Из цикла: Ладные Хроники

 

Труднее всего устранить точку, поставленную над i.

Ежи Лец

 

Они дружили пятнадцать лет. Лада еще помнит старенькую двухкомнатную квартиру на первом этаже, заставленную сияющими на солнце банками для консервации, Сашку в коротком широком платье с ситцевым принтом, её хозяйственную хлопотливость, громкий смех, светящиеся голубые глаза, и Петра, который с восторгом следил за своей девушкой, время от времени поворачиваясь к Ладе с одной и той же репликой:

- Как же мне повезло… Как повезло-то.

Помнит она и Сашкиных годовалых близнецов Горислава и Мирослава, которые в одних рубашонках, с оголёнными задами бегали друг за другом на четырёх конечностях – именно бегали, а не ползали, продолжая дело небезызвестного покорителя джунглей Тарзана. Помнит и нежную семилетнюю Веселинку, что при поступлении в первый класс на вопрос: «Назови-ка что-нибудь острое…», гордо вскинув юный подбородок, не раздумывая заявила: «Перец!» Время бежало. Дети взрослели. Сашкины рыжики с солнечными кудрями вытянулись в худеньких веснушчатых подростков, Веселинка превратилась в томную барышню, а Сашка так и осталась громкой, энергичной и вечно улыбающейся блондинкой с румяными щеками и крепкими стройными ногами.

***

Отгремел революционный 2004-ый и тот, кто делал ставку на власть с Востока, чувствовал глубокое разочарование и обиду, которая не отпускала, разъедала, словно кислота, изнутри, травмируя и калеча. Сашка с Петром долго не могли успокоиться и, когда к ним в город приехал главный регионал, экс-премьер и кандидат в президенты Янукович, стояли на площади в толпе горожан и восторженно кричали ура, выплёскивая накипевшие эмоции и снимая на камеру длинное тёмно-серое пальто и широкую грудь своего любимца в окружении телохранителей, товарищей по партии и городской администрации.

Лада старалась встречаться с Сашкой всё реже. Последнее время от умной и всегда весёлой Сашки исходили вибрации уныния и негатива: чтобы не спросил, о чём бы ни сказал – Сашка всегда переводила стрелки на сложность и безденежье, которые принесла оранжевая власть. И когда Лада терпеливо спрашивала:

- В чём же сложность? Твоему мужу после 2004-го дважды зарплату прибавили…

Ответ всегда был один и тот же:

- Всё плохо, всё беспросветно, всё неправильно…

Лада подозревала, что это Пётр мутит воду, бессознательно оправдывая свою леность, что это его мысли и ощущения поглощают Сашку с головой, не давая глотнуть свежего воздуха, но молчала: вмешиваться в дела чужой семьи бессмысленно и опасно. Встречаться с Сашкой становилось всё тяжелее, и Лада интуитивно отгораживалась, закрывалась в собственной раковине, но продолжала потихоньку из своего импровизированного блиндажа любить этот вздёрнутый носик, льняные кудри и улыбку, редкую нынче на Сашкином лице.

Что-то сломалось в отношениях, словно 2004-ый чернозёмной бороздой пропахал границу между Ладой и Сашкой, оставив узкую нейтральную полоску, на которой и проходили короткие и уже не долгожданные встречи.

Лада вдруг стала замечать, что Сашка делится с ней своими проблемами не для того, чтобы спросить совета или расставить точки над i, а просто так, чтобы нагрузить, раздражённо сбросить с себя лишнюю тяжесть и, освободившись, мирно заняться своими повседневными хлопотами. Лада же целый день пережёвывала сказанное, волновалась и сердилась на себя за то, что не в состоянии вовремя остановить Сашкин словесный поток. А ещё… Лада вдруг осознала, что нужна Сашке не как друг, а как потенциальная вероятность занять в нужное время необходимую сумму. Вот и сегодня, глядя на дисплей телефонной трубки, высветивший Сашкин номер, она почему-то ни минуты не сомневалась – Сашка в очередной раз попросит денег:

- Привет, Даня, – Сашка явно куда-то торопилась. – Тут такое дело… У меня кончились подгузники для мамы.

- …Сколько? – Лада знала, что Сашкина мама тяжко больна, и Сашка, как проклятая, с утра до ночи неустанно занимается маминой едой, мамиными лекарствами и мамиными капризами.

- Ну, гривен тридцать…

- Знаешь, у меня сейчас нет ни копейки. Давай встретимся в час у банкоматов, что в маркете… Идёт? – Лада по-своему хитрила: к половине второго её ждала косметолог – она решила совместить два в одном, чтобы поменьше дёргаться.

***

Лада хотела успеть раньше Сашки, чтобы спокойно, без соглядатаев, снять деньги со счёта – зачем лишний раз демонстрировать, что на счету лежит больше, чем тридцать гривен, но… как всегда, не успела. Это была Ладина головная боль. Её сущность явно не являлась королевской – она опаздывала всегда и везде и ничего не могла поделать со своей несобранностью. Девчонки, давно приметив эту отличительную особенность, приглашали Ладу в гости на полчаса раньше назначенного срока, и тогда Лада подтягивалась к остальным почти без опозданий.

Сашка уже стояла у банкомата – какая-то уставшая, измотанная и поникшая. У Лады защемило сердце от жалости:

- Как с мамой?..

- Совсем плохо – ничего не помнит, ничего не понимает, спорит со своим отражением в зеркале… Невролог опять кучу препаратов выписал, а там – цены не сложишь…

Лада вставила пластиковую карту в резиновую щель и набрала код на зачисление, краем глаза глянув на часы – стрелка предательски подбиралась к половине второго. Лада напряглась – сниму тридцать гривен… а после уже для косметолога, мелькнуло у неё в голове. Банкомат заурчал, вытягивая из своих недр заданную сумму. Сашкины глаза благодарно кивнули:

- Отдам после зарплаты Петра…

- Не волнуйся, – Лада улыбнулась. – Можешь, вообще, не отдавать…

- Нет, я непременно отдам… – стрелка застыла на половине: Сашка стояла рядом – она не уходила.

Лада прикусила губы:

- Ты сейчас куда?

- В аптеку… за подгузниками.

- Не знала, что подгузники бывают больших размеров…

- Бывают… – Сашка топталась на месте, часовая стрелка перевалила за тридцать пять минут.

Лада не выдержала:

- Ах, я тут вспомнила… – она неуклюже сунула пластиковую карту обратно в банкомат и быстренько пробежалась пальцами по клавиатуре.

Банкомат вновь зафыркал, выдавливая из вожделенной глубины новенькую сотню. Сашка вдруг побледнела. Ей явно стало дурно. Васильковые глаза затуманились, русые брови задрожали, нос покраснел, по щекам скользнули влажные ниточки.

- Да ты что?.. – Лада опешила. – Что ты…

А Сашка уже рыдала в голос, шмыгая и постанывая. Лада оглянулась, отодвигая Сашку ближе к стеклянной витрине маркета. Любопытные прохожие крутили головами, оглядывая с ног до головы Ладу в оранжевом пончо и Сашку в белой блузе и джинсовой паре – брюках и жилете.

- Ты не понимаешь… не понимаешь, – Сашка надрывно всхлипывала, – как мне тяжело, как я устала… Тут с мамой столько забот, а денег постоянно не хватает… Вот и опять – ждём зарплату Петра, а половина уже сейчас идёт на долги… А всё из-за оранжевых… Всё из-за них…

Лада вдруг своим тонким девичьим чутьём уловила, словно прочитала в Сашкиных глазах, совсем иной текст, который Сашка не смела озвучить, а возможно – не до конца и сама понимала… Зависть. Она полыхала в Сашкином взгляде едким пламенем лесного костра, когда удушье сжимает рёбра и сизый дымок щиплет и дёргает ресницы. Лада интуитивно отодвинулась:

- Ну… мне пора бежать, – она старалась не глядеть на Сашку, что было бесполезным намерением: даже отвернувшись, она внутренним зрением видела скорбную фигуру в синем, льняные кудри и вспухшие веки.

***

…Почти в два пополудни Лада ворвалась на второй этаж косметического салона. У пластиковой двери, мокрая как мышь, она остановилась, переводя дух. Сизый свет коридорного окна прорывался к ступеням салона – на улице накрапывал грибной июльский дождь. Лада прикрыла глаза. Она ощущала себя испачканной, будто к её энергетической оболочке прикоснулись грязными ладонями, размазывая пальцами горькие краски. Лада мотнула головой, представляя себя в стеклянном коконе, словно в прозрачном пирамидальном колпаке, и вдруг отчётливо увидала, как от этой защитной оболочки яростно отскакивают разноцветные шарики, напоминающие то ли сладкое драже, то ли пинг-понговые мячики. Они чужеродным градом обстреливали Ладу, постукивая по стенам лестничной клетки и перилам, резиново подпрыгивая к потолку и цокающими грудами скатываясь к первому этажу. Какое облегчение… Лада открыла глаза и уткнулась взглядом в выбеленный потолок:

- Словно тягу земную с плеч сбросила, – она вымучено улыбнулась сама себе. – Как же так… Ведь не чужие… Ох, чур меня… Сохрани, Великая Мать.

***

Лето мелькнуло беспечной синевой, парящими жаворонками, двухсотграммовыми порциями мороженного в открытых кафе и сверчковыми вечерними серенадами. К осени Лада успела измотаться на ремонте – купленную для матери квартиру надо было не просто выкрасить и выбелить, но и начинить, как пухлый эклер, всякой функциональной всячиной. К первому учебному дню пятнадцатилетнего Стефана сердце Лады успокоилось – квартира для Зинули оказалась вполне готова к приёму самых привередливых гостей. И не только квартира – Лада вылизала и подъезд Зинулиной пятиэтажки.

Сентябрь был янтарно-ясным, несущим удовлетворение и сытое чувство исполненного долга. Осеннее равноденствие щедро дарило золото солнечных лучей, лёгкие блузы и рыжий ежик высохших трав.

Лада за большим круглым столом удовольствовалась зелёным чаем с кусочками суасепа, когда телефонная трубочка упрямо завибрировала:

- Даня, привет… – Сашкин голос был радостно-взволнованным. – А я только из байдарочного похода… Как же красив Дунай в сентябре! Берега в зелени, вода шумит под веслом, небо голубое-голубое! Мы столько фотографий сделали – потом покажу… Ночевали в палатках! Такие спальники удобные купили, представляешь… Вечерами у костра песни пели – один товарищ гитару с собой прихватил. Вот только связи мобильной часто не было, а когда появилась – батареи у всех сели… Столько эмоций, столько красоты неописуемой…

Лада слушала и тихонько улыбалась. Наконец-то Сашку отпустила эта тягучая, серая боль. Столько света и чистоты в её словах. Столько солнца. Теперь выздоровление неизбежно. Время всё поправит… Сквозь приятные мысли ворвался далёкий Сашкин голос:

- …Вот только бы оранжевых сбросить, – Лада, вздрогнув, очнулась от радужных снов – ну, знает же, знает же Сашка, за кого голосовала Лада, но в очередной раз вторит при ней гадости: из какой-то иезуитской дамской мстительности либо бездумно… – Житья совсем нет, – продолжала причитать Сашка, – Петра по служебной лестнице не двигают, зарплаты не хватает…

Лада побледнела – и это говорит человек, который только что вернулся из довольно дорогостоящего похода, хлебнул свежего речного воздуха и душистой прибрежной зелени. Да ещё пару лет назад о таком походе Сашка и мечтать не могла! А Лада и нынче не может. Сашка же не унималась:

- Ты смотри, что вокруг творится. Сколько разочарованных! А сколько недовольных! Пол страны… Нет, отольются кошке мышкины слёзки!

Лада мужественно набрала воздуха в лёгкие:

- А я всем довольна, – сказала, как ладонью по столу шлёпнула.

- Ты о чём? – сразу не сообразила Сашка.

- Я… всем… довольна, – медленно, почти по слогам повторила Лада.

Сашка озадачено примолкла на мгновение – трубочка смущённо хмыкнула:

- Ну-у, тогда тебе можно… позавидовать.

***

Лада повернула ключ в замочной скважине: один, два, три, четыре – замок равномерно защёлкал. Ввалившись с хозяйственными сумками в прихожую, она удивлённо остановилась. На входе стояли ботинки Генриха – мужа просто не могло быть дома в обеденное время. Рабочая смена заканчивается ровно в половине четвёртого – ни раньше, ни позже. Она осторожно поставила сумки и почти на цыпочках пробралась в гостиную. В кресле у окна сидел бледный и поникший Генрих с потухшим взглядом.

- Что случилось, Душенька?.. Почему ты не работе?..

Генрих, как обиженный ребёнок, выпятил нижнюю губу:

- У меня крупные неприятности… Очень крупные.

***

Целый месяц Лада старалась быть опорой и верным союзником Генриху, поддерживая его настроение и здоровье юмором, мнимой беспечностью и пилюлями, а когда проблема разрешилась – не выдержала напряжения: слегла с сильнейшей ангиной. В бреду и жарком мареве температуры ей всё мерещились Сашкины слова: «Можно позавидовать… Можно позавидовать…», льняные кудри и невинные васильковые глаза с белыми ресницами. Фразы сыпались бисером и вновь произвольно складывались в предложения, как смальтовая мозаика древнеримского мастера, напоминая то ли упругие волны Средиземноморья, то ли бликующие на солнце мутные воды Дуная.

Через три недели похудевшая и осунувшаяся, Лада сидела за уютным столиком любимого кафе, ожидая прихода Еленки. Её щёки ввалились, кудри опали, глаза лихорадочно блестели. Болезнь отступила, но не отпускала, продолжая терзать горло острыми коготками. Еленка, как всегда, не вошла. Она влетела в распахнутом белоснежном плаще с зонтиком в руках, как Мэри Поппинс, аккуратно приземляясь на стул а-ля барокко.

- Нет-нет, – Лада отвернулась от требовательных поцелуев. – Не надо, мой милый… Я ещё не вполне здорова…

Они сидели у самого аквариума, где за стеклянной панелью лениво, как коровы на пастбище, покачивали плавниковыми гребнями губастые тиляпии. Лада нервно закурила, выпуская в сторону особенно невозмутимой рыбины струйку душистого дыма. Порой, она позволяла себе пару сигарет за компанию.

- Понимаешь, мой милый, мне тогда просто стало страшно, – Лада поморщилась. – Буквально на следующий день, представляешь… Еле выходила. Мальчики, сама знаешь, такие хрупкие. Это мы, как дамасская сталь – нас в полымя, а мы всё крепче, всё закалённее. И то иной раз – ломаемся... Вообще, столько неприятностей сразу. И у Стефана в школе. И у Зинули… Стефану мальчишки прохода в гимназии не дают – на нервы действуют. Зинуля же случайно поранила себе палец, а потом котлеты крутила. Так у неё такой жуткий панарихий начался. С температурой, с ознобом… Резали в хирургии.

- Уф… – красивое Еленкино лицо с ярким естественным румянцем, азиатскими скулами и огромными карими глазами сжалось – у переносицы вспыхнули лучики сухих морщинок, – я знаю, что это такое. Когда ребятишки грудными ещё были, Антон пелёнки стирал и тоже инфекцию подхватил. Как он страшно болел! Дети маленькие, телефона нет, чтобы неотложку вызвать – натерпелись мы тогда…

- И что мне теперь делать? Сашка уже двадцать раз звонила. Я трубку не беру. Не могу. Не в состоянии справиться с собой.

- Я знаю… – Еленка кивнула. – Мне Маргаритка рассказала, что Сашка к ней как-то прибегала – нервная, взвинченная, всё спрашивала, почему, мол, Лада меня избегает…

- А Маргаритка?

- Сказала, что Лада, наверное, очень занята, что это недоразумение… Ну, что ещё можно сказать в таком случае?

- Тяжесть на сердце, – Лада опустила глаза, придавливая к пепельнице новую сигарету, и вдруг болезненно закашлялась.

- Знаешь, – Еленка задумчиво крутила салфетку, – лет двадцать назад у меня приятельница была – Крошина Лера… Мы тогда втроём дружили сразу после института – да я рассказывала, наверное: Лера, Соня и я. Так вот, Лера у нас… завистливая была. Всегда чему-нибудь да позавидует – по мелочам: то кофточке, то туфелькам, то самой обыкновенной ручке. А Соня у нас была красавица. И самая большая ценность Сонина – её кожа: гладкая и нежная, как у Белоснежки. И однажды Лера сделала Соне комплимент – мол, какая кожа у тебя красивая – прямо светиться…

Лада вдруг вновь схватилась за сигарету, прикуривая нетвёрдой, вздрагивающей рукой. Еленка же, наконец, свернула из салфетки какое-то подобие кораблика:

- Соня вскоре после этого сходила в косметический кабинет, там ей занесли какую-то заразу, и вся её кожа покрылась струпьями, как при оспе.

Лада опять закашлялась, разгоняя дымовую завесу ладонью:

- А дальше?

- Дальше… Я собрала все Лерины вещи – до последней мелочи, и вынесла на помойку. Ничего не оставила. И все связи с ней оборвала, – чернильные Еленкины волосы бликовали в тусклых лампах обеденного зала.

На эстраде из темноты выросла крупная фигура штатного музыканта:

- Дорогие друзья, я с большим удовольствием приветствую вас сегодня в этом зале, и хочу начать наш вечер…

Девчонки заговорщицки переглянулись:

- Пора уносить ноги…

- Ага, сейчас грянет… Аллочка, дружочек, будьте так добры, счёт, пожалуйста.

***

Лада напряженно застыла в кресле у окна. Кажется, она ничего не забыла… Под ногами высилась гора всевозможных приятных мелочей. А вот это вовсе не мелочь – Сашкина подушка, сшитая ею собственноручно… А вот вязаный розовый слоник… Хм… а вот журнал раскрасок для Стефана, гуашь и Веселинкины кисти… Сколько старого барахла… Кухонное полотенце, подаренное Сашкой к восьмому марта, а это – хозяйственный фартук: дар к Рождеству. Прихватки, открытки, блокноты, десертные ложки, лопатка для торта… А здесь… Лада подалась вперёд… Серебряное колечко тускло мигнуло ртутным светом. Этот подарок – дорогого стоит. Давний Новый год… Где-то… середина 90-хх. Незабываемая история… Нет, колечко оставлю… Серебро – самоочищающийся металл, магический. Оберег. Такой – не навредит.

В большом целлофановом пакете Лада вынесла все презенты к квадратному мусорному баку и без сожаления опустила груз в грязную глубину. Пусть все беды и болезни уйдут из моей жизни с этим пакетом… И пусть тот, кто случайно найдёт его, не будет на меня в обиде… Да хранит нас Великая Мать.

***

Уже почти год Лада, практически, не видела Сашку. Редко когда в кафе на девичниках. Но тогда она просто избегала Сашкиного взгляда, стараясь с ней не заговаривать. Сашку постепенно перестали звать на общие вечеринки: изначально Лада открытым текстом просила об этом одолжении, но со временем девочки привыкли и сами лишний раз не снимали трубку телефона. Сашка переживала, нервничала, билась и терзалась, приставая к Еленке, Маргаритке, Таше и Арише с тревожными вопросами, а потом успокоилась, зажив своим обычным размеренным ритмом. Обида осталась, но уже не явная, а так – больше сожаление. Появились новые подружки и новые интересы. Сашка – альтист с консерваторским образованием – собрала струнное трио, и ставила детские сказки, расписывая партии и подтекстовку к музыкальным пьесам. Лада же, круто изменив свои взаимоотношения, вроде и простила Сашку, но забыть не могла.

***

Август выдался душным и парил зноем и влагой. Изнывая от жары, Лада сидела в летнем кафе с Улей, которая вернулась из Германии пару дней назад. Это был последний Улин приезд на родину. Выходя за рачительного бюргера, Уля сжигала все мосты. Замечательный художник, она уже нашла применение своим талантам – весь следующий сезон у неё был расписан выставками и вернисажами по уютным городкам Баварии и Саксонии. Вернулась же Уля с конкретной целью – сложной и двусмысленной:

- Я ремесленник, – она была серьёзна – каштановые локоны чуть дрожали: видно непросто было Уле выговаривать эти слова, – для меня руки – самый важный инструмент. А тут… болит сустав в плече – не поднять, не опустить. Решила вернуться, пока есть возможность: вдруг эта негативная энергетика из дома тянется? Хочу всё исправить, пока не поздно. Завтра еду в деревню к одному знахарю. Говорят, он настоящий колдун – мёртвого поднимет. А послезавтра – у меня одна старушка запланирована. Она здесь совсем недалеко живёт, – Уля махнула в сторону маркета. – Сглаз и порчу снимает…

- И ты веришь этому? – Лада недоверчиво глядела на Улю: вот она – девушка из сытой и довольной страны, приехала к славянским колдунам и ведуньям… Порчу снимать. Чудно…

- А что мне остаётся делать?

***

Сегодня затемно Лада отправила Генриха со Стефаном в Крым к морю. Целых две недели свободного дефилирования по квартире голышом, пустой холодильник и сон в любое время суток! Как она устала, как измоталась за последний год. Вечная спешка, вечные хлопоты и болячки. Ну, теперь-то точно отдохнёт. Только бы доехали без приключений. Всё-таки на своей машине. Путь через горы крутой и изгибистый. Когда они должны быть на месте? Часов в 12-ть дня… А сейчас – одиннадцать… Что-то долго молчат. Стефан всегда звонит. Не выдерживает разлуки с матерью. Мобильный телефон, словно по Ладиному заказу, зашёлся колокольным звоном.

- Я слушаю… Как ты, тыквочка?.. Что?!.. Какая авария?!.. – сердце похолодело. – А папа где? Зашёл в отделение милиции? Боже мой! С вами всё в порядке? Руки, ноги – целы? А что с машиной?.. Вмятина на бампере?.. Большая?.. Боже мой! Боже мой…

***

Лада дрожащими пальцами набрала мобильный номер Ули:

- Уля, дорогая, извини, что беспокою, но не могу иначе. Я в растерянности. Только ты мне сможешь помочь… Дай адрес той бабушки, о которой на днях мы говорили… Да, знаешь… Генрих со Стефаном в аварию под Джанкоем попали. На них какой-то чокнутый наехал. Сзади поддел. Ничего страшного. Но испугались, конечно, и машину теперь надо ремонтировать, а это не меньше трёх тысяч гривен… Хорошо, что всё так закончилось. Генрих расстроился, конечно, – машине-то всего полгода. Ага… Я слушаю… Это между маркетом и детским садом?.. А подъезд?.. А этаж?.. Квартира прямо… Я поняла. Спасибо, милый друг.

***

Лада со слезами на глазах стояла у заветной двери. Несколько раз она протягивала руку к звонку, отдёргивала пальцы, и вновь тянулась к бежевой кнопке… Хватит трусить… Откуда такая нерешительность? Я – уверенная в себе, сильная, успешная. Всегда добиваюсь поставленной цели. Всё смогу, со всем справлюсь… мм… если будет надобность. Уговоры не срабатывали. И, в конце концов… я в ответе за Генриха… за Стефана! Звонок резко разорвал тишину подъезда.

- Вам кого? – крепкая крестьянка лет шестидесяти с крупной грудью, пепельными волосами, в пестром ситцевом халате, пахнущим борщом, внимательно разглядывала Ладу.

- Мне бы… Антонину Ивановну.

- Это я, проходи… Зачем пришла?

- Мне бы… – Лада вдруг не совладала с собой: слёзы заструились по бледным щекам. – Мне бы…

- Так, успокойся, пройди на кухню… – Антонина Ивановна не суетилась.

Лада зашла на микроскопическую кухню хрущёвки. В трёхлитровой кастрюле исходил пряным ароматом свекольник. На столе лежала разделочная доска с хвостиками сладкого перца и томатов. Большое окно выходило на старенький балкон, заросший виноградом.

- Ну… – Антонина Ивановна неожиданно выросла перед Ладой, заполняя собой всё пространство, – что у тебя – рассказывай.

- Понимаете… – всхлипывая, залепетала Лада, – дорога… авария… тянется год… тяжело…

- А кто – знаешь? – Антонина Ивановна прищурилась.

- Догадываюсь… – Лада впервые подняла глаза и встретилась с изучающим серым взглядом.

- Так, начнём… – ворожея неторопливо налила в идеально чистый стакан без подтёков и накипи воды из фильтра, взяла сырое куриное яйцо и, умело разбив его о стеклянный край, выпустила содержимое кремовой скорлупы в прозрачную ёмкость, нашёптывая то ли заговоры, то ли молитвы. – Гляди-ка… Как мутнеет быстро… Сама смотри. Внимательно. Видишь, как всё потемнело?

- Вижу… – Лада неуверенно пожала плечами.

Яичный белок, и впрямь, посерел, расползаясь в воде туманными осьминожными рукавами.

- Сглазили тебя, девочка… Может, позавидовали… – Лада непроизвольно вздрогнула, передёргивая плечами, словно ей стало холодно на жаркой, натопленной газовой печью, кухоньке. – Завтра придёшь в это же время. Принесёшь две фотографии – мужа и сына. И два сырых яйца. Смотри не разбей по дороге. Всё поняла?

Лада кивнула, приподнимаясь уходить.

- А благодарность? – Антонина Ивановна вопросительным кивком удержала её на месте.

- Ах, да, – Лада суетливо отбросила петлю рюкзака. – Сколько?

- Да сколько не жаль… А то приходят такие девочки, ты с ними возишься, а они ручкой махнут – и ищи их потом.

- Да что вы? – Лада смутилась. – Я не знаю, как себя вести надо в подобных случаях. Вы подсказывайте… Это от незнания, а не от отсутствия благодарности… – она сунула в широкую загоревшую ладонь двадцать гривен, – столько хватит?

- Хватит. Я же говорю – сколько не жаль.

***

Уля откинулась на спинку деревянной скамейки под матерчатым тэном летнего кафетерия:

- Представляешь… сделала компресс, как знахарь велел. Держу. Вроде не жжёт. Снимаю – а там кожа вся слезла! – она приоткрыла часть плеча.

На плече розовой плешью блестел глубокий ожог. Лада подалась вперёд и принюхалась:

- Похоже на уксус… Точно – уксус… Может, не стоило экспериментировать?

- Мне его очень рекомендовал Аркадий. Помнишь Аркадия – моего оператора на телевидении? Зимой с ним такая же беда приключилась: тоже сустав, тоже на руке – так знахарь его к лету этими примочками вылечил.

- Ну, может, Аркадий и толстокожий бегемот, – Лада рассмеялась, – а ты – девочка: кожица нежная… Давай я позвоню своей приятельнице Дарине – она доктор. Возможно, что и пресоветует. Селкосерил или Пантенол, там… Ведь нельзя же с таким страшным ожогом ходить. Его лечить надо.

- Пожалуй… – Уля утвердительно кивнула. – Хотелось бы до отъезда выздороветь, а то Герберт в обморок упадёт, когда меня с таким плечом увидит... Кстати, ты у Антонины Ивановны была?

- Угу, – Лада немного смутилась: казалось неловким обсуждать свои путешествия с Улей.

И не потому, что она не доверяла другу. Просто слишком, уж, шокирующей была для неё собственная решительность: верить ведунье – средневековье какое-то! Но с другой стороны – отчего-то верилось: ведь поможет… поможет Антонина Ивановна, вытянет, прорвётся сквозь пелену и морок. Так, раздираемая на части, и ходила весь день по пустой квартире, задумчиво тянула гранатовый сок, грызла фундук – и думала, спорила сама с собой. А потому все вопросы на эту тему казались ей неуместными. Вопросы хороши, когда ответы уже найдены.

- Была… – Лада вытянула из стеклянной розетки деревянной палочкой влажную маслину, осторожно положила её на язык, прожевала и сделала глоток ледяного янтарного пива из тюльпанообразного бокала.

- Как оцениваешь? Результаты будут?

- Не знаю, дорогой мой, – Лада покачала головой. – Можно только догадки строить. Сама об этом думаю непрестанно. Сначала времени пожалела, потом нервов, потом денег…

- Денег? – Уля с удивлением подняла на Ладу глаза. – Каких денег? Сколько?

- А сколько не жаль… – Лада вновь рассмеялась.

- Ой, а я не знала… Так ушла… Как неудобно!

- Так вот о каких девочках Антонина Ивановна мне пела, – Лада совсем развеселилась – Кто бы мог подумать!

***

В назначенный срок Лада вновь стояла у металлических дверей, обтянутых дерматином. Сегодня она уже не колебалась, сжимая в руках небольшую подарочную коробочку с двумя сырыми яичками, осторожно укутанными в кружева: другой упаковки Лада отыскать не сумела. Антонина Ивановна провела её в кухню, осторожно взяла две фотографии и яйца:

- Садись и молчи.

Она колдовала над разделочным столом. Лада старалась отводить глаза, стесняясь своего любопытства. Действо с неразборчивым шёпотом хозяйки продолжалось уже минут пятнадцать, когда вдруг Антонина Ивановна вылила жидкий воск в металлическую миску с холодной водой:

- Гляди внимательно, – впервые за всё это время ведунья заговорила. – Видишь профиль? Она… Твоя недоброжелательница…

Лада склонилась над миской. На поверхности жидкости, и вправду, нарисовался восковой профиль худенькой старушки, с высокой гулькой на затылке, гротескно длинным носом и тонкой, как у Матушки Гусыни, шеей. Ну, явно не Сашка, – мелькнула упрямая мысль. Ерунда всё это, однако… И зачем только притащилась?.. Сэкономила бы ещё одну двадцатку… А вообще-то – Коломбина наша Антонина Ивановна… Копперфильд… Профи… Цирк на дроте…

Ворожея вытащила толстыми пальцами воск из воды, бросила его в эмалированную чашку и поднесла к газовой горелке – воск зашипел и оплавился, превращаясь в ровную белую свечную гладь.

- Иди… Теперь у тебя всё будет хорошо, – Антона Ивановна улыбалась.

- Благодарность… – Лада застенчиво протянула загодя приготовленные двадцать гривен.

- А вот за это спасибо, – женщина прищурилась. – Знаешь, яйца, порой, вы и приносите, хотя далеко не всегда, а остальные расходы – свечи, бумагу и прочее тоже не хочется из своего кармана. Так что… сама понимаешь…

- Понимаю. – Лада кивнула. – Спасибо вам.

- Приходи, если что. Я всех своих девочек помню. А их у меня знаешь сколько? Ежедневно по несколько человек. Когда и без денег совсем. Всякое в жизни случается. Так что, это, – она покрутила двадцатку у Ладиного носа, – вклад в чужие невзгоды.

Робкий дверной звонок прервал беседу. Антонина Ивановна быстро указала Ладе на сандалии:

- Одевайся! Живее… Там за дверью – дама. Будешь выходить – в глаза не гляди. Ни к чему тебе любопытствовать. Ох, господи… Не люблю я, когда вы в дверях сталкиваетесь. Есть среди вас глазливые. Быстро шмыгай в дверь и беги… Поняла?

Лада боязливо кивнула. Затвор щёлкнул. На пороге застыла уставшая блондинка с плохо расчёсанной копной пшеничных волос. Она растеряно переводила взгляд с Лады на хозяйку – и явно определившись, шагнула вперёд, пересекая заветный порог.

- Зачем пришла? – услышала Лада за плечами чуть грубоватый, но доброжелательный голос Антонины Ивановны. – Ну, проходи, проходи… Только не плач… – дверь резко захлопнулась.

***

Лада вывалилась из сырого сумрака подъезда на солнечный зной. Небо сияло сине-голубым светом. Чёрные точки птиц разрезали ровную гладь небес. Послеполуденное солнце чуть скатилось к крышам многоэтажек, прыгая солнечными зайчиками в пластиковых окнах. Ветер чуть шевельнул Ладины кудряшки. Она втянула аромат прогретого двора и сухой травы. Хорошо-то как!.. В это мгновение в ухе запел микрофончик гарнитуры. Лада нажала клавишу ввода:

- Даня! А мы сегодня купались весь день! – Стефан радостно хохотнул.

- А как папа? Нашёл в Симферополе страховую фирму?

- Нашёл... ещё утром.

- И как?

- Да всё в порядке! Пусть папа сам скажет.

- …Алло, – голос Генриха: всегда чуть смущённый.

- Ну, как там, милый?

- Всё хорошо…

- Нет, правда? – Лада не верила своим ушам: Генрих ещё вчера сильно сомневался в возможности получения у страховщиков хотя бы небольшой части необходимой для ремонта суммы.

- Да… Сказали, что волноваться нечего. Нам оплатят наши расходы.

- Но ведь это… здорово! – Лада захлопала в ладоши.

- Мы с Фаней тоже так считаем.

***

Наступила осень, заливая улицы яркой желтизной. Солнце ещё грело, но не тем умопомрачительным жаром, когда измождённая кожа не может наглотаться в душевой кабине прохлады, а ровным, спокойным теплом пригревенки. Цеплялись за нос и щёки нежные паутинки. Птицы громкими стаями кружили над крышами. Приближалось Равноденствие, когда Лада зажигала к ночи свечи и готовила ванильный бисквит, отмечая в тесном семейном кругу равный счёт света и тьмы.

Она бежала в маркет за вкусностями, когда дорогу ей преградила сухонькая, жилистая фигурка:

- Здравствуйте, Лада Романовна…

- Ах… – Лада затормозила на скорости, силясь быстро вспомнить знакомое лицо, – простите… Галина Алексеевна. Бегу со своими мыслями, ничего не вижу вокруг... Можно просто по имени… Мы же с вами когда-то договаривались.

- Конечно… забываю всё, Лада Романовна. Вот раньше память у меня была – замечательная. Я же в школе географию преподавала…

- Так вы педагог? – Лада удивилась.

С Галиной Алексеевной она случайно познакомилась год назад, когда ей понадобилась уборщица в подъезде. Лада тогда только закончила ремонт в Зинулиной квартире. Билет из Москвы уже был у матери на руках, и Лада торопилась подтянуть хвосты и мелочи к сроку. Мытьё подъезда – запылённого известкой – было невмоготу. Вот тогда-то ей и посоветовали обратиться к Галине Алексеевне, которая иногда подрабатывала поломойкой. Худенькая, высохшая, сморщенная, как печёное яблоко, с тонкой, старческой шеей, с длинным носом и вечной седоватой гулькой на затылке, Галина Алексеевна была весьма энергична и полна сил:

- А как ваш муж поживает?

Лада опять удивилась – Генриха Галина Алексеевна не видала, и знать о нём не могла:

- Да спасибо… хорошо.

- Ведь он у вас – директор рынка? – близко посаженные глазки старушки остекленели. – Большой человек…

- Да что вы, Галина Алексеевна, – Лада рассмеялась, – кто вам такие страсти рассказал?! Он самый обыкновенный инженер, работает на производстве…

Галина Алексеевна странно напряглась:

- Как инженер? А я думала…

- Нет… – Лада улыбалась. – Уж, можете мне на слово поверить. Это вы, верно, спутали нас с соседями. У нас на третьем этаже действительно живёт директор рынка с семьёй.

Галина Алексеевна, сведя брови, задумчиво глядела в сторону, словно размышляя:

- Ну, конечно-конечно, спутала… Значит, инженер… А почему вы меня тогда… подъезд мыть нанимали?

Лада поняла недосказанные вслух мысли:

- Я не белоручка, Галина Алексеевна… Просто мама у меня приезжала, хотелось к её приезду закончить все ремонты и даже подъезд вымыть, а времени не хватало…

- Понятно-понятно… – смущённо зачастила Галина Алексеевна, суетливо поправляя серебряную прядь. – Я ведь не знала… Вот ведь какое дело… – она отвела взгляд. – Видишь ли… я, хоть и проработала учительницей в советской школе всю жизнь – и в бога верила, и… – она запнулась. – Я… людей лечить могу. Руки у меня волшебные… Могу порчу… э… снять, сглаз, когда есть необходимость…– она, наконец-то, в упор поглядела на Ладу. – А потому… ты приходи ко мне, девочка, если тебя что-то беспокоит. Я всегда помогу. Истинный крест. Вот ведь история какая… Как же я ошиблась?.. Думала, муж – видный человек, шишка… и про тебя не бог весть что думала…

А Лада уже начинала что-то соображать – тонкая шея, длинный нос, волосы, скрученные в узел на затылке: восковой профиль от проницательного силуэтиста Антонины Ивановны. Уши похолодели, спина взмокла, ладони увлажнились, виски застучали… Она вымученно улыбнулась, стараясь сохранять спокойствие и равновесие – сердце отчаянно билось о грудину:

- Спасибо за предложение… дорогая… Галина Алексеевна, я подумаю, если будет нужда… – она заторопилась. – Мне бежать надо – меня… друг ждёт. Я и так слишком задержалась.

- Друг? – глазки Галины Алексеевны блеснули.

- …Моя давняя приятельница.

- Так ты говори – подруга!

- Да не люблю я этого слова… – и больше членораздельно, чем искренне, – была очень… очень рада вас видеть… Спасибо… за всё.

- Беги, милая, беги… – и как бы уже про себя, глядя в серый асфальт и творя крестное знамение, – отмолю, прости меня, господи, грешницу, всё отмолю...

***

Идиотка и неврастеничка… Сашка просто измоталась, избегалась, изработалась… Мама тяжело умирала – горестно на сердце от страданий близкого человека. А сколько жалости и боли, а сколько скорбных хлопот и денег… И как не распознала вечную усталость и раздражение. А тут ещё неудовлетворённость политическая – оранжевые, голубые, розовые: вся палитра, будь она неладна! Навалилось скопом – зараза! Считаешь себя и разумной, и деликатной, а на самом деле – эгоистка с больным, извращённым воображением. Тьфу… И за что так наказала?..

Лада мрачно сидела над телефонной трубкой уже минут десять. Девичник собирался завтра к вечеру. Наконец она вздохнула и решительно набрала нужный номер:

- Пётр?.. Здравствуй, это Лада Сколот… А Саша дома?

И гулкий голос Петра в трубке:

- Саша, тебя к телефону… Даня.

- Да? – в Сашкином вопросе сквозило явное удивление, недоверие и отчуждённость.

- Мы тут, Саша, собираемся завтра с девочками… Не хочешь присоединиться?

Сашка ошарашено примолкла на мгновение:

- Завтра?.. – она тянула время, давая себе возможность обдумать услышанное.

- Завтра в шесть в нашем кафе… Как у тебя с делами?

- Репетиция запланирована… Но… до шести я успею.

- Вот и хорошо… – Лада обрадовалась. – Приходи… Кутить будем! До ночи…

- Кутить? – Сашка потихоньку таяла, как снежная дева по весне. – А по какому случаю?

- А по случаю осеннего Равноденствия… – Лада задержала дыхание, – милый друг. Хороший повод исправить ошибки и забыть обиды, когда свет и тень равнозначны.

- …Это что, праздник такой? – Сашкина любопытствующая природа брала верх над недоверием.

- Ага, – Лада выдохнула с облегчением, – праздник… древний, как Великая Мать.