Тысяча девятьсот девяноста девятый. Она две недели подряд через день просиживала в библиотеках, изучая материалы всевозможных фольклорных, диалектных и этнографических экспедиций, тщательно выписывая себе все заинтересовавшие факты. Конечно, материалов немного – все больше частушки, фразеологизмы и особенности праздничных нарядов с семейными обычаями. Только в том самом фольклоре порой и просвечивали интересные детали, вроде «страшных» детских историй или неизвестных сказок, в коих упоминаются конкретные географические места. Напрочь сносило крышу оттого, сколько надобно перелопатить информации, чтобы найти одну единственную зацепку за то, что реально интересно. Господи! Ну неужели всех этих «писателей» интересуют только узоры на бабьих кокошниках и, естественно, всякое «полюбила тракториста и, конечно же,… (ну и так далее)». При том еще, что поставленный на «вибро» мобильник щекочет грудь каждые божьи полчаса – молодое дело также надо организовывать, на связи находиться постоянно. Поэтому выбегаешь через каждые полчаса в сортир, только оттуда можно более-не-менее внятно поговорить, в курилке тоже следует хранить тишину. В зале – неизменно недобро косятся на постоянно бегающую туда-сюда девушку, в сортире – изучают в упор, внимательно прислушиваясь, что она там кому «вешает» или «внедряет», от выкуренных бесчисленных сигарет уже тошнит. Читалка – выписки, дома – анализ, составление баз в компьютере, намечание маршрутов собственного поиска, бухгалтерия, отчеты, начертание стратегических путей развития и продвижения, рытье в информационных каталогах и описаниях неведомых мировых зон притяжения отдыхающих. Какие там выходные – спать по четыре часа в сутки делалось постепенно нормой. Отдых – в основном, как ни странно звучит – за рулем, по дороге к намеченному интересному объекту. Благо разъездов хватает по городам и весям, по самым забытым богом уголкам. Но эта работа уже – кайф! Только не сидеть на месте, только выжимать из каждой своей единоличной экспедиции максимум и для развития дела и для себя самой.

Помнится, сведения из самого северного уезда вятчины были окутаны какой-то нечеловеческой тайной. Последнее более-менее научное описание местности и населения датированы аж двадцатыми годами, и надо всем этим неизменно нависает призрак гражданской войны, всеминутно проглядывающий из подстрочника трудов фольклористов. И там – страх, общий ужас населения перед некоей Каменной сопкой – останцом твердой породы, возвышающимся над общим рельефом. В легендах – чуть ли не многорукие великаны, летающие по ночам над тайгой, и медведи с волками то у них на службе, и филины то носят им на крыльях какое-то «знание»… И слышны, мол, от этой сопки четыре раза в год какие-то нездешние, заунывные пения, не дающие спать всей округе. Да, еще, конечно, белогвардейцы ходили туда, и возвращались с вампирским блеском в глазах и невиданной силищей в теле.

Вот, собственно, и все. Восемьдесят последующих лет ничего не прибавило, только что народ перестал верить в сказки и забыл об этих сказаниях предков. Только пацаны и пугали девчонок деревенскими вечерами. Ну и, конечно, пропадали мужики, пропадали трактора и прочая техника… И все это списывается на нечистую силу, хотя в последних случаях «нечистая сила» заключается в «нечистом» вино-водочном производстве. Как в «Угрюм-реке» - одноглазый цыган кует фальшивые монеты в избушке на горе, и «карла» на цепи ему служит…

Понятное дело – ни старого, ни малого из местных на трезвяк в этот лес и огнеметом не загнать…

Все это напоминало устное, правда, описание одного из кордонов медвежьего заповедника на западе тверского края, куда Дима повез ее к старым друзьям, как на постоянную свою базу отдыха и общения. Там, в заболоченных верховьях речки Жукопы, якобы находились три могилы колдунов, никто не помнил какого века. И была там «стража» этих могил – кто-то, якобы, видел внезапно проявляющуюся из эфира старуху древнего обличия, которая, собственно, ничего страшного не делала, в худшем случае могла лишь зловеще погрозить клюкой. Но у видевших ее отпадало желание не только ходить на кордон, но и вообще жить на усадьбе, в двенадцати километрах от того местечка.

Там, помнится, приключения все-таки были. Елена решила справить свой «львятник» в августе на этом кордоне. Собрались вчетвером – она с Димкой и молоденькая девчушка из местных, мнившая себя «лесной ведьмой» со своим юннатом-бойфрендом из Диминого московского кружка. Как могли они, либо вообще местные, либо не раз бывшие на этом кордоне, либо искушенные с малолетства ориентироваться по квартальным сеткам, три раза ходить кругами, возвращаясь к одному и тому же квартальному столбу, по написанному номеру показывающему, что они метрах в пятистах от избушки. У них были свечи и подсвечники, вечерние платья у девчонок, дорогое вино, гитара. Решили приколоться – устроить в этой дикой избушке ночь преферанса, как в лучших дворянских гнездах девятнадцатого столетия. Не тут то было… Когда, после очередного возвращения к роковому столбику, решили идти не по просекам, а через лес – тут вообще началось невообразимое. Перед Ленкой вдруг как из под земли выросло дерево и она пребольно стукнулась лицом. У «ведьмочки» вдруг нога провалилась в какую-то выемку и подвернулась – она затем клялась, что ТОЧНО видела этот квадратный дециметр, перед тем, как поставить ногу, ничего похожего на дырку в земле или мелкую мочажинку там не было. А за ногу как будто кто-то дернул – оттуда, из чрева земли. И все четверо вдруг ощутили какую-то несусветную усталость. Оглянулись вокруг и обомлели. Мрачный, недобрый лес окружал их. Даже не то что отталкивающий, а, скорее, ВЫталкивающий. Из себя. Что-то было мистически-устрашающее в слегка наклоненных елях с иссушенной корой оснований ствола, в их «знаковых» переплетениях крон над землей, в темно-зеленом цвете мха с проблескивающими блюдцами воды-живицы, в причудливых формах коряг опавших сучьев. Ни с того ни с сего пятнадцатилетний мальчишка-юннат как-то очень счАстливо, даже, можно сказать, противоестественно, рванулся к молоденьким березкам, на полянку, создающую так радующий заблудившегося путника просвет в лесной чаще. Вот тут Димон внезапно аж прыгнул вослед за пацаном, ухватил его за ворот штормовки и чуть ли не прижал к земле. Потом «ведьмочка» Людмила как опомнилась от временного забвения и в ужасе зашептала дрожащим голосом «Куда ты… Топь же… Елань…» . (Ей-богу, никакой гиблой топи на карте заповедника тут не значилось…) В довершении всех радостей на присевшую перекурить на поваленный ствол компанию из того самого ствола выплеснулся осиный безжалостный рой, от которого ребята улепетывали, как детишки от «злой тетки», визгливо матерясь и считая по пути деревья. Осы отстали от несчастных… в аккурат возле квартального, того самого, столба.

 

Все это было до боли похоже на то, как Приполярный Урал когда-то «принимал» Валентина, отца Лениного ребенка…

 

Понятное дело, преферанс обломался, дворян из них не получилось, вино пили из горлышка возле квартального столба. Не пустила бабуля в эту ночь ребят справить день рождения на подопечную ей территорию. Ежику понятно, НЕ ПУСТИЛА! Почему? За что?? Чем мордами не вышли? Это вопросы по жизни без ответов. Сегодня – НЕЛЬЗЯ и все тут.

Завтра – можно, только осторожно… Наутро в избушку они вошли через пятнадцать минут легкого пути по лесу. Запомнился какой-то немыслимый кайф пребывания в избушке, дрова в печи как сами собой зажигались, воздух был переполнен можжевеловым густым ароматом, расслабляющим и размягчающим сознание безо всяких допингов. Потом наичуственнейшая, как впервые в жизни, интимная близость – в ней также, несомненно, принимала участие вся местность этого уголка. Далее, как «расплата за разврат» – немыслимый кошмар, в котором Елена погрузилась, как потом анализировала, ступеней на шесть в сторону «нижнего мира». Это как ты понимаешь, что спишь и видишь кошмар, заставляешь себя проснуться и… оказываешься всего-навсего на ступень выше к реалу, что также глубоко, собственно, как и было, и продолжается то же сновидение, если еще не в более уродливых формах. Паническое осознание, что ты опять обманулся в своем облегчении, что напасть продолжается. Потом ты во сне разувериваешься, что вообще можешь окончательно проснуться, и это САМОЕ страшное. И это тоже групповое. Проснулись с округленными от ужаса глазами и с болезненным сердцебиением все. Боже! Сколько же на этот «сон» потратилось жизненной энергии! Восстановить ее, казалось, можно только сутками непрерывного НОРМАЛЬНОГО сна.

- А ведь запросто можно и не проснуться, просто, сил не хватит на это! – как то равнодушно-философски подметил тогда Димка, - Да! Не остается материалистов после Гараватки. (Так назывался кордон) – Все равно что подпел Летову «Не бывает атеистов в окопах под огнем».

И – воздух верховий, пропитанный багульниковым безумием мох и чахлые сосенки, на вид – совсем юные, но которым по очень многу лет. Этот воздух и состояние души и тела, находящихся в нем, сравнимо было разве что с источником ее силы на вологодчине, у Федора - такое же радостное, прыгающее, извергающее внутренней мощью состояние. Этот Дух верховий Жукопы лечил и до конца восстанавливал силы и энергию, выброшенные на пробуждение в «приветливой» избушке.

… Потом Шокальская изучала летописи, данные самых старых, отмеченных в архивах, экспедиций и заметок охотников, привязанные к этому району – действительно, отмечались в книгах и дневниках и могилы древних колдунов, и бесплотная бабка на страже их. Вот только возраст могил у каждого исследователя был свой. Самый древний – в доваряжские времена…

 

Собственно, она оседлала отцовскую «Девятку» и нацелилась на тот уголок вятчины, не надеясь встретить на Каменной сопке живого человека. Просто хотелось по-человечески отдохнуть от работы, и было очень интересно, что же такое могло породить легенды о многоруких летунах еще в начале века.

Долго не могла она придумать, где же припарковать отцовскую «лошадку». Грунтовый тракт был просто оцеплен стеною дремучих на вид лесов, ни закутка, ни «уса» дороги. Не оставлять же ее прямо на тракте – разберут за пол-дня на запчасти. Наконец Елена, после долгих поисков вариантов буквально протиснулась в какой-то еловый тоннель и с трудом дала метров двадцать от тракта, так, чтобы замаскировать худо-бедно свой транспорт. Данный лес не показался таким недобрым, как у Гараватки (хотя и там тот квартал, где они подверглись нападению ос, был, похоже, предъявленной «нижним миром» параллелькой – иначе наутро так просто бы не дойти до домика). Но, тем не менее, компас ее был явно не в ладу с магнитными полюсами. Тропой и близко не пахло, элементы местности повсеместно заставляли уклоняться влево и направление намеченного пути не правилось после тех отклонений. Каких-то километров, максимум, двадцать до видимой с открытого поля сопки. Так бывает лишь в горных лугах или тундре – не знаешь, то ли это сто метров до маленького валунчика, то ли десять километров до огромного скального массива. В тайге же, вроде, не ошибешься в оценке расстояния до видимого объекта. Тем не менее, девушка шла, шла, а массив все не проявлялся, и намека в рельефе не наблюдалось на приближение скального, нетипичного для остальной местности, выступа. Тогда, проплутав десяток часов и глазами почувствовав приближения темноты, она разложила стоянку – благо на подобные случаи всегда захватывала необходимые вещи. Так даже клевее – одиночная ночевка в лесу это всегда блажь единения с окружающим миром, помнилось с детства.

Вот ночью-то и проступила во всей красе зарядка этой местности. Астрал вокруг оказался не только осязаемый внутренним чутьем, но и звучным. Слышались голоса – мужские, женские, детские. Слов было не разобрать, как в эфире перехлестных радиоволн на малодоступном для них участке, только что без технических помех. И шум ветвей деревьев при отсутствии ветра, и слышные шаги – то ли реальных лесных животных, то ли порожденные напуганным сознанием. Чертовски захотелось начертить обережный круг, как в «Вие», но Елена вспомнила, что сфера разведенного огня человеческого и есть тот самый обережный круг, поэтому нечего и колдовать. Сиди спокойно в своей огненной цисте да источай добро и позитив к окружающему, что бояться-то? «Мы с тобой одной крови!» - лучше Киплинга еще никто не сказал.

Ну и местечко! Все-таки не врут народные сказания, не вырастают на пустом месте. Только, как всегда, причин может быть две противоположных – то ли местность заряжена чем-то планетарно-космическим и притягивает к себе соответствующих человечков, то ли те самые человечки приходят и заряжают окружающую местность.

Страх, несмотря на опыт и разумность внутренних доводов, мутил нещадно. Несколько раз между контурами подступавших к костру деревьев даже мелькнули белые тени. Затем прокатилось несколько шаровых молний. О! Этого Ленка интуитивно почему-то ожидала! Электричество в атмосфере везде и всегда присутствует, но комплектуется в действенные сгустки только в особое время или в особых условиях. Сигналы о целых «месторождениях» этих шаровых молний доносились, почему-то с юга страны, из лесостепей.

Светящие кругляши совершали неровные, скачкообразные движения, зависали над костром и удалялись восвояси. Как будто некие живые сущности, которым надо было убедиться, что в округе все спокойно, что явившаяся нежданно молодуха – не враг, не вредитель. Как разведчики, как служки незнакомой сущности.

Все-таки перед сном Елена прочитала вначале христианскую молитву, затем обережный древнеславянский приговор… А уж «мы с тобой одной крови» - так просто язык устал нашептывать. Еще было б ведомо, КОМУ?!

Утром ей встретился вековой дуб на вздыбленном, сравнительно свободным от зарослей древесного молодняка, участке местности. По хаотичной корявости нижней части ствола вполне можно было предположить, что несколько сот лет назад этому дереву поклонялись, украшали этот ствол или рогами лесных зверей или спасительным, заговоренным железом. Приносили жертвы. Возможно, где-то здесь было поселение, а где поселение – там, неминуемо, и кладбище. Так вот чем были вызваны эти ночные голоса и белые тени! Да, сколько ни существуй на Руси христианство, языческая культура в удаленных, глухих местах неизменно присутствует. Дух древности и поклонения силам природы на этой территории неистребим – как сто, двести, триста лет назад, так и и по сей день.

Именно от этого ритуального дуба и открылся Елене вид на тот останец – Каменную сопку… Правда, отсюда, на вид, до него было столько же миль, сколько и от того поля, откуда он был виден вначале.

Елена как нельзя правильно поняла суть произошедшего с ней – путь на Каменную сопку непременно проходил через этот дуб. Она подошла к великану, поклонилась ему, обменялась с деревом своей энергией и, (это был необходимый ритуал демонстрации добрых намерений) положила к стволу оставшуюся половинку взятого на дорогу хлеба. Хлеб! Недаром этот продукт рук человеческих во все времена символизировал добрые намерения, желание дружбы, контакта, связи. Достанется зверью лесному, проходящему под дубом – для них он тоже имеет не столько вкусовое или калорийное значение, сколько подспудно-мистическое, единения звериного и людского миров на единой территории…

Теперь путь к останцу был прямой и не витиеватый. Без особого труда преодолев десяток километров по приветливому теперь лесу, она почуяла запах древесного дыма - топилась, вероятно, баня. Вот и жилье – там, где скала отвесно вздымалась над землей, стояла избушка, совершенно непохожая на деревенские жилища, рядом с нею – еще одно строение, откуда и курился дымок. Молодой, как ей показалось вначале, мужик, сидел на чурке у входа в дом и с каким-то ехидным интересом разглядывал ее, вышедшую из леса. Пригляделась – он и вправду был не стар, лет пятьдесят максимум, что отличало его от уже знакомых ей ранее Дедов. Тут тоже неожиданность – раз упоминания в «науке» прекратились еще в двадцатых годах, то она ожидала если и встретить человека, то древнейшего долгожителя, старца-раскольника, не иначе.

- Здравствуй, отшельник! – широко заулыбалась Елена. – насилу дошла до тебя.

- Поздорову, девка, - был ей ответ , - странница, что ли?

- Я-странница! Ура! – смешливо провозгласила она на языке своей литературы, всем видом показывая, что несерьезно она это, прикалываясь изрекает… Чтоб за полную идиотку не принимал уж!

Человек притворно-изумленно поднял брови, ехидно улыбнулся, оглядел девушку с головы до ног, как «раздевая взглядом», затем вполне серьезно, могучим басом, проговорил:

- Причудливы речи твои, красава. Ну… что ж, валяй, отмывайся! – и указал жестом на топящуюся баню, - как ждал тебя сегодня. Путь твой, видать, долгий был…

 

Удивительный человек этот Арсений оказался! По разговору с ним понять что-либо было непросто. Как будто он видел в ней ровню и запрещал себе ПРОВОЗГЛАШАТЬ. Или же исповедовал принцип, что «высказанная мысль есть ложь». Но глаза его светились таким мудрым лукавством, таким отцовским трепетным снисхождением к «девочке», что невозможно было не понять, что человек испытаЛ, пережиЛ, а также знаЕТ , и, главное, можЕТ ну весьма немало. Ленка, раздухарив язык после жестокой бани, заливалась соловушкой обо всем, что мало-мальски ведала или предполагала, он же большей частью слушал и только снисходительно улыбался… При этом в редких речах своих употреблял язык ГОЕВ! Вот уж что было наиболее удивительно!

Она не могла не задать прямого вопроса, есть ли на самом деле, в мире существующем, а не литературном, эта общность хранителей сокровищ и знания, и золота, этих потомков ариев, осевших на современной территории Гипербореи. Но… сразу понимала, что дождаться прямого ответа настолько же немыслимо, как и разложиться на атомы усилием воли. Потом он искренне признался, что не может быть Учителем девы.

- Не потому, что не признаю тебя… Наоборот, признаю, даже очень! Даже удивлен твоим присутствием тут. Просто не дано мне этого – быть Учителем девы. Также, как и тебе не дано быть Учителем мужу….

- Я что, так сильно смахиваю на классическую деву? – приметила Елена. Она искренне считала, что чересчур много в ней пацанского, даже неприлично мужского. В характере, в работе, во всем, считай…

- Ты даже сама не подозреваешь, насколько ты – женщина! – вдруг заметил Арсений. Видя ее недоумение, даже скромно засмеялся, - не боИсь, продемонстрирую еще…

- Интригуешь… А если честней, возбуждаешь! – на это скокетовала она .

- Не гони лошадок, скинут, - был ответ.