Предложение Бориса всех немного озадачило, непонятно, что конкретно имелось в виду. Макс поднялся и объявил, что от лекций о патриотизме его мутит. Макс сказал: хватит! Макс высвободился из-за столика и нетвердо направился в уборную.

Я спросил: что конкретно? Борис сказал: раз уж мы собрались здесь по такому поводу (хотя раньше никто и не вспоминал, что есть какой-то повод), нелишне вспомнить какую-нить историю или случай, касающийся войны или патриотизма. Ага. Или патриотизма. Всем четверым. Иначе повод будет надуманный. Куда это годится?

Полчаса назад Борис поспорил с Максом, «кто быстрее и качественнее опрокинет семь рюмок коньяку». Макса мутило, хоть он и проиграл. Половину коньяка он опрокинул на стол. Макс оказался слаб. До этого мы вчетвером зашли в бар-ресторан. После этого Анхель помог Максу доползти до уборной. Времени у всех было предостаточно. Говоря метафизически – вся оставшаяся жизнь.

Анхель, вернувшись, сказал: он ушёл от нас. Анхель неплохо шутил по-русски. Я сказал: уходят лучшие. Нас осталось трое. Но и втроём мы за четверых – вставил Борис, подняв голову со столика, где отдыхал. И мы сможем рассказать свои истории. Под тост.

Анхель, сев, сказал: им, испанцам, как никому знакомо слово патриотизм. В каждом испанце есть частичка донкихота и сида, они оба патриоты были. Ну, о донкихоте, его Дульсинее Тобольской и верном друге Санчо-с-ранчо нам, людям образованным и начитанным, слава богу, известно. Но что за вещь есть сид? Возможно, Анхель имел в виду сидр? Тогда выражение «в каждом испанце есть частичка сидра» приобретало ярко выраженный алкономический оттенок.

Испанец рассердился (на 15%) и смутился (на 85%). И решил выложить нам всю подноготную о Сиде. То есть с самого начала. И, вероятно, на древнеиспанском, который сильно смахивал на пьянорусский. Мы узнали, вернее, поняли о Сиде то, что он был очень древним местным мегавоином, вроде богатыря или кто там у них. Жил он очень давно, поэтому половина того, что о нем говорят легенда, а вторая половина – миф. Был он воином отличным, тогда это ценилось, примерно как сейчас поп-звезда. Дошло до того, что ему сватали дочь испанского короля. И вдруг наш рубака по наговору неких негодяев и подонков попадает в немилость, вплоть до выдворения из страны.

А чо, Испания тогда уже существовала? – съехидничал Борис, наверняка горя желанием выпить за Испанию. - И границы тоже были?

Но Анхель сделал вид, что не понял вопроса. И воодушевленно продолжал.

А Сид, на самом деле, - это не имя, а прозвище, означающее «господин». Вот. Война, значит, шла тогда с арабами, причем не на жизнь, а за территорию. Сид, вместо того, чтобы тихо эмигрировать, скажем, на красивой лодке в Италию, набрал отряд испанских патриотов, занял у евреев денег и пошел рубить сарацинские головы. Много порубил. Брал крепости неверные. И ежемесячно отсылал своему королю отчет – трофеи, золото там, всякие вазы и мулаточек на развлечение. Богатства отсылал! Человеку, который лишил тебя дома, крова, хаты родной, постели с простыней, конуры собачьей и березки под окном!

Отсылал не зря. Король Испанский, устав доказывать ООН, что Сид ищет у арабов атомную бомбу, а не просто варварски истребляет нацию, потребовал Сида обратно домой, тем более что испанская инфанта связалась с какими-то наркоманами из местной знати. Сид вернулся домой, раскидал наркоманов и женился на дочери короля, инфанте то бишь. Свадьба, говорили, была отменная!

Все это Анхель, конечно, рассказывал не так. Это мы так восприняли. А рассказывал, будто бы он читал нам энциклопедию по истории Европы. С датами и именами, со статистикой и пояснениями. Говорил он бурно, восторженно, непонятно и очень громко. За соседним столиком человека вырвало супом. Когда Анхель закончил, мы ему похлопали. На все ушло около получаса. Я припомнил, что примерно такая же мутная история случилась и с неким рыцарем Роландом из дружественной республики Франция, когда она еще не была республикой и, кажется, даже не была Францией. В каждой стране свои мифы.

Официант принес чуть теплое горячее. Борис заявил, что он тоже теперь готов рассказать свою историю о патриотизме и о войне. Хотя бы потому, что его история не будет такой древней, длинной и путаной, как у Анхеля. Сейчас, только выпьем за процветание Испании и других жарких стран.

И после этого Борис поведал нам то, чего мы меньше всего ожидали от человека, полчаса назад выигравшего спор на слабо.

Полноценную, красивую, трагическую и в той или иной степени всем известную историю про Ивана Сусанина. Жил который приблизительно во времена Ивана Грозного, тогда же и умер. Но до этого сумел совершить такой героический подвиг, о котором великие русские композиторы даже оперы сочиняли! Подумать надо! Иваны вон какие разные бывают. Даром трендят: тайна имени, тайна имени…

Борис дал историческую справку и с профессионализмом филолога раскрыл характер всех действующих лиц. Упомянул и поляков недобрым словом, пославил и крепких духом русских народных мужиков, честь им, построил из тарелок и столовых приборов схему леса, где всё произошло, и даже попытался спеть отрывок из заунывной песни, которую герой будто бы исполнял, вися на дыбе: «Последняя заря!..»

Не знаю, как Анхель, а я почувствовал себя немного обманутым. История Бориса оригинальностью не блистала. Зато она была искренней, проникновенной и про патриотизм. За поляков пить не стали. Прибалты и народы, им сочувствующие против России, пусть горят в девятом круге ада. Выпили за Бориса Хигира, автора книги «Тайна имени», чтоб он здоров был.

Тем временем, хотя точно никто не видел когда, вернулся Макс. Мокрый. Сказал, что в туалете обливался. «Обблевался? Снова?» - поразился Анхель. Водой, уточнил Макс, но его слова утонули в потоке смеха. Анхель опять сморозил шутку, сам того не заметив.

Сосчитав бутылки под столом, Борис пришел к справедливому выводу, что две истории всё еще ждут своего провозглашения. И поскольку Макс был пока не совсем в форме, эстафету принял я. Ровно тогда, когда физиономия Бориса полностью показалась из-под столика.

У меня большая семья. Естественно, есть старшее поколение, которое воевало. Вспомнил я одну историю, которую мне рассказывали… Про войну и немножко про патриотизм. Не к столу будь сказано. Не к столу.

Бабушка моя оказалась в Отечественную войну в осажденном нацистами Ленинграде. «Оказалась»… Не во сне, не ветром принесло ее туда. А как сказать правильно?

Короче, работала она по крышам, гасила немецкие «зажигалки». «Работала»… Опять неподходящее слово. «Зажигалка» – это такой снаряд с самолета, рванет – крышу долой. Вместе с домом. Но если успеешь погасить песком, то, может, еще и ничего, повезет. Много таких крыш бабушка вместе с подругами и детьми, оставшимися в городе, спасла. Однажды не повезло. В общем, оторвало бабушке осколком, как бы точно сказать… нижнюю челюсть, то есть там, где подбородок. Ага, вы пока не ешьте ничего.

Так вот. Челюсть некрасиво болталась на коже, а бабушка упала в обморок. Да и не бабушкой она тогда была, опять неточность. Почти девочкой. Что бы ей делать без рта?

Принесли ее на руках в госпиталь к другим раненым. И врач совершил чудо, каких в войну, наверное, много. И из мертвых люди воскресают, а тут… Короче, пришил ей врач челюсть в военных условиях обратно. И та срослась! Верхняя с нижней! Если бы не срослась, кто бы всё это мне рассказал? Бабушка продолжала засыпать песком фашистские «зажигалки», пока вой сирены не сменился праздничным салютом.

И кто герой этой истории? Наверное, весь русский народ, который максали снаружи и изнутри, а тот не сдался никому.

Это настоящая история про героизм! – трясущимися руками пробормотал пораженный Анхель. Воспоминания участника событий! Анхель был поражен. С его подачи мы решили не тупо пить за русский народ, а устроить минуту молчания в память о погибших. И только уже потом употребить. Однако нас не поддержала пьяная компания за соседним столиком, которой вздумалось впятером во весь голос ругать повара. Борис поднялся со стула и, пошатываясь, отправился на поиски приключений. Мы даже не успели поддержать поиски, когда Борис, что он там начал им высказывать, получил пустой тарелкой по голове.

На звук дребезг, в которые разбилась тарелка, из подсобки вышли двое охранников, которые сразу поняли, что произошло, и взяли Бориса за шкирку. Благо, компания за соседним столиком была несколько неадекватнее нашей, что позволило мне и друзьям прояснить ситуацию. Шкирка Бориса была отпущена на свободу, а разбитое блюдо осталось в доброй памяти упоминанием в счете за ужин дебоширов.

Некоторое время мы все молчали, покуда не улеглось всё, что могло: съеденное и выпитое, тревога, пыль на грязном полу, происшедшее в памяти. И тут слово взял Макс.

Вероятно, страх за лицо друга привел Макса в чувство.

Вот то-то и оно, - пробормотал он.

Вот то-то и оно, - продолжал он. – Вы заметили, что нужно было этим типам? Показать себя, выпендриться. Пьяные свиньи. Скоты. А мы что, лучше их?

Анхель, который единственный из нас представил себе после этой фразы настоящих жирных розовых свиней, упившихся в бекон, возразил, что наше положение, по крайней мере, не столь удручающее. По крайней мере, фейс-контроль мы прошли гораздо лучше, чем они. При этом Борис, чей фейс-контроль был немного подпорчен ссадиной, умоляюще застонал. Мы же о нем совсем забыли! Когда охрана увела дебоширов, мы заняли свои места и притихли, глядя в свои целые, не битые тарелки.

Борис стоном потребовал водки, явно собираясь дезинфицировать ссадину изнутри. Прикрывать ее льдом он отказался. Крови вытекло немного. Принесли графин и закуску, которую мы заказали час назад. Странно, но именно сейчас она пришлась как нельзя кстати. Мы трое вопросительно поглядели на Макса, который, красный и не до конца высохший, развалился на своем стуле и бормотал что-то про скот и фальшивые ценности.

Макс твердил: всё неправильно, фальшиво и лицемерно. Вот, например, Борис, направившись на разборку с соседями и получив травму, стал теперь героем? Хотя бы в своих глазах? Да? Способны ли люди на проявление патриотизма сегодня? Не в стародавние времена, которые поросли мхом легенд и плесенью мифов, не во время угрозы существованию, а прямо сейчас? Во время нормальной, цивилизованной жизни? Тогда стать героем было легко. Ляг на снаряд, помри за родину или замочи всех – вот и всё! Тогда на звание героя-патриота мог рассчитывать и тот, кто победил, и тем более тот, кто, борясь, погиб. Сейчас, то есть во время противоположное войне, сказал Макс, по его мнению, героизм также изменил вектор. То есть всё наоборот, пояснил он. Какой героизм, когда военным достаточно нажать кнопку, и континент взлетит на воздух. Патриот тот, кто способен не воевать. Быть выше войны и рукоприкладства.

Мы снова выпили, закусили закуской. Макса понесло.

Есть одна история, продолжил он, подтверждающая мои слова.

Представьте, скажем, современную российскую армию. Ту самую, где со скуки вешаются и стреляются, где жрут отбросы, потому что так велит устав, носят портянки, потому что нет нормальной обуви, где не занимаются обучением стрельбе, потому что нет на это денег. Где рядовые и офицеры проявляют патриотизм только в особо редких случаях – предпочитая порнуху с русскими красавицами. Да и то не всегда.

Представьте себе обычный - сказал Макс, - обычный ртутный зимний вечер в казарме после месяца снегоуборочных работ. Предположим, некий сержант избивает одного новобранца. Не то чтобы тот был виноват, скорее просто так, из интереса. Бьет по голове, по животу, шее и почкам, по ногам и яйцам. Когда солдат падает, сержант добивает его ногами, причем в сапогах.

Подонка судят. Наказание – выговор. А юноша, которого тот разве только не убил, два месяца лежит на больничной койке.

Далее. Подонок попадает в горячую точку, где в одиночку спасает шестерых бойцов во главе с лейтенантом, которые попали в засаду.

Далее, сказал Макс: за «проявленный героизм» подонок получает награду. Сам губернатор области жмет ему руку. Наконец: он имеет от государства трехкомнатную квартиру, где и проживает теперь довольный, с чувством выполненного долга, с молодой беременной женой и с блестящим будущим.

Все это Макс говорил спокойно, четко, как будто читал сводку в газете. Но сжатые кулаки его, лежащие на столе, дрожали.

А тот юноша, которого он избил, навсегда потерял способность иметь детей.

Так наш друг закончил свою историю.

Никто не знал, что сказать. Стало как будто даже тише. Правда, из служебного помещения доносились звон и шипение, а сзади тихонько мычали какую-то незнакомую мелодию. Макс смотрел на нас исподлобья. Было видно, он решился на вызов. Нам, обществу и общественным ценностям. Таким мы его еще никогда не видели. Тихий и неразговорчивый, Макс обычно напивался первым и вырубался, иногда приходилось возвращать его домой на руках. Он жил один и был нашим другом со школы. Между прочим, это Макс познакомил нас с Анхелем, своим коллегой по работе. Это было давно, задолго до того, как мы оказались в этом злополучном баре.

Теперь Макс ждал, пока кто-нибудь что-нибудь произнесет. Ему явно нужно было услышать мнения. Нужен был детонатор для решающего взрыва.

Борис решился. Вот и устроили минуту молчания, - пошутил он. Я сказал: да, случай удручающий. Я решил сказать общую фразу, чтобы логично и аккуратно завершить тему. Я сказал: да, наша армия сегодня наполнена такими вот сволочами и потенциальными уголовниками, которым только и надо подраться, потому что другим способом они проявить себя не способны. И это беда. Хотя, будем честными, такие мордовороты были в почете еще в Библейские времена, вспомните Марка Крысобоя из римского легиона. Однако в цивилизованном мире такое недопустимо.

Анхель воскликнул: и этого гада еще наградили. За убийство!

Борис произнес: вы, конечно, правы. Но не стоит так сильно доверять газетным статьям. Вполне вероятно, факты преувеличены. Может, это вообще выдумка. И мы сейчас судим несуществующего подонка и жалеем выдуманного солдатика. Давайте лучше еще накатим. За Россию.

Детонатор сработал.

Это не выдумка и не газетная статья, - сказал Макс, тяжело дыша. Каждая следующая фраза давалась ему труднее и труднее. – Это правда. Этого… плохого человека… недавно показывали по телевидению. Он давал интервью.

Макс покраснел и сжался, на глаза его выкатились прозрачные бусинки.

А тот «солдатик», - выдавил Макс совсем тихо,- тот «солдатик» это… я.

Тут у меня прихватило внизу живота, согнуло и наклонило к столику. Я чувствовал, что остальные находятся примерно в таком же состоянии. Мы были озадачены и расстроены. Каждому хотелось провалиться. Макс сидел будто в отключке, смотря перед собой. Мы забыли, что он единственный среди нас служил. И единственный не был женат. Да и девушек никогда с ним рядом не было. Все это мы не учли. Про армию, что там видел, он никогда не говорил. Теперь мне почему-то стало стыдно. Вот я и сидел так – скрюченный, с чувством стыда и полным мочевым пузырем.

Ровно до тех пор, как мы, совсем скоро, не начали прощаться. Мы расплатились, сходили в уборную и разошлись по домам.

Каждый в свой дом. Макса провожал Анхель, и впереди у каждого была целая жизнь.