Опята (два).

 

Иван Захребетников, числившийся электриком в СНТ «Вита-с», просыпался трудно и мучительно. Вчера, да что там вчера, позавчера и третьего дня тоже, он, получив от председательши свои законные девять тысяч рублей, закрутил основательно и серьезно.

И вот теперь что-то нудно – противное, мешало Ивану восполнять свои, растраченные на, чего уж там скромничать, нервном производстве, внутренние ресурсы.

Захребетников собрал в кулак всю свою силу воли и приоткрыл глаза.

Так и есть: перед ним нарисовался образ его сожительницы Клавки, во всем ее, довольно внушительном объеме.

Нет. Клавка в принципе баба неплохая: чистоплотная, трудолюбивая, готовит неплохо, детей любит, наверное. Но что-то подсознательное мешало Ивану Захребетникову, отдать ей свою руку и сердце. Брак дело серьезное - по крайней мере, так думал наш электрик, особенно в минуты тяжкого похмельного кризиса…

Прихватив сожителя за несвежую, некогда голубую майку,

. Клавка, словно шкодливого кутенка, приподняла его над постелью (гадом буду, если вру), и задушевно проговорила:

- Сколько жрать можно, Ваня? Вот дождешься, выгонит тебя из электриков наша председатель, госпожа Дерма, и будет права. Ну чего тебе не хватает? Лучок, чесночок, огурчики, опять же свежий воздух, да и дачники иной раз подбрасывают…

Бросай пить, Ванюша!

Висевшему в воздухе во время всей этой ее тирады Захребетникову, стало отчего-то неудобно: он задергался и попытался вырваться из цепких рук Клавдии.

- Ну, все малыш, отпусти, осознал... Что б я сдох, осознал…

Отпусти, кому сказал, а то…

Клава разжала пальцы, и Иван под звон пружин панцирной кровати рухнул вниз.

- Сука она, конечно, та еще, Дерма эта самая, но уволить меня? Это вряд ли… Здеся на пятьдесят верст вокруг ни одного электрика нет, окромя меня… Глушь.

Подумал Захребетников и со стоном опустив ноги на дощатый пол.

- Ну что ты Клавка пристала? Сама видишь, что-то мне нехорошо. Наверное, заболел.

Сожительница без лишних слов напялила на дрожащие Ванины ноги линялое синее трико с вытянутыми коленями и оборванными лямками, и, вставив в пальцы любимого, ручку корзинки, придав Захребетникову своим округлым коленом необходимое ускорение, крикнула ему вдогонку:

-Дуй Ваня в лес. И без опят не возвращайся, не пущу!

Когда безропотный электрик, сумел приостановить свой бег, вокруг него, куда не брось взгляд, возвышались деревья неизвестных пород, под ногами шуршал папоротник и оранжевые мухоморы тянули свои необычайно красивые шляпки к блеклому, августовскому солнцу.

Иван присел на поваленное дерево, влажное и холодное, закурил, и неловко сплюнув на свою собственную тапку, произнес задумчиво и горестно:

-Эх, бля! Нет в жизни счастья…

Мутная слеза скатилась со щеки Захребетникова и, блеснув в лучах солнышка, упала в густую траву, откуда тотчас выскочила юркая ящерка, бесстрашно забралась на бревно рядом с электриком, подсела к нему самым бессовестным образом, и, забросив ногу (тьфу ты, зарапортовался), лапку на лапку проговорила с язвительной издевкой в голосе.

-Да Ванюша, дошел… Эх, такого мужика и коленом под зад…

Она коротко хохотнула и фамильярно вытащила из кармана обомлевшего электрика сигаретку, прикурила и, выпустив через нос сизый дым, отвернулась от него, всем своим зеленовато – серым видом, показывая полное презрение к собеседнику.

- Ну, ты, земноводное… Ты не очень то… А то сейчас дам раза…

-Земноводное!?

Воскликнула ящерка и тут же обратилась в роскошную, сексапильную девицу, в серо-зеленом платье с глубоким декольте, из которого чудом не вываливались молочно-белые, матовые полушария грудей.

Электрик выронил из широко раскрывшегося рта свою недокуренную сигаретку и, кося глазом на это самое декольте поинтересовался, пытаясь сохранять видимость полного самообладания:

- Что же ты болезная, в таком обличье, в ящеревидном, по лесу бродишь?

- А как же иначе?

Вздохнула незнакомка обреченно.

- Ведь вы же, мужики прохода иначе не даете. Кобели… А так я где угодно прошмыгну. Хочу здесь, а нет, так махну хвостом, и вот я уже в Булонском лесу…

-Где ж такой? Что-то не припомню…

Наморщил лобик электрик, сглотнув тягучую слюну (сушняк, что же вы хотите? Кто пил по-хорошему, поймет…).

- Да пес с ним, с Булонским лесом…

Проворковала девица, наманикюренным ноготком почесывая Ивану за ушком.

- А не смог бы ты мне в моем домике, в коттеджике так сказать, электрику провести? Точка-стакан. А там глядишь, и до интима дело дойдет…

А сама (вот же бестия!) встав с бревнышка, пошла, не оборачиваясь куда-то на запад…

Иван широко раскрытыми глазами, смотрел на ее струящуюся походку, на ее спинку и бедра, а сам, словно в тумане, шел и шел за ней, сквозь ельник и заросли борщевика, ничего не замечая вокруг, и даже не снимая с лица липкую паутину…

…В коттеджике было добрых метров двести квадратных, три этажа и немереное количество предполагаемых электро – точек…

…Расплачивалась ящерка исправно: словно по волшебству после каждой вставленной розетки или вкрученной лампочки, деваха с полным стаканом появлялась пред светлые Ванины очи, и тот, с вожделением разглядывая ее прелести сквозь граненое стаканное дно, с рычанием кидался в новую работу, как герой-комсомолец на амбразуру…

К концу месяца, когда Иван уже определял фазу и ноль на ощупь, а провода под напряжением от ПВХ оплетки, очищал зубами, ящерица сменила свое платье, на легкий, прозрачный пеньюарчик, и, выдавая Захребетникову очередную порцию спиртного, позволяла ему, занюхивать водку ее, девичьей, ароматной ручкой…

- Все!

Выдохнул радостно Иван, подключив последнюю люстру, и в ожидании обещанного интима, даже вымыл руки (поплевав на них) и подойдя к хозяйкиному будуару, намекнул забывчивой хозяйке через прикрытую дверь:

-Я уже закончил… Не плохо бы…

-Да, да.

Проворковала заказчица.

- Все помню. Идите в спальню. Я сейчас…

Иван торопливо подбежал к своей, многообещающе скрипнувшей кровати, разделся и лег, в томительном ожидании.

… Ежедневные возлияния и тяжелый ударный труд, сделали свое подлое дело - усталые Ивановы веки, дрогнув пару раз, сомкнулись в крепком сне…

- Ваня, Ваня. Да проснись же ты, соня. Проснись!

Долгожданный женский голос проник в электриково подсознание, и он, с трудом приоткрывая глаза, как можно более ласково проговорил:

- Да, да ящерка моя, уже встаю…

Он приподнял голову и уперся взглядом в голубые, навыкате, глаза своей сожительницы Клавдии…

…Ну, ты и скажешь Ваня… Ящерка…

Клавка вытерла счастливые слезы и тяжело ступая, отправилась на кухню, где на сковородке шкворчала и брызгала маслом подгорающая глазунья.