допросы, но выйти на преступника или банду никак не удавалось. Наконец нам повезло: на краже с поличным мы взяли одного девятнадцатилетнего парня. Грошев его фамилия. Тогда все вроде бы сходилось на нем, а главное, он сам во всем признался. Честно скажу, были у меня тогда кое-какие сомнения, но сама понимаешь… Куча других уголовных дел, да еще начальство и план по раскрытию преступлений просто давили на меня… Что удивительно, в суде, как никогда, все прошло нормально, как говорится, без сучка и задоринки… Ну, в общем, за три убийства, кражу автомобиля, два грабежа и еще многочисленные кражи Грошев получил тогда на всю катушку – расстрел. Приговор привели в исполнение, и я уж давно забыл об этом нашумевшем тогда деле. Но мне напомнили о нем сверху: недавно пришел с повинной один рецидивист, которому терять уже нечего. У него рак желудка, жить ему осталось в лучшем случае пару месяцев. Вот он и решил перед смертью покаяться и признался, что те преступления совершил именно он, а не тот, которого расстреляли. Оказалось, что тот парень просто проигрался в карты, вот ему и приказали взять все на себя. Поскольку он молодой и несудимый, то в худшем случае ему грозило пятнадцать лет. В противном случае его все равно бы грохнули, потому что карточные долги ему нечем было платить. Вот он и согласился, рассчитывая, видимо, после вынесения приговора обжаловать решение областного суда. Но все получилось совсем иначе… Ну, в общем, парня-то ни за что поставили к стенке, а настоящий убийца разгуливал на свободе и продлил свою жизнь на десять лет. Если б ты знала, Эмма, как я мучаюсь и переживаю… места себе не нахожу, особенно по ночам.

– Не переживай, приговор уже вынесен и обжалованию не подлежит, – тихо сказала она, имея в виду свое решение, которое она должна будет претворить уже через пару часов. – Я тебя успокою, так успокою, что ты никогда больше не вспомнишь об этом.

Она прижала свою тонкую изящную руку к его лицу и нежно провела по нему, словно хотела разгладить невидимые морщинки.

– Спи, мой дорогой, все будет хорошо – я о тебе позабочусь.

«Видит Бог, я этого не хотела, – размышляла она, когда Усольцев, немного успокоившись, уснул. – Я пыталась его отговорить, но он все же настоял на своем. Видимо, такой конец уготован ему судьбой. Нарушить клятву я не могу, для меня все мужчины равны, особенно в постели, поэтому за полученное удовольствие, за использование моего тела он должен заплатить самой высокой ценой. И чтобы успокоить его грешную душу, я помогу ему найти простой выход. Так что пусть полежит спокойно, отдохнет перед дальней дорогой. Смерть ведь тоже часть жизни, и встретить ее надо достойно!»

Через два часа он с легкой душой выпил полагающуюся прощальную стопку и с хорошим настроением покинул квартиру обожаемой женщины.

Во время похорон Прокопенко отметила, что собралось очень много народу, и это обстоятельство не могло ее не радовать. Однако она обратила внимание на большое количество сотрудников правоохранительных органов, встреча с которыми, особенно с теми, что были в форме, не доставляла ей удовольствия. Поэтому Эмма быстро ушла, инстинкт самосохранения был выражен у нее сильнее чисто праздного любопытства, присущего большинству женщин.

 

Глава 9

 

Прошло несколько дней. У Эммы к вечеру разболелся зуб под коронкой, и она позвонила домой врачу-стоматологу Петру Кирилловичу Куприянову. Именно он гарантировал, что она не будет знать забот с этим зубом как минимум десять лет. А тут не прошло и года, а зубная боль одолела ее. Она проклинала его, как только могла, используя почти весь арсенал известных ей ругательств, включая и нецензурные. Его счастье, что он не умел читать мысли на расстоянии, а то бы просто захлебнулся от посланных рассерженной Эммой в его адрес страшных проклятий.

Она вспомнила его противную улыбочку и обходительные манеры, когда он занимался ее зубом. Сидя в кресле, она испытывала нестерпимую боль и еле сдерживала себя, чтобы не вцепиться ногтями в его холеную физиономию, а он со сверлом в руках пытался обольстить ее и шепотом напрашивался на свидание. «Ну ты и идиот – нашел время для подобных разговоров! А может, ты душевно больной с садистскими наклонностями, и тебе доставляет удовольствие таким вот образом издеваться над нормальными людьми?» – думала она, не зная, как ей дотерпеть до конца этой экзекуции. Но вскоре пытка закончилась, и Прокопенко пообещала себе когда-нибудь отомстить этому коновалу, который даже обезболивающего укола ей не сделал. Через несколько дней золотая коронка встала на свое место. Внимательный врач заверил ее в высоком качестве работы, и она на всякий случай записала номер его домашнего телефона. И вот теперь он ей пригодился. Эмма позвонила, чтобы высказать ему все, что у нее накипело, пока болел зуб. Но его, как назло, не оказалось дома.

Постепенно боль утихла, но обида осталась. Она вспомнила, что стоматолог после второй смены приходит поздно, поэтому позвонила ему еще раз около десяти вечера. Когда ничего не подозревающий Петр Кириллович взял трубку и своим любезным тоном спросил, кто ему звонит, Эмма сразу же решила изменить план своих действий. Она представилась и, судя по голосу Куприянова, очень обрадовала его своим звонком. Он тут же стал приглашать ее поужинать вместе в ресторане или у него дома.

«Ага, сам лезет в капкан», – подумала Прокопенко и умело повела свою игру.

– Я не люблю ходить по ресторанам, а идти в гости к мужчине, да еще в такое время, считаю неприличным. Может быть, у меня? – как-то робко не то спрашивала, не то приглашала она. – А заодно и коронку мою посмотрите, а то зуб сегодня разболелся.

– Замечательно, – обрадовался стоматолог.

– Что замечательно? – удивилась Эмма, и в ее голосе прозвучала обида. «И вправду изверг с садистскими наклонностями», – подумала она.

– Да нет. Я не имел в виду ваш зуб, хотя именно ему в какой-то мере благодарен за звонок. Поэтому я поддерживаю замечательную идею и готов хоть сейчас прийти к вам.

– Вот и хорошо.

– Тогда ждите. С удовольствием вас навещу, посмотрю коронки и зуб. А заодно поговорим о любви, о погоде и, конечно, о вас – женщинах, как говорил Аркадий Райкин.

Через сорок минут он был уже у нее и сразу же приступил к своим профессиональным обязанностям. После внимательного осмотра он вынужден был признать, что между коронкой и зубом образовался зазор, это и послужило причиной боли.

– Да вы, выходит, бракодел, Петр Кириллович? – прямо в лоб высказала свое неудовольствие Прокопенко.

– Да это не я, это техник во всем виноват, – начал оправдываться он.

– Вы в этом уверены?

– Ну конечно, уверяю вас. Но не беспокойтесь, завтра же исправим эту ошибку, так что я вас жду к себе на прием.

– Итак, завтра вы устраиваете прием в мою честь, хотя встреча с вами для меня не очень-то и приятна, честно вам скажу. А сегодня я устраиваю прием. Пока вы добирались до меня, я приготовила скромный ужин. Так что прошу.

Куприянов вошел в большую комнату, взглянул на стол и удивился:

– Ничего себе, скромный! Да чтоб накрыть такой стол, надо неделю готовиться.

– Кому-то, может, и месяца не хватит, а мне и нескольких минут достаточно.

Гость окинул завистливым взглядом обстановку в квартире, после чего сомнений в том, что сказано хозяйкой, у него уже не возникало. Он понял, что она может все, и для этого у нее есть все необходимое: деньги, связи и умение. Затем он самодовольно отметил: «А все-таки мне удалось добиться своего: вот я уже у нее дома, и она в конце концов будет моей».

Эмма же в этот момент думала почти о том же самом: «Кажется, он попал, влетел по самые уши, и вырваться ему вряд ли удастся».

По натуре они оба были охотниками, но одному сегодня предстояло стать жертвой. Но это потом. А пока каждый считал себя победителем, и это придавало им уверенности в себе, что предвещало в этот поздний вечер весьма интересную интригу.

За столом Куприянов говорил много, ему хотелось произвести на Эмму неизгладимое впечатление, чтобы появилась надежда на последующие встречи. Она с интересом слушала его, ей нравилось играть роль молчаливой хозяйки, для нее каждый человек был индивидуален и чем-то интересен. Обладая некой изюминкой, он иногда выдавал такое, чего невозможно узнать ни в энциклопедии, ни в художественной или научной книге, поэтому оставалось только запоминать и перенимать полезное. И Эмма охотно пополняла свой интеллектуальный багаж.

Куприянов рассказывал про учебу, работу, друзей, увлечения, но когда он начал говорить о своих детях, она сразу остановила его. Мало того, что Эмма не любила разговоров на эту тему, она к тому же еще боялась поддаться элементарной жалости: нет, не к самому собеседнику, уже рассматриваемому ею как реальному кандидату в покойники, а к его детям, которые останутся сиротами. Поэтому о детишках она старалась не думать и не разрешала напоминать о них.

– Расскажи мне лучше, как ты познакомился со своей женой, как работал в Германии, – предложила она.

– Когда я учился на третьем курсе, на одном из студенче¬ских вечеров познакомился с очень красивой девушкой – студенткой Торгового института. Я сразу влюбился. Два года я бегал за ней, а она мне: ни «да», ни «нет». После окончания Московского стоматологического института и небольшой практики в городской поликлинике мне по линии военкомата по большому блату предложили работать по специальности в Группе Советских войск в Германии. Но я был холост, а это служило серьезным препятствием. И тогда я снова разыскал свою несравненную Лизу. Она только что окончила институт, но замуж так и не вышла: все искала принца, а они, как сама понимаешь, на дороге не валяются. Ну, я с ней напрямую. А она возьми да и согласись. Только мы сразу договорились: жить будем, как муж и жена, а все, что заработаем – порознь.

Эмма почему-то сразу вспомнила свою молодость и фиктивный брак с Вадимом. «Да-а-а, такие вот были времена!» – подумала она, продолжая слушать Куприянова.

– Приехали мы в Германию, посмотрели и ахнули! Лиза сразу подыскала себе подходящую работенку – с ее-то внешностью, да в армейском коллективе – это совсем несложно. Хотя для некоторых членов семей это было практически невозможно. А она пристроилась на базе и получала даже больше меня. Плюс связи, «левые» возможности и так далее. Да и мне в принципе хватало – чего греха таить. В общем, не жизнь была, а просто сказка! Так нет, на третьем году случилась беда. Попал ко мне на прием с острой болью один солдатик. Я ему удалил коренной зуб, и он уехал в свою часть. А через несколько дней этот солдатик умер от заражения крови. Оказалось, что я ему занес инфекцию, и начался такой шум! Мама родная! Меня чуть не посадили. Хорошо еще, что отделался условным сроком, но после этого пять лет не имел права заниматься врачебной практикой. Вот так я досрочно вернулся домой, правда, деньжат успел подзаработать…

– А как жена? – поинтересовалась Эмма.

– Она вместе со мной загремела. Мы, конечно, сразу развелись. Она осталась в Москве, а я приехал сюда. Здесь опять женился…

«Какие болтливые бывают мужики. Чуть выпьют, и язык у них развязывается хуже, чем у баб. А этого и уговаривать не пришлось: сам раскололся, как грецкий орех… Загубил бедного солдата, а ему хоть бы хны… А сколько мне помучиться из-за него пришлось? Да будь моя воля, я бы его не только на пять лет, я бы его на всю жизнь лишила права лечить людей», – размышляла Прокопенко, вполуха слушая Куприянова, который без умолку продолжал читать ей лекцию на тему, близкую к своей специальности.

– Зубные коронки из железа или других неблагородных металлов плохо действуют на человеческий организм. Эти металлы образуют со слюной гальванический элемент, и человек чувствует металлический привкус, жжение и сухость слизистой. Он становится раздражительным, жалуется на потерю аппетита, головные боли. Специалисты советуют: зубы и коронки надо делать из золота, платины, титана, фарфора…

– А вот я в одной газете читала, что статус уголовников раньше определялся по фиксам. Простую стальную фиксу носили фраера – это нижний слой уголовного мира, чтоб тебе понятно было. Уголовники покруче вставляли себе «фиксу шухерную» – скругленную с двух сторон, или «железную Маню», – с характерной скобкой у основания. И только авторитетам, ворам в законе, дозволялось хвастать «царским орешком» – фиксой из платины. Теперь ты понял, почему они так часто улыбаются?

– Есть отчего!

– И от этого тоже.

– Чего только в жизни не бывает, – поддержал тему Куприянов. – Вот в древней Индии женщины покрывали зубы специальным составом, от которого они становились коричневыми. В Японии до недавнего времени окрашенные в черный цвет зубы служили признаком замужней женщины. На Соломоновых островах выбивание верхних резцов составляет часть свадебного обряда. Причем делается это родственником без всякой анестезии, при помощи заостренной палки и камня. Даяки в Индонезии по сей день спиливают зубы почти до половины, чтобы не походить на хищных животных. Ну а на Западе сейчас делают татуировки на передних зубах или вставляют драгоценные камни. Как говорится, мода требует жертв!

Затем Куприянов откровенно рассказал о своей жизни в по¬следнее время: три года как жена с детьми ушли от него, иногда общается с друзьями, но все равно ощущает одиночество. Задушевный вечер был завершен заполночь. Эмма предложила ему пойти домой и тем самым дала возможность добровольного выбора: либо по-хорошему уйти живым-здоровым, либо остаться на ночь, насладиться вдоволь ее красотой, а потом погибнуть. Но он, абсолютно не ведая о последствиях, предпочел второе, поэтому хозяйка себя не осуждала и считала, что ее совесть в этом плане чиста. Раз мужиков, как мотыльков, тянет на ее огонек, значит, им суждено погибнуть! Пусть не сейчас, пусть не от нее, но такие необузданные натуры рано или поздно все равно сгорают в беспощадном огне женской страсти или глупо погибают из-за своей легкомысленности. Эмма давно внушила себе эту мысль, оправдывая свои действия. И если ее очередной, заранее приговоренный гость сам сделал такой выбор, значит, так тому и быть.

В постели было все, о чем только могут мечтать мужчина и женщина в расцвете лет, желающие и умеющие доставить удовольствие друг другу.

Эмма расслабилась, у нее поднялось настроение, и она вспомнила некоторые смешные, на ее взгляд, эпизоды из сельской жизни.

– Какие все-таки темные, а порой просто странные люди в деревне, – усмехнулась она и взглянула на Куприянова. – Вот взять, к примеру, тетку Матрену. У ее мужа признали рак желудка, и врачи прямо сказали ей, что жить ему осталось не больше двух месяцев. Так ведь нет, она все-таки решила везти мужа в район, чтобы поставить ему мост и коронки. Я ей говорю: «Ты что выдумала, тетка Матрена? Ведь он одной ногой уже в могиле, а ты ему зубы ремонтировать. Ты думаешь, они ему в могиле пригодятся? Деликатесами его кормить там не будут. Если уж здесь не поел вдоволь, там и тем более не накормят, так что напрасно стараешься и старика своего мучаешь». А она в ответ: «Так ведь он так захотел, соколик мой». Я ей опять: «Так мало ли чего ему в голову придет перед тем, как умереть, а ты будешь весь его бред выполнять?» И знаешь, она все-таки не послушала меня и вылечила ему зубы, исполнила, так сказать, его последнюю волю. А через две недели он действительно коньки отбросил. Стали хоронить, уже повезли его на телеге на кладбище, а тут снег пошел, обильный такой. Матрена перепугалась и завопила: «Ой, что творится?! Замерзнет мой соколик, погодите, погодите, я сейчас шапку принесу». Побежала домой, нашла какую-то рваную шапку-ушанку и напялила ему на голову. Я ей говорю: «Что ты делаешь? Покойники ведь все равно не мерзнут». А она на своем: «Может, и не мерзнут, но заботу чуют». Приехали на кладбище, а там разыгрался новый спектакль. Под снегом глина, очень скользко, мужики пьяные; когда понесли его по дорожке, споткнулись или поскользнулись – кто их знает – и сами упали, и гроб уронили. Покойник вывалился, весь в грязи перепачкался, а Матрена в слезах упала на него и вопит благим голосом: «Петенька, Петюнечка! Зачем же ты так? Не хочешь в могилу? Да?» – Еще чуть-чуть, и он наверняка ответил бы ей, но, видно, пожалел свою глупую Матрену горемычную – она с испуга точно окочурилась бы. В общем, и смех и грех! Пока его опять в гроб укладывали, я подумала: «Всю жизнь он жил не как все: не пил, не курил, все копил, кубышку свою набивал. Да он и умер-то, наверное, на матрасе с деньгами. В деревне не любили его за жадность. Похоронить и то не могли по-людски».

А Матрена вытирает лицо своего соколика и все причитает: «На кого ж ты меня покинул? Какой ты у меня хороший, прямо как живой лежишь».

А мне на ум другое сравнение пришло: «Хоть и хорошо сохранился, но все равно мертвый уже. А вон возьми его друга Федьку. Говорят, всю жизнь пил и дебоширил, трех жен пережил. На десять лет старше твоего Петеньки и выглядит как покойник, а до сих каждый день пьяный по деревне шатается. Если с ним не произойдет какой-нибудь несчастный случай, так он и до ста лет доживет. Правда, с ним случаются иногда непредвиденные ситуации. В последний раз он подрался с мужиками и Мишке белобрысому выбил ряд зубов. А через несколько дней у него рука распухла. Он к врачу, а тот его направил сдавать анализы. Оказалось, заражение крови. Когда стали разбираться, то выяснилось, что он во время драки выбил Мишке не здоровые, а гнилые зубы, из-за чего и произошло заражение. Тут Федька рассвирепел, прибежал к беззубому Мишке и давай его лупить, приговаривая: «Ах, ты, козел, с гнилыми зубами драться полез! Ты что, не мог предупредить? Я бы тебе тогда в глаз дал или носопырник расквасил. В следующий раз справку предъявляй, когда драться надумаешь». В общем, почти до полусмерти избил его. Деревенские поддержали Федьку, посчитав такую форму воспитания справедливой и действенной.

Когда Прокопенко прервала свои воспоминания, на улице еще было темно. Она зевнула и потянулась.

В один из дождливых дней она возвращалась из магазина. Вошла в подъезд и по привычке подозрительно прислушалась – тихо. Тогда Эмма уверенно стала подниматься. Между вторым и третьим этажами, к ее удовлетворению, никого не было, хотя раньше там частенько сидели на подоконнике подростки или выпивали забулдыги. Надоевших мальчишек она еще отваживалась гонять, но с пьянчугами предпочитала не связываться. На этот раз она с легкой душой проскочила лестничную площадку и подошла к своей двери. Только открыла, как услышала, что сверху кто-то быстро спускается. Эмма повернулась и сразу получила удар в лицо.

Очнулась она связанной на полу. Двое парней в кожаных куртках ее легко приподняли и посадили на стул. Перед глазами все кружилось, тупая боль ощущалась в челюсти и в затылочной части головы: видимо, после удара в лицо она сильно стукнулась о дверь. Вскоре появилась девица, которую Эмма пару раз видела в подъезде. А однажды – в глазок, но не открыла. Рыжая с деловым видом доложила парням:

– Ту комнату обшарила – так, по мелочи, больше ничего.

Она достала опасную бритву и изобразила противную ухмылку. А когда направилась к хозяйке квартиры, вид у нее был серьезный. Эмма по-настоящему испугалась. Рыжая зашла сзади и, схватив пленницу за волосы, приставила лезвие к ее горлу. В это время вошел здоровенный мужик с толстым рябым лицом. Он расстегнул молнию и достал из синей сумки еще три пустых.

– Пакуйте самое ценное, – деловито приказал он. Когда парни вышли, мужлан направил в живот Эммы длинный нож – она сразу узнала его – это был нож из ее кухонного набора.

– Говори, тварюга, где деньги, золото, драгоценности? Иначе я воткну его по самую рукоятку.

В это время девица так сильно надавила лезвием, что по горлу потекла струйка крови.

– Нет у меня ничего. Все, что найдете, то и ваше, – с трудом выдавила Эмма. Ей трудно было дышать, но она терпела, боясь потерять сознание.

– Врешь, – Рябой больно ударил ее кулаком по лицу. В левом глазу у нее так ярко сверкнуло, будто перед ним неожиданно вспыхнула лампочка. Эмма зажмурилась и почувствовала, что пострадавший глаз затекает, а слезы струей бегут по горячей щеке.

– Если ты не скажешь, сдохнешь в муках – так и знай, – настаивал все тот же мужик с наколками на руках. Но Эмме было не до того, чтобы разглядывать их, она не сомневалась в реальности его угроз и жалобно твердила:

– Возьмите все, только оставьте меня в покое… Больше нет у меня ничего…

– Где тайник, говори, стерва?! – слышала она тот же противный, надрывный голос.

– Нет у меня никакого тайника.

– А у твоего капиташки? – не унимался он.

«Ага, они и про мужа знают? Значит, действуют по чьей-то наводке», – сразу подумала она и ответила:

– Вот у него и спрашивайте, – тут ее осенило: все валить на него. – Он мне давал только на питание, а где он чего хранил, я не только не знаю, даже не догадываюсь. И сбер¬книжек у нас нет.

– А может, и правда? – предположила Рыжая.

– Ты еще мне будешь встревать, – оборвал ее мужлан, видимо, старший среди них. – Так я тебе и поверил, – обратился он к Эмме и со злобой сверкнул на нее своими маленькими глазенками. – В последний раз спрашиваю: отдашь или нет? Иначе я утюжком разглажу твою спину и еще кое-что.

– Правду говорю, нет у меня ничего.

Он грубо схватил ее, отнес в спальню и бросил на кровать. Эмма не успела даже крикнуть, как рот был запечатан клейкой лентой. Затем Рябой разорвал на ней кофточку, перевернул на живот и положил на спину включенный утюг. Своей нежной кожей Эмма ощутила холод металла. Однако почувствовав тепло, она резко дернулась и свалила утюг на пол. Тогда садист со злостью схватил его и с силой прижал к белоснежной спине. Свой вопль Эмма услышала как бы со стороны. С каждой секундой орудие пыток накалялось все сильнее, боль становилась нестерпимее. Эмма дергалась, ворочалась, извивалась… Она пыталась кричать, но раздавалось только глухое мычание. Вскоре запахло паленой кожей, но Рябой со всей силой давил утюгом на шипящую спину. Когда он отнял его, то увидел на теле крупные волдыри. Тогда он резко перевернул свою стонущую жертву и прижал раскаленный утюг к ее животу. В этот момент Эмма готова была лучше принять смерть, чем испытывать подобные муки. А довольный Рябой хладнокровно придавливал утюг, словно пытался прогреть тело до самого позвоночника. Он бешеными глазами смотрел на измученное болью лицо хозяйки квартиры, но так и не увидел долгожданного кивка головы, означавшего знак согласия.

Прокопенко сразу после нападения решила не сдаваться: «Лучше пусть убьют, зато эти сволочи никогда не воспользуются ее сбережениями, которые она копила всю жизнь». Поэтому она терпела, мучилась, но стояла на своем, ожидая в такой ситуации только одного – скорейшей спасительной смерти.

В спальню вошли помощники садиста: один лысый, а другой – с коротким бобриком.

– Ну как? Мы почти все обшмонали.

– Не колется. Упорная с… – ответил тот и отложил утюг в сторону.

Парни ловко содрали с нее юбку и трусы, в нерешительности переглянулись.

– Не. Для меня старая, – отказался один. – А ему в самый раз, – Лысый посмотрел на Рябого.

– А вот я с большим удовольствием, – усмехнулся тот и воткнул вилку паяльника в розетку. – А ну раздвинь ей ноги, да пошире, – скомандовал он.

Перепуганная Эмма, ощутив прикосновение горячего металла, громко вскрикнула и проснулась. Открыв глаза, она суетливо осмотрелась и машинально тупо уставилась в потолок, который только что видела в страшном сне. Она до сих пор ничего толком не могла понять. Приложив потную руку к груди, услышала учащенное сердцебиение. «Так, оказывается, это действительно был сон? – обрадовалась она. – А эти сволочи…» – она еще мысленно видела их и представляла как наяву, поэтому вся кипела от злости. – Я бы им все равно отомстила.

Эмме показалось, что у нее и вправду болит челюсть и затылок. Она вдруг почувствовала усталость, разбитость. Вставать не хотелось. Но нестерпимые позывы оказались сильнее. В туалет она пошла с мыслями: «Приснится же такое! Сколько раз говорила: «Не пей много, не ешь на ночь». Так нет, вчера не удержалась – и вот результат: снятся всякие ужасы!»

Проходя мимо зеркала, она посмотрела на себя и, на всякий случай, провела рукой по животу и взглянула на спину: «Нет, все нормально. Надо же, никогда в таких ситуациях не засыпала, а тут разок расслабилась и сразу приснилась страшная картина. Так и инфаркт заработать можно. Да что там инфаркт – люди умирают во сне от таких вот кошмаров», – никак не могла успокоиться возбужденная Эмма. Встав под теплый душ, она расслаблялась. Ей казалось, что теплая ласковая вода смывает с нее вялость и разбитость после утомительного вечера и бурной ночи.

В пять часов утра Эмма разбудила своего мирно посапывающего гостя. Затем последовало короткое и спешное расставание… навсегда. Выпив стопку и закусив половинкой яблока, Куприянов простился с незабываемой, как ему казалось, Эммой.

Уже на лестнице он почувствовал себя плохо и, медленно продолжая спускаться по ступенькам, подумал: «Что-то мой организм не принял последнюю стопку». Когда он спустился на второй этаж, а затем преодолел еще один лестничный марш, то твердо решил последовать медицинской заповеди: немедленно очистить желудок, если появились сомнения в недоброкачественности съеденного продукта. Куприянов сунул в рот два пальца и вызвал рвоту. Ему показалось, что сразу полегчало.Затем он спустился вниз и пристроился в углу, облив его горячей струей. Поморщившись от прелого и очень неприятного запаха собственной мочи, он быстро вышел на улицу и, пошатываясь, пошел к перекрестку, чтоб поймать такси.

В это время Прокопенко напряженно, затаив дыхание, наблюдала за ним из окна, наконец увидев его покачивающуюся фигуру, с облегчением вздохнула. В ее холодных глазах мелькнула злость и откровенная ненависть к удаляющемуся человеку, еще несколько минут назад бывшему у нее в гостях.

«Это тебе за то, что ты ободрал меня как липку, когда ставил коронку из моего же золота, и за боль, которую я испытала по твоей милости. Теперь ты уже никому не сделаешь больно!» – торжествовала она.

Ее неприязнь словно передалась ему, и он снова почувствовал себя плохо. Куприянов по стенке добрался до соседнего подъезда и вошел в него. Он снова попытался вызвать рвоту, но ему не удалось этого сделать. Ощутив во рту горькую желчь, он сплюнул, присел на корточки и прижался спиной к стене. Сколько минут он был в таком положении, Куприянов не знал, поскольку задремал. Придя в себя, вышел на улицу и, сильно шатаясь, прошел до дороги, но проезжавшие мимо редкие автомобили не останавливались. Только на перекрестке ему удалось поймать такси. Плюхнувшись на сиденье, он сразу потерял сознание.

 

Прокопенко, как обычно, на третий день пришла хоронить свою очередную жертву. Но когда от словоохотливых старушек около подъезда узнала, что Куприянов жив, пришла в ярость.

Она проклинала стоматолога, который по непонятным причинам остался в живых, нарушив тем самым ее замыслы.

Под видом председателя профкома стоматологической больницы она позвонила в приемное отделение и поинтересовалась состоянием здоровья своего коллеги Куприянова, можно ли ему принести передачу. В ответ она услышала, что он по-прежнему в реанимационном отделении, в сознание не приходил. Прокопенко сразу успокоилась и решила, что все равно он обречен, так что напрасно она волновалась. Но ей так и не пришлось побывать на его похоронах. Поэтому ни с чем не сравнимое чувство страха и беспокойство не покидали ее ни днем, ни ночью, хотя она и пыталась храбриться.

– Все будет хорошо, – твердила она себе. – Главное – не паниковать, я еще погуляю на его пышных поминках.

А вскоре подвернулся подходящий случай, и ей снова удалось продемонстрировать свое искусство обаяния, притворства и замаскированной лжи.

Глава 10

 

Когда Прокопенко открыла дверь и увидела рядом с Крутовой великолепного мужчину, она страшно удивилась: «Как, у Гальки – и такой красавец?! Ну это уж слишком! Не позволю, не допущу. Или он будет мой, или вообще ничей». Элементарная женская зависть оказалась сильнее дружбы, здравого рассудка. Такое с ней редко бывало. Она одновременно испытала и зависть, и ревность, и нестерпимое желание переманить этого стройного элегантного мужчину, уставившегося на нее своими большими выразительными глазами. Ей сразу же захотелось действовать, сделать все возможное, только чтобы заманить его к себе.

Когда он пошел за коробкой с продуктами, Эмма стала быстро переодеваться и причесываться – к его возвращению надо быть неотразимой. Его голос уже слышен в прихожей, а у нее, как назло, ожерелье не застегивается. Наконец ей удалось справиться с замком и с волнением, и вот она предстала перед ним – вся блестящая и благоухающая чарующим ароматом французских духов. Ошеломленный гость сразу выпалил экспромт:

– Я изумлен твоей красою, люблю тебя я всей душою!

Затем он эффектно опустился на колено и поцеловал ей руку. В ответ она только улыбнулась и жестом пригласила его в зал. Пока Эмма спешно накрывала на стол, он слушал легкую музыку. Вскоре ему самому захотелось что-нибудь исполнить. С разрешения очаровательной хозяйки он взял гитару и, удобно усевшись в кресле, тихо запел:

– О, говори хоть ты со мной,

Подруга семиструнная!

Душа полна такой тоской,

А ночь такая лунная!..

При первых звуках гитары она перестала сервировать стол, выпрямилась, сложила на груди тонкие музыкальные руки и внимательно слушала песню. А гость продолжал:

– У моря, у синего моря

Со мною ты рядом, со мною…

Эти слова сразу напомнили ей Одессу, Ялту, море, и невольно Эмма в мыслях унеслась в прошлое. Когда прозвучал последний аккорд, она задумчиво призналась:

– А я так и не научилась играть на гитаре, на пианино еще что-то получается, а на ней пока что очень плохо. Спой еще что-нибудь.

Свистунов исполнил по ее заявке еще одну песню, а благодарная хозяйка в это время продолжала накрывать и негромко подпевала:

– Тьмою здесь все занавешено,

И тишина, как на дне…

Ваше величество Женщина,

Да неужели – ко мне?..

Когда они сели за стол, хозяйка любезно спросила:

– Что будете пить, товарищ Свист? Коньяк, водку, шампанское?

– Все подряд. Я ко всему приучен, не брезгую и самогонкой.

Эмма взглянула на него и подумала: «Судя по всему, у него богатое прошлое!»

– Откуда так много знаешь и когда успел все попробовать? – поинтересовалась она осторожно.

– У меня была такая возможность. А потом, мне пришлось крепко подумать о себе и о смысле жизни. Так что напрасно время не терял: много размышлял, читал, даже стихи пробовал писать.

– Ты знаешь, я тоже в молодости писала, но, как говорится, таланта не хватило, поэтому нигде не печаталась. Хотя стихи до сих пор люблю.

– Прочитай что-нибудь.

– Ну тогда слушай, только не пугайся:

– Прощаться с мрачной жизнью мне не жаль:

Душа насквозь изъедена червями,

Смертельные черты таит печаль,

И мне не выбраться из черной ямы…

– Ну, что скажешь? – поинтересовалась Эмма.

– Мне кажется, что ты любишь жизнь, но слишком рано начинаешь думать и заботиться о смерти.

– Что делать, если моя душа терзается бесконечными пытками и днем, и… ночью особенно, – в задумчивости произнесла она, видимо, вспомнив что-то неприятное. Потом резко оживилась: – Ну так что, давай выпьем за что-нибудь хорошее. – Она подняла фужер. – Испейте красное вино, как сердцу сладостно оно!

Свистунов ей ответил двустишием:

– Они испили водки, пива,

Беседа их текла неторопливо.

После двух стопок он снова взял гитару и объявил:

– «Сонет номер 66», музыка Никитина, стихи Шекспира в переводе Маршака. – Подтянув несколько струн, он за¬крыл глаза и проникновенно запел:

– Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж

Достоинство, что просит подаянья,

Над простотой глумящуюся ложь,

Ничтожество в роскошном одеянье…

Эмма насторожилась: «Уж не про меня ли это?» Она задумалась и какое-то время не вслушивалась в слова, но вдруг неожиданно встрепенулась, словно ее кто-то подтолкнул вернуться из небытия. Она услышала концовку:

– Все мерзостно, что вижу я вокруг,

Но как тебя покинуть, милый друг!

– Ты что, уже собираешься покинуть меня?

– Да нет, мой друг. Как говорится, из песни слов не выкинешь.

Эмма и ее новый знакомый с первой минуты испытывали взаимную симпатию и не скрывали, что получают удовольствие от общения. Развеселившаяся Прокопенко и обладающий тонким чувством юмора Свистунов выпивали, говорили на различные темы, и вскоре выяснилось, что почти по всем обсуждаемым вопросам они придерживаются единой точки зрения. Это, конечно же, способствовало их более тесному сближению и пониманию друг друга, и вскоре им обоим уже казалось, что они знакомы давным-давно, просто их пути временно разошлись, и вот наконец-то состоялась долгожданная встреча.

Эмме стало душно, она открыла форточку – в комнату, словно красивая бабочка, влетела приятная мелодия. Свистунов уловил ее.

– Мадам, прибавьте звук.

Повинуясь, она распахнула окно, и приятная музыка буквально ворвалась и заполнила нежными звуками комнату. Эмма предложила потанцевать. Во время медленного танца Александр понял, что если немедленно не поцелует ее, то просто взорвется от переполнивших его чувств. К его удивлению, она не сопротивлялась, более того – наградила его ответным затяжным и страстным поцелуем. Польщенный Свистунов высоко оценил ее порыв. Но продолжал шутить:

– Не обошлось здесь, видно, без любовного искусства, как ядовит твой поцелуй без чувства!

Она как-то насторожилась, но ничего не сказала, только улыбнулась. Ему многое было непонятно в ее поведении, и он продолжал изучать эту удивительную и редкую по красоте женщину. И Александр и Эмма привыкли в жизни играть различные роли, порой их это просто забавляло, а иногда в этом была крайняя необходимость. Поэтому процесс взаимного познания был интересен обоим.

Эмма раскраснелась, появившийся на щеках румянец, а также озорной огонек в глазах придавали ей еще большее очарование. Когда закончился очередной танец, она подошла к столу, налила себе и гостю красного вина и после раздавшегося звона от соприкоснувшихся фужеров сказала:

– Слушай. Уж спросил кобру: «Почему, когда ты ужалишь человека, то он гибнет, а если пчела его ужалит, то гибнет сама?» – «Все зависит от степени квалификации, – ответила мудрая кобра. – Пчела – дилетант, а я – профессионал». Так выпьем же за профессионализм в любом деле!

– За это я обязательно выпью. Люблю профессионалов как в мужском, так и в женском обличье. А еще хочу сказать, что хочу тебя поцеловать.

– Ну так что тебе мешает, ночь быть сладкой обещает! – улыбнулась она.

Они выпили и крепко поцеловались. Импровизированный праздник продолжался, обоим участникам было приятно в нем участвовать, находясь одновременно и в роли актера, и единственного зрителя. Вдруг Прокопенко показалось, что Александр, слушая музыку, о чем-то задумался.

– О чем задумался, о чем мечтаешь? – спросила она.

– Вынужден признаться:

– Мечтаю только о тебе,

И мысли связаны с одной тобою,

Как благодарен я судьбе,

Что настоящей награжден Любовью.

Она с протянутыми руками подбежала к нему и прижалась, словно после долгой разлуки. Ему показалось, что она это сделала искренне. Он понял, что эта чудная женщина согласна и медлить нельзя.

Когда они оказались в спальне, Эмма быстро сняла с себя платье и продемонстрировала гостю дорогое нижнее белье, а затем и чарующие прелести еще моложавого тела, полагая, что он придет в восторг от увиденного. Но тот неожиданно для нее с серьезным видом заявил:

– Меня в постель не заманить,

Там жизнь свою не хочется губить.

Прокопенко в который раз уже насторожилась. А в голове мелькнуло: «Как он догадался?» Она подозрительно посмотрела на него, но, заметив еле заметную улыбку, успокоилась: видимо, он опять пошутил. Она автоматически ответила:

– Никто над вами не судья, вы так же смертны, как и я.

– Тогда согласен жизнь свою сгубить и, как Джульетту, искренне любить.

После взаимных ласк Эмма быстро завелась и долго наслаждалась сама, одновременно приводя в восторг и своего эрудированного партнера. Он не стеснялся своих эмоций, когда Эмма осыпала его поцелуями за доставленное наслаждение. Позже она решила все же его пощадить, а заодно устроить и себе маленький перерыв. Отдышавшись, она попросила:

– Расскажи мне о себе. Кто ты на самом деле?

Не ожидая такого прямого вопроса, Александр задумался, а потом на полном серьезе ответил:

– А вас какой период моего творчества интересует: детство, юность, отрочество или уже зрелые годы? Ах, вам все интересно. Ну тогда мы начнем с моего рождения, ведь вы, надеюсь, никуда не спешите? Я думаю, часов за двадцать пять я успею рассказать о своей жизни до того момента, как я пошел в детский садик, а остальное – как-нибудь в следующий раз, если вас еще не будет тошнить от меня и моих экскурсов в прошлое. Хорошо, хорошо, начинаю, и очень кратко, как вы просите… О себе я могу сказать только одно, но не уверен, что это вас удовлетворит:

– Кто малым может быть доволен,

Тот вряд ли истинный мудрец.

А я, как птица, – в жизни волен

И по характеру боец!

Тебе этого достаточно? Нет? Ну тогда слушай дальше, я нарисую еще один маленький штрижок, прекрасно характеризующий меня:

А я, проспавшись до полудня,

Курю сигару, водку пью

И, превращая в праздник будни,

Себе заздравную пою!

– Ну теперь-то вы удовлетворены моим ответом?

– Хватит дурачиться, хотя у тебя это неплохо получается, похоже, ты не обделен способностями не только в области секса, но и в области болтовни. Я ведь с тобой серьезно, а ты все шутишь, смотри – досмеешься.

– Ну, а если серьезно ты хочешь узнать обо мне правду, то могу тебя обрадовать, а может быть, и огорчить: ты переспала с бывшим зеком.

– А что ты делаешь сейчас?

– Я сейчас лежу с тобой и любуюсь красотой.

– Ты опять за свое?

– Не. За свое я уже отсидел. А за других не желаю.

– Так за что же тебя все-таки?

– За предприимчивость, а она у нас в то время наказывалась. Это сейчас подобные деяния называются бизнесом, хотя и на грани закона, а всего несколько лет назад все было совсем по-другому. Когда-то я работал заведующим секцией в автомагазине. У меня было много денег, я жил, как говорится, на широкую ногу. Кто-то позавидовал, и соответствующие органы решили укоротить эту ногу, а заодно и руки. Но там, на зоне, я понял: деньги – это средство для умных и цель для глупцов. Поэтому решил завязать с прошлым и начать новую красивую жизнь. Так что жить я буду по-новому. Ну да хватит о грустном. Послушай лучше анекдот. Раздается звонок:

– Алло, это Кремль? Передайте товарищу Сталину, что он… палач!

Невозмутимая секретарша отвечает:

– Обязательно передам. Только назовите мне номер телефона, чтобы потом сообщить вам об исполнении.

Тот машинально назвал ей номер и бросил трубку. Секретарша сразу же набирает этот номер:

– По поводу вашего устного заявления сообщаю, что ваше мнение до адресата только что доведено. Кто принял телефонограмму?

И тут она слышит в трубке грубый голос:

– Палач НКВД…

– Что, уже? Ну вы даете!

Эмма расхохоталась. Она несколько раз повторяла концовку анекдота и снова заразительно смеялась. Свистунов тоже не остался равнодушным и поддержал развеселившуюся женщину. Когда они немного успокоились, он предложил:

– Что-то спать не хочется. Пойдем лучше выпьем.

– Что, уже? Ну вы даете!

Они снова засмеялись, одновременно встали и обнаженными сели за стол. Эмма подала ему фужер с шампанским. А он в благодарность произнес экспромт:

– Из нежных рук я принимаю яд,

И холодом твои глаза блестят.

О, сколько лжи в них и коварства,

Я покидаю ваше царство.

Тебя увидеть вновь не суждено,

Но счастлив был с тобою все равно!

Прокопенко вновь испугалась. Неприятные чувства охватили ее. «Что-то он все загадками и какими-то намеками говорит. Неужели обо всем знает или о чем-то догадывается?» Но Александр сам же успокоил ее:

– Как мальчишка я влюблен,

Эммой ночью соблазнен.

Не противился я ей,

Полюбил еще сильней!

Она сидела напротив и думала, что же ей делать, как поступить с этим Шурой Свистом? С одной стороны, ей встретился веселый обаятельный мужчина, вполне отвечающий тем строгим требованиям, которые она предъявляла при подборе любовников. Он чем-то даже напоминал ей Анатолия. Ее не пугало даже то, что он отбыл срок. Видимо, хлебнуть ему довелось предостаточно. Но она понимала, и это не могло не радовать ее, что, несмотря ни на что, он остался человеком и за несколько часов знакомства успел не только понравиться ей, но даже тронуть душу и задеть ее окаменевшее, как ей казалось, сердце. Со временем она могла бы влюбиться в него и, наверное, нашла бы свое счастье, обрела душевный покой, о котором мечтала всю жизнь. Но, с другой стороны, она ненавидела всех мужчин, а красивых – в первую очередь, и мстила им и их привередливым женам. Поэтому данную себе клятву она нарушить не могла, да и не хотела делать никаких исключений.

– Ты женат? – спросила она.

– Я вольная птица в полете, – весело ответил он.

– И давно?

– Сразу после того, как сел… на казенные харчи, мы стали свободны друг от друга.

– А как вы познакомились?

– В Сочи, на пляже, когда она тонула…

– Как это? – удивилась Эмма.

– Да очень просто – по своей легкомысленности. Она лежала на надувном матрасе, и постепенно волны ее отнесли довольно далеко от берега. Когда очухалась, естественно, испугалась, засуетилась и свалилась, а плавать не умела. Шума, криков было много… Все бросились спасать, но первым оказался я. Вот так познакомились, потом каждый день встречались.

– И кем же она оказалась?

– Москвичкой. Папа у нее генерал, мама – доцент.

– Догадываюсь, какая это штучка.

– Да нет, жили мы неплохо. Но как только я влетел в клетку, она сразу… заскучала по Москве, друзьям, родителям. Я ее не осуждаю.

«Какая же она дура – такого мужика потерять!» – подумала Прокопенко, затем спросила:

– Поди, еще и не знает, что ты освободился?

– Я ее не извещал, а зачем? Газеты и журналы также об этом важном событии почему-то умолчали. Так что живет она, бедненькая, в полном неведении обо мне и моей легендарной судьбе…

Уже светало, и Эмма снова увлекла Александра за собой в спальню, чтобы перед прощаньем еще раз насладиться самой и в последний раз доставить ему удовольствие. Все было как по заранее написанному сценарию, продуманный до мелочей спектакль должен был завершиться положенной стопочкой на посошок.

Удалившись в комнату и наливая из бутылки яд, она еще раз задумалась. Борьба мотивов вновь охватила ее, она колебалась, но окончательное решение все же было принято в пользу смерти. Она вышла к гостю, но в спешке на этот раз забыла взять с собой что-нибудь закусить. И когда ей с большим трудом все же удалось уговорить Александра выпить, она бросилась в зал за бутербродом. Вернувшись, она увидела, как он отнимал уже пустую стопку от губ, и у нее от сердца сразу отлегло.

«Ну, слава Богу, все же выпил, – подумала она с облегчением. – Прощай и прости меня за все, но иначе поступить я не могла».

– Что, уже? Ну вы даете! – улыбнулась она, после чего вручила ему бутерброд и проводила гостя за порог.

Она вздохнула полной грудью, но неприятный осадок на душе остался. Ей казалось, что она что-то потеряла, лишилась чего-то близкого и дорогого.

***

Это был последний посетитель ее богато обставленной и приветливой квартиры. Следующими были уже другие, нежданные и непрошенные гости, которые произвели обыск, а затем доставили ее в вонючую камеру следственного изолятора. И теперь она – подследственная и находится здесь с какими-то обыкновенными мелкими преступницами. Это обстоятельство задевало ее самолюбие, раздражало. Она считала, что даже здесь должна пользоваться некоторыми привилегиями, а ее приравняли ко всем остальным, как будто не могли найти специальную камеру, пусть даже и одиночку, предназначенную для «смертников». Более того, ее сунули в общую, переполненную всяким сбродом, где условия содержания просто ужасны. Именно здесь, уже через несколько минут после того, как за ней захлопнулась тяжелая металлическая дверь, пришлось услышать:

– Мы тебя сюда не звали. Ты здесь лишняя.

Последнее слово, как эхо, много раз повторялось в ушах: «Лишняя, лишняя, лишняя…»

«И здесь я никому не нужна, всем я мешаю. Может, я и в жизни лишняя?» – спрашивала она себя. Но сразу ответа не нашла, а серьезно размышлять была просто не состоянии. У нее и раньше было много свободного времени, но теперь его стало еще больше. Невольно вспоминая свое прошлое, Прокопенко как бы заново прожила свою нелегкую жизнь, но почему-то не испытала ни той радости, ни того удовольствия, с которыми строила свои планы жестокой мести и с легкостью исполняла их.

 

Глава 11

 

В девятом часу вечера раздался стук в дверь.

– Войдите, – крикнул Панкратов и удивленно посмотрел на практикантку.

Вошел незнакомый старший лейтенант милиции и представился.

– А мы вас уже заждались, – приветливо произнес Олег Николаевич. – Так вы, значит, участковый?

– Так точно, – кивнул краснощекий офицер.

– Что вы можете сказать о ней?

– Ничего плохого. Как родилась в Козловке, так всю жизнь и прожила в ней. Работала в колхозе, теперь существует на нищенскую пенсию. Не судима, не привлекалась, среди деревенских пользуется уважением. Муж лет двадцать назад умер. Говорят, от рака желудка. Она и травами-то стала заниматься из-за него: хотела его вылечить, но так и не спасла. Так и вдовствует все эти годы. Детей у них не было – вот и кукует одна-одинешенька. А сколько она людей спасла от всяких хворей и болезней! – всю деревню лечит. К ней со всего района едут, даже из Горького приезжают.

– Теперь уже из Нижнего Новгорода, – поправил следователь.

– Да я все по старинке называю: сколько лет прошло, а я все никак не могу отвыкнуть. – А не было случаев, что кто-то умер от ее снадобья?

– У нас нет, да и вообще я об этом не слыхивал. А это вам, – он поставил на стол бутылку с прозрачной жидкостью и черную кожаную сумку.

– Что это? – удивился Панкратов.

– Сказали, угощенья не принимать и все изъять, если что…

– А что, угощала?

– Да, и не раз.

– Ну и как, попробовали?

– Никак нет.

– Ну и правильно сделали. А вот раньше у нее жила и периодически приезжала в гости Эмма Прокопенко. Что можете сказать о ней?

– Все говорят: в целом хорошая женщина, приветливая, образованная. Но немного с хитрецой и уж больно любит богато одеваться.

– Хорошая, говоришь, – повторил следователь и как бы с недоверием покачал головой. – Давай сюда Селянскую, а сам тоже посиди, послушай.

В кабинет вошла среднего роста худощавая старушка, она по-деревенски вежливо поздоровалась и одновременно поклонилась, потом присела на предложенный стул.

– Прасковья Карповна, что вы можете сказать о жене вашего племянника?

Та сразу опустила голову, словно ей было совестно смотреть в глаза присутствующим людям. После неприятной паузы она попросила воды.

– Так вот, пожалуйста, возьмите вашу бутылку. Кстати, что здесь за жидкость?

– Обыкновенная вода из колодца.

– Вот стакан. А заодно можете и перекусить. – Она отлила воды и выпила, потом отломила корку хлеба и положила в рот.

– Всю дорогу ни пить, ни есть не давали, – Селянская с укоризной посмотрела на участкового. – Если честно, не нравится она мне, и не нравилась с самого начала. Чувствую я: чернота от нее исходит. Говорила Роману: не пара она тебе, у нее темное прошлое… А он же валенок, нет в нем мужской гордости, заладил свое: «Я все знаю, я ее люблю… не вмешивайся». Ну разве его убедишь, когда она уже завладела его душой и сердцем. Сначала я часто бывала у них, а потом просто не могла находиться в их квартире. В последний раз была в июне, а там все смертью так и сквозит! Я не выдержала и ушла ночевать к подруге Катерине Мукомоловой – мы с ней из одной деревни.

– Так вы вроде ясновидящей?

– Да. Наградил Бог таким даром и дал в руки чудодейственную силу. Но я их использую только во благо, а не во вред.

– Так как же вы не могли распознать в ней убийцу?

Селянская вздрогнула, перекрестилась и удивленно взглянула на следователя.

– Я могу видеть прошлое, знать настоящее. И я увидела в ней плохое, отталкивающее, хотя не вникала в подробности – мне это без надобности было. А влезть в будущее человека без его согласия я не имею права. Поэтому и не могла предвидеть, что она станет убивать людей. Один на мне грех: уступила ей и научила распознавать и собирать ядовитые растения, ягоды, грибы, коренья…

– А она эти знания использовала в преступных целях. От ее рук погибли шесть человек, один находится в реанимации.

Участковый от неожиданного известия даже присвистнул, а Селянская, ужаснувшись, закрыла глаза.

– У меня к вам просьба, не моя, а Прокопенко: до приезда мужа позаботиться о собачонке.

– Хорошо, – сказала она подавленным голосом и заплакала.

 

Утром следующего дня следователь Панкратов в присутствии практикантки Лены Ермаковой изучал тетрадку, изъятую во время обыска на квартире арестованной.

– Вот послушай, Лен. Я зачитаю тебе отдельные выдержки:

«Умереть не страшно, страшно не жить» (Барбюс).

«Цель-то в жизни в том и заключается: жить так, чтобы и после смерти не умирать» (Муса Джалиль).

«Поистине тот, кто не ценит жизнь, ее не заслуживает» (Леонардо да Винчи).

«Человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни» (Бенедикт Спиноза).

Злодейка-смерть по миру бродит

И жертву каждый день находит

И на кого пошлет свой взгляд,

Тот выпивает сразу яд.

– Уж не после ли прочтения этих стихов у нее возникла мысль использовать яд? – предположил Олег Николаевич. – А вот слушай дальше: «Лучше славная смерть, чем постыдная жизнь». Английская пословица. Я думаю, на этом можно и остановиться. Ну как? Что скажешь? Учти, я читал не все подряд.

– Объединяет их одно: упоминание о смерти, и, мне кажется, это вовсе не случайно, – ответила она и посмотрела на Олега Николаевича, словно искала в его глазах поддержку.

– Я тоже пришел к такому выводу, – согласился Панкратов. – А что ты скажешь о тетради?

– Я словно перелистала страницы ее жизни: иногда, чисто по-женски, по-человечески жалела ее, а иногда ненавидела. Но оставаться равнодушной к ее записям не могла. Теперь мне многое стало ясно.

– А я, Леночка, прочитал ее незавершенный детектив… и поразился. Ты знаешь, она даже наши имена угадала!

– А может, пронюхала?

– Все может быть. Да, – вздохнул Панкратов. – Дама явно не лишена таланта.

– Потому и сложно было ее найти.

– Не то слово, – поддержал следователь и резко встал. – Собирайся, мы едем.

– Куда?

– В тюрьму.

– За что вы меня хотите туда упрятать? Мне и на свободе хорошо. И потом, я не совершала никаких преступлений, – пошутила она.

– Согласен. Зато те, кто содержится там, совершили, и общаться с ними – наша обязанность, хотя и не самая приятная. Кстати, Леночка, ты обратила внимание, что два важнейших учебных заведения находятся напротив друг друга, прямо через дорогу. Я имею в виду Нижегородский государственный университет имени Лобачевского и следственный изолятор номер один, или, как его в народе называют, тюрьма. Такое могло сложиться только в нашем городе с его богатым историческим прошлым. И сделано это нашими прозорливыми предками далеко не случайно. Мне кажется, для того, чтобы молодые люди четко себе представляли, что у них есть два пути: либо в университет за знаниями, либо в другой «университет», где тоже научат, только совсем иному.

– Ну, про эту «науку» я слышала. Убил, ограбил, украл – сел. Отсидел, погулял, преступление совершил – повторно сел. Потом снова, и опять будет он себе мозги вправлять… и так до старости или до смерти. Не очень-то заманчивая перспектива.

– Это хорошо, что ты эту науку усвоила только теоретически и в очень раннем возрасте. А вот другие, видимо, в школе плохо учились, поэтому вынуждены познавать ее азы практически.

 

В кабинет для допросов доставили арестованную Прокопенко. На сидящего за столом мужчину в прокурорской форме она даже не взглянула, сосредоточив все внимание на молодой, красивой и со вкусом одетой девушке, сидевшей в углу.

«Кто такая? Что ей здесь надо?» – промелькнуло в голове. Она вмиг испытала к этой незнакомой девице такую злость, что готова была вцепиться ей в волосы только за то, что она молода и красива. «Ей кажется, что она неотразима, своим видом она хочет вызвать во мне зависть и раздражение, чтоб я сравнила себя с ней и признала ее превосходство. Они хотят унизить и раздавить меня, втоптать в грязь, но у них ничего не выйдет, – решила для себя Прокопенко. – Пусть она молода, хорошо одета, но жизни-то еще не видела, ей хотя бы чуточку хлебнуть того, что пережила я!.. Какое же она имеет моральное право допрашивать меня, – человека, прошедшего такую жизненную школу?! Неужели я должна отвечать на глупые вопросы этой соплюшки?»

А Лена в это время вспомнила то утро, когда она должна была проследить за Крутовой. Невольно ей пришлось еще раз пережить то нервное состояние, когда, ожидая Крутову, она мучилась в предположениях: «Неужели я ее упустила? Неужели я опоздала?» Неизвестность выводила из себя и пугала неопытную практикантку, и она решилась на отчаянный шаг. Лена хотела подняться на лестничную площадку и через дверь послушать, дома ли еще Крутова. Сердце ее сжалось в комок, ноги не слушались, неуверенной походкой она подошла к подъезду, и вдруг неожиданно появилась эффектная женщина. Она встала в дверях и собой преградила дорогу. В трех шагах от нее застыла растерявшаяся практикантка и не знала, что же ей делать. Они пристально разглядывали друг друга – для Лены это было серьезное испытание. Она собралась и как можно спокойнее поинтересовалась, где найти домкома.

Теперь-то Ермакова знает, что перед ней был именно тот человек, которого вот уже несколько месяцев упорно разыскивали все правоохранительные органы. Но тогда… она шла по ложному адресу и даже не подозревала, что случайно встретилась с опасной преступницей. Судьба столкнула их лицом к лицу, хотя и не представила…

Внешне невозмутимый следователь предложил арестованной присесть. Затем он по-чиновничьи кратко представился сам, представил практикантку.

Допрос, как и ожидалось, длился долго и проходил с огромным нервным напряжением. Прокопенко все отрицала или вообще отказывалась отвечать на вопросы. Она устала и стала какой-то вялой. Панкратов это почувствовал и задал ей вопрос не для протокола:

– Мы с большим интересом прочитали ваши записи вот в этой тетради, и сложилось впечатление, что все цитаты носят, если можно так выразиться, смертельный оттенок.

– Так уж получилось, а почему, даже сама не знаю. Вероятно, мне это ближе… Точнее, я к этому в настоящее время настолько близка, что дальше уж некуда.

– Не потому ли тема смерти у вас так и сквозит, что вы нигде не работали в последние годы и вели праздный образ жизни? Как вы думаете?

– Не работала я потому, что являюсь инвалидом третьей группы. Да и муж в состоянии меня обеспечить, так что особой потребности я в этом не испытывала. А о вреде веселой, беззаботной или, как вы выражаетесь, праздной жизни я что-то нигде не встречала у классиков.

– Не там искали, видимо, или совсем не тому учились. Я могу по памяти привести вам несколько примеров, чтобы убедить вас в обратном: «Все радости жизни – в творчестве. Творить – значит убивать смерть». Ромен Роллан.

«Праздность – корень всему злу…» Александр Васильевич Суворов. «Освобождение себя от труда есть преступление». Лев Толстой. Елена Владимировна, вы можете что-нибудь добавить?

– Могу, Олег Николаевич, например, такое: «Я хочу, чтобы смерть застала меня посреди трудов». Овидий. «Работа – потребность жизни, мудрость – ее цель, а самоудовлетворение – награда». Шиллер. Кстати, он упоминается в вашей тетради. А английская пословица гласит: «Праздный мозг – мастерская дьявола».

При упоминании дьявола Прокопенко со злостью сверкнула сощуренными глазами в сторону практикантки, но промолчала. Олег Николаевич не спеша открыл тетрадь и сказал:

– Хоть я и не знаток поэзии, но мне лично понравились такие строчки:

– Ты говоришь, что я прекрасна,

Что украшаю жизнь твою,

Но я в любви была несчастна,

И дать мне смерть судьбу молю…

– Скажите, Эмма Павловна, это ваши стихи?.. И адресованы они вашему мужу?

Прокопенко ничего не ответила, посчитав, что это касается только ее лично. Она опустила глаза сначала на стол, потом на руки, сложенные на коленях, и молчала. Эмма что-то вспомнила, задумалась, и со стороны казалось, что мысленно она находится где-то далеко-далеко. Очнулась она услышав обжигающую фразу:

– Уведите арестованную.

«Уведите арестованную, арестованную, арестованную…» – раздавалось у нее в ушах.

Прокопенко как по команде встала, сложила за спиной руки и в сопровождении конвоира пошла в камеру. Там уже знали, за что она арестована, и сокамерницы встретили ее по-разному: одни с явным холодком, другие – с любопытством, а третьи – откровенно враждебными взглядами.

– А вот и землячка моя из Одессы-мамы, – с ехидной улыбкой писклявым голосом выкрикнула маленькая женщина лет пятидесяти.

Прокопенко взглянула на это убогое создание с повязанной на голове косынкой и ужаснулась ее внешности. Она была худущая, костлявая и чуть сгорбленная, а ее глупая улыбка почти до ушей обнажила редкие и гнилые зубы. Крупный нос картошкой, маленькие глазки, красные, почти без ресниц веки дополняли неприглядный портрет объявившейся вдруг землячки. Вид этой жалкой и рано состарившейся женщины вызвал у Эммы нескрываемое отвращение.

– Что ты сказала? Ты – из Одессы?! – переспросила она в ярости. – Да ты, каракатица, на себя посмотри! Да таких, как ты, за сто километров туда не подпускают. А ты посмела мне такое сказать…

– Да, да, я там жила, – продолжала настаивать уродливая сокамерница.

– Еще слово и я тебя… да я тебя, – разозлившаяся до предела Прокопенко шагнула к ней.

Та в испуге заверещала, отступила и спряталась за спины других женщин. Прокопенко застыла в центре камеры и грозно смотрела на выстроившихся перед ней женщин, за которыми скрылась плюгавенькая бабенка.

– Заткнись и больше не упоминай своим поганым языком мой город…

– Ну ладно вам. Что сцепились, – попыталась успокоить их высокая грудастая женщина, которую в камере все побаивались, – словно сучки, не поделившие кобеля.

Когда возбужденная Прокопенко начала ходить по камере взад-вперед, то услышала сзади: «Стерва! Змея подколодная».

Эмма не отреагировала на это и продолжала нервно маячить перед женщинами, которым она пришлась не ко двору. Иногда она ненадолго присаживалась на лежак и о чем-то сосредоточенно думала.

Когда Панкратов остался наедине с Леной, она спросила:

– Олег Николаевич, а что это вы вдруг занялись воспитанием убийцы, которой все равно грозит… – она запнулась. – Вы не находите свой труд бесполезным? Ведь независимо от того, поймет она вас или нет, изменит свои жизненные позиции и нравственные взгляды или даже не задумается об этом, для нее все равно мера наказания будет максимальной.

– Во-первых, я делаю это, чтобы лучше ее понять, а это поможет мне установить психологический контакт и быстрее завершить следствие по этому делу. Во-вторых, воспитательную работу с преступниками я обязан проводить, так же, как и прокурор, адвокат, судья и работники исправительно-трудовых учреждений. А в-третьих, какой ей будет вынесен приговор – так это суду решать.

– Понятно. Но все-таки в голове у меня как-то не все укладывается.

– Молодая еще… У меня сначала такие же были мысли и множество сомнений по этому поводу. Но потом с годами все стало на свои места, и я в каждом подследственном прежде всего стараюсь видеть не преступника, а человека.

 

После обеда Прокопенко снова вызвали на допрос и сопроводили в то же самое помещение, где ее ожидали те же лица.

– Ну что ж, продолжим, – произнес Панкратов. – Я предлагаю вам посмотреть вот эти фотографии…

Он протянул ей несколько крупных снимков. Прокопенко небрежно взяла пачку. Она поочередно разглядывала лица Разгулова, Ветлугина, Комаринова, Конна, Варенцова, Усольцева, Куприянова, а потом в том же порядке их трупы, кроме стоматолога.

«Да, но почему нет фото последнего, Шуры Свиста? Выходит, он жив? Ну, слава Богу! А может, его не обнаружили или нашли, но не опознали?» – ломала она голову, и эта неизвестность пугала и нервировала ее.

– Узнаете ли вы кого-нибудь на предъявленных вам фотографиях?

Она с явным безразличием положила пачку на стол и ничего не ответила.

– Ну что ж, тогда завтра мы проведем очную ставку с одним из оставшихся в живых. Я думаю, эта встреча для вас будет интересна и доставит вам удовольствие.

Сердце Эммы учащенно забилось, но внешне она не выдала своего беспокойства.

– А пока мы вам устроим свидание с другим человеком. Он только что прилетел издалека и жаждет встречи с вами, – сказал Панкратов и нажал кнопку звонка.

На этот раз Прокопенко не выдержала и зло сверкнула на него холодными и колючими глазами. Через несколько секунд вошел ее муж. Он был взволнован и растерян, руки нервно перебирали морскую фуражку, лицо его было в красных пятнах, густые потные волосы взъерошены.

– Присаживайтесь, Роман Францевич, – предложил Олег Николаевич застывшему на месте капитану дальнего плавания.

Эмма сидела к нему спиной и даже не соизволила повернуться в его сторону. А он, не отводя от нее глаз, робко, как-то бочком прошел вперед и сел на табуретку. Их взгляды встретились. Эмма не опустила своих немигающих глаз и прямо в упор смотрела на измученного от переживаний после страшного известия, уставшего с дороги мужа. Таким жалким и подавленным она увидела его впервые.

«Да, резко сдал мой старичок», – подумала она, но жалости к нему не испытала.

Он же, увидев жену в простеньком платье, не накрашенную и немного растрепанную, а главное, где: в этом дурно пахнущем и непристойном для порядочных людей заведении, – удивился ее внешним и внутренним переменам. Куда девались ее подчеркнутая элегантность, надменность, высокомерие, строгость и даже жестокость по отношению к окружающим ее людям? Теперь перед ним сидела совсем другая женщина, не та, которую он знал и любил все эти годы.

«Что с нею стало?! Как она изменилась?!» – подумал он. Ему искренне стало жаль ее. Но тут же, вспомнив о причине своего появления здесь, он сначала тихо, потом все громче и громче стал требовать от нее ответа:

– Скажи мне, это правда? Неужели все эти преступления совершила ты? – Эмма промолчала, только уголки ее губ изобразили чуть заметную улыбку. Как он был смешон в ее глазах! – Зачем ты это сделала? О Боже, за что мне такое наказание? – не унимался муж. – Да ты хоть понимаешь, что всю карьеру мне загубила?! Как ты могла додуматься до такого, не говоря уже о том, чтобы сделать? – Его голос дрогнул, и он медленно опустил голову.

Панкратов и Ермакова молча наблюдали эту картину, но пауза слишком затянулась. Они поняли, что арестованная не намерена разговаривать с мужем, и семейная сцена не получит дальнейшего развития. Эмма в это время размышляла о том, что всю свою жизнь Роман думал только о своей карьере, которая для него всегда была превыше всего, ей теперь казалось, что он и ее-то вовсе не любил, а молодая и красивая жена ему нужна была опять-таки для карьеры, а не для нормальной семейной жизни. Конечно же, ее Величество госпожа Карьера, престижная должность и, соответственно, загранки, деньги!

– Эмма Павловна, у вас есть что сказать мужу? – спросил Панкратов.

Она еще раз взглянула на Романа, как бы прощаясь с ним навсегда, и медленно покачала головой.

– Прости за все, – тихо произнесла она, когда он проходил мимо. Тот на секунду остановился, хотел что-то сказать, потом махнул рукой и быстро вышел.

Допрос был продолжен и длился еще несколько часов. Следователем предъявлялись все новые и новые вещественные доказательства, прямые и косвенные улики, неопровержимо доказывающие ее вину. И чем больше их приводилось, тем менее уверенно чувствовала себя Прокопенко. Вскоре изнурительный для обеих сторон допрос был окончен, и арестованную опять увели в камеру.

– Пожалуй, на сегодня хватит, – сказал Панкратов, когда остался наедине с практиканткой. – Ты знаешь, образ Прокопенко у меня почему-то ассоциируется с египетской царицей Клеопатрой. В четвертом веке в книге «О знаменитых мужах» римский автор Аврелий Виктор ей посвятил такие строки: «Она отличалась такой красотой, что многие покупали ее ночь ценою смерти».

– К этой теме, между прочим, не раз обращался и Пушкин. Только, я хочу заметить, мужчины заранее знали, что должны погибнуть. Переспав с царицей, они кончали жизнь самоубийством. В нашем же случае жертвы не знали, что будут безжалостно отравлены. Причины и последствия вроде бы одинаковы, только в одном случае они шли на смерть добровольно, а в другом – совершались коварные убийства. Такая вот маленькая, на первый взгляд, незначительная, деталь, которая существенно отличает Эмму от Клеопатры, – с улыбкой на лице заключила Лена.

– Да что вы говорите, Елена Владимировна? Спасибо за разъяснения. Только я имел в виду то, что вокруг красивых женщин где-то рядом обязательно ходит смерть. И гибнут, между прочим, мужчины! Ох, уж эти женщины! Из-за них мужчины вызывают друг друга на дуэль, кончают жизнь самоубийством, становятся жертвами тайных заговоров, идут на войну и принимают смерть от рук наемного убийцы, посланного безжалостной дамой, которой они подарили свою любовь и сердце. Недаром говорят, что злая женщина страшнее пистолета, а если она к тому же еще и красивая, то опаснее не только автомата, но и пулемета. Я бы даже сказал – это бомба замедленного действия, готовая вот-вот взорваться.

– Ну, во-первых, времена дуэлей давно ушли в прошлое. Во-вторых, вы правильно заметили, что речь идет о злой женщине, которая во гневе опаснее и страшнее смертоносного оружия. Но одних женщин во всех смертных грехах я бы не стала обвинять. Вам, наверное, известно, что сухую траву легче поджечь. А женщина – это искра, готовая в любой момент вспыхнуть, – Лена посмотрела на Панкратова с такой добродушной улыбкой, что любой другой на его месте сделал бы взаимный жест. Но он нахмурил брови и сухо ответил:

– Не иронизируйте, пожалуйста, и будьте посерьезней. Вы ведь все-таки на работе находитесь.

– Большое вам спасибо за напоминание. А я-то думала, что следственный изолятор – это место отдыха для отдельной категории населения. Теперь буду знать, что это совсем не так.

– Вот так-то будет лучше. Я знаю, что вы смышленая ученица, поэтому надеюсь, что запомните это на всю жизнь. На сегодня уроков хватит. Нам пора домой, или вам так здесь понравилось, что решили остаться? – не скрывая улыбки произнес Олег Николаевич и стал складывать документы в папку.

– Вот мы с вами шутим, а представляете, какое сейчас состояние у Прокопенко! Интересно, о чем она в данную минуту думает?

 

Вернувшись в камеру после допроса, Прокопенко отвела в сторону крупную девицу, прозванную почему-то Деловая, и шепотом стала упрашивать ее:

– Я хочу умереть. Я должна умереть… Помоги мне!

«Да я б сама тебя своими руками задушила за то, что ты сделала с мужиками… Да лишний срок не хочется схлопотать из-за тебя», – подумала та, но предпочла не высказывать свои мысли вслух.

– В этих делах я тебе не помощница. Ты уж как-нибудь сама решай свои проблемы.

У Эммы на глазах появились слезы отчаяния. Деловая, несмотря на крутой нрав, чисто по-женски пожалела ее.

– Ну, хорошо, посмотрим, может, что и придумаем, – как-то неуверенно сказала она и отошла от Прокопенко.

Эмма долго еще стояла лицом к стене и ждала, когда высохнут слезы. Гордость и высокомерие не позволяли ей открыто демонстрировать свою слабость. Она не могла допустить, чтобы кто-то увидел ее в таком жалком состоянии и проявил к ней хоть малейшее сочувствие. Уж в чем в чем, а в этом она не нуждалась, тем более, в сочувствии этих уродливых и несчастных бабенок, волею судеб оказавшихся с ней в одной камере.

Перед отбоем психологически сломленная, раздавленная тяжелыми воспоминаниями и мрачными мыслями от того, что прижата к стенке неопровержимыми доказательствами своей вины в совершенных преступлениях, Эмма медленно подошла к своей постели и вдруг заметила, что на подушке что-то сверкнуло. Она протянула руку и ощутила спасительную четвертинку лезвия. Прокопенко тут же нашла глазами Деловую и в знак благодарности улыбнулась ей, насколько еще могла это сделать в таком подавленном состоянии. Это была ее последняя улыбка в жизни.

 

Незаметно за разговорами Панкратов и Лена засиделись до позднего вечера.

– Эх, уже одиннадцатый час, – спохватился Панкратов.

Позвонил в дежурку, но все машины были в разъезде.

– Сегодня, Леночка, я твой кавалер – провожу до дома, заодно и прогуляюсь.

– Да что вы, не надо. Я смелая. В прошлый раз это я так сказала… Да мало ли чего мне показалось.

– Ну смотри.

Когда Лена семенила по темному двору, ей снова показалось, что впереди мелькает чья-то фигура. Она то отдалялась, то приближалась, поэтому разглядеть ее не удавалось. Сжав для храбрости кулачки, Лена решительно устремилась вперед и почти побежала. Резко открыла дверь… и тяжелая темень словно дыхнула на нее, вызвав обостренные чувства мрачности, полной неизвестности и страха. Но и на этот раз она пересилила себя и решительно шагнула в подъезд, но тут же обо что-то споткнулась и упала. Вдруг ее кто-то крепко схватил за руку. Лена вскрикнула и достала газовый баллончик, но применить его не успела.

– Спокойно, Леночка. Не бойся, я с тобой, – услышала она знакомый голос.

– Охотников? Вы? – радости ее не было предела. В этот момент она была готова расцеловать его.

– Он самый.

– Ну Охотников, ну Охотников! Прямо убила бы на месте – так перепугал! – неожиданно для себя Лена перешла на игривый тон. – Интересно, а что вы здесь делаете?

– Не надо лишних слов. Быстрее домой, позвони на работу. Пусть срочно присылают группу и «скорую».

– А что случилось-то? – недоумевала Лена, но в голосе капитана сразу почувствовала серьезный тон.

– Поторапливайтесь, Леночка. И не вздумайте возвращаться назад.

Темнота не позволила ей увидеть, как Охотников сморщился от боли. Тем не менее она все же последовала то ли просьбе, то ли совету Охотникова и заспешила домой. Пока она названивала, представлялась, называла домашний адрес и пыталась дословно передать слова капитана, он, зажав рукой рану на животе, вышел на улицу и присел на корточки.

Две милицейские машины примчались быстро. Лена не могла усидеть дома и бросилась вниз. Когда спустилась, то увидела, как окровавленного Охотникова заносили в машину. Вскоре из подъезда на свет выволокли два мужских тела. А в том месте, куда указал капитан, нашли нож. Лена сразу все поняла и не могла сдержать слез.

– Если бы не он… Если бы не он, – всхлипывала она, прижавшись к стене.

***

Камера спала. Эмма, собрав все свои силы и волю в кулак, резанула лезвием по венам на одной руке, потом на другой. Она сложила их на своей груди и глубоко вздохнула. Струйки теплой и липкой крови побежали по телу. В этот момент она не испытывала ни боли, ни страха, хотя была еще в полном сознании. Первым напомнил о себе ее возлюбленный. Она отчетливо видела открытое и улыбающееся лицо Анатолия, и ей казалось, что стоит только открыть глаза, и он предстанет перед ней живым и невредимым. Но она в эту минуту не хотела с ним встречаться и крепко сжала веки. Тогда его красивое лицо стало вдруг серьезным и печальным. Эмма подумала: «Вот как в жизни бывает. У нас и судьбы оказались схожими, вернее… мы встретили смерть одинаково. Я повторяю его путь и следую за ним».

От запоздалого прозрения и обиды у нее выступили слезы, на которые она не обращала внимания, и вскоре горькие струйки побежали по застывшему лицу. Затем Эмма вспомнила слова больной матери. Она часто повторяла их: «За голову пора бы взяться, за счастьем мнимым не гоняться!» Вспомнилось и сказанное ею перед смертью четверостишие:

Когда грешишь на свете много,

То значит, в доме быть беде:

Жизнь за ошибки спросит строго,

А смерть найдет тебя везде!

Тогда легкомысленная Эмма посмеялась над этими словами и не восприняла их всерьез. Но они почему-то врезались в память и вот теперь неожиданно вспомнились. Только сейчас, прощаясь с жизнью, она поняла их пророческую суть.

«Так, выходит, она заранее меня предупреждала, а я не послушала ее, точнее, не захотела услышать. И вот в послед¬ние минуты моей жизни мама вновь напомнила о себе и о тех заветных словах, которые я раньше игнорировала, – думала умирающая Эмма. – Получается, и цыганка была права, когда по руке нагадала мне короткую жизнь… Ну, вот и все. За все мои грехи и ошибки ко мне пришло возмездие. Я ухожу и со своей смертью уношу тайну…»

Силы постепенно покидали ее. Она чувствовала блаженную расслабленность и душевную пустоту, но мозг еще продолжал работать. Перед тем как окончательно потерять сознание, она многократно про себя повторяла:

– …Я лед на сердце ощущаю,

И стынет в венах моя кровь,

Как роза в холод, умираю,

И не вернусь я к жизни вновь…

 

Эпилог

 

Накануне Нового года Лена Ермакова навестила своего наставника. Олег Николаевич встретил ее тепло. Он оторвался от чтения очередного уголовного дела, усадил ее за стол и напоил чаем. Судя по тому, как он суетился, Лена поняла, что он действительно был рад увидеть свою бывшую практикант¬ку. Панкратов интересовался учебой, увлечениями, личной жизнью, но о себе и своих делах не говорил ни слова, как будто боялся ее впутывать в это или чем-то разочаровать.

– Что нового у вас, Олег Николаевич? – не выдержала Ермакова и пристально посмотрела ему в глаза.

– Ты имеешь в виду работу?

– Насколько мне известно, в личной жизни у вас все в порядке. Или я ошибаюсь?

– Да нет, все терпимо. А что касается следствия, то могу доложить, – он немного замялся, словно вспоминал какие-то подробности или подбирал нужные слова. Потом неторопливо начал:

– По делу Храпова виновные уже осуждены. Как говорится, получили по заслугам, что не может не радовать.

– Это уж точно.

– А дело на небезызвестную всем Эмму Прокопенко сдано в архив.

– Какая внезапная смерть, – с нескрываемым сожалением сказала Лена. – Из-за этого многое так и не удалось узнать… Я даже сейчас представляю эту красивую женщину, погубившую шесть человек.

– Семь, – поправил Олег Николаевич. – Полтора месяца назад, несмотря на все усилия врачей, умер Петр Куприянов. Возникла пауза.

– Я не знала об этом, – тяжело вздохнула Лена. – А еще чем порадуете или огорчите?

– ОБЭП сейчас активно занимается Львом Абрамзоном и Яковом Синкевичем – в ближайшее время материалы будут переданы в суд. Насильник Руслан Гвоздев признан невменяемым и направлен на принудительное лечение в психиатрическую больницу закрытого типа.

– Туда ему и дорога. – А как сейчас чувствует себя капитан Охотников?

– К счастью, рана оказалась не очень глубокой, но тогда он потерял много крови.

– Да, да, я знаю…

– Я знаю, что ты знаешь, – улыбнулся Панкратов. – И что ты две ночи у его постели дежурила, и что кровь сдавала…

– На его месте должна была оказаться я, но он буквально на секунды опередил меня. Выходит, он спас мне жизнь! – Лена опустила голову.

– Ничего. Наш Охотников тоже постарался: скорее всего, оба останутся инвалидами. Одному он всю башку расшиб, у другого сотрясение мозга, переломаны челюсть и рука. Дело в том, что они только недавно освободились, а за ними уже числятся грабежи, разбойные нападения и одно убийство. Охотников беспокоился за тебя, словно чувствовал приближающуюся беду, поэтому специально выбрал место для своих тренировок и пробежек около твоего дома.

– Теперь понятно, откуда возникали ощущения, что меня преследуют. А где сейчас мой спаситель?

– Снова на оперативной работе. Как видишь, получил повышение. Кстати, ты пришла вовремя: тебя ожидает встреча с одним нашим общим знакомым. Два дня назад он позвонил мне – должен вот-вот подойти.

Через несколько минут в кабинет вошел Игорь Карпов. Он удивился, увидев кроме следователя еще и очаровательную практикантку. Его глаза и улыбка свидетельствовали о том, что он только обрадовался этому неожиданному обстоятельству.

– Помните, я вам говорила, что мы обязательно встретимся, только в другом месте? Как видите, я была права.

– Честно сказать, я в этом не сомневался, особенно сейчас, когда все утряслось.

– Присаживайтесь, Игорь Борисович, – предложил Панкратов, – и все подробно рассказывайте.

Тот вытер пот со лба и бойко начал:

– Произошло это седьмого июля, семь с половиной лет назад.

– Почему вы запомнили эту дату?

– В тот день мне исполнилось тридцать лет. Юбилей я отмечал дома. Пришли родственники, друзья… Василий Храпов пришел последним. Он был один, простуженный и какой-то весь дерганый, возбужденный. Все ему не нравилось, все казалось не так… Когда мы курили, он признался мне: вчера Глория угостила его наркотиком, поэтому после неповторимого кайфа он сегодня чумной и раздражительный. С утра поругался с ней, обозвал ее всячески и ушел из дома. В тот вечер Храпов много пил, и вскоре стал просто невыносимым и даже агрессивным. Придрался к моему родственнику и полез на него драться, за что получил пару раз по физии…

– По физиономии – вы имеете в виду? – уточнил Панкратов и улыбнулся.

– Ну да, я и говорю: по роже. Когда их разняли, Храпов заскочил на кухню и вскоре снова выскочил на лестницу. Но его обидчика там не оказалось, и тогда он совсем ушел. Все этому только обрадовались, но потом мы с женой обнаружили пропажу кухонного ножа: такой длинный, тонкий, с массивной рукояткой. Я понимал, что в таком состоянии Храпов может пойти на все, поэтому не отпустил своего родственника домой, оставил на всякий случай ночевать у себя.

– И правильно сделали, – заметил следователь.

– На следующий день на работе Храпов извинился передо мной и рассказал следующее: вчера вечером он долго бесцельно бродил по улицам и вскоре успокоился. На проспекте Ильича в сквере случайно встретил одинокую женщину: высокую, стройную и очень красивую. Она была в черной юбке и в белой полупрозрачной кофточке. Незнакомка гуляла и наслаждалась природой, а он издали любовался ей. В этот момент на него что-то нашло, и он решился на отчаянный шаг. Пригрозив ей ножом, он завел ее в укромное место, заставил раздеться и изнасиловал. Храпов восторженно рассказывал об этом и с такими интимными подробностями, что даже воспоминания о вчерашнем дне доставили ему удовольствие. «Представляешь: ночь, луна, красивая темпераментная женщина и ты с ножом в руках занимаешься с ней сексом, – признался он. – Такого удовольствия я в жизни еще не испытывал». По его словам, она потом неоднократно снилась ему, он не раз специально прогуливался поздно вечером в этом сквере. Он влюбился в этот призрак в юбке и искал новой встречи. Храпов часто говорил: «Мне бы только встретить ее, я встану на колени, буду в ногах валяться и просить прощения – лишь бы только она простила меня и разрешила быть рядом с ней – вот какая это женщина!»

– Где сейчас ваш кухонный нож? – поинтересовался Панкратов.

– Уже на следующий день Храпов вернул его. Ну и я, конечно же, сразу избавился от него – неужели после всего того, что узнал, я мог использовать его на кухне?

– Я вас понимаю.

– Но и вы поймите меня и мое состояние в тот период.

– Это хорошо, что вы, пусть и с опозданием, но все же позвонили, а теперь подробно рассказали об этом факте…

– Я не мог иначе. Поверьте, я долго мучился, сомневался, стоит ли заявлять – ведь прошло столько лет! Но все же решился, и теперь у меня на сердце словно отлегло.

– Спасибо вам большое, Игорь Борисович. Если вы нам понадобитесь, то мы вас вызовем, точнее, пригласим. А пока до свидания. – Довольный Карпов любезно попрощался и вышел.

– Что скажешь, Леночка?

– Когда он рассказывал, то у меня сразу родилась мысль, что это была…

– И я подумал об этом же, – Панкратов вскочил со стула и стал ходить по кабинету. – Вот как в жизни бывает. Как поется в одной песне: «Судьба нашла их, подружила, а смерть навечно разлучила…»

Лена задумалась и медленно произнесла:

– Да, теперь мы никогда не узнаем правду – они унесли ее с собой. А впрочем, это же их тайна, и пусть она останется с ними.

– Если это не плод фантазии Храпова, я представляю, что было бы, сведи их судьба вместе!

– Об этом приходится только гадать, – как-то загадочно произнесла Лена.

– А вот это как раз и не наш профиль. Нам нужны факты, а их, к сожалению, нет. После звонка Карпова я проверял, однако ни в тот день, ни позже заявлений об изнасиловании в сквере не поступало. Так что после расследования этих уголовных дел остались одни вопросы, восклицательные знаки и многоточия.

– Я думаю, точку вправе поставить только сама Жизнь!

– Не могу с этим не согласиться. А ты, Леночка, не только будущий юрист, но еще и философ?

– Что делать – жизнь заставляет.

– Ты молода, энергична и постарайся заставить Жизнь хоть что-то сделать для тебя, а всего остального сама добьешься.

– Я обязательно постараюсь и непременно поделюсь с вами наиболее ценным.

– Вот за это огромное спасибо! А все говорят, молодежь плохая. Да мы с вами такие дела завернем!

– Олег Николаевич, я вам так благодарна за все, да вы сами понимаете. Только после расследования этих уголовных дел у меня осталось столько вопросов, восклицательных знаков и многоточий, что иногда просто жуть берет – сколько же преступников вокруг нас! Если всех пересажать, с кем тогда жить будем?!

– Ну, Леночка, честных людей в стране все равно больше. А вот отдельных ее граждан, независимо от занимаемой должности, желательно бы изолировать. Чтоб другим жить не мешали.

– Согласна. Ох как мешают!!! Но наше дело правое, поскольку правда на нашей стороне. А мы с вами – слуги Закона.

Глаза Панкратова хитро блеснули, он встал, подошел к окну. За стеклом легкие снежинки весело кружились, словно играли в догонялки. «Настоящий новогодний снег! Вот и ладно, – подумал он, – природа берет свое… Все верно, Леночка, правильно мыслишь».

 

Литературно-художественное издание

Культяпов Николай Александрович

...ВНЕЗАПНО СМЕРТЕН...

Криминальный роман