Говорила мне подруга (Резистенциальное) Говорила мне подруга, что, мол, годы успокоят, что осталось только к Богу в это серо-голубое, в задурманенные выси, в неприкаянные дали, мол, искристые ошибки пустят в дали те едва ли… Мол, пешком по водной глади – привилегия христова, у меня же только лодка, что ко дну идти готова… Над осенним влажным лугом облака ветра качают, туго связаны дорогой руки смуглые печали, и осины слёзы лисьи не прольют по мне сегодня, под ноябрьскую скрипку, под мотивчик сумасбродный мне с решимостью во взгляде – аки по морю, по травам, - и легка моя походка в ритме мыслей кучерявых. Языческое Мои стареющие сверстники кто в Храм, кто в пьянство, кто в безумие... Я - вышиваю русским крестиком цветы из песен гамаюновых, из малахитовой бессонницы вяжу узорчатые варежки. Ночами лоб к ладони клонится о нашем нынешнем, о давешнем. И ведь не скажешь, что безбожница, давно бы в Храм да о спасении... Но вынимаю снова ножницы, крою наряды предвесенние. Под колокольный звон на паперти оставлю трупик георгиновый, украшу все льняные скатерти языческими берегинями. Split Моя языческая суть на время смолкнет. С колокольни, не видный глазу, сердобольный звонарь указывает путь. Звонит в свои колокола о чём-то тайном и далёком, а за осокою высокой горит костёр, шипит смола и вьётся по ветру зола. И вечно мне под этим звоном, как на две части разделённой, стоять, мечтая о своём, меж тем костром и звонарём. Разговор с Богом Да, спасибо, я всё, как всегда, получила: поцелуи, дары и особые метки, бубенцы под дугой, колокольчик поэтки и, конечно, тобой освящённые вилы, а впридачу в коробке заветные грабли, чтоб твоя благодать ощущалась яснее, откровенные сны и бумажный кораблик с капитаном, который от взгляда краснеет. Нет, ирония нынче совсем не уместна, всё, чем ты одарил, мне для жизни сгодится. Познаю твой язык, твои знаки и лица и пою по субботам протяжные песни. Богу ли Яви мне суть, и я, быть может, не умру от ужаса увиденного мною. В твоей рубашке стоя на ветру, я выживу, я лишь глаза прикрою не от песка и ярости лучей, - от прозорливой точности догадок, но даже в этом будет мне награда: я обрету свободу быть ничьей и стану беспризорна и вольна – лишь только взгляд не так открыт и светел – да что там взгляд, покуда южный ветер мой лёгкий катер гонит по волнам. Расплатное «Мы не стоим вниманья бога, стало быть, обойдёмся без» (Галина Гридина) Ну, что ты всё «расплата» да «расплата», мол, поздно причитать: «Не виновата». Я расплатилась полностью когда-то, теперь настало время для стихов. Ах, как – тогда – до боли раскололи твои колокола на колокольне, и я просила: «Господи, довольно!», а ты читал мне перечень грехов, и ангел твой клевал мои глазницы авансом, чтобы после не возиться, - а я теперь вольнее вольной птицы и вечнее овечных облаков… Соответствие Это просто апрель и ненастьем залитые окна. Это вовсе не значит, что ты меня – боже мой! – предал, и причина не в том, будто ты меня – господи… – проклял, почему же за мной неприкаянность тащится следом? Оттого ли, что я, хоть неглупая, в сущности, дама, норовлю по прямой, не учтя перекрёсточки ретро? Только даже дожди не идут несговорчиво-прямо, а летят по косой, отклоняясь от резкого ветра. Прохожу, как ладья (ход конём мне уже не по средствам), потому ли, что лодка – любимый взлелеянный образ? Непреложный закон: намечтала – теперь соответствуй, даже если мечта проникает заточкой под рёбра. Яблочный спас Падают яблоки. Яблочный спас. Зреющей мельбы багряный окрас, голденский вечер. Как джонатаново плачут о нас райские яблоки боговых глаз где-то далече. Мёдом исполнился белый налив. Белое в рюмку до кромки долив, время кромсаю. Блюдце поляны, коричный закат, пахнет ранетом запущенный сад, но не спасает. Молитва Не дай мне, господи, когда-нибудь дожить до положенья крыльев, словно риз, до обнаженья вен, разрыва жил и до уверенного шага на карниз. Не дай мне, господи, когда-нибудь застыть, в любимом взгляде увидав тоску и ложь, не дай разрушить сгоряча и сжечь мосты, и вместо гривны дать кому-то медный грош. Не дай мне, господи, когда-нибудь устать от русских рек, весёлых звёзд, высоких трав, не дай лукавству разомкнуть мои уста, за ради благ простые истины предав. Послесловие… (Татьяне Бориневич) Этот год был ни на что не похожим. Вот наслал Господь проверку на прочность. Я по заново ободранной коже узнаю его размашистый росчерк. Цирк уехал, погорел балаганчик. Только колокол тугим баритоном. Снова этот пресловутый стаканчик доливать мне до краёв золочёных. Вечерами безутешны аллеи. Но не всё, конечно, так беспросветно – В небе голуби мечты голубее, многоточием вороны на ветке... |