Анализ статьи: УБИЙСТВО АЛЕКСАНДРА ВТОРОГО

И ПЕРВЫЙ ГРЕХ ДОСТОЕВСКОГО ПЕРЕД РОССИЕЙ, Борис Романов

«…Все узлы, завязавшиеся в романе, были реально завязаны в инфрафизических слоях (прошу не придираться к терминологии; можно назвать эти области потусторонним, тонким, астральным, ментальным и т.п. миром). И процесс там пошел. Если бы Федор Михайлович написал роман, как было задумано, то, может быть, в тонких мирах все и разрешилось бы. А так напряжение зашкалило и через месяц после смерти Достоевского энергия выплеснулась бомбой народовольцев, разорвав Царя-освободителя...».

«…На повестку дня была поставлена следующая проблема. Сформулируем ее столь же примитивно. Можно ли убивать православного царя, чтобы тем самым осчастливить человечество? Решить задачу можно было в том же инфрафизическом пространстве идей. Достоевский с задачей не справился. Пришлось Желябову и Перовской ставить этот “эксперимент” в физическом пространстве < ... > А в том столь же реальном, но инфрафизическом мире, Дмитрий до сих пор расплачивается за отцеубийство, а Алеша – за цареубийство, завязавшее такой кармический узел, который многострадальная Россия не распутала до сих пор...».

 

Соблазн решать проблемы, возникающие в Социуме, с помощью силы – присуще волевому, а не рефлексирующему сознанию. Здесь можно упомянуть Михаила Бакунина, оказавшего мощное влияние на всю общественную и литературную жизнь своих современников и задавшим вопросы, на которые они пытались по-своему ответить.

Писатель Достоевский не ставил целью своего творчества исправлять Социум, скорее - творчество было попыткой уйти от собственных проблем рефлексирующего сознания. Вспомните исповедь Достоевского «Записки из подполья». В ней присутствуют позывы к неуемной власти и обогащению, асоциальная ненависть героя исповеди и одновременно заигрывание его с официальной идеологией власти, стремление избавиться от христианской совести и выворачивание до эксбиционизма ее постулатов. Мистика, возникающая при анализе реальных страхов перед реальными волевыми решениями в Социуме, говорит, скорее всего, о немощности, неспособности преодолеть ложь рефлексирующего сознания писателя.

Достоевский ввинчивает в свое сознание штопор христианской совести, чтобы вырвать пробку дурной окружающей реальности и выйти на простор нравственного наслаждения своим Сверх-Эго – это вызывает брезгливость читателя и одновременно держит интерес публики, как гениальное отображение интриги в Социуме. В этом парадокс Достоевского – поднять противоречия в Социуме до их перегорания без доступа воздуха. Для революционного волевого сознания Достоевский всегда будет ретроградом и фокусником власть имущих, демонстрирующий соблазн и пустоту ее идеологии.