Последний лист кружится на ветру. Скоро упадёт к моим ногам. Холодно. Ноябрь. А я сижу на мраморных ступеньках больничного корпуса, такого высокого, что давление его многочисленных этажей, наполненных болью и надеждой, ощущается почти физически. Я нервно закуриваю сигарету. Может, последнюю в моей жизни. Руки предательски дрожат. От страха? Нет, конечно, от холода! Глубоко затягиваюсь ментолово-табачной смесью, стараясь заглушить противный привкус во рту и назойливую, непрекращающуюся боль где-то слева. Говорят, именно там расположена душа. Может быть. Но только, что же она так противно ноет, не давая покоя ни днём, ни ночью?

 

Полчаса? Кажется так сказал Андрей. Через полчаса всё станет, наконец, на свои места. И душа получит успокоение - надежду или дозу морфия. Всего через полчаса. А ведь это - целая вечность. Кто-то умный сказал, что длина минуты зависит от того, с какой стороны двери ты находишься. Сколько раз такие же полчаса пролетали для меня, как несколько секунд. И я металась, не успевала, не могла втиснуть в тикающее ходиками на стене время безошибочность, правду, надежду. Последней всегда не хватало места. Или каких-нибудь тридцати минут. И застывали глаза людей, оставленных без надежды мною и временем, стремительно несущимся для нас в будущее, а для них - в вечность. Кто придумал, что горькая правда лучше сладкой лжи? Мы всегда умели, приняв ложь за истину, тешить себя надеждой, но никак не научимся мириться с правдой...

 

Бурый лист упал, наконец, на холодную землю, почерневшую от страха приближения зимы. Скоро земля покроется грязным городским снегом. И он начнёт распространяться по всему городу, как болезненная, неоперабельная опухоль. Лучевая терапия весеннего солнца сможет спасти город. Но этого я уже, наверное, не увижу...

 

Ментол не перебил вкус бария. Никотин не заглушил боль. Серые тучи не оставили солнечным лучам ни малейшего шанса пробиться сквозь их толстый свинцовый слой... Тяжёлый свинец остановит любые лучи. И я надевала на моих пациентов тяжёлые доспехи, защищённая сама лишь тонкой дымкой лёгкого летнего платья. И шутила, что они похожи на средневековых рыцарей. А стоило бы и самой надевать на себя "кирасу", а не играть в героя, надеясь на авось.

 

Андрей сказал: "Бери снимки, смотри сама". На это у меня не хватило героизма. Смогла бы я увидеть на этих фотографиях моего внутреннего мира надежду на весеннее солнце?

 

Холодно. Холодно и страшно. От страха тошнит. Голова кружится от обилия свежего воздуха. Никогда так долго не была на улице. Как долго? Время потеряло смысл. Слишком много нужно было успеть вчера. Слишком больно сегодня. Завтра... А будет ли завтра?

 

Андрей выходит на крыльцо и тихонько садится рядом. Достаёт сигарету. Я зажигаю спичку. Руки беспомощно дрожат. От холода? Я смотрю в его глубокие, тёмные глаза и понимаю - от страха.