Писатель, по поводу которого собственно и устроено было это действо, обставленное довольно скромно, в соответствии с его недавними пожеланиями, с присущим ему любопытством и волнением наблюдает за происходящим, сидя в своем любимом кресле. Место для наблюдения неизменно, как и само кресло, старое, обтянутое вишневым «довоенным» плюшем.

 

Место на солнечной стороне огромной комнаты, у окна, из которого открывается чудный вид на поле, тонкую полоску леса за ним, на пролегающую мимо дома дорогу, вдоль которой широкой полосой ромашки и клевер. Отсюда, кроме того, прекрасно просматривается и комната, где находится Писатель и фруктовый сад, и старенькая беседка в нем.

 

Народу, во дворе его маленького дома, собралось много, человек пятьдесят: соседи по городской квартире, немногочисленные и уж совсем дальние родственники, невесть откуда появившиеся.

Писатель уж и степени родства вспомнить не смог ,как ни силился,глядя на здоровенного мужика,с почтением приложившегося своей горячей ладонью к его руке. Но верная Писателю Нюра, экономка,как по старинке называл он женщину из поселка,что через день приходила помочь ему по хозяйству, сказала: -Вот, Николай приехал. Хучь и дальний, а все родная душа. Значит родная…

 

В комнате, несколько молодых людей и пожилая женщина. Их писатель знает. Они из местной сельской школы. Писателя частенько приглашали туда на вечера поэзии, которые устраивала учительница литературы. Когда-то в молодости, заядлая театралка, и чуть поэтесса, она молоденькой девочкой, после окончания пединститута, была отправлена по распределению в село, да так и состарилась в нем, вместе со своим маленьким деревянным домом и школой. Учительница справедливо полагает, что в жизни человек может сделать много больше того, что делает, потому и к старости неугомонна.

Организовывает школьные спектакли, читает детям стихи. Потому появление в селе Писателя, книги которого издавались когда-то большими тиражами, приняла как дар Божий, за все тяготы своей деревенской карьеры. Писатель с учительницей дружен.

 

Раньше, в лучшие свои годы, он часто приезжал летом в эту деревеньку, в оставшийся от родителей домик. После перестройки стал бывать здесь чаще, потом совсем обосновался в родовом деревенском гнезде, оставив городскую квартиру двум своим молодым коллегам, «поросли младой»,так он их называл.

Поросль с тех пор успела обзавестись семьями, превратила квартиру Писателя в коммуналку, по-первости дружную,шумную. По выходным дням, какое-то время, коммуналка навещала Писателя в его деревенском доме, привозила продукты и вино, но с течением лет, про Писателя как-то подзабыла, как, впрочем, и о своем предназначении: «глаголом жечь сердца людей».

Один из дарований, удачно женившись на дочери местечкового депутата, быстро «пошел в гору», продвигая родственника в очередную Думу. Как нельзя кстати, пригодился ему поэтический дар. Листовки, коих родственник-выдвиженец от очередной какой-то партии, наштамповал в предвыборном экстазе немалое количество, были удачно оформлены поэтическими слоганами,родственник успешно победил на выборах и зять-поэт оказался «в шоколаде».

Второму повезло меньше, но теперешним своим положением он, кажется, доволен.

Торговля сумками и кожгалантереей дает, судя по округлому лоснящемуся лицу и новенькой иномарке, припаркованной у ворот, неплохой, стабильный доход.

 

Писатель разглядывает входящую в комнату постаревшую поросль с интересом. В руках успешных - цветы, на лицах маски, на масках благоговейный трепет и что-то вроде собачей преданности, и чуть вины. Двадцатилетний перерыв в отношениях, полное забвение…и вот!

Во дворе дома народ все прибывает. Многих писатель видит впервые, других успел изрядно позабыть. Он недоволен. Нюра перестаралась. Слишком много народу. Писатель отвык от посещений.

Но, постепенно любопытство берет верх. В Писателе просыпается страсть к наблюдению, творчеству. Та самая, что всегда жила в нем, не давала покоя, лишала сна, отдыха, аппетита. Страсть, из- за которой он часто казался окружающим его людям безумцем, одержимым, но сам при этом чувствовал себя птицей, легким облаком, ветром… Страсть, которая когда-то давно, разрушила его брак, поскольку юная девушка, ставшая Писателю женой, безумно ревновала Писателя к его героям, к его книгам, к поездкам и командировкам. Потом грянули перестройка с ускорением. Писатель,оказавшись не очень расторопным, ускориться и перестроиться не сумел. Лирика его стала никому не нужна и жена ушла к молодому, шустрому детективщику. Писателю остались пустые стены, письменный стол и его любимое кресло.

-Так даже лучше, - решил Писатель, - пыль теперь все равно вытирать будет некому.

И стол, и кресло переезжают с Писателем в деревенский дом, занимают свое законное место у окна, откуда прелестный вид на окресности, и из которого так замечательно в порыве страсти к стихосложению, став невесомым и легким, выпорхнуть душой на свежий воздух, полететь над ромашковым полем, над лесом…

 

Он вдруг вспоминает, что не выполнил договор с издательством, которое совершенно неожиданно, очевидно по причине писательского юбилея, припомнило, что есть Писатель, где-то был…И вместо того, чтоб разобрать и привести в порядок дневниковые записи и черновики стихов, скопившиеся в его столе за долгие деревенские годы, перекроившие его жизнь, жизнь страны, в которой Писатель рос, потерял отца, сгинувшего где-то в лагерях, мать, умершую слишком рано, но успевшую подержать в руках его первый сборник стихов, тоненькую книжицу в красной обложке и войной внутри, он сидит здесь, в этой комнате, среди людей, которые прекрасно обходились без него долгие годы, но в присутствии которых он порой так нуждался.

 

И еще он вдруг вспоминает слова редактора. Что, мол, исключительно из уважения, по поводу, так сказать. Подборка нужна небольшая, стихи нынче… сами знаете…Нынче все больше детективчики, поттеры и иже с ним…

 

А у него стихи. Всего лишь стихи, посредством которых ему хотелось, пусть не перевернуть мир, но чуть краше сделать его, чуть человечнее…

 

И Писателю становится грустно и холодно. Грустно оттого, что еще только девять дней, девять коротких дней он будет здесь, в мире, который он оставляет вместе с написанными и ненаписанными своими стихами. Еще девять дней будет он глядеть бестелесной душой своей на сад за окном, из этой комнаты старого деревенского дома, где сейчас, на поставленных в ряд деревянных табуретах, стоит его гроб, обтянутый красной материей. Где собрались все эти люди, которых он знал и не знал. Люди, которых привели сюда обычные человеческие чувства: любопытство,совесть,интерес, уважение. Еще девять дней он будет думать стихами, но никто уж стихов тех не прочтет….

А холодно,оттого,что никто из этих людей, возможно, не придет на кладбище, в его сороковину. А ежели и придет кто, так только рано постаревшая учительница словесности, что в черном платочке, близ гроба. Поправляет траурную ленту на венке от сельской школы. Придет сама и будет приводить учеников своих, пока они еще есть у нее. И будет убирать с могилы, по весне, палые, перезимовавшие под снегом, листья. И высадит на холмике его любимые анютины глазки.

Придет соседка-старушка, что приносила Писателю парное молоко по утрам. Входила во двор, молча ставила глиняный горшок с молоком на крыльцо, изредка добавляя к нему каравай теплого ржаного хлеба.

Писателю захотелось плакать. Ведь он здесь еще, пока среди них! Среди них, душа его!

Юная и красивая душа, состарившегося в забвении Писателя, который лежит теперь в обшитой кумачом домовине, посреди комнаты, полной народу, которого писатель и не ждал вовсе увидеть сегодня, в соответствии со своими пожеланиями…

 

А во дворе дома, молодой директор местной школы, звонкоголосый и розовощекий, почти мальчик, уже говорит речь. Про память и памятник, про наследие, не про наследство…

Говорит красивые и умные слова, которые принято говорить во время гражданской панихиды.