"Я потому уделяю так много внимания аморальному порочному, безобразному, жестокому, что хочу, чтобы другие знали, что и в этом есть ценность, знали, что все это так же - если не более - важно, как и хорошее... Мне нужно было очистить свой организм от яда. Я выплеснул его в свои книги и, как это ни странно, оказал оздоровляющее воздействие на читателей, точно сделал им прививку и у них выработалось что-то вроде иммунитета." ГЕНРИ МИЛЛЕР "Я бы мог стать Шопенгауэром, Достоевским... Пропала жизнь." А.П.ЧЕХОВ "Дядя Ваня" ЧАСТЬ ПЕРВАЯ -------------- IIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIII IIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIII IIIIIII СТРАНА ПЕТРОВИЧЕЙ Где находится страна Петровичей, не ответит ни один человек на свете, но она имеет точные географические координаты. У нее есть своя столица, свои административные округа, области, города и села. Здесь живут рабочие и интеллигенты, крестьяне и домохозяйки, предприниматели и тунеядцы, аппаратчики и олигархи. Все они вместе составляют страну Петровичей. И если вы спросите у населения: Кто вы такие? Петровичи! - незамедлительно последует ответ. Сколько всего Петровичей проживает в стране, никто не подсчитывал. Кто-то считает - чуть больше, кто-то - чуть меньше! Главное не в количестве, а в качестве. В стране Петровичей существует закон первой и последней получки. Здесь создана единственная в своем роде Красная Книга, куда заносится исчезающий вид Петровичей. Народ в этой стране ни плохой, ни хороший, ни подлый, ни честный. Он не выбирает правителей, которые правят ими, не голосует за парламент, издающий законы, не любит рыбной ловли и походов за грибами. Петровичи смотрят телевизор и впадают в транс от сеансов Капширонского, но не верят ему. Они выходят на митинги и молчат, а возвращаясь домой шепчутся между собой, осуждая трусливых соседей. Некоторые Петровичи по субботам выезжают за город, но находятся там не долго, боясь отравиться свежим воздухом, перекупаться и перегреться на солнце. Они как и все жители планеты обсуждают вопрос: Быть или не быть? И отвечают на него утвердительно: Быть! Но только Петровичем! По воскресеньям Петровичи посещают выставки и музеи, где полноценно представлены все художники-Петровичи, великие мастера авангардно-реалистического искусства. Они трудятся на субботниках и воскресниках на благо своей страны Петровичей, а после отдыхают с понедельника по пятницу. Петровичи, не задумываясь, отдают рубль в фонд Петровичей и в фонд Красной Книги Петровичей. Они очень любят смотреть фильмы режиссера Петровича, встречаться с творческой группой и задавать одни и те же вопросы. У них существует множество праздников, во время которых все Петровичи выходят на демонстрации и идут в ногу по всей стране. Они поют гимн и песни своей страны. В эти мгновения они напоминают Петровичей прошлых поколений и очень гордятся этим. Иной раз кажется, что такой страны не существует вобще, но она реальна, как сама жизнь, даю вам честное слово! Когда-нибудь я расскажу подробнее об истории и обычаях страны Петровичей, но сейчас, да простит меня читатель, я прерываю свое повествование, поскольку у меня не хватает слов, однако из нижеследующих текстов вы сможете сами составить представление о самобытной, чудесной и загадочной стране Петровичей... 11.12.1989 года. =========================================== =========================================== ============= ДВОЙНИК 21 декабря 1879 года в г.Гори, что в центре Грузии, в семье сапожника родились два мальчика. Один из них был крепким малышом, а другой, как говорится, дышал на ладан. Боясь, что он умрет на глазах у матери, отец отвез его в горы и оставил в пещере древнему-предревнему старцу. Вскоре о сыне совсем забыли, словно его и не было, да так и не вспомнили до нынешних времен. Однако именно он сыграл главную роль в последующих событиях в Грузии и во всей России. Шли годы. Росло самосознание рабочего класса и примкнувшего к нему угнетенного крестьянства, а вместе с ними поднималось и революционное движение по стране. Потерпела крах революция 1905-1907 гг., победила Февральская буржуазная революция, скинувшая ненавистное самодержавие в 1917 году, а следом Великий Октябрь сбросил гнет помещиков и капиталистов с плеч обездоленных. И одним из виднейших деятелей Великой Октябрьской социалистической революции стал оставшийся в семье горцев брат, ныне большевик по кличке "Коба". С головой окунувшись в водоворот революционных событий, он был впереди на лихом коне во время Гражданской войны, но его преследовало странное чувство одиночества. Пытаясь докопаться до самых тайных уголков памяти, он хотел выковырнуть оттуда что-то эдакое. Но все напрасно. Коба рвался к самым вершинам народной власти, что вести за собой к новым победам и свершениям сознательные трудовые массы, и, надо заметить, ему удалось достичь многого, к тому же без особых препятствий. Практически никто не мешал ему. Подкрался 1924 год, выбросив белый январский флаг. 21 число стало днем всенародной скорби. Вместе советским народом скорбила вся прогрессивная мировая общественность... И ночью в спальне Кобы появился... Коба. Он спал чутко, как и должен настоящий профессиональный революционер и грузин, просыпаясь от малейшего шороха. Сейчас же он вздрогнул и увидел перед собой самого себя. Сначала он решил, что все еще спит, но двойник воскликнул: - Нет, ты не спишь! Ты бодрствуешь и действительно видишь меня. Я же пришел, чтобы потребовать все, что причитается мне за минувшие годы, ведь я провел их в изгнании и заточении в глухой пещере, как человек в железной маске! - Кто ты? - взвыл Коба, хотя и без ответа догадался, кого он видит перед собой. Он затрясся от страха. - Я твой кровный брат, - догадка оказалась верной, - Отец подбросил меня слабого, почти умершего, пастуху, который заменил мне родителей и дал новую жизнь. Но не будь я горцем, если я не возьму свое! поклялся я, когда стал осознавать себя как личность: ведь все, что ты имеешь, ты получил не законно, поскольку ты всегда был один. И теперь я пришел за долгами... Глаза гостя сузились и смотрели злобно и угрожающе. Коба забился в угол и свернулся в клубок. - Согласен ли ты, Иосиф, отдать мне все добровольно? - Нет! - взмолился Коба, а брат ударил его по лицу., - Ты не должен требовать ничего! Ты жесток, ты кровожаден, ты коварен! От твоей ненависти будет много горя всему народу! Прольются реки крови... К тому же я не виноват, что судьба так повернулась к тебе... - Ты виноват! - в бешенстве вскричал грозный мститель и схватил черной рукой подушку, - Ты виноват не меньше, чем твой отец и твоя мать! - Пожалей, брат! - Коба застонал, но было поздно, подушка накрыла его голову и придавила ее. Страшный горец хохотал. Теперь он был единственным потомком Джугашвили, и власть перешла в его грязные руки. Так в один миг произошел государственный переворот, о котором никто никогда не узнал, зато его последствия мы ощущаем до сегодняшних дней... 8.12.1989 года. =========================================== =========================================== =============== ОТ РУКИ БЛИЖНЕГО Она рано лишилась родителей и детство провела у тетки, на севере Московской области. Она росла боевой девочкой и часто задирала старших: двоюродных брата и сестру, да и вобще со всеми ссорилась, пытаясь доказать миру, что несправедливо обделена материнской лаской и мужественным ободряющим словом отца. Как это бывает, брат и сестра мало обращали внимания на шалунью и частенько просто подсмеивались над ней. И девочка, обижаясь, старалась изо всех сил проявлять изобретательность в шалостях. Невнимание со стороны старших оборачивалось далеко не в их пользу. Подковырки с ее стороны становились, мягко говоря, жестокими. Однажды она натянула на крыльце веревку, чтобы потешиться над братом, но вышла тетка и в кровь разбила нос о ступени. В другой раз она вырыла ямку и тщательно замаскировала ее, подготавливая ловушку сестре, но попался дядя и сломал обе ноги. Находчивости не было предела, и девочка все же добилась своего, пробив голову брату, и тот двинулся умом... Затем она выколола левый глаз сестре шипом от куста боярышника... Годы плыли словно детские кораблики по весенним ручейкам. Девочка превратилась в девушку, окончила школу, поступила в институт и там познакомилась с приятным молодым человеком. Свадьбу играли в доме у тетки. Пригласили родственников. А громче всех кричали "Горько!" кривая сестра и придурковатый брат. Горько! Горько! Горько!.. Жених и невеста целовались, и румянец смущения остался на пухлых щечках. Она поднесла к губам бокал с шампанским, опрокинула его и... скорчилась в ужасной гримасе, а по губам и подбородку побежали черные трещины ожогов. Она искоса взглянула на брата, а тот, мило улыбнувшись, подмигнул и кивнул головой. Его губы произнесли: "Кислота!" Невеста стала опускаться на стул, а из сиденья и из спинки вылезали длинные и острые стальные штыри. Настало время улыбаться сестре... 9.12.1989 года. =========================================== =========================================== ============= ОЧЕНЬ ЛЕГКАЯ СМЕРТЬ Степан Гордеев проснулся рано утром и с удивлением обнаружил, что забыл, как открываются глаза. Он напряг все силы, но не смог ничего сделать. Тогда он решил помочь руками, но они не шевелились, поскольку Степан забыл, как это делается. Он забеспокоился и попытался двинуть ногами, но те остались спокойно лежать на месте. Что же делать? - размышлял он и хотел было закричать. Губы были закрыты словно ворота Бутырской тюрьмы, язык прирос к небу и не желал подчиняться ни чьим приказам. Шершавый ком застрял в глотке и ехидно ворочался там, но и он замер в тот самый момент, когда Степан решился проглотить его. Шальная мысль, подкравшись словно Джеймс Бонд, задела за живое - А если я забуду, как дышать? - он вспомнил детский анекдот про ежика и чуть не засмеялся, но не смог. Степан уставился внутрь самого себя и почувствовал, что неведомые шлюзы перекрывают доступ кислорода в организм, и легкие перестают работать. Степан ощутил перебои в работе сердца и окоченение конечностей. Он умирал и ничего не мог поделать с этим, потому что окончательно забыл все на свете. В его мозгу был полный сумбур, мысли стали маленькими и жалкими, а затем стали изменять свой цвет. Наконец последняя, самая крохотная мыслишка выползла из мозга и убежала, не оставив после себя ни малейшего следа. Жизнь превратилась в мираж, который вскоре тоже растаял, растворившись в непознаваемости бытия... 1989 год. =========================================== =========================================== ============== СПЕШИ ВНИЗ - О, нет! - сказал папа. - О, нет! - сказала мама. Остатки недоеденной яичницы выпорхнули за ними в окно. Женя выглянул на улицу и увидел своих родителей, распластавшихся на сыром асфальте. Из-под их тел медленно выползали ручейки крови. Они разрастались словно нефтяные пятна на поверхности мирового океана. Через некоторое время они соединились и превратились в багровое море. - Фу! - сказал Женя и закрыл окно. Он не допил свой кофе, а потому не мог тратить драгоценное время на разглядывание неприглядной картины. Однако внизу стала собираться внушительная толпа. Обсуждалось происшествие и ожидался приезд "Скорой помощи". Кто-то также вызвал милицию. Но первой появилась пожарная команда. Длинная лестница вытягивалась точно шея жирафа и приближалась к той самой кухне, где не окончил свой завтрак наш знакомый Женя. Он не успел подойти к окну, потому что лестница врезалась в стекло (осколки разлетелись по кухне), ворвалась в помещение и протаранила стену. Женя нахмурился и почесал за ухом. - Да! - подумал он вслух и выглянул на улицу. Толпа продолжала расти, а по лестнице карабкались люди в бронежилетах и блестящих касках. Зеваки вначале ничего не поняли. Отделившись от окна девятого этажа, словно огромная птица в воздухе мелькнула черная тень и начала быстро двигаться вниз. Граждане решительно бросились врассыпную, а через секунду в ужасе ринулись назад, чтобы поближе рассмотреть то, что упало. Спустя полминуты ручеек, выползший из-под мертвого тела Евгения, соединился с кровавым морем, образованным чуть ранее... А мокрый асфальт подсыхал на солнце. 1989 год =========================================== =========================================== ============= СТРАННАЯ ИСТОРИЯ ЛЮБВИ Мартын Сизов появлялся на улице в последний раз лет сорок тому назад - в годовалом возрасте. Он находился в детской коляске и с любопытством взирал на прохожих под пристальным взглядом родителей. С тех пор он ни разу не казал носа из дому, его не выпускали оттуда. А загадка разрешалась очень просто - Мартын Сизов был многорукий человек. Да-да. Он имел шесть рук, подобно богу Шиве, и это обстоятельство мешало его общению с нормальными людьми. вернее так считали папа и мама, а потому держали его за семью запорами. Так и рос он в четырех стенах, видя соседние дома, деревья, людей, собак и кошек, голубей и воробьев только через окно. Он и не мог себе представить, что может существовать иная жизнь со всеми ее прелестями и кошмарами. Тянулись годы, а Мартын Сизов был отрезан от внешнего мира, и никто не подозревал о существовании такого удивительного человека. Но Мартын Сизов не сидел сиднем, подобно Илюше Муромцу, а занимался самообразованием, много читал, благо на книги, журналы и газеты родители не скупились. Он становился высокообразованным, интеллигентным индивидумом, и тесные рамки малогабаритной жизни сжимали его словно в тисках. Но вот наступил день раскрепощения. Умер отец, а вскоре за ним и мать. Каким образом Мартыну Сизову удалось их схоронить не наше дело, но только по прошествии девяти дней в его квартиру стучался портной с отрезом черного шевиота и принадлежностями для кройки и шитья, включая небольшую швейную машинку "Зингер". Он выскочил из квартиры поздно вечером взлохмаченный, раскрасневшийся, с совиными глазами. Постоянно оглядываясь, он слетел по ступенькам и тупо глядя себе под ноги, быстрым шагом отправился в темень осенних дворов. Спустя час после этого странного события из того же подъезда вышел высокий худощавый человек в широком плаще и стал прохаживаться по аллее. Это был Мартын Сизов. Он вдыхал воздух, отравленный многочисленными заводами и фабриками и чувствовал прилив сил и бодрости, он был полон надежд и безмерно счастлив и поэтому смеялся в этот поздний час так громко, что, находись на аллее кто-нибудь еще кроме него, он наверняка бы испугался и постарался бы убраться восвояси... Тем временем на другой стороне парка, в самом конце аллеи показалась женская фигура в длиннополом пальто и громоздкой широкополой шляпе. Казалось, ей не по силам удерживать столь огромный головной убор, ведь его поля опускались до самых плеч и скрывали волосы. Заметив женщину, Мартын Сизов захотел повернуть обратно. То же самое подумала женщина, увидев нашего героя. Однако вопреки своим желаниям они продолжили двигаться навстречу друг другу. Наконец их взгляды пересеклись, и Мартын Сизов понял, что не может жить без этой женщины. Она смущенно опустила ресницы, но мужчина уверенно положил ей руки на плечи. При этом его плащ распахнулся и обнажил все шесть рук... Через полчаса на скамейке под желтолистыми липами можно было увидеть влюбленную парочку: мужчина лет сорока с хвостиком обнимал шестью руками женщину, склонившую свои три головы ему на плечо... 1989 год. =========================================== =========================================== ============= И СНОВА ПРОСТОКВАШИНО В одиннадцать часов вечера из деревни Простоквашино тайком вышли три человека. И хотя они пытались прикрыть свои лицо высоко поднятыми воротниками и сутулились, чистая луна, отражаясь от белого снега, освещала их. Это были: почтальон Печкин, державший в руках неизменную сумку с газетами и журналами, его брат Егор и сторож свино-фермы Петрович. Троица пересекла поле и углубилась в лес, за которым находился райцентр. Туда и лежал их путь. Наконец, очутившись в городке, по темным улочкам они пробрались к центральной площади и оказались возле дома культуры. Здесь все было готово к встрече Нового года. Стояла огромная елка, украшенная бумажными игрушками и лампочками, а на макушке горела красная пятиконечная звезда из фольги. Почтальон Печкин приблизился к двери и пнул ее ногой. Та не подалась. Тогда вперед вышел сторож Петрович и оглянувшись, вытащил из-за пазухи небольшой ломик. Действовал он легко и непринужденно. Дверь скрипнула, щелкнула и открылась. Злоумышленники проскользнули внутрь и замерли, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Постепенно стали вырисовываться контуры колонн и сцена, загроможденная аппаратурой и различной мебелью. В глубине сцены виднелся портрет председателя райисполкома Савелия Григорьевича Шумского. Глаза почтальона Печкина вспыхнули, и в этой вспышке блеснуло лезвие ножа. - Туда! - произнес он и вскарабкался на сцену. За ним неотступно следовали сообщники. Они остановились у портрета и занесли над ним остро заточенные ножи... Вдруг раздался стук. - Кто там? - спросил Егор. - Это я - почтальон Печкин, - машинально ответил почтальон Печкин, и в тот же миг зажегся свет. На сцене стояли - милиционер Потапов, дядя Федор, кот Матроскин, Шарик ( все трое с повязками дружинников), председатель райисполкома Савелий Григорьевич Шумский, а на его плече сидел Чижик. - Вы арестованы! сказал милиционер Потапов и надел на преступников наручники. А когда "черный воронок" увозил дружную компанию, дядя Федор смахнул слезу, а Шарик сказал: - А все-таки жалко почтальона Печкина, скучно без него будет! - Да, - поддержал его дядя Федор. - И кто же нам газеты носить будет? - жалобно мяукнул кот Матроскин... 10.12.1989 года. =========================================== =========================================== ============= БАР-КОХБА* Из небольшой комнаты слышался непрерывный стук. Возле двери собралось достаточно много народа, и все, вслушиваясь в неизвестность, прислоняли любопытные уши к холодной плоскости двери. Стук усилился, за последние две-три минуты к нему присоединилось странное позвякивание. Присутствующие насторожились и посмотрели друг на друга. Звуки теперь превратились в своеобразную мелодию, которая с каждым мгновением становилась стройней, уже различалась каждая отдельная нота. Наконец до людей дошло: стуки и позвякивания складывались в мелодию Интернационала. После знаменитого октябрьского Пленума ЦК КПСС прошло три года, однако холодная дрожь пробежала по лицам собравшихся. Под натиском людей дверь затрещала, вздрогнула и грохнулась на стеклянный пол пустой комнаты, увлекая за собой жирные тела. Посреди комнаты на голом полу сидел маленький мальчик в черном костюме, белой рубашке и галстуке. Его огромная голова, покрытая густыми седыми волосами, неестественно смотрелась в данной ситуации. Мальчик одной рукой складывал из разноцветных кубиков какие-то слова, а второй отстукивал ритм. Валяясь в дверном проеме, люди боялись раскрыть рот. Мальчик закончил работу и гордо вскинул голову. Все так и ахнули - перед ними сидел Борис Ельцин. И тут в глаза бросилась, сделанная им надпись: Я не могу поступаться принципами! Пожилые и молодые мужчины стали поспешно вскакивать и толкая друг друга, бежали к выходу. На пороге остались двое: невысокий лысоватый человечек с темно-красным пятном на лбу и второй - выше ростом, солидной комплекции с испуганно-подобострастным лицом. Они молча смотрели на Бориса, а тот, не отрываясь на них. Молчание длилось вечность, но в воздухе повисла фраза: - Вот так-то, Егор Кузьмич! ------------------------------------------- ------------------------------------------- --------------- *Сын звезды (др.евр.) ------------------------------------------- ------------------------------------------- --------------- 1989 год. =========================================== =========================================== ============= ЮНЫЕ ХУЛИГАНЫ До начала фильма оставалось пятнадцать минут. Народа было, не сказать, чтобы очень, но все-таки. На последнем тридцать втором ряду расположилась группа шумных подростков, прогуливающих уроки. Они дружно закинули ноги на спинки сидений предыдущего ряда и уплетали мороженое за 20 копеек. На пол летел всякий мусор, но не это было самое главное. Ребята рассказывали пошленькие анекдоты, а также истории, от которых, а также от манеры их изложения завяли бы уши и у завсегдатаев пивных и рюмочных, а ведь среди школьников находилась девочка! Однако похабщина ничуть не смущала ее, она приходила в восторг от слышимого и заливалась громким идиотским смехом. Тридцать первый ряд был совершенно пуст, и как раз сюда направился мужчина лет тридцати-тридцати трех в объемном овчинном тулупе и лисьей шапке. Ребята притихли и отпустили в его адрес несколько угроз, на которые мужчина не обратил внимания. Он спокойно уселся на свое место. Ноги мгновенно убрались со спинок. Школьники тихо перекинулись несколькими фразами, решив вызывающим поведением выжить непрошенного гостя. Раздался громкий хохот, крики и повизгивание. Но человек в тулупе был спокоен, как Железный Феликс. Через минуту погас свет, и на экране появился желтый ящик, а бодрая музычка возвестила о том, что сейчас начнется киножурнал "Фитиль". Ребята орали настолько громко, что завозмущались зрители тридцатого и двадцать девятого рядов, а многие другие повернули головы в сторону шумной компании. Мужчина же с тридцать первого молчал. Из школьных портфелей достались сигареты, над подростками образовалась дымовая шапка. Мужчина не дрогнул. Два мальчика начали кашлять, брызжа слюной на невозмутимого гражданина, и тут случилось... Человек аккуратно положил лисью шапку на свободное кресло и не спеша стал расстегивать пуговицы на тулупе. Затем он распахнул тулуп, встал в полный рост и резко повернулся к надоедливым юнцам. Он не произнес ни слова, но холодный ужас приковал ребят к спинкам и заставил их умолкнуть. На груди у мужчины висел черный автомат, дуло которого было направлено на чьи-то головы. В следующий миг сверкнул огонь, раздалась сухая очередь, послышались крики, стоны, а еще через миг все было кончено. Мужчина запахнул тулуп, опустился на свое место и уставился на экран, где демонстрировался заключительный сюжет сатирического киножурнала... 1989 год. =========================================== =========================================== ============= ВОСЕМНАДЦАТОЕ МГНОВЕНИЕ ВЕСНЫ Уже две недели как Штирлиц потерял связь с "Центром". Последнего 673-го связного арестовали на площади Бастилии в Париже, 721-я радистка погибла в перестрелке у Колизея в Риме. Оставалась последняя надежда... Банкет был в самом разгаре, и все присутствующие изрядно захмелели. Лишь только Штирлиц был трезв и собран, как всегда. К нему подсел Мюллер и заплетающимся языком произнес: - А не выпить ли нам, дружище Штирлиц, по маленькой? - он хитро прищурил пьяненькие глазки. - Охотно, группенфюрер, - строго сказал Штирлиц и наполнил фужеры красным бургундским. - Прозит! - воскликнул Мюллер и вылил вино в свою фашистскую глотку. Штирлиц опытным взглядом оценил обстановку и выплеснул содержимое бокала за спину, облив при этом с ног до головы Бормана, благо тот был абсолютно невменяем. "Я на крючке, - размышлял он, - Мюллер не зря пытается меня споить. Ну чтож поглядим, чья возьмет." С этими мыслями Штирлиц улыбнулся, однако взгляд оставался сосредоточенным, как и подобает опытному советскому разведчику. Штирлиц налил еще вина и предложил Мюллеру: - Прошу Вас, группенфюрер. У того глаза сбились в кучу, и гестаповец осоловело таращился на собутыльника. - Я... к-к-к-к... я... - он начал беспорядочно икать, - мне больше не лезет... к-к-к-к-к-к... - За фюрера! - вскричал Штирлиц и вскочив, вытянулся по стойке "смирно". Кое-кто из пьяных офицеров услышал слова штандартенфюрера и пытался подняться из-за стола, но мало у кого это получалось. Раздавались нестройные голоса. - Свиньи! - прошипел Мюллер по-русски, продолжая икать, Настоящие свиньи!... к-к-к... У нас под Смоленском... пьют намного больше, а пьянеют меньше... к-к-к... Это был пароль, и Штирлиц тут же выдал ответ: - А у нас под Москвою - сухой закон! Они обменялись понимающими взглядами. Мюллер был совершенно трезв. Теперь им предстояло работать вместе вплоть до полного истребления лютого врага... 1989 год. =========================================== =========================================== ============= ПРИЯТНОЕ ДОПОЛНЕНИЕ Платон Сермяжкин имел необычную коллекцию. Вот уже десять лет как он собирал глаза. Самые обыкновенные глаза. Он выковыривал их у живых людей за определенную плату; бесплатно у трупов перед самым захоронением; у собак и кошек; у птиц, хомяков и другой живности. Были в его коллекции глаза пауков и мышей, мух и кузнечиков, пчел и ужей, но самой, что ни на есть, гордостью в его собрании был бычий глаз, хранившийся в баночке из-под майонеза. Глаза были разноцветные - карие и зеленые, красные и голубые, а также бесцветные, серые и черные. Одни висели на веревочках, прикрепленные к потолку, другие крепились специальными крючочками к стене, третьи находились в миниатюрных коробочках, и все были снабжены табличками с пояснительными надписями. Глаза выглядывали отовсюду и, когда кто-нибудь из знакомых навещал Платона, его пробирала дрожь, он чувствовал себя словно под пристальным наблюдением. А Платон Сермяжкин был невыносимо счастлив и горд, как и всякий коллекционер. Так и продолжалось до прошлой недели, но вот что-то случилось, и Платон замкнулся в себе, а потом вдруг стал необычно открыт и общителен и закатил изысканный банкет, на который пригласил всех своих близких друзей, в том числе и меня. Мы вошли в дом и как обычно уставились на множество глаз, таращившихся изо всех щелей. И среди этого разнообразия выделялись чудовищные, ужасные и в то же время прекрасные фиолетово-красные человеческие глаза. Для них было отведено почетное место на стене и сделана специальная золоченая рама. Мы столпились возле экспоната и не могли оторваться ни на секунду. Но никто не решался задавать вопросы. Скованное состояние ощущалось на протяжении всего ужина, но когда гости собрались убраться восвояси, Платон Сермяжкин положил мне руку на плечо:- Прошу тебя, останься! И я стал свидетелем страшного рассказа. Платон прогуливался в Александровском саду, и его внимание приковали удивительные глаза, да-да именно глаза, а не их обладательница, надо заметить довольно красивая девушка. Маниакальная страсть Сермяжкина подогревала желание обладать этими глазами. Но для этого было необходимо завладеть сердцем девушки. И Наталья поддалась коварному искусителю и спустя положенный в ЗАГСе срок, они расписались, поклявшись в верности и любви друг к другу, а ночью Платон Сермяжкин задушил "возлюбленную" поясным ремнем да так, что глаза сами вылезли из орбит, и осталось только подковырнуть их инструментом и слегка обработав, поместить на стенд... Последние слова Платон произносил с особой гордостью, и я понял, он абсолютно ненормален, идея фикс поглотила его существо... С тех пор минуло три года. Я ни разу не виделся с Платоном и больше ничего не слышал о его коллекции, но вот вчера в газете я прочел заметку. "Сегодня 16 декабря 1989 года в Центральном зоопарке произошел из ряда вон выходящий случай. Молодой мужчина странным образом пробрался в клетку к спящим бенгальским тиграм и пытался издеваться над самцом, ударяя его по голове острым предметом. Проснувшийся тигр буквально разорвал злоумышленника на части. Как выяснилось жертвой оказался некий Платон Сермяжкин, страдавший острым психическим расстройством..." На этом я заканчиваю свой рассказ о необыкновенном коллекционере Платоне Сермяжкине. 16-17.12.1989 года. =========================================== =========================================== ============= IIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIII IIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIII IIIIIIIIIIIII ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ "Жалкий вид быстро вызывает брезгливость." Сальвадор Дали "Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим" Я всегда был жалким на вид, а что творилось внутри меня!? Я чувствовал недомогание ото всего: от пищи и волнения, от не приятных звуков и запахов, от чьего-то косого взгляда и сочувствия. Я знал, что удобнее быть мизантропом, даже по отношению к себе, но это не получалось. Я был настолько не счастлив и самолюбив, что почти всегда забывал о близких. Я упрекал их за то, что мне больно и удовлетворялся. Кое-кто считал меня высокомерным, а высокомерно ли быть высокомерным? Я становился неукротимым и начинал рисовать узоры на руках. Острой бритвой я проводил по коже. Я остался жив, ну и что же?... Мой разум в высохшей реке. Я становлюсь слугою подсознанья, Условно жил и точно так живу. И всем вокруг достаточно страданий Я доставляю, тут же устраняясь, И даже сам не знаю почему. К чему мне слякоть повседневной драмы? Лишь молвлю слово и в дерьмо сажусь; Вокруг все та же роковая жуть, Но я допью последние стаканы... Я нахожусь в тисках обстоятельств, которые создал я сам... И в таком состоянии я берусь за перо... 1994 =========================================== =========================================== ===================== НОВОСТИ ИЗ СТРАНЫ ПЕТРОВИЧЕЙ 2 января 1990 года на 3-й улице Петровичей в городе Петровск-на-Петровке был задержан труп водителя таксомоторного парка Петрова П.П., умершего 30 декабря 1989 года и бесследно исчезшего из морга 1-й городской больницы. Труп был обнаружен патрульными: сержантом Петерсоном и рядовым Петровичем. На окрики сотрудников милиции труп не отреагировал, а попытался скрыться в ближайшей подворотне. Тогда сержант Петерсон сделал предупредительный выстрел вверх, а затем выстрелил по убегавшему, после чего тело покойного было доставлено в морг, где произошла кремация. ТАСП =========================================== =========================================== ===================== ЛЮДИ, КОТОРЫХ НЕ БЫЛО Errare humanum est "И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим." Евангелие от Матфея 6;12 I - Здравствуйте, Нестор Иванович, входя в избу, произнес я. Махно сидел за столом в распахнутой солдатской шинели с поднятым воротником. На груди кокетливо сверкала красная пятиконечная звезда. Мысы начищенных хромовых сапог высовывались из-под стола. Поправив растрепанные волосы и запахнув полы шинели, батько взглянул на меня. - Реабилитация наступит рано или поздно! - процедил он сквозь зубы, и мне захотелось плюнуть в его желто-зеленое лицо. - У вас паук на правой щеке, - сказал я, доставая из кармана свернутый в шестнадцать раз лист бумаги. Легендарный командир снял со щеки огромного мохнатого паука, который, кстати сказать, и не собирался убегать, и опустил его в тарелку с супом. Сейчас паук принялся лениво перебирать лапками, желая перевернуться на пузо. Довольная улыбка играла на лице Нестора Ивановича. Паук выбрался из миски, встряхнулся словно собака и не спеша пополз на край стол. Но командир не дал ему такой возможности. Где-то на полпути он придавил длинным ногтем его голову. Я молча наблюдал за происходящим. Батько уставился на меня стеклянными глазищами, нижняя челюсть отвисла, и слюна капала на ломоть черного хлеба. - Я прислан к вам из 1990 года, - проговорил я, - Наши современники узнали, что у вас находится Яблоко жизни. И вам надлежит передать его мне. Махно, не моргая, кивнул на портрет Ленин, висевший на стене за его спиной: - Ильич еще жив в ваше время? неожиданно спросил он. - Увы! - я старался сохранять спокойствие, - Ленин умер в 1924 году. Сказались последствия ранения... Хотя мы не совсем уверены, что стреляла Каплан... А после него творилось такое!... - Сталин!?!? - Махно сверкнул глазами, и я испугался, как бы не вспыхнули мои волосы. - А откуда вы... - Ха-ха-ха! - Нестор Иванович покрылся потом и хрипло закаркал, потом вдруг замолчал и загадочно прошептал, - Догадываюсь. - Так вот, - поспешно продолжил я, - Мне нет дороги назад без Яблока жизни. Махно вскочил из-за стола и скинул шинель. Теперь красная звезда посмеивалась над лихим командиром. Но он был страшен. - Прочь! - заорал Махно, указывая на боковую дверь, ранее не замеченную мною. - Но я... - В Страну Железного Феликса! Вон! Вон! Лева! Задов! Я понял, что оставаться здесь было не безопасно и быстренько отбыл в указанном направлении, оказавшись длинном и узком коридоре, к тому же совершенно не освещенным. Однако стоило мне сделать первый шаг, как вспыхнул яркий свет, и мне открылся весь кошмар таинственного коридора. У самого пола по всей его протяженности из стен торчали человеческие головы интервалом - метр друг от друга. Все они были наголо выбриты, но по крикам и стонам я легко определил, справа располагались мужчины, а слева - женщины. Они взывали о помощи, которую я не мог оказать даже при всем желании. Легонько вздрагивая, я пробрался к выходу и очутился в не большом помещении, где возле телевизора устроился не кто иной, как Семен Михайлович Буденный, который, покручивая знаменитые усищи, внимательно следил за действом, происходящем на экране. Шла трасляция фестиваля эстрадной песни из Сопота, и по сцене в коротких шортах бегала певичка Сабрина, поочередно сбрасывая с себя джинсовую куртку и майку с надписью "Чико". Я нарушил культурный досуг полководца и спросил: - Скажите пожалйста, товарищ командир армии, не у вас ли находится Яблоко жизни? Буденному не понравилось мое наглое вторжение, он прекратил покручивать усищи, сдвинул брови, отчего стал похож на сказочного Урфина Джюса, но большевистская сознательность и революционная дисциплина не позволили вышвырнуть меня за дверь. - Тебя проводят, только и сказал он, свистнул три раза по-разбойничьи и уткнулся в экран. У меня перед глазами попляли голубые и розовые круги, но чьи-то пролетарские руки сдавили мне горло и выволокли в тот самый коридор, из какого я только что вышел. Ординарец командарма Степан, приветливый детина с исключительно интеллектуальным лицом самца-производителя, был одет в гимнастерку и брюки-галифе с казацкими лампасами, а лапти, смятая папаха и маузер в деревянной кабуре дополняли его костюм. Красноармеец шел по коридору и постоянно наносил страшной силы удары ногами по торчащим головам, крики усиливались, и слышался хруст ломаемых костей. Мне стало не по себе. Но я все время помнил о важнейшей миссии и двигался за провожатым след в след. Мне казалось странным, что мы возвращаемся в расположение махновцев, но видя впереди широкую спину, мурлыкающего под нос какую-то народную песенку Степана, я шел дальше, пока мы не уперлись в закрытую дверь. Я втянул голову в плечи, приготовившись услышать гневную тираду воинствующего анархиста, но к своему удивлению очутился в Зимнем дворце - Эрмитаже по-нашему. Такого великолепия мне не приходилось видеть никогда в своей жизни, т.к. я никогда не бывал в Ленинграде. Лежа на зеркальном полу, я таращился на строй пролетариев, явно ожидавших чьего-то прихода. Оркестр дал туш, и послышались быстрые шаги. Появился маленький человек в черном костюме и большой кепке, сдвинутой на лоб. Его левая рука была засунута в карман брюк. По рыжей бородке и прищуренным глазкам я узнал вождя мирового пролетариата и стал ползком подбираться к строю красногвардейцев. Меня заметили, и Владимир Ильич ласково поманил меня пальцем: - А вы, что товаищ? - картавил он, - Язве вы не сочуйствуете социяистической евоюции? А, батенька? Я потерялся, но уже стоял по стойке смирно перед величайшим гением современности. - Я...я...я... - Ну-ну. Вы записаись добёвойцем, чтобы бить Юденича? Или же вы пьимкнули к контъевоюции? - Владимир Ильич, - выдавил я из себя членораздельный звук, словно пасту из тюбика и раскланялся, - Я прибыл к вам из будущего - из 1990 года! - Интеесно, интеесно, батенька! - воскликнул Ленин, нисколько не удивившись, - И как же там у вас? Миёвая евоюция победила? Коммунизм постъёен? Я колебался и хотел рассказать Ильичу правду о Сталине, Брежневе, Хрущеве, но у колонны пристроился сам Отец Народов и спокойно покуривал трубочку. Ком застрял в горле, и откуда-то изнутри меня вырвался незнакомый, но четкий голос, произнеся скороговоркой: - Мы все живем великим учением Маркса и Энгельса и уже одной ногой стоим в коммунизме, однако для полной и окончательной победы нам необходимо Яблоко жизни! Я закашлялся. Ленин же изменился в лице, побледнел и разразился настоящими рыданиями. Он закрыл глаза руками. При этом солдаты революции вытянулись в струнку, а на их волевых лицах читался неподдельный панический ужас. Сталин закусил губу, прокусил ее, и струйка крови побежала по подбородку. Трубка шлепнулась на пол и наделала много шума из ничего. Я понял, что сказал лишнее. - Туда! Туда! - прерывая всхлипывания, произнес Ленин, - В Страну Железного Феликса. Он развернулся и вприпрыжку побежал на выход. За ним испарился Иосиф Виссарионович, бросив в мою сторону взгляд полной ненависти. Мне показалось, что после него остался светящийся призрак, двинувшийся вдоль стен и подталкивавший красногвардейцев строиться в походные колонны. Они растворялись, превращаясь в прозрачные тени... Я стоял посреди пустой залы один-одинешенек, ничего не понимая. Я следил за тем, как по потолку расползались черные трещины, сплетавшиеся в замысловатые узоры, сквозь которые читалась желанная фраза6 Я Б Л О К О Ж И З Н И... II О Стране Железного Фелекса я слышал еще в детстве от своей бабушки, но считал это сказками. Когда она описывала ужасы, царившие там, я натягивал одеяло до бровей и дрожа от страха, не верил ни единому слову. Учась в школе, я узнал много новых подробностей о загадочной стране, но не принял их всерьез, постоянно споря с друзьями и родителями, доказывая на пальцах, что такого быть попросту не могло. Будуче студентом университета, я не раз и не два вспоминал о Стране Железного Феликса, когда по рукам прошлась странная рукопись Юстиниана Замоскворецкого "Призрак из Бездны", многократно размноженная с помощью пишущих машинок. С упоением читая текст, я живо представлял себе образы жестого государства, посеявшие во мне тень сомнения. Сомнения развеялись еще больше после того, как я прочел несколько кратких заметок о Стране Железного Феликса в прессе, хотя они были настолько противоречивы, насколько и туманны. Полной уверенности быть не могло. Но вот настало время отправиться в прошлое за яблоком жизни, без которого дальнейшее существование совремнной цивилизации не представлялось возможным. И как бы абсурдно не выглядела действительность, гипертрофированная больным воображением человека, это была настоящая реальность, выпуклая и ощутимая, как гнойный фкрункул. Уродливые порождения разума, сыны исторической эволюции, гомункулусы нового времени тащились по загаженным ими же страницам вечности и занимались никому не ведомыми делишками, копаясь в куче неправдоподобных истин и представляя себя хозяевами вселенной. Зеркальным отражением иного мира являлось осознание всеобъемлющей глупости и серости, чванливости и корыстолюбия. Воплощение раздвоенности чувств сквозило повсюду, изо всех щелей высовывались мохнатые лапы внезапности и цепляясь за крохотные бугорки философичности, выбирались на свет. Пораженные вирусом беременности, засыпали от мук, изящные в своем безобразии, дни и месяцы, а минуты, покоряя пространство, прижимались к обветшалому фундаменто общей дисгармонии. В диком танце кружились патриархи слова, столь загадочно изъяснявшиеся, что не хватало извилин охватить лабиринты фраз и выделить из них нужные, полезные хотя бы в данный конкретный момент. Все перемешалось в вихре наслоений, дробление происходило ежесекундно, утопая в болоте чьей-то ответственности. Шли батальоны радивых спесивцев, заслоняя солнце, обнимая землю и царапая мозолистыми пятками звезды галактики. Звезды взрывались изнутри, но расщепленный атом не причинял никому никакого вреда, за исключением безжизненных теоретиков, борющимися сами с собой, отбирающими кусок сахара у неимущих и щепотку соли у обездоленных. В расцвете сил погибала, уже однажды усопшая ветка безвредности, а на ее месте появлялась угрюмая, обросшая водорослями беллетристически-афористическая драма судьбы. Она билась в чугунные ворота познания и в кровь раздирала скрюченные пальцы, ломала когти, но возраждаясь вновь и вновь, попирая руины прошлого, приводила в движение перпетум-мобиле, называемый колесом фартуны. Прокатилась волна иносказаний, и почетный представитель подпольного свойства высказал предположение, что удручающее состояние ни в коем случае не уменьшит достоинства неизбежности! Все зааплодировали и углубились в изучение тезисов, до того застарелых и пересохших, что отделить их один от другого было не возможно. Но продвигая засаленные абзацы, подвергая цензуре все и вся, никто не смел воскликнуть: "Где истина?"поскольку последняя никогда не являлась в этой расплавленной дыханием междометий среде. Всполыхи пожаров на мгновение приоткрыли железный занавес, и вспыхнули золотые буквы: Куда идешь? И это было продолжением начала, точнее концом предварительного повторения, и ударение делалось на сюрреальность. Не опуская шторы, она предопределила уровень возвышенности над толпой и не ударила в грязь лицом при столкновении с кадрами, которые, как известно, решают все, и без которых не мыслим всеобщий безоблачный край. Туман лишь немного приукрасил и без того величественные атрибуты, а трафаретные слова вылетали из бутылок и давились от потешных анекдотов. Подземная страна выпускала героев и оттеняла невидимых агентов совершенного бытия. Над божествами издевалась черная масса, запеленгованная крупными теоретиками и продуктивными элементами... На этом можно было бы и закончить этот рассказ, скажете вы... Нет, - отвечу я. Все еще только начинается. И пусть путанница пустословия и псевдофилософии не пугает вас. Вперед, друзья мои, вперед в царство безумия и определености. III Оказавшись на границе Страны Железного Феликса, я вздрогнул: с той стороны повеяло могильным холодом. Тяжелые чугунные ворота со скрипом открыли и впустили меня. В тот же миг раскаты жуткого хохота потрясли окружающий мир. В глаза бросался огромный яркий плакат с надписью "Даешь больше гробов на душу населения! Будьте патриотами Родины! Улучшайте качество продукции!" У дверей, располагавшейся тут же, мрачной конторы выстроилась молчаливая очередь в трауре. - Что дают? поинтересовался я у крайнего человека, похожего на артиста Ролана Быкова, теребившего черный креп. Мужчина окинул меня таким взглядом, будто я только что обворовал его, не оставив ему ничегошеньки, и мой интерес поубавился. Тем временем из здания выходили люди, тащившие новехонькие гробы. Лица сияли одухотворенностью, и довольные люди спешили по домам. Из-за поворота выскочили четверо всадников в форме кирасиров наполеоновских войск, правда я не успел определить, какой именно державы, т.к. они направлялись прямо ко мне. По-видимому появление нового человека здесь было событием из ряда вон, но я не спешил исчезать. Офицер гаркнул: - Руки вверх! Следовать за мной! "Началось!" - подумал я, но подчинился. Я плелся не известно куда под улюлюканье конвоиров, а думал о своем. Как это ни странно, но на улицах не было прохожих, и лишь редкие очереди у погребальных контор, да многочисленные кавалеристские патрули говорили о том, что город населен. Я же не выказывал эмоций, не обращая внимания на оскорбления и подколы со всех сторон. Меня привели в участок и втолкнули в светлый и довольно просторный кабинет. За столом не виданных размеров, целиком сделанным из платины сидел широкоплечий человек со свиным лицом с редкой щетиной на не пропорциональном черепе. Жандармский мундир был ему явно не по размеру и стеснял его движения. - Садись, тварь! - прорычал жандарм, и маленькие сумасшедшие глазки дырявили меня насквоь. С таким чудовищем лучше было не спорить. Я приблизился к столу и присел на металлический стул, от которого отходили десятки проводов. Стоило мне опуститься на сиденье стула, как толстый жандарм нажал кнопку и замычал, изображая смех... Меня трясло около часа. Но когда мучитель перестал смеяться и уставился на меня, словно ожидая реакции, я оставался спокоен. - Мразь! Скотина! Болван! Дурак! Продажная шкура! Идиот! Дебил! Сволочь! Паскуда! Гнида! Гад! Мокрица! Собака! Грязная свинья! - кричал он, добавляя различные эпитеты, кои я приводить здесь не решаюсь, и мне на секунду показалось, что он просто не знает никаких иных слов, кроме ругательных, - Встать! Встать! Встать! - он продолжал распаляться, краснея и раздуваясь. И тут жандарм, раздувшись до страшных размеров, лопнул, и куски мяса разлетелись в разные стороны, а кровь забрыгала сол, стены и пол, даже на меня попали отдельные капли. Я отпрыгнул к стене и с ужасом взирал на этот кошмар, продолжая думать о своем. Раздался оглушительный грохот, и в кабинет ворвались два полуголых верзилы, напоминавшие диких горилл. Схватив меня, они принялись выкручивать мне руки, пытаясь ударить в живот и по почкам. Честно говоря, мне все это стало надоедать, сделав не большое усилия, я вырвался из стальных объятий и нанес чудовищам два удара пяткой в лоб с разворотом, как это делал обычно Чак Норрис, отчего те вылетели в окно, попутно снеся двойную раму. Из коридора доносились звуки быстрых шагов. Дльше здесь оставаться было нельзя, я выпархнул на улицу и понесся по запутанным улочкам, не представляя, куда. В подсознании зрели, не видимые глазом, семена неверия. Они дали определенные всходы и всоре зацвели не бывалым цветом. Я не сомневался, что мне удастся достать яблоко жизни. Спрядавшись в зарослях крапивы возле одного деревянного домика, я стал собирать рассыпавшиеся мысли. Цепочки потусторонних слов проносились по тропинкам памяти и утопали в неизвестности. Они стучали оловянными колесами по рельсам мозга и ранили его острыми ободами. Я часто вздрагивал при малейшем шорохе, закрывал лицо руками и погружался во мрак... IV Я очнулся, когда на небо выскочили миллионы звезд, и понял, что ночь заняла свое место на боевом посту времени. "Что же делать?" - спросил я себя, но не найдя ответа, выбрался из убежища и почесываясь, поплелся в центр города, который полностью погрузился в сон, готовясь устремить свои мысли на его расшифровку. Из кустов, из подвалом, с чердаков повылезли странные люди в черном и набросились на меня, скрутили мне руки, схватили за волосы и потащили к зданию, не правильной глыбой торчавшему не подалеку. - Куда вы меня тащите? - поинтересовался я, но чья-то мозолистая рука сдавила мне кадык, я тихо захрипел и умолк. Дикий шепот прокатился по людским рядам: - К Железному Феликсу! К Железному Феликсу... Здание было обнесено высоким забором, которого я по-началу не заметил, и как только мы миновали ворота, то сразу оказались возле малюсенькой дверки, явно не соответсвовавшей безумному гигантизму. Я очутился в душной комнате, и когда глаза постепенно привыкли к темноте, то увидел, что нахожусь в роскошных аппартаментах. Недоумение застыло на губах. В центре помещения возвышался золотой трон, на котором восседал человек, укутанный черной бархатной мантией. Его не подвижное лицо было словно вытесано из камня, а проницательный взгляд изучал меня. - Ты думал увидеть высокого сухого мужчину в шинели с продолговатым лицом и острой бородкой? - спокойно произнес он и продолжил, - Но я не тот "Железный Феликс", которого вы все знаете! Он встал и спустился вниз по ступенькам, которых я сразу не увидел. - А кто же вы? И что это за страна? - я задал глупый вопрос, ответ на который был известен мне практически с самого начала. - Ты умный человек! Ты узнал меня! А страну свою я тебе покажу... Последняя фраза прозвучала еле слышно, но она обожгла мое сердце. Человек в мантии рукой описал в воздухе дугу... Казалось, вспыхнули тысячи солнц... V То, что я увидел, не могло существовать, но это было, было, было... По правую руку выстроились чахоточные дети и тифозные старухи, люди с веревками на шее и обожженные мертвецы. По левую руку лежали тела с отрезанными ушами и выдавленными глазами, с выбитыми зубами и другими увечьями. Поднимались ратники Чингисхана и воина Тимура, стрелки Робин Гуда и ведьмы, казненные инквизицией. В шеренге стояли: Кортес, Писарро, Наполеон, Робеспьер, Дантон, Гитлер, Сталин, Махно, Петлюра, Буденный, Брежнев, Андропов, Щелоков, Кеннеди, Че... Я застонал, но не мог оторваться от зрелища, и внимательно следил за нескончаемой вереницей покойников. Все плыло в море крови, кое-кто захлебывался и тонул, но на их место становились другие, начиная кружиться в зловещем танце восторга... Кровавого восторга... Все произошедшее со мной, теперь не казалось мне каким-либо абсурдом, я продолжал погружение в призрачный мир приоткрытой тайны... Пылали кресты, а вереницы истязателей и истязаемых были не скончаемы... Холодок бежал по моему телу... В темной комнате комнате на низком столе, в не ясном оранжевом свете стоял гроб. И в нем лежал великий Ленин. Мне показалось, что он шевелится, но сзади раздался стук, и на талом снегу появились трупы Орджоникидзе, Бухарина, Блюхера, Тухачевского, Зиновьева, Каменева, Кирова... Все мгновенно пропало, и оглушительная тишина больно ударила по ушам... Мы вновь остались один на один. - Ты ищешь яблоко жизни? - он вернулся на трон, - Тебе подсказали место и путь к нему. Ты веришь, что яблоко может возродить мир, вернуть ему покой и порядок. Вы все верите, что такое возможно! Но это - вздор! Ничего нельзя вернуть на круги своя, как нельзя руками поймать воздух! Был дан выбор, и вы его сделали... А яблоко жизни действительно находится у меня... Вот оно! Он сделал движение и достал плод откуда-то из-за спины, и тот засиял в кромешной тьме, поражая своей чарующей красотой, манящей притягательностью и идеальной формой. Сквозь прозрачную оболочку были видны грани, которые и заключали все тайны мироздания. Он сжал яблоко жизни, воздух наполнился невообразимыми запахами, полными чудесных свойств, во все стороны брызнул нежный сок, сиюсекундно превращавшийся в кровь. - Никто никогда не получит яблоко жизни. Действительность не удовлетворит ничто. Ты вернешься домой, и все останется, как было, но люди, которых не было, перепутают свои судьбы на стезях истории, а впоследствии окажутся здесь - в Стране Железного Феликса... 5.02.1990 года =========================================== =========================================== ===================== "Все мы хорошо знали; окажись девушки немки - их можно было бы изнасиловать, следом расстрелять, и это было бы почти боевое отличие. Окажись они польки или наши угнанные русички - их можно было бы, во вском случае, гонять голыми по огороду и хлопать по ляжкам - забавная шутка, не больше. Но поскольку эта была "походно-полковая жена" начальника контрразведки - с трех боевых офицеров какой-то тыловой сержант сейчас же злобно сорвал погоны, утверждая приказом по фронту, снял ордена, выданные Президиумом Верховного Совета..." А.И.Солженицын "Архипелаг ГУЛАГ" =========================================== =========================================== ===================== НЕУТОМИМЫЙ ИСЦЕЛИТЕЛЬ "...И грозят осуществиться Наши давние мечты." П.Я.ЧААДАЕВ Если кто-либо, из проходящих возле дома №45, посмотрел бы на окна пятого этажа, то в одном из них, а точнее в квартире №120 он увидел бы фигуру атлетически сложенного мужчины в белых трусах с красными лампасами, внимательно смотрящего на улицу. Это был Петрович Столыпин, готовившийся к очередному телесеансу здоровья профессора Капширонского. По двору носились две собаки: лохматый дог Арчибальд, ростом с мастодонта и неугомонный бульдог Кузя, давным давно переросший осла. Псы издавали отвратительные звуки, оставляя на росистой травке клочья белой пены. Петрович поморщился; зрелище действительно было мерзким. Он поспешил к телевизору и ощутил странную слабость в руках и ногах и кроме того легкое головокружение. С каждым шагом недомогание усиливалось, уже чувтсвовалась боль в пояснице и под лопатками. Повернув ручку выключателя древнего телевизора, Петрович шлепнулся в мягкое кресло, которое располагалось ни слева, ни справа, а точно напротив телевизора на расстоянии 3,5 метров, как того требовала инструкция минздрава, на этом же настаивал доктор Капширонский. Голубой экран вспыхнул неожиданно ярко, и раздался нежный, но строгий голос дикторши, фамилии которой Петрович не помнил, а потому я называть не решаюсь. Женщина распространилась о передачах, каковые Столыпин должен был терпеть в течении всего своего выходного дня, а он выпал на понедельник... Петрович попытался вспомнить, когда он впервые заинтересовался сеансами здоровья, но точная дата затерялась в мозговых лабиринтах, и скать ее там не имело никакого смысла. Но помнил он точно, что начал смотреть Капширонского давно; еще до Манфреда Чувака. Сначала было чистое любопытство, так как ему - боксеру со стажем - никакие болезни пока вроде бы не грозили. Но вот он заметил, что исчез рубец, оставшийся после операции на аппендиците, затем стал выпрямляться, перебитый в спарингах нос. Однако после третьего сеанса Петрович обнаружил, что черные волосы начали покидать его голову, а когда засверкала лысина, и череп стал напоминать бильярдный шарик, Столыпин загрустил по-настоящему. Он засыпал редакцию гневными телеграммами и письмами. В последующих сеансах психотерапевт (или психохируг, если угодно!) дал нужную установку, и волосы стали расти с такой скоростью, что стричь приходилось по два раза на дню. К этому времени Петрович Столыпин приобрел-таки ряд неизлечимых болезней и надеялся вылечить их разом с помощью все того же Капширонского. Чудо свершилось не сразу, и нашего героя посетило чувство отчаяния, но по прошествии ста девяносто трех сеансов он все же решил обследоваться в местной поликлинике. Результаты анализов поразили его, а специалисты констатировали полное выздоровление. Но не тот человек был Петрович Столыпин, чтобы отказаться от лечебного воздействия телевизионного врача и по-прежнему прилипал к ящику в воскресенье вечером и в понедельник утром. Он ждал чего-то сказочного... За размышлениями Петрович едва не пропустил начала телепередачи. Звучала приятная успокаивающая музыка, наводящая на мысли о добре и зле, о плохом и хорошем, о любви исмерти. То же самое подсказывала чудесная картинка с видом на горное озеро, покрытое предрассветным туманом. Наконец на экране возникла суровая личность профессора Капширонского. Он открывал сеанс как обычнос чтения писем благодарных почитателей, давая положительные установки тысячам зрителей в стране и сотням не легально принимающим трансляции за рубежом. Поток славословий не прекращался, и женщины из инициативной группы устали читать. Перед микрофонами, установленными в студии появлялись и исчезали излеченные калеки и воскресшие мертвецы, плакали от счастья волосатые женщины и омужествленные мужчины. Писатели сыпали перлы, а художники трясли холстами, вызванными к жизни великой созидательной силой маэстро Капширонского. Сидящие в студии статисты постепенно входили в транс, начинали дергаться, мотать головами, дирижировать, хохотать или рыдать. Особо ретивых выдворяли бравые молодцы из свиты профессора. Находились и такие, что падали в проходах и катались между рядами до полной потери сознания, но и в таком состоянии они получали свою дозу лечения. Капширонский говорил: - Любая ваша реакция несет на себе положительный заряд. Вы смеетесь, и это - хорошо, вы плачете, и это - хорошо. Вы закрыли глаза, это тоже хорошо. Вы машете руками, и я говорю вам - это - хорошо!... Подходила кульминация. Маг и волшебник устремил всепроникающий взгляд куда-то чуть ниже телекамеры и руководил целительным процессом. Публика впадала в экстаз. А Петровичу Столыпину становилось хуже. Все тело болело, силы оставляли его. Он отметил, что руки и ноги размягчаются, становятся пластилиновыми. Обмякла грудная клетка и начала расплющиваться голова. Капширонский не унимался: - Даю вам следующую установку и начинаю счет. При счете "десять" ваше тело приобретет легкость, и вы войдете в свое нормальное состояние. Один... Два... Три... Четыре... Те у кого были закрыты глаза, открывают их... Два... Три... Семь... Кто махал руками, перестают делать это... Семь... Четыре... Пять... Петровичу показалось, что он становится маленьким человечком и бегает возле ножек кресла, боясь разбиться о них. Вдруг он споткнулся об огромный башмак великана и с ужасом обнаружил, что это его собственная туфля. С экрана летели слова: - Шесть... Восемь... Три... Столыпин запищал и, испугавшись собственного голоса, открыл глаза. Капширонский как и прежде глядел несколько ниже объектива, но на секунду его взгляд встретился со взглядом Петровича, и жуткие бесята запрыгали в зрачках. Наш герой терял сознание, растекаясь по креслу, как блинное тесто на горячей сковороде. Он не владел собой, своими мыслями, поскольку испустил дух... В среду после обеда в квартире №120 дома №45 было обнаружено Нечто бесформенное, отдаленно напоминающее человеческие останки. По многим признакам эксперты определили, что это не кто иной, как Петрович Столыпин - жилец данной квартиры. Вскрытие дало совершенно фантастические результаты: многие паталого-анатомы поседели раньше времени. В теле умершего не было ни единой кости, ни ребер, ни черепа, ни берцовых, ни позвоночных, ни каких других. Однако характерные следы говорили за то, что кости не известным образом растворились прямо в теле покойного. Загадка так и не была разгадана, а в воскресенье профессор Капширонский проводил очередной сеанс... 1990 =========================================== =========================================== =================== НОВОСТИ ИЗ СТРАНЫ ПЕТРОВИЧЕЙ Сегодня, 3 января 1990 года, ушел из жизни старейший народный депутат Верховного Совета страны Петровичей, ветеран Грюнвальдской битвы, кавалер ордена св.Георгия трех степеней, почетный врач Освенцима и Бухенвальда, герой освоения целины, почетный строитель БАМа и участник войны во Вьетнаме, в Кореее, в Алжире, в Афганистане, почетный профессор Кембриджского и Оксфордского, лауреат Нобелевской и Шнобелевской литературных премий - Петров-Петровский Петр Петрович. На траурном вечере присутствовали главы всех правительств, не поддерживающих дипломатических отношений со страной Петровичей и находящихся с ней в состоянии войны. Со слезливой речью выступил сам Петров-Петровский и его вдова Петровна. После этого все опрокинули бокалы с шампанским, импортируемым из братского Советкского Союза. Затем подняли фужеры с красным вином и тоже опрокинули. Изрядно нализавшись, бывший депутат и человек с вдовой, главы не дружественных государств с супругами и мелкие гости без супруг глушили рисовую вьетнамскую водку гранеными стаканами, и к ночи все валялись под столами... ТАСП =========================================== =========================================== =================== МУСОР (абсурдные заметки из страны Петровичей) "Дворники из всех пролетариев - самая гнусная мразь. Человечьи очистки - самая низшая категория". М.А.БУЛГАКОВ "Собачье сердце" Город вонял всеми жабрами и клоаками своего существа. Из тысяч хибарок на серые, грязные, пыльные улицы, где практически весь день стоял смог, вылезали существа, уже давным-давно переставшие называться людьми. Они добавляли сотни различных гнусных запахов, от которых становилось невмоготу. По загаженым проспектам, в кучах мусора и пищевых отходов копожились горожане, пытаясь отыскать что-либо годное к употреблению. Они рылись в картонных коробках, среди вороха бумаги, пенопласта и древесной стружки. Высокий джентельмен во фраке и женских прозрачных колготках копался в яме со сгнившими фруктами и время от времени выкрикивал что-то нечленораздельное, выражая крайний восторг. Он запихивал в огромный клыкастый рот гниль и с наслаждением пережевывал ее. Прошаркала пожилая женщина без левого глаза и правого ухаю Она выбралась раньше остальных, чтобы быстрее завладеть объедками местного ресторана "Петрович" и теперь погружалась в гадкую кучу. Из ближайшего подвала доносился шум, там группа подростков делила добычу. Из-за угла появился верзила-полисмен с устрашающей дубинкой и наручниками. Его темно-синий мундир был во многих местах перепачкан побелкой и побит молью. Несмотря на потертый вид полицейский производил должное впечатление на местных жителей. Он сдвинул брови, заскрежетал зубами и повел взглядом по сторонам. И стоило ему только произнести "УФ!", как воцарилась гробовая тишина. Но полисмену недосуг заниматься окружающими. Он погладил вывалившийся на ремень живот и переваливаясь, отправился к двухэтажному зданию в кабак, работавший круглосуточно. Надо заметить, что второй этаж здания почти полностью развалился, однако полицейский любил это место, да и выбора-то особого не было: кроме кабака, да, упомянутого выше ресторана "Петрович" в квартале не было ни одного заведения общепита. Полисмен удалился, и мусорные кучи вновь зашевелились. Из двух, когда-то высотных домов выносили разлагавшиеся трупы. Их заворачивали в парусину и швыряли на тротуар, куда ото всюду стекались стаи гиен, слетались грифы-стервятники, ползли жуки-мертвоеды. Им было чем поживиться! Внезапно изниоткуда возникло слово, вызвавшее всеобщий переполох, да что там переполох - панический ужас! Хромые и кривые, убогие и безногие, тифозные и туберкулезные людишки разбегались по сторонам, оглядываясь и бросая свои скудные припасы. "Дворники..." - переползало из уст в уста. Вдалеке показался ровный строй, медленно двигавшийся в боевом порядке с иетлами наперевес. Это были воины-дворники. Белоснежные фартуки и блестящие форменные бляхи стреляли без промаха. Лица не выражали эмоций, отчего кровь стыла в жилах. Блюстители чистоты мели сплошняком и уже прошли четверть мили по проспекту, когда под кипой газет обнаружили дремавшего бродягу в длинном узком пальто и цилиндре. Они били его воодушевленно, нанося удары черенками в самые уязвимые места. Не прошло и минуты, как все было колнчено, и искалеченный труп был отправлен в мусорный бак, а строй двинулся дальше, очищая тротуары и проезжую часть. Напротив кабака дворники заметили двух подростков, увлекшихся трапезой, и растерзали их на глазах сытого полицейского, сквозь витрину наблюдавшего за спектаклем. Дворники скрылись в переулках, оставив чистым пустынный проспект. В воздухе пронесся облегченный вздох. Заиграл полковой оркестр, и под звуки марша четкий дикторский голос произнес: - В тесном единении с народом Партия, руководящая великим учением Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина, уверенно ведет страну к новым победам... Диктор поперхнулся, закашлялся, чихнул и начал отплевываться так, что из громкоговорителя, прибитого к телеграфному столбу, на асфальт вылетали куски пищи, плохо пережеванной, но мерзко пахнувшей; брызгала серая слюна, и под столбом образовалась порядочная лужица. Трансляция прекратилась, и из заведения вышел полицейский, подкрепившийся и довольно ухмылявшийся. Он направлялся к железнодорожной станции, куда подходил паровоз, тащивший за собой длиннющий состав, где товарные вагоны чередовались с пассажирскими. Полисмен на ходу запрыгнул в вагон и оказался в стойле коров. Пегие и бурые, белые и черные, синие и зеленые, красные и желтые животные утопали в дерьме и беспрерывно мычали, а под ними разместились восковые доярки, делавшие свое молочное дело, выливали молоко на пол. Жижа увеличивалась, запах усиливался. Полицейский зажал пальцами нос и перескочил в соседний вагон. Он вздохнул облегченно, увидев двух влюбленных, целовавшихся в тамбуре. Ничего не говоря, представитель власти протиснулся в первое купе и наткнулся на долговязого проводника, усы которого могли бы стать украшением любого маскарада. - Дворники были? - спросил полисмен и уселся рядом с железнодорожником. Тот изменился в лице и взвизгнув, выпрыгнул в окно, забыв на столике красную книжечку-удостоверение агента котрразведки. "Товарищи ученые! Доценты с кандидатами! Замучались вы с иксами, Запутались в нулях..." - услышал полицейский не стройное пение из соседнего купе. В проходе стоял бледный тощий юноша. Неизлечимая болезнь была написана на его лице. Полицейский собрался оказать первую помощь умирающему, как это дулалось в стране Петровичей, но странный монотонный голос проговорил: - Убей его! Ограбь! Изнасилуй труп! Будь настоящим садистом! Разрежь на куски мертвое тело и брось ошметки на пол! Полисмен поежился, но что-то неведомое подтолкнуло его к пассажиру. И тут появился грузный человек в пенсне и грязно-белом халате с туго набитым мешком за плечами. Наверное это - врач! - решил полисмен. Глаза же мнимого врача сверкнули, и он скинул халат... На груди сверкала бляха дворника. Блюститель порядка сорвал стоп-кран. Это было сделано вовремя, поскольку в вагон на ходу залезали люди в фартуках. Он кубарем покатился под откос, а в ушах еще стояли дикие крики и последние взхдохи жертв... Когда кончился красный радиактивный дождь, полицейский выбрался из норы и переступая через гниющие телаи разлагавшиеся туши зверей, побрел к родному кварталу. Навстречу прыгал здоровенный одноногий парень. Бело-красные ошметки торчали из-под брюк. Поравнявшись с полисменом, он кивнул ему и попытался засмеяться. При этом калека повернулся правым боком, и оказалось, что правая рука отсутствует. "Там - дворники..." - попытался остановить парня полицейский, но тот рванул с огромной скоростью прямо в их лапы. Бродяги продолжали рыться в помойках города. "Дворники сда еще не добрались!" - решил полицейский, поскольку находился на окраине, - "Знал бы, где соломка подстелена, там бы и упал!" - философски заметил он и упал на только что подстеленную соломку. Раздался писк, и он вынужден был бежать. "Кто же правит миром?" - рассуждал полицейский, а мимо него проносились перекошенные дома, кривые мосты и бензиновые реки, мелькали перепуганные лица, и все это соединялось в ужасный хоровод, носивший серо-красный оттенок со штемпелем страны Петровичей. Ноги послушно затормозили возле знакомого кабака, а весь проспект был завален мусором. Человекоподобные твари твари были повсюду. Они ползали по асфальту, забиваясь в щели, кувыркались на объедках, танцевали в обнимку с ворохом бумаги... Полицейский снял китель и передал его хозяину заведения. Пока бармен готовил ему какую-то гадость, хозяйка принесла мундир сияющий чистотой.. - Начинаем передачу "Окололитературные чтения", - проверещал утренний диктор, - Сегодня в рубрике №Классики прошлого" мы продолжаем чтение глав из великой трилогии Л.И.Брежнева "Малая Земля", "Возрождение" и "Целина". "Маля Земля". Глава вторая. "Нам война была не нужна. Но когда она началась, великий советский народ мужественно вступил в смертельную схватку с агрессорами..." Диктор закашлялся и завопил: - Дворники-и-ии-ииииииии!!! А-А-А-ааа-ааааа-ааааааа!!!!!!! Полицейский даже подпрыгнул на стуле, а хозяев простыл и след. Блюститель высунул на улицу красный нос, но и этого было достаточно, чтобы заметить зловещий строй. "Вся власть дворникам!" - завертелось в голове, - "Вся власть дворникам!" "Похоже я схожу с ума..." Он вернулся к стойке, и сам наполнил большую стеклянную кружку пивом. Постепенно шум стих, и полисмен шагнул на тротуар. Он прогуливался по самым отдаленным уголкам большого города и не мог ничего понять, а то, что открывалось его глазам, не поддается описанию... 1990 =========================================== =========================================== ====================== ЮМОР СТРАНЫ ПЕТРОВИЧЕЙ И юмор у них особенный. Вспомните старый анекдот: Индеец пришел к вождю племени: - Вождь! Я ухожу из этого племени! - Почему? - Мне ваши имена не нравятся. - Тебе не нравится имя - "Соколиный глаз"? - Нравится... - Тебе на нравится имя - "Хитрая лиса"? - Нравится... - Тебе не нравится имя - "Быстрый олень"? - Нравится... - Так иди и подумай над своими словами Бычий хуй! Ну как, вспомнили!? А теперь посмотрите, как воспринимает этот же анекдот вся страна Петровичей. Представитель коренного населения Америки, направляясь в сторону общепризнанного руководителя объединения людей, связанных родовыми отношениями, общим языком и территорией, идя, достиг своего. - Общепризнанный руководитель! Обозначая себя самого в окружающей среде как личность, покидаю данное место, точнее - объединение людей, связанных родовыми отношениями, общим языком и территорией! - Вследствии чего? - Моей личности, принадлежащие вам личные названия людей, дваемые при рождении, не располагают к себе. - Правда ли, что тебе не располагает, принадлежащее название, данное при рождении - "Орган зрения хищной птицы, летающей парящей полетом и используемой при охоте на мелких животных и птиц"? - Располагает... - Правда ли, что тебе не располагает, принадлежащее название, данное при рождении - "изворотливое, неискреннее,идущее непрямыми путями к достижению чего-нибудь, хищное млекопитающее из семейства собачьих, а также мех его"? - Располагает... - Правда ли, что принадлежащее название, данное при рождении - "Скорое жвачное парнокопытное животное с ветвистыми рогами" - лишено положительных качеств, неудовлетворительно, не удовлетворяет каким-нибудь требованиям? - Отрицаю это... - В таком случае двигайся, переступая ногами и напрваь мысли на принадлежащие тебе единицы речи, звуковые выражения, Нецензурное обозначение полового органа самца коровы и некоторых других пород рогатого скота! 1991 =========================================== =========================================== ====================== ПОМИНКИ..... В среду по Центральному телевидению выступил Генеральный секретарь Центрального комитета Партии страны Петровичей, Председатель Правительства страны Петровичей и обюъявил, что в стране Петровичей устанавливается полная анархия и вседозволенность. Упраздняются все существующие ограничения свободы слова, печати, собраний, митингов, демонстаций, забастовок и прочих выездов за границу. Все действующие законы, как конституционные, так и уголовные теряют свою силу на территории страны Петровичей. Органы правопорядка, армия и флот распускаются. Первыми воспользовались предоставленными свободами пьяницы и алкоголики, хулиганы и тунеядцы. Они осадили вино-водочные отделы, а затем рядами и колоннами двинулись к спиртовым заводикам и виноперерабатывающим предприятиям... Следующими почувствовали волю мафиози. Они устроили разборки и в перестрелках погибло значительная часть ни в чем не повинных людей... Акты вандализма перестали шокировать граждан, и к концу первого дня Анархии большинство памятников вождям, монументов защитников Отечества и выдающимся революционерам было снесено... Сравняли с землей еврейские кладбища, а трупы иноземцев тухли повсюду. Бесчинствовали черносотенцы... Военнослужащие и бывшие работники компетентных органов публично срывали погоны и знаки различия, втаптывали все это в грязь, растирая собственные плевки... Прокатилась волна массовых беспорядков, что привело к вооруженным конфликтам и кровопролитию... Закрылись исправительно-трудовые колонии, и зэки покинули лагеря. Но прежде бежала охрана. Тайно. Ночью. Переодевшись. Тем, кому не удалось соблсти конспирацию, попадали в лапы заключенных... Расправа была жестокой... Народные массы, забыв о патриотизме и обо все "измах" на свете, громили магазины и тащили оттуда все, что попадалось под руку.... Лишь первые десять дней не трогали храмы и служителей культа. Но вот пронесся клич - СОКРОВИЩА!!! И дальше... Сами понимаете... Уже в самом начале Великой Анархии к границам стали стекаться толпы возбужденных людей, стремившихся покинуть Родину. Пограничники веселясь, постреливали людишек, и поток эмигрантов значительно сократился. Соседние государства, обеспокоенные нашествием озверевших соседий, установили блокаду и дополнительные заслоны от беженцев... В центре страны Петровичей шла война за независимость. Правда никто не понимал, от кого нужно было не зависеть, но насилие и грабежи стали обычным явлением. Миллионы граждан забились в норы и не казали оттуда своего носа.... Новая эра - эра Анархии набирала скорость с поразительной быстротой, и к концу лета наступила полная разруха. В этой суматохе позабыли виновников всех бед - партийцев, но постепенно петровичи опомнились, и началась Дикая охота на членов. Чем дальше в лес, тем более жестокими становились охотники и беззащитнее их жертвы. Не осталось свободных фонарей, кругом болтались трупы с табличками: ВРАГ... Массовые казни прокатились по братским областям и районам, по городам-героям и селам... Страсти по немногу утихли к осени, когда начались холода. Граждане задумались о продуктах. Полчища петровичей устремились в леса и к водоемам, и живность была истреблена в кратчайшие сроки, так как к этому времени в стране не работал ни один человек, включая бывших членов правительства и депутатов Государственной Думы, которые заблаговременно убежали на загнивающий Запад... Итак весной был съеден последний полевой суслик... Воцарилась кладбищенская тишина, и голодные люди уставились друг на друга. Что мы наделали? - ужасный вопрос застыл на лицах русских, узбеков, армян, белоруссов, грузинов, таджиков, эстонцев латышей, украинцев, молдован, киргизов, чукчей, кабардинцев, литовцев, осетинов, эвенков, ненцев, крымских татар, немцев, евреев, казахов, башкирцев, дагестанцев, балкарцев, калмыков, карельцев, чеченов, мордвы, удмуртов, ингушей, якутов, бурятов, адыгейцев, коряков, коми, ханты, азербайджанцев, туркменов, абхазцев, каро-калпакцев, аджарцев, аврцев, лезгинов, даргинцев, поляков, агулов, рутульцев, коми-пермяков, кумыков, лакцев, эвенов, табасаранов, гагаузов, нагайцев, цахуров, корейцев, болгар, греков, цыган, уйгуров, венгров, нанайцев,манси, долганов, нивхов, селькунов, ульчей, саамов, удэгейцев, ительменов, кетов, орочей, нганасанов, юкагиров, негидальцев, карелов, румын, карачаевцев, курдов, финнов, абхазов, хакасов, алтайцев, черкесов, дунганов, персов, абазинов, ассирийцев, чехов, татов, шорцев, белуджей, словаков, вепсов, удинов, халха-монголов, караимов, албанцев, афганцев, французов, индийцев, пакистанцев, эскимосов, ижарцев, тафов и алеутов. Но вопрос повис в воздухе, ответа не последовало... Государство умерло, теперь вымирал народ... Слава Богу, это был лишь только сон... 2 января 1990 =========================================== =========================================== ===================== НОВОСТИ ИЗ СТРАНЫ ПЕТРОВИЧЕЙ "Красный уголок" в стране Петровичей всегда украшали портреты выдающихся личностей, будь то Наполеон или Кутузов, Юлий Цезарь или Кейтель, Распутин или Мобуту Сесе Секо Куку Нгбенду Вазабанга, но вот под Новый год на самом видном месте появился портрет не известного широкой общественности человека с мужицким лицом при окладистой бороде. Как выяснили наши специальные корреспонденты, он имеет самое непосредственное отношение к животному миру и носит фамилию Лев. Правда загадкой остается его имя - Толстой. По всей видимости - это английский ученый-зоолог, но точно сообщить пока не можем. Как только появятся новые известия, мы тотчас информируем своих читателей. Газета "Вестник Петровичей" 3.01.1990 =========================================== =========================================== ===================== ДИАЛОГИ В ОЧЕРЕДИ СТРАНЫ ПЕТРОВИЧЕЙ 1. - Я недавно ее видел. - Да я тоже недавно ее видел, но дело в том, что ее давно здесь нет. 2. Разговор двух пожилых дам: - Да эти яйца нельзя сейчас покупать-то! Страшно! В них же - сальманьёз! - Сальманиду вы имеете в виду!? =========================================== =========================================== ===================== СТОЙКИЙ ОЛОВЯННЫЙ СОЛДАТИК Стойкий оловянный солдатик всегда напоминал мне искуссно сделанную игрушку, на самом деле являясь живой единицей нашего не спокойного времени. Он стоял на одной тоненькой ножке, опершись о старинное ружье с длинным и острым штыком и пристально вглядывался в дальние дали, ограничивающиеся пространством данной комнаты, неся свою почетную караульную службу, согласно соответственной статье Устава. Он так никогда и не покинул бы поста, если бы не вмешалась женщина... Она была прекрасна и грациозна, как и подобает балерине, и наш герой не удержался и однажды тайком взглянул в ее сторону. Тут-то и случилось то, что мы называем влюбленностью. Оловянное сердце растаяло точно воск, и страсть разлилась по всему металлическому телу, завладевая всеми его молекулами и атомами. Теперь стойкий оловянный солдатик, не мог называться стойким, он не отрывал взора от возлюбленной, изнемогая от нахлынувших чувств. У него не было возможности поговорить с прекрасной незнакомкой, но сверкающие глаза говорили сами за себя. Балерина вздергивала маленький картонный подбородок, вела носиком, наслаждаясь собственным совершенством. Но нелепая случайность поставила ее на место, а точнее сорвала с него. Внезапный ветерок, созданный сквозняком от открытой двери, подхватил прекрасную танцовщицу и понес к камину, где полыхал огонь. Ее легкое бумажное платьице вспыхнуло, но не это не дало возможности увидеть большее, поскольку вся женщина тотчас превратилась в кучу пепла. Только большая брошь некоторое время блестела, играя с пляшущим пламенем, но копоть покрыла и ее, и брошь затерялась среди золы и углей. Расплавленное сердце хрупкого оловянного солдатика опять затвердело, но рвалось наружу, а вырваться не могло. Герой вздрогнул, подался вперед, пошатнулся и полетел в огненную яму... Краска облупилась, олово начало становиться мягким, менять форму, а затем совсем исчезло... 23.12.1989 =========================================== =========================================== ===================== ДОЖДЬ Когда идет дождь, он навевает грустные воспоминания. А если мимо балкона проносится огромный письменный стол, то тут уж становится совсем невмоготу. По пыльным ступеням подъезда шлепают чьи-то мокрые ботинки, и на душе скребут безумные кошки. А что делать? Выгляни в окно, и там ты увидишь, что красные облака сгущаются и грозят опуститься на серый асфальт и придавить суетливых прохожих, но те вовремя ныряют в подворотни и попадают в объятия черного страха. Их хватают мохнатые лапы, царапают железные когти, а кривые острые зубы впиваются в их мясо, разрывая его на куски. Раздается рев, хрюканье, вой, стон и хлюпанье мерзких челюстей. В этот миг ты возвращаешься в комнату, и в глаза бьет яркий электрический свет., исходящий от долговязого торшера. Ты жмуришься, закрываешь лицо руками, а после бросаешься во тьму коридора, но там притаились зловещие тени вампиров, их длинные липкие языки цепляют тебя за ноги, валят на пол и душат, душат, душат... Но ты вновь на свободе и мчишься на кухню, где дымится подгоревшая сковорода, а вчерашний суп уже выкипел, и на дне кастрюли застыла не определенная бурая масса. Ты машешь руками, что-то кричишь, но в это время в раскрытое окно влетает свинцовый дирижабль с надписью "ZEPPELIN". Ты удивлен, обескуражен и присаживаешься на покосившийся табурет, который ломается под тобой, и ты больно ударяешься о холодильник "Север-3", доставшийся тебе от отцовской тетки, но твой взор прикован к дирижаблю. А оттуда ползут нити, сплетаясь в причудливые узоры, вылетают разноцветные шары. Ты бежишь на балкон, но он заполнен горящими пирамидами, а за ними сидят до смешного жуткие люди. Они подмигивают тебе и улыбаются беззубыми ртами. А дождь все время усиливается, и волна грустных дум может поглотить тебя, и если ты не умеешь плавать, то вряд ли выберешься цел и невредим. Ты взъерошил волосы и спешишь к входной двери, но сквозь тебя проходит полковой оркестр, и некоторые музыканты здороваются с тобой, но большинство, во главе с дирижером-полковником не замечают тебя и удаляются через ванную комнату в неизвестность. Ты ослеплен этой наглой выходкой и желаешь возразить пустоте, но все напрасно - пустота заткнула пожелтевшие уши. Ты встряхиваешься и ложишься в постель, чтобы заснуть, но ничего не получается. Действительность превратилась в пресс и давит на твое сознание, которое расплющивается, как блин. Ты протягиваешь руку к неведомой шторе и отодвигаешь ее. Дождь не прекращается. Так начинается новый день в твоей жизни... 1989 =========================================== =========================================== ====================== СМЕРТЬ ПИОНЕРКИ Ее привязали к телеграфному столбу телефонным шнуром, обмотав его вокруг тоненьких детских ног, опутав руки и шею. Но и сейчас красный пионерский галстук радовал глаз, выделяясь на фоне белой рубашки. Слез не было,но было лишь желание поскорее умереть, а не испытывать муки пыток от членов национально-патриотического объединения "САУДИС". Вся вина девочки заключалась в том, что два дня назад она, следуя заветам своих родителей - ставших сейчас иноземцами на родине - вступила в Пионерскую организацию имени В.И.Ленина. Десять дюжих мужчин полукругом стояли возле нее, испытывая настоящее наслаждение от предстоящей экзекуции. Бородатый мужчина, мало похожий на остальных, но похожий на зажиточноголавочника, вынул плеть со свинцовым набалдашником. Он улыбнулся и ударил. Свинец прошелся по челюсти, и та хрустнула словно сломанная ветка. Бородач взмахнул плетью еще раз, и удар пришелся по лбу. Кожа расползлась, и багровая струйка побежала к носу, стекла по переносице и затерялась на алых губках. Девочка облизнулась, ощутив солоноватый привкус. Она не чувствовала боли, ее поразил страх... Вперед вышел маленький толстый человечек в светло-сером костюме при галстуке. Его огромные кулаки внушили бы ужас и крепкому мужчине, не то что ребенку. Он ударил пионерку в живот, а затем в нос и разбил его в кровь. Девочка заплакала и всхлипывая, втягивала кровь... Толстяк бил не аккуратно и сильно, и после этого мордобоя лицо жертвы представляло собой распухшее красно-синее месиво. Наконец боксера сменил долговязый очкарик, и в его руке блеснула опасная бритва. Он сделал надрезы на рукавах повыше локтей, и они расцвели красным. Сейчас девочка корчилась от боли и продолжала плакать... Палачи по одному приближались к столбу и выдавали свои порции издевательств, но вот подошел последний. Изнемогающая пионерка приготовилась к самому худшему, хотя сознание ее было затуманено.: ей выбили зубы, сломали кости на лице, порезали рубашку и юбку, а вместе с ними и тело, разбили затылок, вывихнули ключицы, раздробили коленные чашечки, левый глаз не открывался, уши были заложены, и резкая боль отдавала в паху... Девочка смотрела прямо перед собой и видела мрачное бледное лицо исполнителя. Мелькнуло лезвие ножа, и тепло разлилось в области желудка... Длинный охотничий нож входил глубже и уже проворачивался, наматывая кишки на свое лезвие... январь 1990 =========================================== =========================================== ====================== РАЗБОЛЕВШИЙСЯ ПЕНСИОНЕР "Темнеет... Комната пуста, С трудом я вспоминаю что-то, И безответна и чиста, За нотой умирает нота." И.Анненский Федор Петрович Костогрыз был одиноким пожилым человеком и дорабатывал до пенсии последние деньки. Он отличался строгим, даже сердитым нравом, и на работе его не долюбливали. Но как говорил сам Федор Петрович: "Я не Софья Лоренова, чтобы меня любить!" Имел он однокомнатную квартиру и жил в ней бобыль бобылем, не имея, не то что знакомых женщин, но даже тараканов, клопов и комаров - этих извечных друзей человека. Не заметно подошел день проводов на пенсию, но Костогрыз наотрез отказался от торжественной церемонии, от подарков, благодарственных грамот и других знаков внимания со стороны коллег по работе. Отказался он и от банкета в свою честь, который ему предлагали за счет администрации предприятия. "Отработал, как положено, и на отдых!" - твердо сказал он и вновь встал к станку на следующий день после своего шестидесятилетия. Федор Петрович Костогрыз ощутил неприятное состояние в организме после обеда. В желудке шли не известные процессы, и это насторожило нашего героя. Костогрыза мутило, но отделаться рвотой не удалось. Он едва дополз до проходной, влез в пустой троллейбус и через двадцать минут благополучно добрался до дома. Конечно, сказать "благополучно", значило поиздеваться над больным Федором Петровичем! Не станем этого делать! Итак наш пенсионер кое-как добрался до постели и вытянулся поверх одеяла в одежде и ботинках,т.к. раздеться не хватило сил! А в животе творилось что-то неописуемое. То есть, теперь не только в животе, а по всему телу. Кожа сама собой оттягивалась во многих местах, и образовавшиеся маленькие бугорки двигулись туда-сюда, причиняя ужасную боль, такую, что не было возможности даже пошевелиться, однако пожилой человек стойко переносил все тяготы и лишения. Однако странное положение ухудшалось, бугорков становилось больше и больше, они росли, как грибы после дождя и двигались, сталкивались и разбегались. Костогрыз чувствовал, как кто-то скребет стенки кишечника, ползает по кишкам, почкам, печени, вгрызается в сердечную мышцу. Будто сотни острых игл вонзились в его кожу изнутри, и тут Федор Петрович заревел как тигр, заметив, что из бесчисленных пор на обнаженных участках кожи действительно высовываются тончайшие металлические иглы, только они еще и вспарывали кожу. Этого не может быть! - мелькнуло в голове пенсионера, и он завопил на высочайшей ноте так, что в тот момент ему позавидовал бы юный Робертино Лоретти. Костогрыз мгновенно замолчал, и изо рта стали выпрыгивать миниатюрные человечки, не превышавшие размера наперстка, но их было великое множество, а боевой порядок, в который выстраивалось это воинство, мог наводить ужас на стороннего наблюдателя, что же до Костогрыза, то он находился в бессознательном состоянии. Его глаза надувались и скоро лопнули, выпуская на волю тысячи чудесных созданий, но они продолжали пребывать. Выстраиваясь в ряды и колонны, они удалялись в поход по кровати, исчезая в складках одеяла и простыней. К вечеру последний отдельный батальон, исполнив, как положено, боевой гимн на неведомом языке, скрылся под матрацем, а растерзанное тело Федора Петровича Костогрыза осталось не подвижно лежать на кровати, забытое всеми на свете... Мертвое тело обнаружили ровно через год после описанных нами событий и за казенный счет отвезли его в морг... 1990 =========================================== =========================================== ==================== ПОХОРОНЫ СВАДЬБЫ в память чьей-то любви... Сегодня я начал готовиться к похоронам собственной свадьбы. Хотя я еще не верил, что она умерла, но поминки собрать надлежало. А все почему? Да потому что я влюбился в пыль. Сначала я решил, что она настоящая. У нее было смазливое личико, а зеленые глазки подмигивали так соблазнительно, чтоя обомлел и понял, что жить без нее не смогу ни больше ни меньше. Я увивался за ней словно серый вьюнок и в конце концов что-то задел внутри, какую-то струнку. Она зазвучала скорбно, но чутко, что еще сильнее разожгло мою страсть. Не колеблясь ни секунды, я предложил ей руку и сердце. Она смутилась и опустила ресницы. - Но я нахожусь в склепе! - сказала она, - Меня давно уже нет! Я умерла! Я - пыль! - Ну и что из того? - отвечал я, бросаясь на решительный штурм. Она не была уверена в своих силах, но, применив тактику "Блиц-криг", я подавил всякое сопротивление и вскоре получил-таки необходимое согласие. Я навещал гробницу каждый день, а если мне не представлялось такой возможности, я передавал возлюбленной пламенный привет через седого хранителя трупов. Он был чудесным старикашкой и за бутылку "Тридцать третьего" портвейна брался передать послание кому угодно, хоть новопреставленному, хоть мумии Ленина, хоть Рамзесу Второму. Я не видел причин, могущих помешать нашему соединению, но моя пыль стала рядиться в настоящий саван и пеленать себя с ног до головы в траурное покрывало. Кожа начала бледнеть и отдавать синевой, в голосе появились скрипучие нотки, а глаза то наливались кровью, то блекли, превращаясь в мутную гладь. Постепенно она начала лысеть, а речь приобрела ирреальный оттенок, и я с трудом путешествовал по лабиринтам ее путанных мыслей. То, что она стала произносить, не могло именоваться фразами, выражающими определенные мысли, это был набор странных нечленораздельных звуков, но в них явно чувствовался выпад в мой адрес. У меня наворачивались горькие слезы. Я убирался восвояси. Наступал полный крах. Как обычно я явился в склеп с тайной надеждой на просветление невесты, но, увы, та лежала без движения кучкой пыли... Я догадался, что она безвозвратно ушла из нашего мира, и не мне возвращать ее... Под сердце поместился неотесанный булыжник. Мне стало очень плохо от всего случившегося, но слова возмущения застряли в желудке, откуда исходил непрерывный гул... И теперь я готовился к похоронам своей свадьбы... 24.01.1990 =========================================== =========================================== ===================== К К К 1999 год наступал на пятки году предыдущему, т.е. 1998. Прихрамывая на обе ноги от непрерывных войн и столкновений, сгибаясь под тяжестью не решенных проблем, двадцатое столетие подошло к конечному рубежу. Вместе с кровожадным веком в прошлое уносились социалистические революции и военные диктатуры, фашистские путчи и заговоры международной реакции. Все это вместе взятое принесло человечеству столько не исчислимых бед, что они перетягивали чашу весов на свою сторону. А если добавить ко всему природные катаклизмы, экономические кризисы, то напрашивается вывод, что за истекшие сто лет ничего хорошего не произошло. В общем и целом так оно и было. Но будущее уже заглядывало в окошко и подмигивало голубыми глазками, оскаливая молодецкие зубы. 1999 год бегал у крыльца, пытаясь отыскать щелку и беспардонно влезть в наш дом... Минуло две недели со времени капиталистической революции в стране Петровичей, и народ начал по-тихоньку осваиваться с действительностью в новых исторических условиях. Три дня, которые потрясли мир, заняли свое место на скрижалях истории и вырвать их оттуда не смог бы даже пресловутый Краткий курс... Но все еще продолжали действовать многочисленные не формальные движения, партии, полупартии и мелкие группировки. В числе особо крупных, авторитетных и агрессивных был фронт ККК. Официальные власти старались не замечать вылазки экстремистов, а министр юстиции нового кабинета правительства В.В.Скууфафилиус просто-напросто заявил по Центральному телевидению: - Зарубежные средства массовой информации пытаются посеять панику среди нашего народа, выдавая единичные случаи диверсий молодчиков из так называемого фронта ККК за правило, а сам фронт за настоящую боевую организацию, способную чуть ли не на государственный переворот. "Кто, где, когда?" - примерно т ак можно расшифровать загадочную аббревиатуру трех К. Никто никогда не поверит, что бандиты из фронта ККК представляют реальную угрозу нашей демократии. Нет. Нет. И еще раз нет!!! Но уже через день после этого выступления флаги фронта ККК появились на лавной площади. Белые буквы на кровавом фоне отчетливо подчеркивали отнюдь не мирные настроения боевиков, и вскоре запылали кресты на Центральном проспекте столицы страны Петровичей и в близлежащих переулках. ККК были повсюду. Начались погромы, убивали узбеков и таджиков, пытали негров из дружественных недоразвитых стран. Пылала страна Петровичей. В.В.Скууфафилиус принародно застрелился на трибуне мавзолея Главного Петровича всех времен и народов со словами: - Я не прав! На следующий день власть в стране Петровичей захватили ребята из боевого фронта ККК. Демократия сошла на нет... январь 1990 =========================================== =========================================== ===================== СМЕРТЬ ПОД НАРКОЗОМ Третья мировая война началась внезапно, как и предсказывал Генеральный Секретарь ООН. Все страны, владеющие ядерным оружием, ударили одновременно по странам третьего мира. Страна Петровичей также не осталась в стороне. Для стороннего наблюдателя это было эффектное зрелище; рушились села и города, сметались с лица земли целые государства. Взлетали на воздух плотины и электростанции. Воюющие стороны устроили настоящий ядерный феерверк! Грибы вырастали то тут, то там, и радиактивная пыль неслась по планете. А из глубинных шахт продолжали вырываться стратегические ракеты. Они отправлялись в путь, чтобы уничтожить всё оставшееся целым и невредимым. В бункере №5 узнали о войне только в полдень, когда практически все на земле было стерто в порошок. Хирург - профессор Петрович с тремя ассистентами: Валерой, Димой и Надей разрабатывал новые хирургические практики на маленькой обезьянке Коки. Коки стойко переносила порезы и проколы, ампутацию одних органов и пересадку других. Она находилась под наркозом! Петрович взглянул на экран и побледнел: - Мы погибнем, - прошептал он, указывая на бесплодные пустыни и руины городов. На поверхности не осталось ничего живого. Страна Петровичей больше не существовала. - Ядерная война, о неизбежности которой все время твердили на Земле, свершилась! - сказал Дима и умолк под уничижительными взглядами коллег. Надя плакала, закрыв лицо руками. - Успокойтесь, друзья мои, - произнес профессор, - Человек приспосабливается к различным не благоприятным и самым экстремальным условиям существования. К тому же у нас имеется запас продовольствия на месяц, а при рациональном употреблении намного больше. - Но когда-нибудь все это закончится, и мы умрем голодной смертью, ведь наверх выйти мы не сможем никогда! - вскричал Валера. - Не спеши, мой мальчик! - хирург, казалось, был спокоен, - Мы умрем голодной смертью в том случае, если не придумаем ничего по-лучше. Он улыбнулся. Улыбка вселила в остальных робкую надежду... ...Остаток продуктов доедали в течении двух месяцев, при чем все мысли были направлены только на еду. Истощенные людиисподтишка злобно поглядывали друг на друга и на мониторы, показывающие ядерную зиму на всей поверхности внешнего мира. Перевернули все в поисках съестного, но тщетно. Дима указал на обезьянку: - Вот - наше спасение... Профессор прищурился и всадил скальпель в сердце Коки. Этого надолго не хватило. Голод и страх шли рука об руку. Пропал сон. Через несколько часов пропали мысли. Тупые лица не выражали никаких эмоций. Петрович произнес слово: - Нам необходимо выжить. Если не всем, хотя бы кому-нибудь одному... Все молчали. - Я предлагаю вот что... На операционный стол по жребию лег Валера. Он был под наркозом. Ампутацией ноги руководил профессор, а Надя подавала блюдо к обеденному столу... Потом ноги лишился Дима... Третьей была Надя... Когда доедали мозг Дмитрия, оставшиеся в живых калеки, меньше всего напоминали людей. И лишь профессор Петрович был во всеоружии. Его опыт оперирования был необходим всем без исключения... Надя умирала безболезненно, как и юноши, она была под наркозом. Но не было надежды в глазах... В последние дни хирург совершенно обезумел. Он ползал по бункеру №5 на четвереньках, глодал, валявшиеся повсюду кости и разговаривал вслух: - Как же так!? Я не могу умереть! Я должен... должен... Но силы оставляли его. Хотя он был под наркозом. Он умер, так и не вспомнив, что третью мировую войну придумал он сам - хирург Петрович - на десяти игровых компьютерах. Страсть к человечине погубила его... =========================================== =========================================== =================== НОВОСТИ ИЗ СТРАНЫ ПЕТРОВИЧЕЙ Решил Госконцерт страны Петровичей пригласить на гастроли в заморскую рок-звезду Оззи Осборна. Послали к нему своих представителей. Они и говорят: - Вид у вас сценический не тот, который устроил бы Петровичей. Хорошо бы постричься. - Отлично, - сказал Оззи, - постригусь. - Костюмчик бы одеть, галстук повязать. - Идет. - Да и тексты и музыку слегка изменить. Патриотизьму нашего маловато! - Изменю, - говорит рок-звезда. - А имя! Что это за имя? Оззи! НЕ по-нашему. Лучше - Ося, Иосиф. И фамилия... Посмотрели представители, подумали и решили: "Чем дорогую звезду выписывать, лучше Кобзона слушать". Так Оззи Осборн к ним и не приехал. =========================================== =========================================== ===================== ВРАГ ЗАКОНА DUM SPIRO SPERO Первого Мая Емельян Петрович Крапивцев совершил гражданский поступок. Он не смог выдержать террора в Палестине, в Тбилиси, Фергане, кровопролития в Нагорном Карабахе и др. горячих точках планеты и сжег красный флаг с серпом и молотом возле пивного зала под названием "Сосиски". И хотя с его стороны это была политическая акция, а сам он не употреблял спиртного, его увезла машина спецмедслужбы, в просторечии именуемая "хмелеуборочная". Борца за права человека доставили в вытрезвитель, приклеили на широкие цветастые трусы бирку с номером 17 и поместили в просторную камеру с двумя десятками коек, на которых отдыхали несколько мужчин. Емельян Петрович проявлял свое возмущение крайне агрессивно, не подбирая выражений, и сотрудники быстро отреагировали и перевели его в изолятор, где сделали "ласточку" и опустили почки. На утро Емельяна Петровича отпустили, содрав штраф, но он не успокоился, а отправился по другим инстанциям требовать правосудия! Капитан с красной повязкой на рукаве внимательно выслушал просителя и приказал помощнику запереть Крапивцева в КПЗ до окончания праздников. Тщетно стучал в дверь разгневанный диссидент, напрасно матерился и поносил на чем свети не разборчивых полисменов... Каждое его слово четко фиксировал протокол, и утром третьего мая он был направлен к следователю с формулировкой - подрывная деятельность. Тщедушный лейтенант сочувственно пожимал плечами, жалостливо улыбался и понимающе поддакивал Емельяну Петровичу, что-то помечая в пронумерованных бланках. Емельян Петрович разгорячился. Он сыпал статьями Конституции, цитатами Пленумов и Сессий, а также Съездов народных депутатов, распыляясь все больше и больше. Казалось, он вот-вот добьется желаемого, и несправедливость будет наказана. А уж работники вытрезвителя получат сполна, чтобы не подавно было! Крапивцеву грезилось, что наша жизнь - жестокая и не справедливая - преобразится. Все к тому и шло, пока молоденький следователь не нажал кнопку под столом. Появились два сержанта угрюмого вида с опухшими красными лицами. - В суд! - спокойно произнес лейтенант, и молодцы подхватили отчаянно сопротивлявшегося правозащитника под белы рученьки и швырнули в "черный воронок". - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - За действия, порочащие честь и достоинство Петровича, за хулиганские выпады в отношении властей суд приговорил Крапивцева Емельяна Петровича к двум годам исправительно-трудовых работ. Прошли с той поры годы, но только Емельян Петрович не сжигает больше красных флагов с серпом и молотом возле пивных залов, а людей в форме обходит стороной. =========================================== =========================================== ====================== НОВОСТИ СТРАНЫ ПЕТРОВИЧЕЙ В эпоху, когда в мире происходят величайшие перемены, когда все внимание приковано к процессам обновления в Советском Союзе, к перестройке и гласности, страна Петровичей не желает оставаться в стороне от событий, а старается идти в ногу со времененм. Здесь также наблюдается прогрессирующая инфляция, дефицит всех без исключения товаров. В этих новых условиях растущей демократизации общества правительство вынуждено пойти на крайние меры и ввести в государстве карточную систему и строгий контроль над нормами отпуска в соответствии с общественным положением: каждому гражданину мелкого сословия - меньше, могущественному - больше. В этой связи нужно отметить, что огромную роль в уравнивании человеческих возможностей играют продовольственные наборы, распространяемые магазинами и базами спецобслуживания через общественные комитеты. Среди продуктов, представленных в наборах: человеческие кишки в томатном соусе, опарыши в сахаре, маринованные вши, жареные прыщи, тушеная резина, отбивные из крыс, мышиные мозги, печень блох и т.п. Согласитесь, ассортимент первоклассный! Кроме того постоянные распродажи на производстве обеспечивают рабочих и служащих столь необходимой сегодня одеждой. Платья из паутины, джинсы из листвы крапивы, шляпы из лопухов - вот лишь не большой перечень того, что могут приобрести граждане страны Петровичей. Как вы сами убедились, правительство принимает самые действенные меры по преодолению временных экономических трудностей и вносит свою лепту в оздоровление общего климата, к выходу из всеобщего кризиса социализма. ТАСП 23.01.1990 =========================================== =========================================== ====================== ТАРАКАНЫ Саша ходил по комнате, не находя себе места. Во рту чувствовался вкус кошачьей мочи, в желудке загорались бенгальские огни, острые иглы впивались в икры. Деньги кончились через три дня после аванса, и целую неделю Саша похмелялся за чужой счет, но вчера ему отказал последний кредитор, и течение выбросило несчастного человека на каменистый берег нищеты, где не наблюдалось никакой растительности. Пройдясь из угла в угол, наш знакомый задержался возле валявшихся на полу глубоких суповых тарелок, выпячивавших пузатые днища и насмехавшихся над хозяином. Саша злобно ковырнул одну тарелку, и из-под нее в разные стороны побежали тараканы. Рыжие и черные, серые и коричневые, одни из них были размером со спичесную головку, а другие достигали длины указательного пальца взрослого человека. От неожиданности мужчина прижался к столу, но вдруг его глаза загорелись огнем азарта. - Ага! - вскричал он, догадываясь, что под второй тарелкой находится такое же скопище гадких насекомых. Он опустился на колени и начал осторожно приподнимать край тарелки, стараясь не упустить ни одного таракана. Он решил изловить всех обитателей фарфоровой тюрьмы, для чего подставлял многочисленные спичечные коробки, запирая там спасавшихся... Т.о. набралось около двадцати коробков, в которых по приблизительным подсчетам томилось двадцать пять тараканов. От умиления Саша расплылся в улыбке и помчался в ванную комнату. Когда вода наполнила ванну до краев, он открыл первый коробок и выпустил крупного рыжего таракана. Тот начал быстро-быстро работать лапами и усами, стремясь к спасительному берегу, но грозный властелин не давал ему такой возможности, отправляя плавца на середину водоема и слегка притапливая его коктейльной трубочкой. Через минуту таракан совершенно выбился из сил и захлебнулся. Человек торжествовал и радостно почесывал ладони. Теперь он был заинтригован игрой и выпускал насекомых группами, наблюдая за их тщетными попытками спастись. Саша что-то выкрикивал, размахивал руками, смеялся и вел себя как ребенок, а затем с диким воплем вылетел из квартиры и сбегая по ступенькам, возбужденно приговаривал: - Скорее в подвал!.. Там их тысячи!.. Там их миллионы!.. 1990 =========================================== =========================================== ====================== ПРОСТО ЖУТКАЯ СКАЗКА Повезло Николаю Бритикову. Попал он служить не куда-нибудь, а в столицу, да не просто в столицу, а генерала возить на персональной черной "Волге". А у генерала была дочь-красавица Эльвира, а у той подруга - Симона - красавица еще пуще! Да и сам Николай не был богом обижен. Все при нем: рост метр восемьдесят пять, строен, волосы кудрявые, русые, глаза голубые, играющие. Не дать, не взять - чудо-парень! И дочка генеральская с подругой положили глаз на бравого солдата. А глаз-то у Эльвиры черный, того и гляди, околдует. И попался наш солдатик на удочку: влюбился в Эльвиру, да так крепко, что нет ему сна ни днем ни ночью. Чуть закемарит, сразу облик любимой перед взором, и сон долой. Не стало житья Николаю Бритикову и решил он открыться девушке, да все случай не подворачивался. Совсем извелся парень, исхудал, щеки ввалились. А Эльвира, знай себе, с подругой вокруг да около ходит, но подружку от себя ни на шаг не отпускает. Все понимает девка! Повуркую они, поворкуют над воздыхателем, да убегут домой или на дискотеку других кавалеров соблазнять. А Николай? Рожей не вышел! Но Николай Бритиков был не лыком шит. Выпал его черед идти в увольнение. Не пошел он в кино, а спрятался в кустах возле генеральского дома и стал девушку поджидать. Появилась Эльвира одна, без подруги. Николай хвать ее за рукав и в подъезд затащил. Откуда только слова-то нашлись! Излил он чувства свои и стоит ответа ждет. А Эльвира смеется, а в глазах чертики скачут. Не ожидал солдат, что она домой его пригласит, да так оно и случилось. Родитель-генерал, как нарочно отсутствовал. И принялась девчонка одежку с себя сбрасывать и совсем голой осталась. А что уж потом случилось, страшно сказать. Раздвоилась генеральская дочка, и из нее вышла Симона - прекрасная и нагая. И схватили они парня, беспомощно глазеющего, и повалили его на кровать мягкую, двуспальную, стали руки заламывать и к спинке ремнями привязывать. Он и сопротивляться не пытался, но наблюдал испуганно. Они прикрутили алюминиевой проволокой ноги, мундир изорвали в клочья... Поочередно наседали и получалинастоящий кайф, а когда юноша не мог сам действовать, перевязали ему что-то шелковой нитью и продолжили наслаждение. Не выдержал Николай Бритиков, завопил благим матом и затрясся словно на электрическом стуле, а девицам того и надо; смеются, резвятся, беснуются. И прежде, чем в небытие уйти, увидел солдат ужасное превращение. Перед ним стояла дряхлая горбатая старуха с дряблыми грудями, редкими седыми волосами, тощими руками со скрюченными пальцами, на которых, точно ржавые гвозди, торчали острые когти. Сморщенная кожа походило на мочало, а тонкие кривые ноги, казалось, не могли удерживать тело. Что же касается лица, то оно походило на морду ящерицы с мерзкими клыками, залитыми кровью. Умирал Николай Бритиков, оставляя в этом мире лучшие надежды и сокровенные желания... ----------- P.S. В основу данной сказки положен случай, имевший место в действительности. 1.02.1990 =========================================== =========================================== ====================== БЕССМЕРТИЕ Михаил Жупанич умер в четверг после проливного октябрьского дождя, не дожив несколько дней до Великого Праздника мирового пролетариата и всего прогрессивного человечества. Похороны состоялись в субботу. Вдова покойного исполнила все, что положено: заказала сосной гроб, обитый голубым, купила черный костюм в комиссионном и белые тапочки у спекулянта, сообщила родным и знакомым, получила причитающиеся пятьдесят рублей с работы покойного, поплакала при народе, устроила скромные похороны и пышные поминки и сразу же вышла замуж и уехала в братский Санкт-Петербург, простите, Ленинград. Да, смерть - штука не приятная, на она не уничтожила сознание и разум Михаила Жупанича. Он, этот самый разум, витал в облаках и созерцал гниение бренного тела, наблюдая за подленькими людишками и упиваясь собственной свободой. А когда земля и черви сделали свое черное дело, и от тела Михаила Жупанича остались лишь белые кости, разум восстал в полный рост и показал воочию свое возмущение. Он вклинивался в толпу , расталкивая людей локтями, ошарашивая и обругивая,Ю врезался в очереди, подсаживался на лавочки к одиноким пенсионерам. Он не желал, да попросту не мог оставаться спокойным и всячески вредил самому себе, черпая ковшом ужас пошлой жизни и выплевывая его в человеческую гущу, убивая в ней остатки доброго начала, возбуждая низменные инстинкты и вселяя панический страх в бывших сограждан. Зацепившись за телеграфные провода, разум Жупанича расцарапал свое существо и если бы умел ощущать боль, то тут же растворился бы вчистую. Пристальные взгляды прохожих сверлили его насквозь, превращая в бесформенную инертную массу. Справа и слева щебетали птахи, как бы насмехаясь над ущербностью безысходных мыслей. Так заканчивал триумфальное шествие сиюминутный призрак бесшабашности и правдолюбия... 28.01.1990 =========================================== =========================================== ====================== IIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIII IIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIIII IIIIIII "Я люблю на бледнеющей шири В переливах растаявший цвет... Я люблю все, чему в этом мире Ни созвучья, ни отзвука нет." И.Анненский И как похожи наши страны! И названия-то одни и те же! ПОЧЕМУ СВИХНУЛСЯ ТОВАРИЩ ЩЕТИНИН "В России все носит печать рабства - нравы, стремления, просвещение и даже вплоть до самой свободы, если только последняя может существовать в этой среде". П.Я.ЧААДАЕВ I 27 декабря начальник городского транспорта товарищ Щетинин Лаврентий Петрович получил ценные рекомендации сверху "О приведении наименований станций городского метрополитена в соответствие с последними требованиями политической обстановки в стране Петровичей". В них в частности говорилось: "В соответствии с решениями съезда Партии и партконференции, а также июльского и октябрьского пленумов и постановления Верховного совета страны Петровичей от 3 сентября "О значении перестройки и пересмотра всемирно-исторического значения октябрьской революции в России и роли конкретных революционеров, политических деятелей в истории создания и руководства СССР и влиянии их деятельности на страну Петровичей переименовать населенные пункты, улицы, площади и проспекты, а также социалистические предприятия, учреждения, транспортные средства, железнодорожные станции и станции метрополитена..." Далее размашистым министерским почерком шла приписка: "Ваши соображения представьте не позднее 31 декабря сего года..." Прочитав рекомендации, товарищ Щетинин покрылся корочкой ужаса. Лаврентий Петрович надвинул поглубже очки, почесал щеточку черных усов и задумался, что случалось не так уж часто. Он сидел молча около часа, но ничего не придумал и решил прибегнуть к помощи своего зама. Кирилл Петрович явился, как домовой бесшумно и неожиданно, состроил слащавую гримасу и застыл возле стола словно стойкий оловянный солдатик. Шеф, не произнося ни слова, швырнул ему распечатку. Пробежав взглядом шапку и несколько первых абзацев, Кирилл Петрович сморщился и закряхтел. По сальной физиономии покатились капельки пота: вдруг он изменился в лице, достал платок и засиял словно тунгусский метеорит. - Извините пожалуйста, Лаврентий Павлович, - он всегда путал отчество шефа, когда волновался, но эта путаница вызывала у Щетинина приятные воспоминания, и он расплывался в блаженной улыбке, - У вас не найдется схемы метро. Глаза Лаврентия Петровича собрались покинуть глазницы от возмущения. - Понял! - воскликнул зам и испарился. Он возник в кабинете ровно через три с половиной секунды, держа в руках заветную схему. - Вот! - торжественно сообщил Кирилл Петрович, потрясая в воздухе бумагой. - Выкладывай, что ты там наколдовал, не тереби душу, - раздраженно произнес начальник. - Мы сию же минуту переименуем все станции и назовем их достойно! - вскричал заместитель и разложил на столе схему, - Вы будете называть имена, а я стану наносить их на карту... - Нет, - испугался Лаврентий Петрович. Он не смог бы вспомнить и десяток великих людей из всей истории человечества, тем более подходящих в данный момент, - Ты сам будешь вспоминать и вписывать имена, а я проверю правильность твоих мыслей и подкорректирую если что, - нашелся Щетинин и развалился в кресле, довольный собой. Дело осложнялось, ведь Кирилл Петрович был также не слишком сведущ в политике, в истории, тем более сейчас, когда все меняется каждый день. "Будь, что будет!" - хихикнул он про себя, - "Отвечать-то не мне!" Он наклонился над разноцветными линиями, кружочками и надписями. _ Тогда начнем. Возьмем к примеру Кировскую линию. Название линии необходимо заменить. Что это такое - Кировская!!?? Давно признано, что Февральская революция в России восстановила демократию, дала народу свободу и была единственно исторически-верным путем развития, если бы... Значит не Кировская, а Керенская! - Кирилл Петрович бросил взгляд победителя на шефа. Начало понравилось, и он одобрительно кивнул, а воодушевленный зам продолжил: - Пойдем по станциям. Западная. Все в порядке. Улица Вернадского. Кто такой Вернадский? Не знаете? И я не знаю. Назовем ее проще - Бермудская. Проще и нейтральнее. Далее. Институт. Оставляем. Ленинские горки!? Ельцинские горки!!! Думаю, нас поддержат наши коллеги. Футбольная. Пропускаем... Кирилл Петрович перевел дух и вытер обильно выделявшийся пот. "А зам у меня, что надо!" - подумал Щетинин и сделал повелительный знак. - Продолжай! - Кропоткинская. Назовем ее имени Римского-Корсакова. Библиотека имени Ленина - Дискотека имени Леннона! Проспект Маркса!? Учение Маркса ошибочно, значит не верно, долой его! Пусть будет - Проспект МакДональдса. ДДзержинская. Никуда не годится. Бжезинская. Тургеневская. Кто такой Тургенев? Писатель? Что написал? Не ясно... Ну да бог с ним. Комсомольская. Лучше пусть будет Колокольная. Что там у нас осталось? Петровская, Петровичевская... Ага! Красносельская... Царскосельская!..Фу!!! Он встал и расстегнул ворот рубахи. С первой линией было покончено, как со спартанцами при Фермопилах. "Еще одна такая победа, и я останусь без армии! - сказал тогда Ксеркс... А может это сказал Наполеон после Бородина... А может Петр при победе под Полтавой...Не важно!" К слову сказать, побежденные шведы уже сотни лет как оправились после поражения, обогнали по уровню жизни большинство мировых держав, а победители... Что ж, победителя не судят!.. Дальше все шло как по маслу. Вереницы названий вылетали из-под шустрого пера Кирилла Петровича и ложились рядом с устаревшими названиями: Калининская - Калединская; Молодежная - имени Молодоженов; Площадь Революции - площадь Эволюции; Проспект Свердлова - Проспект Свердлина; Красногвардейская - Белогвардейская; Октябоьская - Июльская; Бабушкинская - Дедушкинская; Первомайская - Первоапррельская; Пролетарская - Буржуазная; Горькеовская - Соженицынская и т.д. и т.п. На следующий день Щетинин отправился в высшую инстанцию на утверждение изменений. Ох как он распалялся, сыпал крылатыми фразами и с какой помпой преподнес свой проект! И каково было выражение его лица, когда его - Лаврентия Петровича Щетинина - перевели в директора Автотранспортного хозяйства, а проще говоря, понизили в должности. Вместе с ним отправился его замом и Кирилл Петрович... II Лаврентий Петрович Щетинин перестроился в тот же день, когда пришло соответственное указание. После обеденного перерыва он предстал перед сотрудниками автобазы в костюме металлиста. Кожаная куртка-косуха сверкала тысячами заклепок, гремели тяжелые цепи, а бесчисленные значки пугали, как своим разнообразием, так и отсутствием вкуса. Узкие черные джинсы обтягивали короткие, не по фигуре тонкие ножки и были заправлены в высокие "казаки" со шпорами. Но самое главное превращение свершилось на голове. Остаки волос у висков и на макушке завивались и переливались всеми цветами радуги. И только очки и усы остались неизменными. Работники застыли на своих местах и не могли двигаться от изумления, а секретарша чуть не подавилась слюной при виде начальника. Разговоры в кабинетах управления, в ремонтных мастерских и в курилке не прекращались. Обсуждалось это выдающееся событие. Но это было не все. Вслед за директором перестроился его заместитель. Он стал настоящим панком. На выбритой голове красовался рисунок сине-красного паука; глаза густо подведены черной тушью; в ухо была продета тонкая цепочка, на которой болталась ржавая английская булавка. Драные шорты и рваная серая майка с надписью "Вошь" составляли его одежду. Кирилл Петрович проследовал в свой кабинет под перекрестным обстрелом любопытных взглядов. Он развалился в мягком кресле, закинул ноги на стол и принялся плевать на пол. Заплаканная секретарша покинула рабочее место, и больше ее никто никогда не видел. Рабочий ритм сбился, трудовая вахта срывалась. А на столах "неформалов" трезвонили разноцветные телефоны. Лаврентий Петрович и Кирилл Петрович срывали трубки, хамили всем подряд, сквернословили и нарвались на руководство, которое не замедлило вызвать их на ковер. Они прибыли точно в назначенное время в тех же "маскарадных" костюмах, но выходили совершенно голыми, помытыми и чисто выбритыми. Лишившись персональных автомобилей, наши герои пешком отправлялись в крохотное управление механизации на должности начальника автоколонны и механика соответственно. Они плелись по многолюдным улицам, опустив головы, под ядовитые шутки злобных петровичей. Большего позора нельзя было и придумать... Но товарищ Щетинин и сейчас натянул поводья и с головой ушел в партийную работу, пристроившись по началу членом партбюро, но в краткие сроки встал у руля первичной партийной организации... III Громя пьяниц и прогульщиков из беспартийных, он всячески выгоражил и даже брал под свою опеку алкоголиков с многолетним стажем, но с партбилетами в карманах. Он клеймилвсе, порочащее общество, на открытых собраниях, на бюро райкома, а однажды вырвался на городской уровень. И всюду, как тень за ним следовал Кирилл Петровичю Он строчил Щетинину доклады и приветсвенные речи, подкидывал нужные цитаты. Кирилл Петрович делал все, что должен делать верный хозяйский пес. Ему доставляло удовольствие пресмыкаться. Минуло два года. Лаврентий Петрович посвежел, поправился и теперь носил костюм 66-го размера. Это событие сыграло не малую роль в его жизни, поскольку из-за солидной комплекции ему выделили не положенную по статусу, но совершенно реальную черную "Волгу" и личного шофера. Итак Лаврентий Петрович вернул все, что потерял и приобрел кое-что еще. А демократия развивалась и укрепляла свои позиции в стране Петровичей. Ужасно выросло неформальное движение! Столица была увешана воззваниями и листовками. Кроме того развернулись иностранцы. Огромные щиты с зарубежной рекламой заполнили все улицы, фирмы и фирмочки зарубежного образца поглотили кооперативы, завладели землей и средствами производства, хотя газетенки трезвонили, что кооперативное движение набирает темп, а всеобщее равенство и права граждан - первостепенные приоритеты. Лаврентий Петрович полулежал в роскошном плюшевом кресле и покусывал ногти на обеих руках одновременно. В дверях возник зам. - Лаврентий Петрович, - произнес он, тяжело дыша. Уголки губ опустились. - Тихо! - оглянулся шеф, - Что случилось? - Беда! Нас объединяют с автобазой "Роллс-Ройс" №4. Лаврентий Петрович выпучил глаза и стал похож на дальневосточную жерлянку даже цветом кожи. Усы топорщились пуще прежнего, а стекла очков запотели. - Как это? Что это? - по-гоголевски вскричал босс. - А вот так! - развел руками Кирилл Петрович, - с "Роллс-Ройсом". На правах филиала. - И что из этого следует? - вытягивал нюансы Лаврентий Петрович. - А из этого следует, что наше Управление механизации станет подчиняться автобазе. Шеф сидел спокойно и таращился на Кирилла Петровича. UBI BENE, IBI PATRIA - где хорошо, там и отечество - мог бы сказать Щетинин, если бы владел латынью, но к сожалению он не владел языком Цезаря и Цицерона, а посему сказал: - А мне плевать, в каком учреждении ничего не делать! - В том-то и дело, что теперь вам и... мне, всем нам придется ра-бо-тать! - воскликнул Кирилл Петрович, уязвленный непониманием шефа, - Если мы сольемся с Инофирмой, упразднится должность свободного секретаря партбюро, тем паче его заместителя. У них все работают, независимо от партийной принадлежности! Следующие фразы звучали словно из небытия. Удар поразил Лаврентия Петровича в самое сердце. Перед ним поплыли пестрые облака, закудахтали миллионы жирных кур, зачирикали миллиарды крючкоклювых воробьев; понеслись кавалерийские дивизии; раздалась тревожно зовущая пролетарская песня: "Смело, товарищи, в ногу. Духом окрепнем в борьбе..." Он всталд и увидел за окном райские яблоки, которые собирали в огромные мусорные баки женщины в зеленых сарафанах. При сильном дуновении ветра часть из них устремлялась в облака, но их место занимали другие. Лаврентий Петрович наклонился к подоконику и посмотрел вниз. Жутковатые пауки поедали автомобиль скорой помощи, а вокруг них носились пожарные в блестящих касках. Они поливали пуков пеной и громко смеялись. Вслед за ними, из едва видимых щелей, выбирались воины с копьями и щитами, а навстречу бежали прекрасные дамы и осыпали всех маринованными помидорами, от чего вся земля становилась кроваво-красной и нагнетала странные мысли... Лаврентий Петрович Щетинин застонал и вырвался в коридор, где его уже ожидали четыре дюжих багатура в белых халатах. Они ловко накинули на него смирительную рубашку и швырнули на носилки. Несчастный стонал и корчился в муках. Но то были не физические муки. Это было боль иного порядка... =========================================== =========================================== ====================== Жил да был Петрович. Обыкновенный Петрович, ничем не отличающийся от других Петровичей. Любил растительный и животный мир. Призывал таких же как он Петровичей не стрелять серых волков. Ходил он по лесам, наблюдал и записывал что-то в блокнот, собираясь в старости написать мемуары и дополнить "Красную книгу Петровичей"... Не дожил Петрович до старости. Его съели серые волки... Его обглоданные кости валялись рядом набросками книги, в которой Петрович призывал других Петровичей, таких же как он не убивать серых волков... 1990 =========================================== =========================================== ===================== РОМБОВ.ВТОРАЯ ЦАРАПИНА (привет, Сталлоне!) I Иван Ромбов вошел в горд N со стороны гор. На нем были потертые джинсы, заправленные в высокие шнурованные ботинки на толстой подошве. Широкая куртка защитного цвета была распахнута, и из-под пятнистой рубашки выглядывала голубая тельняшка десантника. За плечами находился солдатский вещмешок. Любой, встречавшийся на пути, тут же обращал внимание на огромные кулаки, загорелое, обветренное лицо, пересекавшееся багровым шрамом. Злобы в глазах не было, было спокойствие, была сосредоточенность. Ромбов искал в этих горных местах своего боевого друга. Вскоре он свернул с дороги туда, где ютились несколько деревянных лачуг, образовывая хутор. Иван постучал в дверь серого дома. На пороге появилась пожилая женщина с морщинистым лицом и бесцветными глазами. - Здравствуйте! - сказал Ромбов, - Я служил вместе с Вахом ТАМ!!! - он вынул из кармана фотографию в подтверждение своих слов, - Вот фото. Слеза скатилась по щеке старушки. - В последнее время он жил у жена на улиц Лэнина, дом три, - ее горский акцент не портил общего впечатления, - Но он умер полгод назад от воспалившейся ран, который получал мой сын... Дальнейшего Иван не слышал. Зажав уши, глючных сирен, свиста пуль и разрывов снарядов, он бежал прочь отсюда... И как это ни странно, он вышел прямо к дому номер три, что по улице Ленина. Иван остановился. Он так и стоял, когда рядом словно из-под земли вырос лейтенант полиции огромного роста и восточно-европейской наружности. - Ваши документы! потребовал он. Иван очнулся от забытья и протянул паспорт. - Что делаете в нашем городе? - не унимался лейтенант. - Я приехал повидать друга, но он умер. Полицейский нахмурился. - Приношу соболезнования, но вам лучше покинуть это место и наш город. Нам не нужны праздношатающиеся чужаки. Раз друга нет, нечего здесь и делать. Он вернул паспорт и пропал также внезапно, как и появился... Неведомая сила подняла Ивана на третий этаж и заставила нажать кнопку звонка. Никого. Постояв несколько минут, он собрался уходить, когда внизу раздались пьяные голоса подростков. Ступеньки мелькали под ногами, он приближался к группке, оккупировавшей площадку первого этажа. Их было пятеро: четыре парня и девушка. В углу сиротливо пристроились две бутылки вина и большой граненый стакан. Ромбов не желал конфликта и попытался пройти, никого не задевая. Но здоровый парень с копной рыжих волос, особенно выделявшийся среди черноволосых горцев и хрупкой белокурой девчушки, сунув руку в карман, грубо сказал: - Этот не из нашего курятника! Блеск злых молодых глаз поразил Ивана, и он замер, удивленно глядя на говорившего, а тот, ухмыляясь, продолжал: - Сейчас мы посмотрим, чему учат наших десантников в армии! Сверкнуло лезвие ножа. Ромбов был невозмутим и перестал моргать. Каменное лицо со шрамом раздражало юного стервеца, и он взмахнул рукой, стараясь задеть лицо Ивана... В первый момент никто ничего не понял, только нападавший с ужасным воплем отлетел в сторону, держась за руку, которая секунду назад сжимала нож. К десантнику ринулось трое. Иван оперся левой рукой о перила, а правой о стену, и его ноги врезались в две челюсти, а спустя мгновение, протаранили третьего. Иван осмотрелся. Девчонки пропал и след. Оценив состояние подростков, как нормальное, Ромбов выбрался из подъезда. Добравшись до автовокзала, он обнаружил, что билеты будут продаваться лишь завтра с утра... Иван Ромбов устроился на свободной лавочке и прикорнул... II Иван Ромбов во сне почцвствовал на себе пристальный взгляд. Он проснулся. Перед ним стоял давешний лейтенант, а рядом - сержант и два дружинника. Полисмен наставил в лоб Ивану пистолет и готов был в любой момент спустить курок. - Я предупреждал тебя, чтобы ты убирался отсюда прочь, но ты не послушал умного совета., - прошипел лейтенант, - Теперь я упеку тебя за решетку. Ты узнаешь, почем фунт лиха! С этими словами он провел мизинцем левой руки по щеке Ромбова. Рядом со шрамом появилась небольшая ранка. "Первая царапина! - подумал Иван, - Первая кровь!" - Молчишь, сука!? - вскричал офицер и обратился к сержанту, - Надень-ка ему браслеты. Едем в отделение... III Ивану ничего не объясняли до самого вечера. Сидя в камере, он размышлял о чем-то постороннем. Ну, посудите сами, ему нечего было предъявить, кроме потасовки с юнцами, да и то этот случай для следствия был слишком дохлым. Иван вспоминал свою службу: сопровождение автоколонн, перестрелки в горах, заложники, наступления, отступления, зачистки, солнце, солнце, солнце... Издав жуткий стон, тяжелая дверь камеры распахнулась, и грузный старшина мягко, почти ласково сказал: - Иван Ромбов, к следователю - на допрос! В просторном кабинете за низким письменным столом сидел все тот же лейтенант, а по углам расположились костоломы с длинными резиновыми дубинками. Ромбов оценил обстановку, силы были явно не на его стороне, поскольку сзади могли находиться другие сотрудники отделения полиции. Лейтенант зарычал: - Ты обвиняешься в убийстве трех подростков. Имеются все улики против тебя и свидетель. Завтра тебя отправят в следственный изолятор в Центр... Иван выпрямился. Заявление полицейского его слегка оглушило, но он сосредоточился на воспоминаниях. - ...и теперь ты подпишешь приговор... т.е. протокол допроса... - полицейский захохотал, и вместе с ним загоготали другие участники этого фарса. Иван не дрогнул. Он пропустил большую часть произнесенного следователем, а в голове гудело: "Убийца! Убийца! Убийца!" Кто-то толкнул десантника в спину: - Ты что, оглох? - заорал опер и привстал. Иван очнулся и заметил на столе четыре фотографии. На трех из них улыбались три парня, а четвертая воспроизводила три обезглавленных тела. Лейтенант достал из ящика письменного стола еще один снимок и повертел его перед носом Ромбова: - А вот и свидетель! - на фото была та самая девочка из подъезда. Сердце стучало как отбойный молоток: - Я никого не убивал. Это - ошибка, - наконец выдавил он из себя и снова умолк. Лейтенант откинулся на спинку стула и залился гадким смехом. - Я - не убийца! - повторил Ромбов, следователь встал, и огромная ручища потянулась к лицу молодого человека. Иван дернул головой, но длинный ноготь коснулся его носа и оставил на нем кровавый след. "Вторая царапина!" - мелькнуло в голове, и он совершил безрассудный поступок. Иван нанес резкий удар ладонями обеих рук в стороны, тем самым выведя из строя двух сотрудников чуть позади себя, затем в ход пошли ноги: правая, левая... Последним был вмазан в стену злобный лейтенант. На шум в кабинет спешили полицейские с автоматами наперевес. Ромбов вырубил троих и вооружившись, выпрыгнул в окно, высадив стекло вместе с решеткой. Возле забора стоял УАЗик, в его моторе копался водитель. Сбив его прикладом, Ромбов сел за руль, и машина понеслась по вечреним улочкам, петляя и путая следы... Он бросил машину за городом и соблюдая меры предосторожности, добрался до улицы Ленина к известному дому и засел в ближайших кустах. Вокруг было полным-полно полицейских, и среди прочих наш старый знакомый лейтенант с перевязанной головой. Насколько мог заметить Иван, лейтенант был не последний человек в городке. Суета не прекращалась до полуночи. В окнах квартиры первого этажа, где, как оказалось, в одиночестве жила "свидетельница убийства", свет то загорался, то гас. И вдруг все успокоилось. Иван точно знал, что за дверью в подъезде находится полисмен, еще двое расположились в квартире девушки, а один засел на крыше соседнего дома с пулеметом. Иван в три прыжка оказался возле подъезда. Снайпер на крыше был настолько бдителен, что не заметил, как Ромбов придавил дверью голову полицейского так, что тот не успел и пискнуть. Иван позвонил в квартиру и спрятался за выступ. Внутри зашевелились, а когда хозяйка осторожно открыла дверь, оба шпика вырвались на лестничную площадку с пистолетами в руках. Их сразу же прищучил бравый десантник. Девушку прижала к косяку мощная рука: - Почему ты сделала меня преступником? - Я... я... я... меня... меня заставили, - она зарыдала. Срах застыл в ее симпатичных глазках. - Кто? - повысил голос Иван, - Рыжий? Отвечай! У нас мало времени. Это он убил их? Ну! - Да... да... Я боюсь! Он убьет меня!... - Не бойся, - воскликнул Иван, а на улице слышался вой сирен и скрип тормозов. Но тормозами были и сами полисмены. Иван отшвырнул куртку и метнулся к окну, выходящему на другую сторону улицы. - Не оставляй меня здесь! - вскричала девушка, она потянула его за рукав. Ромбов подхватил ее одной рукой и перелетев через подоконик, мягко приземлился на цветник, оцарапав руку. - Третья царапина! - засмеялся он, глядя на свою спутницу. За последние пять лет Иван Ромбов успел забыть, что такое женская красота и только в эти мгновения понимал, что потерял в жизни. Любовь с первого взгляда поразило его грубую сущность. Т.е. пока он еще не слишком догадывался о том чувстве, которое зарождалось, но оно рослол, пуская ьглубокие корни. Но довольно лирики, Иван увидел черные тени. - Ложись, - шепнул он и прижал девушку к земле. Собак в отделении не было, так как хулиганов и пьяниц обирали и так, а более крупных здесь отродясь не водилось. Полицейским пришлось убираться восвояси. - Скрылись! - махнули они рукой и матерясь, расселись по машинам... IV Они вышли в горы под утро и устроились в небольшой уютной пещере на ночлег. Иван завалил вход и лег на голые камни. Юля (а именно так звали его новую знакомую) положила голову ему на грудь и уснула. Солнечный луч нащупал щелку среди камней, и Ромбов открыл глаза. Он точно знал, что сейчас десять часов утра. Юля еще спала, крепко прижавшись к могучему телу. И вновь нежные ростки чувства дали о себе знать. Ивану захотелось обнять юное создание, поцеловать и сделать кое-что еще... Ромбов покраснел и отругал себя за пошлое вольнодумство. Будить девушку не хотелось, но это было необходимо. Они долго разговаривли. Иван (почти всегда немногословен) рассказывал про себя, но не расспрашивал Юлю. Девушка восхищенно смотрела на своего неожиданного покровителя и завороженно слушала о кровавых побоищах и тяжелых переходах. - ...и вот он умер от воспалившихся ран, - закончил Иван, опустил голову и умолк. Юля приблизила свою голову к голове Ивана так близко, что чувствовалось ее теплое дыхание, она обняла его за шею и поцеловала, нежно прикоснувшись губами к его губам. Впервые в жизни Иван Ромбов задыхался от нахлынувшего наслаждения... Уже миновал полдень, когда наши знакомые выбрались из временного убежища, слегка помятые и уставшие, но безумно счастливые. По узкой козьей тропе они поднимались к горной вершине. иван помогал Юле преодолевать особо опасные участки. Они шли к логову Рыжего. Девушка рассказала все: о том, как познакомилась с Рыжим на квартире подруги, как впервые хлебнула винца, курнула травки, нюхнула коки, укололась. А дальше пошло-поехало. Родители Юли уехали за границу, и Рыжий обосновался в ее квартире. Он не отпускал девушку ни на шаг, а за укол та готова была делать все, что угодно. Рыжий издевался над ней, наслаждаясь беззащитностью и почти детской наивностью. Он методично выбивал из нее все человеческое, но однажды опаздал с дозой, и Юлю на "скорой помощи" отправили в больницу. Ломку сняли и поместили в стационар, а выписали только через полгода. И Рыжий тут, как там! И с тремя парнями, и под кайфом... Вот здесь-то и повстречался с ними Иван. В мгновения был развенчан миф Рыжего, а еще оказалось, что тем парням он задолжал круглую сумму, т.о. можно было убить сразу стаю зайцев. он перерезал всем горло, отрезал мертвецам головы, а на стенах, на перилах были отпечатки Ромбова, можно подставить и уничтожить его! От всего Юлю потеряла сознание, а когда очнулась, то Рыжий в очередной раз насилуя ее, заставил написать заявление в полицию. Что ей было делать!? Но скрываясь в горном логове, Рыжий не мог предполагать, как повернутся события... V Дорога была трудной, но наконец они пришли. Наступил вечер, и совсем стемнело. Вход находился на отвесной скале и был тщательно замаскирован. Цепляясь за выступы, Иван осторожно подбирался ближе и ближе, и наконец вполз в темное отверстие. Юля пряталась внизу. Иван плутал по узкой галерее пещеры, уходящей глубоко вниз, пока не заметил вдалеке слабый огонек. Затаив дыхание, он подкрался... У костра кто-то сидел. "Рыжий!" - подумал Иван и сказал, - Встать! И в тот же миг под сводами пещеры прозвучали два выстрела... Ромбов выронил автомат и упал лицом вниз. Позади него на возвышении стояли Рыжий и Юля. Пистолеты в руках парня и девушки еще дымились. Иван был ранен в спину и плечо. Он с трудом повернул голову... - Ты думал, что перехитрил меня! - сказал Рыжий, - с самого начала я просчитал все и не ошибся в своей подруге. Она четко сыграла свою роль! Молодец! Я люблю тебя! - поцеловал ее, а она ответила ему. Мужские слезы катились по небритым щекам нашего героя, который и героем-то не стал, он был уничтожен предательством и подлостью. Пальцы поползли к автомату, но не дотянулись. Юля выстрелила еще раз и прострелила Ивану легкое, отчего он закашлялся, но следующими двумя выстрелами в голову его отправили в мир иной... VI Небо было безоблачно. Луна и звезды хозяйничали там, охраняя ночной сон землян, а над горными вершинами кружили три полицейских вертолета, освещая мощными прожекторами две маленькие фигурки в ущелье. Юноша и девушка пытались спастись бегством... январь-март 1990 =========================================== =========================================== ====================== ГОВОРЯЩИЕ КОМАРЫ Он проснулся от непонятного гула, наполнившего комнату. Рука дотянулась до выключателя, и свет резанул по глазам. Постепенно резь прошла, и он обнаружил, что все стены, весь потолок, вся мебель и даже пол и постель были заполнены бесчисленными полчищами комаров. Они застыли и словно ожидали чего-то. Вздрогнув, он тут же погасил свет. Случилось что-то невероятное. Неясный шум стал нарастать точно гул приближающегося мотора. Усиливаясь, он превратился в страшный рев. И вот тысячи тонких и острых хоботков вонзились в его кожу, и гадкие твари принялись сосать кровь. Он взмахнул рукой, и загорелась яркая лампочка. Как по мановению волшебной палочки комариное племя замерло, возвратившись по своим местам. Но он так и не смог раздавить ни одного кровопийцы, хотя все тело было в укусах. Схватив газету, он носился по комнате, но комары будто понимали, что он собирается делать, и по его приближению прямо на глазах исчезали. Но стоило потушить свет, как на него наюрасывалась насекомая орда. Так продолжалось больше двух часов. И ему почудилось, что комариный шум не просто шум, а... Да-да! Он отчетливо слышал членораздельные звуки. Комары переговаривались друг с другом на не известном языке, меняя интонацию, иногда переходя на смех, понятный и без перевода... Он осознал, что имеет дело с разумными существами, однако бессилен против них. Усевшись на стул, он зажал голову между ладонями. В кромешной тьме он отдался на волю победителям... 30.03.1990 =========================================== =========================================== ====================== ИСПОВЕДЬ УБИЙЦЫ "Человек - веревка, протянутая над пропастью между животным и сверхчеловеком." Ф.Ницше Джон возвращался домой. И сидя за рулем "Форда", чувствовал приятное возбуждение, рядом сидела Сюзи. Они не виделись много лет, и сейчас он любовался ее чуть раскосыми глазками, ее тонкими губками и роскошными иссине-черными волосами, рассыпавшимися по плечам. Конечно же он желал наслаждаться и другими частями тела возлюбленной, но сейчас это было не слишком удобно... Вдоль дороги тянулись куцые деревья, ощипанные кусты, одинокие фермы на бесконечных полях. Люди повсеместно отсутствовали, словно вымерли, но молодых людей это не волновало. - Ну а сейчас ты сможешь рассказать мне о своей секретной многолетней командировке? - Сюзи грустно улыбнулась, точно догадываясь, что может рассказать жених. Машина, разрезая воздух, промчалась мимо автозаправки, где возле полицейской машины суетились трое рабочих. - Что ж, я расскажу тебе все! - сказал Джо и снова втопил газ, - Хотя не имею права этого делать. Я расскажу тебе всю правду, какой бы жестокой она не была. Он резко вывернул руль вправо, "Форд" скользнул на примыкающую дорогу и затормозил. - Я был в Юго-Восточной Азии, - начал Джо, - Четыре года назад меня забросили туда вместе с пятнадцатью такими же головорезами, как и я со сверхсекретной миссией. Мы должны были истреблять местных жителей, сея панику и подставляя советских. Нами командовал лейтенант Томпсон. Переодевшись в соответственную форму, мы отправилисб по заданному маршруту... Однако таскаясь по вонючим лесам, мы долгое время не встречали ни единой души, а первая деревня попалась в такой глуши, что там умер бы любой цивилизованный человек. Пять домов жались к болотам, но понятно, что азиаты и цивилизация - понятия не совместимые, как время и пространство. Они существуют точно свиньи, где угодно и с кем угодно. Так вот, мы появились в деревне еще засветло и ругаясь по-русски, поливали свинцом направо и налево. Мы спалили все дома, вывели жителей на полянку, перерезали детей, выпустили кишки женщинам и кастрировали мужчин. Убивать их мы не стали, содействуя распространению слухов о зверствах советов. Мы вновь углубились в джунгли. Через несколько дней мы очутились в селении гораздо большем, нежели первое и забросали несколько крайних домов гранатами. Стояла спокойная азиатская ночь, и безумное пламя освещало мечущиеся меж домов маленькие фигурки сонных жителей. Ах какой они были прекрасной мишенью! Я положил с десяток узкоглазых. Особенно мне понравилось стрелять в бегущих детей; после выстрела ребенок подпрыгивал, делал сальто и кубарем летел на землю. Я метился в такие места, чтобы смерть не наступала мгновенно, но продлевала муки, - Джо вытер пот со лба, - Здесь мы также оставили свидетелей, лишь только покалечив их... Джо вылез из машины, прошелся туда-сюда, выкурил сигарету и вновь уселся за руль. Автомобиль двинулся, а невеста забилась в угол на заднем сиденьи и затаив дыхание, слушала. - Бродя по болотам и питаясь всякой гнилью, мы уничтожали деревни, резали и вешали старых и малых, беременных и калек, нагнетая страх, вводя народ в истерию и панику. Однообразие надоело до такой степени, что я стал изобретать новые способы убийств, конструируя орудия пыток и казни. И надо заметить, у меня не плохо получалось. Так однажды в сырой полдень (можно подумать, что там бывают другие полдни!) мы ворвались в деревню домов в сто. "Вото тут-то мы порезвимся!" - воскликнул я и шепнул лейтенанту: "Не стоит убивать сразу. Пусть выйдут на площадь. Томпсон согласился, и все бросились вылавливать азиатов и сгонять их в общее стадо. Потные и грязные тела желтокожих источали гнусный запах, дотрагиваться до них было противно, но работа есть работа! Собралось около пятисот человек, половине из которых не исполнилось и восемнадцати лет. Разбив стадо на три группы: самки, самцы и детеныши - мы стали расправляться с ними, выбирая по одному человеку от каждой кучки. Симпатичных (если можно назвать таковыми!) самок мы раздевали и насиловали на глазах у толпы. Получалось, что одна малютка пропускала по семь-восемь человек за раз, после чего ей отрезали груди, вспарывали живот, и перерезали глотку. Мужской части выкалывали глаза, вырывали языки, ломали руки, ноги, ребра, а потом медленно душили стальными тросиками. Некоторых расстреливали в затылок, другим простреливали ключицы, подвешивали за ноги на толстые ветки, забивали палками насмерть. Наш военврач Стэн делал некоторым подопытным наркоз и удалял кишечник и желудок, оставляя умирать в таком положении. К вечеру мы истребили всех жителей, оставив одну блудливую старуху, выколов ей оба глаза, а также подростка, лишенного мужского достоинства, которому Стэн лично отсек топориком пальцы на обеих руках... Сюзи дрожала, уставившись на мощную шею Джо. - ...Я утомил тебя своими рассказами, словно фильмом ужасов!? - сказал Джо и улыбнулся своей обвороржительной улыбкой. - А как называлась эта деревня? - дрожащим голосом спросила Сюзи. - Да я и не помню. Разве может нормальный человек запомнить такие названия? А зачем тебе это? Давай лучше поговорим о нашей предстоящей свадьбе, о венчании... - Я хочу знать, как называлось это место! настойчиво повторила девушка. - Ну ладно, ладно, не волнуйся! - ласково произнес Джо, ведь он был нежным влюбленным, - Сейчас постараюсь вспомнить... Не то Зын Суан, не то Сын Зуан. При этих словах автомобиль затормозил у белых ворот прекрасного загородного домика. - Кто это!?!? - завопил Джо, указывая пальцем на крыльцо, на котором стояли пожилая женщина и мальчик, вытягивающий перед собой беспалые руки. Джо затрясся и увидел в зеркальце заднего обзора странное выражение раскосых глаз невесты. Она наводила на него дуло пистолета. - Это моя мать и мой брат! - почти спокойно сказала она и нажала на куорок. По лобовому стеклу растекались мозги вперемежку с липкой кровью... февраль 1990 =========================================== =========================================== ====================== СТАЛЬНАЯ ДАНЬ ARS LONGA, VITA BREVIS "Я сейчас допью стакан, Пусть на казнь меня выводят..." В.Ропшин (Б.Савинков) Точной даты описываемых событий я не решаюсь указать, поскольку иной дотошный читатель, пролистав повесть, бросится к Большой Советской Энциклопедии и, не найдя там подтверждения изложенному, обвинит меня в подтасовке фактов, и еще чего доброго поспешит заявить Куда Следует. Одно могу заявить с полной определенностью, что история эта имела место в те времена, когда Польша и Финляндия были нашими, а вожди мирового пролетариата и профессиональные революционеры в политической эмиграции разрабатывали теория и тактику социалистической революции, строчили статьи, бичующие царское правительство и писали книги, изданные позже миллионными тиражами собраниями сочинений во многих томах. В этих произведениях давались критические оценки империализму, как высшей и последней стадии эксплуататорского капиталистического строя, характеризовали его, как загнивающий и паразитический и предсказывали неминуемый крах. Вот в эти самые старые добрые времена располагался на пересечении границ страны Петровичей и Пруссии маленький уездный городок Кладбищ-унд-Гробен. Назывался он так испокон веков, никому и в голову не могло придти переименовывать его, скажем, в Кутозовск или Распутинград. Население было преимущественно русскоязычное, но жители не желали никаких привелегий для своей нации, а тем более не требовали выселения инородцев за тридевять земель. Короче говоря, национальный вопрос здесь был решен полностью и окончательно. Что касается образования, то и тут все было в полном порядке. В городке действовала гимназия, о каковой пойдет речь в дальнейшем, а также две церковно-приходских школы и несколько богоугодных заведений, где людей учили добру и любви к ближнему. Были в Кладбищ-унд-Гробене и увеселительные места, включая ресторан "Сосновый бор", где по праздникам пели цыгане. Простой же люд посещал кабаки по-проще, напивался там на пятак в стельку и тому был рад. Из промышленности здесь дымил мыловаренный заводик фабриканта Панферова, и скрипела ткацкая фабрика Раушенберга (никакого отношения к художнику-авангардисту не имеет!). Лишь одно неудобство смущало горожан. Приезжем предоставлялась возможность размещаться лишь в одной-единственной гостинице, название которой утиеряно, но гостей города было настолько мало, что все номера пустовали круглый год. Грозные городовые следили за общественным порядком. Полиция вела непримиримую борьбу с уголовными элементами, слава богу организованной преступности и рэкета тогда еще не было, как не было и неформальных движений и объединений! Отдельных же преступников помещали в большую серую тюрьму, располагавшуюся в самом центре города. О, это была самая главная, хотя и жутковатая достопримечательность Кладбищ-унд-Гробена! В тюрьме содержались не только воры и убийцы, но и политические (диссиденты и враги народа по-нашему). Здесь же приводились в исполнение смертные приговоры. К слову сказать, горожане слегка побаивались этого места, старались обходить его стороной, а уж коли случалось выйти прямо на тюрьму, то всякий стремился скорее покинуть это место. По воскресеньям в ухоженном городском саду играл военный духовой оркестр, и люди, надев чистые рубахи, гуляли там, наслаждаясь жизнью. Вобщем-то это были обычные петровичи, ничем не отличавшиеся от россиян, ничем не выделявшиеся и не высовывашиеся. Они жили своими заботами, которых, как известно, всем хватает. На окраине города в убогой трехкомнатной квартирке обитал пожилой человек, неказистый и некрасивый, по фамилии Борисевич Илья Петрович. Работал Илья Петрович скромным учителем музыки в местной гимназии и выполнял свой долг с любовью и прилежанием. На его уроках никто не скучал, ребятишки с открытыми ртами слушали учителя, забывая обо всем на свете. Илья Петрович играл на скрипке и виолончели, на рояле и флейте. Когда его пальцы касались струн или клавишей, начиналосб волшебство. Все застывало, а люди, пораженные неземными звуками, буквально таяли... И было как-то странно, что человек, имея столь выдающиеся способности, преподает в уездном городе и не помышляет сделать карьеру в столице, выступать в первоклассных залах и срывать аплодисменты знатных дам и кавалеров, а затем прославиться на весь мир, давая концерты в Париже или по крайней мере в Москве и Санкт-Петербурге. Но еще страннее было то, что при своем более чем скромном жаловании Борисевич не давал частных уроков, ссылапясь на безумную занятость, хотя предложений поступало сколько угодно. Сам городничий просил господина Борисевича обучить его бестолковую дочь игре на фортепиано, но учитель музыке остался верен своим принципам. Городничий получил отказ. Поговаривали, что Илья Петрович пишет какую-то оперу или симфонию и не имеет свободного времени. Некоторые, ссылаясь на самые достоверные источники, сказывали, будто живет с ним в квартире старуха-мать, и что у нее неизлечимая болезнь, и господин Борисевич, как любящий сын вынужден все вечера уделять ей. Третьи утверждали, что видели, как учитель вечерами выходит из дома в черном пальто с поднятым воротником, в черной шляпе, надвинутой на глаза и направляется к центру. Делали вывод, что он состоит в тайной подпольной организации социал-демократов, сам которую организаовал и воглавляет. Правда этому мало кто верил, но слухи есть слухи. Необычное поведение настораживало и заставляло задуматься. Не обращая внимание на все, Илья Петрович действительно каждый вечер ровно в восемь часов по нормальному непереводному времени покидал свою квартиру, где он проживал в полном одиночестве, не имея ни горничной, ни кухарки, и плутал по бесчисленным улочкам, иногда пересекая одну и ту же по нескольку раз и в конце концов устремлялся в ценр. Если бы в городе нашелся хотя бы один действительно любопытный, да к тому же не ленивый человек, то он наверняка вычислил бы маршрут. Но таковых не было, и тайна оставалась тайной. А скромный учитель музыки имел вторую профессию, хобби, как сказали бы сегодня. Он служил в... городской тюрьме пыточных дел мастером и палачом. Подходя к темным воротам, наш герой открывал саквояж и водружал на голову красный капюшон с прорезями для глаз и подавал условный стук в окошко. Высовывалась сонная голова охранника и ухмыляясь произносила: - Милости просим, господин исполнитель! Ворота распахивались и пропускали палача. Илья Петрович пересекал пустынный двор и пропадал в здании, спускаясь в подземелье, где его ожидали узники, приготовившиеся к пыткам. Борисевич снимал пальто, оставаясь в красном балахоне, приближался к станкам, цепям, ножам, иглам, щипцам, веревкам и другим приспособлениям, с помощью которых он выбивал признания и показания даже у самых несговорчивых. Для профилактики он использовал расплавленный металл, кипящую смолу, горящие угли, кислоту, соль (он присыпал ею кровоточащие раны, несмотря на крики заключенного: Не сыпь мне соль на рану, она еще болит!). Пожилой учитель музыки преображался. Он становился выше ростом, раздавался в плечах, его голос грубел, становясь властным гласо вершителя человеческих судеб. Случалось, Илью Петровича отвлевали от этой процедуры, и он спешил во двор. Существовало два вида казни: "через повешение" и "через отсечение головы". Борисевич искусстно выполнял и то и другое. Он ловко вздергивал жертву, и та, сделав несколько конвульсивных движений, замирала навеки. Или: он брал огромный топор и подмигивал приговоренному, отрубал голову, поднимал ее за волосы, любовался выидом выпученных застывших глаз, а затем швырял на неструганые доски, и та со стуком скатывалась в пустое ведро. После совершения казни он возвращался в камеру пыток и продолжал выкручивать руки, ломать ребра, вырывать ногти, прокалывать зрачки, отрезать уши, лить в глотку расплавленный свинец, поджаривать на огне пятки... Все заканчивалось далеко заполночь, и уставший, но довольный Петрович возращался под крышу дома своего в приподнятом настроении. На утро совершалась метаморфоза, и он становился обыкновенным учителем музыки - любимцем детей и кумиром их родителей. Вы справедливо возмутитесь, если я закончу рассказ на этой, далеко не оптимистической ноте. Шутка ли сказать! Оборотень в добропорядочном городке. Кровопийца среди честных тружеников, предпринимателей и эксплуататоров-капиталистов. Я полностью поддерживаю негодующие возгласы и говорю: НЕТ, ЭТО НЕ КОНЕЦ! В октябре-месяце, но еще до тех десяти дней, которые потрясли мир, в Кладбищ-унд-Гробене появился внушительного вида господин. Раньше таких здесь не видывали. он был высок, строен, красив и молод, что само по себе было исключительно для городка такого масштаба, к тому же одет в английский с иголовчки фрак и цилиндр, курил кубинские сигары. Молодой человек проследовал в гостиницу без названия и занял одновременно три номера, чем в конец расположил к себе все население Кладбищ-унд-Гробена. Исключение составли лишь наш знакомый - Борисевич Илья Петрович. У него были на то основания. Ему показалось знакомым лицо приезжего, но где и когда он видел его? Илья Петрович не спал всю ночь, его мучали кошмары. Он просыпался, вскакивал, подбегал к двери, вслушивался в тишину и возвращался к постели, пытался уснуть, ворочаясь с боку на бок. Утром Борисевич заболел. Присланные дирекцией ученики, застали учителя в плачевном состоянии. Он не мог пошевелить руками и ногами, но стонал. Ребятишки укутали любимого преподавателя в одеяло и бесшумно удалились. Вечером ему стало немного лучше. Сил хватило настолько, что он смог добраться до тюрьмы и взял отпуск на пару недель. На обратном пути он увидел таинственного незнакомца, и тот загадочно улыбнулся, обнажив ряд золотых зубов, причем в то же время глаза сверкнули бриллиантами, вонзив в тело Ильи Петровича тысячи тончайших игл. Прибежав домой и заперев дверь на все тридцать два запора, он придвинул к ней комод и кровать. Забаррикадировав таким образом вход, Борисевич забился в угол, когда сбоку послышался глубокий вздох. У окна стоял тот самый незнакомец и голова его касалась потолка. Петрович затрясся, руки ходили ходуном, а зубы стучали, как колеса паровоза. - Кто.. кто... кто вы такой? - простонал Илья Петрович. - Мое имя не принято произносить вслух! - сказал мужчина с легким иностранным акцентом. Борисевич почувствовал, как в жилах твердеет кровь. - Я пришел за вами. Вы достаточно потрудились здесь, - пришелец вновь загадочно улыбнулся. и больше ничего не было... 2.01.1990 =========================================== =========================================== ====================== НОВОСТИ ИЗ СТРАНЫ ПЕТРОВИЧЕЙ 19 января в стране Петровичей был введен комендантский час. В час ночи коменданты всех населенных пунктов страны были обязаны выходить на улицу, исполнять государственный гимн страны Петровичей и расходиться по домам. За не выполнение данного распоряжения коменданты лишались всех привилегий и привлекались к исправительным работам на городских свалках и в общественных уборных в течении года. По окончании этого срока комендант восстанавливался в своих правах, ему возвращались льготы. В случае повторного нарушения комендантского часа, виновный приговаривался к высшей мере социальной защиты - смертной казни через вырезание печени, почек и сердца. ТАСП 28.01.1990 =========================================== =========================================== ====================== ПЛАНЫ ПАРТИИ - В ЖИЗНЬ! По ЦТ как обычно выступил Президент страны Петровичей и заявил, что государство обеспечит каждую семью Петровичей отдельной квартирой к 2000 году. Это заявление было с пониманием встречено и оценено мировой общественностью и самими петровичами, многие из которых продолжали ютиться в тесных малогабаритных квартирках и коммуналках. И ведь примерно в то же время в СССР Президент также объявил, что каждая семья к 2000 году получит отдельную квартиру! Прошла волна митингов и собраний, полностью одобривших и поддержавших это начинание руководителя государства. Правда, нашлись и такие, кто ехидно ухмылялся или прямо говорил, что ничего из этой затеи не получится, что слова останутся словами. ОДнако вопреки наговорам работа по осуществлению грандиозного плана началась на следующий день. Все силы бросили на новое строительство. Был приостановлен производственный процесс; крестьяне перестали пахать, сеять и собирать. Все строили! Начался голод, но народ стойко переносил все тяготы и лишения и продолжал строить. А строили-то... кладбища! И рано или поздно в стране будут существовать только два класса: могильщики и мертвецы. =========================================== =========================================== ====================== ОСТРОВ МЕРТВЫХ HIC JACET... Люди-скорпионы стерегут их ворота: Грозен их вид, их взоры - гибель, их мерцаю- щий блеск повергает горы... из шумерского эпоса Его выбросили с корабля в половине восьмого, точнее тогда, когда солнце уползло за горы, тонкой полоской вырисовывающееся на горизонте. Кораболь что-то прохрюкал утопающему и помахав всеми парусами, умчался в бесконечность океанских просторов. Но не тот он был человек, чтобы кормить собой стаи прожорливых рыб. Он твердо решил бороться за жизнь, хотя совершенно не умел плавать. Он бил изо всех сил по воде, барахтался и держался на плаву семьдесят два часа, а потом силы стали оставлять его. Сначала отказала левая рука, потом правая, потом сразу обе ноги и голова. Да-да теперь голова не дружила с телом, и последнее медленно погружалось в пучину, а он смортрел на все происходящее безумными, даже скорее беспомощными глазами. Волны сомкнулись над ним, и он увидел подводный мир, оказавшийся не менее прекрасным, чем земной. На некоторое время он забыл, что утонул и наслаждался местной средаой и ее обитателями. Его интересовало буквально все от моллюсков до водорослей. Внезапно он заметил, что гадкая горько-соленая вода заполнила его рот, нос и уши. он хотел возмутиться и в серцах поминул лукавого, но неестественно и примитивно, и это рассмешило подводных жителей. Осьминог хохотал, зажав щупальцами мерзкую пасть, трясся и поднимал вокруг себя массу пыли, которая распространялась с чудовищной скоростью и закрывала окружающее. Косяки прекрасных рыбешек прошелестели где-то сзади и зацепились за его пиджак, разорвав своей чкшуей. "Сейчас я не выдержу!" - в конец рассвирепел он, взмахнул рукой и... проснулся... ...Он достал сигарету и вышел с нею на палубу. "Весьма странный сон, - подумал он и затянулся, - К чему бы все это? Да, наверное, ни к чему". Остановившись на этой мудрой мысли, он прикурил новую сигарету. Начало светать. Он увидел рядом худощавого боцмана, походившего на пациента тубдиспансера и приветливо кивнул ему. Тот фыркнул в ответ и испортив воздух, скрылся на камбузе. "А ты мне нужен, как..." - тут он применил некоторые эпитеты, применимые скорее для монгольского словаря и выплюнул сигарету за борт... В небо взметнулось что-то огромное и черное, заслонивсвет и с силой ударило по воде. Корабль взлетел метров на триста. Ему показалось, что с облаков слетели гигантские плиты и придавили его к палубе. Вокруг бушевали фонтаны брызг, и они вели бесконечную битву за жизненное пространство, но постоянно проигрывали друг другу, растворяясь в воздухе. Он обозрел окрестности и увидел следующее: гигантский синий кит и мощным хвостом бил по воде... А корабль плавно опускался, рискуя превратиться в игрушку морского веливана. Собрав все имеющиеся силы, он побежал к грот-мачте, но страшной силы воздушная волна вышвырнула его за борт. Сделав тройное сальто, он распластался в пространстве, вытянул руки в стороны, а ноги свел вместе, и т.о. превратился в неуправляемый планер и летел зажмурившись. Маячили невероятно красочные, фантастические картины: прыгали четырехногие попугаи, плавали рогатые кошки, играли свадьбу паук и гагарка, а ласточка со вставной челюстью слушала плеер. Разноцветные круги лопались, и оттуда выскакивали маленькие человечки без голов, щекотали сами себя, и тогда, превратившись в медуз, бросались в бездну океана и исчезали в пучине. Сделав усилие, он взглянул перед собой, и сердце затрепетало; милях в трех прямо по курсу лежал остров. Он начал падать, ускоряясь с каждым мгновением и вскоре с головой ушел под воду. Сгруппировавшись, он вынырнул и отдышался, а затем начал движение к острову, что заняло гораздо больше времени, нежели он предполагал, однако все же он достиг своего, и нога коснулась твердой почвы... ...По скромным подсчетам он проспал часов двадцать и проспал бы еще столько же, если бы не холод, пробиравший до самых костей. Он вскочил и осмотрелся. Вокруг стеной выстроились голые скалы. "Есть невероятная возможность умереть от голода!" - мелькнуло в голове. И в который раз он собрался и трусцой побежал по пляжу, отыскивая проход. Выбившись из сил, он присел на большой гладкий камень и задумался: "А что если я уже обежал вокруг всего острова и пошел на следующий круг? Нужно сделать какую-то отметку и попробовать снова". Сказано-сделано. Он сделал большую кучу из тринадцати больших и гладких камней, после этого выложил из них стрелу и отправился в путь. Через некоторое время он вернулся к знаку с противоположной стороны. Теперь стало совершенно ясно, что никакого входа на остров не было. Нужно устраиваться на ночлег. Соорудив из больших, гладких и плоских камней очень уютную хижину, он защитил себя от океанского ветра и ночного холода. Однако заснуть ему не удалось. Лишь только тьма свалилась на мир, откуда-то из глубины острова стали раздавться старшные звуки: скрип, шорох, треск. Он выскочил из своего убежища и прислушался. Несколько минут стояла тишина, а потом раздался ужасный вой. Он постоянно усиливался и перерос в дикий стон... Он считал себя смелым человеком, но ему стало не по себе. "Что за ерунда!?" Он поспешил спрятаться в домике, выглядывая оттуда на скалы, а над ними появилось голубоватое свечение. Звуки же усиливались, и сейчас раздавались хрипы и крики... Все стихло лишь к утру. И только тогда он выключился. Когда он проснулся, то вновь стал предпринимать попытки пробраться внутрь острова, тем более, что ночные события подстегнули его любопытство. Он пытался карабкаться на скалы, но они были гладкими, как те камни, что валялись всюду по пляжу. Он применил наскоро сооруженное каменное орудие, работая им, как молотком. Тщетно! Порода была прочной, и камни крошились, точно мел об асфальт. Окончательно обессилев, он едва дополз до хижины и растянулся там. Его разбудил шум, исходящий, как и вчера из-за скал. Всю ночь происходило то же самое: шорох, скрежет, скрипы, стоны, вздохи, вой, крики, свечение... Так продолжалось и на следующий день, и еще, еще... Так дальше продолжаться не может! Организм, истощенный без воды и еды, разум, стоящий у последней черты - все это означало скорый конец, но что он мог поделать!? Океан с одной стороны и скалы с другой стали непреодолимым барьером... На седьмой день ему все-таки улыбнулось счастье; он поймал краба и съел его живьем, слегка утолив голод, а ночной дождь сделал природные запасы пресной воды. Мысли выровнялись и потекли, как нужно. Он размышлял над смыслом бытия, над законами природы, над бессилием человека перед стихией, над его ничтожностью. Солнце медленно тонуло в воде, а за ним стояла тьма. "Опять начинается!" - с горечью подумал он и зажав уши ладонями, побрел по берегу, постоянно оглядываясь, словнго кто-то мог преследовать его! Порядком прошагав, он заметил, как вдруг слева прорвался слабый свет. Он вздрогнул и ринулся туда. В монолитной стене появилась трещина, ранее которой не было. Она тянулась от земли до самой вершины. Щель расширялась на глазах и достигла размеров, когда он с трудом смог протиснуться в нее. Сердце постукивало от страха, но он продвигался вперед, не обращая внимания на ссадины и синяки. Много ли прошло времени, не известно, но он вырвался на свободу и оказался в кромешной тьме, а проход за ним сомкнулся. Он ничего не видел вокруг себя и стоял в нерешительности. Постепенно мрак рассеялся, и он обнаружил, что находится в лесу, где из густой травы сиротливо выглядывали могильные плиты и покосившиеся кресты. Стояла оглушительная тишина, от которой даже начало звенеть в ушах. Превозмогая панический ужас, он, спотыкаясь о могильные холмики продолжил движение. Минул по крайней мере час, но возможно и больше, однако конца и края этому кладбищу не было видно. Внезапно, как гром с ясного неба донесся звон колокола, через пару секунд он повторился, снова и снова. Прозвучало двенадцать ударов, что скорее всего означало полночь. Одновременно над всеми могилами стали подниматься светящиеся облачка, и поджнявшись, они соединялись друг с другом, образовывая своеобразный ореол над деревьями. Надгробные плиты зашевелились, и все пришло в движение. Земля стала проваливаться, затрещали гробовые доски.... Что же делать? Отовсюду тянулись костлявые руки. Прогнившая кожа не сдерживала куски вываливавшегося разлагавшегося мяса с червями, скрюченные когти скреблись о дерево, о металл и камень, ломались, но на их месте появлялись новые, еще более длинные и прочные. Косматые головы высовывались из могил, и на многих отсутствовали глаза, некоторые держали глаза в ладонях и пытались вставить их на место, но из этого ничего не получалось, и мертвецы выли. Медленно влача свои сгнившие тела, покойники выползали, с трудом преодолевая препятствия, а из язв сочилась кровь, странное свечение делало ее голубой. Все тянули руки к небу и ревели. Кривые зубы одних скрежетали, у других вываливались, а у третьих вытягивались и чернели. Покойники входили в своеобразный экстаз, стараясь кричать громче и громче. Вдруг все стихло, и взгляды (что можно назвать таковыми???) обратились к нему. А он стоял нем, как рыба и сложив руки на груди, не мог произнести ни слова. - Вот он - живой человек! - раздался глухой голос, - Еще один вошел в нашу семью! Он завопил и помчался наутек. Но трава цеплялась за ноги, а со всех сторон наступали зловещие мертвецы. - Иди сюда! Мы принимаем тебя! - Я - человек! - охрипшим голосом пытался кричать он. Но выхода не было. Он споткнулся и упал на дно глубокой могилы. И туда один за другим валились страшные преследователи... 30.04.1990 =========================================== =========================================== ====================== ЦЕННЫЙ ЭКЗЕМПЛЯР Всякое случается в нашей жизни. Однажды в районное отделение полиции города N доставили молодого сухопарого гражданина. Гражданин был трезв, опрятен и чисто выбрит. Он не походил на хулигана, грабителя или убийцу. Его доставили совсем по другому поводу. Молодой человек чувствовал алкоголь. Он ощущал его его даже в самых невероятно малых количествах. В этот момент его начинало бить-колотить, он падал на землю, тело сводили судороги, отваливалась нижняя челюсть, а глаза убегали под лоб. А через мгновение он разрывал на части принявшего алкоголь. Вот такой ценный экземпляр откопали рядовые служаки в трущобах города N. А ведь в наше смутное время: время перестройки и комендантского часа, многочисленных Указов, национальных конфликтов, развала государств и социалистической системы - он оказался бы незаменимым. Посудите сами, теперь не нужно никакой экспертизы для определения наличия алкоголя в крови, не нужно содержать лишний персонал, чтобы отправлять человека на лечение и персонал для... Ценный экземпляр, и все тут! И действительно, число правонарушений в городе пошло на убыль, алкоголики стали прятаться, грабители и убийцы шли на преступление только трезвыми. С каждым днем росла производителдьность труда, сократилось число разводов... Что там еще?... Первого Мая сотрудники УВД города N рапортовали высшему руководству страны Петровичей. Естественно вечером закатили банкет. И в самый не подходящий момент появился ОН! Наутро растерзанные трупы собирало все население города, а по стране Петровичей до сих пор ходит ценный экземпляр... =========================================== =========================================== ======================= НОВОСТИ СТРАНЫ ПЕТРОВИЧЕЙ (ДЕТИ ЗАКЛЮЧЕННОЙ) Ужасно редкий, но исключительно интересный и даже фантастический случай произошел в стране Петровичей 18 марта. Это было в женской исправительно-трудовой колонии строгого режима, где содержались политические заключенные (которых в стране Петровичей нет) и проститутки. Нужно заметить, что охрану лагеря, как и положено по закону, осуществляли исключительно мужчины, что в какой-то мере объясняет случившееся. Кстати говоря, в мужских лагерях страны Петровичей охранный персонал составляют женщины. Итак в 1987 году была осуждена гражданка Петрова за очень легкое поведение в общественных уборных и на вокзалах. Она получила семь леит. И вот на третьем году отбывания срока у нее рождается тройня: три мальчика. А незадолго до этого в лагере происходит смена партийного руководства. Замполит Петраков увольняется по собственному желанию и уезжает куда-то на Север... Ходят совершенно невероятные слухи, и они доходят до самого высокого начальства... Но это не все. Петрова была хоть и не слишком целомудренна, но подкована политически и твердо верила в победу коммунизма на всем земном шаре, а потому назвала трех сыновей соответственными именами - Маркс, Энгельс, Ленин. А отчество? - спросите вы. Петровичи! - ответит вам всякийй. По непроверенным данным ТАСП 30.03.1990 =========================================== =========================================== ====================== ДВАЖДЫ УБИТЫЕ "Хороша Кама с утра!" - сказал Максим Петрович Горький, потягиваясь и поглядывая на серебристую гладь притока великой русской реки. Из палатки вылезла Надежда Петровна Крупская. Пол ее растрепанным волосам можно было понять, какую бурную ночь провела она здесь. - Что ты там говоришь, голубчик? - Надежда Петровна Крупская зевала, - Кама-Сутра? Она явно чего-то хотела, и Максим Петрович Горький залез обратно в палатку. А на берегу появились Владимир Петрович Ленин и Петька Исаев. Ленин подошел к палатке и сунул рыжую бороду внутрь. Максим Петрович Горький схватил пролетарского вождя за рыжий клок, и Надежда Петровна звонко щелкнула его по блестящей лысине. - Вы убиты! - заверещала Крупская, а Петька Исаев уже кубарем катился к воде. - Пух-пух-пух-пух!!! трещал Максим Петрович Горький, напрвив на Петьку импровизированный пистолет из пальцев. Откуда ни возьмись, перед компанией предстал сам Сухэ-Батор Петрович. Он сидел на плечах Николая Петровича Бухарина и мурлыкал под нос незатейливую песенку о чукчу, который постоянно в чуме ждал рассвета. Сзади них с кнутом и пряником стоял Л.П.Троцкий и шептал какие-то заклинания. - Что ты там шепчешь? - возмутился Максим Петрович Горький, одергивая платье Крупской, - Ты тоже убитый! - с этими словами он засвистел Интернационал и больно ущипнул Крупскую за ягодицу, а та принялась водить Владимира Петровича за нос. - Мы все здесь убитые, - многозначительно произнес Л.П.Троцкий и добавил, - Дважды убитые. =========================================== =========================================== ====================== ЧАСТНЫЙ ИЗВОЗ Все началось с того, что в селе Махновка (ныне Петровка) Махновского (ныне Петровского) района начали заниматься частным извозом. Собрали правление колхоза, пригласили бригадиров и передовиков и объявили, что каждый колхозник имеет право за определенную договорную плату подвести любого человека, куда тому нужно, на своем личном транспорте. Для разрешения необходимо получить патент и уплатить соответственный фиксированный налог. Почесали бригадиры и передовики затылки и разошлись по домам, и вскоре вся Махновка (ныне Петровка) узнала замечательную весть. Всю ночь и весь следующий день в селе кипела работа. Стучали топоры, жужжали электро-пилы, скрипели рессоры, и на утро третьего дня все население переключилось на индивидуальную трудовую деятельность. К административному зданию подъезжали"Жигули" и "Москвичи", Запорожцы" и телеги, запряженные древними клячами, увешанные рекламными плакатами, типа: "Эх, прокачу!" или "Автомобиль не роскошь, а средство передвижения". Были тут и авангардисты, вроде: "Без колес не будет перестройки", "Перевезем всех петровичей в любой уголок нашей родины", "На колесах и помирать легче" и т.д. и т.п. Люди совали председателю четвертные и червонцы в уплату налога, получали заветные бумажки и довольные расходились по машинам. Уже к вечеру председатель взмок, но вздохнул легко только к полуночи, когда последний Петрович покинул его кабинет. Наступил новый день, и Махновка (ныне Петровка) преобразилась. На полях было тихо и пусто. Не вышел на работу ни один комбайн или трактор. Стояли грузовики. Механизаторы не появились в ремонтных мастерских, а доярки на фермах. Зато вдоль большой дороги выстроилась боевая техника индивидуалов. Новоявленные таксисты ожидали клиентов, а те не казали носа. Нескольких человек из города по утру перехватили самые ранние птахи, но жидкий поток быстро иссяк, и водители остались не у дел. Капля за каплей стекала в колодец времени, а новое дело, одобренное и поддержанное всеми, встало. И никому не могло прийти в голову, что стоило бы вернуться к повседневным занятиям, восстановить трудовой ритм и работать для страны Петровичей. Жажда дармовых денег застилала глаза махновцам (ныне петровцам), и теперь возврата к прошлому ждать не приходилось. Колхоз развалился и полностью прекратил свое существование, председатель подался в город и устроился в обком инструктором. А бывшие колхозники и по сей день стоят у обочины и ждут случайных пассажиров, а заметив таковых, набрасываются на них чуть ли не с ножом к горлу. Однако и это случается чрезвычайно редко, а потому ставка упала и стала гораздо меньше, чем жизнь... Вы и сами можете убедиться в правдивости моего рассказа, ведь для этого нужно лишь посетить Махновку (ныне Петровку)... 1989 =========================================== =========================================== ====================== СУДИЛИЩЕ "Законы о наказаниях имеют в виду не только охрану общества. Целью их служит еще наибольшее возможное усовершенствование человеческого существа." П.Я.ЧААДАЕВ I В понедельник Захара Кудрявого вызвал сам Максимилиан Егорович. Захар быстро поднялся по служебной лестнице и предстал перед начальником слегка запыхавшимся. Максимилиан Егорович восседал за массивным письменным столом и подписывал какие-то бумаги. Со стены из копны седых волос грозно смотрел основоположник научного коммунизма. - Вызывали!? - еще не отдышавшись, выпалил Захар. - Да, - буркнул начальник, поднимая мощную лысую голову и зыркая маленькими поросячьими глазенками, не увеличивавшимися и толстыми линзами очков, - Вызывал, - он тщетно старался узнать вошедшего, - Как бишь тебя?.. - Захар КУдрявый, - напомнил Захар. - Да-да, Захар Кудрявый, конечно вызывал, - начальник стал перелистывать календарь сардельками пальцев. Как ему это удавалось, трудно сказать. Наконец он нашел нужную страницу и запись, после чего его лицо засияло от самолюбования. - Вот! - он ткнул указательным пальцем в календарный лист, - Ты поедешь в командировку в страну Петровичей и напишешь репортаж о... - он подсмотрел в блокнот и прочитал по бумажке, - ...о развитии неформального творчества и движении самодеятельных театров-студий. Где находится страна Петровичей, Захар Кудрявый не имел ни малейшего представления, но в кармане приятно шуршали командировочные, а до ближайшего винного отдела было рукой подать, и он направился именно туда, нарушая Указ об усилении борьбы с пьянством и Моральный кодекс строителя коммунизма. ...Он выпивал вместе с соседом Кузьмой. После третьего стакана гость начал популярно объяснять Захару кратчайшую дорогу до страну Петровичей, после чего был насильственным образом выдворен из квартиры Кудрявого в несколько растрепанном виде. Захар допивал бутылку один, уподобившись закоренелому пьянице, уставившись в "Подробную карту мира", которую ему достал по великому блату друг, работавший кладовщиком-прапорщиком в одном их отделений КГБ. Карта имела гриф "СЕКРЕТНО", потому что простой советский человек не имел право знать территории иностранных государств, а тем паче своей Родины от и до. Сейчас Захар нарушал это табу, обозревая мир без купюр и тем самым возвышал себя над остальными гражданами. "Вот и страна Петровичей, - подумал он, увидев ярко-красное пятно, - Никогда в жизни не слышал такой страны... - он налил еще водки, отхлебнул и добавил, - Ну и... Завтра в путь!" II Захар Кудрявый сошел с поезда в восемь часов вечера и обнаружил на платформе одного только лейтенанта полиции, да и тот показался ему странным. Судите сами, не странно ли видеть офицера полиции в форменном кителе, хромовых сапогах и желтой расклешеной юбке!? "Ну и ну, - подумал Захар, - Вот так перебрал я вчера, до сих пор не отошел, все какие-то галюцинации..." Полицейский однако уже обратил внимание на одинокого пассажира и приблизившись, козырнул левой рукой и высунул длинный язык, коснувшись им подбородка. "А! - решил Кудрявый, - Я-то трезв, а пьян этот молодчик..." Он кивнул лейтенанту и хотел уйти, но блюститель порядка остановил его жезлом, не известно откуда взявшимся. - Минуточку, неуважаемый! - произнес он противным голосом, и при этом на губах появилась желтая пена, а глаза соединились у переносицы, - А ну-ка покажите мне паспорта! "Да он ненормальный! - догадался Захар, но спорить не стал и вынул из портфеля билет члена ДОСААФ и проездной билет на автобус. Лейтенант внимательно изучил документы, рассматривая их со всех сторон и возвратил владельцу. - Можете идти, куда глаза глядят, - он скорчил такую рожу, что Захар был готов тут же плюнуть в нее остатками алкогольной московской слюны. Оставив сумасшедшего полицейского, он прошел на вокзал, чтобы узнать, где можно остановиться на ночлег. В помещении вокзала была такая же пустота, что и на платформе. Один дворник что-то ворошил в углу. - Товарищ, - окликнул его Захар, но когда тот повернулся, наш знакомый едва не упал: дворник пожирал здоровенную мышь и размазывал кровь по лицу и фартуку. Он приветливо улыбнулся и принялся плясать в присядку. Захар вылетел на платформу, словно пробка из шампанского и едва не свалился на рельсы... Безумный лейтенант оседлал столб с вокзальными часами. - Помоги, друг! - прокричал он, - Нужно стрелки перевести, - но Кудрявый не слышал его, так как был уже далеко. На площади он увидел такси. "Фу, - с облегчением вздохнул Захар, - наконец-то я смогу уехать от всего этого сумасшествия." Он сел на заднее сиденье и с опаской взглянул на шофера, внешность которого не вызывала никаких подозрений; молодой человек выглядел абсолютно нормальным и весьма приветливым. - А что это у вас за помешанные на вокзале? - осторожно поинтересовался Захар. Парень ухмыльнулся и загадочно произнес: - Да есть тут у нас! - и добавил, - Куда поедем? - В гостиницу, - совершенно успокоился журналист и откинулся на спинку. Машина тронулась довольно резко, но задом. Глаза Захара округлялись, становясь кошачьими. Он молчал, потому что ужасная догадка закралась в мозг и плела сеть заговора против разума. "Волга" мчалась по молчаливым улицам и проспектам задом наперед. Неведомая страна казалась до невероятного близкой и родной. Неожиданно автомобиль затормозил возле строения, напоминавшего средневековый замок. - Сколько я вам должен? - прошептал Захар. - Девять десять! - принимая правила игры, водитель понизил голос и протянул Кудрявому доллар, - Сдачи не надо. Захар в растерянности стоял у дверей с надписью "Гостиница Потенциал" и смотрел вслед убегающему такси, когда его похлопали по плечу... III Пожилой швейцар в светло-серых кальсонах и валенках проводил Захара в его аппартаменты. Его рассматривали официантки гостиничного ресторана с лицами потенциальных дебилок. На них красовались пыльные холщовые мешки с прорезями для рук, ног и головы. Они, ничуть не стесняясь, тыкали пальцами в приезжего, хихикали и показывали языки. Швейцар тщетно искал ключ по карманам. Пришлось вышибать дверь топором, болтавшимся у него на поясе. - Со всеми удобствами, - шаркая носом, сказал швейцар и поскакал по лестнице на одной ноге. Совершенно потрясенный журналист прошел в номер. Здесь он не нашел ни выключателя, ни туалета, ни водопровода. Даже кровать с постельными принадлежностями отсутствовала. Голые стены без окон, пол и потолок - вот все, что было в номере "со всеми удобствами". Захар устроился в углу, подложив под голову портфель. Но не успел он почесать за ухом, как послышались шорохи и чьи-то шаги. Пока глаза привыкали к темноте, Захар ощутил запах мочи, исходивший из противоположного угла. Вскоре помещение наполнили другие гадкие запахи. - Эй, вы! - закричал Кудрявый, как можно более грозно, и хулиган поспешил ретироваться. В такой вони спать не было никакой возможности. Захар вышел в коридор и закурил. Из соседнего номера появился сухопарый джентельмен в черных семейных трусах и рваной майке. - Разрешите прикурить, - галантно поклонился джентльмен и откусив горящий кончик сигареты, стал тщательно пережевывать его. Кудрявый не выдержал и схватив в охапку дурака-соседа, запихнул его в свой дурно пахнущий номер, а сам нырнул за распахнутую дверь... Он проспал бы и до двенадцати, но требовательный стук разбудил его ровно в семь. Светало. С трудом поднявшись, Захар впустил ранних визитеров. На пороге стояли три полицейских идиотского вида в потрепанных и залатанных во многих местах мундирах и цилиндрах. Кроме них присутствовал ночной джентельмен и еще два товарища. Один из них был судебным исполнителем, он держал в руках различные бланки с гербовыми печатями, а вот кто второй, оставалось загадкой. Неизвестный субъект сделал реверанс и издал звук, напоминавший шипение змеи. = Я - следователь прокуратуры Томин-Знаменский, - заявил он после некоторого молчания, - Вы застигнуты en flagrant delit. "Ну вот, начинается. Знатоки!" - подумал Захар, но следователь нахмурился и начал быстро-быстро моргать и подергивать плечами. - Не стоит иронизировать, гражданин Безволосый, тем паче в вашем положении! - Вопервых я - не безволосый, - обиделся командировочный журналист, - Моя фамилия - Кудрявый! А во-вторых, какое-такое "мое положение"? - Нам лучше знать, гражданин Безволосый, - не обращая внимания на замечание, Томин-Знаменский протянул журналисту его паспорт, в котором значилось: Безволосый Захар Васильевич. Захар не стал возмущаться. Он ждал дальнейшего развития событий. Следователь прокуратуры покыварял пальцем в носу, затем почесал за ухом и продолжал: - Вы обвиняетесь в незаконном хранении трупа. Волосы поднялись от услышанного, и Захар плюхнулся на табурет, которого раньше не заметил. - Поднятые*, пройдите сюда. "Судебный исполнитель" и джентльмен в трусах схватили портфель Кудрявого и начали рыться там, вытаскивая и швыряя на пол части человеческого тела. У Захара отвалилась челюсть, а глаза остановились, и ужас в них был столь же натурален, как фантастические слоны на картинах Дали. Московский журналист мгновенно узнал останки вчерашнего привокзального лейтенанта и потерял сознание. IV Захар очнулся в помещении, отдаленно напоминавшем зал суда. Он сидел на скамье подсудимых. Ржавая цепь была обмотана вокруг шеи и прибита к стене. Руки и ноги сковали тяжелые кандалы. По правую и левую руку от Кудрявого (хотя теперь он именовался Безволосым) расположились конвойные в средневековых доспехах и с автоматами Калашникова наперевес. Их пьяные лица были бестолковы до безобразия. Впереди находились столы, где чинно восседали: секретарь, адвокат и прокурор. Они процентов на 80 не дотягивали до нормальных людей. Внезапно секретарь завопил, как-будто ему прижгли что-то между ног: - СУд идет! Corpus Delicti! Конвойные стали шататься из стороны в сторону, издавая невыносимо-противный скрежет своими латами. Прокурор вскочил на стол, адвокат бросился наутек, но его зашкирку втащили назад. Захар попытался встать, но кандалы и цепь не пустили его. Наконец появились судьи с выпученными желто-красными глазами, в чалмах и среднеазиатских халатах. Они высунули языки и трясли головами, давая понять, что имеют такое же отношение к юстиции, как лошадь к попугаю. Захар зажмурился, все еще полагая, что спит, но это было явь. Однако говорить что-либо в свою защиту было бессмысленно. Главный судья открыл большую книгу в золотом переплете и заикаясь, начал читать. - Ма-ма-ма мы-мы-ла ра-ра-му... Мы-мы-ла ра-ра-му... мы-мы-ла ра-ра-му... мы-мы-ла ра-ра-му... "Народный засекдатель" справа дал ему оплеуху и залился соловьиным свистом, но судья продолжил: - Мы-мы-ла ра-ра-му...Мы-мы-ла ра-ра-му...Мы-мы-ла ра-ра-му...Мы-мы-ла ра-ра-му...Мы-мы-ла ра-ра-му... Поднялся прокурор и жестом приказал судье замолчать, на что тот не отреагировал и читал - Мы-мы-ла ра-ра-му...Мы-мы-ла ра-ра-му...Мы-мы-ла ра-ра-му...Мы-мы-ла ра-ра-му...Мы-мы-ла ра-ра-му... Не обращая на него внимания, прокурор достал свою речь и выпалил без запинки: - Гражданин Безволосый Захар Васильевич проник на территорию нашего государства - центр всемирной науки и культуры, гласности и демократии, - без специального разрешения. Пользуясь попустительством таможенного контроля и органов охраны правопорядка, он стал заниматься преступной деятельностью и похитил расчлененный труп лейтенанта полиции Г.Петровича, и спрятав его в своем портфеле, перебрался в номер уважаемого гражданина нашего города - товарища З.Петровича, поместив последнего в место общего пользования, а по-просту говоря, в туалет. По совокупности совершенных преступлений путем поглощения более менее предлагаю назначить меру наказания гражданину Безволосому Захару Васильевичу - гуманную смерть через дробление черепа отбойным молотком. Захар рванулся всем телом, но не мог пошевелиться и к своему удивлению и ужасу обнаружил, что потерял дар речи. А в зале суда началась настоящая вакханалия. Ввалилась когорта дебилов-свидетелей и идиотов-охранников, вместе с законниками, лихо отбивавшими чечетку и распевавшими песни... Журналиста поместили в специальную камеру, где он должен был ожидать исполнения приговора: Dura Lex, Sed Lex. V Сидеть Захару пришлось не долго: тридцать пять лет. За это время многое изменилось в мире, в стране Петровичей. Сменялись правительства, происходили военные перевороты, землетрясения, наводнения. Одни догмы рушились, торжествовали другие. Сотни тысяч людей болели, выздоравливали, умирали в роскоши и нищете. Иные сходили с ума. И вот однажды утром на вокзале появился дряхлый старик с длинными всклоченными волосами и развевающейся по ветру бородой, в рваной полосатой пижаме, босой... Странный блеск глаз выдавал в нем умалишенного. Он бежал на Восток со словами: _ Не виновен! Не виновен! Труп мне подкинули! Не виновен... 1990 ------------------- *читай - понятые =========================================== =========================================== ====================== =========================================== =========================================== ====================== ЧАСТЬ ВТОРАЯ --------------- ОТДЕЛЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО (СТИХИ) "Мне кажется, что я достаточно заразил людей моей чудовищной неполноценностью. Я думаю, они имеют право ожидать от меня чего-то большего, нежели крик бессилия, перечисления моих слабостей или молчание." АНТОНЕН АРТО ***** Писать стихи! Кому все это нужно? Ведь дилетантом быть не мудрено. Я не Шекспир, ни Лермонтов, ни Пушкин, Но в наше время это все равно. Куда идти? Спешить или не стоит? Я задавал вопросы день и ночь. Но все во тьме. Я цель давно усвоил. И с кем угодно спорить я не прочь. И пусть я слаб, а строчки столь наивны, Что не понять их разуму никак; Не сочинять мне правильные гимны, Такой уж я воистину дурак. ***** Наверно начнам путешествие в точность. Пространство и время ему прототип. Промчаться в веках - того требует прочность. Забыть - это значит, предать, кто побиг. Процесс продвижения лчень опасен. И тот, кто свернет, не снесет головы. Лишь тот, кто на трудности в жизни согласен, Не чувствует сырость досок половых. Храня в своей памяти тысячи клеток, Иной уничтожит в себе мертвеца. Другой, нахватав из аптеки таблеток, Лелеет в себе подлеца до конца. Железный кулак - привилегия сильных, Таким оставался во веки веков. И все на земле от царей, до посыльных, В домах ставят двери и сотни замков. И сифилитики, и паралитики, И некудышные дети калек Стремятся выйти в большие политики И властью прервать свою память навек. И что-то представится в розовом свете, АП что-то покажется мрачным совсем. И самые светлые краски на свете, Покажутся черными дыпами всем. 1983 ***** Прости, что я думаю также, как все; Мы все на прицеле висим пистолета, Стараемся ночью укрыться в овсе, Иль прячемся в чащу лесную от света. Свобода - повсюду висеть на крючке; Свобода - сидеть, оказавшись в сочке; Свобода - следить за своими друзьями; Свобода - налоги платить дни за днями. Боязнь поглотила всецело людей. Одни попытались сказать что-то смело, Как вдруг появился законник-злодей, И тут же лягавые штопают дело. Мы любим свободу, и с ней мы живем. Не знаю я, что от свободы мы ждем. За строчку, написанную от руки, Страдают и умные и дураки. Но трусость не выход и даже не ход. И каждый из нас твердо знает об этом. Но в куче загадок найдется тот код, Который кому-то послужит ответом. 1984 ***** Ума не нажтл много тот, Кто цвет менял и кров. Он жил всю жизнь свою, как крот, И наломал он дров. В стране Дураков не сочтешь перемен, Там шкуру меняют раз двадцать на день. Какой-то обычный, наивный дурак День ходит министром, а вечером - крах! Я не хотел бы искушать, Ведь мне не по зубам. Законы можно нарушать Одним лишь дуракам. По улица пыльным, немного спеша, Бредут дураки, перегаром дыша, Бредут, скромно вывалив животы И злобно скулят, словно в марте коты. Старик, который невзначай, Становится юнцом. И царь-дурак, от снов торча, Становится гонцом. Не сложная мысль превращается вдруг В порочный и огненный замкнутый круг. В стране Дураков на такой же манер Последним кретином становится мэр. 1985 ***** Когда ты, отчаявшись, выйдешь из дома, Уйдешь восвояси и станешь таков, Тебе не собрать с пионерами лома, Ты станешь заведывать Фабрикой Снов. К тебе постепенно придут сутенеры, И много ненужного сброда придет. Начнут беспокоить тебя солитеры, Ты спрячешься дома, а дом уж не тот. И Фабрика Снов разрастется, как верба, Как грязный сорняк на свекольной межи. И сны распродать тебе будет наверно Не так уж легко средь обмана и лжи. Но Фабрика Снов всем приносит доходы, А с ними - долги, и друзей и врагов. С доходами справиться сможешь легко ты, А может, друзей уничтожишь как плов. Враги же твои перестанут плодиться, Когда ты продашь весь последний улов. Но это ведь все никуда не годится! Остался рабом ты Фабрики Снов. Меня всегда угнетают потери. И не прибегая к стратегии слов, И чтоб сокрушить лабиринты материй Я стал бы заведывать Фабрикой Снов. 1983 ***** И вновь я возвращаюсь к той же теме, Тебе я надоел совсем, увы! Но о свободе говорить есть время, И я начну, хоть мысли не новы. Свободу мы растратили впустую На баррикадах мыслей, впопыхах. Ее мы представляли как немую, Однако и она имеет страх. Пытались распознать ее в застенках Герои, о которых говорят И пишут, и поют во всех оттенках, Но только о немногих повторят. Боятся рассказать о ней серьезно, Боятся о свободе песни петь. Сначала страшно, а потом уж поздно, В конце концов порвалась смысла сеть. И в завершенье все о чем пытались, О чем могли открыто говорить, Писать об этом просто отказались, А после попытались позабыть. 1986 ***** Целиком мы себя посвятим Борьбе против всяких идей, Что определяют подверженных им, Ведь можно уйти и от дней. Но чтобы помочь нам избавиться хоть От мыслей, чтож гложут наш мозг, Пытайся проблемы свои превозмочь И можешь отбросить свой лоск. Они перетрут все твои убежденья, И нечего будет сказать. Выкрикивать будешь ты буз упражненья, Кривою прямою ты сможешь отстать. Пропасть или сгинуть не трудно, поверь! Проститься возможно иль нет. Оставь на поверхности пену потерь, Воспользуйся мыслями бед. Пойди на помойку и ветви найди ты, Откинув пустые мечты. Поставь на заклад мир стеклянной кареты И в выигрыш выйдешь ведь ты. 1986 ***** Мы все должны Дать бой Вопиющим И не только тем, Кто покушается На нашу Святыню. Мы все должны Дать бой Всем тем, Кто хочет Заткнуть нас в бочку. И кроме этого Мы ждем, Но если что... То нас не остановишь, И мы все сметем, И мы все собьем. И если кто встанет На нашем пути, То их сотрем в порошок. 1985 ***** Вы, кто без ошибок читаете письма И видите смысл политический в них, Вскрываете вы сокровенные мысли, И тайной любви постигаете стих. Конечно бумага все терпит, Чему помогает перо. Однако работник не дремлет; Ведь долг - это прежде всего. В письме интересного много. Бывают там даже стихи. В сердцах кто-то ропщет на Бога, А кто-то замолит грехи. И все подвергают цензуре Чиновники, что наверху. Потом они в прокуратуре Все выложат как на духу. 1985 ЧЕТЫРЕ ВСАДНИКА АПОКАЛИПСИСА ^^^ По травам, оврагам, лесам непролазным Помчалися всадники - четверо их. Безмолвны и не поддаются соблазну. И мир под копытами скорбно затих. Один отделился от всадников воин. Взмахнул он рукой, и войны пелена Окутала все, и кровавые бойни Взметнулись в ночи... Раскололась страна. Свершилось! Стремление к жизни и счастью Веками повсюду сходилось в одном: Очистить от копоти, жира и власти Отчизну свою, свой единственный дом. Свирепостью зверя вонзилась эпоха; Смешение времени, горькие сны... Свинец прямо в сердце, последние вздохи... Уж стали могильные плиты тесны. Сын шел на отца, брат разделался с братом, Упала сестра, и замучена мать. Но вновь восставали из пепла солдаты, Чтоб битву лелея людей убивать. Все правильно вроде! Забыты селенья. Земля становилась свободней и злей. Сдыхали от тифа сыпного в мгновенье, И в грохоте пушек взлетал страшный змей. Три всадника путь продолжали ужасный. Горели глаза, пыль клубилась в рядах. Затишье на миг. И в жестокости страстной Второй отделился, неся вечный страх. Лишь оком повел он, и всех по порядку Хватали служаки, вели в лагеря. В тумане скрывались таежные грядки, И родичей всякий в те годы терял. Дома пустовали, а боль умножалась. Но мало! Тряхнул воин широким плащом, И время неслось, обесценивши жалость, А смерть раскрывало объятья еще. Прогнившее солнце лучами стонало, И хворь расползалась по крышам домов. Война мировая из бездны вставала: Две молнии в черном и сотни голов. Дымы от печей заслоняли равнины, Удушливый шорох брел по городам. Для смертной работы сгонялись машины. По воздуху - слезы, разрушенный храм. Довольным остался зловещий наездник. Конь встал на дыбы. Воцарился покой. И дни потянулись спокойным забвеньем... Тут третий взял меч кровожадной рукой. Поля кукурузные златом сверкали, Но толку здесь мало, ведь цены росли. По-прежнему люди в стране умирали, А новые мысли разруху несли. Тонула Вселенная в мире безбрежном. Своим чередом проходили года. На троне сидел царь с фамилией Брежнев; Уверен, что власть у него - навсегда. Медали повесили, вставили орден. Росли животы, подбородки и рты. А вдуматься честно, на что же ты годен; Развал, а мозги, словно бочки пусты. С трибун доносились никчемные речи, И сыпались щепки с трухлявых дедов. Застолья, банкеты, бесчисленны встречи... Ухмылка у всадника: Этот готов! Забор перестройки воздвигнут в пределах. Повергнуты истины, прошлого нет. Залатаны дыры, народ в переделах, На все нам дается достойный ответ. Сама повернулась спиною планета К вождям и народам, что властью хрипят. А всадник четвертый несет конец света. Я вижу, как смертное ложе мостят... 1988 В ОЖИДАНИИ ГОДА Я стою в ожидании года. Мир плывет по прозрачной реке. Выставляет преграды природа. И они уж не так далеки. Ненавистное время подходит. Три листа от невзгод не легки, А грядущая карма проводит В царство смерти, где дышат пески. Я весь век прозябал в ожиданье Невозможно больших перемен, Но устроено наше так зданье, Не решусь дать я что-то взамен. И спросив сотни истин у Бога, Попытавшись уйти в Никуда, Я стою в ожидании года, Он же примет меня навсегда. 1987 АНАРХИЯ В МОСКВЕ Я выстрелил в спину больного парторга И этим себе подписал приговор. Я вышел на улицу, прямо у торга Заметил трех панков пустившихся в спор. Они разводили гнилыми руками, И мат разливался как водопад. Я выстрелил трижды, ублюдки упали, А я был, признаться, мучительно рад. Я вскрикнул и плюнув в шикарну витрину, Схватив камень, выбил большое стекло. Сморкаясь в пиджак, я заметил кретина, Который, все видев, остался назло. Из сотен подъездов, из гнусных квартирок На улицу гниль выплывала и грязь, Неслась плесень скверов и вонь из сортиров И к центру в большую клоаку срослась. На площади Свердлова люди орали, Свинцом поливая по грубой толпе. Дебилы у здания МУРа играли, А хиппи на Пушкинской начали петь. На улице Горького - люберов куча, Но нет не дерутся они, а бегут; Их жизни и разуму рокеры учат, Менты же не ловят и не стерегут. А у Моссовета резня продолжалась, Я был во главе и палил наугад. Уже артиллерия бойко сражалась, И крыши кусок снес удачный снаряд. Но кто за кого, что случилось сегодня Я вам не скажу, ведь то было во сне. Я рад, что хоть в думах предстал я свободным, Пусть даже гореть мне в ужасном огне. 1987 СТЕНА ЗВУКА Вода одурелая в венах кипела. Горячей слюной обдавало эфир. На рваном матраце удача храпела, Скрипел в одиночестве брошенный сыр. Под кучей подушек тела догнивали, Ворочались и копошились как вши. Мигал мрачный свет, и обломки стонали, А я нервно совесть тянул из души. Томительно шорох давил перепонки, Мне чудились вздохи и шелест дорог. Тоска стригла память, бренчал воздух звонкий, И брызги из сердца лились на порог. На что я рассчитывал? Слов не хватало. Чудовищным ревом обрушилась тьма. Толпа так безлика, что гложет устало Пространство от двери к стене до окна. Пристроился к ним я, беззвучно страдая, Поморщился и, созерцая Ничто, Я втиснулся в будущее, плод срывая, Предвидя печальный всеобщий итог. 1988 ЛЕТАРГИЯ ГРЯДУЩЕГО Я ослеплен звездою семицветной, Я одурманен, и мне не уснуть. Прощаний свет и смутные ответы К реке унынья мой проложат путь. И поведут, к скудеющим в разврате, Влекущим в бездну слугам волшебства. Смогу ли вырасти я в собственном квадрате, Чтобы припасть к подножью торжества. Не вник я в суть, но понял слишком много. Нельзя же помнить все, что позабыл! Смотрю в окно, и мне видна дорога. Я рассуждаю: может я не жил? Зачем мне быть и пачкать мир прекрасный, Когда вокруг достаточно других? Дано мне чудо - слышать голос властный, Идти туда, где вечен чудный миг... 1987 ДЕМОН СМЕРТИ Демон смерти кружил над страною, Подбивая и старых и малых. Своей ржавою, тонкой стрелою Он болезнью стражал на повал их. Хворь влезала в окно или двери, Рассыпаясь в сердцах у людишек. Несмотря на большие потери Смерть кипела от ног до подмышек... 1987 КРАСНЫЙ НЬЮ-ЙОРК Мемуары мне снятся ночами, Мемуары тревожат мой мозг, Мы толкаем друг друга плечами, Но я вижу мой Красный Нью-Йорк. Вот по стритам проносятся стяги С ярким молотом, ярким серпом, Гонят плеткой буржуев бродяги Вместе с грязным безмозглым скотом. На крови копошатся индейцы Те, кто жив еще, рвется в Форт-Ли. В нем спастись вам нельзя, не надейтесь! Всех там били, чем только могли. Ты - преступник! кричу президенту. То не слышит, он умер за час. Убивайте, плачу за патенты, Я издал специальный Указ. Вот трибуны на Лонг-Айленд-Сити. Громко песни горланит хамье. Я там был, вы туда загляните! Пьют, громят, восклицая: МОЁ... Демонстрация чешет Бродвеем; Лозунг лозунгу здесь не ровня. И в толпе люди жутко потеют, Словно в старь все друг другу - родня. На крестах ку-клукс-клановцев туча... Полыхают, как тут повелось. С остальными расправились круче, Ведь насилье потоком неслось. Я доволен, мечты мои сбылисью Стали явью теперь навсегда. Я глазел, а соратники бились, Будут чтить их века и года. 1987 ***** ^^^ Я родился и вырос в ЮАР. Наблюдал, как там черных гасили. Что там черных - и пришлых татар, И иных инородцев мочили. Разрубали скотов пополам, Крокодилов их мясом кормили. Кто сильней - отправляйся к рабам! Псов для травли спецом научили. К лошадям привязав одного, Разорвали в загоне просторном. А жену и сынка до того Утопили в бассейне огромном. Взрослым стал я, мне дали ружье, Выхожу на охоту я в поле. Эх, спасибо, скоты, за жневьё... Ух! Сейчас постреляю я в волю! 1987 КРОВАВЫЙ РАССВЕТ По улицам Москвы и Ленинграда, По улицам Ростова-на-Дону, Гремя броней, ползли стальные гады С одной лишь целью - развязать войну. Вначале, не спеша, вели дебаты Политики, но были далеки. И вот на берегах Днепра солдаты Шагали к покорению близки. Гриб вырос и посеял смертный пепел На площади, кварталы и дома. Но от пожаров мир горяч и светел, А в громе пушек не слышны слова. Текли рекой кровавые потоки, И трупы разлагались без могил. Всплывала подлость, гнусные пороки... И обнажалась слабость нервных жил. Неделю бились меж собой народы, И как один легли на поле слез. Распалась цепь божественной природы И умерла планета среди звезд. 1988 ***** Порядок есть, но жизнь остановилась, Когда Законом ведали менты. В подлунном царстве ложь с огнем бесилась, А у подножья плавали кнуты. Они клевали беженцев оттуда И истребляли незаметных слуг. Придурковатый выдумщик-зануда До безобразья испахал весь луг. В тюрьме сидел единственный бродяга. Его погоны излучали свет. Но протокол подписывал Миляга, Который будет жить две сотни лет. Восстали люди, тертые, как мухи. И замаячил вшивый капитан. Толпой неслись проклятые старухи, Их возглавляли - гений и болван. Слепая моль спешила к микрофону. И подмахнув последний приговор, Она вонзилась в гущу марафона И расстреляла свой народ в упор. 1991 ***** Ужасная жара свалилась на Европу. Жестокий пылесос сосал гнилую кровь. Послушайте, мессир, вы прекратили штопать, А я веду в подвал четвертую свекровь. Отлично, крокодил! - воскликнул Председатель, - Комар не точит нос, когда снуют стрелки. Не трудно быть рабом, коль ты уже - предатель, Но рядом по тропе бредут одни щенки. Ужасная жара! подчеркиваю снова. Потребовав ответ, мессир прищурил глаз. Ну, что же ты, герой, я приведу второго, А он совсем не тот, хотя не в первый раз. Я - мраморный сатир и ненавижу слово; Оно по пустякам уводит за бугор. У них, как по часам: раз, два, и все готово... У нас же, как всегда: фактический запор. Однако невтерпеж спонтанному Егору. В ужасную жару мы спим который час. И я пущу туда собачью злую свору, Не трогайте мессир, я подсознанье спас. 1992 ***** Когда райком нам выдаст паспорта, Мы выйдем на никчемную работу. Пока нас не раздавит глухота, Мы цепи будем рвать аж до икоты. Когда нам палки всунут в колесо, Мы выбросим в карьер велосипеды. А наши не добитые полпреды Питаются лишь грязью да овсом. Когда шумел камыш, деревья гнулись, Мы нюхали в подъездах дихлофос. И многие потом уж не очнулись, Других держал в сортире злой понос. Когда на штурм поперли инвалиды; Упали, но ползли на водопой Любители убийственной корриды, А лучшие давно ушли в запой. Пока нас не раздавит глухота, Мы будем драться, глотки раздирая. И не страшны нам полчища Мамая, Стоит за нами мощь и нищета!... 1992 ***** Зачем цветы летающему принцу! Мы понимаем звук и потому Наивно ждем, а выстрелы капризны, И посещают нищие Москву. Восторга нет, когда нарушен принцип. Цветы растут и пахнут хорошо. Но здыхает роза на мизинце, Опустошая вихрем Петра-Шоп. Не слышно вас, потухшие ищейки, Не громыхали вы, и ни к чему Бросать в фонтан Народов две копейки И уезжать в далекую страну. Семь лепестков, семь истинных соцветий Затмили все, но воздух не остыл. И я смотрел сквозь толщу трех столетий, А мой затылок безнадежно выл. Остановите правильность открытий. Цветок грохочет, что с него возьмешь! Я собираюсь на дорогу выйти И раздавить подвыпившую вошь. Но вот вопрос: Где правильные звенья? И почему подвержен травле сон? Отождествляя с мыслями творенья, Спешите петь с природой в унисон... 1992 ***** Герои Великой страны, Обломки которой истлели. Скажите, пророки, вы смели б Снимать родовые штаны?... 1992 ***** Следы вечернего заката Я узнаю из-за угла. Но почему-то не могла Придти вчерашняя зарплата. И я расстался с кошельком, Как пресловутая монашка, Ведь даже белая ромашка В глаза залезла целиком. Прощальный марш застыл во мне. И ясновидящая масса Того раздавленного класса Старну распяла на стене. 1992 ***** Перед тобой бегут часы, И ты глядишь на них. Но положи их на весы И взвесь всю жизнь за миг. Ты, я уверен, скажешь всем, Что прожил жизнь не так. Так жить ты вовсе не хотел, И жизнь твоя - пустяк! Ты посмотри, как много бед Надел лишь за день. А сколько предстоит свершить Ужасных, подлых дел!? Ты станешь звать на помощь нас - Людей, друзей своих. Но мир молчит, огонь угас, И ты теперь один. Еще ты слишком молодой, Чтоб жизнь губить свою. А ты скажи себе: ПОСТОЙ! Тебе я миг дарю. 1981 ***** Предел невозможного будет скорбить Об очень нескромных размерах гробниц. Ложась, засыпая, ты хочешь обнять Себя и момент четко сможешь понять. Лови, просыпаясь, стремительность блох, Смотри, не стесняясь, на то, что не смог, Чего не увидел и не осознал. В пробелах мозгов - совершенный развал. Молчи, если смеешь не видеть вокруг И жуткую смерть и всеобщий недуг. Уйми свой, засоренный бреднями, ум, Запрись в лабиринтах завистливых дум. Вот все, чтоя мог бы тебе рассказать. Устал меня слушать? Молчи! Отказать... Ты лопнешь от бремя никчемных бесед, Чем раньше, тем лучше... Уйми сонный бред. 1986 ***** Трава пожелтела, и листья опали, И мы от осиных укусов устали. Сегодня не видно уж птиц перелетных, Заложены уши от стай вертолетных! Нас очень хотели заставить смириться, Сложить молча руки и им покориться, Пытались травить водородным угаром Иль все одарить нас нейтронным загаром. Не надо нам пищи из нефти вонючей, Не будем носить мы одежды колючей. И смог надоел нам, и реки без рыбы. Не надо, чтоб души застыли как глыбы. Поэтому мы преступаем законы И бьемся за то, чтоб подохли драконы, Стервятники-боссы военной фортуны Загнулись, скрутились, как рваные струны... 1984 ***** Шабашили в поле двенадцать евреев, Один пессимист и столетний монах. Они убивали щемящее время И били пространство в расплющенный пах. Воскликнул монах: "Мы ведь - жертвы покоя. И я не уймусь, покарай меня Бог! Терзал я супругу и лежа и стоя, Пока монастырь мне хоть чем-то помог", "А мы, - отвечали двенадцать евреев, - Пришли из Египта и начали пить. Играли с судьбой, от восторга дурея. И все же решили, что лучше уж бить". Тут встал пессимист:"Все умрем мы намедне. Хотя бы до первого мая дожить. Недаром кричал патриарх на обедне: Огонь и вода... Уж натянута нить". Взглянули товарищи на пессимиста, И тут же на Землю свалили его. Долбили гурьбой и прикончили быстро... И тело его на поляне гниет. Промчалась неделя, и скрылась другая. И вот уже месяц хромая бредет. Евреи сидят, старика поминают И думают вслух, мол старик - идиот. И мрак опустился на мертвое поле. Двенадцать евреев отправились спать. Торчала луна словно царь на престоле, А рядом слонялась вся царская рать. Проснулись лишь трое из первых семитов, Взглянув на скелеты, завыли как сыч. Упали ничком, словно бабы в корыто, Но вдруг перед ними явился Ильич. Он гордо смотрел и молчал по-еврейски. Он нашу историю полностью знал. Однако смял кепку и голосом мерзким Он трем иудеям на холм указал. "Вот там ждет вас счастье и вечная воля. Но нужно сначала низвергнуть царя. А в царство свободы не влезть без пароля, Скажите всего лишь: Крестьянам земля!" 1990 ***** Мы лепили Уставы, Мы лепили свой строй, Но боялись облавы И расправы порой.. Мы рванулись к вершине И упали в овраг. Завывали, что ныне Всякий недруг и враг. Ну а что же сегодня? Мы страдаем и спим. Разрушая природу, Мы в могиле стоим. Я не знаю, что будет В нашей с вами стране. Но уверен, что будни Захлебнутся в войне. 1990 ГУМАНИЗАЦИЯ ПРОСТРАНСТВА Гуманизация пространства, Гуманизация любви. Есть и иное постоянство, И нить его ты не порви. Ведь от того, чем дышет древо, Как вверх растения бегу, Как обнажает корень чрево, Живешь ты сам, и все живут. Но от прекрасного к кошмару Ведет тебя по жизни путь. А в скрытой искре - тень пожара - Есть обличающая суть. Проснись, сними глухую пленку С незакрываемых глазниц. И заверни судьбу в пеленку, И путешествуй средь страниц. Тебе откроются законы, И ты увидишь впереди, Кака ловят миг и жаждут стонов Те, кто таил огонь в груди. Ты осознаешь, что пространство Так одиноко в вышине. И что гроза далеких странствий Не понижает смерть в цене. 1989 СНИМАЯ МАСКИ Постигший пустоту, не ведает религий; Феноменальный быт и вещая мечта. Забытые шуты построили нам иго, Где каждый третий сыт, а сын его - солдат. И в вечной тишине стреляет боль учений, Приковывает страх и радует разврат. Пугает нас извне затюканный наш гений И с пеной на устах твердит, что он - Сократ. Но для простых людей, считающих доходы, Порядочный стратег пожизненных наград. А подлинный злодей, кормящий шесть уродов, Не чувствует помех и ждет чужих идей. И вот на стороне родился сын свободы. Он был убит еще в утробе бытия. И в муках и в огне мы принимаем роды, Поскольку смерти счет представил жизни я. 1989 ***** "Незаживающая рана, Душа погибшая моя." В.Ропшин (Б.В.Савинков) В стране, где царили стальные законы, С железной фамилией был властелин. Стреляли там пушки и слышались стоны, И вился с могил нескончаемый дым. Скрипящая тьма раскалялась идеей, В ничтожную гущу сморкаясь собой. Горланили псы, Шд.хи лезли в постели, А граждане шли в свой единственный бой. От зуда в ноздрях распирало им груди, От жуткой бессоницы мокли глаза. Но тот кто над всеми народ не забудет, И кости легли на вселенский базар. Посаженный в трюм, не узнал исцеленья, Поскольку он спрятан от света и роз. И нет торможенья, и нет ускоренья В стране красных флагов и русских берез. Считали рубли обреченные люди, Швыряли в огонь родовое белье. И каждый второй был подлец и ублюдок, А третий и пятый убит иль сгноен. Начертаны золотом речи и строчки, Рискуя собой и свободой своей, Бросались в гарем перезрелые дочки, Чтоб горе узнать, нахватавши харчей. А в горле застряли убогие речи, В спине заломило, и чешется таз. Но кто-то здесь славой на век обеспечен, Кпавши на стул, объявлял свой указ. Недаром в пылу позабыты удачи, Недаром погосты забыты на час. Ведь нет ни вещей, ни зарплаты, ни сдачи. И солнце заплакало, высветив час. Пробили куранты народу смятенье. Разверзлась земля, растворились мечты. И вот снизошло на страну озаренье, И каждый стал с совестью личной на ты. Однако не верю я в громкие фразы, Не верю себе и не верю другим. Кругом слишком много различной заразы, А дух поклонения в нас негасим... ВТОРОЙ ЧЕЛОВЕК В ГОСУДАРСТВЕ (как бы продолжение предыдущего) Второй человек в государстве Родился в !? часов. И был обречен на мытарства Среди миллионов голов. И медленно медленно люди поплыли. Ударился танкер о брег. И в гадкой тиши кровопийцы завыли. На город обрушился снег. И встал окрыленный словами Ретивый и сильный "бугор". Он стал подбираться руками К сокровищам. Ставить забор. И реки текли по прямой, не по кругу, Но страшное время летело стрелой. Страдал никому не подвластный конвой, Тащились гробы на погост друг за другом. Совет комиссаров накидывал цепи И гири на шею повесил ему. Потом невзначай посадили в тюрьму, Да в карцер, туда, где и лампа не светит. Подумывал он удушиться И ловко веревку скрутил. Но вновь открывалась темница, И призрак из тьмы завопил. Он взял его за руку, вывел на волю, И мир обозленный ему показал. Одни в подземелье, другие в подполье... Бездушные люди, слепые глаза. Промок он от крови, от подлости жуткой Рябило в мозгах; расплывались огни. Но тут же к подножью посыпались утки, И тучи чугунные встали над ним. Прославился сразу Второй Председатель, Спустив рукава, спрятав острый кинжал, Он сел в позе будды и вытащил скатерть, И тут же народ расстрелять приказал. Ну что же здесь скажешь, ведь правы иные; Они говорят: коль наелся - не спи! Воздвигли ворота, к тому же стальные; Последние соки вобрали пески. Тоскою наполнены горы, Отравлены псы кислотой. Застыло священное море, И все стали мерзкой толпой. Гнилые подпорки болото всосало, Распался паркет, обвалилось крыльцо. Грядущая масса катушку мотала, Не зная, что тем разрывает кольцо. И шли чередом в роковых капюшонах Умершие люди, нарушив запой. Плясали шуты, прикрываясь картоном. Один лишь Герой охранял Водопой. Разверзлась земля, и погоня Из бездны на мир понеслась. Барыги и воры в законе Повергли советскую власть. И вверх покатилась волна за волною. Раскованный витязь остался во мгле. Но тщетно искать отрезвленья покоя, Когда уже нет никого на земле. Слепящая драма и все же: Убогие дни, тень судьбы. Взмолились людишки: Кто сможет Союз уберечь от беды? "Да я - утопист и к тому же мыслитель, - Воскликнул Герой и поник, - Но что же вы, люди, хотите, Коль мир к переменам привык!?..." 1990 "Чем больше думаешь, тем больше убеждаешься, что у нас в настоящее время свершается нечто необычное... Приходится решать, может ли народ, раз сознавший, что в течении века шел по ложному пути, в один прекрасны день простым актом сознательной воли... порвать с ходом своего развития, начать его сызнова, воссоединить порванную нить своей жизни на том самом месте, где она некогда... оборвалась." П.Я.Чаадаев "Отрывки и афоризмы" МРАЧНАЯ БЕССМЫСЛИЦА Чудовищный день, завалившись на полку, Чихал и стонал, голосил словно тварь. Блуждали глаза, нос проломлен осколком, Но лезут в квартиру две тысячи харь. Животные все, все немые калеки. Наивная масса, ничтожные псы. И все же наполнили бырные реки Уже после взрыва потока росы. Товарищ подвала воспрянул и понял, Что гнусный туман обесчестил мечту. Он выпрыгнул в воздух и сжег все иконы, Когда упорядочил дверь и черту, К которой бежали тщедушные звери, За ними рвались обнаглевшие вши. Смеялась свобода, но он ей не верил, Поскольку срывался и очень спешил. В полоску карман: зацепившись за створки, Пропал негодяй - завсегдатай тайги. А кто ж ковылял, прикрываясь уборкой, В стране гомосеков, где сохли враги. Средь гопников жили советские шлюхи, Ревел микрофон, возбуждая кровать. И пил бормоту лейтенант одноухий, Продав дочерей и голодную мать. Ага! - закричал мастер твердой закалки. Клопы на стене тихо драли жуков. Они долго лопали памятник в парке, Но был приговор джентельменов суров. Жизнь полная тайн и примерная дева, Турецкий султан и счастливый певец. Дурманящий голос, жестокости слева, Коровья пастушка, массивный ларец. Последнее время на грудь наступило, Вдавило кишки раз двенадцать подряд И плюнуло в рот, жалко не было силы Потрогать дорогу, вернуться назад. Не поняли вы стихотворной улыбки, Но я не обиделся - это ж абсурд. Хотя есть здесь смысл, пусть лишь только пытался Сорвать с подсознания тысячи пут... 1990 ***** Черствый ремень. Лучшие песни. Я - за плетень, Он же, хоть тресни! Кровь по штанам, Жилы поплыли. В крепкий капкан Мы угодили. Сжали нам грудь Жадкие люди. И не вздохнуть... Так будь, что будет. Басни и смех Мы уж забыли. Словно нас всех Крышкой забили. Цифры в мозгах В миг растворились. Мы на ногах - Нас не убили. Если ж понять Лучшее время, Гордая стать Вырубит семя. Рифмы учить Нас заставляли Те, кто и жить Нам не давали. Главный их друг - Местный хозяин. Только без мук Нас бы не взяли. Это - урок Странного свойства. Жуткий порок - Веры расстройство. Вот и конец: Смерть прет без меры. Твердый резец Рушит все сферы. 1990 ***** Были года, и были эпохи Полные откровений. Жили люди, как гадкие блохи В толще народных волнений. Все пересмотрено, все стало вновь; Лучше, кто-то скажет, Хуже, скажет иной, и кровь Сразу на землю ляжет. Но продолжает Первый болтать О переменах слова. А остальные хором орать Желают снова и снова. Преступен день, прожитый не зря, В наше гнетущее время. И где-то в загадочных далях парят Наши мысли и семя. 1986 ПИСЬМА Влюблен я в игру очарованных писем, Которые шлют нам безбрежные выси Такие, что их и снебес не видать, Туда и ответы бессмысленно слать. Мне дым застилает виденье бумаги, А спесь прибавляет внезапной отваги. Корчую я страх пред высоким советом И чувствую близость с истерзанным светом. В предверии сплетен и пошлых пирушек Я метко палю из искусственных пушек И черпаю сумками дождь вдохновений, Чредуя одно из бесчисленных мнений. Не спится мне ночью. Не знаю, что делать. Но руки дряхлеют, мне хочется бегать. Решаю я вспомнить забытые строчки, Но вижу лишь точки, одни только точки... 1986 ***** Титры способствуют росту, А снобы отвечают ГОСТу... 1986 ВЕЧНОЕ СУЩЕЕ Могучие джинны засели на троны. Но только ли джинны? Подумайте вы. Их власть прикрывает надежная крона. И мы помогаем конечно... Увы! Всмотритесь в их потные, сальные лица, Припомните, что ожидает вас там, Когда, превратившись в пернатую птицу, В окно вы влетелиЮ открыв вечный храм. Сию же минуту зажмурьте глаза вы И стройте иллюзии в рваном уме. Приветствуют вас, пусть вы даже не правы, Мертвец с мертвецом и вдова на вдове. 1986 ВЛАСТЬ ТОЛПЫ Власть толпы - большая сила, Коли у толпы есть ЗИЛА. И в потоках жуткой лести Власть толпы торчит на месте, Прогнозирует погоду, Ждет законы год от года. Смерит пыл, хваля природу, Изживет, кого угодно. Всколыхнет, подняв завесу, Как желанную принцессу На волну себя взнесет И на слабых гнев сорвет. Власть толпы в угоду правым Регулирует сеть нравов, Также шорохи и шум. Деньги складывает в трюм И на ветер их пускает, Страсть людскую ублажая. Снова властью насладясь, Над другими посмеясь, Власть толпы поднимет знамя, И чарующее пламя Вознесется в миг над нею, Словно сказочная фея. И пожрет сама собою Все порочные устои, Что вскормили эту власть, Не замедливши пропасть. Разобьется мир в куски, И воскреснут дураки, И окрепнувший тиран Даст очередной стакан, По которому отныне Будет жить толпа в унынье... 1987 ДВИЖЕНЬЕ ЗЕРКАЛА Я щелкнул пальцем по стеклу, И память прояснилась. Я вспомнил ужас, кутерьму, Что ночью мне приснилась. Я видел безобразный смех. Он лился из-под двери. Я слышал жуткий шепот тех, Кто разучился верить. Во что им верить, если нет Вокруг авторитетов. Ведь даже наш родной Совет Пропит и продан где-то. Движенье зеркала затем Напомнило тревогу. В нем отразилась брешь систем, И звал набат в дорогу. Пласты всесилья, отразясь В движениях неверных, Мечтали, чтобы я увяз В скитаниях и сквернах. Они давили не меня, А рядышком стоящих, Кого сомнения пленят И прячут в верхний ящик. СМейчас я мыслил у окна. Раздумья наседали. Какой же смысл у злого сна? Я до сих пор не знаю... 1986 ***** Цветы распускаются Для них и для нас, Но мы не хотим их понять. Мы все отрицаем: Цветенье и сглаз. И взглядом пытаемся снять Иль просто политика смять. 1987 ***** Днем я вышел из дома. Я увидел пятна звезд. Это было невозможно - Из Вселенной мчался дрозд. Было пасмурно и быстро. Я не мог понять. Кто мог столь корыстно Власть себе забрать. Работа целый день, Работа даже ночью. Мерцающая тень По голове бьет точно. Усталость, как свеча, Усталость меня гложет. Настолько горяча, Что совесть не поможет. Но время подошло, Устои не вернулись. Нам стало тяжело, И мы тотчас вернулись, И мы тотчас вернулись... 1986 ***** Черные жуткие клетки На грубых рабочих руках Распластаны призрачной сеткой, Отравлены сном паука, Который молчит и угрюмо В ушах ковыряет своих. Он прячет добычу по трюмам, Лелея бесценный триптих. Молекулы мозга клокочут, Но выйти не смогут тотчас, И нам догадаться не трудно, Кому поклонение масс. 1986 ***** Железный трон, железный столб; Бетонные застенки; Из камня стены, двери, пол. Всем этим правят пенки. Да, угадали вы, кто он - Сей гнусный укротитель, Прекрасный, умный фараон - Страны поработитель. Мы отдаем ему поклон И цепи надеваем. Мы славим власть со всех сторон, И лишь чуть-чуть вздыхаем. Мы - только мошки для души Его сладкоголосой. Сказали лишнее, трещит Наш зад от перекоса. Чему же радуются все? К чему стремятся чаще? Нам - большинству - приятней сесть Где тише, да и слаще. 1987 ***** Попавши в трану без возврата Увидев дом мрака Вошедший оттуда не выйдет Входящий туда остается И нет ему хода назад Там нет ни еды ни питья Там света не видит никто Сплошь мрак покрывающий толщт Одежды там нет Словно птицы окутаны все опереньем Врата и засовы во прахе Закрыты и нет к ним подхода Подходит она и грозится: Открой мне не то дверь сломаю И выпущу мертвых на Землю И станет их больше живущих И страж сообщает царице И та разрешает пройти ей Проходит она сквозь ворота Сквозь семь золоченых ворот Снимая у каждых одежду И входит в владенья нагою Богини встречаются в ссоре Любовь прекращается вовсе И солнце из ада взывает Бог летнего солнца нисходит И свет вызволяет богиню 1987 ЗАГРЯЗНЕНЬЕ УМА Родился я в бункере, жил на траве, Покрытый стальными обрабками. Я слышал, как гнусно орет соловей, Весь в язвах, вскормленный ублюдками. Порочный певец, неудачник во всем, Я гнил, как воняющий мусор, Но слыл повседневным, блуждающим псом, А также базжалостным трупом. Мой ум загрязнялся поганой звездой, Взрываясь пустыми идейками. И речь вытекала прозрачной водой, Наш мир мир наполняя статейками. И вот постепенно угар нарастал, Он ширился в гадком умишки. Мгновенно я понял, что мозг выдавал Безумно чужие мыслишки. В экстазе я молнией в небе сверкнул И скрылся в палитре цветений. А после злой тенью на землю шагнул С остатками собственных мнений. 1986 СПЛЕТНИ Вот так идут раскованные фразы, Вот так они роятся в голове. Бывает, что заходит ум за разум И сплевывает в мутной синеве. Щебечут необузданные сплетни На улице, в подъезде, за столом. Преследуют и днем погожим летним, И днем морозным в свете голубом. Они смертельно ранят прямо в сердце Иль шепотом подводят под расстрел. Они вершат расправу, правят дельце И унижают тех, кто не хотел... Желаем мы бетон пробить впустую. Срываем пелену с прозрачных схем. И мокрые часами мы тоскуем, Но сплетнями поделимся затем... 1987 ЧЕСТНЫЙ И МУДРЫЙ Ужасная темень в пыли новостроек. Сжирает тревожно пейзаж бригадир. И буднично вроде, но нет битых коек И старых матрацев, протертых до дыр. Мы все загниваем от прошлых скитаний В полуденном ритме градской суеты. А честный и мудрый устал от исканий В большом он и в малом со всеми на ты. И волосы дыбом встают, где остались. Их чешут расческой, забытой в кино. Наш честный и мудрый бьет пальце о палец И скромно на кухне он хлещет вино. Пред ним подметают и избы и сени, К тому же отчаянно скалятся рты. И бродят вокруг ненавистные тени, Взорвав между жизнью и смертью мосты. Чудес не бывает! воскликнет мечтатель. И он будет прав не сегодня, не здесь. Во всякой стране проживает предатель, Чтоб все распродать: совесть, счастье и честь. Пред честным и мудрым он пишет Указы; Ушел к праотцам - пожирает с дерьмом. Другому сдувает пыль с люстры и вазы И стелится ласковым рыжим котом. А мудрый и честный шипит и стрекочет, Пока еще жив он, силен, правда глуп. С трибуны он счастье народу пророчит. Простите! Но это ж - правителя труп!... 1986 ОДНИ И ТЕ ЖЕ ЛИЦА Одни и те же лица Я вижу каждый день. И хочется напиться, Да просто очень лень. Стоят как манекены В строю, что полк солдат. Слова - густая пена, А фразы - летний град. Как воды рек похожи. Все в линию. Равны. Кругом тупые рожи, И чувства не нужны. 1985 ***** Какие секреты, если не секрет? Скажите, ведь вам уже не мало лет. Не скройте ни капли, Не прячтесь в себя. Я вижу, чем пахнет: О прошлом скорбят. Я выбрал из худшего лучшее зло; И мне в этом деле отменно везло. Минуту подумал, Взглянул свысока И понял: зайду я Так до далека. И все побежало в стремленьи к нему - К блистательному и несбыточному. Оно засверкало, И стало светлей. Но время застряло В дерьме трудодней. Взорвались снаряды пшеничной страды, И с ними проснулись раскаты беды. Как плоский комар Воспылал пол за миг. А винный угар Словно мудрость из книг! От комплексов отгородившись тотчас, В застойную яму нас бросил Указ. Я жив, но смешон, Уж не бодрствую днем. Я стал обреченным На гибель скотом. 1986 МОНУМЕНТ При жизни иные поставят монумент, Об этом во "ВРЕМЯ" покажут нам фрагмент. И в страшном смущеньи не доумевал ты: КТо Поставил КМУ сей памятник ЗА ЧТО? Ты оскорблен потому что ОН - НЕ ТЫ! А граждане страны - все гнусные скоты. Однако, увы, ты не оригинал. Подобных философов снесет девятый вал... 1986 БРИТАНСКИЕ ВЫБОРЫ Запаяли истаяв от сыра лейбористы и стали сильней Чем невзрачные цепи из жира попытались им сделать больней Отказались от почечной стали передумали драку ломать Соскользнув в подсистему плечами флаг отбросили стали орать 1987 ***** Очумевшая муха летала И жужжала в безумстве своем. В руку мне она скоро попала, Залилось мое сердце огнем. Я подумал, а что же что муха? Или кот, или тот же комар? Хочет лапки иметь и два уха, Жить и в мир выпускать гадкий пар. Я подумал - мы те же букашки - В сети ловят нас словно бы мух, Не дают и калекам поблажки Иль сдувают, что с тополя пух. Даже соком как дихлофосом травят в наших столовых, кафе. Пахнет там, как обычно поносом... Но хозяин получит трофей! Вот такие ужасные думы Посетили сегодня меня. Ткнул я муху и бросил угрюмо: "Подыхай, я убью хоть тебя!" 1987 ***** Я в клетках пустых воспеваю свободы Всё те, из которых мы делали своды, Законные своды и своды статейю В них мы находили разгулы страстей. И в притчах воспели мы жизнь ту святую, Но молча уткнувшись в подушки, тоскуем. Расслабившись, в жизни бывает такое, Мы выскажем что-то и станем спокойней. И где-то в глубинах потрепанной корки Бичуем свободу, ей делаем порку. Но на сердце нашем опять то же горе, И мы восклицаем: MEMENTO MORE 1987 МОЕ КРЕДО Кривым зеркалам улыбаться, я твердо уверен, не стоит, и с ними сражаться я не намерен. Как граждане, я понимаю законы Те, что мне ставят я их нарушаю, но, как бы не так, отдаю им поклоны. Я думаю много о власти имущих, Но ей покоряться не смею. Потому что в душе у бесцельно идущих Всегда есть камень на шею. Ловчить и фискалисть, на писк откликаться не буду. А вот самому пропищать иль взорваться: Я дело люблю и его не забуду. 1987 ***** Петушиные обряды Заставляют всех скитаться. А военные снаряды Просят всех на дно бросаться. Вот и выберите сами То, что вам по нраву многим: Или биться с псиной стаей, Иль лизать военным ноги! 1987 ***** При чем здесь они? При чем здесь я? Ответь, погасив огни... Мы убиваем, нас убивают... Рвутся струны, трутся мозоли. Прости меня! Рискую я нарушить закон, Но пока лишь нарушена крепость ремня... 1987 ***** Казенное слово с идеей сражалось, Ему не мешали ни дни ни страна. Судьба и наука в тюрьму упирались, И гнать не пыталась разлуку война. Советская власть угасала в кострище, Советская власть ускользала в ничто. И гнили сомненья в огромной дырище, Все время глотая вояк жадным ртом. Лучами сожжен неудачный гонитель, Истерзан серпом незадачливый гид, Пробиты ступни, и зарезан целитель, Окончена пьеса, мир в пропасть летит. Кровавое зелье не стынет в морозы, Испорчен приемник, и телик молчит. Помет высыпают на дивные розы, А разум стальною стеной перекрыт. 1989 ***** Мы зачеркнули письменность и скуку. Мы оседлали длинные слова. Убили напрочь всякую науку, В руках сверкнула цепь и булава. И побежали подлые овечки, Не веря нам, а слушая других. И лошадей без збруи, без уздечки Пустили мы на недругов своих. Они сражались где-то в подземелье, Росли цветы посередине дня. А мы глотали свадебное зелье И отрывали клюв у журавляю Не получилось то, чего хотелось. Но все не зря, и пусть разрушен мир. Мы и они друг с другом четко спелись Под гром литавров и звучанье лир. 1989 СВОБОДНАЯ СУДЬБА В лице отражались звериные ноты. Хитрила губа. Сметал со стола озабоченный кто-то И дал по зубам. Он ясно припомнил, что стоило это, Исполнил сонет. И крикнул в бежавшее к осени лето: Судьбы уже нет! Никто не поверил в такую цитату, На лицах - восторг. Однако вскипели на нарах ребята, А с ними - парторг. Как в мусорной куче они копошились, Кому что нести? Но первому помощь ОТТУДА спешила, Желая спасти. Хотя бы какие-то сосны и ели Законных причин, Ребят и парторга со шмотками съели, Открывши почин. Кровавый восторг. И повсюду и всеми, И ночью, и днем, На завтрак, обед или ужин отныне Едят ТЕХ живьем... 1987 ***** Во все века и все эпохи Людей давили, как клопов. Для высших целей люди - блохи: Даешь Указ для дураков! И мы воспрянули и стали В газеты как бы письма слать. На самом деле их писали Те, кто желал их сочинять. А снизу многие умельцы Живут и ждут чужих идей. Вот бросил принц иль рубль на тельце. Сиди, молчи всю жизнь, плебей! Но ради праведного дела Подкинуть можно четвертак. Здоровый дух в здоровом теле - Живет отчаянный дурак. А мы в журналах продолжаем Читать похвальные столбцы. Как-будто сами их рожали, Но ухмыляются отцы. Откуда глупые законы? Откуда мудрые слова? И лепят звезды на погоны, От ни лишь пухнет голова... 1985 Б А М Я поцарапал мозоль на ноге. Я ощутил непредвиденность склоки. Только когда оказался в тайге, Я ощутил нашей власти пороки. Ловко взметнулась удача с земли И поднялась в небеса слишком бойко. Страшные мысли на сердце легли, Здесь начиналась великая стройка. Сок из березы, как кровь из руки Выпал на грязно-зеленую почву. Пляску кошмар начинал у реки, Я же завяз и, боюсь, очень прочно... 1987 РОКОВОЙ МАВЗОЛЕЙ Ночь надвигается словно песчаный буран. Мрак поднимается, мир обнимая руками. В той пустоте мы одни - ты и я, Ждем мы прекрасных невиданных красок. Путь очень долог, но гонит вперед и вперед К жуткому, в глыбе застывшему зданью. Лучшие чувства оставили мы возле дома, Перешагнув полусвет, отступили к нему. Вот в чем вопрос: чье же это творенье? кто мастер? Кто воздвигает себе роковой мавзолей? А перед ним пробивает дорогу к созвездьям Лестница, нитью лежащая вдоль Той, утешающе страшной могилы, Мы у которой притихшие ищем покой! 1986 БЕРЕМЕННАЯ СВОБОДА На развалинах прошлых столетий Вырастал огнедышащий прыщ. Завывал возбуждающий ветер, Порождая невидимый свищ. Засосала трясина неправды. Изобилие бьет наповал. Мысль сбивается возле ограды, Где недавний советник пропал. Микроскопом исследован случай, И размножены тысячи тайн. Оказался мир слишком живучим, Предрекая новейший дизайн. Крыша съехала, доски прогнили, Обвалился замшелый подвал. Все ведь знают, что им не по силе Убежать от наград и похвал. Сам собой не родится угодник, Не боится раскопок никто. Но единственно праведный модник Зметает сортиром пальто. А из трещины лава полезла, Испуская придирчивый свист. Под охраной алмазного жезла Был раздавлен последний артист. 31.07.1989 ***** Творец своенравный без чувств и иллюзий, Извечный хранитель божественных тайн, Безглазый старик по прозванью Кутузов, Попал в оцинкованный прочный капкан. И вырвались сонные жирные мухи, В коморке они никому не видны. И громко смеялись московские шлюхи Над славным ученым бездарной страны. Но он не вспотел от насмешек пустячных, Не стал голосить и ругать пустоту. Он выполз на волю из зданий прозрачных И сразу развил у себя немоту. Ломали его и топтали ногами, За пальцы кусали и трогали нос. Жена наградила большими рогами, Желудок в столовой прочистил понос. Он встал словно памятник гению злому И вытянув руку, на всех заорал. И люди пошли отовсюду к немому. Но миг удивительный сказочно мал. Спастись удалось ему чисто случайно. Он выпрыгнул в массу и тут же пропал. Но как-то в контору явился начальник, И он все повадки того перенял... 1989 ***** Кто буквы сочтет в самой главной газете, Тот разом на все вопросы ответит. А если не он, то ответят другие, Пусть даже зароют их в темной могиле. А если обычных вопросов бояться, То можно рехнуться, а можно сломаться. И многие тонко подметили это, И едут от Старого к Новому свету. Но свет - это искра, в ней есть расхожденья, И в жизни иных появились сомненья. По всякому поводу сыплют словами, На уровне среднем сражаются с нами. А мы не подвержены не удивленью, Ни самому подлому, мерзкому мненью. И снова одни разбивают заслоны, Другие диктуют статьи и законы. И прежние цифры и бывшие строчки Ломают заборы и штопают почки. Цветы не рождаются без вдохновенья. Но вновь за субботой спешит воскресенье. Но точка поставлена. Будет решенье, Тогда даже в норах возникнет свеченье... 1989 ***** "Мы создали новое общество, общество подобного которому человечество еще не знало" Л.И.БРЕЖНЕВ Кругом беспросветный бардак, В стране, где одни лишь брандсбойты. И повести редкого свойства Не могут родиться никак. Вершиной законных растрат Мы будем считать заблужденье. И нет голосов расхожденья, Где каждый мужчина - солдат. И нет здесь размазанных снов, Все спят словно звери в берлоге, Другие томятся в остроге Средь прапорщиков и оков. В своем необугленном дне Они еще как-то роятся, А с ними герои роднятся, Страну приближая к войне. И время на месте стоит, Торчит и балдеет уныло. Конечно, ему все постыло, Но точное время скрипит. Фортуна не держит уж руль, А также крутить не желает, Лишь пес на луну чинно лает В старне неразряженных пуль. Кругом беспросветный бардак. Я чувствую звук пистолетов. Я очень боюсь встретить лето, В котором все будет не так... 1989 КТО ТЫ? Кто ты? Шпион, пришедший к нас с жары. Кто ты? Ты шел чрез реки, чрез бугры. Кто ты? Сейчас мы здесь с тобой одни. Кто ты? Считаешь ты года и дни. А я - Один из тех, кто жил тогда. А я - Не замечал, как шли года. А я - Желал бежать, но не стонать. А я - Устал снимать, тащить и лгать. Кто ты? Ты жало прячешь в кошелек. Кто ты? Ехидно смотришь поперек. Кто ты? Любой вопрос решен тобой. Кто ты? Уйди с пути, войди в запой. А я - Могу спугнуть твоих людей. А я - Хочу схватить тебя, злодей. А я - Сказал мне, выпив, мой патрон... Да я - Такой же как и ты - шпион! 1989 СОЦИАЛИСТКА Разрешите представить вам пять экземпляров. Разрешите равняться на тех, кого нет. Не найдете во мне вы ни искры пожаров; Я ни левый эсэр, ни фашист, ни кадет. Я ведь просто люблю упиваться свободой. Но, простите, сильней обожаю я вас. Я часами могу трепетать над природой, Но пред вами впадаю в безумный экстаз. Ну а вы рассыпаете пышные фразы, Вы кричите в защиту и против нее. До чего вы дошли! Ум заходит за разум. И лежит у меня на душе тяжкий гнет. Вот спешим мы в кино, вы уткнулись в газету, Я смотрю и не вижу совсем ничего. Прохожу мимо чьих-то огромных портретов, Для меня они - люди, а вам каково? Очень сложно прожить в нашем мире без взглядов, Но труднее зарыться в политику всем. Пусть танцуют герои, и шествуют гады. Пусть горит в царстве света луч разных систем. 1989 ВСЕОБЩАЯ ГОРЯЧКА Зачем совершал революцию Ленин? Зачем нужен был пресловутый Октябрь? Зачем сунул голову в петлю Есенин И бил себя в грудь новоявленный мавр? Ведь все повернулось, и все изменилось. И что ж... Завершен диалектики круг? И тысячи слов постепенно сместились, И чьи-то ячейки заполнены вдруг. И вновь завязались никчемные споры, На что-то надеялись прочные лбы. Шатались, трещали, ломались опоры, И в срочном порядке лепили гробы. А мы застрявали у тех же экранов, Прилипли к газетам и слушали мух. И голос молящий донесся из храмов, Но мы растеряли воинственный дух. Засели в берлогах, ругали прибалтов, Не спим по ночам, коль в Молдавии гул. И туго затянут потертый наш галстук, Бастует завод, и бунтует аул. Да что-то нарушилось, что-то случилось, Упор на себя, но, увы, не во всем. И будто бы синее небо взбесилось, И в пропасть летит обезумевший дом. 1989 МЫ - МАССЫ!!! Мы - массы, - воскликнул правитель, - Мы - те, кто смеется в стро! Мы - массы, где каждый строитель, Мы - массы, здесь все как в раю. Мы ходим и спим только вместе, Желаем искать и найти. Врагом уничтожим на месте, А близких в круг сможем ввести. Мы - массы! Мы - те, кто не знает Иных благозвучных систем. Мы - массы! Лишь кто-то залает, Как тут же подхватят лай все! Мы - массы, и мы не играем. Мы все благородны в борьбе. Мы - массы, мы - толпы, мы - стаи, И судим мы всех по себе! 1989 СОСЕД ПЕТРОВИЧ Александр Солженицын не играет в домино, Александр Солженицын пьет крепленое вино, Александр Солженицын пишет книжки там и тут, Ну а мой сосед Петрович ждет, что в лагерь заберут. Он не старый, он не пьяный, он не гений, не герой. Не ругается с охраной, но беседует с листвой. И за это человека не взлюбил наш управдом. Он донес и по-началу сдал Петровича в дурдом. А потом, спустя полгода, подловил его в кино И в общественной уборной заставлял глотать дерьмо. Но Петрович, наш Петрович все терпел и не стонал, Потому что он природу и любил и уважал. Управдом не примирился, и червяк засел в груди. Он бесился, он давился, за Петровичем следил. И опять строчил доносы, по инстанциям звонил. Постоянно папиросы слишком крепкие курил. И на смену заступавши, он кричал: Придет мой час! И проклятый сумасшедший позабудет даже квас. И придумал он интригу; на Лубянку прибежал И сказал: Петрович дулю Горбачеву показал! И поехали-помчались незатейливые дни. А у дома появились разноцветные огни. То сирена, то погоны, то фуражка промелькнет. Наш Петрович с думой черной на допрос опять идет. Я не знаю, что с ним стало. Но я знаю лишь одно: Александр Солженицын не играет в домино! 1989 JEDEM DAS SEINE Я был не народный, но все же дизайнер, И жизнь повернуть мне хотелось чуть-чуть. Но поздно я понял, что - JEDEM DAS SEINE, И в жилах застыла кипящая ртуть. Чердак не поехал, но крыша ржавела, В руках ощущалась столетняя слизь. Я ждал свою смерть и плясал тарантеллу, А капли уродства с кошмаром срослись. Материя чувств не противилась злобе, И я начихал на погибших в войне. Ходил я не в джинсах, а в траурной робе, Гремя чешуей и болея вдвойне. Но поиск напрасен, и мысли полезли. И в том ничего не усмотришь. Вот так! Хоть был я несчастным, но умным и трезвым, Краснея слегка, набивал свой рюкзак. И вышло наружу зловонное зелье, Ползло пол степи, а потом вдоль домов. И я ощутил, свое счастье в безделье, Иначе никто не поднимет голов. 1989 ГИМН ПРОСТИТУТОК ^^^ Мы - проститутки, дети перестройки, Мы не желаем в прошлом нашем жить. С любовью и смертью связаны настолько, Что только Ему обязаны служить. Стояли в барах, хлопали ушами, А ведь говорили: не было нас здесь. Лишь коммунисты, пользуясь телами, Могли случайно нашу честь задеть. И прикрывая наши баррикады, Они себя не ставили на склон. Ну а услугам нашим были рады И секретарь и первый чемпион. И мы крепчали только лишь в постели, Они ж в словесных битвах брали верх. И их портреты вешались на стены, А в наших душахразрастался мех. Но вот однажды выйдя на проспекты, Туда, где витрины освещают путь, Мы дали жизнь тысячам проектов, И никуда отсюда не свернуть. И пусть берут, стригут нас и сажают, Мы остаемся теми же, кто есть. Мы - проститутки, все об этом знают. И столько нас, что всех не перечесть. 1989 ДИССИДЕНТЫ Я помнил разговор еще с пеленок О том, что очень плохо жить у нас. И я мычал, ну точно, как теленок На крепость под названьем: Наша власть. Я слушал Би-Би-Си - того же Севу - И многое мотал себе на ус. Расскажет он про группу "Королева", Попутно обругает нашу Русь. А я потом ребятам в нашем классе Те байки без запинки повторял И видел, что в простой советской массе Куется диссиденческий металл. И мы шагали с партией не в ногу, Хотели мы по больше узнавать. Но взрослые поглядывали строго И тут же начинали что-то врать. И вот мы тоже встали в строй рабочих, И дети наши тоже подросли. Но вот беда, никто из нас не хочет До них щепотку правды донести. Кричим мы, что наступит наше время, И мы Советам власть передадим, Что в дружбе будет жить хохол с евреем, А очередь покинет магазин. Однако мы и в снах себе не верим И даже там боимся выступать. Да, мы - перекалеченное племя, Желающее мысли воровать. А стоит ли копаться в дне вчерашнем? Ведь я уверен: КАЖДОМУ СВОЕ! Я буду им жестоко ошарашен, Но вновь достану грязное белье. 1989 ЗАБЫТОЕ ПРОШЛОЕ И БУДУЩЕЕ Он жил вчера, сегодня, даже завтра, И никому не причинял он зла. Но началась на прошлое атака, Она его с собою понесла. И он вонзился стержнем в перестройку И тот же час схватился за перо. Забыл про женщин, пиво и попойки И на бумаге стал крушить наш строй. Он рассылал рассказы по журналам, Писал статьи, памфлеты и стихи. Но без него писателей навалом, И наш герой накапливал грехи. Он был так горд, что ничего не видел, С открытой грудью рвался на флагшток. Но наверху на троне новый идол, И тот свой перст подвинул на восток. Его забрали ночью, как обычно И увезли на "черном воронке"! Он написал ТУДА, конечно лично, Но просьба и осталась на листке. Разбор пошел по кодексу, по сводам, Но подсудимый видел наперед... И как врага советскогог народа Его тотчас отправили в расход... 1989 ПАТРИОТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ Патриот государственной думы, Что зовется Верховный совет, Не истратил загадочной суммы В галерее израненных лет. Он строчил популярные книги, Он статейки в газеты ваял. Перед ним, как обычно вставал Неприступный барьер в виде фиги. Обреченный на подлости дней, Он сердился, но жил как по списку: То не делай и это не смей! И в тисках он не мог даже свиснуть. Он наел трудовую мозоль И вскипел, а точнее подумал: Может, ветер провинции дунул, Может, я не частица, а ноль!? Столь пикантный и глупый вопрос Не рождается в мертвой пустыне. Интересно ведь жить на чужбине, Даже если ты не альбатрос, И слова точно глыбы застынут. Патриот государственной думы Не разрушил седой антимир, Взбаламутил народ слишком грубо И наделал на знамени дыр. 11.10.1989 ОПАСНЫЙ СПУТНИК Пятно возле лба или что-то повыше, Привычные глазу пиджак и очки. И голос, который не раз нами слышан; Повторы, ошибки, обманы, щелчки. А мы одурели и словно немые Поем не по нотам, но как наяву. Кроим прежний мир, и бунтуют иные. Из ножен - кинжалы, мечи, булаву. Гордыня навеки, но он непреклонен. И речи его пересудов полны. Шумят тополя, волки воют на склоне, А нас поднимает на гребне волны. Слова неприступны, они по порядку Ведут в никуда и выносят ничто. А мы, как обычно встаем на зарядку, Потом чистим зубы, влезаем в пальто. И чешем на площади и тротуары, Меняемся фразами будто рублем. Глазеют на нас оборзевшие фары, Но нам, я признаюсь, ведь все нипочем. И кто-то, включив невзначай телевизор, Увидев его, застывает как тень. Но он не у дел, хоть цветной он, хоть сизый, Уместный приятель и первая тень. 1989 ЧТО-ТО АНТИСОВЕТСКОЕ Повиноваться, значит, слушать - Неприкасаемый закон. А насыщать желудок - кушать - Не сможет скоро и баран. Поскольку нет у нас запасов, Поскольку мы истощены, Как напевал товарищ Власов: "Мы в нищету превращены!" А правда, что же завтра будет, Когда луч солнца золотой, Коснется нас и все погубит? Нет, нас убьет советский строй. 1989 АКАДЕМИК САХАРОВ Жемчужина в стол покатилась, И в миг воцарился покой. Скажите мне, что же случилось? Сегодня скончался герой. Нетленный огонь милосердья Пылал и горит до сих пор. А голос ответственный сверху С землею ровняет бугор. Я взялся за диск телефона И взвизгнул от голоса тьмы. Шинели, фуражки, погоны Из прошлого стали видны. И странно мне стало при мысли, Что он безвозвратно ушел, Ведь праведно и бескорыстно Он жизнь на земле нашей вел. Однако глядели смущенно, Униженно чиркая пол, Генсек и его подчиненный, И партия и комсомол. Но время подводит итоги, И некого в Прошлом винить. Хотя за крутые пороги Уже переброшена нить. 1989 ***** Включили микрофоны, Возвеличен футбол. За высоким забором Жил один дискобол. Он не думал о слове, Он не думал о сне. И однажды угрюмо Подошел он ко мне. Я не понял сначала, Стал его проверять. Но супруга молчала И моргала: Принять! Шесть недель он мытарил, Добивал он меня. На меня нападала Слабость день ото дня. Наконец-то я понял, Что хотел тот дурак; Чтобы жизнь стала лучше - Он на планы мастак. Я вникал в его мысли И слегка одурел. А назойливый гость мой В размышленьях балдел. Доконал меня дятел, Я спустил его вниз. К счастью он не ушибся И развил свой каприз... 1989 МАРШАЛ Я маршальский жезл продавал генералу, Которому взятки давали ослы. Но, что удивительно, этого мало, Ведь с опытом жизни запросы росли. И вот он достиг высоты недоступной, Ушибся о стол и решил отдохнуть. Его препирал Президент сверхпреступный, Поскольку товарищ закрыл его путь. Мелькнула в ночи финикийская спичка И только на миг осветила лицо. И вот уж внизу ждет роскошная бричка, И смотрит слезливо отряд подлецов. Наш маршал притих лишь на первое время. Он лихо сморкнулся, пошел он ва-банк. И хлынули новые порции лени На прочные связи сообщества стран. 1990 ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ ЛЮДИ Параллельные люди в Советском Союзе; Параллельные люди в фашистской Москве Обнищали умом, подтянули рейтузы И пропали на сквере в безликой толпе. Много нас полумертвых и полуживущих Суетится в трущобах, качает права. Но никто не найдет в мире пышно гниющих Ни крупицы сознанья, ни кучки дерьма. Надвигается вновь параллельное время, Время смутных сомнений и проклятых фраз. Застегнем свои куртки, найдем свое племя И напишем еще один нужный Указ. Вот тогда побегут по подвалам словечки, Вот тогда опустеют вокзалы страны. Но зависнет над миром златая уздечка, Но тогда закрома наши будут полны. Поспешить бы, но свыше нас держат за горло, Не пускают вперед и не тянут назад. И не знает никто, что минута подперла, Что за всеми следит огнедышащий брат. 15.01.1990 ***** Когда нас в бой послал товарищ Сталин, И Первый Маршал вел нас в смертный бой, О лагерях мы ничего не знали И не желали слышать жуткий вой. Мы звали всех давить врагов народа. Кто не сдается, тех уничтожать. Бродила смерть, людей косила с ходу, Уже никто не мог ей помешать. Ну а на грудь лепили мы наколки. И грдый профиль силы в нас вселял. Вся наша жизнь разложена по полкам, Но нас тянул к вершине самосвал. И вот когда у призрачной макушки Мы захотели плавно сбросить газ, Нам под педаль попала куча стружки, А тормоз дал отказ в который раз. Открылся кузов, а под нами - пропасть, И с высоты не видно ей конца. И как насмешка нам любая новость, И пот стекает с каждого лица. Преступный мир пинал наш ком ногами. Пенсионеры не могли сдержать. А между тьмой и пасмурными днями Мы зависали и пытались ждать. Но через год наверно станет поздно, И безвозвратно в лету канет день. Журчит вода, шибает в нос навозом, И нависает мрачный призрак-тень. 1990 ***** Он служил в охране Муссолини, А потом Вождю народов он служил. Шли года, он ждал, быть может, схлынет, И свою идею твердо сторожил. Он пронес ее через барьеры, Через тюрьмы, ссылки, голод, геморой. И внезапно из-за шелковой портьеры Он узрел, что нарушается покой. Он признал, мгновенно перестройку, Зацепился за невидимую нить. Стал бойцом, сменил шинель на "тройку" И хотел мгновенно прошлое забыть. На виду у гордого народа Он лихие мемуары стал строчить. Но, боясь, что многоликая природа Не позволит быстро раны залечить, Он согнулся и уплыл в безвестность И растая в сотнях призрачных огней. Было б очень даже интересно Разузнать, кем стал герой теперь. 1990 ***** По мокрому полю бежала толпа И тщетно звала к покаянью. Наивна она, да к тому же слепа; Жива в неподвижном сознаньи. Кто создал ее, не пойму до сих пор. Все машут руками спокойно. А средь иноземцев взрослеет бугор, Готовящий новую бойню. Он нам ненавистен, но в той же толпе Кумиром слывет он народным. И всех постепенно приводит ко мне, Как-будто бы я - воевода! Но я промолчу, потому что народ Мечтал об одном - подчиняться. Хоть много здесь наций и прочих пород, Привык он как раб пресмыкаться. И та же толпа понеслась сквозь туман, О каждый пенек спотыкаясь. Но взвился над нею зловещий аркан, Я в этом пред Истиной каюсь. 1990 ***** Прощали мы всем И природу любили. Но вот не затем Мы народ погубили. А что же нам делать, Когда кто-то свыше Мешает нам бегать И ползать по крыше? Прекрасные сны Мы в подвалах смотрели. Но лишь тишины Мы вовек не терпели. Корпим мы сейчас Над костьми, чуть не плача. И смотрит на нас Полусдохшая кляча. Мы стали похожи На годы седые. И ищем прохожих, Но нету их ныне... .................. .................. .................. .................. 1990 ***** Мы из младенцев превратились в старцев, Погрязли мы в раздорах и во лжи. Мы пашем в поле как Терентий Мальцев И по указке сеем на межи. Над нами Бог, карающий активно, Он любит всех, желает нас прощать. Тбилиси, Таллин, Вильнюс или Рига. Какая разница!? Не легче ль всех прижать? И застрочили гулко пулеметы, И повалил не столь приятный дым. В мгновенье ока жилы перетерты; Упал один и тысячи за ним. Ну а потом в процессе беспорядков Стреляли всех, валили, били жгли. Шестнадцать женщин, сложенные рядом, Нас призывали к скорби, как могли. Но, отвернувшись, мы ушли в подполье. И улыбнувшись внутреннему сну, Мы поддержали бурно перестройку И целиком ушли в гражданскую войну. Ряды густели: не разлить водою, Хрустели ребра, лопались зады. Мужик и баба мчались к Севводстрою, И были все за подвиг свой горды. И не под силу было затянуться, Ведь наш табак не смешан с коноплей. Средь тараканов, шлюх и конституций Забыли мы, какой нам нужен строй. И затрубили бравые оркестры, Маршировала гвардия царей. А в стороне, нарушив все реестры, Стояли мы и ждали лучших дней. 1990 ***** Краеведенье - это ученье. Но немногие этим живут. Даже с самого дня нарожденья Край родной не лелеют, не чтут. Я хотел повлиять на кого-то. Поучал безрассудно всегда. Но лишь крепла поганых кагорта, А над миром нависла беда. Подвигались нахальные тучи, Дождь тоску на людей наводил. Силы были настолько могучи, Что нас враг постепенно разбил. И противно мне лопать баланду, Жить в хлеву с недобитым скотом. А в кремле потешаются гранды, Им конечно же все нипочем. 1989 ГИМН "ПАМЯТИ" Распродали мы Россию И остатки продаем. А Советам не по силе Нас вести иным путем. Мы кричим лишь на собраньях И на съездах воду льем. А сограждан на закланье Иностранцам отдаем. Но не чуждо нам участье, Ведь ослаблен русский дух. Так давайте, люди-братья, Обострим славянский нюх! И тогда через пороги, Через горы и моря Нам откроются дороги Посредине октября. И помчится птица-тройка. Заиграют бубенцы. Поплывут по нашим рекам Не заморские суда. А пошарим по сусекам, Так и голод - не беда. 1989 ***** Кричим мы, что и почему, Но не известно свойство. Плывем ко свету иль во тьму, Нас гложет беспокойство. Ведь мы одни во всем миру, И нет для нас прощенья. Меняем совесть на иглу И любим извращенья. Нас не упрячешь, не продашь, Ведь куплены мы с вами. И лишь достанем патронташ, Как валимся пластами. И чувства нет, и меры нет, И радость позабыта. В пространство нам на сотни лет Стеной тропа закрыта. 1989 ***** Прозрачный день утопает в снегах, Рушатся стены и крыша; В нем родилась вековая страна, Так, что никто не услышал. Черные дыры и проклятый слог - Вот обнищание жизни. Но предыдущий ужасный итог На революцию брызнул. Кто-то шептал, ну а кто-то молчал. Рыскали твари по полкам. Вопли рассыпались, дрогнул причал, Шерсть нам чесали без толку. Копоть в глазах, а за этим стоит Вечный объезчик минуты. Он не слепой, он не ест и не спит, Мысль стережет почему-то. И открывается тайная дверь, И отпирают темницу. В мир заползает неведомый зверь, Топчет ногами страницу. 1990 ***** Средь благородного сознанья, Средь уничтоженной мечты Увижу образ покаянья И возложу ему цветы. А в обеззвученном твореньи И в переполненной любви Замечу мерное старенье; Почти угасшие огни. Они плывут во мраке винном, Зовут с собой в жестокий мир. И я бегу, задувши свечи, Как в угол загнанный сатир. Но я боюсь взорваться снова И оказаться в тайне снов. В меня стреляет снова, снова Преступный взгляд былых оков. 1990 ***** Преступный народ, пресловутая масса. Шестерки и им ненавистный герой. И трупами дышит прогнившая трассаю А мы наживаем себе геморой. Стрелять или пить? Убивают вопросы. Крушить все подряд или ждать, кто придет? Но жизнь бьет ключом и в канаву относит, И вот уже виден крутой поворот. Ржавеют мозги, и глаза вылезают. Шуршат под одеждой вселенские вши. Мы сходим с ума и устало моргаем, И ловим удары в зловещей тиши. Кумач поистлел, и повысохли вены, Мерцает вдали угасающий свет. И бродят средь нас ишаки и гиены, Все то, что мы сделали, сводят на нет... 1989 ЭПИТАФИЯ Слепые солдаты ухабы считали, Их вел за собой ненавистный капрал. Тонули в реке, в переулках плутали, А каждый четвертый от боли стонал. Пришли они к смерти и стали свободны. Их мало осталось, но с ними капрал. И в землю святую легли однородно, Поскольку их голос таинственный звал. Теперь нет средь нас боевых ветеранов, И грязный капрал не орет им во след. Но жутко зудят не зажившие раны, И шов остается на рубище лет. 1989 ***** Сиюминутный всплеск интимной тяги. Прозрачный танец, страстный поцелуй. Прыжок в мечту; божественные фляги. Жестокий призрак полуночных струй. И мы летим во тьме неудержимы, Впадаем в крайность, ненавидим день. Прекрасных чувств сияньем обозримым Несет поток, вливающийся в тень. И вот пред нами в озареньи смелом Возник туман навязчивых речей. Его мы жаждем, но старуха в белом Уже бесшумно перешла ручей. И занесла над нами не заметно Костлявый палец - непременный знак Того второго - истинного света; Ведь без него не обойтись никак! 1990 ***** Сквозь кутерьму пожизненных невзгод Прослыть невеждой я всегда боялся. Как вдруг услышал: ДИЛЕТАНТ! и вот Таким в душе я навсегда остался. Бывает так, что гениев не счесть. Один стихи ругает, глядя в книжку, Другой орет: "А не задета ль честь?" Закрыв глаза и хрустнув кочерыжкой. Но я ни Бог, ни царь и ни герой, Я для друзей рассказы сочиняю. И пусть ни Гоголь я и ни Толстой, Ведь кто-нибудь их все же прочитает. Теперь и страх остался позади, Хоть пьедестал мне призрачно кивает, Я жду, быть может, кто-то впереди Мои стихи и повести признает. Но не стремлюсь я к этому. И что ж? Вокруг одни сплошные дилетанты! И я умру средь гадов и вельмож, Когда пробьют последний час куранты... 8.12.1989 ПУТЬ В кровь истерты уставшие ноги, Оборвался петляющий путь. Ошалев от свободной дороги, Он решил непременно свернуть. Восседая на пне вдохновенья И сморкаясь в традицию снов, Он почувствовал страха волненье, Сохранив драгоценный улов. Красный шлейф постепенно растаял, Убаюкав седую мечту. Вспомнил он анекдот про Чапая, Находясь на прогнившем мосту. Под рукой застывала минута, А в кармане лежал черствый хлеб. Жизнь бесследно прошла почему-то, Был испачкан наш символ и герб. Но дорога в тупик заводила. Ответвленная тьма вознеслась. Не хватило желаний и силы, Утонула советская власть. 1990 БРОДЯГА ИЗ ПРОШЛЫХ СТОЛЕТИЙ Бродяга из прошлых столетий Вернулся с победой домой. Он жив, ну а кто нам ответит: Зачем он боролся с судьбой? Зачем удивленные вздохи? О чем непонятные сны? Живут же вселенские блохи От Кракова до Москвы. И мы уцепились за совесть, Пытаемся злость побороть. Но даже никчемная новость Ужасное может пороть. И главное в нас - вдохновенье, А ложный накал ни к чему! Я думаю, лучше прозренье; Не к свету, к себе самому. Бродяга из прошлых столетий Завистливо смотрит нам вслед. И лишь озадаченный ветер Рисует наш общий портрет. Он бьет не по лбу, а в затылок. И рубит с плеча невзначай. Внутри средь травы и опилок Скажите себе: не скучай! 1990 ЖИВОЙ ХИРУРГ Живой хирург - участник пятидневки - Взбодрил себя и вытащил портфель. Он буксовал, он ждал всеобщей спевки В кругу врагов средь одичавших фей. Он осмотрелся и, теряя свойство Не прикасаться к низменным страстям, Зашепелявил, будто бы в расстройстве Лечил жену и шастал по блядям. Хирург смотрел на мир весьма ревниво. И подавившись прошлою враждой, Он взвился вверх, тряхнул роскошной гривой, Моргнул, хихикнул, стал самим собой. Забарабанил дождь за всю мазуту! И обезглавлен был тщедушный пыл. Ползла к обрыву толстая минута, А чай индийский за окошком стыл. Но наш хирург неделю похмелялся И как огурчик прибыл в кабинет. Над ним весь корпус гнусно потешался, Но он стерпел и улизнул в обед. Легли часы на полку безучастья, Остановился века скромный бег. И лишь в мозгах хирурга кто-то шастал, А на дворе растаял первый снег. 1990 СПОР Трущобный герой и ревнивый целитель Вели беспримерный в истории спор. Ругали весь мир на чистейшем иврите И ставили голод народам в укор. Один распалялся английским камином, Другой разливался могучей рекой. Крича в один голос: Клин вышебем клином! Припали они к монументу щекой. Вокруг все не так, ведь куда ты не сунься, Смотри в пустоту и беги в никуда. Ищи в темноте позабытую сумку. Еще год-другой - разразится беда. Противные люди, убогие зданья, Жестокое время, кошмарные сны. Историю бросили псам на закланье, И даже на скрипке уж нет ни струны. Грохочут литавры, ревут пылесосы, Но спор не утих, а накал возрастал. Все руки в шипах, ветер слов не уносит, А фраза в ушах застывает как сталь. Берлога и пень, что еще там осталось? Куда уходить? Укрываться куда? Вся жизнь - суета, так извечно считалось, Пока не накрыла нас злая среда. 1990 ***** Лошадь смеется по праздникам нашим, Или над ними смеется она. Кто же людей направляет к параше И подливает им в пищу говна? Сел я за стол, а мыслишки плутали И копошились в прогнивших мозгах. Шерсть на ногах меня жить заставляла, Ну а заставить любить не могла. Кто же ты, наш обновленный целитель? Ловкий трюкач или страшный герой? Я не пророк, я лишь трепетный зритель, Мечущий молнии в пакостный строй. Вот они жуткие, гадкие строки, Вонь изо рта, огнедышащий зверь, Мокрые брюки, тоска и пороки И непроглядная бездна потерь. Жаль только всех, ныне уж не живущих, Тех, кто ушел в роковое НИЧТО. Но среди нас, не к чему не идущих, Преуспевает один лишь НИКТО... 1990 ***** Оболочка рутинного сердца Иногда заставляет сказать, Что вояки валяются в сенцах, Несомненно желая стрелять. В жутких клетках зарыто несчастье, В темный карцер упрятан герой. И над ним нависает проклятье, И его убивают порой. Фосфорический свет заискрится, Если скрипка умолкнет во тьме. И тогда невзначай повторится Фальшь в известной всемирной войне. 13.02.1990 ***** Трезвые руки не знают покоя, Чуткое сердце не чуждо любви. Понял я все, подсознательно воя, Путь освещен, но он проклят, увы! Гимн нам пропели сопливые дети, Щеки надули те, кто впереди. Я же ищу, кто нас в будущем встретит И прокричит неизбежно: ГЛЯДИ! Мы обнаружим добротную почву Ту, что всю жизнь ускользала от нас. Мы засмеемся, но, может, не очень, Все позабыв, не впадая в экстаз. Крестная мать закрывает глаза мне. Черви и бубны, тузы и вальты. Но я не плачу о мертвой царевне, Перебирая гнилые цветы. Жду я, когда уберут все преграды И возведут над свободой мосты. Также как прежде свирепые гады Ловко тасуют, а я поостыл... 1990 НАВОЗНЫЕ ЛЮДИ В воздушной стране жили подлые люди, Навозные люди - отходов сыны. Они приводили в движенье желудок Одним лишь глотаньем противной слюны. И передвигая протезные ноги К источнику гнили спешили гурьбой, Смеялись над всеми, ведь сами убоги, Кляли жуткий облик и собственный вой. Средь них копошился талантливый лидер, Он совесть свою продырявил насквозь. Но чувств не лишился, устроившись гидом, Таскал он людишек толпою и врозь. И вот, задыхаясь в разрушенной башне, Он часто о пылкой любви тосковал. А днем чистил нос и, забыв о вчерашнем, Туристам опять он мозги полоскал. В навозной стране нету воздуха ныне, Живут там дебилы и стадо скотов. И даже один-одинешенек лидер На гадости, низости точно готов. 1990 ***** Главное то, что не в трой попадая, Мы предаемся дурацким мечтам. Капает дождь, снег предательски тает, А патриоты бегут к праотцам. Жизнь беспросветная, воды мирские, Личная совесть и выцветший флаг, Пришлые гении, числа морские, К нам заползает не дремлющий враг. 1990 ***** Я играю на французской флейте И даю пощечину кротам. В новом, запечатанном конверте Я храню подарки светских дам. Вот в небесной бездне копошится Жирный переросток и герой. Он ведет разбор среди марксистов И не забывает взять порой Наше необузданное время, Корчится в лесу забытых тем. Не хватает сахара и денег, И горит огнем вчерашний день. Мы точили зубы в забастовках, Руки набивали в суете. Но забыта зимняя шпаклевка; Провалился витязь в темноте. Я вскочу, когда придут другие И открою счет кому-нибудь. Жить хочу я в глупости, но в мире; Из-под ног уходит млечный путь. И встречая власть не по заказу, Я самим собой пытаюсь стать. Шаркает ногой прозрачный клоун И желает плетью воздух гнать. Крест на шее мертвому мешает. За спиной ликует чародей. А в тюрьме последний викинг тает, И зовет к восстанию злодей. 1990 ***** Когда искал я день вчерашней ссылки, То видел тьму, идущую вперед. И бегал свет на выбритом затылке, А генерал учил преступный взвод. За нами мчались загнанные кони; Потусторонний, сброшенный кумир. Но не уйти нам, братцы, от погони, Пусть мы износим траурный мундир. Что нам путаны? Мы их не заметим Через стекло, стоящее внутри, Поскольку в нас шумит угасший ветер, А капитан назойливо острит. Он генерала мог бы переплюнуть, Когда бы не был толстым, как купец. Встречая ночь, готов я взятку сунуть Отцу народов... Мрак всему венец. Тогда в нас вновь зачавкает проклятье, И отольется водкой керосин. Подаст Раиса ситцевое платье, И потеряет след морской грузин. И я засохну на экране светлом, Перекрестившись, упаду в туман. Посыпят люди город серым пеплом, И на колени рухнут сотни стран. 1990 ***** Крачный Октябрь воцарился на троне И зашагал по блудливой стране. Вышел народ, он поет, а не стонет, Испепеляя свободу в войне. Дым не развеян, но крыша прогнила. Истина в жизни, а правда в огне. Были пророки, в них главная сила, Кость на кости, и победа в беде. Прыгает ночь в незабвенное время, Масса не есть оправданье всему. Я - соглашатель, какая проблема? Тысяча искр и поездка во тьму. Трата не всё, мы конечно устали, Жизненный опыт, мерцающий свет. Будто врасплох нас убийцы застали В толще словес и в страдании лет. 1990 ***** На митинге драл недозрелую глотку Один агитатор и скоро охрип. Внизу же народ горло смачивал водкой; Двадцатый пузырь был толпою испит... 1990 ***** Ко мне всегда приходит исцеленье, И умирает призрак пустоты, Садясь за руль, я чувствую давленье И вижу, в трамвай ползут менты. Я презираю нищих, злых и жыдных, И прокуроры мне не по нутру. Противно ждать зарплаты и награды И умываться хлоркой по нутру. Денек бежит на смену пошлой спальне, И впечатлений праздничных не счесть. Хотя не враг я, даже не в опале, А кое-что в мозгах засохших есть. Когда затылок чешут чьи-то лапы, Вскипаю я и морду бить хочу. А ночью я желаю бабу лапать, Проснувшись же, над этим хохочу. Да жизнь проходит словно электричка И скорость велика, и не свернуть. А у меня особая привычка - Хотя бы раз как следует сверкнуть 1990 ***** ^^^ Ну как любить армян или таджиков, Которые не любят мой народ? Без отвращенья воду пить из их арыков Меня не смог заставить черный сброд! И пусть меня посадят за решетку, Я с мыслями расстаться не могу. Готов я, чем попало, хоть селедкой Их гнать из Еревана аж в тайгу. Ведь, посудите сами, что же делать? Не целовать же чурок в пошлый зад. А толку что вокруг болванов бегать, Тупые все они и стар и млад... 1990 ***** Сто тридцать идущих к ответу... За ними стоит пустота. Лицо на затылке. И к лету Стремится дурная черта. Кривит подсознательный гений, Хоть царственный знак не зарыт, Не чешет упавшее время, Поскольку шлагбаум прикрыт. 1990 ***** Жестокий век скалистых гор, Предательская паства. Пустынный шляхт, овраг, бугор И сорок педерастов. Начитан гость, доступен мир В непознанном столетье. Царевич спит, жует сатир Надежные кареты. Навеян сладостный урок Забытыми стихами. А над страной зловещий рок, Сраженье с дураками. Струя не вышибет кинжал Площадной перебранкой. Но кто завистников создал И выгнал спозоранку? Раскован жуткий стадион, Искусством покоренный. Стреляет пушка, слышен стон, Никем не укрощенный. 1990 РЕКВИЕМ Единорг, воскресший из могилы! Усопший символ заповедных дум! Прими к себе, коль хватит дней и силы, Коль будет роща, небо и чугун. Я побегу к тебе в тоске вчерашней И поднимусь к вершине неземной. Прощу знакомых, разбужу всех павших, Но никогда не полюблю покой. Почем дары блистающего рая? Не продаюсья даже пустоте. Лишь на свой путь не праведный взираю И растворяюсь на прямой черте. Ведь там меня не ждет отягощенье И не встречают ловкие дельцы. Хотя в мозгах тревожное смещенье, Я презираю вас, ничтожные творцы! Не прклоняюсь я перед законом; Всегда любил свободу и порыв, Я уношусь, презрев дорогу к трону, Укрыв гниющий, пахнущий нарыв... 1990 ГРЯЗНЫЙ МИР Регламент жестокости нам показал, Что все мы немного устали. Палач без прописки. Ликующий зал. А мусор в президиум свален. Кричали герои, и лаяли псы, Не вякали только вахтеры. Они скрылись с глаз так, даже носы Попрятались в теплые норы. И вот киносъемка. И новый вираж, Но в нас не вольешь двадцать литров. Заметил я смелый и ловкий пассаж, А рядом дымит город Дмитров. И рельсы дымят, да не ведом нам путь, И день, да не видимо солнце. И горлом идет проржавевшая ртуть, И капает кровь на оконце. Раскинулось море вонючих цветов, Тут выползли трутни наволю, За ними стада обнаглевших скотов Тащились по мертвому полю. Я выбрал момент и нурнул в тишину, Однако на шест напоролся. И зверем завыв, разбудил я весну, Когда грязный мир раскололся. Симфония жизни напомнила смерть, И голос тащил в крематорий. На потном затылке повылезла шерсть, А компас показывал горе... 1990 ОТКРОВЕНИЕ Мои стихи читают лишь больные, Поскольку сам я крупный шарлатан. Я не люблю писателей России, А также из союзных братских стран. Смотреть на съезд уместно, но немного, Потом начнет кружиться голова; Льют воду, поминая всуе Бога, Да так, что не расти и трын-трава! Я не желаю знать чужие сплетни, Крутые перепалки в пустяках. Смотреть на то, как сохнет дед столетний, На ладан дышит и влачит свой прах. Пророком можно стать и по наслышке, А можно и товарищу подпеть. Писать о зэках, лагерях и вышках, Когда успел в сиюминутной вспышке Карман на "Возрождении" нагреть. М я боюсь себя, ведь я не вольно Поддался конъюнктуре роковой. И это мой нарушило покой, И я с тех пор собою не доволен. Но, посудите сами, как же быть? Чем подчевать глубины подсознанья? Приходится лить злобу, волком выть И убивать благие начинанья... 1990 ***** Счетчик стучит. Убегает исходное время. Кто-то молчит, А кто-то глотает пельмени. Истины нет. Есть государство и люди. Что же есть свет? Тень исстрадавшихся судеб. И в колесе В том, что зовется фортуной Встретятся все, Кто не совсем полоумный. Там встанет строй Ястребов и толстолобых. Нет не герой - Наш истребитель микробов. 1990 ГОСУДАРСТВО ВАХТЕРОВ Государство Вахтеров Раскинулось около склада. Сплошь капканы, заборы, А также простые ограды. И в плену тротуаров, Среди умирающей массы Языка мемуаров Не знали забитые классы. А за ними стояли Ужасные люди - вахтеры И народы держали, Пугая всеобщим измором. Напрягая умишки, Похабное племя вахтеров Направляло мыслишки В гнетущую тьму коридоров. Ну а там расправлялись С зародышем пыльной идеи: Били, жгли и стреляли, От безумств постепенно зверея. Государство Вахтеров Вовсю процветает и ныне. Нет шумихи и споров; Повержены просто святыни... 1990 СТРАХ "Жажда рождает жажду, в свою очередь порождающую боль" МИКЕЛАНЖЕЛО Бастион не удачных сплетений А за ним многоликий монах. Цепь событий, смертей, испражнений И цветной, угнетающий страх. Он преследует нас друг за другом, Он щебечет про полный кошмар. Мы ж бредем за прадедовским плугом И кричим, коли жалит комар. Чередою по Синему морю Проплывали гниющие пни. Звезд не видно, но я с ними спорил, Потому мы слишком равны. И ударившись в берег ногою, Я сознанье на миг потерял. Через час, пребывая в покое, Телеграммы строчил матерям. Я доказывал, будто бы нету На земле обделенных людей, Но узнал из вечерней газеты, что наш мир заболел от смертей. 1990 ОТРЕЗВЛЕНЬЕ Когда приходит отрезвленье, А гость ворчит на злобу дня, К себе ты чувствуешь презренье, И из-под ногбежит земля. И мрачный дух над миром рыщет, И отворяются врата. А рядом шастают блядищи, Они твердят, что жизнь чиста. Но под напором ощущений Стремится вверх познанья слух. На перекрестке тысяч мнений Несется в пропасть легкий пух. Он не теряется в сознаньи И не спешит в почетный строй. Предмет былого покаянья Весьма усердствует порой. Однако ты не успокоен И шепчешь что-то о любви. Исчезнет все с июльским зноем. Ты распрощаешься с людьми. И расцветет во тьме цветами, Переполняющими день, Пожар войны. И бцдет с нами Всепоглощающая тень... 1990 АССОЦИАЦИЯ Ассоциация - это не плохо. Но кушать нечего, и ужасно жить. Ассоциация - это эпоха, В которой осталось только пить. Ассоциация - это наука Завоевания мысли и прозрачных слов. Ассоциация - смерть или скука В присутствии трупов и глухих ослов? Ассоциация - вредная масса Сопливых болванов, дышащих дерьмом. Ассоциация - властная Васса, Имеющая допуск и купленный диплом. Ассоциация - трап из вертолета, Кружащего над зоной вечной мерзлоты. Ассоциация - крепость или пропасть, Где больше половины серной кислоты. Ассоциация, что это такое? - Себя я спрашивал и не нашел ответ. Но соберитесь, мир наш перестроен! В конце тоннеля подключили свет!... 1990 КРУТО! ^^^ Вот и доигрались Не у дел остались. Но к ближайшей цели Без Литвы идем. Что же людям делать: Ждать или обедать? Коль за руль мы сели, То не подведем! Жирные подранки, Сволочи, засранки Разрывают цепи И бегут извне. Трплют языками Гады с балыками И туманом слепят Рядовых людей. 1990 ***** Корыстные цели И сладкие трели Имеют одну роковую судьбу. И Макиавелли В роскошной постели Не смог подсказать вековую борьбу. Но мы - россияне - Кузьмы, да Степане, Не знаем предела, не ищем его. В стране, как в капкане, Во вражеском стане Мы всю свою жизнь под давленьем живем. 1990 ЖЕЛЕЗНЫЙ ВАНДАЛ В далекой стране, задыхаясь от злобы, Сосал свою лапу Железный вандал. Храня бриллианты под праздничной робой, Всеобщий конец с наслаждением ждал. Но солнце палило, морозы крепчали, Глотала Вселенная тощие дни. И люди шипели, но чаще молчали, Боясь уменьшения ближней родни. На утро слова подтвердились делами, Когда, не законно взойдя на престол, Железный вандал всех накрыл одеялом И вбил в зад Свободы не струганый кол. Проснулся кошмар, заслонив все на свете. И горлом пошли: кровь, моча и слюна. Вандал хохотал, попивая "Эрети", Готовый сожрать хоть БыкА, хоть Слона. Сознание долга кипело в нем долго, И вот на десятый - решающий день Железный вандал честь закинул на полку И в прошлом оставил былую мигрень. Замкнув два конца, он остался не зримым. Повесив замок, он на месте сидел. И лапая совесть, покрытую глиной, Железный вандал невзначайприбалдел. Говенная жижа растаяла сразу, Как только уснули ревнивые псы. Приблизился час, тут же всплыли алмазы, Но снова стекали богатства в трусы... 1990 ***** "Причинами гибели человека будут причины не физического, а духовного свойства. Если во имя потребления его жизнь будет лишена творческого и интеллектуального содержания, он - существо конченое, мертвец." Мишель Лансело (работник французского ТВ) Перед грядущей минутой Я упивался мечтой. Всплял обезвреженный спутник, Я же боролся с борьбой. Скверные, злые соседи Жгли беззастенчиво сон. А в зоопарке медведи Наспровергали закон. Он бил по людям ушедшим, Бил по проторенным дням. Я не боялся, но тщетно Слал всю получку царям. Ведь не понятное время Из-за угла подошло. Я безнадежно старею. Ветром слова унесло. Шелест загадочных мнений И беспредметный шабаш. Дарят мне копоть и семя Под заостренный палаш... 1990 ИСТОРИЯ Сначала была многолетняя стройка, Затем размороженный долгострой, Потом невзначай началась перестройка, И вывлд тут, думаю, очень простой. Молчание смертью карало свободу, Герои подписывали приговор. Картонные львы тасовали колоду, Железные люди стреляли в упор. Но время текло, разрушая фундамент. Сплетенные чувства рождались и жгли. Разбиты строения, выжжен парламент, И в доме советов остались угли. 1990 ***** Реалистическая суть И солнца мертвого свеченье. Реалистическая суть, Но в авангардном облаченьи. Стою один среди толпы. А в покалеченную совесть Вкрутились ржавые болты; На мозг мне давит та же новость. Апокалипсис наших дней, Уподобляясь страшной песне, Ведет меня в страну Теней, Где все ужасно, но честней; Где нет порокам душным места... 1990 БУДУЩЕЕ Спасибо, господа, Советские правители, Дурные игроки - Народа укротители. Спасете вы страну И сами не подохнете. Как-будто в жутком сне От возмущенья сохнете. А под окном стоят Уставшие от голода. И их глаза горят, Не видевшие золота. А рядышком в снегу Холодные и синие Окоченели вдруг Людишки в ночи зимние. Но не до нас ему - Правителю советскому. За что давать дерьму Жизнь вольную, да светскую. Так пусть народ гниет И издыхает в пропасти, А коли не помрет, Его изрубят лопасти. 1990 С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ СВАСТИКА? С чего начинается свастика? С тарелки, разбитой в саду, С еврейской семьи в крематории, С делянки в таежном аду. А, может, она начинается С тех слов, что сказал нам Отец; С той самой забытой мелодии, Что людям вещала конец. С чего начинается свастика? С девчонки, истерзанной в ночь; С друзей и товарищей Партии, Готовых друг другу помочь. С чего начинается свастика? С рисунка в тетради твоей; С того человека, что в юности Продал своих верных друзей. А в общем она начинается... С кого? Да с тебя самого. С твоей обезглавленной совести, С буханки в пыли мостовой. Бегут за веками столетия, И ночь упирается в день. Но пляшут зловещие свастики, И в мир входит страшная Тень! 1990 ***** Если на паперти мухи, Людям пристало молчать. Если хохочут старухи, Детям приказана спать. Если мотив не известен, Нужно его обругатьб. Если доклад очень лестен, Мало его понимать. В гору идут или в пропасть, Жаждут воды и еды. Маленький город иль область Не уберечь от беды. Ведь не причастные люди Чаще живут в нищете. Но не подвержен простуде Сиюминутный успех. Ждите, плывущие в небо, Гордых и сильных коллег. Спорьте, поскольку нелепо Подогревать свежий снег. Бойтесь казаться больными, Прыгайте выше себя! Я успокоился ныне, Только о новом скорбя... 1990 НЕ СТАРЕЮТ ДУШОЙ ВЕТЕРАНЫ Не стареют душой ветераны, Обнаглевшие в сотнях боев. Заживают прогнившие раны, Разложившись на десять слоев. В центре - тема грядущих столетий, Цепь погостов, глубоких могил. Каждый думает, как он мерть встретит Среди мерзких и потных горилл. Ведь среди окровавленной массы Есть одна всем понятная цель: Делят мир два ответственных класса, Чоб убрать родовую артель. Мертвецы разлагаются в спальне, А живые боятся бежать. И гробы в автоматах игральных. Ветеранам осталось лишь спать. Но бегут беспардонные люди И хватают зловещие сны. Но в карманах лежит трупный студень, Помнишь что-то на гребне волны? Перестройка - могучее время, Похоронка - грядущий венец. Вопли, стоны, священное время И упавший в лавину стрелец. Не стареют душою солдаты, Но звереет средь них молодежь, Потому что мелькает остаток, Их щекочет британская вошь. 1990 ***** Мне жалко псов, которые воняют, А также кошек, что в подъездах ссут. И я боюсь беспечных негодяев, - Они без всяких поводов орут. Встречают нас могучие заборы, Тяжелые, скрипучие замки. А там внутри сидят глухие воры, И взоры их настолько далеки, Блуждают за высокими горами, За цифрами предела, в глубине. А из могилы жаждет выйти Сталин, Чтоб вновь восстановить диктат в стране. 1990 ***** Ночевал одинокий бродяга, По-нашему - просто БОМЖ, Прикрывшись полотнищем флага От тысяч икающих рож. Лизал он пол у самого порога, А рядом издыхала недотрога, Тонула африканская пирога, Но рыбы накормили рыб, ей-богу! 1990 ТЕНЬ БАРКЛАЯ Тень Барклая в стране новоявленных йогов Пресловутая тень убегает от призраков Дня; И бежит в суете переплавленный гений к порогу, Потому что ему не уйти: он - сейчас середняк. Вот стоит в тишине пресловутая память Барклая, Что зовет в Пустоту и не видит ни денег ни слез. А за нею встает, очень нежно, но громко вздыхая, Полоса отрешения словно фаланга берез. 1990 ХРОНИКА НАСТОЯЩЕГО Возмущению нету предела, Ведь страна уже курит "бычки". Из тюрьмы выпускают Манделу; Мы же радуемся - дураки! Уже впрыснуты в вены растворы, А забор упирается в пах. Верховодят Андреи, Егоры, И по жилам течет вечный страх. Мы забыли копченую рыбу, Потеряли в веках колбасу. Но, я думаю, все же могли бы Почесать хоть кому-то носы. В запятых, упомянутых выше, Заключается здравая мысль; Дверь разбита, поехала крыша, И хохочет туманная высь. Но за логовом сеть лабиринтов, О которых нельзя говорить. Робот тот, этот - рухнувший спринтер, Остальным предначертано пить. Красотой не согреть воздух кладбищ, Потому что там память жива. Но один обреченный товарищ Слтшком кроток и сказочно мал. 1990 ХРОНИКА БУДУЩЕГО В один из дней в семнадцатом столетье, По-нашему - пять тысяч лет назад, На свет явился мальчик - Коля Бетин, Воскресший необъявленный солдат. Он бился с повседневным недостроем, С предателямичести, а еще Он очень агрессивно был настроен, Но чем-то неизвестным был польщен. И вылетели вверх тугие мысли Упругие как грудь или пузырь. Герой наш невзначай картинно прыснул И выпархнул, что черный нетопырь. И звезды шевелились словно крабы, А в них ударил запах свежих коз.. Забылся Коля Бетин, стал похабным, Точнее опьянел средь пестрых роз. На горе всем упавшим и умершим, Возвысившись над берегом листвы, Он занял трон не грамотно, поспешно, Вселенную оставив без жратвы. Его считали просто шарлатаном, Приспешником изгоев, князем тьмы. Однако днем погожим под каштаном Растаял страх прдверии весны. 1990 ***** Среди геморойных любителей стресса Слонялся один подмосковный сатир. Он жил словно в бочке, подвержен прогрессу И клял неизменный, исправленный мир. Редчайшими флагами цвел председатель, И свадьба ушла в полуночные дни. Совсем запрещен гимн, а вечный пускатель Сомнением полон и лезет за ним. И пропасть не та. Умертвленное лето. Синдром камикадзе. Надтреснутый мир. И держит правитель в руке сигарету... Но нет не правитель... О, Боже!... Мессир... 1990 ***** ^^^ Карабах есть жестокая сила. Азербуты, армяне... И что? Для кого-то бесценная жила, А для нас почерневший листок. 1990 ***** Маршал турецкой похлебки Нас убеждал плыть вперед. Не было крепкой веревки, Чтоб его взять в оборот. Но послезавтра приходит, И убегает вчера. Кто-то опять будет в моде Только лишь до утра. 1990 ***** Губошлепы тринадцатой мессы Исповедают новый закон, Изучают традиции прессы Или ставят бетонный заслон. Но грядущее темное время Забывает вернуть все долги. Череп гол, заболочено темя, А в такси ожидают враги... 1990 АМЕРИКАНЕЦ РОННИ Он самый главный из потусторонних, Он - на воротах, и всегда в ружьё. Зовут его - Американец Ронни, А остальные пусть гниют жтвьем. Он любит спать и выпить по-немногу, Повеселиться или поиграть. Одни враги рискуют сесть в пирогу, Ну а другие могут подождать. И он спешит наделать много шума, Не забывая вычистить проспект, Пойти ва-банк и показазться умным И отбелить желтеющий комплект. Но дело в общем как бы в позапрошлом; Ведь наш герой не прочь пошестерить. Горят орлы, стремится в пропасть лошадь, Она к несчастью потеряла прыть. Висят замки, трещат сухие весла, Нарядный витязь не ложится в гроб. Он слишком тучен и совсем уж взрослый, Почетный доктор, патриарх и жлоб. О чем сказал я в призрачных заметках? Судите сами. Я не идиот. Мне удается кое-что, но редко. И я закончу жирной точкой. ВОТ. 1990 БЕРИЯ Берегите своих сыновей. Если вам прошлое снится. Режьте, рубите скорей И не пытайтесь забыться. Я закрываю страницу. СТАЛИН Сегодня был прекрасный день. Творилось что-то новое. А под окном цвела сирень Любимая и строгая. И вдруг упала чья-то тень, Недавняя и злобная. 1990 ***** В местах не столь отдаленных, В местах довольно суровых Жил-был старик посрамленный С простою фамилией - Новых. Ну, что же, что был он горбатым, А также слегка облысевшим, Ведь Новых был русским солдатом, За Партию Ленина севшим. 1990 ***** Беспомощный памятник русской науки Замерз в беспорядке таежной гряды. Отпрыгнули звери, а мы, сложив руки, Ступали по трупам и были горды. Стервятники жгли деловые прослойки, Боясь суеты, сторонясь пустоты. Исчадия ада, забыв цель попойки, Пихали в карманы трусы и листы. Мы мчались туда, где сидели мадонны, Они нам кивали, и слышался мат. Но действия наши всегда не законны, Хотя каждый третий погибший солдат. "Бегите отсюда!" - раздался глас Божий. И мы повернули историю вспять. В ней гнили отцы, черти драли две кожи, И задом сверкала тюремная блядь. Швырнули мы смерть на чердак междометий, А вялый пастух обретал бодрость чувств. Несчастья лились в холодильник столетий, И траурный мавр наворачивал ус. Вставали бойцы, разбудившие совесть, Легальный советник приветствовал грех. Писались страницы, слагавшие повесть, А нервная струнка напомнила смех... 1990 ***** Если бы в штрафбате были бабы, Я бы там служил и не тужил. Если бы в прудах водились крабы, Я б там дни и ночи проводил. Но проходит выцветшее время, Время неуместных перемен. И живем, как женщины в гареме, Ведь для нас свобода - это плен. Кушаем траву, а дышем гарью, Тащим из блевотины тряпье. И в постель ложимся с мерзкой тварью, Тут же никого кроме нее. Нас тошнит от западной культуры, Мы плюемся спермой в унитаз. А в подвале жмем кривую дуру, А в окно все видит педераст. Он смеется громко и нахально, Возбуждаясь от чужих страстей. Он бежит куда-то, но не в спальню, Потому что там толпа блядей. Умирает жизнь в среде проклятья, Задыхаясь в матрице без сил. Вижу я, лежат родные братья В предрассветной тьме седых могил. 1990 ***** Монумент незатейливой ссоре Мы воздвигли аж в сердце Москвы. Кот в мешке, аппарат на заборе, И в дерьме патриархи молвы. Затрещали постылые песни, Поплелись ненавистные дни. Вонь тоски и блевотина лести Поползли по карманам моим. Барокамеры - вот вам забава! Душегубка - примета примет! Новый год принесет нам расправу И сведет все старанья на нет. Вождь, правитель, и кто его знает, Принимая клубок перемен, Лишь о собственном благе мечтает, Остальным только перец, да хрен. И глазея на дряхлые ноги, Перепачкав в крови тухлые член, Жертва страха лежит у дороги И рисует пространство без стен. Ну а мы, засыпая с тоскою, Понимая, что вскоре умрем, И своеюжелезной рукою Мы некрополь себе возведем. В нем укроем заветные речи И по глубже зароем себя. А в один незатейливый вечер Мы услышим, как боги скорбят. 1990 ***** ^^^ Мне приснился очень жуткий сон, И аж самому приятно стало, Будто б нет правительственных жен, А самих их давят самосвалом. Я проснулся, выпил коньяка, Нарушая всякие указы. Радио включил... Москвы рука Выдавала новые приказы. Больно мне и тошно, хоть убей, Никуда от этого не деться. Я - букашка, раб, червяк, плебей, Так и предстоит всю жизнь вететься. 1990 ***** Царица и царь на престоле, А рядом воинственный хряк. Ведь он - председатель в законе И самый обычный дурак. Свернув обреченные ноги, Он влез по колено в дерьмо. Царица и царь были строги И выжгли смутьяну клеймо. И он, точно Богом забытый, Уверенно плыл в Никуда. Туда, где все двери открыты, За ними ждет рыцарь-судьба... 1990 БУМАЖНАЯ СТРАНА В ничтожной стране, где полно дураков, Открыли бумажную жилу. Издали закон: строг и очень суров... Тем летом все это случилось. И тысячи псов (как иначе назвать, К подножью спешащее племя!?) Пошли в рудники, там и витязь и тать, Быстрей выкорчевывать время. Средь тонны бумаги тонули одни, В пыли задыхались другие. Засохли мозги, и погасли огни, И связи нарушены ныне. Но дествовал тот не преклонный закон - Священная крепость бумаги. И вот потолком перекрыт небосклон, Преспущены красные флаги. Позорные планы, и встречный разбег В среде полупьяных спесивцев. Бумажная пыль, дождь бумажный и снег. И слишком фальшивые лица. 1990 ***** Дышала дерьмом вековая природа, И мы вместе с нею дышали дерьмом. Блевали правители, дохли народы, В крови утопал перекошенный дом. Толпились в сортирах раздетые шлюхи, Бренчали подонки в закрытых дворах, Копались в клоаке заразные мухи И сеяли в нас отвратительный страх. А мы неудобствами жизнь украшали, Шуршали в постели, играя с мечтой. И пусть иногда нам соседи мешали, Но мы их ровняли с мирской суетой. Рожали в грязи наши старшие жены, Их сверсницы жрали смердящий навоз. И всюду носились животные стоны, Поскольку наш зад к атмосфере прирос. Закончился день, проклиная свободу, Бежали мы скопом к отходам звезды. Но тащится жизнь все дряхлей год от года, А мы этой жизнью безмерно горды. Злосчастные дети неправедной ночи, Сыны Октября, не ушедшие прочь. Смотрите! Ваш пульс навсегда обесточен, И даже Всевышний не в силах помочь. 1990 РАЗГОВОРЫ Мудак на трибуне драл глотку часами, Другой обсерал иногда невзначай. Но объединившись, они доказали, Что скоро народ не получит и чай. И гнусно шутя, пресловутая свора Над быдлом смеялась, держась за живот. Щипела: "Подонки, паскуды и воры, Хотите, чтоб вас называли - народ!? Ну нет уж, избавьте, паршивые свиньи, Мы вас упекли бы лет двадцать назад, Но время не то, не сказать, что стабильно, И всюду царит совершенный разврат. Однако есть путь, чтоб вогнать вас в могилу, А мы будем святы и также чисты. Не хватит вам денег, покинут вас силы, Ведь головы уж абсолютно пусты..." 1990 ***** Невероятное событье На днях у нас произошло: Скончался Боб от недопитья, Ему не слишком повезло. А сколько их по будням бродит - Не покоренных суетой. Ломают челюсть, дружбу водят С проклятьем века - простотой. На них поставлены капканы, Их чаще бьют из-за угла. Они же кушают стаканы И то клянут, что мать дала. Песионер социализма Устал, присел и снова встал. "Не видим призрак коммунизма", - Подумал он и водки взял. Но потревожить что-то сразу Не удается никому. Роняя правильную фразу, В начале думай, что к чему. Невероятное событье На днях у нас произошло: Скончался Боб от недопитья, Ему наверно повезло... 1990 ОСЕНЬ Мысль противная в бездне металась, Кости грызла вонючая смерть. Что от жизни народу осталось? Ничего! - я отвечу, Поверь! И в тоске отмиравшая плесень, Заорала бесстыдно: Держись! Мы вас вместе с Борисом повесим, А ваш прах просто выбросим ввысь. В первый миг я, признаюсь, опешил, Возмущенно уставился вдаль. Ганнибал там неверного вешал, А неверным был доктор Паскаль. Я взметнулся и очень лениво Потащился в соседний продмаг. Вместо жрачки купил банку пива, Поделившись с толпой бедолаг. Все опухшие словно бульдоги, Обсуждали прохожих мадам: "Слишком толстая... дохлые ноги, Грудь мала..." А мадам - по мордам! Я опять окунулся в смысл фразы, Вновь по жопе шарахнул сентябрь. Как всегда он - подлюга - промазал И упал в дом, где ползал октябрь. 1990 ДОЦЕНТ Я - доцент счастливой четной пасхи И оторопелый в буднях лет. Не хватает стимула и встряски, Потому что я по сути - дед. Я не извергаю искры лести, Потому что некуда расти. Я свою любимую невесту Не могу в толпе людской найти. Выронил я мелочь избавлений, Только не расстроился, а сник. И устав от страшных упражнений, Я направил в будущее штык. Там меня конечно не признали, Посмеялись только и всего. Получив закалку крепче стали, Я предстал в святилище Его. И умчалась квота передела, Обгорели черные кресты. Ползали прорабы неумело, Расчищая грязные кусты. Утонули мнимые причуды, И потешный эльф повел плечом. Но шагали новые иуды, Разрубая истину мечом. 1990 ***** Селикатное место под солнцем Означает сегодня одно: Человек не уходит на дно, А беспечно исследует донце. Я был шут, но не чоень разборчив И поэтому долго прожил. Был дворец-дача, собственный ЗИЛ, И на редкость испорченный отчим. Он меня за собою тащил. Куча денег, доходное дело, Я ему отдавался всецело И где мог, там конечно грешил. Постоянно подверженный стрессам, Я себя ежедневно берег, В этом мне неизменно помог Строгий отчим - синоним прогресса. Целиком он меня захватил. Я о том и теперь не жалею, Просто, глядя вперед, я робею И боюсь, что не хватит мне сил. 1990 ***** Сидел на траве арендатор Степан, Балдея и сонно икая, А по тротуару бежала толпа, Собою асфальт подметая. Он лузгал орехи и грыз апельсин, А люди, себя возбуждая, Орали, толкались, ловили такси, Друг с другом ужасно ругаясь. Степан засучил до локтей рукава И стал ковырять все болячки, И тщетно колола лицо синева, Стояли дубы враскорячку. Зловонная масса летела туда, Откуда нет выхода вроде, Но наш арендатор не вызвал скандал, Назло обнаглевшей природе. Он плюнул три раза и скрылся из глаз, Как-будто и не было вовсе. Никчемные тени, пришедши в экстаз, Мечтали о сказочном попсе. И вот передавлены в куче мозги, Расплавлены крепкие жилы. Но в столпотвореньи не видно ни зги, Народ на обочину смыло... 1990 ЖИЗНЬ Я зарекался не плакать, Но уж такая судьба: Жизнь подсознательно лапать. Жизнь - это наша борьба! В трижды ублюжее время Мы появились на свет. Бьют наше бритое племя И недоносок и дед. Мы же паскудством укрыты И ненавидим весь мир. Чаще пьяны мы, чем сыты, Ведь алкоголь наш кумир. Солнце ударило в горло, Хлынула бурая кровь. Мы умираем бесспорно, Но оживем вновь и вновь. Как же пройти испытанье? Как же прорваться вперед? Думаем мы, но страданьем Лишь озлобляем народ. Страшно стоять над рекою, Где утонули мечты. Глупо ходить тесным строем, В нем все такие ж как ты! И тошнота, даже рвота Нас вынуждает спросить: Кто же нам выделил квоту? Кто заставляет нас выть? 1990 ***** Неоновый плащ развевался нд полем, Над лесом висела тревожная плеть. Я был не понятлив и слишком уж болен, И кто-то твердил мне все время: Не сметь! Я долго сидел в обоюдной пещере, Лепил пустоту, удалившись от дел. Ведь был я воспитан на истинной вере, Поденный философ, удачлив и смел. А рядом шипели картинные люди, Они укрощали первичную сталь. Шагал пролетарий, по прозвищу Рудин. Он вел батальоны в манящую даль. Я видел его в угрожающей массе: Тупое лицо, рядовые глаза. Учась революции в розовом классе, Он знал наперед, что Ильич наказал. И вот, поравнявшись с кремлевской стеною, Картинные люди уперлись в нее. Насытившись кровью, сравнявшись с молвою, Они ускакали в забытый проем. А я шаг за шагом взбирался на кручу И полностью миг осознал в тишине. Здесь рамки тесны, силы ада могучи, И все закипело мгновенно во мне. Я принял удар, и обрушился полдень, Меня одеялом покоя укрыл. И тут я услышал, что смерть рядом бродит И тянет меня в государство могил. 1990 ***** Среди прославленных юристов, Среди подвыпивших детей Я вижу трех пропагандистов Совсем не девственных идей. Они щетинисты, зловонны, Они пропитаны вином. Но рукоплещут им патроны, Отправив истину в роддом. А ведь она уже больная, Как венерическая тварь, Вся в язвах, мокрая, хромая; Ее как факт, коль хочешь - жарь! И пресловутые кумиры Томятся бременем мечты, И словно древние сатиры, Не извиняясь прут в кусты. О сколько наглости и страсти В перекалеченных мозгах! Удел рабов - стремленье к власти И сеять лесть и иже страх! Покорны те, кто не у дела; Доступен им приют могил. Убогий ум простился с телом, Его последний час пробил. 1990 ***** Маячили где-то опасные тени, И ползали мысли в моей голове. Присили меня: Не выплескивай семя, Ведь слишком уж много таких на земле. Но я не послушал и выиграл мало, Во мне закипела наивная кровь. Жена сына с дочкой сама убивала, Поскольку детей подменила свекровь. Она им глаза вырывала щипцами И ржавым пинцетом их ноздри рвала. Затем, обожравшись родными сердцами, Она у них пальцы стеклом отсекла. И тут появился я сам на пороге. Увидев два трупа, я плакал полдня. Жена возбужденно кусала меня, Когда партбилетом я гладил ей ноги. Я груди отрезал и бросил их в печку, Запахло мясцом, я сблевал и притих. Слегка успокоившись, выбросил в речку Я тело супруги и сутки продрых. Вдруг вспомнил детей и помчался к бабусе, А там уже кости обгладывал пес. Рассек я ее пополам, только бусы На память оставил и в избу принес. Ну как теперь жить мне, партийцу, не знаю, Остался один словно перст на земле! Сижу и родную страну вспоминаю, Но смерть, как отряд коммунистов в седле... 1990 ***** Посторонние люди уходят, И приходят бесцветные твари. Леня, Миша, Иосиф, Володя... С ними каши не сваришь, товарищ! Но куда же деваться слепому, Коли ноги ведут к покаянью, Коли не был он от роду дома, Окрыленный священным сияньем? Он метался по свету, как птица, Все хотелось узнать, все изведать, Сняв штаны и попробовав пиццу, Понял он, можно и не обедать. Перед ним расцветали плакаты, Но не видел убогий дороги, Опркинуты люди и боги, А вокруг палачи и солдаты. Догадавшись, что мир обманулся, Он упал в сепаратную жижу, Он решил здесь немножечко выждать, Но уже через час захлебнулся. 1990 ***** Сияющий будда на трон водрузился. И мир просветленный уверовал в миг. Не ясный восторг. Он в себя углубился, Но в буднях погряз гуттаперчивый фиг. С трудом засыпал ясновидящий город, Почувствовав трудность, проник в Никуда. Одним стало меньше, подняв черный ворот, Собой восхищалась немая среда. Прогресс не понятен нам стал постепенно, А будда смотрел, пожиная мечту. Он чувствовал смысл, был судьей неизменно, И таяла пропасть, пробив пустоту. И брызги рассыпались сотнями радуг, И вырвалось солнце из плена росы. Мы были б несчастны, но парус не задан, И все исчезает с приходом весны. Всесильная мысль, пробудившая бодрость, Разрушила мир, убегая во тьму. И билась о стены прогнившая совесть, Хоть звенья цепей всех тянули ко дну. Когда новоявленный мирный целитель Пытался себя возвеличить в веках, Наш будда стал истый закона ревнитель И тут же рассеял безудержный страх. Веревка меж прошлым и светлым грядущим Натянута так, что готова запеть. И я обращаюсь к победе зовущим: Старайтесь по больше в сей жизни успеть! 1990 ***** Как много в мире инвалидов, А еще больше дураков. На них достаточно ликвидов, Но не достаточно оков. Я б их сгноил за всю мазуту, На дне Ангарки утопил. Найти б свободную минуту И понабрать немного сил. ЬТогда б я вышел на прострры И все вопросы разрешил. Спустился в бездну, плюнул в горы И повседневность потрошил. Но не дано увы, ей-богу, Подпрыгнуть выше головы. Я проповедую тревогу И упираюсь в зов молвы. А там - дебилы на дебилах, Зато над ними красный флаг. Им выдают на праздник мыло И чешут холку за пятак. Я с ними встать боюсь, однако И протестую средь камней. Да лучше мне бежать в Монако, Где жил загадочный еврей, 1990 ***** Ворочался главный прораб перестройки В вонючем навозе и в луже мочи. Вчера он столь рьяно боролся с прослойкой, Что с ним соглашались одни лишь рвачи. Но наш претендент задыхался от злобы, Он кашлял как сволочь и сволочью был. Набив полной властью дурную утробу, Обхарканный мастер мучительно взвыл. И вот обескровлена черная масса, В руках - ни шиша, а в глазах - боль времен, И где-то в болотах затеряна трасса, А к ней нас ведет обезглавленный слон. 1990 ***** Я живу в придуманной стране И не вижу выхода оттуда. Слава уплывает в тишине Словно в океане барракуда. Я не стар, но слишком одряхлел, Попусту о будущем мечтаю. Слишком горд, упрям, но не у дел И стихи плохие сочиняю. Не не забываются ониЮ, Просто быть в ряду литературы Очень не приглядно, ведь стоит Мраморная тень прокуратуры. 1990 ОБЩЕСТВО СКОТОВ Когда скотов учили по наслышке, А главный вождь всегда был впереди, Решил он быстро выучить английский И эрудицией хотел всех удивить. Потом ему в бошку пришла идея: А ну-ка я построю братьям рай! И сват, и брат, от гордости тупея, Спешили строить сказочный сарай. Но что ему, уже иные мысли Скребли затылок, разбивали ум. Он заявил: "Поскольку мы не крысы, То мы откроем свой прекрасный ГУМ", И ни один не сдох от ослерленья, Не удавился в суете квартир. Но каждый жилы рвал до одуренья, Чтоб обеспечить ценностями мир. А где их взять, когда кривые руки, Когда в ноздрях застыла хворь болот. Аплодисменты, шум и топот суки, В итоге - вновь налево поворот. Даешь прогноз! И твари повставали. Кричи в дыру! И фейерверк голов. Морозь товар! И горы ободрали. Молчи и слушай! Тишина без слов. И вот скоты, развесившие ноги, Скрипя глазами, продолжали род. А вождь и свора их учили йоге, И повторялся вечный хоровод. 1990 РАЗМЫШЛЕНИЕ Я сидел, обнимая бутылку И настырно плевал в потолок. Боль застыла в похмельном затылке, Да к тому ж развязался шнурок. Вспоминал я минувшие годы И отчаянно рвал волоса. Чередой пробегали уроды, А иных подгребала коса. Я налил полстакана сивухи, Опрокинул, тихонько всплакнул. В прошлом были и дети, и шлюхи, А сейчас даже гонор взгрустнул. Свищет память в не мытые раны, И мешает тревога уснуть. Денег нет, остывают карманы. Но в желудке кипящая ртуть. Я еще треть стакана осилил, На торшер у кровати взглянул. Щелкнул пальцем по лбу: много пыли Под себя загребал есаул. Что за мысль? Что за глупая фраза? Я в сердцах безнадежно дышал. Жизнь ушла, подвела метастаза. Умираю, не веря ушам... 1990 ***** Взял бы я гитару И ударил в такт. Но уж слишком старый, Да еще - дурак! Не таким родился, Но таким умру; Век социализма Вел со мной игру. Как на раскладушке Я спокойно спал6 Ушки на макушке Мой народ держал. Бил капиталистов, Также кулаков, Графов и артистов, Ну и мужиков. А потом долбили Нам про нищету. Мы же кайф ловили, Видя наготу. И в жестокой схватке: Кто кого возьмет... В кожаной тетрадке вырван переплет. И мозги не варят Посреди зимы. Вдруг опять ударят Гении страны? 1990 СТАНОВЛЕНИЕ Становление или развратное ложе. Что отступать, если нет больше силы идти. Я убегаю в себя, но не бреюсь, мне это не гоже. Вот отступление, однако любовь не спасти. Инопланетные люди, лучше сказать гуманоиды. Мы почерпнем массу знаний, Выстроим город без зданий И обреченные мыслью, скажем себе: ведь не стоило!... Каста жрецов нас ведет по спирали. Кто-то умрет, ну а кто-то подвержен отплытью. Высота В этой борьбе без идей мы, боюсь, проиграли. Нет в нас ни капли сомнений, все в подземелье укрыто. Становление, лучше уж не напишешь. Преснуть от зависти, лопнуть в безумном смущении. Что за скопление? Ты, поколение, слышишь? Голос извне нас зовет на святое крещение! 1990 ***** Шумерский монарх проповедовал сутры, И если одна не надолго зашлась, То мы почему-то устали от утра. Когда-нибудь выстрелит липкая грязь. Кромешная тьма в телевизор упала. Шумерский монарх ненавистен и жив. Подумайте, люди, ведь мы - тень шакала, Считайте себя или слушайте миф. Москва на пороге, а чаша в трактире, И вместе с монархом сидит Ниязи. Успели ли мы? Кто здесь ранен на вылет? Не думайте долго, тут все на мази. Червонец в карман. Я сочувствую третьей. Наденьте шинель, суньте ножик в карман. Шумерский монарх ищет точность планете. Войска же стоят и готовят капкан. Стакан опрокинув, я ждал утешенья, И тщетно троил, ставил "Волгу" в гараж. Нужна только спичка - окурка творенье. Мечтаем мы все провести свой шабаш. И вот воскресенье жестокости страха. Сидят в телевизоре лысые псы. А тощий монарх примеряет рубаху, Исследуя мозг коррумпируя сыр. Парламентский вестник - надежная штука. Сопливость монарха ведет в Никуда. Мы сами с усами: лопух, пастор, сука. И очередь справа берет города. Не сделай я глупость, давно б удавился. Шумерский монах инвалидность усек. Он начал с протеза, но позже взбесился, Поставив себя и меня в уголок. Остригся я сразу, хотя не нарочно. Прекрасный монарх обеспечил заказ. Звезда переправлена кем-то по почте. Монарх улыбнулся и вытащил глаз. Мы стали собой и чуть-чуть одряхлели. Кудахтал в кустах самый первый еврей. Я строчки пускал от угла до постели. Я часто икал, становился смелей. Шумерский монарх подитожил чего-то, Но я голодал и смотрел на него. Сражаясь с собой и противной икотой, Я в общем и целом не знал ничего. 16.12.1993 ЛЕНИНГРАДСКИЕ КРЫСЫ Ленинградские крысы по-моему в Польше, Поскольку их мало на нашей земле. Испражнение душ это видимо больше. Мы совсем обескровлены, но на столе. Так зачем же нам быть, если тех не хватает? Так зачем умиляться, ведь кто-то в седле? Я бы смог отомстить, третий парусник тает, И стремится к Востоку красавец-Олегш. Я не быстрый, но все же я тот, из которых Ленинградские крысы куют свой металл. Нет капора и нет убегающих в норы. Ленинград что-то слышит и стонет у скал. Вы заметили много, и треснула рама. Я закрылся и понял, что выбор не мал. Ну а чья-то тщеславная первая мама Обижается, чувствуя, сын убежал. Ленинградские крысы над городом встали. Я хотел бы их встретить, но стал одинок. Кувырком и направо все двери упали, И похоже, что съехал на них потолок. Мне нельзя на пригорок, когда приболевши, Я смотрел за собою, чеканя свой шаг. Рядом шел великан, был ужасно вспотевший. Я пощупал слова, он шепнул мне: Дурай... Я не выдержал натиск и вскоре обдумал Тот единственный план, за него я страдал. Ленинградские крысы! Коль есть та же сумма, Вы поставите счетчик, а я опоздал... 19.12.1993 ***** Бундестаг на пределе возможного. Идиотская поступь В смысле, которого нет. Слова умирают и с ними не гибнут дороги. Представьте привычные лица, если я умираю, То день возрождается вновь, и меняется что-то в природе, Если музыка спит, то недавно прошли перемены, о которых не стоит мечтать. 1990 ***** Душа - нокопить и развить удовольствие. Нога - шаг вперед, ну а слева - обрыв. Рука - протянуть и схватить продовольствие. Глаза - отставание, может и срыв. 1990 ***** Привет вам, старинные гении, Я шлю из грядущих веков. Поют оборванцы весенние, Деля не удачный улов. Но я им в предверии летнего Не дам первокалссный урок, Поскольку от мракого столетнего Сейчас удаляется впрок. Хотя по итогам последнего Оборвана тонкая нить. И смесь подсознания среднего С прямым. И не хочется жить. О, тайная проповедь сущего! Ты жмешься к чужим берегам. Смеешься, толкаешь бегущего, А он ведь отъявленный хам. Кудесник забытого прошлого, Он - трепетный странник средь бурь. Молчи, ведь от слова дотошного Одно лишь мгновенье до пуль. И я в безымянном молчании На вас уповаю, отцы. Взываю к достойному званию, Вы нашего счастья истцы. 17.10.1990 ***** Восьмерка всегда стоит в центре семи. Не ясно, зачем эта паника? Крадется во тьме Предатель любви, Надевши пальто наизнанку. Трещит по швам зловещий день, И сам он испачкан зловонием. Ужасен рок, но бороться с ним лень, К тому же закон в беззаконии. Щепотка сна в рукаве дождей. В истерике бьется повешенный. Но жизнь одна, нет и двух смертей. А мир под хмельком. Спутник бешеный. Когда чихнул предрассветный час, Вступила в права свои скука. И вскинув руку, как в прошлый раз, Судьба повернула науку. 17.10.1990 ***** Последний раз дружил я с аферистом. Я щекотал завистливые дни. Как знать, спаслись мы в прошлом лишь одни, Но открывали дверь свою со свистом. Наивен был тревожный крокодил. Под боком спал противный хам-оратор. Он повседневный хитрый провокатор, А я по кругу хоровод водил. Раскрывши рот, я слушал те же сказки И упрощенно помнил анекдот. Смеялся, плакал, говорил, и вот Ушли в былое подсознанье краски. В туманной ложе я заметил вхлд, В котором ждал невежественный Рома, Он проводил меня ужасным стоном, Встречая сон, зовущий нас вперед. Куда бежать? подумал я вначале., Когда звонок все уши прожужжал. Мой аферист меня тотчас узнал, А может, просто люди подсказали. Актер и сыщик - он в одном лице - Бывал и смел и всячески опасен. Я понимал, что вывод столь же ясен, Сколь бесполезен мне пустой прицеп. Да-да богатым был я по наслышке, С долгами жил все время уязвим. Теперь дошло; пора идти с другим, Пока не стукнул гробовщик по крышке... 1990 ***** В грязном городе - грязные люди, В сгнившем мозге - протухшая мысль. Хилые плечи, обвисшие груди. Главное слово слышится: БРЫСЬ! Первый козырь - убить покаянье. Лучший подвиг - кого-то продать. Нету сил пройти расстоянье; Никогда никого не догнать. Сам священник сидит на иконе, А правитель сосет леденец. Вечный сыщик все время в погоне И всегда получает венец. В потном марте расходуем семя; Подо льдом бьется красный ручей. Дышет пламенем прошлое бремя, В крематорий уводят врачей. Корень смерти растет на асфальте. Он подобен вечерней звезде. Свора рыцарей дрищет на старте; Мастер слова таится в гнезде. Страх ничтожен, когда есть терпенье. Цепь эмоций и шелковый лист. Ну а что ж, если нету везенья? Если ты не парторг, не артист! Кто-то скажет: Опять ты об этом! Нет, - отвечу, - совсем о другом. Пусть меня не считают поэтом, Но вокруг настоящий дурдом. 1990 ***** Спасая портрет Горбачева Не стоит смотреть на него, Поскольку в постели больного Тебя ведь прибьют все равно. Бери и беги, куда ноги Тебя от судьбы унесут. Не думай. От власти подмоги Теперь уже люди не ждут. Хотя у тебя есть идея, Но смысла по сути в ней нет. Сейчас иноземцы смелее Вокруг свои сети плетут. Не трогай воюющих ныне. Я знаю, что ты - идиот! Такие не мрут на чужбине, Твердят, будто с ними народ! Но что же с портретом случилось? Скажу я тебе - НИЧЕГО! Толпа на пятно обозлилась, К тому ж на него самого... 1990 ***** В махновской шапке брел Семен Буденный - Потусторонний чеховский герой. Он был накрыт настоем перегнойным И убивал крестьянский зимний рой. К нему спешили падшие дебилы, Ловили мух и пробовали чай. Один - Мазох и сводный брат Годзиллы - Прилип ко лбу, как-будто там был рай. Семен Буденный пыхнул папироской И прикурил внезапно анашу. В подстилке снов поочередно острый В него стрелял Потемкин - гений-шут. Картавил день, плевалась ночь грозою. Страна повисла вдруг на волоске. Шипя на всех, коверкая устои, Наш полоумный пребывал в тоске. Он бросил доллар, маузер и шашку, Пропил коня, сдал в скупку макинтош. Схватил вдову не просто, а в охапку И под ребро ей сунул острый нож. Он не в пещере жил с вдовой капризной, Он во дворце недели коротал. Исполнил гимн, писавший в прошлом тризны, Кудесник слов, монголец Цеденбал. К могиле полз ревнитель страшной бойни, Сжимая зубы, высунув язык. А в тишине постанывала тройня, И пропадало будущее в миг. 1990 ***** Про Целину мы знаем по наслышке; Авторитетный гид нам рассказал. Одни из нас подобны были вспышке, Ну а другие вышли в кинозал. Нам семена насыпали в ладони, Водой клозетной омывали нас. Мы поспешили, и подохли кони, Они вели нас в бой последний раз. Опухли уши в бездне славословий, Зарезан опыт, взорваны мозги. И посылает к массам предисловий Тот, у кого медали и враги. Хотели мы войти в могилу справа, Но в глаз вонзился колос и застрял. По голове шарахнул молот славно, Ориентир надежный потеряв. Мы захлебнулись горькою слюною, А в нас швыряли камнем и строкой. И кувырком катились мы в запои, Ведя сестер и братьев за собой. Открывши рты, мы высунули жало. Но в тот же миг ножом по языку От очевидца масса получала, Ведь он-то был все время начеку. Разбушевавшись, боль кипящей травли, Протестовала, но былой кумир Точил свой серп, а молот взял в награду, С портняцким злом освободясь от дыр. 1990 ***** Шары в кармане - Биллиардный мальчик. Кумир толппы - Бумажный идиот. Секунда - время. Есть поездка в Нальчик. А позади Безвестный поворот. В толпе зевак Надеяться на старших Не представляет Истинный знаток. А в райский сад, В чащобу не пропавших Ведет Сусанин И дает урок. А из трясины Голос подворотни: Снимай, сжимай И бей, пока лежит. Понятны всем Законы третьей роты. Им не известны Доброта и стыд. А посреди Вчерашнего застолья Был абсолютный корень перебит. 1990 ***** Семиконечная звезда Ко мне пришла из Ниоткуда, Остановила поезда, Пустила в лужу барракуду. Но я умен и слишком слаб, Чтобы тягаться с преисподней. В стране звезды восточный краб Польщен запором новогодним. Он умолял и горевал, Но заполняя щель замазкой, Я упивался древней сказкой И план страны не выполнял. На острие не попадать Я бессознательно пытался. Последний вождь в кино снимался И все пытался рассказать. Он не царапает гнездо. Он апельсин жует лениво. А я целуюсь со звездой, Борясь с нескромной, пышной гривой. Я бриллианты клал в карман И наливал воды по пузо, Подобно Робинзону Крузо Себя сажал я на аркан. И в разношерстную мечту Впилась забавная улыбка. Я - вождь апачей - Винету? Нет, здесь, товарищи, ошибка. 1990 ***** Пресные старцы, издохшие ныне, Нам не помеха, покуда есть спесь. Нам бы успеть, пока кровь не остынет, Выпить винца и икорки поесть. Снег за окном, что ж, пускай себе валит, Мы не преграда ему, дайте срок. Нас путешествия, подвиги манят, Хоть и над каждым навис страшный рок. Вот - злободневный искатель породы, Он не преступник, но в стаде зверей. Вот - муэдзин, принимающий роды, Рядом стоит казначей-брадобрей. Выйдем мы строем и пятки почешем. Что-то подмышкой зудит третий день. Дружбу ведем со святыми и с лешим, Нам не страшна пресловутая лень. Не избежали мы всяких пороков: Зависть, коварство, предательство, стыд. Слушайтесь, люди, не будьте жестоки; Каждый из нас у обрыва лежит. Но мы покажем убогому миру, Кто мы такие, за что давят нас. Мы уничтожем, тех, кто слтшком жирен, Кто тратит деньги, не слушая масс. Все! Я устал объяснять, в чем здесь дело. Больше не буду, простите меня! Я ухожу, мое дряхлое тело Вы не найдете....................... 1990 ***** Я получил недавно немую смерть в кредит. Повесил на комод крутую занавеску. На баррикаде жизни мой разум позабыт, А в подворотне слов исчезла вдруг невеста. Я - пораженный всем - прилег у стен вокзала. Кремлевские куранты трезвонили весь март. Но что-то в небесах удача подыскала И выплеснула злобу чуть позади мансард. Когда-то был я трезв и размышлял спокойно, Но время убежало - тарелка пополам. Не помню я себя высоким, сильным, стройным, Но в каталажке судеб найдется место снам. И я преподнесу красивый мягкий бинт, Но мне не обогнать несчастную минуту. Я чувствую, во мне безжизненно кипит Возвышенная страсть и подленькая смута. Зачем же убивать кипучее страданье? Зачем искать пути, ведь выхода в них нет? Зачем же отдавать свободу на закланье? Ведь от нее остался возвышенный скелет. Я получил недавно немую смерть в кредит. Купил у дураков житейскую прописку И вот хожу теперь по сверенному списку, Поскольку в суете я кем-то не добит... 1990 ***** ^^^ Если б в руках была высшая сила, Я б на карачках пополз в Вашингтон. Пусть Предсовмин разъезжал в лимузине, Знаю я, он не политик, а слон. Нет в нем тоски по родному народу; Рыльце в пуху, и пора убегать. Кто-то в Швейцарии, там, где свобода. Рано! Немного еще б подождать. Если б в руках была высшая сила, Я бы Саддама Хусейна прибил. Есть во мне что-то, какая-то жила. Так его хлопнуть, чтоб подлый не взвыл. Я ненавижу проклятых арабов, Больше всех стран мне противен Ирак. Гадкие люди и мерзкие нравы, А впереди завывающий мрак. Если б в руках была высшая сила, Я бы собрал изменяющих жен. Всех их подвел к аккуратной могиле И не боялся бы лезть на рожон. Взял бы одну, а за нею вторую; Тысячу в землю б живьем закопал. Так ведь не будет, все это впустую - Розовый символ, о нем я мечтал. Если б в руках была высшая сила, Я бы из космоса землю спалил, Чтоб ни одно безобразное рыло Не воскресало, чтоб дом наш остыл... 4.12.1990 ***** Обреченный на смерть по порядку, Он щипал вековую стезю. Стол накрыт, в руку вложена взятка. А пупок нагревает изюм. Смольный взят по прошествии пасхи, И на город упала луна. Вилы в бок. И со смехом дурацким На пороге застыла война. Он воскликнул: Кому это нужно? Но ответ во вселенной повис. И повеяло жуткою стужей, Хоть собой губы склеил ирис. Началась безобразная пляска. И с водою смешалась земля. Стерлись звезды. Потрескалась краска. Маска спала с лица короля. Он закашлялся, как от чахотки, Кровь пошла из раскрытого рта. Возле трона вопящие глотки Подметала собой глухота. Всплеск жующих чужую отраву, Оставляет единственный след. Кто-то ищет военную славу, Ну а кто-то нам шепчет: Привет! Обреченный на смерть, он молилсяч, Но не мог подобрать нужных слов. Вечный дьявол над миром кружился, Опуская смертельный покров. 1990 ***** Лестница ведет в начало помутнений. Остановка. Вход. Опасный поворот. Жизнь ведет отсчет из серцевины мнений, Ну а смерть стоит, сморкаясь у ворот. Вот часы бегут, но стук их еле слышен, Неотступен шаг, ведущий в темноту. Хрупкий, тонкий лед не видим с грязной крыши, Только жирный червь шевелится во рту. Нет в нас ничего, что может быть достойным, Нет святой любви, и ненависти нет. Каждый за себя, и все лежат спокойно. Все считают сор своих ничтожных бед. Лестница ведет в единственную точку, Там скопился опыт противников идей. Искажен там свет, не выползает строчка, Но однако ждет свой час старик-злодей. Если вдруг взойдет звезда, и загорится Истинным огнем величественный гнев, То взорвется мир, исчезнут звери, птицы, А из бездны прыгнет не потребный лев. Вот и все, о чем сказать я попытался, Голос не дает возможности орать. В лучших временах как пилигрим скитался, Но не смог нигде друзей я отыскать. 1990 ***** Если б нам чуть-чуть не хватало таланта, Мы бы босиком убежали в могилу, Злобная свобода тогда бы завыла. Истязал бы негров по-меньше Атланта. Но и в забытьи есть ужасная злоба, Прошлые соседи утробу набили. Как в старинной песне собаку убили, Истинные гении в сверкающей робе. Раз и два, и три, замурлыкал Иуда. Что-то далеко голоса раздаются. Воевода с трусом на острове бьются, Наседает боцман, и гложет простуда. Ах вы, подлецы, вы украли помойку, Я не доказал, что приятна Оксана, Лучше бы нам съесть полбидона сметаны И уйти в туман, а быть может, на стройку. Нет, сказал монарх, вы не слишком умелы, Нет в вас ничего, что могло бы удержаться, Я вас не корю, но желаю подкрастся, Потому что кто-то берется за дело. И тогда себя возомнил я арийцем, Новые министры меня окружали, И друг друга за руки крепко держали, Построенья ждали отцы-кровопийцы. Я воспрянул духом и иже с ним телом, Нас ведь очень мало никчемных и лысых, Вот я и сижу, тихо лаю на крысу, А она стремится к подножию в белом. 27.01.1991 ***** Имя ему - Отречение. Подвиг не сложно свершить. Но роковое влечение Трудно переоценить. Жизнь с подсознанием связана, А на последней черте Толпы народа обязаны Солнце искать в темноте. Я забегаю за линию. Вот мой приказчик и царь! Зверь исправления синий мой, Он же и лекарь и тварь. Лучше идти в ногу с прошлыми, Чем отказаться от дел. Новые, слишком уж пошлые, Или я переболел. Кровь вместе с брызгами вечера, И не устроенность лет. Мертвые кем-то замечены - Мой однозначный ответ. Все исполины проклятые ЛЮбят дарить немоту. Мы не шестые, а пятые: Я и солдат Винету. Кто против шерсти заказывал, Кто удалялся в мечты. Люди по-своему разные. Кто встанет, если не ты? 1991 ***** Хвала Святому Духу! Хвала родной стране! Вонючую старуху Мы жарим на огне. Когда она спалилась, Ударил вешний гром. А в облаках бесилась Свобода под огнем. Ликующий товарищ И светлый патриарх Учили жить. Не встанешь! И среди всех - Плутарх. А вот природа духа Наивна до войны; Играет смерть, а пухом Укутаны сыны. Вот - Чингисхан получки, А вот - Батый мечты. Уже дошел до ручки, Не закрутив болты. К несчастью мы познали Все ужасы в борьбе; Одних поубивали, Другим сказали: БЕ!!! И мы опять остались На перекрестке зим. Но вновь нам показались Дзержинский и Максим. 1991 ***** В прошлом - наступленье, А в будущем - провал. В прошлом - оживленье, Сегодня - смерть у скал. 1991 ***** В камере смертников жил прародитель. Он был стеснительным и дураком. Рядом с ним жил угнетенный душитель, Евший подруг президента тайком. Так десять лет без конца продолжалось. Только лишь стенка прградой была. Лысый болван, вызывающий жалость, Грубый садист и исчадие зла! 1991 ***** Он был героем перестройки И перестраивал друзей. Но после праздничной попойки Его отправили в музей. И он воздвиг заслон народу, И цены начал поднимать. Ему не верят - жизнь не мода, И обзывают словом - блядь. А он не думает нисколько, Он душит мысли и дела. И будто лакомую дольку Он поглощает все тела. Да кто он, гад или ревнитель, Иль пустомеля, иль профан? Он просто рифм обогатитель, Ну а по-русски он - Болван! Немного ждать, увы, немного, Когда рассеются года, И все пойдут иной дорогой Туда , где правит бал беда. Мечты сбываются любые, И вот в предверии борьбы Герой вчерашний - враг отныне, Потусторонний сын судьбы. Болтал я много и впустую. Не смог суть мыслей уловить. Теперь сижу и вхолостую Я рву натянутую нить. 1991 ***** ^^^ Нация - наше единство. В ней - жизнь и цель, и борьба. Но настоящее свинство Милости ждать от столба. Вот родовое богатство: Быть дилетантом во всем. Наше российское братство Все называют скотом. Мы отдыхаем на сене, Жрем несъедобный товар. Немцы пьют пиво на Рейне И ненавидят татар. Те, кто похитили слово, Скрылись в монастыре. Враг в половине второго Всех поразил во дворе. 1991 ***** Указ президента касался немного, Но треснула лампа, запахло внутри. Проснулся Герой, побеседовал с БОгом И шаркнул к прорабу, а тот уж горит. Молчание дней; завсегдатай получки. Осел или страус ему все равно. Дошел он до солнца, а может, до ручки, Мы точно не знаем, поскольку темно. 1991 ***** Арию портвейна пел столичный мэр. Отставной правитель выходил на сквер. Умудренный сторож спал среди листвы, А молочный брат искал секрет молвы. На центральной площади сосался прокурор. Пестрою топою валили мы забор. Но страна кипела, и звала семья. Новые пророки, новая струя. 1991 ***** Карманный врач и призрак редколесья Смотрел на мир, не дожидаясь нас. А мы скакали, но боялись треснуть, Устав от драк, теряя звонкий смех. 1991 ***** Кто-то вышел во двор Вселенной, Кто-то пожелал убить свою мать. Кто-то простился с миром презренным. Кто-то упал, чтобы просто поспать. Кто-то жмет поднебесную жижу. Кто-то чувствует подлый запор. Кто-то вырезал почку и грыжу, Кто-то быстро свалил за бугор. Кто-то шепчет сияющей массе. Кто-то песню глухому поет. Кто-то часто стоит на атасе. Кто-то в гуще сомнений гниет. 17.10.1990 ***** Надежды нет, коль выпало шестнадцать. Но есть вопрос: когда придет весна? Сними свой крест, под поезд не бросайся, За ним идет ужасная волна... 1990 ***** На скучном собраньи, Ну как на диване Сидели цыгане И кушали сыр. Когда же вспотели, То спать захотели, А рядом в отеле Смеялся сатир. Цыгане вспархнули, Как мыши уснули, Как чурки в ауле И видели сны. Сатир был доволен И очень спокоен. Он мир свой устроил С приходом весны. Пришло снова утро, И тихо как-будто. Читай КАМА-сутру, Все будет ништяк! Вампир отдыхает, Мысль где-то витает. Чего не хватает? Ну что же не так?... 1991 ***** Раз уж я решился, Нужно дописать. Тщетно гений бился. Нас не сосчитать. Ведь в пылу забвенья И в бою с собой Мы - иные звенья. Пусть трубят отбой. Кожа пообтерлась. Души обросли. И дыханье сперло, Мы к Победе шли. Но тотчас поднялся Призрак бездны дней. Он семь лет шаталася По стране теней. И рука крутая Нам сломала грудь. И слепая стая Вылезла взглянуть... 1991 ***** Как грязная тварь по задворкам слонялся Похабный, немой, обезумевший зверь. За дело народа он - пакостник - взялся, Закрыв за собою парадную дверь. К нему потекли отовсюду злодеи. Кто зубы точил, кто в носу ковырял. Болтались глупцы, и от страсти зверея, Здесь каждый четвертый свободу терял. В мешок же текли драгоценные реки. А вата в ушах уж промокла насквозь. Союз с сатаной кем-то скреплен навеки, Кровавая подпись, алмазная трость. Пустынная скорбь обретала устои, Мерещилось пламя, в стакан капал яд. Но был угнетатель бесспорно спокоен, Хотя в своей свите заметил разлад. Рука вознеслась и на миг опустилась. Тот час совершился немой ритуал. И смерть словно смех над ухабами билась, Страдальческий голос к пощаде взывал. 1991 ***** Предо мною разверзлась волна. И опухшие в поисках лица Постоянно просили напиться И тащили, тащили ко дну. Проницательный взгляд из толпы Отчужденно приветствовал слухи. Все набили голодное брюхо И скривились, поджав животы. Я нырнул, но не смог утонуть. Потому что был слишком спокоен. Быт гражданский совсем не устроен, А во рту проржавевшая ртуть. Что за дело? - подумалось мне. Может быть я последний из первых? Все мне действовать стало на нервы В этой проклятой Богом стране. До чего же дошли мы, друзья! Я заставил себя оглянуться. Но пришлось постепенно нагнуться, Надо мной извивалась змея. 1991 ***** Бумажные дни отгорели когда-то. За ними тянулся лишь пепел годин. Брели, закаленные в биттвах солдаты, А вел их в поход стопроцентный кретин. Он видел тот круг, что порочным зовется. И план составлял, хоть безграмотным был. любил посмотреть, как щегол в клетке бьется, Но в страхе иль в страсти кайотом завыл. Где вы, те кто жил в преждевременном лете? Кричал полководец, очнувшись от снов. Глухие солдаты желали ответить И рты раскрывали, не помня звук слов. Они начинали крутить головами. Обозные дамы плясали канкан. Остывшая бездна пугала цунами, И брызги летели во вражеский стан. Поход длился вечность, а может и дольше. Но он завершился в проклятом Нигде. Ведь было все это в России и в Польше... Не помню я точно, я в чуждой среде! 1991 ***** Старинный банк в провинции Стремительно взлетел. А райотдел милиции Остался не у дел. И вот отсюда истина, Где служба - там закон. Но здесь она бессмысленна, Коль деньги - эталон. И потекли заветные Бумажные ручьи. А партия с советами Спросили: мы-то чьи? И им в ответ послание Банкиры принесли: Вы провели компанию, А мы разброд внесли. Да что-то в мире сдвинулось. Погасли в миг огни. Мечты наш мир покинули, Но прибыли одни... 1991 ПОВСЕДНЕВНОСТЬ Всего десяток слов Я напишу, не больше. А что еще писать В ночной кромешной тьме? Простите, депутаты, Мы искренни, ребята! Исполните свободу И выстрелите вверх. Оставьте впопыхах Наивность перепалок. Используйте восторг Наигранных сапог. Запомните, что нас Не выбить из подвалов. Ловите же момент, Пока лишь поперек. А дождь сбивает тех, Кто искренен и молод, Икающих парней, Притухших наяву. Воспряньте, господа, За нами пыльный город. Нас мучит хворь и голод. Не прячьтесь в тень дверей, Коль я цветок сорву. 1992 ***** Прошло время свадеб и траурных маршей, По грязному снегу тащилась судьба. Мы стали прожорливей или же старше, Но в чутких ушах отложилась стрельба. Жевали мы пасту и слушали запах, Который все время вгрызался в мозги. Один повернулся глазами на Запад, А трое сбежали, не видя ни зги. Словили мы кайф и слегка одурели, Ночною тропой мы пошли в пустоту. Но там кто-то спал на вонючей постели. И шаркал в потемках - боец Винету. Утраченный мир презирал нашу мудрость. Кусали мы локти в протухшей воде. Не все уповали на тупость и глупость, Хотя только сторож просил не балдеть. 1991 ***** Жизнь - это цепь ударений: Горе, свобода, беда. Но в сотнях, тысячах мнений Истина будет всегда. 1991 ***** Голод - привычное дело, я знаю. И грязный ум я наукой питаю. Нет толку в нем, как в дырявой подушке, Хочешь шепну тебе что-то на ушко? Терпкие будни, усталые сводни, Мы это видели где-то на Сходне. Ну и зачем же мы бьем себя в темя; Думая, будто растянуто время? Горе тому, кто сопит в одиночку Утром и днем, а быть может и ночью. Чешет затылок, взрывает устои, Знаю я точно, что это такое! Гриб или воздух? Заманчиво слово... Трижды упал, так ведь это не ново. Чисто сработано: цепь на ладонях. Кто-то умерший по Родине стонет. В пышных покоях и нищих каморках Гнусное дело заложено в створках. Что же наплел я? И мне не понятно... Слишком запутанно, но аккуратно! 1991 ***** Трудно выйти на волю, Но еще труднее идти. А тебя никому не спасти, Не изменить твою горькую долю. Жалко слыть идиотом, Когда уже взведен курок. Удар между глаз, и урок Получен, а мир проработан. Живительна сила в ногах. Стремительна боль в пояснице. И смерть уж на первой странице, И пляшет по комнате страх. 1991 ***** ГУМ, ЦУМ и гастроном - Магические цифры?... С подвыпившим царьком Я спер ведро олифы. Считая три рубля, Я многое увидел. И мир я, буду бля, На миг возненавидел! Умеренные псы Шныряют по подъездам, Кумир сжирает сыр И дрочит речь на съездах. Постыло все вокруг... И что же делать, мама? Я думаю, что сук Здесь подленьких не мало. 1991 ***** Червивая душа и искренняя дружба. Кому идти вперед? Кого вести назад? Мы с вами лишь рабы, Бегущие на службу; Кастрированный сброд, распухший от наград. Четвертый человек из пропасти несчастий, Натянутая нить, какую не порвать. Я думаю, спешат из коридоров власти Те, кто пытался жить и всюду успевать. Пред нами тот шедевр, что сделали мы сами. Уставши от себя, мы пропили свой долг. И переполнен двор живучими глистами. Зову, зову тебя, мой славный смелый полк! 1991 ***** Город заткнулся во времени прошлом. Выцвели стекла, поблекли дома. ЛЮди устали, как дряхлая лошадь. Тормоз на снах. Мы привыкли ломать. Жидкое небо нависло над кем-то, Кто-то ушел внутрь, точнее в Ничто. Лишнее солнце упало зачем-то, Ночь почему-то меняет пальто. 1991 ***** Последние дни уносились внезапно, И в бездне пропала могучая спесь. Сегодняшний царь хитро высмотрел завтра, Но голос на ухо шепнул: Стой! Не лезь! И вспыхнули звезды, погасшие утром. К чему суета? Для чего масса слов? Владея учением кама-сутра, Мы сможем под утро уйти в море снов... 1991 ***** Умным законным скитальцем Я представлялся друзьям. Я изучил как пять пальцев Свой пресловутый изъян. Жирные, пошлые гады В тесном желудке сидят. Им поставляет снаряды Очень надежный солдат. Он словно изгнанный дьявол Сеет в меня странный мрак. Я не подвержен завалам, Как бесконечный дурак. Кто-то уже симпатичен Или согласен почти. Кто-то как в гнездышке птичьем Точно разбойник свистит. Я же считаю получку Я ненавижу весь свет. Или шагаю на случку, К твари, которой нет... 1991 ***** На окнах - решетки, в подъездах - запоры. Людишки забились в глухие квартиры. И я не надеюсь, что в будущем скоро Наступит затишье, но бьют нас лишь с тыла. Серьезные дяди шипят без оглядки. Играть на баяне синьорам пристало. Я выше их всех на четвертом порядке, Но вижу, четвертое небо упало. Момент излучения пойман удачно, Его посадили в рюкзак с битой тарой. Но гений прослойки молился на даче, А стертый кумир отвалил за товаром. Щепоточка соли, мы выигрыш делим. Мечтательность вроде укрыта косынкой. Но наши мозги предводители съели И двигают пешки от стенки до рынка. 1991 ***** Дремучий сын вчерашнего зачатья Спустился вниз и стал почти смешон. Он безупречен, как лесные братья, Похож на Кремль, надевший капюшон. Тревожный звон рассыпался по граду, Но в магазинах билась пустота. И тот, который вышел за ограду, Желал сожрать хоть что-то, хоть кота! Он в разговорах жил пустячной фразой, Не зная, где находится замок. Кривлялся месяц, сторонился праздник, А гений злой мотал десятый срок... 1991 ***** Частично я был уничтожен, А может, был проклят Москвой. Но я не настолько встревожен, Что смог бы тягаться с молвой. Она будто сонное зелье Нещадно съедает мой ум. Когда ж наступает похмелье, Мой мозг в тараканах, как трюм. 1991 ***** Мы не летали как птицы, Мы не ходили в кино. Все мы не люди - убийцы, Или же просто дерьмо. Мы обездолены вроде, Мы изувечены тьмой. Но среди нас лишний бродит, Распоряжаясь страной. Много ли нам нужно было? Мало просили мы снов. Верное слово застыло На перекрестке долгов... 1991 ***** Мы все - унесенные вепрем. Живет в нас ученый герой. И дуют жилищные ветры, Под ними тут каждый второй.. Железное время пропало, Исчезли гнилые врачи. Чего только им не хватало!? Ведь крест под ногами торчит. 1991 ***** Пятикратный градусник науки Мне открыл приятный человек. Центробежность я пометил скукой, Подписав невыписанный чек. Смерть котам! - провозгласил советник. И помчались искренние псы. Что вы, что вы!? - я в сердцах заметил, Откусив медвежьей колбасы. Очумев от утренней попойки, Я привстал и выпил что-то залпом. Показалось этого мне мало По закону вечной перестройки. 1991 ***** Я - архитектор надстройки - Ждал удивительный год, Кто же позвал нас вперед К долгим годам перестройки? Я обреченный искатель, Может быть, только искатель!? 23.08.1991 ***** Товарищ Кравченко Меняет тапочки, Меняет тапочки Не каждый день. А телевиденье Дает не виденье, Дает не виденье - Всего лишь тень. Однажды дяденька Решил, что сядем мы, Решил, что сядем мы И замолчим. А мы в косяк ему Сказали: крякни мол, Сказали: крякни мол, Мы покричим. Товарищ Кравченко Увидел лампочку, Увидел лампочку И понял все. Его товарищи Орали: свалисси! Орали: свалисси! Мы смерть несем... 22.08.1991 ***** Застыла смерть в сокровищах Востока. Боялась ласка подоспеть извне. Мой конь жестоко ржал и нервно цокал, А я спешил остаться на коне. За что меня схватили по наслышке? Ответьте мне, друзья, вам все равно. Ведь все вы - псы, сидите возле вышки И лижите хозяйское говно. По полкам разложили папиросы. Ответственность успев преподнести. Но я боюсь обделаться поносом, Поскольку мне свой груз не унести... 1991 ***** Приятно все ж, когда в глазах Является смиренье. И пусть постигнет совесть крах, Я чувствую стремленье. Всего лишь есть один закон Для всех без исключенья: Не укрощайте жизни стон, Хотя бы в день рожденья. 18.10.1991 ***** Я лысый, как жизнь папуса. Ее я немного боюсь. В глазах обнаглевшая масса, А я позади - подлый трус! Шерстить перелетное семя Не выгодно в нашей стране. Мечтая дать волю плебеям, Живу я в вонючем дерьме. И стоит ли мне обижаться? Уж нет покрасневшей мочи. Не лучше ль на рее болтаться? Никто там уж не закричит. Безумство лечить я пытался, Но сам обезумел в себе. И вдруг в подсознанье забрался И стал ненавистен судьбе... 1991 ***** Моя мастерская в московской квартире, В которой нет места и вшам. Стихи сочиняю я, сидя в сортире, Рассказы пишу по углам. К тому же шипят постоянно соседи, Что слушаю я "Rolling Stones". В коморках сидят, как в барлогах медведи, В груди запирая свой стон. Предательский быт убивает поэта, Стреляет все время в упор. Бежит таракан по вчерашней газете, Где пишут чудовищный вздор. Смотрю я в окно; бродят драные люди, Я их ненавижу. За что? Меня не убьют, но уж точно осудят Животные в грязных пальто. Преследуют мозг обреченные мысли, Слова выбегают гуськом. Но нет в них идеи, глубокого смысла. Простите. А что же потом? Вот так и скитаюсь по жизни несчастий, Озлоблен на всех и себя. Я знаю, что это - судьба. Растрачены буйные страсти... 1991 ***** Я беден, а должен не мало. Куда же фортуна слиняла? Ответьте. Заметьте, ведь я не один столь лишенный и в жизни от дел отрешенный. Я смертен, а вы, что же - лучше - солидные люди по службе!? 1991 ***** Вот и пришло мое время, Жизнь утонула в борьбе. Я не поддался затеям, Противореча себе. Выцвели красные флаги. Люди погибли в боях. Смотрят на мир бедолаги, Сея свой порох в умах... 1991 ***** Земная твердь. Я по войне хожу четыре года. Товарищ, верь, Настанет час и нашего народа. И он умрет, Ну а за ним уйдет и все живое. Он - идиот, Вы знаете примерно, что это такое? 1991 ****** Тебе соленого не жалко, Но постарайся получить О двух концах большую палку И о победе не забыть. Момент упущен, встаньте строем И поднимите черный флаг. Войдите в мир из дней запоя, Из бесконечных передряг... 1991 ***** Если на тело поставили крест, Значит, настала декада невест. Искренний витязь, неясный мутант Сами собой обезвредили танк. Кто-то кричал, ну а кто-то молчал, Только остаточный долг получал. Жизнь или смерть. Троекратная спесь. Главное дело и прочная смесь. Нам не дано замыкаться в себе, Тысяча жизней укрылась в беде. Кто ты, сиятельный, чуткий сатир? Мы ведь тебя скромно вышибли в мир. 1991 ***** В свете вчерашних учений Я получил ту же роль. Был председатель вечерний, Знал тот единый пароль. Вопли над сводом несутся. Их уж ничем не унять. Чьи-то подруги плетутся, Каждая третяя - блядь! Мы им не скажем, кто первый, Мы их прищучим... как пить! Юмор мне трогает нервы, Хочется волком завыть... 1991 ***** Мы умерли все до тех пор, пока сдохли. Отправились мы невзначай на тот свет. Глаза уж закрылись, и слюни засохли. А три гуманиста несли страшный бред. Плелись мы не строем, а точно по парам. И так мы прошли на последний этаж. Вот тут разместили нас бесы по норам, Но даже и их мы ввели в эпатаж. С утра отмечал нас рогатый чиновник, Анкеты писали мы только по две. Потом нам явился хвостатый полковник И стал жечь костер на сребристой траве. Куда вы спешите? - спросил он не громко. Мы примем вас всех, подождите лишь час. И он прокрутил нам японскую пленку, Она назначалась для страждущих масс. Мы сразу отметили дань уваженья И грустью прониклись к хранителю тьмы. А он раздувался, гордясь своим мненьем И лопнул с приходом российской зимы. 1991 ***** Исполин политической массы Мне приснился вчера по утру. Я считал, что единственный мастер Наконец-то спокойно уснул. Но нечаянно я просчитался И попал в дом, где нету дверей. Был там ТОТ, кто учителем звался, Он учил полупьяных зверей. Мне ломали сперва позвоночник, Рвали ногти, кололи глаза. Я забыл: где ты милый сыночек!? Ты бы выход сейчас подсказал... И услышал сынок мою просьбу, Появился с дубиной в руках. Я взглянул на него, он хорош был И оставил свой след на зубах. Не услышишь и в сказке такого! Меня били пятнадцать ребят. Но, товарищи, это не ново: Постоянно грызет брата брат... 1991 ***** Умно ли быть идиотом? Спрашивал я у судьбы. В вони мочи, в жидкой рвоте Видел одни лишь гробы. Вихрем кружилась свобода. Ногти жгла страшная боль. Я же искал в море брода И посещал "Метрополь". Шавки меня оболгали И потянули к стене. Были там Вали и Гали, Крепко прижали к себе. Я осторожно ругнулс И ощутил бой сердец. Строгий товарищ очнулся, Понял я - здесь мой конец. Время мое наступило Только на кухне в час пик. Боже! Меня замутило. Выблевал я кучу книг... Жизнь - повседневная штука; Честно скажу вам, друзья. С ней предстоит нам разлука; Ведь не бессмертен и я... 1991 НИЧЕЙНЫЙ ДУРАК Я - комиссар Жириновского, Т.е. ничейный дурак. Мысль обтирается костная. Я же сжимаю кулак. Мы не молодчики Партии, Мы - патриоты трех Дум. Деньги на пиво потратили И затуманили ум. Каждый из нас, кто по совести, Кто по третичности смет Бьет по ногам, пишет повести И удаляет сонет. Я - комиссар, но не кнченый, Я - не совсем идиот, Только вот в битвах отточенно Мой раскрывается рот. Да - дураки мы ничейные; Любим засушенный сыр. А по пятам нам линейные Чешут и комкают мир. Вот раскололся я, в будущем, Может раскаюсь и я. Ну а сейчас то же рубище, Та же коморка моя. Где же, товарищи истина? Где, Жириновский, ответ?... 1992 ***** Кто убил президента? Кто убил мадмуазель? Кто повесил доцента? Кто тащил нас в постель? Кто пришиб диссидента? Кто в солдата стрелял? Кто не дал нам процентов? Кто паскуду менял? Кто зарезал Иуду? Кто убил подлеца? Кто сожрал барракуду? Кто желал нам конца? Кто убил людоеда? Кто ножом делал ход? Кто заметил полпреда? Кто совсем идиот? Кто убил живодера? Кто убил медсестру? Кто свалил мародера? Кто здесь мечет икру? Кто воткнул вилы в зэка? Кто вожжами гремел? Кто побил человека? Кто подняться посмел? Кто убил в нас сознанье? Кто свободу украл? Кто убил покаянье? Это - я, господа!... 1992 ГОВОРЯЩЕЕ СЕРДЦЕ "Министерство любви внушало страх" Дж.Оруэлл "1984" О чем нам сердце говорит? О чем мы спрашиваем совесть? Живя в стране высоких лун, Мы уничтожили свободу. Любовь, увядшая весной, Испепелившая природу, Сломала наш надежный ум, Но мы отстали от законов. Своей не дрогнувшей рукой Загнали мы судьбу в застенки, И упираются коленки, А гений злой снимает пенки И всех людей ведет в забой. Кресты мы ставили на то, Что называли чутким сердцем. Оно молчало, ты в пальто, Но в нем, увы, друзья, не то, Поскольку мы живем в отребьях. Мы посрамили суицид, Сестер погнали по дорожке... Ага! Заветный дефицит, Ты сердца мудрого заложник... 1992 ***** ^^^ Слышно ли что-то? На палубе кто-то... Ельцина - в зону, Гайдар над законом. Спасибо, Сергеич! О нас не болеешь. Коленом под зад, Аж стены дрожат! Когда же ответят Партийные дети? Когда же в солдаты Уйдут демократы? Под четное знамя Отравим сознанье И выправим ветер И выжевем. Верьте! Кладите на плаху Штаны и рубаху... 1992 ***** Какая-то истина Или же мистика. Простите, господа, Мы едем не туда. И все-таки в этом счастье: Идти на охоту в ненастье. И слушать, и слушать, и слушать... Ужасно нам хочется кушать. 1992 ***** Египетские фараоны Всегда любили бастионы. А я скажу вам, не греша, Люблю, когда в кармане ни гроша. И наше разлюбезное правительство Меняет наше с вами место жительства; Теряем мы, друзья, земные силы, Уходим из квартиры, да в могилу. 1992 ***** Я разговаривал с Ельциным, Думая все о своем: Как мне бороться с потенцией Или: Куда мы идем? Черствая мысль ненавязчиво, Тупо клевала мне лоб, Люди не спят, но в ребячестве Не заседает лишь жлоб. Клетчатость мыслей рискованна. Наш президент взял реванш. Фраза уже разлинована, Что подтверждает демарш. Череп есть что-то из высшего, Я позабыл суть игры. Но не встречая забывшего, Чувствую запах икры. 1992 ***** Отдельные люди стремятся к свободе, А я их туда не пускаю. И что ж? Я зол, будто лев или тигр на природе. Кругом - нищета, униженье и ложь! Смотрите в глаза, однодневные твари! Я жив и грехи не прошу отпустить. В карманах моих только истина шарит, На горле затянута прочная нить. Искусство смиренья знакомо немногим... 1992 ***** Предпочтите мне любого крокодила И тогда узнаете зачем. Вам не хватит сахара и мыла. Господа, останетесь ни с чем. Кто горбатить станет на подонков, Сдавших с потрохами свой народ? Лопнут от досады перепонки, Кое-что прочистит ваш проход. Жизнь, увы, поганая вам светит. Ну и что же, гады, поделом! Пусть сожрут дерьма и ваши дети, Мы же в подворотне попоем... 1992 ***** Постепенно приходит прозренье. И страна воскресает. Но я верю, свободное мнение Из мозгов ускользает. 1992 ***** На планете с названием Плюк Жил активный советский индюк. Думал он, что живет, Что свою воду пьет, Что свою кашу жрет, Что святую идею блюдет. Он смотрел на планету и ждал, Вот приедет за ним самосвал И его увезет, И товар приберет. Ждет товарищ и ждет, Но машина пока не идет. Загрустил нашш знакомый, увы! Не дождаться десятой весны, Не достать, не продать. Отдохнуть - не устать. Где ты, верная рать? 1992 ***** Шины на машине, Давка в магазине. Рядом все - кретины. Гните, люди, спины И смотрите вверх! Я спою вам песню. Вам же интересно, Что на Красной Пресне Мы пропали вместе Словно глупый стерх... 1992 ***** Присутствием старого мира Себя я всю жизнь убивал. Забыта жестокая лира И дети, что пали у скал. Эмоции всё жгли огнем. Народ выступал эпигоном. Наполнилась траурным звоном Земля перекрещена днем. Магистры бежали к получке, А денег хватало на всех. Дошли пивовары до ручки, Меня подвигая на грех. Печатал я что-то лихое, А рядом шуршала тайга. Ага! Патриоты покоя! В могиле уж ваша нога! Зараза, возьми недотрогу! Возьми и с собой унеси! Броженье во мне/, но ей-богу Не хватит мне времени, сил... За что ты меня упрекаешь? За что гложешь когти, судьба? Я лишний в испытанной стае, Где всякое время - стрельба! Бубнят мусора, режут суки, Орут под мостами коты. Не стоит мыть чистые руки, Тем более всюду скоты. Голодные рту рвутся к чашке, А там позабытая слизь. В глазах копошатся букашки, Не скажет никто: Берегись! Но видно искали мы правду Не там, что же делать сейчас? Я стар! Заберите награду, Столетия смотрят на нас!... 1992 ***** Тревожные плыли минуты. Сияньем ворчала луна. И был я расплавлен как-будто. Со мной умирала страна. Экран перекрестного счастья, И вот обновленная треть. Голодные вехи участья Попутно мешают смотреть. Наивно решать уравненье, Коль цифры замучали всех. Попробовать испражненье Смешнее в собрании вех. 1992 ***** Я не люблю фальшивых демократов, Я ненавижу мертвых игроков. Когда я жил под властью партократов, То ел и пил и был всегда готов. Но вот явились косвенные люди, Они весь мир испортили, как день. Интересуют их нагие груди, И кое-что, что не отбросит тень. Лупили нас седые коммунисты. На стенки лезли мы ко всем чертям. Среди толпы мы не были плечисты, Не находили отдых среди дам. Сейчас я сплю и не могу проснуться, Открыта дверь, а выхода здесь нет. Скажите мне: Дано ли мне очнуться? Земля погибла в океане лет... 1992 ***** Исключительность анархистов Запылала в огне. Они встретились быстро И застряли в окне. Черные знамена Взвились в вышину. Но летит и стонет Шар на всю страну. 1992 ***** Я жалею, что жизнь прекратилась. Я люблю все, что дышет и мрёт! Наслаждайтесь! Разлука случилась. Смерть навязчиво совесть грызет. Исключительность бранного слова Заставляет меня волком выть. И вчера в половине второго Я пытался о прошлом забыть. Ничего я не смог опечатать. Новость, искренность, первая ночь. Захотелось мне громко заплакать И кому-то хоть чем-то помочь... 1992 ***** Симпатии высшего света. Команды спесивых отцов. Не трогайте сигарету И не задирайте юнцов. Красивые люди, постойте! Сыграйте свой траурный блюз! Себе панихиду устройте, Как бывший Советский Союз... 1992 ***** Социальная ликвидация,- Я сказал бы, но кто ответит. В чем причина конкретных зол? Место бунта и жизнь людей. Мы в любви - патриоты дня. А особенно в уничтоженьи. Мы бунтуем, и мир наш прост, Как картинка в стекле прозрачном, Как привычная атрибутика, Словно дикое обнищание. Эти классы вершат не то. Только мы прославляем Что? Не сравнимо иное будущее... Или взгляд из немого прошлого. 1992 ***** Черная, черная клетка. В ней сидит вшивый жид. Жизнь - сплошная рулетка - В мир сквозь щелку глядит. Плохо быть пессимистом Или родиться скотом. Но удивительный список Я предъявлю вам потом. 1992 ***** Ким Ир Сен любил награды, Наш юбилейный вождь. Но однажды взяли гады И пустили дождь. Не простой конечно, странный, По-простому - кислота. Ким Ир Сен старался рьяно Обеспечить жизнь скотам. Наш любимый председатель Был величествен и горд. Самый верный показатель - Беспредельно длинный торт. Ким Ир Сен стал твердый духом, А его любимый сын Подтвердил слова свои И спокойно взял старуху. Он женился, и тогда Засмеялся грозный папа. Дать ребеночку на лапу! Он орет не по годам. На востоке появились Обновленные деньки. Кто такие, мужики? Все в Корее возмутились. Исполински мавзолей Был воздвигнут в самом центре. А навоза новый центнер Растащили лишь за день. Ким Ир Сен лег в саркофаг, Наш любимый вождь. Появилась на руках Злая сыпь и дрожь. Мы заплакали тогда И впустили луч. Нет, друзья, не по годам Ким Чен Ир могуч. А на площади шел снег, Неизменно липкий. Что же может человек Посреди развилки? 1992 ***** ^^^ Президента Кравчука - недоумка, мудака - Вся Россия ненавидит, Ну а он и в ус не дует, Злую муху не обидит, Но пора надеть нам сбрую На лихого обалдуя, А не то придется всем В бочку лезть и брать топор, Бабам уходить в гарем И страдать там до тех пор... Чтоб с хохлами разобраться, Мирно жить и не подраться!?... Ядерная бомба - Прерогатива БОМЖа. Отдайте нам снаряды, Украинские гады! 1992 ***** ^^^ Я читал "Московский комсомолец". Много там различной чепухи. Был здесь человек из Ставрополья И плевал на жирные Верхи!!! Смачно поливали журналисты Грязным не разбавленным говном. Бражка по сравнению с игристым - Мерзкий не промытый водоем. Жалко мне глаза мои больные: Лист исписан вдоль и поперек. Странно, господа мои родные, Сплатни - это истинный урок! Я слова другие понимаю, Потому что слышу трубный зов. Я с мозгами подлыми играю; Нрав мой очень строг, да и суров. 1992 ***** Черное знамя порвал я на тряпки, Сшил себе куртку, трусы и штаны. Сунул в карман "Деревянные бабки" Все, что осталось от бывшей страны. Вышел на улицу, там копошились Твари, привыкшие радостно жить. Помню я их, каждый день они снились, Я их желаю как мух бить и бить. Вот настае роковая минута; Чувство солености душу грызет. Ползает червь в обнищавшем желудке И беспрерывно в кишечник плюет. Я заморожен активностью массы. И безвозвратно в столетие влез. Жив еще дух, но уже ниже классом, Имя ему - необузданный стресс... 1992 ПАФОС ^^^ Не надо хамить, господа демократы! Вы много тащили, придется вернуть! Не то мы для вас приготовим лопаты И скромно отправим в последний ваш путь. А Вы, Президент, не давите рабочих, Других не вините, и вы - коммунист! Стоят ведь столбы вдоль шоссе у обочин. Ведете игру Вы на свой страх и риск. Вы, Вице-Премьер, покупаете тройку, А все остальные плетутся в ларьки. Вы долго глумились, свернув перестройку, Но можно подумать, что мы - дураки! Итак, господа, прекратить издеванье! - Мы вам говорим. Вы твердите одно. Народу страны ни к чему подаянья. Вы - русские люди... А может - дерьмо!? 1992 ***** ^^^ Мэрии не верю я и не верю я тому кто идет впереди потому что я сзадит а кроме того еще многие сотни плетутся и цветы удаляют с рассветом Мэрии не верю я как не верю и всем демократам коммунистов я в счет не беру слишком много здесь цифр лепестки к лепесткам горе пишущим и страждущим или только творения их Мэрии не верю я потому что другие системы создаются и я не приемлю Расскажите с рассветом стихи иноземному дяде он ограбит себя слово за слово выверни свой талисман наизнанку Мэрии не верю я встаньте в очередь тоже встаньте в очередь тоже встаньте в очередь тоже встаньте в очередь тоже встаньте в очередь также как я! 1992 ***** Мы пришли на выборы. Мы стреляли вверх, но погодя, на нас смотрели, как на негодяев. Что же мы хотели? Абсолютно ничего. Поставь на место или чувства озарения иль пустоту разбитого окна. А в магазине есть еще патроны. Стреляйте в нас, и хватит с нас греха. Я бюллетень вытаскивал построчно. Я записал себя. Из-полд ногтей - разящий свист. И я спокоен. Трибун орлов не пустит на порог. 1992 ***** Народ ободрали как липу, И вышло, что всех нае... А некто - товарищ Архипов Мечтал о большом фестивале. Глаза его вылезли мягко. Исполнен фокстрот ритуальный. Смотри, вековая доярка, Твой муж абсолютно нормальный. 1992 ***** Тринадцать соседей вышли во двор, Ждали сенсаций, и вот... Был среди них собеседник-бугор, Он же вампир-идиот. Шесть параноиков шли на парад, Выпустив жало на свет. И дупутаты убрали на зад Тысячи свежих газет. Клеем мы жили, а кто-то еще Слышал моченую блажь, Вытащив клинья из пухленьких щек, Экстравагантный кураж. Мысли бежали, куда смотрит глаз, Искренне видя трактир. Был тут жестокий и злой педераст Тот, что построил сортир. Стоп! Я сказал и бородку подбрил, А на экране сверкал Тот благородный и пышный дебил, Что в США умотал. 1992 ***** Пишите мемуары; Не думайте о слове. Вы - греки иль татары, Хоть шведы, что ж такого!? Умеренность и сила, Уверенность и слава Разруху приносили И сыпали отравы. И было бы, что вспомнить, Хотя бы лишь немного. Но я - примерный скромник - К тому же верю в Бога. Пишите мемуары, Копите капиталы. Разбились все на пары, Поскольку вы - вандалы... 1992 ***** На колесах живем. На колесах умрем. А когда же прощаться с друзьями? Вы дрожите и все. День грядущий несет Разговор с пауками, с червями. Время бросило нас. Президентский Указ Мы порвали в прогнившем сортире. Куцый друг мерзок нам, А враги - просто хлам. Мы не верим продажной сатире! 1992 ***** Придумывать что-то бессмысленно звать бесполезное время злословья Поймите зачем преисполненный происков гений Сидит и не чует ответственность трений И то что всерьез как угодно Сенсацией не назовешь Оттолкните идею Убейте свой вычурный гонор Тогда отомрет смысл разумного слова А вы победителем стали 1992 ***** Диаграмма не поможет, Коль вы вышли оттуда. Как, скажите, хотите. И откуда у вас То, которое вновь нам загадку предложит? Обнимайтесь с трибуной в стране незабудок. Истребитель-проситель - Карабас-Барабас. Бессознательность массы, Идиотские рожи, Наши нервные струны. Я не верю, что люди Своеволье осудят. И поэтому искрой Я приветствую вас! 1992 ***** Мы - анархисты, Мы - патриоты свободы. Если пробить брешь времен, То миновать баррикады Не составит большого труда. Мы - анархисты. Казуистика здесь не уместна. Философия смерти - Вот единственный выбор истории. Есть ответ, Но движения к лучшему нету. И через баррикады Мы идем, тротуар подметая. Мы - анархисты. 1993 ***** Я Грузию славлю - страну без забот, Где каждое утро строчит пулемет, Где бегают дети, их бьют с чердака. Где высший начальник, как тень дурака. Увидеть хочу я страну без забот И тут же подохнуть, ведь я - идиот. 1993 ***** Серебряный голос звучал постепенно. Исчезли творения высшего зла. С Востока текли реки мерзкого тлена, И власть умирала, как только могла. Семнадцатый день убегал, как Иуда. Пилатом мыл руки щетинистый вор. Когда же к нему подползала простуда, Картинно ушел за ближайший бугор. Отчалили те, кто решил, будет лучше, Успели смотаться и те, кого нет. Лишь в золоте плавал отравленный скупщик, А в зеркале плакал вчерашний сюжет. И вот появился опять же с Востока Ужасный, слепой, огнедышащий зверь. И хлынули тут же несчастий потоки, Теперь не оправится мир от потерь. 1993 ***** Семнадцатый всадник, которого ждали, Умылся у южных ворот по весне. Он был точно синим в трехдневной печали И жаждал себя обрести на войне. Страданием века и болью за семя Он вычерпал совесть, устав от игры. Стремился прожечь поднаготное время, Наивно мечтая быть всюду вторым. Печален тот миг, что зовется предсмертным. Ликующий витязь нацелен на спор. Он слишком спесив, а быть может, инертен; За поясом мысли остался топор. Семнадцатый всадник пробил убежденья, На полюс сложил побежденных друзей. Могучий чудак был задержан в стремленьи, И брызнула кровь обнаженных корней. 1993 ПРОЕКТ РЕВОЛЮЦИИ ДЛЯ МОСКВЫ К чему выступать против будущего. Рисуйте мозги, как картинку. Я вижу и слышу бредущего, Который издох на Ордынке. Семейная драма, я знаю, Приходит и трогает прошлое. Возьмите и выбросьте с лаем Все гадкое или хорошее. Сремитесь упасть в пропасть бледную, Стремитесь взорвать испражнения. Простите, я слеп, как стареющий, Но так ли уж плох день грядущий? А рядом стоят люди те еще, Используя голод зовущий. 1993 ***** Пятикопеечное счастье Мы умозрительно хватали, Когда в нас не было печали, И фараоны не урчали, Поскольку где-то там вначале Спокойно умирала Настя. Обеспокоенный вином, Страдал двуличный арендатор. Он был порядочным солдатом И спал с безумным Старшим Братом, А в это время прокуратор Сдавал страну судьбе внаем. Тревогу били партизаны. Казну тащили все подряд. Дорогу к смерти указали Тринадцать вшивых октябрят. 1993 ***** Не укрощенная идея Царила в выстраданном сне. А как-то рано по весне Мы ненароком постарели. Неслись по кругу дураки. Торчали жалкие сомненья. Мы запрещали единенье Посредством праведной руки. Маяк вершил удел сентенций, Как новоявленный сенат. Забытый всеми аппарат Взорвал мышление, но сердце Заставил биться во сто крат... Но мы собрали весь отряд... 1993 ***** Он был старый и мудрый Слишком старый но мудрый Слишком мудрый но старый Старый мудрый но очень Очень старый и мудрый Очень мудрый и старый Старый лучше чем мудрый Мудрый хуже чем старый Мудрый лучше чем старый Старый хуже чем мудрый Лучше старый и мудрый Лучше мудрый и старый Лучше то и другое Он был старый и мудрый старый и мудрый старый и мудрый старый и мудрый старый и мудрый старый и мудрый старый и мудрый старый и мудрый 1993 КРЕСЛО -------------- (ПОЭМА О Л.И.БРЕЖНЕВЕ, СТРАНЕ СОВЕТОВ И НЕ ТОЛЬКО ОБ ЭТОМ) ...Светлая память о Леониде Ильиче Брежневе, кристальном коммунисте, человеке исключительной сердечности, скромности и личного обаяния, будет вечно жить в наших сердцах... от ЦК ВЛКСМ "Комсомольская правда" 12.11.1982г. ...Перестало биться сердце товарища Л.И.Брежнева. Ушел из жизни верный продолжатель великого дела Ленина, крупнейший политический и государственный деятель современности. "Комсомольская правда" 12.11.1982г. ...Индустриализация страны и коллективизация сельского хозяйства, Великая Отечественная война и послевоенное восстановление, освоение целины и исследование космоса...- - вехи на пути биографии Леонида Ильича Брежнева... "Комсомольская правда" 13.11.1982г. Огромная комната златом сверкала. Снижалось давление. Солнце взошло. Лучами пространство квартиры сжирало, Вспугнуло туман, что висел над столом. И кресло объято блуждающим светом. И стулья покрыты чешуйкой огней. И книжная полка сияньем задета, Сервант попытался очнуться скорей. А мы ото сна отрваться пытались, Глаза приоткрыли...зажмурили их. И чутсво усталости в нас угасали, А ужас ночной унизительно стих. Я взгляд перекинул на серое кресло, Что мирно устроилось возле окна. Казалось, ему было страшно и тесно, Тревогу оно нагнетало сполна. И вдруг потемнело. Внезапно. Мгновенно. Как-будто на окна набросили ткань. И кресло подвинулось важно, степенно, А с улицы слышалась жуткая брань. Гроза разразилась. Из бездны небесной Прорвались потоки и вспыхнул пожар. Обивка на кресле ползла, боясь треснуть, Вот тут начинался привычный кошмар. И я оказался в большом кабинете. Портрет над столом в мощной раме висел. С него, губы сжав, брови чинно развесив, При всех орденах грозно Брежнев глядел. Он щурил глаза, улыбался лениво И что-то в лице изменял каждый миг. Водил он ушами и носом спесиво, Минуту спустя он издал странный крик. Но это не крик, он зашамкал губами,, И речь потекла, как сметана во щи. Он гордо звенел четырьмя орденами, И звезды сверкали, а галстук, что щит. Хвалебная трель: Целина за плечами, На Малую Землю спускают десант; И он во главе, Что Георгий. С мечами Он рвется вперед как безусый курсант. Я сплюнул и кресло заметил. И робость Меня поразило - оно же мое, И в нем - Генеральный, и курит он "Новость", Но зло ухмыляясь, спокойно встает. Окинул я взглядом пустынную раму, И дрожь нежно тело мое пробрала. А Брежнев гнул твердо и даже упрямо, Однако тяжелой болезнью страдал. За что же, мальчишка, ругаешь меня ты? Не сделал же никому ничего..." "Вот именно в этом-то Вы виноваты, Могло бы дойти и сейчас до того, Что бездна разверзлась, пошло бы все прахом, Союз как Титаник пошел бы на дно. Да что там Союз, мир закончил жизнь крахом, Висели мы все волоске на одном..." А он рассмеялся, и хохот ужасный Меня поразил, я весь сжался в комок. "Ты льстишь мне, Сергей, я не мог так прекрасно Взорвать эту землю, коль ты б не помог. Да были со мною: Алиев, Романов, Рашидов, Чурбанов и... дочка моя. Да мафию я поощрял. Наркоманов Плодил, ордена на себя надевал. Поил я людей бормотухой, сивухой, Ну что ж, до сих пор благодарны вы мне. Не знали, что в мире?... Но полнились слухи... ИИ все пребывали как в сказочном сне. Подумай, а что тебе дали "ЗАКОНЫ", "УКАЗЫ", от них ведь болит голова. Прости, но надежнее не было кроны, В тени коей жил ты не год и не два." И тут он взмахнул своей дряхлой рукою, И двери пропали, и мы у Кремля. А воздух прозрачен, и ветер спокоен, Бросает к стене наш Ильич три рубля. В мгновение ока бумажники стали Вокруг копошиться, что в банке - мотыль. А с Брежневым мы без волненья стояли, В руках у него оказался костыль. Взорвался над городом страшным раскатом Жутчайший творитель, фальшивый герой. Из трещин, что площадь покрыли когда-то, На землю вползал омерзительный строй. В роскошных халатах, в блатных тюбитейках К нам лезли узбеки - Адылова рать. Воспетые в песнях, в поганых статейках, Они ухмылялись, Генсеку подстать. А слева - у ГУМа - зиндан оказался. Пытали неверных, нездешних, стальных. И кто-то пытался в той сече сражаться, Но каждый четвертый в мученьях затих. "Как нравятся вам эти милые люди?" - Спросил невзначай перезрелый Герой. Пожал я плечами, по мне, будь, что будет, А я посмотрю-послежу за тобой. Прочавкал Ильич, и уже на проспекте Калинина мы появились тотчас. И видим: парят Договоров проекты, И строчки их били не в бровь - точно в глаз! Но небо улыбка кривая спалила, То был Президент, он смеялся, как паж. и СЭВ нам напомнил над Волгой могилу, В которой догнил обезумевший страж. Он мне подмигнул, и я вздрогнул устало, Бегом припустился, но чья-то рука Железною хваткой меня удержала. Назад оглянувшись, я сразу упал. Огромный как башня безмолвствовал Брежнев И латы стальные себе примерял. Шептал я молитву и душу утешил, Хотя равновесие в миг потерял. Канава от шеи до левого уха Прошла через кожу. Уставший Ильич Присел и пред нами предстала разруха, Все то, что "настроил" застоя кирпич. Заводы, дающие план по процентам, Гниют и ржавеют в приписках и лжи. В больших городах, в представительных центрах Работников нет, но пархают "стрижи". Достройки, надстройки и съезд горлопанов Посеял безверие в тысячах душ. Медель за медалью, гнездо тараканов, И в центре вниманья наш доблестный муж! Вот книи поплыли, как в космосе спутник, И премия Ленина в цепких когтях. И он уже смелый, всевидящий путник, В глазах у бессильных серцающий страх. Поездки туда и оттуда... Обратно. Приемы гостей, тосты, балы, пиры. И дочь - в бриллиантах, ведь это приятною , Хотя и выходит она из игры. Одна дача выросла, строим другую. Машин - сотни штук, больше уж не дано? А что же в стране? Магазины пустуют, А Запад мозги промывает давно. Взлетели из пропасти вечные мухи, И пыль отряхнувши со спинки и лап, Они влезли в облик беззубой старухи, Обрушив на нас Елисеевский сад. Расстрел будет позже, а мы устыдились, Не мы, только я, а правитель молчит. Железные шторы со скрипом открылись: В Америке он - Леня - всюду спешит. В ООН выступление. Что еще нужно? Почет получил и вселенский покой, Но пресса и в Штатах и в Англии дружно Его окрестила: советский застой. Моральный ущерб нанесен государству, И меч над притихшими грубо завис. И Сахаров - в Горьком, а Брежнев на царстве Плодит дармоедов и слушает бриз. Коррупция, взятки, и я удивился: Не слабы силы взрастили застой. От трещины в черепе ум покосился, Не в силах сдержать трубный брежневский вой. Ослепли они, животы наполнялись, Залезли в себя и молчали, сопя. Рубли в их сумы точно воды стекались, А шлюхи уже наше небо коптят. Но пагубный вирус, вгрызаемый в корень, Сражал и министров и директоров. А Брежнев смотрел на все это, не спорил. Вокруг все чужое в мелькании слов. А кто обратился к семье вурдалаков, Не снес головы или просто пропал, Варили живьем словно пойманных раков, Фонтан окровавленный бил наповал. Крапива впивалась в шершавые руки. Нога отнималась, и сыпалась гарь. Я видел, Генсек не испытывал муки, Он стал походить на брезгливую тварь. Шуршал я. Словами бросался впустую. А он хохотал, как последний плебей. "Молчи, я по жизни чудесной тоскую, А ты и смотреть в эту бездну не смей!" Слова просвистели, как пули в окопе. Я грубо ругнулся и будто вспархнул. А Брежнев взбесился, что вежливый коккер И вновь не заметно рукою взмахнул. Из гадких подвалов вонючие крысы, Хвосты подгрызая, шипели одни. Их было так много, как зернышек риса В холщевом мешке... Я смущенно поник. Изъяли дома, что угрюмо потели. Разбили сердца из фарфора и лжи. Листы оборвались и сгнили постели. Над миром всплывал обесцвеченный ГИД. Глазел я на странное то превращенье. И в ужасе стыл отдыхающий труп. Я чувствовал нет не любовь - отвращенье. Я знал, как помпезен был Брежнев и глуп. Щека задрожала, и нос раскраснелся, Глаза заслезились, а губы срослись. Чесал я затылок и в лужу смотрелся, А в воздухе стаи шакалов неслись. Цветы вырастали на грязном асфальте, Их грубо топтал Леонид наш Ильич. А Нина в то время "снималась" на Мальте, Пытаясь по больше валюты настричь. Замерзли слова: "Мы достигли успехов". И шар раскололся на сотни кусков. Я бросился вниз, заикаясь от смеха, И Брежнев растаял под толщей оков. Чернила рассыпались в солнечном небе, Как брови правителя стали густы. Вороны вспархнули и вороны следом. Трон брежневской власти и плаха пусты. Стояли в почетном как блин карауле: Романов, Кунаев, Рашидов, Долгих, Алиев, Щербицкий, Устинов, Черненко, И чувства тревоги рождались у них. Андропов смотрел на звериную стаю, А также смотрел на нее Горбачев. Но хватит об этом, страничку листаю... Прекрасен восход, но и он не при чем. Все рухнуло вроде. Кривили душою. Ведь пробил тот час, что к кончине привел. И гроб опускали в могилу толпою, И грохнули резко о каменный пол.... Очнулся я в кресле, вскочил, повалился. Обивка распалась. Оттуда, шипя, Наружу рванулись те, с кем кто-то бился, И радугой по небу тучи летят. Опять я отвлекся, не вник в суть момента, Пропали идеи и вещие сны. И виделись мне лишь одни монументы Во всех уголках нашей дивной страны... 1988 БАТЬКО (поэма) В часы вечернего заката, Что так ласкают взор людской, Я часто видел, как солдаты Вели коней на водопой. Струился свет из поднебесья. Звучал навязчиво набат. И мысли, что весь день молчат, Вели меня по редколесью... ........................... Ударил олнца первый луч По перекатам Гуляйполя. Встал день восторжен и могуч, И с ним очнулась смерть и воля. Ползли в траншеи пауки, Тянулись в подворотни жабы. Они устроились хотя бы, Да только это не с руки. Играл ветвями ветерок, Освобождая боль столетий. Когда ж, товарищи, ответьте Настанет свет? Но вы заметьте; Уж догорает уголек... ........................... Ребята чистили сапог, А кони ржали, чуя горе. Вот кто-то вышел на порог, А дети щель нашли в заборе. Ага! Активный дилетант! Ты успокоился и свыкся. К тебе душой весь мир проникся Ты жил собой, не видя биксы, Поскольку не писал диктант. Поверь мне, друг, ты не один, Я за себя не отвечаю, Но лишь природу отмечаю, Как тот загадочный грузин. На перекрестке суеты С толпою бился мелкий странник, Не отвечал ему охранник, Который с водкой был на ты... ........................... Махно сидел возле окошка, На стол ладони уронив. Застыла в пшенной каше ложка, Но город чувствовал прилив. Иконы пялились на Батьку, Испепеляя взглядом лоб. А он - по случаю не жлоб - Решал обычную загадку И наступал судьбе на пятку. Строгали доски на гробы Немые стражи большевизма. Сейчас такая дешевизна, Что лучше смерть, да без борьбы. А Нестор думал по порядку, Не видя пленных и жену. Вскричал он, глядя под лопатку: "Когда победа, не пойму!?" И окрыленный бахромой, В избу вошел сам Лева Задов: "Мы задавили сотню гадов!" Сказал он гордый и кривой. А из кармана показалась Бутыль с горилкой, и потом Она в тоске уничтожалась, Воспев триумф своих знамен. Галина выдержать могла Не столько кровь, а истязанье, То есть простое наказанье, Как в спорте - игры, состязанья... Но пьянки - черные дела! На бранном поле алкоголя Явился правильный герой - Товарищ Алый-Суховольский - И точно также сел в запой. Седьмое небо хмурым стало; Струна дождя его секла. И догадаться не могла, Как войско батькино устало. Галина вышла из дверей, А там сидели комиссары; Готовясь к смерти - Божьей каре - Стонал больной слепой еврей, Он избавленья ждал скорей... .............................. Жестокий праздник шел весь день, Уничтожались активисты. Не слишком быстро и не чисто Бойцы казнили коммунистов И над землей вставала тень. Галина, Батько и Барон Изрядно пьяные резвились, Они по улицам носились, А Лева дрых, как фараон. Прошел слушок, что враг идет, Галина Батьку ублажила, Себя на койку уложила И беспорядочно орет. Влетел гонец, весь в мыле он, Воскликнул: "Худо дело, Батько!" Но тот молчит и видит сон: Хватали "белые" манатки, Любовь - Галину - вел на блядки Сам Бонапарт Наполеон. Вскочил Махно от страха мокрый, Пред ним покорная жена; Но вот досада - не одна; Стоит посыльный - уж четвертый! Кошмар, угар, лесоповал! Душа металась в раскорячку. Где Лева Задов? Вот обвал! Все руководство впало в спячку. Махно Галину подхватил, И взяв последнюю тачанку, Решил тикать, "пусть будут танки, Пусть смерть настигнет спозаранку, Не хватит нам для бойни сил..." ............................... Я не открою вам секрет, Сказав, что золото уплыло. А где лежит оно? В могиле. Таков единственный ответ. ............................... Настигли Нестора в Крыму Его крутые адьютанты - Лихие, дикие мутанты Не пригодятся никому. И снова Батько держит верх, И тут же верная Галинаю Террора нет, остался смех, Да и его лишь половина... .............................. В часы вечернего заката, Что так ласкают взор людской, Я часто видел, как солдаты Вели коней на водопой... 1992 БЕСПЛОДНАЯ ЦЕПЬ (абсурдная полупоэма) На шторе, цепляясь за выступы стен, Сидел и шуршал старичок. Бесшумно поднявшись к листателю схем, Он понял, что ум не при чем. Чихнул и заплакав, пустился бежать По белому потолку. Догнав тараканов причудливых рать, Старик окунулся в муку. Лежала на выцветшей полке без книг Разбитая ваза в пыли. И мутные стекла воззрились на миг. Но сдвинуться не смогли. А путь старика пролегал сквозь заслон, Поставленный злым пауком. Висела роса в паутине. Замком Дрожал мух засушенных ком. Успешно преграду старик одолел И в форточке прочно застрял. Бессильно и жалобно он посмотрел На мир, что в долине торчал. .................................. Пред синими трубами бился завод, В дыму грохоча и шумя, То там, а то здесь копошился народ, Потея, не помня себя. Станки грохотали, рвались молотки, Подпрыгивал в искрах прокат. И в мыслях о хлебе ломались совки, И гниль черенков у лопат. Из жидких клубов запыхавшийся Гид Взлетел словно галка иль чиж. Он толстым, тяжелым казался на вид, Но взвился над сотнями крыш. Его голова - без каких-то волос - Блестела от пота и слез. Хрипя, Гид протер раскрасневшийся нос И в стайку ворвавшись стрекоз, Мгновенно портфелем взмахнув как крылом, Помчался над тусклой землей. А люди орали: "Как был ты ослом, Так стал и парящей свиньей!!!" "Смотрите, - кричали детишки, - летит Мужчина, что шарик воздушный..." Ученые взялись за головы: "Тут Подход нужен строго научный", А дед, что на форточке старой торчит, Устало улыбку согнал: "Прощай, неуемных ценителей вид!" И взглядом полет провожал. .................................... Журчит в унитазе живая вода, Что вылили в пятницу вроде. Она прижилась там - любая среда Даст плод в нашей гнусной природе. Одна-одинешенька бабка была В квартире, ведь все на работе. Она по хозяйству делишки вела; Ведь труд во всеобщем почете! Зашла в туалет престарелая "мать" И чувств на мгновенье лищилась: Толчок белоснежный теперь не узнать; Наружность его изменилась. Он чёрен и грязен стал словно ведро Помойное то, что на кухне. И столб водяной словно сказочный черт Прозрачно и призрачно тухнет... Бабуля бледнела и тая, как снег, Сравнительно быстро пропала. И вот унитаз стал , как есть - Человек, Уборная залой предстала: Шипели в шкафу золотые ужи, Сушители платиной шиты. И кафель и ванна потворствуют лжи, Но лесть и злословье забыты. И все завертелось в животном огне, Взлетая все выше и выше. "Вот это - прекрасно! Вот это - по мне!" - Шепнул дед в окошке у крыши. ........................................ Порывы ветров колыхали траву, Сбивая рассветные пенки. Зарядку вели ветераны в саду, К носам задирали коленки. Из куч муравьиных в доспехах ползли Отряды и рыжих и черных. И вот насекомые в норы несли Людишек на вид непокорных. И там, заставляя трудиться, в рабы Сговорчивых превращали. И ночью и днем колотили гробы И медленно всех умервщляли. Росло муравьев государство по дням. А люди, как звеери смирились. Привыкли и к пище: букашкам, корням, Хозяевам верно служили. "Ну, нет! Это - гнусно", - промолвил дедок И в форточке шевельнулся. Но только слегка поцарапал бочок, В сердцах безотчетно ругнулся. ........................................ На зыбкой поляне лежала глава Без тела, без рук, без одежды. Зато ус, что дикая в поле трава Взрастал как больного надежды. В потемках светился он яркой звездой, Внушая таинственный ужас, А днем омывался небесной водой, Бывалол даже в лужах. Воды нахлебался и жив он опять, Над пухлой губой возвышался. Любил мертвый нос невзначай щекотать И будто бы с кем-то прощался. Старик попытался погладить усы, Не вышло, оставил попытки. А к речке шел пес небывалой красы, И ход был и жуткий и прыткий... ........................................ Свинцовый туман проплывал по реке В кипящей, расплавленной куче. Пес в реку вошел, а в его рюкзаке Метался чиновник вонючий. В своих разношерстных бумагах тонул, Как в мерзком, поганом болоте. А пес его дальше по водам тянул В ревущем водовороте. Сверкая зрачками и в меру рыча, Собака в пучине скрывалась. Седая глава бюрократа, крича, Нал волнами вновь показалась. Восторг грохотал водопадом словес, Плод жизненный изничтожая. Исчез он в глубинах воды иль небес, Об этом мы с вами не знаем. Поморщился в форточке наш старичок И скрипнул надтреснувшей рамой. Она подалась, но, постойте... Молчок! Займемся пока мелодрамой... ....................................... Оранжевый диск опускался за лес, Кровавый закат воскрешая. Забрызгал он краской полотна небес, О власти ночной возвещая. Сменяли друг друга вверху облака, Тускнели вечерние краски. Любовь продвигалась в мир издалека, Разлив по нему море ласки. Плелась пожилая, кривая жена, От мужа сегодня сбежала. Хромая немного, стремилась она Вкусить сладострастного жала. Желанну ждал на лугу символист, Поэт, неудачливый лирик. Однажды познав, словно веточку лист, Мечтал он о свадебном пире. Жена прихромала сюда чрез года, И вместе взобравшись на стены, Любовные игры вели иногда, Но кровь покидала их вены. Без звука болтавшийся старикан, Порывами ветра сорвался. Из щели ехидно глядел таракан, А дед зацепиться пытался За ниши, балконы, деревьев сучки; Как ловок он стал и проворен. Но в руки впивались лечинки, жучки... В лепешку! - итог здесь бесспорен... 1988 МАМА ПОВЕСИЛА ПАПУ (самая короткая сюрреалистическая поэма) Мама повесила папу В уборной и вышла во двор. Скорбил я и жалобно плакал И бился главой о забор. Качался повешенный долго И стал разлагаться в петле. А мама пропала, ей-богу! Чуть только вечор догорел. Не смог я сорвать его тело; Меня расколол паралич. Теперь вот лежу и дубею, Как в мавзолее Ильич... 1986 СЛУЧАЙ В МЕТРО (мини-поэма) В свтлеом метро, возвращаясь с работы, Парень стоял, прислонившись к дверям. Пенсионер, подавляя икоту, Рядом сопел и часы проверял. Двое девчушек на пыльных сиденьях Спор завели о моднейшем тряпье. Поручни щупал очкастый отшельник. Дама с газетой уснула в статье. Время летело минута в минуту, Кабель бежал за вагонным окном. И не могло показаться кому-то, Что скоро их похоронят живьем. Вот что-то треснуло, слышался грохот. Шум непонятный и гаснущий свет... Эхом размножился дьявольский хохот. На пол свалился икающий дед. Сыпались камни, земля содрогалась, Ползала дама, свернувшись в клубок. Девочку ту, что недавно смеялась, В угол вагона тащил паренек. Долго не думал очкастый отшельник, Стекла он вышиб и вылез в тоннель. Следом за ним вылезал дед-бездельник, Парень продолжил готовить постель. Грохот закончился, свет не зажегся, Но уж глаза привыкали ко тьме. Дымом вонючим вагон весь облекся, Стало понятно, что выхода нет. Выбрались все из вагонного ада, Начали рыть. Бесполезно. Но всеж... Первым вскричал паренек; мол не надо, РОй иль не рой, один хрен здесь помрешь! И принялся за свои упражненья С юными девами, те хоть - куда! Пенсионер и очкарик движенья В грязной работе усилили. Да! Дама рыдала, кляла всех на свете, Грызла зубами железобетон, Плакала: "Дома - собака и дети..." Но постепенно понизила тон. Несколько суток борьба продолжалась. Первым задохся икающий дед. Дама еще два часа упиралась, Но по-тихоньку сошла жизнь на нет. Третьим отправился к прадедам парень, Дух испустил, напевая мотив. Моежет, не плохо играл на гитаре, Может, был просто не в меру ретив. Девочки сдохли от мертвого смрада, Что расплывался в их скромном дому. Смерть шла к очкарику в виде доклада, Что прочитала ему одному, В светлом метро не вернутся с работы: Парень, стоявший у самых дверей, Пенсионер с несдержимой икотой, Двое девчушек, пока что детей, Дама с газетой, очкарик-отшельник, Все они мирно лежат в глубине. Может быть, кто-то из них был мошенник, Души же их далеко в вышине. 1988 ГОРОД-ПРИЗРАК (поэма-посвящение Эжену Ионеско) Случилось событие раньше, Чем мы все могли угадать, Мы в нем не заметили фальши, О чем я хочу рассказать. .............................. По старым дорогам от мыши Пошла своим ходом чума. Она шла по улицам, крышам, Вбиралась в чужие дома... .............................. Он вышелЮ, когда не светало. Он труп не заметил в дверях. Поплелся, пока сил хватало, От боли он их растерял. В конторе его поджидали Сидящие трупы в кружок. Глупейший свой вид подавляли. Свод ставней напомнил смешок. Воскликнул Он и стал спокойным, На улицу бросив свой взгляд: Валили в канавы покойных Там несколько дюжих ребят. Его била дрожь, отнимались И ноги, и руки его. За ними зудеть принимались Глаза, рот, но больше всего Спина раскололась от дрожи, И пот хлынул смертным дождем. Вернуться назад он не сможет, День стал завершающим днем... ................................ На поле упал мертвым пахарь, И лошадь свалилась тотчас. Последний окраинный знахарь В саду метеором погас. Толпились детишки у гроба, В нем мать хоронили они. И замертво пали... Еще бы! Зараза коснулась и их. Лесник, возвращаясь с обхода, Под дерево пал червяком. Вздохнул, захлебнувшись свободой, И замер восторженным сном. ................................. "Когда я ушел за газетой, - В бреду говорил человек, - Их двое осталось, я в этом Клянусь... - он закрыл пленку век, - Когда же вернулся домой я: Одиннадцать трупов лежат! Как-будто цепи одной звенья, Все в точку пустую глядят..." "Да это - кошмар! - кто-то молвил, - Но как размножались они?" "Я сам ничего здесь не понял: При жизни иль в сам смертный миг!?" ................................... Тюрьма распрощалась с охраной, Предстала свободной страной. Уж узники выбрались славно, Но ров за высокой стеной. Кто топ в жирной, мерзостной жиже, Кто падал в агонии слез. Витает печаль, смертью брызжет, И гаснет надежда средь грез. А крысы чумные хватают Добычу и рвут на куски. И капельки пены слетают, Вливаясь в потоки реки, Что мчит в перекатах, порогах К убийственному бытию. Приковано зренье, тревога Решает идти на ничью... ................................... В кольцо взят чиновник ленивый Торговками, просят они Еды: для себя и сопливых, Невинных детишек своих. Откуда же брать ему пищу? Нигде не достанет ее. Толпа возрастает до тыщи, Чиновник в лицо всем плюет. И юркнув в проход узкий, темный, Он зайцем пустился бежать. Не то, чтоб от зависти черной, А просто хоть что-то сожрать! И женщины друг на друга Напали, но вдруг у одной Был вырван и пущен по кругу Орущий ребенок грудной. Обсосаны детские кости, И пятно крови на стене. И голос: "Оставьте же, бросьте! Умрете жестоко вдвойне!..." .................................. В причудливых думах о небе Монахи ушли к жизни ТОЙ. Мечтая о будничном хлебе, Боролись крестьяне с судьбой. Хромая и в язвах старуха Ползла, как змея по шоссе. Не помня об ужасах, слухах, Она сдохла на полосе. И труп поистлевший, костлявый Лопатой отбросили прочь. Насытившись этой расправой, Рабочие встретили ночь. Обсыпаны тьмой закоулки, В которых сгнивали живьем И пекарь, готовивший булки, И плотник со всею семьей... ................................. Чума пробиралась сквозь щели Банкирских домов и контор. Любовники гибли в постели, Средь грузчиков начался мор. "Подохнем мы все словно крысы!" - Шептали тихонько в углах. И вот содрогаются выси От воплей, звенящих в мозгах. Зловещие сплетни разносит Увядших недель хоровод. Стремление к жизни смерть косит, Идти нам мешает вперед. Ломает строение клеток, Сжигает душевный загар. И вдруг совершенно нелепо На улицах вспыхнул пожар. В объятиях дыма и пламя Задушены сотни квартир. И вновь обгоревшее знамя, И вновь окровавленный пир... ................................ Луна угасала упрямо, Ей солнце на смену взошло. Скрипели оконные рамы, И смерть занесла помело. Сметала последние вздохи У тел, что валялись везде. Скакали ничтожные блохи, Добавив приправы к беде... 1989 ***** | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
